Римско-католическая церковь до сих пор предлагает слово Божие своим членам на языке латинском, давным-давно переставшим быть языком живым, народным, общепонятным. Перевод свящ. Писания, доселе употребляющийся в церковно-богослужебной практике католического запада составляет труд блаженного Иеронима Стридонского, совершенный им в последнее десятилетие IV века и заменил собою древний латинский перевод Библии, известный под именем италийского. Неизвестно кем и когда сделанный, этот последний перевод мало того, что был далек от живой народной речи, заключал в себе много погрешностей, которые· со временем прогрессивно увеличивались, так что уже во времена Арнобия, Киприана, Тертуллиана сильно чувствовалась нужда в его исправлении или замене новым, более точным и совершенным переводом. В IV в. на неудовлетворительное состояние, в котором находился текст Библии, обратила внимание сама церковная власть. Папа Дамас в 379 г. обратился к бл. Иерониму, заслужившему уже в то время громкую и почетную известность, и поручил ему дело пересмотра и исправления особенно употребительных книг: Псалтири и четвероевангелия. Бл. Иероним, сознавая важность порученного ему дела, посвятил ему свои знания и опытность и с полным успехом выполнил задачу, на него возложенную. «Со страхом и трепетом, пишет он в предисловия к исправленному четвероевангелию, хранил я мысль об исправлении латинской Библии. Но по твоему, святейший из епископов, указанию, приступаю к этому делу, достойному всякого

— 18 —

уважения, но не чуждому опасностей. Я должен быть примирителем бесчисленных экземпляров древнего перевода латинского, должен согласить их с греческою истиною и, судя других, сам должен выдержать суд от всех» ¹). Несмотря на эти серьезные опасения, Иероним не встретил ничего, кроме всеобщего сочувствия и одобрения. Современники по достоинству оценили «достойное всякого уважения дело» и далеки были от того, чтобы высказывать Иерониму порицания и осуждение его труда. Августин по поводу исправления четвероевангелия писал Иерониму следующее: «немалое благодарение воссылаем Богу за то, что ты перевел св. Евангелие с греческого» и при этом присовокупляет· просьбу, чтобы Иероним занялся исправлением ветхозаветных книг. «Зная, писал он, как неисправны списки нашего перевода, я, приводя из них тексты для подтверждения истин веры нередко опасаюсь как бы не привести того, чего вовсе нет в греческом переводе LXX. Нередко пытался я сам сличать латинские экземпляры с греческими, но увидел, что это выше моих сил. Тебя, твою ученость просим передать греческий перевод LXX верно в латинском переводе» ²). Папа Дамас был точно также убежден в превосходстве исправленного Иеронимом текста пред находившимся до тех пор в церковном употреблении и заменил последний первым. Такой шаг не мог не встретить себе противоречий со стороны массы, но частью авторитет папы, частью достоинство нового текста заставили умолкнуть оппозицию. Мало по малу исправленный Иеронимом текст был принят не только в Италии, но и во всей западной церкви. Начавши с таким успехом дело, Иероним не остановился на полдороге. Принужденный удалиться на восток вследствие разных неблагоприятных для него обстоятельств, он нашел здесь для своих занятий все вспомогательные средства, превзошедшие даже его ожидания. Здесь он познакомился с экзаплами Оригена, который остался без соперников и подражателей в деле критиче-

¹) Praefat. in IV evangel, ad Damasum.

²) August, epist. a.d Hieron. LXXI.

— 19 —

ского изучения библейского текста. На основании сравнения исправленного Оригеном греческого текста с латинским Иероним начал пересмотр ветхозаветных книг, и некоторые перевел вновь. Но со всем жаром и любовью отдавшись делу изучения библейского текста, Иероним приходит к мысли перевести все книги Ветхого Завета прямо с еврейского подлинника. Экзаплы Оригена доставили ему полную возможность видеть, что греческий текст, который он высоко ставил сначала, не отличается безусловным совершенством и не до такой степени безукоризнен, чтобы ему можно было отдаться с полным доверием, что в нем есть отступления от подлинника: иное передано не ясно, иное опущено, иное прибавлено. «Я вижу, говорит Иероним, как справедлив был Ориген, когда отмечал знаками то, что в переводе прибавлено и что опущено, и хочу теперь выполнить то, чего желал он. Я уже издал на латинском языке перевод LXX, ужели же не будет мне позволено передать теперь моим соотечественникам те самые письмена, с каких некогда сделала свой перевод LXXІІ толковника,—письмена, какие до ныне неповрежденно хранятся у евреев и какими легко могут быть решаемы все споры их с нами и удаляемы все их обвинения» ¹). Достаточно приготовленный к составлению нового перевода, владея глубоким знанием греческого языка, изучивши уже в преклонных летах язык еврейский настолько, что мог хорошо понимать подлинный текст ветхозаветных книг, пользуясь хорошими пособиями—древними переводами, Иероним приступил к выполнению своих заветных желаний. В течении пятнадцати лет (от 390—405 г.) появлялись вновь переведенные с подлинного текста книги Ветхого Завета. В древнем италийском переводе удержались только книги Маккавейские и книги Иисуса Сирахова. Что же касается книг Нового Завета, то мы уже видели, что Иероним занимался исправлением четвероевангелия в самом начале. Вероятно, тогда же он исправил и другие новозаветные книги древнего латинского перевода. Основания к этому можно

¹) Apolog. advers. Rufin. Lib. ΙΙΙ. pag. 463.

— 20

находить в письме бл. Августина к Иерониму, в котором он благодарил его за перевод всех книг Нового Завета. Таким образом Иеронима можно считать переводчиком всей Библии с подлинного текста. Но при всех своих усиленных трудах Иероним был совершенно чужд мысли признавать свой перевод вдохновенным и весьма строго относился к своему делу, нисколько не думая, что он вполне свободен от ошибок. «Где Дух Св., говорит он, там непогрешительность и предузнание будущего, а здесь в переводе одна ученость и знание слов. Сколько труда я употребил, сколько преодолел препятствий, сколько раз отчаивался, сколько раз оставлял и снова принимался. Одна только совесть моя знает это и благодарю ныне Господа за то, что от горького семени вкусил наконец сладкие плоды. О своем переводе я думаю, что лучше признаться в собственных погрешностях, нежели упорствовать в них из-за стыда сознаться в своей неопытности» ¹).

Перевод Иеронима был встречен далеко не с тем сочувствием и всеобщим одобрением, какое выразилось при первых трудах его, касающихся исправления италийского текста по греческому переводу. Правда, в небольшом кружке лиц, близко стоящих к Иерониму, разделявших его взгляды и убеждения, появление вновь составленного им перевода Библии, после многолетних усиленных трудов, было приветствовано одушевленным одобрением, как дело беспримерное в христианской церкви. Греческий -пресвитер Софроний переложил Псалтирь и пророческие книги с Иеронимова перевода на греческий язык²), а некто Луциний прислал к Иерониму из Андалузии писцов с тем, чтобы они списали его сочинения и большую часть перевода. Но вне круга лиц, сочувствующих Иерониму, перевод его был встречен недоверчиво, как нововведение, довольно сомнительного свойства. Его труд показался неуважением к тексту LXX, непозволительной критикой его, неуместным униже-

¹) Praefat. in Pentateuch.

²) Hieronim. De vir. ill. c. 134.

21 —

нием его несомненных достоинств. В то время было в ходу мнение, разделяемое и на востоке, что перевод LXX есть дело Духа Святого и привносить изменения как в него, так и в переводы, сделанные с этого текста, значит вводить ересь. К этому присоединилось незнакомство с еврейскою Библией, уважение к старине, отвергающее всякое исправление только потому, что оно ново,—все это принесло Иерониму вместо благодарности и сочувствия одни только неприятности и заставило его выслушивать совершенно незаслуженные укоризны. Они раздались прежде всего от тех, от кого менее всего он мог ожидать их, от своих прежних друзей. Руфин Аквилейский в едких выражениях упрекал Иеронима, будто он видения иудеев предпочитает сверхъестественному откровению LXX толковников. Августин точно также не одобрил перевод Иеронима и выставлял преимущественно то, зачем он далеко отступил от перевода LXX, зачем сделал полный перевод ветхозаветных книг с еврейского текста, а не ограничился только знаками, какие сделал некогда Ориген. Августину перевод Иеронима казался делом совершенно бесцельным и бесполезным: «ты, пишет он к Иерониму, предпринял исправить то, что или темно или ясно; если то, что темно, то ты сам мог здесь обмануться, а если то, что ясно, то можно ли поверить, чтобы древнейшие толковники могли в том погрешать? С другой стороны, труд твой неоснователен и вреден. Кто дал тебе право восставать против божественного перевода LXX? и кто решится предпочесть стольких и таких авторитетов греческих и латинских, что предпишет читать книги св. Писания в церквах латинских не так, как они читаются в греческих церквах? Если случится касательно известных мест писания недоумение или сомнение, то кто не видит, что окончательное разрешение их будет только у тебя,—только к тебе мы должны приходить за советом, а над тобою нет никакого суда... Разве отдать дело на суд иудеев? Но если они тебя и одобряют, то нужно решить еще, не против ли тебя идет такое одобрение?» ¹) Иеро-

¹) August. Epist. 81.

— 22

ним защищается против всех нападений на него с полным сознанием правоты своего дела и искренним убеждением, что в его труде нет ничего, что заслуживало бы упреков и недоверия. Он был непоколебим в своих убеждениях и с твердостью отстаивал выработанные долгим трудом, многолетним опытом взгляды. «Пусть услышат мои противники, отвечал он, что я трудился над новым переводом не для того, чтобы укорить древний, но чтобы то, что в древнем переводе темно или опущено или по ошибке писцов повреждено, сделалось более ясным и исправным чрез наш перевод... Я не осуждаю и не укоряю LXX толковников, но справедливо предпочитаю им апостолов, устами которых говорит мне Христос, которые поставлены выше пророков по духовным дарованиям... Если бы перевод LXX сохранился до нашего времени в первоначальном виде, тогда бы еще не так нужно было приступать к новому переводу. Но теперь, когда так много экземпляров этого перевода несходных между собою, когда подлинный древний перевод LXX во многих местах поврежден невежеством переписчиков, то остается одно из двух; или выбрать из многих экземпляров то, что истинно, или составить новый перевод с еврейского и тем отвратить насмешки иудеев. У греков употребляются кроме перевода LXX еще другие переводы. Ориген даже издал их вместе с переводом LXX и отметил знаками, чего недостает и что лишнее в переводе LXX по сравнению с подлинником еврейским. За что же осуждают меня латиняне, когда я решился сделать для них тоже, что для греков Ориген? Если можно читать в церквах перевод Феодотиона—перевод иудействующего еретика, то уже ли перевод христианина грешного непременно должно отвергать и порицать»... Указав на то, что уважаемые церковные писатели — Евсевий, Дидим не игнорировали еврейскую Библию, что даже апостолы и сам Христос приводили места писания по тексту еврейскому, Иероним продолжает: «не то мы говорим, что перевод LXX должно отвергать, но то, что авторитет апостолов и Христа должен быть важнее, как утвержденный древностью; перевод LXX

— 23 —

полезен для церквей, но и другие переводчики не должны быть отвергаемы, так как они перевели не свои, но божественные письмена» ¹). Справедливые объяснения Иеронима, его непредзанятый взгляд на дело, ближайшее знакомство с качествами его нового труда подействовали на противников его, заставили их взглянуть иными глазами на его труд и оставить свои предубеждения против него и отдать ему подобающее значение. Спор между церковными писателями о законности перевода с еврейского текста начал утихать и наконец совсем прекратился со смертью Иеронима (420 г.). Современники чувствовали, что превосходство на стороне Иеронима, но сначала как то робко и нерешительно начали пользоваться трудом его. Не сразу заменили им италийский текст, вообще употреблявшийся на западе и в богослужебной практике и церковной литературе; нужно было пройти не одному столетию прежде, чем общество западное расстанется с своими привязанностями к древнему, далеко не безукоризненному латинскому тексту и окончательно освоится с переводом Иеронима. Сначала он был известен очень немногим: им пользовались только церковные писатели, которые предпочитали его древнему переводу как более точный и верный. Первый из таких был тот же Августин, который признал основательность и законность доводов Иеронима, а в своем сочинении Speculum и сам начал утверждать, что в употреблении нового перевода нет ничего противозаконного, так как и сами апостолы пользовались не только греческим текстом, но и обращались к еврейской Библии. Тем не менее Августин не решался ввести его в общецерковное употребление, мотивируя это тем, что новый перевод может произвести в народе соблазн. Вообще на первых порах церковная власть, хорошо сознавая, что общество сильно нуждается в исправленном тексте Библии, не решалась оказать явное предпочтение переводу Иеронима. Исключение составляли только некоторые галльские и испанские епископы, с уважением приняв-

¹) Apolog. advers. Rufin. Мigne Patrolog. cursus compl. T. XXIII. pag. 449—450.

