Фотий, патр. Константинопольский Беседа вторая на нашествие россов

Того же святейшего Фотия, архиепископа Константинополя нового Рима, беседа вторая на нашествие россов

(εις τὴν ἔφοδον τῶν Ῥῶς).

1. Я уверен, что все сознали, как способные постигать отношение Бога к людям, так и не умеющие понимать судеб Божиих, вообще все вы, я думаю, сознали и уразумели, что отяготевшая над нами опасность и грозное нашествие народа постигли нас не от чего иного, как от гнева и негодования Господа Вседержителя. Хотя Бог благ и выше гнева и всякой страсти, как по естеству Своему стоящий выше всякого вещественного движения, занимающего несравненно низшую степень бытия, но о Нем справедливо можно сказать, что Он гневается и негодует, когда какое-нибудь дело, достойное негодования и гнева, навлекает поэтому надлежащее наказание на совершивших его. Таким образом и над нами теперь разразилась приключившаяся беда, как явное обличение наших прегрешений. Подлинно, она совершенно не похожа на другие нападения варваров, но и нечаянность нашествия, и необычайная быстрота его, и бесчеловечие варварского племени, и жестокость действий и свирепость нрава (его) доказывают, что этот удар, как молния, ниспослан был с неба. Однако в виду того, что все вы сознали это и что горечь страдания и крайняя опасность начертали в сердцах ваших причину случившегося, я не буду молчать, но имея в вас согласных глашатаев слов моих, тем более стану высказывать справедливые обличения, стану представлять и повторять вам то, что мы сами устроили своими грехами и как бы

— 431 —

выставили на сцене и в драме, сделав жизнь нашу зрелищем разнообразных страстей. Так, гнев Божий происходит вследствие наших грехов, веществом грозы бывают деяния грешников, а потребностью наказания — неисправимость во грехах. Чем страннее и ужаснее и неожиданнее нашествие нахлынувшего народа, тем более обличается чрезмерность (наших) согрешений; и с другой стороны чем он неименитее, неизвестнее и незначительнее до нашествия на нас, тем большая падает на нас тяжесть посрамления и больший воздвигается памятник бесчестия и тягчайшую боль причиняют удары этого бича. Ибо, когда слабейшие и презираемые одолевают по-видимому славных и необоримых по силе, тогда удар бывает нестерпимым, несчастье становится безотрадным, память о бедствиях остается неизгладимою. Так, мы наказаны нашими беззакониями, огорчены страстями, унижены преступлениями, отягчены злыми делами, и стали поруганием и посрамлением у окружающих нас (Псал. LXXVIII, 4). Те, для которых некогда одна молва о ромеях (Ῥωμαίων φήμη) казалась грозною, подняли оружие против самой державы их и восплескали руками, неистовствуя в надежде взять царственный город, как птичье гнездо. Они разграбили окрестности его и разорили предместья, жестоко поступили с захваченными и дерзновенно расположились вокруг всего этого (города), показав такую отвагу и надменность от вашего нерадения, так что жители не смели и смотреть на них прямыми и неробкими глазами, но от чего следовало бы им гораздо мужественнее сражаться с врагами, от того самого ослабевали и падали: убиение единоплеменников их варварами должно было бы произвести справедливый гнев и требовать нанесения такого же возмездия с основательными надеждами (на успех), а они, оробевши и струсивши, растерялись, приняв страдания плененных за собственное пленение, тогда как от них—спасшихся—следовало быть отмщению за подвергшихся несчастью. Ибо как только внезапный страх проник внутрь сердца и эта страсть обрати-

— 432

лась в рану, то из сердечной язвы, как бы из какого источника и начала, поток страха разлился по всему телу, и оказались с расслабленными членами все те, которым следовало подумать о войне. Таким образом мы и сделались игрушкою варварского племени и вообразили угрозу его неотвратимою и намерение непосрамляемым и нападение неотразимым. Ибо где гнев Божий, там и несчастье (τὸ ἀτυχεῖν), и когда Он отвращается, тогда и разрушение легко совершается, и кого Он предаст наказанию, тот делается подручною добычею нападающих, и если Господь не охранит города, напрасно бодрствуют стражи (Пс. СXXVІ, 1).

