Жизнь Сергиева Посада с первых послереволюционных лет пошла в нескольких различных направлениях: вся верующая Россия, неожиданно оказавшись бессильной, следила за тем, устоит ли Троице-Сергиева лавра перед натиском безбожия и кучки распоясавшихся местных комиссаров, поддерживаемых органами ЧК из Москвы. Используя терминологию отца Павла Флоренского, можно сказать, что и тех, и других интересовал собственно культ, вне его взаимосвязи с культурой, понимаемой в широком смысле слова как деятельность человека.

Узкий круг специалистов древнерусского искусства, наоборот, интересовала лишь «сохранность памятников» Троице-Сергиевой лавры, которые могли погибнуть при столкновении русской культуры с идеологией большевистского государства.

«Этому способствовала пропаганда нигилистического отношения к культурному наследию ультралевыми деятелями, считавшими себя специалистами по «пролетарской культуре». Пролеткультовцы видели в уничтожении памятников архитектуры и искусства, особенно монастырей и церквей, средство борьбы с пережитками прошлого. Они были готовы «сбросить с корабля современности» все, что создавалось народом до революции, и зачеркнуть все достижения культуры»¹. Но и тех и других интересовала лишь определенная часть культуры, намеренно отрывавшаяся и от культа, и от других областей культуры, и от самой русской жизни.

¹ Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. Сост. Т. Г. Анисимов. М., 1973. С. 9.

Отец Павел Флоренский и другие члены Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры по своим мировоззренческим убеждениям, вере, жизненному опыту и профессиональным знаниям не могли ограничиться ни одной из этих позиций. Они понимали, что пространство культа и пространство культуры настолько родственны, что их нельзя разделять. Культ как средоточие культуры вбирает в себя из нее все лучшее, а как порождающий культуру сам должен воздействовать на нее. Личная причастность членов Комиссии по охране Лавры к православному культу и православной культуре заставляла их с равной напряженностью бороться как за сохранение Троице-Сергиевой лавры в качестве живого, действующего монастыря и всеми силами препятствовать ее закрытию, так и за то, чтобы ее богатейшие историко-художественные памятники достойно вошли в пространство русской культурной жизни.

Противоречивость положения была вызвана еще и тем, что в дореволюционное время Церковь не создала музеев и архивов в той открытой для общества форме, которая сложилась в светских музеях, библиотеках и архивах к началу XX в. Рукописное наследие архиерейских кафедр и монастырей, несмотря на протесты, начало систематически изыматься с середины XIX в. (экспедиции П. П. Строева). Древнейшие облачения и книги, вышедшие из употребления по ветхости, хранились в запасниках ризниц, но они были недоступны для осмотра и не имели научного описания. Предметы, принадлежавшие прославленным архипастырям или первоначальникам обителей, как правило, отделялись от остальных материалов ризницы и хранились как святыни. Древние иконы находились в храмах, но обыкновенно под окладами, и реставрация и раскрытие их, в современном понимании, начались лишь в самом начале XX в. Таким образом, отсутствие открытых церковных музеев было следствием неразвитости самого музейного дела, но отнюдь не нежелания Церкви. Патриаршая ризница и ризницы крупнейших монастырей, собрания рукописей Синодальной библиотеки, Троице-Сергиевой лавры и т. п. могли бы стать в будущем образцовыми открытыми церковными музеями и архивохранилищами, если бы не случилась революция. Революционный переворот и большевистская

диктатура поставили вопрос совершенно по-другому: или эти музеи будут государственными (но это надо было еще доказать и сделать), или все, что хранит Церковь, будет уничтожено или продано за границу. Поэтому в своей деятельности Комиссия по охране Лавры должна была прежде всего учитывать действительную, а не декларируемую политику советского государства, которая выражалась в декретах и постановлениях центральной и местной власти, инструкциях и указаниях наркоматов. Важнейшими из них были: Декрет от 20 января 1918 г. об отделении Церкви от государства, согласно которому все церковное имущество национализировалось, историко-художественные ценности поступали в ведение Наркомата просвещения, а прочее имущество подлежало разделу между Гохраном (для отправки за границу) и местной властью (срок передачи церковных имуществ истекал 30 октября); Декрет от 5 октября 1918 г. о регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений¹. Этим декретом предписывалось:

«1. Произвести первую государственную регистрацию всех монументальных и вещевых памятников искусства и старины, как в виде целых собраний, так и отдельных предметов, в чьем бы обладании они ни находились; 2. Взять на учет находящиеся во владении обществ, учреждений и частных лиц монументальные памятники, собрания предметов искусства и старины, а также отдельные предметы, имеющие большое научное, историческое или художественное значение»².

Поскольку Троице-Сергиева лавра имела совершенно особое значение, Сергиево-Посадская революционная власть проявила к ней свой интерес даже до издания Декрета об отделении Церкви от государства. Еще 9 ноября 1917 г. президиум солдатской секции Московского совета рабочих и солдатских депутатов послал в Сергиевский военно-революционный комитет письмо с предложением не допускать входа в древлехранилища ризницы Троице-Сергиевой лавры и подобные

¹ Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1918. № 73. С. 794.

² Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. Сост. Т. Г. Анисимов. М., 1973. С. 22‑23.

помещения без особого разрешения¹. 29 ноября 1917 г. Военно-революционный комитет Сергиево-Посадского совета постановил предложить Городской думе избрать комиссию по приему монастырских земель и домов в Сергиевом Посаде. 28 октября 1918 г. Сергиевский ревком издал постановление о регистрации и приеме на учет памятников искусства и старины, не исключая церквей, молитвенных домов и монастырей.

22 октября 1918 г. Московская коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению поручила комиссару Отдела народного образования при военно-революционном комитете Сергиево-Посадского совета Д. М. Гуревичу образовать Комиссию по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры в составе: Д. М. Гуревича, П. А. Флоренского, Ю. А. Олсуфьева, И. Е. Бондаренко, Н. Д. Протасова, М. В. Боскина и П. Н. Каптерева². Поскольку Н. Д. Протасов и И. Е. Бондаренко являлись сотрудниками Московского отдела по делам музеев, а инициатива приглашения П. А. Флоренского и других лиц из Сергиева Посада исходила также из Московского отдела по делам музеев, можно предполагать, что создание Комиссии по охране Лавры как учреждения местного и подчиняющегося Сергиево-Посадскому ревкому с самого начала замышлялось в качестве временного обходного маневра. 28 октября 1918 г., в 2 часа дня, состоялось 1‑е организационное заседание Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. И. Е. Бондаренко ознакомил собрание с основными целями и задачами Московской коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, с ее деятельностью с апреля по октябрь 1918 г. и зачитал Положение об образовании губернских коллегий. Председателем был выбран комиссар по народному образованию Д. М. Гуревич, товарищем председателя — Ю. А. Олсуфьев, ученым секретарем — П. А. Флоренский. В общих чертах была определена будущая деятельность Троице-Сергиевой комиссии: охрана памятников старины,

¹ ГАМО, ф. 4340, оп. 1, д. 7, л. 42.