— 24 —

шие перевод Иеронима и еще при жизни последнего допускавшие его к церковно-богослужебному употреблению. Во всей же остальной половине западного христианского мира италийский текст не скоро потерял свое значение, свою ценность в глазах народа. Уже в VII веке папа Григорий Великий в своем комментарии на книгу Иова говорит, что он следовал латинскому переводу Иеронима, при чем не оставлял без внимания и другой перевод—древний, сделанный с текста LXX, потому что апостольское седалище употребляет тот и другой перевод. «Переводу Иеронима, говорит он в другом месте, должно более доверять, как переводу более верному и согласному с подлинником». Ясно, что папа сам по себе отдавал преимущество Иеронимову переводу, но под влиянием установившегося обычая не хотел вполне отказать в доверии и древнему италийскому тексту, в котором западные христиане несколько веков читали слово Божие. В последующие века начинают реже обращаться к италийскому тексту Библии; он пользуется все меньшим вниманием, наконец манускрипты этого перевода перестают вновь появляться. Впрочем, церковная власть не принимала на себя обязанности — определенным законодательным постановлением отменить употребление древнего текста латинского и сделать обязательным исключительное пользование Библией в переводе Иеронима. Представители частных церквей не были стеснены в этом отношении. На их волю предоставлено было пользоваться для церковных потребностей как тем, так и другим переводом. Церковная власть руководилась очевидно тем соображением, что общество со временем само оценит преимущества одного и недостаточность другого перевода. Действительно, предпочтение, оказываемое переводу Иеронима сначала немногими лицами, с течением времени делается всеобщим; общество мало по малу осваивалось с особенностями его, а вместе с тем ослабевало в своих привязанностях к древнему латинскому тексту. Один писатель IX в. свидетельствует, что римская церковь пользуется переводом Иеронима повсюду, хотя и не во всех книгах; он по достоинству предпочитается прочим по ясному выражению мыслей

— 25 —

св. писателей ¹). Гуго-сэн-Виктор около 1120 г. пишет, что церковь Христова на западе установила, чтобы перевод Иеронима читался предпочтительно пред всеми другими и уважался как перевод официальный ²). Название «Вульгата» было усвоено ему уже в позднейшее время, когда он окончательно вошел и в богослужебную практику, и в церковно-литературное употребление, и было перенесено на него с перевода LXX ³).

То обстоятельство, что перевод Иеронима долгое время употреблялся в церкви вместе с италийским текстом, повело за собою весьма неблагоприятные последствия для первого. С каждым новым манускриптом перевод Иеронима наполнялся вставками из Италы и терял первоначальное свое достоинство. Замечаемые в тексте недостатки и погрешности, неизбежно появлявшиеся в нем от того, что он распространялся путем переписки, исправлялись самими же писцами, причем последние руководились неисправным италийским переводом. Вследствие этого происходило еще большее искажение Иеронимова перевода Библии и странное смешение двух далеко несходных текстов. Благомыслящие люди видели, что перевод Иеронима теряет свои первоначальные достоинства и старались положить предел его искажению, восстановить в первоначальном виде. Кассиодор был первый, отнесшийся серьезно к делу исправления библейского текста. При помощи своих друзей он исправил (в 550—60) Псалтирь, пророческие книги, послания апостольские, сообразуясь при этом с древними рукописями перевода Иеронима и исправленный текст указанных книг он передал своему монастырю, как образец, с которым в последующее время должны были сообразоваться все, занимающиеся изданием св. книге. Кассиодор

¹) Wallofridus Strabo Leander van Ess. Gesch. d. Vulgata S. 142.

²) Ibidem. S. 144.

³) Рожер Баков говорит о переводе Иеронима: haec quae vulgatur apud Latinos illa, quam ecclesia recipit his temporibus, (Herzog Realencicloped. B. 17 S. 436). Тот же писатель называет исправленный в Сорбонне 1226 г. текст перевода Иеронима exemplar vulgatum. Nam textus est pro majori parte corruptus horribiliter in exemplaro vulgato, hoc est parisiensi. Кауден предполагает, что около этого времени название Вульгаты было приложено к переводу Иеронима в настоящем значении (Gesch. d. Vulg. S. 251).

— 26 —

вменяет в обязанность всем образованным и опытным людям принять на себя задачу исправления библейского текста и сам составил даже правила, которыми, по его мнению, необходимо руководиться в этом деле). Но к сожалению тот произвол, который он желал устранить, продолжал существовать во всей силе и был, можно сказать, общею болезнью всех, принимавших участие в уничтожении недостатков, вкравшихся в текст св. Писания. Обезображенный внесением многих мест из древнего латинского перевода, искаженный ошибками переписчиков, перевод Иеронима требовал весьма серьезных работ и опытного исправителя. Карл Великий, принимавший деятельное участие в церковных делах, не оставил без внимания того плачевного состояния, в котором находился текст Иеронимова перевода и поручил знаменитому Алкуину сделать все нужное для приведения его в настоящий вид. Предприятие это, по отзыву современников, было выполнено Алкуином добросовестно, хотя и трудно сказать, по недостатку данных, о тех началах, на которых оно совершалось. С вероятностью можно только предположить, что для достижения своей цели ученый исправитель пользовался только древними латинскими манускриптами, не поверяя их с подлинником. Тем не менее исправленный текст Библии был принят с радостью церквами и, благодаря заботам Карла, скоро распространился на западе. Но Алкуин, исполнив свою задачу удовлетворительно, не мог конечно предотвратить на будущее время всякого рода случайности в обращении с библейским текстом. Библия распространялась посредством манускриптов, а при таком положении дела трудно было сохранить неповрежденным ее текст, как бы ни были внимательны те лица, которые занимались перепиской священных книг. А что сказать, когда это дело попадало в руки неопытные? Описки, произвольные, неосновательные исправления были постоянными причинами неудовлетворительного состояния Вульгаты после времен Алкуина. Чрез два века после него исправление текста снова было настоятельною по-

¹) Kaulen. Gesch. d. Vulgata в. 127—128.

— 27 —

требностью, удовлетворить которой взялся Лафранк. При далеко не блестящем положении, в котором находилась в его время наука вообще и библейская в частности, трудно было ожидать плодотворных результатов от его трудов. Одного доброго намерения, одного желания сделать безукоризненным текст слова Божия, естественно, было еще недостаточно. Исправления, предпринимаемые без должного знания дела, без необходимых сведений в области филологии, производили только большее разнообразие библейских манускриптов, большую недостаточность их и повреждение. Только люди, подобные Иерониму, с его многосторонними сведениями, с его опытностью и энергией могли радикально удовлетворить настоятельной потребности—привести текст слова Божия в должный вид. Но в таких-то лицах и ощущался недостаток во все продолжение средневекового периода. Рожер Бакон громко жалуется на произвол и неуменье исправителей библейского текста, ему современных. Вместо желаемого усовершенствования перевода, находящегося в обращении, они производили одно только усиление порчи и недостатков его, а вместе с тем приносили неизмеримое зло как для науки, так и для жизни. Иероним, замечает между прочим он, пользовался в своих творениях греческим переводом LXX, называя его при этом «нашим», потому что в его время он был употребителен в церкви. Но к этим местам исправители Вульгаты обращаются как к местам Иеронимова перевода и руководятся ими при исправлении библейского текста. Выдержки из перевода LXX они вносят в текст Вульгаты, считая их принадлежащими переводу Иеронима и таким образом делают непозволительное смешение двух разнородных текстов. Попытки, однако ж помочь делу не прекращались, но прогрессивно увеличивались. Целые ученые общества брали на себя задачу исправления текста Библии, предпринимали издание его, в которых собирались все разночтения с критическим их рассмотрением, причем имелась в виду та цель, чтобы указать переписчикам наиболее достоверные варианты. Сорбонна была первым местом, где признали за лучшее обратиться к этому средству и откуда распространялся

— 28 —

исправляемый таким образом текст Вульгаты (с 1226). Нои эти средства не помогали достижению главной цели. Путь, избранный учеными корпорациями всего менее мог содействовать уничтожению разнообразия в манускриптах Библии и установлению однообразного текста ее. При списывании таких, издаваемых обществами текстов открывался полный простор переписчику допускать свой неограниченный произвол в выборе правильных вариантов текста. Словом, перевод Иеронима к XV в. оказался в таком же точно положении, в каком был древний латинский текст—Итала в IV в. ¹).

Печатный текст Библии естественно должен был унаследовать все погрешности и недостатки, какими исполнены были манускрипты Вульгаты. Правда с 1476 г. начали появляться Библии, которые надписывались: Biblia fontibus ex graecis hebraeorum quoque libris emendata satis... Но надписи, подобные этой, оказывались ничего не говорящими и не соответствующими действительному положению библейского текста. Недостатки его не могли остаться не замеченными, особенно при возрождавшемся знакомстве с классическими языками. Знатоки их, подобно Рейхлину или Эразму, не могли льстить себя надеждою, что они пользуются действительно таким переводом священного Писания, который во всем верно передает мысль и форму божественного откровения. Они имели все средства и полную возможность усмотреть всю разницу, какая была между оригиналами и переводом, находившимся в церковном употреблении. В тоже время они едва ли с успехом могли ѵ приложить свои знания к делу восстановления этого перевода в должный вид. Церковная власть, вообще недружелюбно и несочувственно к ним относившаяся, могла быть неизбежным, трудно устранимым тормозом для этого предприятия, несмотря на всю его благонамеренность. Оригинальные языки откровения для католической церковной иерархии были в то время каким-то страшилищем, от которого она ждала всевозможных зол для членов церкви. Инквизиторы не оставляли в покое

¹) Kaulen. Gesell, d. Vulgata s. 269—271.

занимавшихся изучением этих языков и свойственными им угрозами предостерегали от этого будто бы крайне опасного увлечения. Незадолго до Лютера в одном германском городе были сожжены еврейские и греческие книги, как чрезвычайно гибельные для веры и приводящие к ереси. При таком положении дела, исправители библейского текста не могли достигнуть желательных результатов в своем предприятии. Перевод священного Писания вместо однообразия получал только большее повреждение: ошибки увеличивались, погрешности разнообразились.

Протестанты XVI в. не могли удовлетвориться тем в высшей степени плачевным положением, в каком находилась в то время Библия. Лютер в самом начале своей реформаторской деятельности твердо и категорически высказался против перевода, в каком церковь римская предлагала своим членам слово Божие. Перевод этот, не говоря о его неудовлетворительности, был понятен только для самого незначительного меньшинства. Собственно масса народная должна была оставаться в совершенном неведении слова Божия по той простой причине, что язык, на котором оно читалось, давно уже сделался языком мертвым. Протестантам казалось бесцельным церковно-богослужебное употребление такого перевода и бесполезным для религиозно-нравственного образования народа. Поэтому они оставили без внимания Вульгату, пак перевод непригодный ни для научных, ни для жизненных потребностей, и, признавая священное Писание нормою, единственным источником христианского вероучения, взяли Библию на ее первоначальных языках. Словом Божиим в подлинных текстах они желали опровергать католицизм и бороться против злоупотреблений церкви римской; ему одному они только доверяли, им одним желали руководствоваться при догматических недоумениях. Но чтобы дать и народу средства для религиозного образования, чтобы удовлетворить этой глубочайшей потребности, реформаторы признали нужным распространять в народе Библию на общепонятных языках. Сам Лютер принял на себя дело перевода свящ. Писания на язык

— 30 —

народный и в основу его положил тексты—еврейский для ветхозаветных книг и греческий для новозаветных книг.

Нашел ли себе сочувствие и признание католической церкви такой оборот дела? Признала ли она возможным и с своей стороны оправдать предпочтение оригинальных текстов свящ. Писания пред находящимся в употреблении на западе латинским переводом и присоединить свой голос к голосу протестантов? Те воззрения на достоинство и значение первоначального текста св. Писания, какие деятельно проводились реформаторами и в теории, и на практике, не нашли себе сочувственного отклика в иерархии католической церкви. Католический клир взглянул на них как на уничтожение вековых обычаев церкви римской, как на неуважение к ее авторитету, унижение достоинства всегдашней верной хранительницы истины. Обсуждение воззрений протестантов на значение первоначальных текстов слова Божия и на Вульгату происходило на первых заседаниях тридентского собора, и здесь то католическая церковь произнесла над ними свой решительный приговор. Главные тезисы реформаторов, что для исследования и уразумения истинного смысла Св. Писания должно обращаться к подлинному тексту его, а латинский перевод нужно отвергнуть, как неудовлетворительный, встретили на соборе протест. Богословы католической церкви, занимавшиеся исследованием злоупотреблений, касавшихся свящ. книг, выразили относительно перевода Библии, известного под именем Вульгаты, то мнение, что он только выражает подлинное откровение божественное и есть совершенно достоверный. Уничтожить же порчу библейского текста и издать тщательно исправленный экземпляр Библии может только глава церкви—папа. Полагаться в этом важном деле на школьную ученость, ей только доверять, было бы в высшей степени неблагоразумно. «Если бы каждому, говорили богословы, было дозволено исследовать подлинность этого перевода, то грамматики сделались бы судиями веры и христиане никогда не могли бы знать, чему должно верить» ¹). Некоторым вполне законным каза-

¹) История Трид. собора. П. Горского, стр. 86.