2. Народ неименитый, народ несчитаемый (ни за что — ἀνάριθμον), народ поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, но получивший значение, уничиженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевый зверь (Исая. LXXIX, 14. истребляет) траву или тростник или жатву, —о какое бедствие, ниспосланное нам от Бога!—не щадя ни человека ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но (ἀλλὰ διὰ πασης...) всякий возраст и пол поражая мечем. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом для них были,—увы!—те скалы, об которые они были разбиваемы, а матери жалостно рыдали и были закаляемы вместе с трепещущими и разрываемыми пред смертью младенцами; жалко было слышать, еще жалостнее было смотреть и гораздо лучше молчать, нежели говорить об этом (варварстве), заслуженном

— 433

более совершавшими его, нежели потерпевшими. Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих (животных), какие только попадались; лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровью друг друга. Все было наполнено мертвыми телами; в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мертвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих (трупов), нежели от поростков и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов (наших), пролетала всюду, погубляя все встречавшееся!

3. Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда илиаду (ἰλιάδα) бедствий! Кто же, видя это, не признал бы, что на нас излилась до дна та чаша, которую приготовил гнев Господа, воскипевший (ὑπερζέσας) от наших грехов? Кто, припоминая и обдумывая это, не стал бы проводить в горе и слезах всю жизнь до наступления самого ее заката? О, как все тогда расстроилось, и город едва, так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителям невозможно защищать, то очевидно от воли неприятелей зависело—пострадать ему или не пострадать; если же спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия, то по моему мнению не много лучше, или, точнее сказать, гораздо хуже было городу не сдаваться, нежели скорее сдаться; ибо в последнем случае непродолжительность страдания, может быть, оставила бы неизвестною причину нескорого пленения, а в пер-

— 434 —

вом — с продолжением времени возвышается человеколюбие (φιλανθρωπία) неприятелей—так как город не взят по их милости (τῇ ἐκείνων οὔπω συγκατενεχθείσης εὐσπλαγχνίᾳ)—и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия (неприятелей) усиливает болезненное чувство пленения. Помните ли вы тот трепет и те слезы и рыдания, которым тогда предавался весь город в крайнем отчаянии? Помните ли ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего бытия поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час невыносимо горестный, когда приплыли к нам варварские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным, — когда море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плавание, а на нас воздымая свирепые волны брани,—когда они проходили пред городом, неся и выставляя пловцов, поднявших мечи, и как бы угрожая городу смертью от меча,—когда всякая надежда человеческая оставила (здешних) людей и город держался надеждою на единственное прибежище у Бога,—когда трепет и мрак объял умы и слух отверзался только для одной вести: «варвары уже перелезли чрез стены и город уже взят врагами?» Ибо неожиданность события и нечаянность нашествия как бы заставляла всех воображать и слышать это; обыкновенно эта слабость в особенности бывает у людей и в других таких случаях: чего они слишком боятся, то по необдуманности считают действительным, хотя того и нет, а чего и в мыслях раньше не имели, то самовольно считают далеким, хотя оно уже и наступило. Поистине тогда был плач и стон и горе (Иезек. II, 10); тогда каждый становился беспристрастным судиею грехов своих, не упрекая обличителей в клевете для избежания обвинения, не требуя посторонних улик, не прибегая к приглашению свидетелей для оправдания (своей) порочности, но каждый, имея пред глазами гнев Господа, сознавал свою виновность и за неразумную жизнь не по заповеди

— 435 —

считал себя достойным наказания, и примером страждущих отвлекаясь от удовольствий, обращался к целомудренной жизни, переменялся и исповедывался Господу воздыханиями, исповедывался слезами, молитвами, прошениями. Ибо умело, умело общее несчастье и ожидаемое поражение заставить (всех) раскаяться во грехах, образумиться и приняться за добрые дела.

