Шик М. В. Колокольня и колокола (Из сборника «Троице-Сергиева лавра»)

М. В. Шик
Колокольня и колокола

Первое впечатление, каким лавра встречает вас еще издалека, — это сквозящая в небе стройность ее сорокасаженной колокольни и мощный благовест ее тысячепудных колоколов. Когда вы приблизитесь к вратам монастыря и увидите, как бело-розовая колокольня слишком стремительно и пышно вырастает над насупившеюся семьею бело-сизых и золотых куполов Успенского собора, строго внушающих ей превосходство своего двухвекового старшинства, вы, может быть, подосадуете, что не видите на ее месте простых контуров Ивана Великого. Но если вам посчастливится быть у Троицы не мимолетным гостем и вы успеете вжиться в ее своеобразную красоту, если удастся любоваться колокольней откуда-нибудь из открытого поля, с лесной опушки, среди воздушного простора, на котором она просвечивает своими широкими пролетами и кажется построенной больше из воздуха, чем из камня, тогда вы почувствуете, как дружно слилась лаврская колокольня с Троицким пейзажем, и вполне примиритесь с тем, что благовест лаврских богослужений расходится по окрестности с этого величественного, хотя такого, казалось бы, и нерусского создания архитектуры второй половины XVIII столетия.

В православном богослужении колокольному звону придано очень большое значение. «Колокольный благовест не только оповещает о времени службы, но и подготовляет христиан к ней: общепризнано то благодатное действие, которое он оказывает на душу. Для отсутствующих же на богослужении он некоторым образом и заменяет последнее. Он собственно есть уже самое богослужение, совершаемое звуками»… Так характеризует смысл благовеста известный толкователь богослужебного устава¹. Достаточно, впрочем, вникнуть в самое

¹ М. Скабалланович, проф. Толковый Типикон. Вып. II. Киев, 1913. С. 6.

405

слово, каким у нас именуется колокольный звон, чтобы постигнуть, какое ему придается значение: ведь «благовест» синонимично греческому «евангелие». Древний благочестивый обычай предписывает верующим при первых звуках благовеста осенить себя крестным знамением со словами: «Архангельский глас вопием Ти, Дево Чистая: радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». Отсюда понятны внимание и любовь, какими в древности и до сих пор окружены колокола и предназначенные для них здания — колокольни, понятно и стремление сделать колокольню высокою, чтобы благовест дальше слышался и величественнее было здание, для такой цели предназначенное.

Но лаврская колокольня производит величественное впечатление не одною своей высотой (41 сажень). Напротив, пропорции колонн, ваз и всей вообще орнаментировки, которой колокольня обработана снаружи, по-видимому, умышленно скрадывают от глаза ее вышину; этим она выигрывает в легкости и крепче связывается с массивом окружающих построек. У лаврской колокольни мало соперниц в России по стройности и архитектонической цельности, хотя и строилась она с перерывами, тремя разными зодчими, при трех царствованиях, в течение почти трех десятилетий.

Ее предшественница, тоже каменная колокольня, находилась в другом месте: она примыкала с юго-запада к церкви Сошествия Святого Духа. В 1738 году за ветхостью старая колокольня была разобрана, а через два года по повелению императрицы Анны Иоанновны приступлено к построению новой на нынешнем месте. Однако закладка произведена уже после смерти Анны в 1741 году. Закончена же колокольня только в 1769 году, так как в постройке был длительный перерыв. В 1747 году надзиравший за строением архитектор Иван Мичурин был отозван в Киев, и работы вскоре прекратились. Возобновлены они лишь в 1767 году, уже после отобрания в казну монастырских вотчин, когда тогдашний архимандрит лавры, будущий митрополит Московский, Платон сумел добиться у Екатерины II пожалования из Коллегии экономии необходимой суммы на достройку колокольни. Тогда же претерпел изменение и план постройки.

406

Первоначально колокольня проектировалась гораздо более низкой и менее своеобразной. В «Книге планов и фасадов» лавры 1745 года она показана с тремя ярусами вместо нынешних пяти и с ренессансовым куполом под фонарем. Кому принадлежит первоначальный проект — вопрос еще спорный.