— 31 —

лось объявить, что Вульгата составлена по внушению Св. Духа. «Евреям и грекам, мотивировали свое предложение эти богословы, дано св. Писание на их родном языке; следовательно признавать, что Вульгата не изречена тем же Св. Духом, значит унижать возлюбленную Богом римскую церковь пред иудейскою синагогою и греческою церковью». Против такого странного предложения обнаружилась оппозиция среди самих членов тридентского собора. Бенедиктинский монах Исидор Кларий горячо доказывал, что латинский текст св. Писания ни в каком случае не может быть объявлен неподвижным, представляющим подлиннейшее слово Божие. В первенствующей церкви, говорил он, появлялось много переводов греческих, которые все собрал в одно Ориген. Потом был сделан италийский перевод, которому оказывал предпочтение и Августин. Но Иероним, знаток древних языков, видя, что в этом переводе ветхозаветные книги во многом не соответствуют смыслу еврейского текста, сделал свой перевод священных книг с подлинных текстов. Принятый во многих местах на западе, перевод этот был назван новым в отличие от древнего италийского. Впрочем, еще долго после него на западе без различия употребляли тот и другой перевод. Папа Григорий великий, в письме своем к Леандру говорит, что он пользуется обоими переводами безразлично, не придает новому переводу какой-либо особенной важности и предпочитает его древнему только потому, что находит его ближайшим к еврейскому тексту. С течением времени из обоих переводов составили один, который известен теперь у нас под названием Вульгаты. Значит Вульгата есть смесь перевода Италы, который отцами церкви не считался достоверным, и перевода Иеронимова. После сего было бы несправедливо утверждать, что Вульгата перевод богодухновенный и что для составления его нужны были сверхъестественные знания. Сам Иероним открыто признается, что никакой переводчик не говорит по вдохновению Св. Духа· Зачем же приписывать ему божественное вдохновение, когда он сам говорит, что не имел его? Вульгатою конечно ложно пользоваться, но после того как она бу-

— 32 —

дет исправлена по оригинальному тексту и приведена в надлежащий вид. Было бы лучше всего, если бы сам собор взял на себя этот труд, в противном случае, если дело это отложится надолго, богословским спорам не будет конца. Без принятия решительных мер нужно только ждать новых и больших затруднений ¹). Мнение Исидора Илария было поддержано некоторыми прелатами, указывавшими на авторитетных богословов запада, которые в спорах с лютеранами пользовались подлинным текстом слова Божия. Несмотря на все это, энергическое, справедливое слово Клария осталось без действий. Правда присутствовавший на соборе папский легат Цервин истолковывал выражение autentica в приложении к Вульгате в том смысле, что она не содержит в себе ничего противного вере и нравственности, как перевод, считающий десятки веков своего существования. Тем не менее собор, издавая определение, почему-то не счел нужным оговориться, что он употребляет выражение autenticus в смысле сейчас указанном. Без всяких разъяснений он объявляет католическому миру, что тот перевод свящ. Писания, который в западной церкви употребляется много веков, есть перевод самый достоверный, сохранивший подлинное откровение божественное. «Святой собор, говорит декрет об издании и употреблении священных книг, видя, что не мало пользы может выйти для церкви Божией, если из всех существующих латинских переводов свящ. книг какой-нибудь будет признан за совершенно достоверный (pro autentica habenda sit), постановляет и определяет, чтобы этот самый древний перевод Вульгата, одобренный долгим в течении стольких веков употреблением в церкви, считался за совершенно достоверный (pro autentica habeatur) в публичных чтениях, рассуждениях, проповедях и толкованиях и чтобы никто не смел отвергать его под каким бы то ни было предлогом»... При этом собор напоминает, чтобы св. Писание, особенно же древний

¹) История Трид. с. Труды К. Д. А. 1862. Т. III, стр. 49—50.

— 33 —

текст Вульгаты издавалось как можно тщательнее (quam emendatissime imprimatur)).

Сколько можно судить по приведенному определению тридентского собора, католическая церковь была далека от мысли приложить к латинской Вульгате одно только отрицательное качество и выразить мысль, что она не содержит в себе заблуждений, касающихся веро- и нравоучения, что пользоваться ею вполне безопасно, что никому не сообщит она неправильных понятий относительно тех или других пунктов откровенного учения. Тем не менее такого рода понимание церковного учения о достоверности Вульгаты находит себе сочувствие среди даже католических богословов и прежде всего принимается историком тридентского собора иезуитом Паллавичини. «Иное дело, говорит он, объявление перевода достоверным и признание, что в нем нет ни намеренных погрешностей даже в незначительных отделах, и иное дело объявление, что он содержит в себе всю ясность, всю силу, все намеки подлинника. Первое тридентский собор счел нужным высказать относительно латинского текста Библии или Вульгаты. Второе невозможно приложить ни к какому переводу, так как всякий язык имеет свои собственные преимущества и недостатки, вследствие чего многие выражения одного не вполне могут быть переданы другим. Отрицающий строгое и полное соответствие Вульгаты с оригиналом идет против известного класса богословов, но не против католической церкви, которая дает право понимать в широком смысле декрет относительно Вульгаты. Из того, что последняя объявляется просто достоверным текстом, из того, что собор требует не отвергать употребления ее в публичных чтениях, в проповедях, толкованиях, следует только то, что она свободна от заблуждений относительно веры и нравственности и кроме того от искажений и явных уклонений от текста оригинального, от противоречий внутренних; в противном случае она не заслуживала бы церковного одобрения. Было бы также ошибкой предпочитать Вуль-

¹) Canones et decreta concilii Tridentini, Sess. IV. pag. 17—18.

— 34 —

гате какой-либо другой латинский текст. В предупреждение этого собор определенно ставит Вульгату выше других переводов и признает ее только достоверным текстом. Признавать, что церковь поступила в этом случае неблагоразумно, — значит непозволительным образом поносить ее. Что же касается до полного соответствия Вульгаты с первоначальным текстом в самых незначительных частностях, то это благочестивое мнение некоторых (pia est aliquorum sententia)» ¹). Это умеренное толкование церковного учения о догматическом достоинстве латинского текста Вульгаты сделалось более распространенным с того времени, когда со стороны протестантов начали раздаваться упреки католической церкви за то, что она приравняла перевод свящ. Писания, сделанный в позднее время, к первоначальному тексту и не только приравняла, но даже поставила выше его, обязывая всех верующих исключительно им пользоваться. Желая избавить от нареканий церковь, латинские богословы в спорах с протестантами стремились каким-нибудь образом сгладить дело, умерить и смягчить тон тридентского декрета. Понимать этот декрет так, как понимают его протестанты, считающие, что церковь католическая была неосмотрительна и крайне поспешна в своих приговорах, по мнению католических богословов, нельзя. Вульгата возвышалась церковью только ради ее древности, ее церковного употребления, освященного веками, ради ее верности, сравнительно с другими латинскими переводами. Имея все это в виду, церковь хотела узаконить и на будущее время ее церковное употребление, причем нисколько не желала отнимать у богословов права пользоваться для своих научных целей оригинальными текстами слова Божия. Так понимает тридентский декрет французский богослов Дю-пэнь ²). Основанием. для своего понимания он считает то, что собор, объявляя, что Вульгата есть versio autentica, противопоставляет ее только другим латинским

¹) Pallav. Hist. conc. Trid. VI, 17.

²) Disputationi s T. I pag. 661.

— 35

переводам, что во второй половине декрета он предписал исправить Вульгату, признав неудовлетворительным ее текст в том виде, в каком он был в его время. Тем более он далек был от мысли считать этот перевод богодухновенным. На этом основании собор и не воспретил определенным образом пользоваться другими переводами и обращаться за решением недоумений к текстам первоначальным.

В таком же точно направлении рассуждает относительно церковного учения о достоинстве Вульгаты Есс. По его мнению, тридентский декрет, касающийся Вульгаты, ни в каком случае нельзя считать догматическим, а только дисциплинарным. Догматические определения касаются таких предметов, которые имеют самое близкое отношение к тем или другим пунктам христианского вероучения и, как такие, содержатся или в Свящ. Писании или церковном предании. Но это неприложимо к рассуждениям о библейском тексте. Предмет тридентского декрета об издании и употреблении свящ. книг—перевод ветхозаветных и новозаветных книг,—перевод, который имеет значение для частной, а не вселенской церкви, к которому члены церкви так сказать привязываются только при общественном его употреблении; а для частных нужд они могут пользоваться всякими другими переводами. Относительно этого слово Божие ничего не говорит. Не имея основания в слове Божием, декрет этот, очевидно, не может быть декретом веры, декретом догматическим. Собор некоторым образом сам дает понять это значение издаваемого им определения, когда не оградил его анафемою. Но может быть укажут на то, что церковь безошибочна в своих приговорах, на ту ее прерогативу, которая не случайно ей придается, но имеет основание в источниках христианского учения. Но спросим: должно ли на самом деле считать непогрешимым все, что так или иначе подвергается обсуждению церкви и все, о чем она произносит известный приговор? Не существует ли границ этой непогрешимости церкви в ее определениях? Действительно, когда дело идет о вопросах религии, когда предметом церковного обсуждения является

— 36 —

тот или другой пункт христианского вероучения, тогда приговор, произносимый церковью, неоспорим, потому что он опирается не на шатких основаниях, не на человеческих гаданиях, но на твердой и непоколебимой почве — на слове Божием писанном и хранящемся в предании. Коль скоро таких обстоятельств не существует, коль скоро церковь подвергает своему обсуждению предметы, относящиеся к временным потребностям верующих, тогда нет достаточного основания усвоять решениям ее непререкаемый догматический авторитет, считать их несомненно-истинными. К этому последнему разряду вопросов должен быть отнесен и вопрос о свойствах и достоинстве латинского текста, которым пользуется церковь римская. Достоверен ли латинский перевод Вульгаты, вопрос этот далеко не вселенской важности, далеко не для всех времен имеет важность и значение. Иначе церковь произнесла бы о нем свое суждение не в XVI в., но гораздо ранее. Странно было бы также доказывать, что учение о достоверности латинской Вульгаты имеет свое основание в церковном предании. По учению католической церкви, как оно формулировано тридентским собором, истинное предание самим Христом вверено было апостолам, ими же апостолами получено от Духа Божия и передавалось из века в век до наших времен. Утверждающий, что декрет относительно Вульгаты основывается на подлинном предании, должен доказать, что Сам Христос рекомендовал Вульгату апостолам, или же последние по внушению свыше говорили о том своим ученикам и что это предпочтение, которое должно быть оказываемо этому переводу св. Писания устно хранилось в церкви. История Вульгаты представляет ясные данные за невозможность таких доказательств. Если так, то определение церкви относительно Вульгаты не имеет догматической важности и должно быть названо только дисциплинарным, вызванным обстоятельствами времени. Появление переводов св. Писания, принадлежащих как католикам, так и протестантам, распространение их в обществе заставили церковь римскую заняться изысканием мер против пользования этими переводами, довольно несогласными между

— 37

собою. Церковь в предупреждение недоумений и соблазна, могущих возникнуть вследствие употребления такого рода переводов Библии, желала указать своим членам—какой перевод должно считать верным, свободным от недостатков, не говоря при этом, что этот перевод сделан по внушению Св. Духа. Тогда как протестанты утверждали, что Писание должно быть изучаемо по первоначальному только тексту, что Вульгате доверять не следует, церковь римская сделала наоборот и определила, что переводам протестантов доверять нельзя и рекомендует тот текст, который долгое время обращался в церковной практике и не содержит в себе никаких заблуждений относительно церковного вероучения, не может подавать повода к сомнениям и колебаниям ¹).

При соображении всех подобных толкований формулированного на тридентском соборе учения католической церкви о достоинстве и значении латинской Вульгаты нельзя избежать вопроса: можно ли безусловно доверять этим толкованиям и считать их вполне выражающими то, что хотела сказать относительно этого сама церковь? То обстоятельство, что трид. собор не выразил в своем декрете ясно и определенно, что церковь именно в таком смысле понимает достоверность латинской Вульгаты, в каком толкуется она Паллавичини и другими богословами церкви римской, наводит на сомнение в правильности их суждений и заставляет просить объяснений самих отцов собора, говоривших именем всей католической церкви. Объяснение это есть: мы находим его у того же Паллавичини и оно не в пользу его толкований известного тридентского постановления. Отцы собора в своем послании в Рим, по поводу возникших там недоумений и неудовольствий на соборные постановления относительно Вульгаты, изложили свое понимание этого постановления. В Риме, как только состоялось соборное определение, касающееся достоинства латинского текста, общественное мнение высказалось не в пользу решения, принятого трид. отцами. Там видели в этом решении унижение автори-

¹⁾ Leander Van Ess. Gesch. d. Vulgata S. 394—400.