4. Когда же это совершалось у вас, когда мы поставили совесть (τὸν λογισμὸν) непреклонным судиею грехов своих и обличаемые (ею) признали обвинительное решение против нас справедливым (τὴν ἐλαττβμένην ὡς νιχώσαν ἐφ’ ἑαυτοὺς), когда умоляли Бога литиями и песнопениями, когда с сокрушением сердца приносили покаяние, когда, воздевая руки к Богу во всю ночь, просили у Него помилования, возложив на Него все свои надежды, тогда избавились от несчастья, тогда сподобились отмены окруживших нас бед, тогда мы увидели рассеяние грозы и узрели отступление гнева Господня от нас; ибо мы увидели врагов наших удаляющимися и город, которому угрожало расхищение, избавившимся от разорения, тогда... Когда же? Когда мы, оставшись без всякой защиты и не имея помощи от людей, воодушевлялись надеждами на Матерь Слова и Бога нашего, Ее просили умолить Сына и умилостивить за грехи (наши), Ее дерзновение призывали во спасение, к Ее покрову прибегали, как к стене нерушимой, умоляя Ее сокрушить дерзость варваров, смирить гордое» (их), защитить отчаявшийся народ, поборать за собственную Ее паству. Ее одеяние (περφολήν εἰς ἀναστολήν) для отражения осаждающих и ограждения осаждаемых носил со мною весь город и усердно мы возносили моления и совершали литии; от того по неизреченному человеколюбию, при матернем дерзновенном ходатайстве, и Бог преклонился, и гнев (Его) отступил, и помиловал Господь достояние свое. Поистине, эта пречестная риза (στολὴ) есть одеяние Матери Божией; она кругом обтекала стены, и неприятели необъяснимым образом показывали тыл; она ограждала город, и ограда (χαράκωμα) неприятелей

— 436 —

разрушалась как бы по данному знаку; она облекала его, и неприятели обнажались от той надежды, которою окрылялись. Ибо как только эта девственная риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения. Так воззрел Господь (Псал. LXXIX, 15) не на грехи наши, а на покаяние, не помянул беззаконий (Не. LXXVIII, 8), а призрел (Пс. XXX, 8) на сокрушение сердец наших, и приклонил ухо Свое (Пс. СXІV, 2) к исповеданию уст наших. Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их; чрезмерно негодование (Божие), но неизреченна и милость; невыразим был страх от них, но презренно было и бегство их; в нападении на нас сопутствовал им гнев (Божий), но мы сподобились человеколюбия Божия, отвратившего набег их.

5. Итак, не обратим человеколюбия (Божия) в повод к нерадению и милосердия Его не примем за поощрение к лености, не сделаем начала спасения открытыми вратами к своей погибели и не будем расслабляться от милости Его, чтобы не было последнее хуже первого (Матф. XXVII, 64) и чтобы нам не навлечь на себя проклятия, изреченного на иудеев Исаиею: увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, во что еще бит вас, продолжающие свое упорство? Невозможно приложит ни пластыря, ни елея, ни обвязания (Ис. I, 4—6). Не будем же мы сами, возлюбленные, виновниками таких бедствий, и не забудем тех обетов, которые мы дали Богу, когда видели страшную грозу, предстоявшую пред лицом нашим. Вы знаете, вы конечно знаете, сознавая каждый в собственной совести, как в то время иной, сделавший что-либо несправедливое, обещал Богу более не делать этого, другой, осквернявший тело свое блудодеянием, возненавидев эту страсть, добровольно высказывал обет целомудрия, а предававшийся пьянству перестал пьянствовать и обещал впредь жить трезвенно; иной, отличавшийся бесчеловечным и жестоким сердцем, весь проникнулся милосердием, испрашивая себе ми-