² ДГА РСФСР, ф. 2307, оп. 8, д. 94, л. 47.

организация музея, создание музейного фонда, регистрация и описание памятников. Районом действий комиссии признано было считать район революционного комитета Сергиева Посада.

Комиссия сразу попала в трудное положение. Как сообщил Д. М. Гуревич, за недостатком времени ревкомом ничего по охране Лавры предпринято не было, а 30 октября истекал срок передачи церковных имуществ. Лавра переходила в ведение Наркомпроса, и было решено, что прием имущества должен производиться местной комиссией в присутствии членов ревкома. Опись всех лаврских имуществ была, но детальный прием можно было произвести только в длительный срок. Опись хозяйственного инвентаря Лавры должна была включаться в общую опись комиссии. Юридическая ответственность местной комиссии за прием церковных имуществ была очень велика. Все это привело к затруднению положения Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры.

1 ноября 1918 г. И. Е. Бондаренко на заседании Московской коллегии Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины докладывал о Троице-Сергиевой лавре как о хранилище художественных и исторических ценностей, имеющем общегосударственное значение. Коллегия по делам музеев приняла постановление № 2517 от 1 ноября 1918 г., согласно которому Лавра национализировалась, для ее охраны назначалась местная комиссия, перешедшая в прямое подчинение Всероссийской коллегии¹. Расширился состав комиссии, в которую вошли вскоре Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Дурылин, С. П. Мансуров, М. В. Шик. В сотрудники по канцелярии по предложению П. А. Флоренского были избраны Т. В. Розанова, И. А. Введенский, Г. И. Качмар. На 2‑м заседании комиссии П. А. Флоренский был избран хранителем ризницы (по некоторым документам — хранителем Лавры), его помощником — иеромонах Диомид (Егоров)². Председателем комиссии немного позднее был назначен И. Е. Бондаренко, заведующий VI подотделом

¹ ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 4, протокол 2 заседания.

² ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 4, протокол 2 заседания.

(архитектурной и живописной реставрации) Московской коллегии, а комиссаром — Д. М. Гуревич, комиссар электротехнических курсов Военной академии, занявших корпуса Московской духовной академии. В ведении комиссара находилась хозяйственная часть Лавры со всем имуществом, за исключением имущества, имевшего историко-художественное значение. Комиссару также поручалась охрана всех зданий и имуществ, в его непосредственном подчинении находилась воинская часть и сторожа, которые несли наружную и внутреннюю охрану Лавры. Ввиду малочисленности воинской охраны, по согласованию с Отделом по делам музеев, внутреннюю охрану несли 43 монаха, число которых затем постепенно сокращалось. Они же выполняли в качестве рабочих все архитектурно-реставрационные, ремонтные и хозяйственные работы.

25 ноября 1918 г. в Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса было направлено сообщение наркома государственного контроля о необходимости немедленного предварительного осмотра монастырских храмов и ризниц при участии представителей Всероссийской коллегии по делам музеев¹.

Именно к этому событию относится письмо священника Павла Флоренского Святейшему Патриарху Тихону:

«Ваше Святейшество, Милостивый Архипастырь и Отец. Будучи приглашены в Комиссию по охране и реставрации Лавры, мы испрашиваем благословения Вашего Святейшества на предстоящее, полное величайшей ответственности, дело, а чтобы иметь право просить о благословении — считаем долгом своим объяснить, как понимаем выдачу серебра Прав<ительству> — по декрету. С 30‑го октября нов<ого> стиля Лавра стала достоянием Комиссариата нар<одного> просвещения. Следовательно, речь может быть не о том, что отнимут у Церкви из Лавры, ибо все отнято, но скорее о том, что удастся сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании. Основная задача комиссии — не дать ничему уйти за пределы лаврских стен и по возможности сохранить строй лаврской жизни. К этой основной задаче присоединяется

¹ ОПИ ГИМ, ф. 54, оп. 1, л. 49.

другая, сама по себе второстепенная, но тем не менее делающая возможным осуществление первой, — направить реставрационные работы в наиболее безобидную для Церкви сторону»¹.

Нет сомнений в том, что патриарх Тихон благословил деятельность отца Павла и его друзей в Комиссии по охране Лавры. Подтверждением этому служит и сама дальнейшая работа отца Павла, и последующая переписка комиссии с Патриархом (см. ниже в статье «Черная доска») и то, что святитель Тихон летом 1918 г. особым Обращением благословил деятельность Всероссийской комиссии по реставрации памятников искусства и старины:

«Комиссия по реставрации памятников искусства и старины в лице ее представителя И. Э. Грабаря и членов — В. Т. Георгиевского и А. Анисимова приступила ныне к изучению древних памятников русского иконописания великих мастеров — Андрея Рублева и Дионисия. С этою целью члены Комиссии предпринимают путешествие по древнейшим святыням нашего Отечества. Желаю успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию, призываю благословение Божие на тружеников науки. Тихон, Патриарх Москвы и всея России»².

С самого начала деятельности комиссии отец Павел предложил создание музея Троице-Сергиевой лавры на существенно иных основах, чем это было ранее принято в музейном деле. Он, вероятно первый в русском музееведении, развил идею «живого музея»:

«Мне представляется Лавра как особого рода опытная станция и лаборатория для изучения существеннейших проблем современной эстетики, отчасти подобная, например, современным Афинам, так, чтобы теоретическое обсуждение проблем церковного искусства происходило не отвлеченно от действительного осуществления этих задач искусства, но

¹ Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 761.

² ОР ГТГ, ф. 68, д. 257, л. 1. В статье: Андроник, иеродиакон. Основные черты личности, жизнь и творчество священника Павла Флоренского // Журнал Московской Патриархии. 1982. № 4. С. 12. Опубликовано с ошибочным указанием шифра.