— 38 —

тета собора и думали, что оно даст врагам римской церкви самый удобный повод к насмешкам и презрительному отношению к ней. Очевидно там поняли, что тридентский собор усвоил латинской Вульгате не отрицательное только качество, признав в ней отсутствие погрешностей относительно вероучения и нравоучения, но в положительном и строгом смысле назвал ее безусловно достоверным текстом свящ. Писания, представляющим точное соответствие с тем словом Божиим, какое первоначально изошло из уст и рук пророческих. Но такое понимание неизбежно должно было сопровождаться недоумениями особенно в виду тогдашнего состояния Вульгаты. Легаты папские, игравшие на соборе весьма важную роль, писали в Рим для успокоения общественного мнения, что на соборных совещаниях было все тщательно обсуждено и изложено настолько удовлетворительно, что противной стороне нет причин быть недовольною сделанными постановлениями. Указывая на то, что в Триденте собрался цвет тогдашней учености, известные богословы запада, легаты представляли это обстоятельство порукою за основательность обсуждения поднятого вопроса об авторитете Вульгаты и подтвердили, что собор имеет основание ставить высоко перевод, которым много веков пользовалась церковь римская. Все богословы согласно признали Вульгату самым верным из переводов, хотя и нашли, что в некоторых местах этот латинский текст по-видимому разнится от подлинника, страдает недостатками языка и разными погрешностями. Но об этом и не нужно и не прилично было прямо сказать в декрете, чтобы еретикам не подать повода к насмешкам. Притом, говорили легаты: «известно, что евреи и еретики многое повредили в священных книгах; куда же безопаснее обращаться за неповрежденным кодексом слова Божия как не к той церкви, которая составляет главу христианского общества и по особенной милости Божией всегда твердо стояла в правой вере и сохраняла непрерывное преемство первосвященников» ¹). По смыслу этого объяс-

¹) История Трид. соб. И. Горского с. 41, 42.

— 39

нения, данного главными представителями собора, выходит, что последний желал только одного—показать преимущество католической церкви в том, что в принятом ею и издавна употреблявшемся в ней переводе Библии она владеет точным и безусловно достоверным текстом слова Божия, что вполне согласно с ее достоинством, требуется ее высоким положением в христианском мире, отвечает ее назначению быть столпом и утверждением истины. Вера в неразрывность связи между благом церкви и исключительным употреблением такого текста, который сохранил подлиннейшее слово Божие составляет главное, существенное основание, на котором тридентский собор утверждает мысль о достоверности латинской Вульгаты. «Не мало пользы, говорит он, может произойти для церкви Божией, если из существующих в обращении латинских изданий свящ. книг, какое-нибудь одно будет признано за совершенно достоверное. Кто не верует в превосходство одного определенного текста Библии, употребление которого должно быть поэтому обязательным, тот, значит, не понимает, какой вред должен произойти для всего церковного общества от существования разнообразных переводов свящ. Писания. Это не произведет ничего кроме соблазна, приведет верных не к утверждению в вере, а напротив к колебанию в ней. Когда верующие будут пользоваться переводами Библии, не одинаково передающими слово Божие, тогда неизбежен произвол в истолковании его, совершенный разлад в понятиях об откровенном учении. В интересах правильного понимания откровения требуется признать какой-нибудь текст св. Писания точным и достоверным из всех других, и он должен служить постоянным руководством для членов церкви. Внутренний смысл каждого места Библии может быть понимаем и глубже и поверхностнее; но буквальный для каждого читателя будет чрез это всегда одинаков. Но от кого же зависит указать верным, где надлежит искать несомненное слово Божие? Кому предоставить в этом случае окончательный, решительный приговор? Очевидно, что решение существенного вопроса о том, какой из текстов Библии аутентичен, выражает подлиннейшее

40 —

слово Божие, не может находиться в зависимости от усмотрения частных лиц: их голос в данном случае ненадежный руководитель; он приведет только к бесконечным недоумениям и колебаниям. Школьная ученость не должна смущать церковное общество своими изысканиями в области библейского текста. Самонадеянная, односторонняя критика, приходящая к разнообразным выводам, подорвет благоговение к слову Божию. Только от церкви, возвещающей безошибочно спасительное откровенное учение, может исходить обязательный для всех приговор о том, какому библейскому тексту должно следовать всегда и во всех случаях. Законодательная церковная власть должна предупредить недоумения, которые могут возникнуть в обществе вследствие употребления несходных текстов свящ. Писания, указать из них на один, обладающий несомненными преимуществами пред другими, представляющий точное, несомненное слово Божие. Если бы церковь отнеслась безразлично к переводам Библии, разнообразно передающим Слово Божие, то она некоторым образом была бы виновницею колебаний своих членов, заставляя их блуждать по ложному пути и оставляя их совершенно без руководительства в деле понимания откровенного учения—деле, столь близко касающемся каждого. Ревность о благе своих чад служит для нее сильным побуждением указать вполне точный и несомненный перевод слова Божия, который служил бы безопасным основанием для изъяснения откровенного учения. Тогда не будет угрожать опасность разлада в понимании этого учения, появления сбивчивых, искажающих его толкований, приносящих с собою только вред для верующих, разномыслие, ни в каком случае нежелательное в христианском обществе. Изъяснение Писания, основанное на достоверном, несомненно правильном тексте его, введет каждого в правильное уразумение его смысла, сообщит истинные понятия о началах божественного учения, предупредит разногласия в отношении к тому, что открывает слово Божие. Церковь римская, изыскивая средства дать своим членам надежное руководство в деле правильного понимании слова Божия, остановилась на латинском тексте Библии и признала его соответ-

— 41

ствующим своим намерениям. Почему церковь говорит только de latinis editionibus и оставляет без внимания другие более древние тексты слова Божия, это объясняется ее ближайшими целями.—Собор тридентский, по мнению католических богословов, рассуждает только о том, что может принести церкви пользу. Суждение о первоначальных текстах Библии, об изданиях не латинских было бы бесполезно, потому что все эти тексты оставались бы без приложения к той цели, которую церковь имела в виду. Эта цель есть та самая, ради которой был составлен трид. собор, именно, определение и утверждение католического учения как относительно веры, так и нравственности, вследствие происшедшего на западе разделения. Возникшие рассуждения требовали, чтобы указан был самоподлинный текст Библии, так как к слову Божию постоянно нужно было обращаться, как к одному из источников веры и изъяснение мест писания при догматических спорах католиков с протестантами стало играть довольно важную роль. На западе вполне достоверным текстом мог быть только один, называемый Вульгатою. На востоке Библия обращалась в переводах греческом, армянском, сирском; но высказываться о них собор не имел побуждений; вопроса, о их достоинстве не возникало и суждение о них не имело отношения к занимающим собор предметам. Еще менее затрагивался здесь вопрос о значении еврейского текста ветхозаветных книг; на христианском востоке, точно также как и на западе, он считался достоверным. Напротив, необходимо было высказаться относительно достоинства латинского текста; он был употребляем в церковно-богослужебной практике, ближайшим образом к нему должны были обращаться все, которых занимали догматические споры ¹). Но почему же собор обошел молчанием общенародные переводы Библии, в то время появлявшиеся на западе? Церковь не могла поступить иначе: при обсуждении вопроса о догматическом достоинстве священного текста, она стояла не столько на почве научно-критических исследований того или другого текста

¹Kauten Gesch, d. Vulg. s. 396—397.

42 —

Библии, сколько на почве свидетельств древнего предания. Но национальные переводы священного Писания начали появляться главным образом во время, близкое к тридентскому собору, и не находились в богослужебном употреблении. Для суждения о безусловной их неповрежденности для церкви не существовало должного критерия, как нет его и теперь. Церковь римская поэтому не поступила незаконно и неблагоразумно, когда не затрагивала вопроса об авторитете, каким могут пользоваться национальные переводы Библии в христианском мире ¹). Она считала себя вправе определить только значение того текста св. Писания, который в ней находился в беспрерывном употреблении, которым она долговременно пользовалась для религиозного образования и воспитания своих членов. Латинский язык издавна сделался на западе как литературным, так и общецерковным наречием; он не был вытеснен из богослужебного употребления даже тогда, когда перестал быть живым, народным. На нем предлагалось верующим и Писание, при посредстве его члены церкви вводились в уразумение тайн откровенного учения. Церковь католическая считала себя вправе только текст Библии на языке церковно-богослужебном призвать вполне соответствующим религиозным нуждам верующих, сохранившим подлиннейшее откровение, слово Божие в его целости и неповрежденности, без всякой примеси сторонних чуждых ему элементов. Несмотря на то, что язык латинский не был языком свящ. писателей, он вполне точно воспроизводит мысли писателей божественного откровения. Latina versio, принятый церковью римскою и неизменно употребляемый ею, по всей справедливости должен быть назван autentica. Прилагая этот эпитет к Вульгате, церковь римская была убеждена, что этот перевод свящ. Писания должен быть уважаем как самый подлинник, как тот текст, который вышел из рук и уст пророческих. Вульгата достоверна как подлинник, как самый оригинал. На языке юристов термин autenticum прилагался к подлинному, оригинальному документу, представляемому

*) Ibidem, s. 403.

судье для известных доказательств, в противоположность списку, который может быть не вполне достоверен и точен. Но за невозможностью представить и употребить при судебном деле оригинал, его заменяла копия, если она признавалась представителями судебной власти аутентичною. Так может случиться, что судье непонятен язык оригинального документа, требующегося при разбирательстве какого-либо дела. В таком случае оригинал заменялся переводом вполне соответствующим подлиннику, аутентичным. Таким образом понятие аутентичности не может быть рассматриваемо как специфическое качество перевода; оно вполне приложимо только к подлинному, оригинальному документу, и если употребляется в отношении к переводу, то только такому, который может быть поставлен наравне с оригиналом, во всех своих частях согласен с ним, ни на йоту от него не отступает. Эти воззрения римского права, как и некоторые другие, перешли и в церковную догматику и употребляются в применении к писаниям библейским. Содержание Писания образует откровение божественное. Если оно должно быть законом для людей, навсегда вечным и неизменным, то и форма, в которой оно предлагается христианам, должна быть однообразна и неподвижна и указать эту форму—долг церкви. Пред своими членами она должна поручиться в том, что она питает их чистым хлебом слова Божия и указать вполне точную копию с оригинального текста Библии, во всем согласную с подлинником, верно его воспроизводящую. Как судья светский не останавливается на каждой копии, на всяком переводе известного, нужного для дела документа, но обращает внимание на то, в каком из этих переводов восполняются положенные законом условия: точно также и церковь в своей деятельности допускает Писание только в такой форме, которая служит полным выражением мыслей богодухновенных писателей, в таком переводе, который безусловно точен и вполне соответствует оригиналу и на основании которого можно судить о всех заблуждениях в области церковного учения, о всех отступлениях

— 44 —

от правильного понимания откровения ¹). Основанием для признания, что Вульгата представляет подлиннейшее откровение божественное, церковь считала более чем тысячелетнее употребление ее в богослужебной практике. Она, по выражению тридентского определения, есть тот текст, который longo tot saeculorum usu in ipsa ecclesia probata est. Церковь, рассуждают католические богословы, при своих решениях руководится или Писанием, или преданием. О настоящем предмете Писание не дает никакого свидетельства; заключение о нем может быть произнесено на основании предания церкви. Что же говорит последнее? То, что латинский перевод более тысячи лет был употребляем в церквах запада как при богослужении, так и в богословской литературе. Если церковь столько времени пользовалась им для своих целей, то он, значит, удовлетворяет тем требованиям, какие предъявляются церковью в отношении к источнику христианского учения: он является совершеннейшим выражением божественного откровения, которое сообщалось вдохновенными мужами ²). Светский судья для признания законности какого-либо документа обращает внимание не столько на бумагу, буквы и под., сколько на подпись и печать начальства, дающего законодательную силу документу: точно также поступил и собор трид., обсуждая значение латинской Вульгаты, как формы божественного откровения. Не на грамматических, филологических основаниях, не по стилистическим особенностям текста, не по характеру языка произнес он свой одобрительный приговор относительно Вульгаты, а единственно на основании того положения и значения, которое получила она на католическом западе. Если собор не мог отвергнуть того, что в продолжении длинного ряда веков Вульгата считалась в церкви точным и вполне достоверным текстом слова Божия, то его делом было в свою очередь подтвердить эту аутентичность, так как то, что всегда, везде и всеми признается, есть несомненно истинное. Несправед-

¹) Kaulen Gesch. d. Vulgata S. 400.

²) Ibidem.