— 437 —

лости от Бога в воздаяние (εἰς ἀῤῥαβώνα) за свое милосердие к ближним, а завидовавший друзьям и вредивший согражданам, бывший палачом рабов и тираном свободных, предаваясь слезам и рыданиям, укрощал свирепый нрав свой и переменялся. Можно было видеть гордецов смиренными и сластолюбцев постящимися; у тех, которые проводили жизнь в смехотворстве и забавах, ланиты орошались потоками слез; а те, которые предавались страсти любостяжания, делились с бедными, презрев недуг сребролюбия; кратко сказать: (все), усматривая собственные слабости, с великим тщанием воздерживались от них и исправлялись, и каждый из проводивших жизнь в беспечности и рассеянности руками и ногами и всеми силами обещался быть примером добродетели, уверяли и клялись, что в последующее время они чистосердечно и неуклонно будут идти путем обещанного. Пусть же никто из нас не забывает этого; пусть никто не погубляет этих обетов забвением; ибо забвение их обыкновенно воспламеняет гнев Божий. Притом в этих наших обетах мы представляли Матерь Слова и Бога нашего порукою пред Ним, вследствие чего и получена милость, избавившая нас от пленения; ими очистив и возделав сердца свои, мы собрали плоды покаяния; чрез это улучшив нравы свои, мы избавились от бедствий. А положив такие основания последующей жизни, не будем скоплять дерева, сена или соломы (1 Кор. III, 12)—греховного вещества удобосгораемого и вместе сожигающего обремененных им,—но будем строить здание из золота и серебра—добросовестных и чистых дел, без примеси греховного яда,—чтобы оно послужило для нас нерушимою стеною для пристанища и священным убежищем во время напастей; и не будем озираться назад, чтобы вам не подвергнуться осуждению, как оказавшимся неблагонадежными для царствия Божия (Лук. IX, 62), чтобы нашими делами не подать повода к возвращению и постоянному продолжению минувших бедствий. Да обратится каждый от злых дел своих всем сердцем

— 438 —

своим (Иол. II, 12), соображая и испытывая самого себя, какими поступками своими мог так оскорбить Бога, что навлек на себя такой гнев Его, какие были столь важные пороки, что привлекли такую грозу, за какие дела воспламенилось негодование Его на нас и какие способствовали к тому, что нас приосенило облако человеколюбия Его, за что постигла нас кара и как отклонен удар, за что мы уязвлены и какими исцелились врачевствами. Если мы будем исследовать это и таким образом испытывать самих себя и соображать это тщательно, то я уверен, что Господь еще более умножит милость Свою; ибо Ош близок ко всем призывающим Его во истине, и желание боящихся Его исполняет и вопль их слышит и спасает их (Пс. CXLIV, 18. 19); и Он есть защитник всех уповающих на Него (Пс. XVII, 31). Если же мы останемся при прежних грехах своих,—чего да не будет, да не будет между нами никого столь бесчувственного и неисправимого, чтобы не внимать такому великому гневу Божию! если будем опять осквернять себя теми же страстями и вращаться в нечистой тине удовольствий, если не очистимся от прежнего прилежным покаянием и не воспользуемся прошедшими бедствиями в предостережение на последующую жизнь, то, увы, в какую гибель опять ввергаем себя, какую бездну несчастий искапываем, какую бурю зол неразумно навлекаем на себя самих! Ибо, если кто не обращается, говорится (в Писании), то Он изощряет меч свой, напрягает лук свой и направляет его и приготовляет для него сосуды смерти (Псал. VII, 13, 14); и—дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу и палящий ветер; их доля из чаши их (Пс. X, 6); и огонь и град, голод и смерть, меч и удары, все это создано для беззаконных (Сирах. XXXIX, 36. XL, 9. 10). Нам нет надобности в чужих примерах для своего вразумления; собственного опыта достаточно для нашего исправления и научения, своего страдания—для нашего исцеления, прошедшего—для буду-

— 439 —

щего. Ибо, когда мы жили в непристойных и сладострастных удовольствиях,—не говорю уже о прочем,—тогда увидели гнев Господа, грозно устремившийся на нас, как туча града на плоды (Исаия XXX, 30). Но поражение (Исход. XVI, 50) остановлено покаянием; не будет же возвращать его нерадением. Гнев Его погашен потоками слез наших; не будем же опять воспламенять его порывами невоздержного смеха и беспрерывными сценическими забавами. Изощренный на нас меч притуплен и отступил от литий и молений; не будем же опять изощрять его усыплением, опьянением и угождением невоздержному чреву. Услышал Бог стенание сердца нашего и не презрел вопля нашего; не будем же прекращать их, чтобы человеколюбие Божие всегда покровительствовало нам. Худое дело— пьянство, худое дело—прелюбодеяние, худое дело—несправедливость, худое дело—ненависть к братьям, гнев на ближнего, гордость, убийство, зависть, худое дело—беспечность и нерадение; будем же избегать этого всеми силами, возлюбленные. Страсти общи у начальников и подчиненных, у богатых и бедных, у мужчин и женщин; пусть же будут общими и добродетели. Все то воспламеняет гнев Божий, все то скопляет грозу, отклоняет человеколюбие (Божие), служит к унижению нас пред врагами и к возвышению врагов над нами; будем же гнушаться и отвращаться (ἀποστραφῶμεν) этого душою, дабы нам не подвергнуться осуждению на удаление (ἀποστροφὴν) от Бога.