перед лицом эстетического феномена, теоретические рассуждения контролирующего и питающего. Из дальнейшего, может быть, станет ясно, что Музей, — доведу свою мысль до конца, — Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства, ибо предмет искусства хотя и называется вещью, однако отнюдь не есть вещь, не есть ἔργον*, не есть неподвижная, стоячая, мертвая мумия художественной деятельности, но должен быть понимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая, пульсирующая деятельность творца, хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая всеми цветами жизни, всегда волнующаяся ἐνέργεια** духа.

Художественное произведение живет и требует особливых условий своей жизни, в особенности — своего благоденствия, и вне их, отвлеченно от конкретных условий своего художественного бытия, — именно художественного, — взятое, оно умирает или, по крайней мере, переходит в состояние анабиоза, перестает восприниматься, а порою — и существовать как художественное. Между тем, задача Музея есть именно отрыв художественного произведения, ложно понятого как некая вещь, которую можно унести или увезти куда угодно и поместить как угодно, — уничтожение (— беру эту задачу предельно —) художественного предмета как живого. Скажем образно: музей законченную картину подменяет абрисом ее, хорошо еще — если не искаженным. Но что сказали бы мы об орнитологе, который вместо наблюдения птиц, по возможности в свойственных им условиях жизни, занялся исключительно коллекционированием красивых шкурок. Естествоиспытатели нашего времени ясно поняли существенную необходимость изучения природы, по возможности в конкретных естественных условиях, и самые музеи естествознания, по силе возможности, превращаются в зоологические и ботанические сады, но не с клетками, а с естественными, насколько таковые удастся осуществить, условиями жизни: напомню о знаменитом зоологическом саде в Гамбурге. Но почему-то мысль о том же, бесконечно более веская при

* Здесь: произведение (греч.). — Ред. ** Энергия (греч.). — Ред.

изучении духовных деятельностей человека, чрезвычайно мало усвоена в соответственных дисциплинах. Несколько музейных тряпок или бубен шамана суть именно тряпки и бубен и при изучении шаманизма столь же мало имеют цены, как шпора Наполеона в военной истории новейшего времени. Чем выше человеческая деятельность, чем определеннее выступает в ней момент ценности, тем более выдвигается функциональный метод постижения и изучения и тем бесплоднее делается доморощенное коллекционирование раритетов и монстров — мысли столь же бесспорные, сколь и мало памятуемые, когда требуется их применение. <…> Самое страшное для меня в деятельности нашей комиссии и всех подобных комиссий и обществ, в какой бы стране они ни работали, — это возможность погрешить против жизни, соскользнув на упрощенный, на легчайший путь умерщвляющего и обездушивающего коллекционирования. А разве не так бывает, когда эстет или археолог рассматривает проявление жизни некоторого организма, функционирующего единого целого как самодовлеющие, вырезанные из жизненного духа вещи вне их функционального отношения к целому. <…>

Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но это первый шаг, к сожалению, — пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, — я лично убежден, — со всеми, — но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти

наудачу взятые, взаимообусловленности сторон церковного искусства. Возьмем, например, ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае — отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, — света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, — я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, — все это в свойственных иконе условиях живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, то есть как единство стиля и содержания, или, иначе, — как подлинная художественность. Золото, — варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, — волнующим пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото — условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое

в музее — есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свеч. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость — есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, то есть горние блики, живые явления иного мира, первоявления. Urphänomena*, — сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них. <…>

Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть и даже вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств, я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации

* Прафеномены (нем.) — первоявления; конкретно существующие явления, в которых воплощается сущее. Прафеномен, по Гете, дает возможность познавать Бога (см.: Эккерман И.‑П. Разговоры с Гете. Запись от 23 февраля 1831 г. М., 1986. С. 399). — Ред.

этого действа как художественного целого, искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождениях кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности — священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, благовониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, — входит в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого.

Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного, можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории. Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно

в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV‑XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшей тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественные различия быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и — людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставлять служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными, сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру так, чтобы не осталось камня на камне, — во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным — культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же — не считающееся с высшей задачей искусств — их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой лавры…»¹

¹ Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 371‑382.

Конечно, в условиях послереволюционных и, тем более, последующих годов, попытка сохранить монастыри как живые очаги духовной культуры — с признанием за их современными насельниками творческой преемственности и родства с их духовными предками — была обречена. Но это была жертвенная попытка, исполненная любви и благодарности к истинным стражам духовной культуры. И сама идея «живого музея», не только в церковной, но и в других областях, оказалась чуждой идеологии большевистского государства, цель которого была противоположной: все из прежнего мира уничтожить, а если это невозможно — музеефицировать, но не дать жить. Неужели отец Павел был столь наивен и доверчив, что не видел неосуществимость своих замыслов и их чуждость действительной политике советского государства? Наоборот. Сознавая неотвратимость физического разрушения всего, что связано с русской идеей, со Святой Русью, отец Павел стремился все, что возможно, «сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании». Кроме того, он, несомненно, развивал теорию музейного дела, исходя из того чаемого времени, когда нигилизм будет изжит.

Большая часть деятельности Комиссии по охране Лавры состояла в приеме и составлении научных описей историко-художественных памятников. Работа по приему золотых и серебряных предметов была возложена на М. В. Боскина, по подготовительной разборке — на отца Павла, по специальному исследованию качества вещей — на эксперта Отдела по делам музеев Ф. Я. Мишукова. Регистрацию икон семи палат ризницы проводили Ю. А. Олсуфьев, отец Павел и ризничий Лавры архимандрит Ириней. Шитье до XVIII в. принимала Т. А. Александрова-Дольник, а новое — М. В. Боскин. С ноября 1918 г. по январь 1919 г. были зарегистрированы почти все отделы ризницы, описания которых в сентябре 1919 г. были подготовлены к печати. В конце 1918 г. — начале 1919 г. П. А. Флоренским были также сделаны описания кубков XVI‑XIX вв., стаканов, ладониц, солониц XVIII‑XIX вв., митр XVII‑XVIII вв.; крестов, ковчегов, складня; сосудов (большой водосвятной чаши первой половины XVII в. № 15/42; сосуда, употребляющегося для освящения колива, третьей четверти XVIII в. № 42/7); свадебного ларца туалетного

назначения XVII в. № 9/3; посоха митрополита Филарета (Дроздова) № 13/0; церковной утвари XV‑XX вв. (блюдца, дискосы, звездицы, лжицы, копии — специальная тетрадь для их описаний помечена 21 февраля 1919 г.); надгробных плит Троице-Сергиевой лавры за XIX‑XX вв. Часть этих материалов осталась в виде черновых записей, часть была отработана набело. Впоследствии Ю. А. Олсуфьев издал «Опись крестов Троице-Сергиевой лавры до XIX в. и наиболее типичных XIX в.» (Сергиев Посад, 1921) и «Опись древнего церковного серебра б. Троице-Сергиевой лавры до XVIII века» (Сергиев Посад, 1926), где в какой-то мере могли быть использованы эти материалы. 23 февраля 1919 г. ризницу Троице-Сергиевой лавры осматривала первая экскурсия из учителей и учительниц Сергиева Посада, объяснения которым давал ее хранитель — отец Павел Флоренский¹.