Известный любитель старины и ее исследователь середины прошлого века И. М. Снегирев, а за ним автор исторического описания лавры протоиерей Горский называют знаменитого зодчего графа Растрелли; историк Соловьев указывает на другого, тоже очень славившегося архитектора князя Д. Ухтомского, строителя Красных ворот в Москве. Сохранившиеся в лаврском архиве дела не разрешают этого спора: они молчат о первоначальном проекте. Из них очевидно только, что князь Ухтомский принимал участие в первом периоде строения колокольни и ему же было поручено руководство работами по их возобновлении. Поэтому можно с некоторою уверенностью предположить, что если не первоначальный трехъярусовый проект, то его переработка в осуществленный пятиярусный с оригинальным куполом, воспроизводящим в огромных размерах формы, присущие ювелирному мастерству, — что эта переработка принадлежит Ухтомскому. Из тех же архивных дел можно заключить, что Ухтомский, видимо, тяготился медлительностью, с какою двигалась постройка. Бесконечная проволочка вызывалась нескончаемою перепискою по каждому мелочному поводу между учрежденным Собором лавры, Государственной Коллегией экономии и конторой «Святейшаго Правительствующаго Синода члена, Его Императорскаго Высочества богословия учителя, Свято-Троицкия Сергиевы Лавры высокопреподобнейшаго господина отца Священно-Архимандрита», как гласил тогда торжественный титул Платона. Ухтомский выпросил увольнение от обязанностей непосредственного присмотра за работами, которые были переданы архитектурии гезелю¹ Метлину. Впрочем, Ухтомский еще несколько раз появляется в лавре перед окончанием колокольни, по-видимому, он не остыл к воплощению своего величественного замысла.

¹ Архитектурии гезель — младший помощник архитектора. — Ред.

407

Как бы то ни было, через 28 лет после закладки колокольня оказалась достроенною. Этим лавра всецело обязана кипучей энергии своего тогдашнего архимандрита.

На вновь построенную колокольню были подняты колокола, оставшиеся от старой. Среди них имелся сравнительно еще совсем новый, вылитый в 1716 году, но уже испорченный огромный колокол в три тысячи с лишком пудов. Во время первого своего пребывания в лавре, после вступления на престол, Елизавета в 1742 году среди милостей, какими осыпала обитель и ее властей, приказала перелить этот колокол на пожалованные ею средства и довести его вес до 4 000 пудов. История литья этого колокола, сопровождавшаяся рядом неудач и причинившая бездну неприятностей и беспокойства соборным властям лавры, богата красочными бытовыми чертами. Эта история подробно изложена в очерке прилежного исследователя лаврских архивов иеромонаха Арсения¹. После шестилетних неудач и проволочек колокол был, наконец, благополучно отлит, а еще через 10 лет водружен во втором «апартаменте» все еще в то время недостроенной колокольни.

Этот четырехтысячепудовый колокол один из величайших в мире. Больше его только московский Царь-колокол, весящий более 12 000 пудов. Но кремлевский великан никогда не звонил, так что из находящихся в деле колоколов лаврский Царь — наибольший. Его глухой голос, звучащий в большие праздники, слышен на отдалении почти 18 верст от лавры. Он мог бы, вероятно, издавать звук более сильный и ясный, если бы не был неудачно, слишком низко, подвешен. Но и теперешний звон его производит такое впечатление, что с ним связалось местное поверье: куда достигает благовест Царя-колокола, там не водится змей².

Народное сознание и вообще приписывает колоколам, вернее их звону, чудесные свойства. Общеизвестно, что звон колокольный имеет силу прогонять нечистых духов. Но и дурные влияния могут исходить от колоколов. В своей

¹ Арсений, иером. О царь-колоколе Свято-Троицкой Сергиевой лавры. СПб., 1880.

² Платон (Левшин), митр. Краткая церковная российская история. М., 1823. Ч. II. С. 119.

408

«Краткой церковной истории России» митрополит Платон передает, что во время осады Троицкой лавры поляками все несчастия были приписываемы одному из колоколов — вкладу Бориса Годунова. Царь Борис принес в дар лавре два колокола. Один весом 625 пудов, когда был еще «слугою и конюшим» царя Федора; он называется теперь Лебедем. Другой — уже по вступлении на престол, втрое больший весом (1850 пудов). С ним-то и связывает передаваемая митрополитом Платоном легенда бедствия осадного сидения. Этому колоколу, имеющему прозвище «Годунов» или «Цареборисов», не повезло. Императрица Елизавета в одно из своих посещений лавры возымела к нему антипатию, может быть перенесенную на колокол с того, чье имя он носит. Елизавета сначала приказала разбить его, но потом ограничилась тем, что велела сбить имена царя Бориса, его супруги и детей с надписи, опоясывающей колокол. Это поздний, но не единственный случай наказывания колоколов. Колокол в Угличе, в который угличане ударили в набат после убиения царевича Дмитрия, был наказан, по приказанию того же Годунова, отсечением уха и ссылкою в Тобольск, откуда он вернулся на родину только в XIX веке.