— 45 —

ливы, говорит Беллярмин, все, оспаривающие аутентичность Вульгаты, ее догматическое достоинство и авторитет. Единодушно нападая на католическую церковь, упрекая ее в неосторожности за то, что она объявила Вульгату подлинным переводом Писания, оставив без внимания ее порчу, ее бесчисленные ошибки, протестанты не сходятся между собою сами относительно этого пункта. Аутентичность Вульгаты подтверждается, по мнению Беллярмина, многими аргументами. Нельзя назвать случайным то обстоятельство, что со времен Григория Великого вся латинская церковь читала слово Божие по этому переводу; им руководились проповедники, изъясняя народу Писание; все соборы в подтверждение своих определений приводили места Писания по Вульгате. Древние церковные писатели Августин, Григорий Великий, Бэда и др. всегда с уважением пользовались Вульгатою и ставили ее выше других переводов ¹). На вселенских соборах присутствовали очень немногие епископы, знакомые с оригинальным языком библейского откровения. В несколько лучшем положении находилось звание языка новозаветного Писания, хотя нельзя оставить без внимания тот факт, засвидетельствованный Руфином, что из 600 епископов, собравшихся на ариминский собор, не было никого, кто бы мог объяснить надлежащим образом слово ὁμοούσίος. Церковь римскую по всей справедливости можно обвинить в непредусмотрительности, если бы она в свое время не определила, что при догматических рассуждениях решающее значение должен иметь латинский текст св. Писания, еврейский

¹) Под. Reusch Einleit. in d. A. Testametn S. 209. У богословов католической церкви ссылки на долговременное употребление Вульгаты в церковной практике, на значение римской церкви и под. становятся излюбленными аргументами в пользу ее аутентичности. Vulgata, говоритнапр. Либерман, merito autentice declarata est, quam multi et magni doctores commendarunt et quam ecclesia, quae est columna et firmamentum veritatis a mille jam et amplius annis publico usu approbaverat; at qui talis est Vulgata nostra. Nec enim fieri potuit ut pars ecclesiae longe numerosior, ad quam etiam Romana pertinet ecclesia, caeterarum mater et magistra nullam per tot sæcula habuerit verbi divini legitimam versionem et interpretationem in iis imprimis, quae ad fidem et mores pertinet (Institutiones theologicae pars 11; pag. 485).

— 46

же подлинник должен быть оставлен раввинам. По своему положению в христианском мире церковь римская должна была всегда иметь подлиннейшее слово Божие и ни в каком другом переводе, как только в латинском. Евреи имели на своем языке аутентичный текст божественного откровения, точно также и греки пользуются переводом LXX, как несомненным, подлинным словом Божиим. Христиане западной половины христианского мира могут ли быть поставлены ниже греков? Там, где находится седалище ап. Петра, где неповрежденно хранятся вера христианская, верующие должны иметь у себя в руках несомненное слово Божие на своем языке. Такова именно Вульгата, по достоинству признанная католическою церковью аутентичною ¹). Вульгата, говорит Рейш, по смыслу определения тридентского собора, есть тот самый перевод, который авторитетом церкви, определяющей истинный смысл Писания, признается воспроизводящим для нас верно, полно, неповрежденно откровение, изложенное Богом в Писании. Там, где дело идет об изъяснении Писания, Вульгатою должно пользоваться как наидостоверным источником ²). Католические писатели не отвергают того, что в Вульгате, объявленной трид. собором аутентичною, существовали недостатки и погрешности, но они не признают за ними существенной важности, не считают их до крайности искажающими учение веры и нравственности. О них поэтому не должно быть и речи и сама католическая церковь не придала им особенного значения. Нет поэтому ничего странного в том, что собор категорически постановляет считать Вульгату аутентичным переводом Библии. Что касается до тех случаев, когда Вульгатою должно пользоваться, как самоподлинным текстом Библии, то католическая церковь точно также заботливо предусматривает их. К таким случаям трид. собор отнес все общественные рассуждения о вере—публичные диспуты, проповеди, толкования Писания. Во всех этих случаях Вульгата является

¹) Bellarmin. De verbo Dei. Opera pars 1. cap. X.

²) Reusch. Einleit. in d. A. Test. s. 210.

таким документом, из которого может быть приводимо доказательство за известный пункт веро- или нравоучения и такого рода доказательство должно иметь несомненную силу и значение, как заимствуемое из несомненного, подлиннейшего слова Божия, как имеющее своим основанием аутентичную форму библейского откровения. Церковь таким образом в справедливой ревности о благе своих членов указывает им с изумительною мудростью почву, которая вполне надежна и тверда. Когда дело коснется начал откровенного учения, церковь, руководя верующих в познании христианского вероучения, оставляет без внимания всякие другие занятия св. Писанием. Рассуждения, касающиеся истории, грамматики, географии, археологии, не производимые публично от лица церкви, могут основываться не только на латинской Вульгате, но и на еврейском и греческом текстах. Богословы невозбранно могут пользоваться при таких занятиях этими и другими текстами Писания, как источниками и пособиями ²). Если бы тридентский собор, говорит Либерман, желал противопоставить Вульгату еврейским и греческим источникам, то он выразил бы это в своем определении. Но об этом обстоятельстве он совершенно умалчивает и не сравнивает еврейский и греческий тексты с Вульгатою, указывая только на то, что между латинскими переводами Вульгата должна считаться аутентичною ²). Древние тексты Писания могут быть употребляемы и при изложении церковного вероучения, но подобного рода доказательства не могут иметь уже высшего, непререкаемого значения и имеют силу только человеческих научных аргументов, а не церковных. Последний род доказательств может быть употребляем по отношению ко всем, не принимающим католического учения. Авторитет церкви не имеет против них силы; Вульгата имеет для них только научное, но не официальное значение. Только тот, кто желает усвоить себе церковное вероучение может, даже должен пользоваться при этом Вульгатою;

¹) Scholz. Einl. in d. А. T. В. I. S. 540.

²) Inst. theolog. В. II, pag. 488.

48 —

только она одна в католической церкви может предохранить от заблуждения и неправомыслия, как перевод св. Писания, авторизованный самою церковью ¹).

Итак, по католическому учению, формулированному на тридентском соборе и изъясненному компетентными западными богословами, никакой перевод св. Писания не сохранил слово Божия так точно, так достоверно, как перевод латинский — Вульгата, которым много веков пользовалась церковь римская для своих целей. Церковь римская поступила в высшей степени благоразумно и прозорливо, сообразно своему достоинству и авторитету, когда узаконила навсегда пользоваться этим текстом св. Писания, как представляющим несомненное подлиннейшее слово Божие. Уразумение истинного смысла св. Писания, правильное познание и верное понимание начал божественного откровения, а вместе с этим и истинное благо каждого верующего неразрывно связано с употреблением латинской Вульгаты. Было бы поэтому со стороны каждого считающегося членом католической церкви непростительною ошибкой пользоваться каким-либо другим текстом св. Писания, кроме Вульгаты, предпочитать и ставить выше ее иной перевод слова Божия, не обращая внимания на мудрую заповедь церкви, которая постановила: ut nemo illam rejicere quovis prætextu audeat vel præsumat.

При более внимательном рассмотрении изложенного учения римской церкви, что Вульгата есть перевод Библии вполне точный и достоверный, что он заключает в неискаженном виде основную истину слова Божия, неизбежно рождается вопрос: действительно ли это учение заключает в себе несомненные признаки непогрешимой прозорливости, безусловной истинности, отличающей каждое слово церкви,—истинности, составляющей характеристическую черту всякого общецерковного определения? Можно ли признать его вполне законным и оставить за ним непререкаемую силу и значение на все времена? Не иначе, как только с глубоким уважением и сочувствием должно относиться ко всякому

¹) Kaulen, Gesch. d. Vulgata s. 408 u. f.

— 49

церковному постановлению, которое мотивируется ревностью о благе верующих, вызывается стремлением удовлетворить их глубоким потребностям, отозваться на их настоятельные нужды. Так ли должно относиться и к определению римской церкви касательно аутентичности Вульгаты, вызванному, как мы уже знаем, убеждением, что распространение в среде верующих, употребление ими точного во всех своих частях перевода Библии послужит к преуспеянию их в деле веры и к более глубокому пониманию откровенных истин? Безусловно ли надежен и безопасен тот путь, каким церковь римская предлагает идти своим членам к такой высокой цели, как познание божественного учения, заключенного в библейских писаниях? Действительно, для блага церкви весьма важно употребление такого текста свящ. Писания неподвижного, т. е. не допускающего ни малейших изменений, содержащего подлиннейшее слово Божие. Но чтобы сделать такой шаг, какой сделала римско-католическая церковь, т. е. признать вполне безукоризненным тот или другой перевод свящ. Писания и обязать верующих только им одним пользоваться, для этого нужна большая осторожность и осмотрительность; иначе возникнет соблазн гораздо больший, чем от употребления разных переводов Библии, ущерб авторитету церкви, унижение ее достоинства и чести. Определение, что известный текст Библии авторитетен и в силу этого достоин исключительного доверия, еще не есть непререкаемое доказательство того, что мы пользуемся на самом деле таким текстом слова Божия, исключающим всякую попытку дальнейшего улучшения и исправления его, всякую мысль о его недостатках и порче. Римская церковь с своей стороны считала, однако вполне достаточным одного своего категорического слова для убеждения своих членов в том, что из всех существующих в христианском мире переводов свящ. Писания Вульгата есть самый достоверный. Смело и решительно повелевает она верующим этот латинский текст класть в основу истолкования св. Писания и своим постановлением, так сказать, привязывает слово Божие к одной Вульгате, считая излишним пользоваться для уразумения откровения даже оригинал-

— 50 —

ными текстами Библии. Это слово римской церкви не в состоянии однако ж убедить даже непредубежденных против нее в правильности ее воззрений и предотвратить всякую возможность появления действительных недоумений, возникновения сомнений в ее проницательности и обвинений в односторонности, в противоречиях и вселенской церкви и самой себе. Трудно избежать таких недоразумений, особенно если обратить внимание на то, в каком виде застал тридентский собор Вульгату, в каком положении находилась она в то время, когда он от лица церкви назвал ее аутентичным текстом слова Божия и в противовес протестантам, признавшим ее негодною ни для богослужебного, ни для литературного употребления,—непререкаемым, незыблемым основанием для понимания христианского вероучения. «Вульгата, как показывает ее история, достигла к этому времени крайней степени повреждения. В большом количестве появлявшиеся издания латинской Библии чрезвычайно между собою разнообразились и передавали верующим истину слова Божия далеко не с желаемою ясностью и точностью. Тем не менее церковь римская не принимала никаких серьезных мер для того, чтобы пресечь распространение и развитие недостатков, вносящих сильное изменение в текст слова Божия, которым должен был пользоваться католический мир. Если были предпринимаемы попытки исправления Вульгаты, то они были плодом усилий частных лиц, иногда недостаточно готовых к этому делу и не обладающих нужными при этом средствами. Само собою понятно, что подобные опыты не столько улучшали поврежденное состояние латинской Вульгаты, сколько вносили в нее большее изменение и разнообразие, увеличивали в ней и без того обильные недостатки и погрешности. Церковная власть оставалась при этом совершенно в стороне, она не принимала на себя руководства делом исправления текста, не стояла во главе исправителей и нимало не способствовала к тому, чтобы привлечь к этому делу лучшие силы— лиц, владеющих нужными для этого знаниями, достаточно опытных, могущих с пользою употребить на это дело результаты сравнительного изучения древних форм библейского откровения.