Были взяты под охрану и на учет архив Духовного собора Лавры, библиотеки Троице-Сергиевой лавры, Московской духовной академии, Вифанской семинарии. Отец Павел и М. В. Шик приняли музей Московской духовной академии, экспонаты которого были перенесены в помещение Митрополичьих покоев. 12 сентября 1919 г. М. В. Шик в развитие доклада П. А. Флоренского «Храмовое действо как синтез искусств» поднял вопрос о необходимости обследовать Лавру с точки зрения музыкальной, записав современное пение и исследовав древние рукописи². В середине апреля 1919 г., в связи с обострением обстановки в Сергиевом Посаде из-за вскрытия мощей преподобного Сергия, было выпущено отдельной типографской листовкой обращение «Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Ее цели и задачи». Обращение, написанное С. П. Мансуровым, разъясняло характер и объем проводимых работ.

С конца 1918 г. в Троице-Сергиевой лавре начали свою деятельность еще несколько комиссий, с которыми Комиссия по охране Лавры поддерживала рабочие связи: 1) комиссия по приему церковного имущества, не имевшего историко-ху-

¹ ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 5, протокол 18 заседания.

² ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 3, лл. 26‑27.

дожественного значения; комиссия имела местный уровень, но в нее были командированы сотрудники Московского отдела по делам музеев; 2) комиссия Московского отдела по делам музеев по архитектурной реставрации, в которой состояли А. А. Кеслер и В. А. Феоктистов, позднее вошедшие в Комиссию по охране Лавры; 3) Всероссийская комиссия по раскрытию памятников древнерусской живописи. В присутствии отца Павла Флоренского эта комиссия в составе И. Э. Грабаря, А. Анисимова, Г. Чирикова, В. Тюлина, И. Суслова в декабре 1918 — январе 1919 гг. производила выемку из иконостаса и расчистку иконы Пресвятой Троицы письма преподобного Андрея Рублева¹. С лета 1919 г. при Комиссии по охране Лавры начала действовать мастерская по починке древнего шитья в составе заведующей Ю. С. Карповой, мастериц А. В. Тишины, А. Д. Беляковой, С. Д. Беляковой.

Яркую характеристику работам Комиссии по охране Лавры дал П. А. Флоренский 10 ноября 1919 г. в докладе «Об издании каталогов Лаврского музея»:

«Ю. А. Олсуфьев в своем только что заслушанном докладе сжато формулировал давнишние уже планы и намерения комиссии о переустройстве Лавры как живого музея древнерусской жизни, в которой так своеобразно и целостно на местном фоне сплетались нити мировой, как восточно-византийской и восточной в собственном смысле слова, так и западноевропейской культуры. До сих пор представлялось преждевременным и беспочвенным делать попытки конкретно развить эти общие планы. Я позволю себе напомнить, что в богатейшую сокровищницу русского и всемирного искусства мы, члены комиссии, вступили как в темный лес, ибо она была не только не изучена, но даже и не расставлена удобообозримо; мы хорошо помним, как приходилось лазить по приставным лестницам, чтобы рассмотреть ту или другую икону, рыться в тряпье, чтобы извлечь иногда первоклассное шитье, отыскивать в старом ломе любопытные памятники, из пыльных чердаков, заплесневелых чуланов и темных закоулков Лавры вытаскивать портреты, иконы, шитье, посуду

¹ ОР ГТГ, ф. 67/202, лл. 48—49; ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 1, л. 50; д. 8, л. 5.

и т. п. Вещи первоклассные, делающие честь любому музею, были перемешаны с второстепенными или даже с вещами, стоящими ниже критики, и тем затеривались среди них. Отыскание некоторых вещей, приблизительно доступных теперь обозрению, напоминало извлечение предметов из земли при раскопках, но вместе с тем доставляло и соответственные радости нового открытия. Мы имели дело с некоторым неопределенным кругом музейных объектов невыясненного состава, неизвестных дат, вообще неизученных, и если бы тогда от нас потребовался ответ на вопрос о числе и виде нужных для музея комнат, то мы вынуждены были бы ограничиться неопределенным указанием, что комнат нужно много, а сколько именно — неизвестно. В самом деле, мы решили теперь лучшие расчищенные иконы выделить в особую залу, и состав их приблизительно, только приблизительно, определился; но как же можно было заранее говорить, сколько нужно места для лучших икон, когда до расчистки оставалась под вопросом и степень их сохранности, и качество их письма. Этого мало: для выставки предметов недостаточно иметь самые предметы, уже отделенные от всего лишнего, и рассчитать нужное для них место; чтобы быть рациональной, чтобы учить, чтобы не оскорблять, а радовать глаз, выставка должна быть обдуманной и прочувствованной, а для этого необходимо, чтобы как каждый отдельный предмет, так и вместе они были внимательно обследованы и датированы, тогда только намечаются естественные группы предметов, их распорядок, а следовательно, — и число, и вид нужных для них вместилищ и помещений. Теперь эти подготовительные работы почти завершены, и потому предложение Ю. А. Олсуфьева является вполне своевременным, деловым проектом, а не фантастическим прожектерством, для какового не было бы надобности не только в годе изучения комиссией имеющегося в Лавре, но даже и в приезде сюда из далекого кабинета»¹.

Первый проект музея Троице-Сергиевой лавры был составлен П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым 9 декабря

¹ ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 7, лл. 18‑19 об.; Священник Павел Флоренский. Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 70‑72.

1918 г. Он строился на принципе сохранения каждого предмета в конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни, по принципу органически целостного «живого музея» Лавры.

«Проект музея Троице-Сергиевой лавры, составленный
членами Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры
профессорами П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым
по поручению комиссии.