Древняя Русь относилась любовно и почтительно к колоколам. Этот завет сохранили звонари и прикосновенные к колокольному делу люди и до нашего времени. Как музыкант любит и индивидуально знает свой инструмент, так звонарь любит, знает и отличает свои колокола. Он дает им собственные имена. Среди лаврских колоколов редкий не имеет прозвища. Вы найдете здесь: Царя, Лебедя, Корноухого, Переспора, услышите имена Голодая, Вожака, Скомороха, Беспутного; есть групповые прозвища — Четыре Брата, Три Рожка, зазвончики и кимвалы. Часто колокола украшаются при литье орнаментом, иконными изображениями; почти всегда колокол опоясывает в один или несколько рядов летопись, отлитая более или менее сложной вязью. На лаврском Царе отлиты даже «Высочайшие патреты».

Среди полусотни колоколов в лавре есть и сравнительно очень древние. Старший из них, в старинной описи называемый «Колокол чюдотворцов, благовестят в него в понедельник, в среду и в пяток», — отлит в первой четверти XV века

409

при великом князе Василии Дмитриевиче, «при настоятельстве отца нашего игумена Никона в лето 6928 (1420)». Чтобы оценить эту дату, сопоставим ее с летописным известием о том, что собственное литье колоколов на Руси завелось всего за 80 лет перед тем: в 1340‑х годах великий князь Симеон пригласил к себе в Москву литейного мастера итальянца Бориса Римлянина. Видимо, этот «колокол чюдотворцов» был первым колоколом в Троицкой обители. До него, в игуменство преподобного Сергия, в монастыре благовестили только в била: колокола были тогда дорогою и редкою роскошью. «Блаженный яге повел в било ударити» — говорится в одном месте жития преподобного Сергия, составленного его учеником Епифанием. Однако била находились в употреблени в лавре еще долго после того, когда не было уже недостатка в колоколах. Так в Великом Уставе или Обиходнике лавры довольно позднего времени, середины XVII века (1645 г.) встречаем, например, такие установления на среду сырной недели: «Четыре часы дни ударит, колотят к часом в доску, а не звонят». Или на понедельник первой недели поста: «Заутреню звоним за три часы не великие до свету. Три часа дневных ударит, и биют к часам в доску по обычаю и в постной колокол ударяют».

Заметим, что троицкие Обиходники вообще очень точно различают разные виды и характеры звонов, приурочивая к каждому церковному празднованию, в зависимости от степени его торжественности, тот или иной из установленных благовестов. В Обиходниках мы встречаем то «звон во вся» или «во вся язычныя», то «в трои красные» или «в красные два», то «благовест в большой колокол», то «клепание в било».

Вот несколько взятых наудачу выписок из троицкого Столового Обиходника, составленного в 30‑х годах XVI века. Тут соединены вместе указания и богослужебные и о том, какой корм давать братии и как благовестить:

«Септемврий 26. Святаго Иоанна Богослова. Бдеше. Рыба, мед да калачи. Трезвонят во все колокола.

Нояврий 14. Св. апостола Филиппа, в заговейно трезвонят в красныя, да выход и славословие. На обед каша или яичница, да по два яйца ко штем, да пиво обычное…

410

Март. На пятой же недели поста в пяток вечерню звонят в два красныя, да в вилневец, да и выход и обедня преосвященная, в ту же пятницу вечера клеплют в четвертом часу нощи, да поют канон похвальный Пречистой. А на братию потешение по две меры пива сыченаго да квас, а пиют в трапезе перед нефимоном, а нефимон малый без канона, а клеплют в било на четвертом часу нощи завтреню и похвалу Святыя Богородицы».

Очевидно, что еще в XVI веке и колокольный звон и корм братии сознавался входящим в самый строй церковных празднований.