— 51 —

Люди науки принесли бы несомненную пользу церкви, предотвратили бы соблазн, могущий возникнуть в обществе вследствие употребления Библии, далеко уклоняющейся от настоящего, должного ее вида. Своевременными мерами, направленными к уничтожению недостатков, вкравшихся так или иначе в латинский текст Библии, церковь римская отняла бы значительную силу у справедливых возражений протестантов, сильно упиравших на то, что католическое общество пользуется неисправным текстом св. Писания, что истинное, подлинное слово Божие ею потеряно. Католическая иерархия не обладала, однако ж нужною прозорливостью и предусмотрительностью. Она боялась школьной учености, света научного знания, опасалась, чтобы ученые не предвосхитили себе право суждения о делах веры,—право исключительно принадлежащее ей одной. Не желая пользоваться услугами науки, церковная власть слепо привязана была к латинской Вульгате и не хотела расставаться с нею даже тогда, когда вынуждалась к этому самою жизнью и потребностями верующих. Не заменяя Вульгаты текстами св. Писания на языках народных, общепонятных, церковь римская даже не предпринимала труда, чтобы слово Божие, хотя на латинском языке, сообщалось верующим в неискаженном, чистом виде. Если св. Писание на языке латинском и не для всех верных было понятно, за то нисколько не нарушалось бы благоговейное чувство к божественному откровению в тех немногих, которые могли уразумевать его в той форме, в какой оно предлагалось им церковью. При таких условиях менее было бы странно слышать из уст церкви ее постановление о самоподлинности латинской Вульгаты. Эти воззрения, по крайней мере по-видимому, были бы более естественными, пожалуй, даже законными, так как относились бы к тексту Библии, если не сохраненному в первоначальной чистоте и неповрежденности, то все-таки просвещенными трудами церкви доведенному до этого первобытного совершенства. Но ни в каком случае невозможно помирить определение римской церкви, что Вульгата должна считаться вполне достоверным переводом св. Писания, с ее существенным повреждением, требующим довольно серьезных работ

— 52 —

Нο быть может все толки о неисправности латинской Вульгаты исходят из враждебного церкви римской лагеря, быть может она была твердо убеждена в совершенстве того текста Библии, которым пользовались ее верные члены, и вследствие этого решилась призвать его неподвижным? Но это предположение оказывается не имеющим за собою прочных оснований. Комиссия богословов, которой тридентский собор поручал дело рассмотрения злоупотреблений относительно св. Писания, доносила ему между прочим, что в католической церкви существует много разнообразных переводов Библии, которые делают истину слова Божия нетвердою (incerta) и что в Библии существует множество ошибок (menda). По мнению богословов, самому папе нужно было позаботиться о напечатании тщательно исправленного издания Библии, чтобы тем самым предотвратить опасность окончательного искажения богооткровенного учения и соблазна в среде верующих. Это было действительно самою настоятельною потребностью в католической церкви, к удовлетворению которой и должно было приступить самому тридентскому собору немедленно, оставив в стороне споры об аутентичности библейского текста,—споры совершенно бесплодные и не имеющие решительно никакого смысла при таком его положении, в каком представили его богословы римской церкви. Но собор тридентский поступал иначе. Он старался в силу своего авторитета убедить католический мир в том, что в Вульгате сохранилось подлиннейшее слово Божие. Чрез это он естественно должен был принять на себя бремя неисходных и неразрешимых противоречий, должен был идти против осязательного, неопровержимого факта. Хорошо зная, что Библия заключает в себе много неисправностей, церковь римская не останавливается пред мыслью о ее самоподлинности. Но засвидетельствованная богословами неисправность латинского текста и его безусловная достоверность—две мысли, которые по сколько-нибудь здравой логике не должны стоять рядом, одна подле другой, два положения, которые взаимно себя уничтожают. Собор трид. не усомнился однако высказаться и в пользу первого положения и не отвергнуть второго. Наряду с учением, что древнее, долговре-

— 53 —

менно употреблявшееся в церкви римской издание Вульгаты есть самодостоверное, сохранившее в чистом виде божественное откровение, он признает необходимым пересмотр и исправление этого достоверного перевода Библии. Отцы иезуиты и при таком очевидном абсурде стараются однако убедить верных сынов католической церкви, что такое по справедливости странное учение на самом деле не так странно. Чтобы эти постановления, говорит кардинал Паллавичини, не показались кому-либо противоречащими, собор постановил последнюю оговорку выразить так: должно заботиться, чтобы впоследствии Вульгата издавалась как можно тщательнее (ut post hoc S. Scriptura, potissimum vero haec ipsa vetus et vulgata editio, quam emendatissime imprimatur) ¹). Нетрудно понять значение этой оговорки, говорит другой католический писатель. Она имеет общее значение и относится не только к Вульгате, но и к древним текстам свящ. Писания. После того как собор исполнил свою задачу, он пожелал, чтобы и со стороны участвующих в издании св. Писания не было наносимо верующим никакого ущерба и вреда. Издателям еврейского текста строго вменялось в обязанность обращать должное внимание не только на типографскую исправность издания, но и на сохранение его в неповрежденности. Что оговорку, сделанную собором, должно понимать так, а не иначе, за это говорят самые выражения, внесенные собором в декрет. Обыкновенно понимают заключение церкви в тесном смысле, относя его только к латинской Вульгате. Но это не совсем правильно. Церковь рассуждает не о Вульгате только, но вместе и о других текстах свящ. Писания и заповедует, чтобы они издавались тщательным образом. Сам собор сделал шаг к тому, чтобы восстановить в неповрежденном виде издание Вульгаты и тем сохранил свое достоинство. Противники церкви не имеют права делать ей упреки за то, что она, признав Вульгату аутентичною, не обратила внимания на ее действительные свойства. Это правило (о тщательном издании Библии) не стоит в

¹) Pallav. Hist conc. Trid. с. 15.

54 —

непосредственном отношении к декрету об аутентичности Вульгаты. Тем более оно не находится с ним в противоречии, потому что сами отцы собора намеревались приступить к изданию еврейского и греческого текстов Библии. Таким образом определение о тщательном издании Библии следует понимать в широком смысле и видеть в нем мудрую предусмотрительность церкви, желающей отвратить тот вред для науки и всех верных, какой может возникнуть вследствие небрежности, нерадения издателей св. Писания ¹). Но едва ли можно понимать оговорку тридентского собора в широком смысле. Дело в том, что собор ближайшею своею целью имел установить значение латинского текста Библии—значение, которое было поколеблено реформаторами. Если бы для католической церкви было так же важно рассуждение и о древних текстах слова Божия, то он несомненно высказался бы яснее и определеннее в своем постановлении. Но он этого не сделал и дал таким образом полное основание относить повеление тщательного издания Библии не ко всем существующим переводам св. Писания, но только к Вульгате» употреблявшейся в церкви римской. Самоподлинный ее текст должен быть исправлен тщательным образом — вот что хотел сказать собор трид. и что подтверждается дальнейшим его образом действий. Таким образом при всей странности и оригинальности своей логики католические богословы доказывают только одно, что невозможное остается невозможным при всей изворотливости человеческого ума. Нисколько не выставляя церковь в благоприятном свете, при всем усиленном старании оградить ее авторитет от справедливых нареканий, латинские богословы набрасывают на нее только большую тень. Действительно, никакими усилиями мысли невозможно примирить непримиримое, никакими софизмами самой тонкой диалектики невозможно избежать заключений, низко роняющих общество христиан, именующее себя церковью—хранительницею истинного учения Христова. Ничего кроме ущерба достоинству и чести церкви не может про-

¹) Kaulen, Gesch. d. Vulg. S. 417—419.

55 —

изойти от санкций таких воззрений, которых невозможно согласить с требованиями здравого смысла. Каким образом возможно утверждать самоподлинность неисправного текста Библии? Если Вульгата должна быть названа аутентичным, след. неподвижным текстом Библии, то она значит не допускает ни малейших исправлений и изменений и всякие оговорки о тщательном издании ее, всякие попытки к исправлению ее должны быть признаны излишними и не имеющими ровно никакого смысла. Если же латинский перевод действительно требует исправлений и улучшений, то он, значит, содержит божественное откровение не в чистом и неповрежденном виде, а в таком случае нечего распространяться и толковать о его самоподлинности и аутентичности. Самые обстоятельства заставляли римскую церковь принять решение в последнем смысле. Но богословы римской церкви были слишком близоруки и не взглянули на дело с должной стороны. Неумеренная ревность о достоинстве и чести своей церкви, мнимые опасения как бы, высказав правду, не дать противной стороне в руки оружия для нападений на католическую церковь, не подать им повода к насмешкам, как выражаются папские легаты в своем, нам уже известном, послании в Рим, заставили их из двух зол выбрать большее,—предпочесть такой исход, который вел за собою как раз такие следствия, которых так желали избегнуть защитники авторитета римской церкви, неизбежно вызывал справедливые нарекания на нее, неизбежно должен быть причиною не прекращения нападения на нее, но усиления их. Вера в непогрешимость установлений церкви римской как нельзя более подрывалась. Необдуманные, не достигающие цели меры католических богословов только ободряли противников, — не предотвращали, но вызывали со стороны их удары, весьма чувствительные для католицизма. Если общество обратилось к переводам Библии новым, общепонятным, если последние находили себе большое распространение и принимались везде сочувственно, то не прямой ли это знак, что Вульгата была со всех сторон неудовлетворительна, что верующие хорошо сознавали ее непригодность для церковной практики и необходимость изъятия

56 —

ее из общего употребления. Католическая церковная власть могла найти для себя сильные побуждения дать правильное направление общественным заявлениям тем более, что они имели для себя серьезные основания и поставить главною своею задачею приведение латинского текста в такой вид, который наиболее удовлетворял бы общенародным потребностям, или еще лучше, если бы она, оставив за исправленной латинской Вульгатою научное только значение, могла дать верным возможность пользоваться общепонятным переводом слова Божия, дозволить употреблять Библию на языках народных. Поступившись установившимся обычаем—употреблять Писание на языке латинском, она нимало не нанесла бы ущерба благочестивому чувству христиан, напротив содействовала бы его правильному развитию. Но в том то и дело, что для римской иерархии действительно настоятельные потребности верующих не имели столько значения, как традиции, освященные только временем, обычаи, которым придавалось несвойственное им догматическое значение. То, что имело свою силу в известный только период времени, римская церковь считала обязательным на все времена, как будто церковный обычай с временным значением тоже, что догмат, как будто своевременная отмена его равнялась ереси, которою колебались самые основы христианства, потрясалась вера в откровение. Вульгата долговременно употреблялась на западе. Более тысячи лет ею пользовались и в церковном богослужении и в богословской литературе,— значит она имеет несомненные достоинства, значит в ней хранится истинный смысл откровения, подлинное слово Божие: так заключала церковь римская. Целый ряд авторитетов западной половины христианского мира, всеми почитаемые церковные учители с уважением относились к Вульгате, значит они признавали ее верной копией и во всем точным снимком с оригинального текста Библии: заключают католические богословы. Ни с формальной, ни с материальной стороны такого рода заключения не могут быть признаны удовлетворительными. Пусть Вульгата употреблялась много столетий на западе, пусть она одна господствовала в практике богослужебной и церковно-литературной; сле-

— 57 —

дует ли отсюда, что в ней сохранилось неповрежденным божественное откровение? Не слишком ли поспешно такое заключение? Вульгата могла держаться в церковном употреблении и не вследствие своих внутренних достоинств, а просто потому, что лучшего текста св. Писания на западе не существовало. За неимением более совершенного перевода слова Божия, верующие конечно должны были пользоваться Вульгатою, как относительно совершенною и исправною. Но тысячелетнее пользование ею не прибавило к ней достоинств, не сделало ее безукоризненно чистою, неповрежденною, напротив, как показывает история, многолетнее употребление ее принесло с собою одну невыгоду, вело за собою серьезную порчу ее. Привычка к тексту более или менее сильная и продолжительная во всяком случае не сообщит ему преимуществ и не восполнит недостающих ему совершенств. Запад некогда отверг и греческий перевод Библии и древний италийский текст, с которым он тоже свыкся, которым пользовался не одно столетие. Правда, трудно было верующим расставаться с Библией в италийском переводе, но в этой привязанности виновата была церковная власть, благоприятствовавшая общественной слабости. «В изучении писаний, говорил еще Иероним о своих современниках, господствуют старые вкусы. Такова уже привязанность к древности, заставляющая иметь более красивые по внешности кодексы, чем исправные». Католическое общество недалеко значит ушло вперед в XVI ст., когда богословы старались руководиться внешними основаниями, видеть непререкаемую силу в том доказательстве аутентичности Вульгаты, что она per multa saecula ab ecclesia recepta est, ac proinde sibi auctoritatem abtinuit a comprobatione divina, и оставляли без внимания действительные свойства ее и внутренние достоинства. Там, где непомерное значение придается силе привычки, где неправильно понимается сущность церковного обычая, там невозможно исследование дела на правильных, законных основаниях, там нельзя избежать шаткости, недоразумений, противоречий. Церковь римская доказала это как нельзя более своим учением, основанным

58 —

исключительно на внешних началах без внимания к внутренним.