Комиссия рассматривает Лавру как единый живой музей. Целостность организма Лавры и ее исключительное значение для русской культуры заставляет дорожить не только отдельными сторонами ее исторического бытия, но и в особенности их взаимной связанностью, вне которой каждая из сторон теряет значительную долю присущей ей значительности. Поэтому руководящим принципом при обсуждении устройства музея Лавры является сохранение каждого, по возможности, предмета в его конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни. Выделение вещей из этой их жизненной обстановки обрывает им корни и мертвит их, так что наименование «Музей Лавры», в собственном смысле слова, может быть приурочено только ко всей Лавре, в ее органически целом, а не к одному какому-либо зданию, где были бы собраны, как в банке со спиртом, все редкости, достопримечательности и художественные сокровища Лавры.

Но понимание и изучение этого организма Лавры, трудно доступное в настоящее время не только для широких народных масс, но и для специалистов, может и должно быть облегчено созданием специальных вспомогательных учреждений, не нарушающих целости лаврского организма, а лишь делавших понимание его более доступным. Основным из этих учреждений должна быть ризница. В настоящее время она составлена из собрания различных древних произведений искусства и предметов высокого исторического интереса и из склада современных богослужебных принадлежностей, интерес которых определяется лишь их употреблением.

Ввиду этого комиссия полагает полезным разделить современную ризницу на два [отдела]: древлехранилище, для которого предоставить помещение ризницы, с расширением

его в целях большей доступности и удобств для обозрения и изучения; в нем должны быть сосредоточены все предметы ризницы, составляющие художественный или исторический интерес, тогда как расхожие (обиходные) облачения, сосуды, иконы и т. д. нового времени обособить в особое помещение — собственно ризницу и считать эти последние предметы в отделе инвентаря лаврских храмов.

Кроме древлехранилища и ризницы, Комиссия признает необходимым образовать особый музей Лавры, задачей которого явится облегчение теоретического изучения Лавры как «живого музея». В нем как в центре должны сходиться все нити и пути для ознакомления с Лаврой. Эта задача музея может быть осуществлена через сосредоточение в определенном здании:

I. Всей литературы, древней и новой, касающейся Лавры. Помимо монографий и отдельных изданий о Лавре, собрание должно заключать в себе также компактное извлечение (даже вырезки или выписки из редких или громоздких изданий) материалов, рассеянных в различных местах и неудобозримых по причине своей разбросанности среди посторонних материалов: а) собрание документов (летописи, акты, исторические узаконения и распоряжения правительства и духовных властей, и т. п., документов экономического характера); б) путешествия, воспоминания, описания, письма, дневники и др.; в) жития и службы местным святым, биографии деятелей Лавры и лиц в сфере ее влияния; г) монографии и исторические исследования, касающиеся Лавры и отдельных сторон ее жизни, в частности — осада Лавры и Лавра как крепость; д) путеводители по Лавре и ее району.

II. Всей иконографии Лавры, ее насельников и деятелей, по возможности, в подлинниках, а где нельзя — в воспроизведениях: а) старые изображения (на иконах, гравюрах, литографиях) внешнего вида Лавры и ее зданий; б) современные изображения видов Лавры в целом и по частям — картины, гравюры, рисунки, литографии и т. д., также современные лубки; в) лицевая иконография Лавры: 1) иконы или их воспроизведение, изображения преподобного Сергия, его учеников и сподвижников, а также других деятелей Лавры или связанных с ней [исторических лиц]; 2) портреты всех

родов, изображения всех, по возможности, деятелей Лавры или соприкосновенных с ней (например, профессоров Духовной академии); г) изображение различных моментов истории и жизни Лавры — историческая живопись, гравюры, рисунки, фотографии и т. п.; лубки.

III. Собрание автографов в подлинниках или воспроизведениях всех вышеназванных лиц.

IV. Собрание планов, чертежей и архитектурных деталей всех зданий Лавры в их исторических судьбах.

V. Разборные модели всей Лавры и отдельных зданий, а также рельефная карта местности (без чего непонятна была бы картина осады), по возможности, демонстративные и на которых путем удаления частей можно было бы прослеживать исторические напластования и переделки.

VI. Карты, диаграммы и схемы, наглядно показывающие распространение культурного влияния Лавры и разные стороны ее жизни (экономическая жизнь, рост населения, количество богомольцев и т. д.).

VII. Карточный биографический словарь-справочник с биобиблиографическими указаниями: а) всех деятелей и насельников собственно Лавры; б) лиц, соприкосновенных с ней. В качестве материалов для справочника желательно собрание, кроме официальных дел, документов личного характера, как-то: писем, дневников и т. п.

VIII. Некрополь Лавры: а) карточный справочник с указанием всех погребенных в Лавре; б) подробный план Лаврского некрополя, для выяснения которого необходимы некоторые раскопки; в) собрание надгробий, могущих найтись при раскопках и иными путями.

IX. Собрание фотографий и эстампажей всех древних надписей, имеющихся в Лавре.

X. Фотографии, эстампажи и воспроизведения резных, лепных, чеканных, битых, гравированных и пр<очих> орнаментов.

XI. Воспроизведение миниатюр и заставок из Лаврских собраний.

XII. Просветительная деятельность Лавры и учреждений, связанных с ней: коллекция изданий Лавры, Академии, Троицкой семинарии.

XIII. Собрание музыкально-вокального творчества Лавры:

а) рукописные и печатные ноты лаврских песнопений; б) фонограммы лаврских напевов.

XIV. Иконографическое влияние Лавры: а) коллекция вариантов и древних воспроизведений замечательнейших икон Лавры, особенно «Троицы» Рублева; б) историческая эволюция некоторых замечательных икон в связи с записями и копированием.

П. Флоренский, П. Каптерев
1918.XI.26. ст. ст.»¹

Кроме Троице-Сергиевой лавры, комиссия вела большую работу по охране памятников искусства и старины в окрестностях Сергиева Посада. Членом Комиссии по охране Лавры и учредителем Общества изучения местного края П. Н. Каптеревым 25 сентября 1918 г. в докладе «О задачах Сергиево-Посадского общества изучения местного края» была выработана обширная программа и принципы изучения края, принятые и комиссией. В докладе отмечалось, что «местный край должен изучаться в целом, как живой организм; не следует выделять лишь эффектное и редкое: то, что мало интересно во всероссийском масштабе, может оказаться полным великого значения для характеристики данной местности. Изучению должно подвергаться, согласно основному научному требованию, все, что в известной живой связи характеризует облик и душу местного края». В плане работ от 26 сентября 1919 г., зачитанном П. А. Флоренским, предлагалось «привести в известность и, по мере возможности, обследовать церкви и монастыри, связанные ранее с Лаврою, куда могли уйти многие памятники иконографии и других сторон Лавры, отсутствие которых составляет пробел в собрании сокровищ Лавры»².