6. Так и древний Израиль, когда предавался страстям, тогда был предаваем острию меча, тот Израиль, который был не обыкновенным племенем и не презренным народом, но славился уделом наследия (Пс. СІV, 11) и считался народом избранным (Исх. XIX, 5); и он, когда грешил, то был бичуем врагами, а когда делал добро, то одолевал и покорял их; когда тщательно соблюдал заповеди, то оружием добывал чужую землю и пользовался трудами других, а когда пренебрегал законом, то был отводим в плен и видел, как враги

— 440 —

овладевали собственною его землею с пением победных песней и ликованиями; и это весьма мудро и справедливо; ибо народу возлюбленному и избранному Богом должно не надеяться на крепость рук своих, не величаться силою мышц своих и не опираться на запасы оружия, а возлагать надежду господства и преобладания над противниками на помощь Всевышнего и знать, что она сопутствует добрым делам и приобретается многими добродетелями. Посему, если кто отступает от добра и добродетели, то непременно лишается и Божией помощи, а если украшает жизнь свою добрыми делами и ограждает себя добродетелью, как бронею, то имеет своею союзницею против врагов непреодолимую помощь (Божию). Народ Божий бывает силен и торжествует над врагами содействием Божиим, а прочие народы, у которых понятие о Божестве погрешительно, не своими собственными добродетелями, а нашими худыми делами возрастают в силе, ими укрепляются и величаются над нами; ибо они посылаются на нас, как бичи, а наши грехи бывают веществом этих бичей, и господство над нами предоставляется им настолько, насколько мы боремся с своими страстями и насколько склонностью и стремлением ко злу оставляем тот порядок, в который поставил нас спасительный и божественный закон. Итак, если мы приближаемся к Богу своими добрыми делами и господство над врагами доставляется нам господством над страстями, а грехами своими удаляемся от Бога и впадаем в руки врагов, то не следует ли нам избегать злых дел и гнушаться ими, а к добрым делам прилежать, ими украшаться и преуспевать во всю жизнь свою? Как был бы в состоянии кто-нибудь преодолеть врагов, когда внутри себя питает преодолевающих его неприятелей и мятежников, когда неразумный гнев овладевает самодержавным умом и склоняет к убиению ближнего, который может быть не сделал никакой неправды? Как ты хочешь достигнуть победы над врагами, когда чувственная похоть, подчинив себе самодержавный ум (твой), влечет и отвлекает, ведет и

— 441 —

переводит его как раба, куда повелевает страсть? Как может торжество над врагами достаться таким людям, изнуренным и порабощенным? Невозможно, совершенно невозможно иметь силы для господства над внешними врагами тому, кто связан врагами внутренними, раболепствует и предался страстям. Таким образом, если мы хотим победить первых, то наперед постараемся преодолеть внутренних неприятелей, прекратим их мятеж и восстание. Пусть ум управляет страстями, и тогда мы будем одолевать тех противников, которым попускается извне нападать и уязвлять (нас). Ибо, если ты свой ум, который Бог дал тебе как самодержца, предал удовольствиям, подчинив им его как раба, то как ты хочешь быть властелином над врагами, посылаемыми извне? Как ты возьмешь в добычу запасы неприятелей, когда ум твой ежедневно бывает добычею внутренних мятежей и замыслов? Истребим наперед домашних (ἐμφυλίȣς) врагов мысленных, и тогда легко преодолеем силу иноплеменных (ἀλλοφύλων). Не видишь ли, как и Израиль, когда побеждал страсти (свои), тогда побеждал и врагов, — потому что с ним соратовал Бог, — а когда порабощался грехом, тогда был предаваем и врагам,—потому что его оставляла соратующая сила Божия. Благоугождая Богу, он чрез Моисея избег тяжелых и страшных рук египтян, и не только это, но и бурное море неизреченным образом сделалось для него удобопроходимою стезею, а для преследовавших египтян вечною могилою, которая, разверзшись чудесным образом, погубила и коней и колесницы и самого фараона (Исх. XIV, 17), после чего возлюбленный народ Божий радовался и веселился и в восторге воспел исходную песнь вождю и победодателю Богу (Исх. XV). Но те же (израильтяне) в другое время, когда позволили себе возроптать и без повеления Божия предприняли войну, дерзнувши предпочесть надежду на силу рук (ἐν χειρῶν νόμῳ) Божественному Соизволению, то были побеждены и сильно поражены, своим падением увеличив могущество и возвысив славу противников. И