Совершенно бесполезно ссылаться и на церковных писателей запада, которые будто бы ставили высоко латинский перевод свящ. Писания, сделанный бл. Иеронимом и принятый в употребление в церкви римской. Действительно, в первое время его существования он не мог вызвать ничего, кроме сочувствия и одобрения, особенно если был сравниваем с употреблявшимся дотоле переводом италийским. Последний по своим качествам стоял неизмеримо ниже беспримерного труда Иеронима, и нет поэтому ничего удивительного, если с течением времени он почти совершенно был вытеснен из церковной практики запада. Кто же, как не церковные писатели, люди более знакомые с наукою, чем масса, мог прежде всего обратить внимание общества на действительные достоинства нового текста Библии; кто, кроме их, мог прежде всего сознать его действительное превосходство пред находящимся во всеобщем употреблении в церквах запада текстом италийским? Пользуясь переводом Иеронима в своих учено-литературных трудах, они много способствовали ослаблению в верующих привязанности к устаревшему, поврежденному италийскому переводу Библии и развили предпочтение к действительно заслуживающему этого переводу Иеронима. Но при этом рассуждали единственно о сравнительных достоинствах его и нисколько не приписывали ему таких качеств, которые безусловно возвышали его над древними и новыми текстами божественного откровения. Перевод Иеронима, по мнению всех западных авторитетов церковной науки, имел только относительные достоинства, он должен быть принят в употребление не по своему исключительному превосходству пред всеми когда-либо существовавшими текстами св. Писания, но только потому, что сделан был на языке еще не сделавшемся совершенно мертвым, передавал смысл откровенного учения более верно и чужд был недостатков и погрешностей, искажавших Слово Божие в переводе италийском. Представлял ли перевод Иеронима во всех своих частях подлиннейшее слово Божие, был ли он безу-

— 59 —

словно достоверным текстом св. Писания, совершенно равняющимся оригиналу, аутентичным, по выражению тридентского собора, т. е. представляющим точное соответствие и согласие с тем словом, какое первоначально изошло из уст и рук пророческих,— обо всем этом никто из церковных писателей не брался рассуждать. Да иначе и быть не могло. Представители богословской науки не были знакомы с еврейской Библией, которую положил Иероним в основание своего перевода ветхозаветных книг. Это нужно сказать даже о таком лице, как Августин, высоко стоявший над современниками по своему широкому многообъемлющему уму^ Незнакомый с оригинальным текстом слова Божия, он пользовался греческим переводом LXX и считал его совершенным, признавал его не плодом только человеческих усилий, но делом сверхъестественным, совершенным при участии духа пророческого. Таким образом он не мог даже произнести более или менее безошибочного приговора относительно соответствия или несоответствия латинского перевода Иеронима с современным ему текстом еврейским, тем более говорить о его безусловной достоверности, самоподлинности. Сам Иероним считал неуместным рассуждать об этих качествах в приложении к своему переводу; он смотрел на него как на всякое человеческое дело, не чуждое несовершенств, недостатков, погрешностей. Он считал его достаточным, чтобы удовлетворить духовным потребностям своих современников и далек был от мысли восстановить им подлинное, несомненное слово Божие, безукоризненный во всех своих частях текст откровения, которого не могла представить даже еврейская Библия. И это хорошо сознавал Иероним, хотя и предпочитал еврейский текст греческому, который, по понятиям его современников-писателей не только западных, но даже и восточных, считался богодухновенным ¹). Если бы римская церковь объявила греческий текст

¹) Из отцов церкви восточной высказывается в пользу этого мнения Кирилл Иерусалимский в IV огласительном слове.

— 60 —

Библии самоподлинным, то она стояла бы на более твердой почве и имела бы прямых свидетелей в пользу своего взгляда, избавилась бы от необходимости прибегать к натяжкам, впадать в противоречия. Было бы менее неестественно слышать от нее такое признание, особенно в виду суждений древних учителей церкви о достоинстве перевода LXX. И по самым своим внутренним достоинствам он заслуживал бы большего уважения католической церкви, как перевод, сделанный задолго до Вульгаты и при том с такого еврейского текста, который несомненно был совершеннее текста времен Иеронима. Говоря так, мы разумеем конечно относительную силу доказательств в пользу авторитета перевода LXX сравнительно с теми аргументами, какие приводятся католическими богословами за догматическое достоинство Вульгаты. В строгом смысле и за греческим текстом, как и за латинским, не может быть признан безусловно догматический авторитет. Более чем тысячелетняя практика христианской церкви научает нас наблюдать великую осторожность и осмотрительность в деле возвышения одного текста Библии над другим и удерживает от смелого шага—объявления одной какой-либо формы божественного откровения безусловно точною, безукоризненно совершенною как в целом, так и в частностях, одним словом аутентичною, по терминологии католической церкви. «Святая православная церковь вселенская, говорит один из первоклассных авторитетов русской церкви, ни на каком соборе, ни чрез кого из святых отцов не изрекла такого правила, чтобы в изъяснении св. Писания держаться исключительно текста LXX толковников, с устранением текста еврейского. И в сем случае самое молчание ее, также как в других случаях ее правила, есть свидетельство ее непогрешимости, предусмотрительности и твердости, возвышающей ее над церковью западною новых времен... Мудрая предосторожность заключается в том, что древняя церковь в продолжение столь многих веков, не составляя строгого исключительного правила для сохранения неприкосновенности свящ. текста, в изъяснении его ограничилась следующим правилом: аще будет исследуемо слово Писания,

— 61 —

то да не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители церкви в своих писаниях (19 пр. VI вс. с.) ¹). Руководительным же правилом отцов и писателей церкви было то, чтобы при изъяснении Писания не пользоваться исключительно одним каким-либо его текстом без внимания к остальным. Никто из отцов церкви не привязывал, так сказать, слова Божия к какой-либо одной форме библейского откровения. Находящийся в широком употреблении на востоке перевод LXX ни судом вселенской церкви, ни мнением частных учителей не возвышался до степени самоподлинного текста Библии, содержащего в себе неповрежденное ни в целом, ни в частностях, несомненное слово Божие. Греческий текст пользовался большим уважением на востоке. Но уважение к нему не переходило должных границ. Несмотря на большое употребление его, восточные христиане не придавали ему каких-либо исключительных преимуществ и совершенств, которые ставили бы его неизмеримо высоко и над оригиналом, и над другими существовавшими в христианском мире переводами св. Писания. Что касается еврейской Библии, то она не находилась в христианской церкви в совершенном небрежении и забвении. При пособии ее толкователями Писания изъяснялось все темное и сбивчивое, погрешительное в греческом переводе, находившемся в общественном употреблении; с помощью оригинального текста Библии восстановлялся точный, истинный облик слова Божия, изглаженный или временем, или неясно переданный переводчиками. Пример пользования еврейскою Библией подан был христианской церкви самими апостолами, которые, пользуясь греческим текстом LXX, во многих случаях приводят места ветхозаветного Писания согласно с подлинником и отступая от LXX ²). Этим употреблением и греческого перевода св. Писания и оригинального текста апостолы доказали, что ни тот, ни другой в отдельности не

¹) М. Филарет о догматич. достоинстве перевода LXX. Приб. к изд. тв. св. отец 1858 г. 464 и дал.

²) Ibidem с. 457.

62 —

может быть признан безусловно достоверною и вполне непогрешимою формою библейского откровения, что для исследования и правильного уразумения слова Божия оба должны быть принимаемы в соображение. Основываясь на примере апостольском, церковь христианская не смотрела на употреблявшийся в ней перевод св. Писания как на самоподлинный и для правильного истолкования Писания обращалась в лице тех отцов, которым был знаком подлинный язык откровения, к тексту еврейскому и предпочитала его в некоторых случаях переводу LXX. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин, бл. Феодорит и мн. др. отцы восточной церкви в своих истолковательных трудах не всегда и не во всех случаях доверяли тексту LXX, не читали объясняемые места Писания исключительно или хотя бы только предпочтительно по переводу, находящемуся в общецерковном употреблении. Когда этот перевод представлял чтения отличные от еврейского, вследствие чего закрывалась подлинная мысль откровения, отцы церкви для разрешения своих недоумений считали нужным обращаться к подлиннику. Они не считали для себя обязательным следовать исключительно тому переводу, который находился в общественном употреблении, они не чуждались мысли о компетентности еврейского текста, как памятника божественного откровения. Еврейским, подлинным текстом руководились христиане и во всех тех случаях, когда дело касалось исправления перевода LXX. Этот последний не мог считаться вполне свободным и совершенно обеспеченным от ошибок, особенно при тогдашнем способе распространения Библии посредством манускриптов. Переписчики ни в каком случае не могли избежать недостатков, свойственных каждому человеческому делу, таких или иных погрешностей, которые должны были изменять первоначальный вид текста. Еще Иустин мученик имел пред собою такой кодекс греческого перевода свящ. ветхозаветных книг, который носил на себе ясные следы повреждения ¹). В III в. на различие греческих манускриптов

*) Разговор с Триф. 68.

63 —

жалуется Ориген, и это обстоятельство вызвало его беспримерный труд по части сравнения текста LXX с подлинником и другими известными в то время переводами. Сама церковь не вела непосредственно и не руководила делом исправления текста LXX, но, по свидетельству бл. Иеронима ¹), египетская церковь приняла для своего употребления греческую Библию, пересмотренную и исправленную Исихием; церковь же в пределах от Антиохии до Константинополя—исправленный «от языка еврейска» пресвитером Лукианом († 311); между Египтом и Антиохией находился в обращении текст, исправленный Евсевием и Памфилом по гекзаплам Оригена. Церковь не преследовала подобных рецензий, напротив, употребляя их, она доказывала, что нужда в исправлении текста LXX действительно ощущалась. Путем сравнительного изучения различных видов, в которых является божественное откровение, церковь приходила к более или менее точному определению того слова Божия, которому одному принадлежит непогрешительный авторитет, каноническое достоинство. В общем употреблении на востоке оставалась Библия в переводе LXX; подлинник не мог находиться в таком же широком употреблении по незнакомству христиан с еврейским языком; им не могла пользоваться масса, но он почитался и уважался всеми, кто имел возможность понимать оригинальный язык откровения. Компетентные представители христианской науки отдавали ему преимущество пред переводом греческим, когда это требовалось в интересах правильного понимания известного места Библии, когда он оказывался наиболее соответствующим контексту, основаниям филологическим, историческим и подоб.. Христиане в этом случае сохраняли полную свободу действий. И церковь не стесняла этой свободы учением о непогрешительном авторитете, безусловном достоинстве, канонизации какого-либо одного текста откровения. Можно правда у некоторых учителей церкви встретиться с тою мыслью, что перевод LXX совершен при божественном содействии, что переводчиками руководило вдох-

¹) Praefat. in Paralipom.

новение; но церковь никогда не брала под защиту своего авторитета подобных суждений; они оставались частными, личными мнениями немногих церковных писателей и естественно не могут иметь решающего значения при определении догматического достоинства греческого текста. Достоинство и честь православной церкви ни мало поэтому не страдали от того, что употребительный текст слова Божия не был ею признан безусловно достоверным, безукоризненным, непогрешимым. Это напротив высоко ставит ее и доказывает ее осторожность и прозорливость. Все, что представлялось в тексте неясным, невразумительным, она готова была исправить, изъяснить, обращаясь к сравнительному исследованию текстов и предлагая верующим для их научения более точный перевод, не довольствуясь общеупотребительным.

В церкви римской не нашло себе подтверждения и приложения мудрое правило древней вселенской церкви; она отступила от него и вместе с этим открыла в область понимания откровения полный доступ недоразумениям, шаткости, затруднениям, разрушающим ее учение. Ее правило, что Вульгата есть текст Библии аутентичный, что его нельзя отвергать ни под каким предлогом, необходимо должно было остаться без выполнения и приложения на деле. До последнего времени католические богословы, при изъяснении Писания не руководствуются одною только аутентичною Вульгатою, но обращаются к оригинальным текстам Библии. Это обстоятельство доказывает непригодность воззрений католической церкви, неосуществимость их на практике, и она, однако ж ни единым словом не высказалась против этих приемов своих богословов, несмотря на то, что они противоречили известному тридентскому правилу. Молчанием своим церковь подтверждает, что игнорировать еврейский и греческий тексты откровения решительно невозможно. Эго должна была сознавать сама церковная власть, когда предпринимала попытки исправления Вульгаты по первоначальным текстам, после того как она была объявлена аутентичною. В этом случае обращает на себя внимание не столько неуместность всех подобных попыток, с логическою необходимостью вытекающая из соборных воззрений на Вульгату

65 —

сколько их безуспешность. Как ни часты, как ни многократны были исправления Вульгаты в после—тридентский период, они не возвысили ее до того безукоризненного, идеального совершенства, которое составляет неотъемлемую, характеристическую черту самоподлинного текста Библии. Латинский текст св. Писания не сделался безусловно достоверным и непогрешимым, несмотря на то, что делом исправления его занимались сами непогрешимые владыки римской церкви.