В соответствии с этим Комиссия по охране Лавры приняла на учет и под охрану памятники Вифанского и Гефсиманского

¹ ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 7, лл. 18‑19 об., 53; Священник Павел Флоренский. Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 52‑55.

² ГАМО, ф. 2609, оп. 1, д. 3, л. 172.

скитов, имений Абрамцево, Мураново, Царь-Дар, сел Благовещенье, Воздвиженье, Подсосенки, Тимофеевское, Шеметовское, деревни Рязанцево, городов Александрова, Переславля-Залесского, Пушкино, Сергиева Посада, Софрино, Хотьково. Необходимо отметить, что ряд музеев (Абрамцево, Александров, Мураново, Переславль-Залесский) действовали в дальнейшем вполне самостоятельно; комиссия принимала меры по охране этих памятников до образования в них музеев. Это диктовалось и усилением деятельности комиссии по организации собственного музея.

П. А. Флоренский много сделал для организации охраны памятников в окрестностях Сергиева Посада и других культурных центрах, в особенности в Абрамцево, куда неоднократно сам выезжал. Абрамцево было дорого и близко П. А. Флоренскому не только как исторический памятник, но как средоточие живых культурных сил России на протяжении многих десятилетий. Еще до Октябрьской революции, в письме от 30 июля 1917 г., отец Павел призывал А. С. Мамонтову приложить все силы к охране имения. В мурановской церкви с лета 1917 по 1920 г. служил брат жены отца Павла — священник Александр Гиацинтов.

Зная на деле, в каком опасном положении оказались коллекции и рукописные собрания монастырей, церквей и частных лиц, отец Павел старался организовать их учет и сбор не только из близлежащих усадеб и монастырей, имевших непосредственные связи с Лаврой, но и из некоторых дальних, находившихся вне района действия Комиссии по охране Лавры, но имевших огромное духовное значение. Так, по его инициативе были совершены командировки для описания и вывоза рукописей епископа Игнатия (Брянчанинова) из Николо-Бабаевского монастыря, А. Бухарева — из Переславля-Залесского, а также в Оптину пустынь.

Оптину пустынь отец Павел рассматривал как сокровищницу народной святыни, собирательницу русской духовности. «Святые Серафим Саровский и великие оптинцы — старцы Лев (Леонид) и Макарий, особенно же Амвросий — собирают в себя, как в огненный фокус, святыню народную. <…> Легкомыслие или безумие идти дальше не за ними, а помимо их, потому что это значило бы

самовольно стремиться сократить от века намеченный ход мировой истории»¹.

Когда отец Павел узнал, что в Оптину пустынь направляется эмиссар Н. П. Киселев, он написал ему 9 мая 1919 г. письмо, в котором объяснял необходимость сохранения Оптиной пустыни как духовного ростка будущей культуры, своеобразного «живого музея» духовной культуры.

«Глубокоуважаемый Николай Петрович!

До меня дошла весть о назначении Вас «эмиссаром» в Оптину пустынь. Не знаю, какие именно Силы так направили это назначение, но не сомневаюсь, что — благие. Не сомневаюсь и в том, что Вы являетесь «эмиссаром» не только от внешней власти по внешним делам, но — и от той, завязывающейся у нас, Власти духовной, которая еще не уплотнила в себе определенного центра, но которая нежными живыми нитями уже протянулась по России. Есть общественное мнение; но глубже его живет Мнение Общественное, и мой голос к Вам — не мой индивидуально, но, знаю, голос, причастный этому последнему. Считаю не только вправе, но и долгом своим высказаться пред Вами о деле, которому мы все, уверен — не исключая и Вас, придаем величайшую важность. Сохранение Оптиной пустыни от разгрома отнюдь нельзя рассматривать, как сохранение одного, хотя и очень хорошего, монастыря; Оптина — отличный памятник 20‑х годов, она — богатый архив высокоценных документов по истории русского просвещения, наконец, она — духовная санатория многих израненных душ. Конечно, охранить ее с этих сторон — долг просвещенного человека, но для нас с Вами, ищущих духовной культуры и ждущих расцвета духовного знания, нового и вечного, верящих и утверждающих наступление новой эры культуры, нового исторического эона, ампирчики и архивчики, конечно, почти ничто в сравнении с этими вселенскими задачами.

Между тем Оптина есть именно завязь новой культуры. Она есть узел, не проектируемый только, а живущий вот уже сотню лет, который на самом деле осуществил ту среду, где

¹ Священник Павел Флоренский. Столп и утверждение Истины. М., 1914. С. 125.

воспитывается духовная дисциплина, не моральная, не внешне аскетическая, а именно духовная. Можно говорить о недостаточности, о некоторой неполноте Оптиной, о некоторой чисто теоретической недосказанности. Но совершенно бесспорно, что духовная культура во всем ее объеме должна идти не мимо Оптиной, а сквозь нее, питаясь от нее, вплетая в свое предание и эту нить, непременно и эту, потому что это есть единственная нить, которая, действительно, не прерываясь в плане историческом, низводит нас из века в век к глубочайшим напластованиям духовного преемства. Мы все мучительно думаем, хотя и с разными вариациями, об осуществлении школ или других учреждений, подготовлявших или дающих духовное просвещение, и в наших мечтаниях эти школы и учреждения разрастаются в нечто огромное, и качественно и количественно. Дай Бог, чтобы эти мечтания осуществились хотя бы частично. Но как бы нам не промечтать учреждение именно такой природы, именно такое по самой сущности своей, хотя бы и менее богатое, чем нам бы хотелось, но зато не мечтаемое только, а на самом деле реализованное на историческом плане, и главное, доказавшее свою жизненность. Если начать прослеживать мысленно самые разнообразные течения русской жизни в области духа, то непосредственно или посредственно мы всегда приводимся к Оптиной как духовному фокусу, от соприкосновения с которым возжигается дух, хотя бы потом он раскрывался и в ином, чем собственно оптинское направление. Оптина, выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, могущий коллективный возбудитель духовного опыта, я осмелюсь сказать, единственный, в России по крайней мере, в таком роде и в такой силе возбудитель духа. Было бы с нашей стороны великим преступлением не пред группою монахов, а пред культурою будущего, не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптиной в ее целом, то есть не как стен или рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает, впервые может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения к миру есть еще внутреннее,