— 442 —

опять, когда они руководились законом Божиим и повиновались словам Моисея, то разрушали много неприятельских городов, овладевали множеством пленников, приобретали много добычи и исполнялись великой радости и веселия. И не прекращались бы их радость и веселие о победе, если бы они своею неблагодарностью не ополчили против себя змеев, так как (в то время) не было народа, который бы мечем показал и исполнил праведный гнев Божий на неблагодарность (Числ. XXI, 4—8). Так наказываются грешники, то пожинаемые мечами врагов, то пожираемые зубами зверей, то караемые землетрясением и сильным зноем, то сожигаемые небесными молниями, то угнетаемые неплодородием (земли), то погубляемые испорченностью воздуха. Не бывает недостатка в способах наказания, соответствующих родам преступления и избегает ли кто одного из них, постигается другим, уклоняется ли и от этого каким-нибудь образом, поражается иным; вообще живущий беззаконно и подлежащий взысканию не может избежать наказания. Нужно ли мне перечислять еще прочие обстоятельства Израиля: победы над врагами, когда он был благоразумен, и неожиданные поражения, когда он безумствовал, пленение и возвращение (из плена), расстройство и возвращение в прежнее состояние, разрушение самого Иерусалима и новое его построение? Добрые дела его сопровождались благоприятными обстоятельствами, а последствия злых дел были неблагоприятные. Итак, возлюбленные, имея в виду древние события с Израилем, повторившиеся и с нами самими для нашего исправления, возненавидим грехи и возлюбим добродетели, будем избегать общих (ἐγκύκλια) и душепагубных пороков, пьянства, прелюбодеяния, зависти, злоречия, любостяжания, несправедливости, гордости, ненависти к братиям, и исчадий их, чтобы нам и на войнах одерживать победы и не лишиться небесного наследия.

7. Но так как мы избавились от грозы и избегли от меча, и губитель миновал нас (Исх. XII, 23), прикрытых и огражденных ризою Матери Слова, то все вообще воспоем вместе с

— 443

нею рожденному из нее Христу Богу нашему благодарственные песни, всякий дом избежавший меча, всякий возраст, жены, дети, юноши и старцы. Ибо те, которым угрожала общая погибель, должны и песнь общую посвящать и возносить Богу и Его Матери. Мы сподобились общего избавления, принесем же и благодарность общую. Скажем Матери Слова с искренностью сердца и чистотой души: «мы несомненно храним веру и любовь к Тебе; сама Ты спасай город Твой, как знаешь, как хочешь; Тебя мы поставляем пред собою как оружие и ограду и щит и воеводу; Сама Ты ратуй за народ Твой; мы потщимся представить Тебе чистые сердца, посильно извлекая себя из нечистоты страстей; Сама Ты рассей замыслы гордящихся над нами (врагов). Если же мы чего-нибудь и не исполним из обещанного нами, то Твое дело— исправить, Твое дело—подать руку преклонившим колена и восстановить их от падения». Скажем это Деве, но да не солжем, дабы нам не обмануться в нашей благой надежде и не лишиться ожидаемого, дабы, избавившись от бездны и волн и бури житейских зол, нам достигнуть пристани нашего спасения и сподобиться небесной славы, благодатью и человеколюбием Христа истинного Бога нашего, которому подобает всякая слава, честь и поклонение, вместе с Отцом и Святым Духом, единосущной и живоначальной Троице, ныне и всегда и во веки. Аминь.

Е. Л.