Колокольный звон участвовал и в торжественном приеме лаврскими властями с братией царя в обычные ежегодные царские походы к Троице на Сергиев день 25 сентября. В Обиходнике 1645 года под этим числом читаем: «И после вечерни архимарит и священницы и диакони в ризах пойдут встречать государя и вся братия… А как государь будет близко Убитка¹ и в то время и ранее станут благовестить в большой колокол… А ко всенощному благовест как государь укажет».

Этот большой колокол так и называется в относящейся к тем же годам монастырской описи (1642 г.) «колокол благовестят в него в государев приход о под<ъ>еме с монастыря».

Есть в той же описи и другие колокола, так сказать, особого назначения: колокол застольной; колокол нефимонный; колокол всполошной; колокол часовой старых часов; два колокола перечастные невелики, что стоят у часов на трапезе и т. д.

Кстати — о часах и их бое. В той же описи XVII века мы находим в лавре трое башенных часов; «в монастыре же трои часы боевые. Часы старые стоят на трапезе. Другие часы новые болшие деланы во 139 и 140 (1631‑1632) году стоят на колокольнице у большого колокола. Третие часы на круглой башне. У них колокол боевой, да два колокола перечастные…» Таким образом уже в середине XVII века были в монастыре часы, признававшиеся старыми — вероятно, прошлого XVI века. Впрочем, и тогда башенные часы с боем не были большой

¹ Пригорок близ Сергиева Посада на московской дороге.

411

новостью на Руси. Первые часы в Москве, вызвавшие большое восхищение у летописца, устроил на своем дворе в Кремле, возле церкви Благовещенья великий князь Василий Дмитриевич еще в начале XV столетия.

От древних часов теперь в лавре ничего не осталось. С круглой башни (Пятницкой) они куда-то исчезли. Старая трапезная и прежняя колокольня разрушены перед постройкой новых. Когда была достроена новая лаврская колокольня, для нее решили выписать башенные часы из Англии. Но «аглицкие мастера» просили несходную цену. Поэтому в конце концов часы были заказаны у «города Тулы ружейной палаты казенного ружейника Ивана Иванова сына Кобылина большого», который их и сделал в 1782 году. По условию часы должны были быть «новые, оборотные, с боем и четвертями в восемь колоколов», — как сказано в контракте, — «которые колокольчики мне, Кобылину, подобрав в согласие, повесить на четвертом ярусе»… Кобылин подобрал из этих восьми колоколов обычную гамму. И теперь новые часы, сменившие кобылинские в 1905 году, отбивают гамму каждые четверть часа.

Звон колокольный был, как видим, хорошо разработан в музыкальном отношении, т. е. как в отношении тембра и высоты звука, ибо устав предписывал, в какие колокола или группы их трезвонить по разным случаям, так и в отношении ритмических фигур звона: различался зазвон, перезвон и трезвон. Следовательно, нет преувеличения в словах профессора Скабаллановича, что колокольный звон есть в сущности богослужение в звуках.

В старинных обителях звоны передавались, вероятно, по традиции от одного поколения звонарей к другому. Так сохранился до наших дней знаменитый малиновый звон в Ростове Великом. Если судить по цитированным обиходникам, подобная традиция существовала и в Троицкой лавре, выработав здесь своеобразные звоны так же, как создались здесь своеобразные церковные напевы. Но и та и другая традиция в лавре угасла. Забвение прекрасных старинных лаврских распевов происходит на наших глазах, заменяясь безвкусным, решительно нецерковным, каким-то оперным пением; преемственность колокольной музыки

412

начала порываться, вероятно, в прошлом веке, может быть в связи с тем, что в конце XVIII и начале XIX столетий много старых колоколов в лавре были перелиты или заменены новыми. И сейчас лаврские звонари при «звоне во вся»¹ исполняют красивые, звучные и богатые ритмические узоры на своих колоколах. Но в характере их звона нет ничего своеобычного. Такой звон или подобный каждый слышал с колоколен хороших церквей Москвы.

Жаль, когда исчезают плоды творчества прошедших поколений, жаль в особенности, когда исчезают такие создания, не материализировавшиеся в вещественную оболочку, как пение или звон колокольный. Разрушенные здания оставят следы в фундаментах, которые через тысячелетия будут открыты и изучены археологами, как в Микенах или Вавилоне; исчезнувшие книги подадут о себе весть в цитатах — скольких мыслителей древности мы знаем только по выпискам из них, сохраненным другими авторами. Но звук колокольный, прогудев, растает в воздухе, и эхо не повторит его через века.

¹ В полном звоне участвуют 32 колокола и 9 звонарей.