бесконечно более его важное, дающее ощутить глубины бытия и миры иные. Оптина у подошедшего к ней родит убеждение, что этот новый взгляд на мир не случайное настроение, а доступен развитию, углублению и обогащению и что он, переходя в постоянный опыт иной действительности и жизнь в ней, подступая к краям нашего сознания, может изливаться оттуда как новое культурное творчество, как новая наука, новая философия, новое искусство, новая общественность и новая государственность. Вот этот-то не видимый, но могучий вихрь иной жизни, уже столько давший, уже питавший русскую культуру и еще больше имеющий дать теперь, когда с течением символистов разрушены препятствия со стороны рационализма и позитивизма, этот вихрь, за который все мы, люди одного устремления, хотя и разных деталей в путях и технике, должны ухватиться, как за ценнейшее достояние нашей современности, мы должны отстоять, должны отстоять во что бы то ни стало и каких бы это ни стоило усилий. Ведь, повторяю, тут дело идет о принципе внутреннего постижения жизни, я ошибся, не о принципе, а о живом побеге такого постижения и, притом, единственном побеге, единственном, доказавшем свою жизненность. Совершенно непереносима мысль, что чьи-то грубые сапоги, даже не во имя противоположного принципа, не во имя внешнего отношения к жизни, а просто по недомыслию, невежеству и пошлой грубости, могут растоптать этот росток, — что сулит ничем невознаградимую потерю нам всем и культуре будущего, а ведь она и ответственность за нее лежит именно на нас, сознавших безусловную необходимость духовных постижений. Я не смею говорить здесь о технике Вашей поездки: на месте Вам это будет, конечно, виднее, но мне бы хотелось в заключение заметить, что если бы, несмотря на все усилия, не удалось отстоять всю Оптину от разгона, то временною мерою мог бы быть перевод насельников Оптиной в тут же имеющийся скит. Желаю Вам успеха и с величайшим нетерпением я и все мы будем ожидать результатов Вашей поездки.

Господь да хранит Вас и да вразумит. С уважением к Вам и душевным расположением.

Священник Павел Флоренский.
1919.IV. 26/V.9. Сергиев Посад.

P.S. И хочется мне кончить, чем начал: Вам вручена судьба Оптиной и Вы являетесь ответственным за нее»¹.

16 мая 1919 г. Н. П. Киселев специально приехал из Москвы в Сергиев Посад, к отцу Павлу, чтобы «говорить об Оптинских делах, в частности делать свое сообщение о поездке в Оптину» (из записей П. А. Флоренского).

Но главной задачей Комиссии по охране Лавры была организация собственного музея. В обзоре деятельности комиссии к сентябрю 1919 г. Ю. А. Олсуфьев отмечал, что главная задача всякого музея — научное описание — была решена, что позволило приступить к развертыванию группы музеев Лавры. Однако у комиссии не хватало зачастую средств и сил к организации музея. Кроме того, имея в виду создание «живого музея» Лавры или хотя бы музея государственного, но при действующем монастыре и способствующем его жизни, Комиссия по охране Лавры встречала постоянное противодействие со стороны Наркомата юстиции и местной власти. Пытаясь дать Комиссии по охране Лавры бόльшие полномочия, Отдел по делам музеев и охраны памятников 21 сентября 1919 г. подчинил ее Отделу провинциальной охраны (вместо реставрационного) и назначил председателем комиссии Ю. А. Олсуфьева.

7 октября 1919 г. Отдел по делам музеев утвердил Положение о Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры. В Положении отмечалось, что в порядке заведывания памятниками Лавры комиссия: «1) хранит их, 2) изучает, 3) описывает, 4) делает доступными для обозрения народом и, наконец, 5) руководит этими обозрениями. В порядке выполнения задач, возлагаемых на нее коллегией, комиссия: 1) подготавливает материал для реставрационных работ коллегии по иконописи, шитью, архитектуре и т. п., 2) изучая памятники, комиссия дает коллегии исторические справки, необходимые для реставрационных работ, 3) комиссия, по поручению коллегии и руководясь ее точными инструкциями, наблюдает за производимыми работами, осведомляя коллегию о ходе работ»².

¹ Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 411‑413.

² ОУ СПГИХМЗ, ф. Комиссии, д. 5, протокол 28 заседания.

Совершенно исключительна для музееведения тех лет была научно-издательская деятельность Комиссии по охране Лавры¹. Изданные несколькими сотнями экземпляров описи икон, утвари, панагий до настоящего времени остаются востребованными в научном обороте. Практическое же значение их состояло в том, что ценности Лавры, описанные и изданные, не могли быть бесконтрольно изъяты, как это случилось в других монастырях и церквах.

Но планомерная научно-музейная деятельность Комиссии по охране Лавры вскоре была прервана.

Список опубликованных трудов комиссии
по охране Лавры и ее членов за весь период
ее существования
(1918‑1925)

[Обращение. Б. м., 1919.] Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. Ее цели и задачи // Музей‑5. Художественные собрания СССР. М., 1984. С. 163.

Троице-Сергиева Лавра. <Сборник> Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (далее: Комиссия…). Сергиев Посад, 1919.

Содержание:

П. Флоренский. Троице-Сергиева Лавра и Россия (с. 3‑29).

П. Каптерев. Из истории Троицкой Лавры (с. 30‑45).

И. Бондаренко. Художественный облик Лавры (с. 46‑63).

Ю. Олсуфьев. Иконопись (с. 64‑82).

Ю. Олсуфьев. Лицевые книги и их орнамент (с. 83‑88).

Т. Александрова-Дольник. Шитье (с. 89‑100).

Ф. Мишуков. Утварь Троицкой Лавры (с. 101‑118).

М. Шик. Митрополичьи покои (с. 119‑125).

С. Мансуров. О библиотеке (с. 126‑143).

М. Шик. Колокольня и колокола (с. 144‑155).

В. Д. Дервиз. К вопросу об экономическом положении б. Троице-Сергиевой лавры (доходы и расходы Лавры за 1917 год). Издание Государственного Сергиевского историкохудожественного музея (далее: Издание Сергиевского музея). Сергиев Посад, 1926.

¹ См. Приложение к данному разделу.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись икон Троице-Сергиевой лавры до XVIII века и наиболее типичных XVIII и XIX веков. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1920.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись лицевых изображений и орнамента книг ризницы Троице-Сергиевой лавры. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1921.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись крестов Троице-Сергиевой лавры до XIX века и наиболее типичных XIX века. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1921.

[Ю. А. Олсуфьев.] Дополнение I к «Описи икон Троице-Сергиевой лавры» 1920 года. Сергиев Посад, 1922.