Тридентский собор, объявив католическому миру, что только Вульгата содержит чистое, неповрежденное слово Божие, подлинное, несомненное божественное откровение, не указал однако ж определенно, какое издание латинского текста вполне соответствует, его воззрениям, и не мог указать, так как в то время действительно достоверного во всех частях библейского текста не существовало; нужно было еще его создать. Собору это было известно, тем не менее он не принял на себя труда довести до конца начатое им дело и, определив от лица церкви учение о достоинстве и авторитете Вульгаты, оставил ее, однако ж в том же виде, в каком она была и до него т. е. со всею неисправностью, поврежденностью. Это обстоятельство вызвало целый ряд и частных и официальных исправлений. При папе Пие IV († 1569) делом исправления Вульгаты занималась целая комиссия богословов; но труды ее остались достоянием ватиканских архивов. Энергичнее своих предшественников был Сикст V. Пригласив известных в то время экзегетов, знаменитых лингвистов, он поручил им критическое исследование и исправление Вульгаты и сам непосредственно руководил их занятиями. В 1590 г. появилась наконец желаемая самоподлинная Вульгата. В торжественной булле Сикст санкционирует ее, объявляет, что она именно разумеется в правиле тридентского собора; поэтому она должна быть принята каждым, кто считает себя членом католической церкви. Новые издания Вульгаты должны не иначе распространяться, как после поверки их с ватиканским экземпляром, и когда верность их будет засвидетельствована инквизитором или епископом. Но Вульгата, исправленная Сик-

— 66 —

стом, оставалась самоподлинною только два года. Вступает на папский престол Климент VIII и предпринимает новое исправление ее. До сих пор в церкви римской Библия употребляется климентовского исправления, но и она по сознанию самого непогрешимого исправителя, может считаться совершенною только для человеческой слабости. Значит Вульгата не могла сделаться при всех стараниях католической церкви неподвижным текстом, безусловно подлинным, безукоризненным во всех частях. В том виде, в каком является она теперь, чрез целый ряд исправлений, она не может еще считаться неизменною, исключающею возможность дальнейших улучшений, а вместе с тем соответствующею учению тридентского собора. Нет ничего удивительного в том, что когда-нибудь появится новое издание латинского текста, которое папа, опираясь на полноту своей апостольской власти, объявит само достоверным, непогрешимым, осуждая тем самым все находившиеся до него в употреблении издания Вульгаты. Римская церковь осуждает себя на неизбежные противоречия, ставит себя в невозможность остаться верною правилу тридентского собора. Вульгата не может возвыситься до идеальной степени совершенства; человеческие исправления не сделают ее непогрешимою и навсегда неизменною, свободною от всяких недостатков и неправильностей. Тридентский собор, первый пришедший к мысли, что церковь терпит ущерб в своем достоинстве, если не пользуется неподвижным текстом Библии, доказал невозможность приложения идеи аутентичности к тексту в данном его состоянии. Римские первосвященники расширяют эту невозможность, и своими быть может внимательными, но все-таки несовершенными исправлениями приводят к мысли, что искусственным образом нельзя создать неподвижного, во всем несомненного текста Библии. Действительно, если примем во внимание, что текст божественного откровения есть внешняя его форма, которая в течении тысячелетий при всех переворотах внутренних и внешних не могла сохраниться неизменною, не могла не разнообразиться, то мы вместе с тем поймем и трудность создания неподвижной формы откровения, представляющей подлинное слово бо-

— 67 —

жественное, во всем ясное и удобопонятное для человеческого разумения. Прежде всего самые оригинальные тексты Библии не представляют во всех своих частях неповрежденности желаемого совершенства, не могут назваться совершенно бесспорными. Дошедший до нас текст еврейский уже не тот, который вышел из рук богодухновенных органов Иеговы. Текст слова Божия, существующий не одну тысячу лет, постоянно находившийся в обращении должен был терпеть судьбы всего писанного, не мог избежать изменений, не столько намеренных, сколько невольных, происходящих вследствие ошибок писцов и под. Образуются таким образом разночтения, варианты одного и того же текста, которые делают затруднительным достижение желаемого однообразия. Правда, с этого оригинала мы пользуемся древнейшим переводом, сделанным в то время, когда язык еврейский был еще языком живым. На основании этого перевода можно судить и о подлиннике по крайней мере того времени, в которое совершен был с него греческий перевод и который может дать основание к восстановлению оригинала. Но несмотря на все неоспоримые достоинства, отличающие перевод LXX, совершенный за два века до рождества Христова, ему нельзя еще приписать несомненной подлинности. Было бы слишком поспешно сказать, что чистое богооткровенное слово содержится в писаниях перевода LXX. Он представляет разности, отличия от еврейского текста, происходящие от погрешностей самих переводчиков. И это особенно нужно сказать о местах Библии трудных по изложению, которые не могли быть переданы с желаемою ясностью и точностью, с сохранением всех оттенков мысли откровения, всех особенностей стиля богодухновенного писателя. Это приводит к невозможности руководиться одним греческим текстом и необходимости брать в руки подлинник. С другой стороны, перевод LXX не мог сохраниться от ошибок переписчиков, тем более, что запрос на него был громаден, особенно в христианской церкви, а средств для тщательной переписки манускриптов даже таких, какие были у евреев, заводивших у себя целые школы, где свящ. Писание было главным предметом изучения, в хри-

— 68 —

стианской церкви не было. Неправильности греческого и еврейского текстов не дают правда основания думать, что вследствие их ветхозаветная истина окончательно затемнена и расстроена, но дают право только на то заключение, что откровение божественное по своей форме не сохранилось в совершенной неприкосновенности, которая должна составлять непременную принадлежность аутентичного текста Библии. Задача восстановления такого текста необходимо связывается с трудностями, почти неодолимыми. Не имея под руками бесспорного во всех частностях оригинального священного текста, восстановители его должны опираться единственно на сравнительном изучении различных вариантов. Но критическое исследование их не может еще привести к результатам всегда верным и несомненным. Прежде всего каким иным критерием при выборе тех или других чтений, кроме своего разума, должны будут руководиться издатели подлинного текста слова Божия. А в таком случае они должны будут в большинстве случаев опираться на довольно ненадежной почве; положиться на субъективные основания и свои соображения выдать за непогрешимые, бесспорно истинные. Если же так, то убеждение в правильности, неоспоримости добываемых результатов, исключающее всякую возможность сомнения, не может быть достигнуто. Самая тщательная и внимательная критика может прийти только к догадкам, предположениям, представить выводы более или менее вероятные, но не безусловно достоверные. Наука должна помочь уничтожению недостатков и погрешностей, привнесенных в текст св. Писания; она должна внести свой свет во все, что кажется темным, сбивчивым. затруднительным для понимания, довести форму библейского откровения до относительной степени совершенства. Но путь научного исследования не предполагает возможности остановки. Те выводы, к которым приходит наука на основании сравнительного критического рассмотрения священных манускриптов, не могут быть признаны за достаточное выражение библейской истины. Открытие древних списков священного текста не может считаться прекратившимся. А это предполагает непрерывную работу кри-

— 69 —

тики в будущем, а вместе с тем изменение результатов и построений, сделанных прежде.

Несравненно более трудностей в деле создания самоподлинного перевода Библии, который должен быть доведен до безукоризненного совершенства, исключающего дальнейшие улучшения. Допустим на время, что у нас под руками находится подлинник Библии, сохранивший все свои первоначальные достоинства, неповрежденный ни в одной черте, — и при таком благоприятном условии мы не будем в состоянии сказать, что сделанный с него перевод безусловно точен, вполне соответствует оригиналу, везде верно передает мысль божественного откровения, со всеми малейшими оттенками подлинника, одним словом перевод аутентичный. Неполное и неосновательное знание языка библейского, несовершенное знакомство с его особенностями—все это необходимо оставляет свой след на переводе, делает его темным и сбивчивым. С другой стороны, бедность языка, на который переводится слово Божие, недостаточный запас оборотов для точной передачи библейских понятий, делают в свою очередь перевод свящ. текста несовершенным. Даже при своей идеальной безукоризненности, переводчики не могут представить самоподлинного текста слова Божия. Причина тому та, что слова и формы одного языка не могут вполне соответствовать оборотам другого, вследствие чего во многих случаях придется передавать мысль подлинника, отступать от буквального ее выражения. Это особенно нужно сказать о тех местах оригинального текста, в которых ясно сказывается, что формы слова человеческого не в состоянии выразить божественную мысль, которая поэтому изложена темно, мало доступно для совершенно-раздельного понимания. В отношении к таким местам, довольно многочисленным в Библии, на долю переводчика остаются одни гадания и предположения, которым во всяком случае может принадлежать только относительная степень достоверности. Ясное выражение мыслей темно изложенных мест подлинника конечно будет находиться в зависимости от степени понимания их переводчиками. Они могут передать их совершенно удобопонятно для человече-

— 70

ского разумения, но передача их может не вполне соответствовать оригиналу. Ясность не тоже, что верность и точность — необходимые свойства перевода. Желание избежать темной, неудобопонятной передачи мыслей богодухновенных писателей может привести иногда даже к искажению их. «Может случиться, говорит митрополит Филарет, что неясный текст есть верный, а ясный только загадочный или совсем погрешительный». Установить неподвижный перевод, пользоваться всегда таким снимком с оригинала Библии, который в совершенстве передавал бы мысль и внешнюю форму подлинника, вследствие указанных неустранимых препятствий оказывается вне человеческих усилий. Безукоризненное совершенство, безусловная точность в соединении с ясностью не могут считаться естественным свойством, непременною характеристическою чертою всякого перевода св. Писания, находящегося в постоянном употреблении. Во всяком переводе, как деле человеческом, совершенном без пособия каких-либо сверхъестественных знаний, будет известная доля неправильностей, известное количество мест, требующих улучшения и усовершенствования, а вместе с тем продолжительного настойчивого изучения подлинника, тщательного и внимательного сравнения его с древним переводом LXX. Такой путь облегчит воспроизведение Библии на языке понятном и живом, выяснит мысль и сущность откровения, основную идею того или другого богодухновенного произведения и частного ее развития. Но отожествлять какую-либо одну известную форму откровения с его сущностью невозможно. Основное содержание откровения, его сущность, как произведение ума божественного, естественно должна остаться непреходящею, неизменною, вечною. Но с внешней своей стороны, по своей форме и выражению Писание изменчиво, временно находится в зависимости от условий человеческого развития. Каждый перевод в силу этого имеет временное значение; он не может остаться для народа навсегда неподвижным, но должен совершенствоваться параллельно с развитием и совершенствованием как науки, так и органа, который должен служить для передачи мыслей откровения.

71 —

Православная церковь не связала себя односторонностью, какая выразилась в воззрениях латинствующего запада на Вульгату, как на безусловно аутентичный текст Писания и всегда обязательный для членов католической церкви. Верная духу вселенской истины, церковь восточная неизменно хранит начало, завещанное Спасителем, что Дух животворит, а плоть не пользует ни мало и выражает его во всех явлениях своей внутренней жизни. Не делая букву Писания неподвижною, вечною, непреходящею, не привязывая слово Божие исключительно к одной какой-либо форме откровения, она хранит ненарушимо его дух и сущность и видоизменяет его выражение, так сказать наружную оболочку, применительно к общенародным потребностям. Не возвышая какой-либо один текст откровения предпочтительно пред другим, церковь твердо выражает убеждение, что все формы слова Божия, которыми пользуется верующий христианский мир, при некоторых так сказать детальных разностях, в неиспорченном виде заключают основную истину откровения, не затемняют вечно живую его сущность, не искажают лик Божества, открывающегося человеку в Писании. Вместе с тем церковь восточная делает все возможное для того, чтобы точная картина откровения сделалась доступною для каждого ее члена, употребляет все средства и усилия для того, чтобы глубокое содержание Библии не осталось чуждым для верующих, чтобы смысл этой написанной в глубокой древности книги был удобопонятен для них как в целом, так и в частностях. Допустивши односторонность запада т. е. заставив верующих пользоваться исключительно каким-либо древним, важнейшим переводом, как самоподлинным, церковь восточная неизбежно приняла бы на себя бремя другой крайности, поставив членов своих вне возможности всегда пользоваться сокровищем слова Божия, сделала бы его достоянием только некоторых. Согласившись на первое, она в силу необходимости не избежала бы и последнего и сошлась бы в этом пункте с католическим западом. Для римской иерархии не столько имело значение учение о самоподлинности Вульгаты само по себе, сколько по тем по-

— 72 —

следствиям, к которым оно необходимо приводит. Скрыть от мирян Библию, сделать ее государственным документом, пользоваться которым может только правительство,—духовенство,—вот что главным образом имела в виду церковь римская, когда узаконяла употребление только Вульгаты, под предлогом ее самоподлинности, безусловной достоверности. Потребность читать Библию на живых языках особенно усилилась на западе ко времени реформации. Помимо участия католического клира переводы Библии на общепонятных наречиях распространялись в обществе и везде принимались с большим сочувствием. Чтобы положить преграду этому делу, не согласовавшемуся с принципами католицизма, чтобы ограничить свободное, беспрепятственное пользование словом Божиим, римская церковь узаконяет употреблять только латинский текст Св. Писания, будто бы содержащий несомненное божественное откровение, свободный от всяких погрешностей и намеренных искажений. Народ, чтобы оставаться верным этой заповеди. лишался возможности пользоваться Библией один, самостоятельно, помимо стороннего руководства и указания и таким образом становился в подчиненные отношения к церковной иерархии, духовенству. Служители церкви делались единственными руководителями народа в его религиозном образовании; от них он мог только услыхать и получить понятие об откровенном содержании Библии. Самим же мирянам невозможно было достигнуть этого по причине незнакомства с языком Вульгаты. Обязательное употребление последней граничило таким образом с запрещением пользоваться народу свободно словом Божиим, отнимало у него Библию и отдавало ее в руки духовного сословия, занимающего в католической церкви высшее, начальственное положение.—Церковь восточная своею практикою осудила воззрения католицизма и доказала, что она стоит выше крайностей римского клира, выше его односторонних и узких взглядов и предвзятых мнений. С полною готовностью она дает своим членам все средства и пособия к правильному разумению слова Божия, никого не стесняя в этом деле, а предлагая свое верное ру-

— 73 —

ководство. В этом случае она доказывает свое несомненное преимущество пред католицизмом, — неизменную верность божественным началам, которые в нем искажаются примесью элементов совершенно чуждых и несродных им, чисто земных, человеческих.

Николай Виноградов

Страница сгенерирована за 0.38 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com