[Ю. А. Олсуфьев.] Искусство XIV и XV веков. Выставка при музее б. Троице-Сергиевой лавры. 1924. Предисловие Ю. О<лсуфьева>. Комиссия… Сергиев Посад, 1924.

[Ю. А. Олсуфьев.] Искусство XIV и XV веков. Каталог наиболее выдающихся произведений этой эпохи в музее б. Троице-Сергиевой лавры. 1924. Предисловие Ю. О<лсуфьева>. Комиссия… Изд. 2‑е, доп. и испр. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. К вопросу о шитом деисусном чине (1543) в музее б. Троице-Сергиевой лавры. — Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства Троице-Сергиевой лавры 27 декабря 1923 года. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. Кто вкладчики воздуха № 1479 и покрова № 1541 в музее б. Троице-Сергиевой лавры. — Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства Троице-Сергиевой лавры 10 апреля 1924 года. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. Опись ложек б. Троице-Сергиевой лавры. Дополнение к «Описи ковшей б. Троице-Сергиевой лавры. 1925 г.». Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Опись серебряных ковшей (формы ладьи) б. Троице-Сергиевой лавры. Комиссия… Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Опись серебряных чарок с плоскими полками и опись серебряных братин б. Троице-Сергиевой лавры. Комиссия… Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Дополнение II к «Описи икон б. Троице-Сергиевой лавры». Комиссия… Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. О «встречных» пробелах. — Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 22 июля 1925 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Об изменениях в русском орнаменте в эпоху Возрождения (Примеры приведены из собраний б. Троице-Сергиевой лавры). — Доклад, читанный на съезде по вопросам древнего шитья и тканей при Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 20 января 1925 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Черты иконописного натурализма в памятниках XIII и XVII веков. Прокопий и Симон Ушаков. — Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 11 ноября 1924 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Иконописные формы как формулы синтеза. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Схема византийских основ теории творчества. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Опись древнего церковного серебра б. Троице-Сергиевой лавры (до XVIII века). Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Дополнение III к «Описи икон Троице-Сергиевой лавры (1920)». Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Параллельность и концентричность в древней иконе как признак диатоксической организованности. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Три доклада по изучению памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Структура пробелов. Историко-иконологический этюд по памятникам собрания б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1928.

А. Н. Свирин. Корбуха (гравюры В. И. Соколова и В. А. Фаворского). Комиссия… Сергиев Посад, 1925.

А. Н. Свирин. Памятник живописного стиля шитья («чин») XV в. в Сергиевском историко-художественном музее (б. Троице-Сергиевой лавры). Комиссия… Сергиев Посад, 1925.

А. Н. Свирин. К вопросу о еврейско-португальской торевтике XVI в., в связи с памятниками Сергиевского историкохудожественного музея (б. Троице-Сергиевой лавры) // В кн.:

Известия Российской Академии истории материальной культуры. Т. 4. Л., 1925. С. 277‑288.

А. Н. Свирин. Сергиевский историко-художественный музей. Б. Троицкая лавра. (Подмосковные музеи. Путеводители под ред. И. Лазаревского и В. Згура. Вып. пятый). М.‑Л., 1925.

А. Н. Свирин. Опись тканей XIV‑XVII вв. б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1926.

А. Н. Свирин. Государственный историко-художественный и бытовой музей в г. Сергееве (б. Троицкая лавра). К X‑й годовщине Октября. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Священник Павел Флоренский. Письмо А. С. Мамонтовой 30 июля 1917 г. <об охране музея-усадьбы «Абрамцево»> // Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 409‑410.

Священник Павел Флоренский. Храмовое действо как синтез искусств (6‑7 ноября 1918) // Маковец. 1922. № 1. С. 28‑32; Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 370‑382.

Священник Павел Флоренский. Доклад сотрудников комиссии об осмотре Введенской и Пятницкой церквей, подземелья Троицкого собора и помещений под балконом трапезы (8 ноября 1918 г.) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 50‑52.

Священник Павел Флоренский. Троице-Сергиева Лавра и Россия (12‑15 ноября 1918) // Троице-Сергиева Лавра. Комиссия… Сергиев Посад, 1919. С. 3‑29; Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 352‑369.

Священник Павел Флоренский, П. Н. Каптерев. Проект Музея Троице-Сергиевой Лавры, составленный членами Комиссии по охране Троице-Сергиевой Лавры, профессорами П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым по поручению Комиссии (9 декабря 1918) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 52‑65.

Священник Павел Флоренский. Моленные иконы преподобного Сергия (27 декабря 1918 — 1 января 1919) // Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 383‑408.

Священник Павел Флоренский. О найденном иконостасе Ивановского монастыря (январь 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 66‑67.

Священник Павел Флоренский. Историческая справка о сени над бассейном (22 февраля 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 67‑69.

Священник Павел Флоренский. <Об издании Лаврского синодика> (апрель 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 69‑70.

Священник Павел Флоренский. Письмо Н. П. Киселеву <об охране Оптиной пустыни> // Сочинения в 4‑х томах. Т. 2. М., 1996. С. 411‑418.

Священник Павел Флоренский. Обратная перспектива (октябрь 1919) // Сочинения в 4‑х томах. Т. 3(1). М., 1999. С. 46‑103.

Священник Павел Флоренский. <Об издании каталогов Лаврского музея>. (23 ноября 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 70‑74.

Священник Павел Флоренский. <Об осмотре церкви Дома ребенка.> (3 марта 1920) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 75.

Священник Павел Флоренский. Опись панагий Троице-Сергиевой Лавры XII‑XIX веков. Сергиев Посад, 1923.

Священник Павел Флоренский. <Письмо в Музейный отдел Главнауки об обеспечении сухости Троицкого собора.> (25 апреля 1926) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 76‑77.

Священник Павел Флоренский, Ю. А. Олсуфьев. Амвросий, троицкий резчик XV века. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Священник Павел Флоренский. Полутысячелетний вяз (20 сентября 1927) // Собрание сочинений. Статьи и исследования

по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 77‑78.

<Щекотов Н. М.> О древнерусской книге (К выставке «Древнерусская книга» Сергиевского историко-художественного музея). Сергиев Посад, 1921.

Н. М. Щекотов. «Троица» Рублева (Фрагменты из рукописи, объединенные в статью. 1919‑1920); Иконостас XV века (Из черновой тетради. 1923) // Н. М. Щекотов. Статьи, выступления, речи, заметки. М., 1963. С. 36‑48.

Страница сгенерирована за 0.24 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com