В прошлых главах мы рассмотрели ответ, который дают утилитаристы на вопрос, в том заключается критерий нравственности, почему одни действия считаются дурными, другие хорошими? Мы видели, что, по их мнению, человечество признано осуществить задачу создания возможно большего счастья возможно большего числа индивидуумов, и что всякое действие, способствующее достижению этого, должно считаться хорошим, а всякое действие, препятствующее этому — дурным. В настоящей главе мы рассмотрим т.-н. эволюционную этику. Так как самым типичным представителем этого направления является Герберт Спенсер, то я и изложу его этические воззрения.

Этику Г. Спенсер считал венцом своей философии. Это видно из предисловия к его сочинению о «Фактах этики», вышедшему в 1878 г., где он говорит, что он отступает от первоначального плана «Синтетической философии» и спешит издать «Факты этики», потому что боится, что этот заключительный труд, завершающий собою задуманный ряд исследований, может остаться невыполненным. Многочисленные намеки, говорит он, повторявшиеся в последние годы все чаще и яснее, показали мне, что я легко могу потерять окончательно если не жизнь, то здоровье прежде, нежели мне удастся достигнуть до последней части поставленной мною себе задачи, а между тем я считаю, что все предыдущие части должны быть рассматриваемы лишь, как вспомогательные средства для выполнения этой последней части моей задачи¹).

1) Принципы этики. Предисловие.

358

Прежде всего следует рассмотреть отношение Спенсера к утилитаризму, потому что очень многие считают его утилитаристом. Ответ на этот вопрос мы находим в его письме к Д. С. Миллю, в котором он указывает на различие между утилитаризмом и своим учением. «Пункт, в котором я отделяюсь от доктрины полезности, как она обыкновенно понимается, заключается не в цели, к которой мы стремимся, но в методе, которого нужно придерживаться, чтобы достигнуть этой цели. Я допускаю, что счастье нужно признать конечной целью, но только я не думаю, чтобы оно было «ближайшей целью». Из этого выражения казалось бы следует, что Спенсер — утилитарист, па самом же деле он является утилитаристом не в том смысле, как Милль. Спенсер находит, что идеал удовольствия или счастья никак не может быть устранен ни из одной этической системы, потому что вопрос о счастье самым тесным образом связан с вопросом о жизни. Возражая пессимистам, Спенсер говорит, что, если, бы в жизни страдания преобладали над удовольствиями, то жизнь прекратилась бы по той причине, что удовольствие всегда является показателем жизнедеятельности организма, страдания же являются показателем, что жизнь разрушается, что она подвергается опасности. Если бы количество страданий было больше количества удовольствий, то жизнь должна бы прекратиться, но так как на самом деле жизнь на земле не прекращается, то, следовательно, пессимисты неправы. «Вообще жизнь следует считать хорошею или дурною, смотря по тому, дает она или нет излишек приятных чувствований». Вот почему никакая философская школа не может избежать того, чтобы не считать конечной нравственной целью известного желательного состояния чувствования, называемого различными именами: удовлетворением, наслаждением или счастьем. Удовольствие, где бы то ни было, когда бы то ни было, какого бы то ни было существа или существ, есть неустранимый элемент представления о конечной нравственной цели. Счастье есть высшая цель, ибо счастье сопровождает высшие формы жизни¹).

Утилитаристы (Бентам главным образом) исходили из того положения, что человек но самой природе своей

1) Принципы этики.§ 16.

359

эгоист и из благоразумного расчета приходит к социальным добродетелям. Спенсер же находит, что нравственность есть необходимое последствие природы человека и вытекает из самой его природы. Бентам старался доказать, что, хотя человек по природе и эгоист, но он должен сделаться из расчета нравственным, Спенсер же находит, что человек по самой природе своей неизбежно должен быть нравственным.

Спенсер находит, что «моральная философия, т. е. наука о правильном поведении, имеет своим предметом определение того, как и почему известные виды поведения являются вредными, а другие благодетельными. Эти хорошие и дурные результаты не могут быть случайными, но должны быть необходимыми последствиями устройства вещей, и я считаю, что задача моральной философии состоит в том, чтобы вывести из законов жизни и из условий существования, какие действия необходимо стремятся к созиданию счастья и какие стремятся породить страдания. Когда это будет сделано, то ее выводы должны быть признаны законами поведения»¹). Задача моралиста, следовательно, определить законы человеческой природы и из них определить правила поведения. В этом пункте Спенсер подходит к положению, которое защищали стоики, утверждавшие, что человек должен жить сообразно природе. Жизнь человеческая, по мнению Спенсера, есть частный случай жизни всего человечества, а последняя есть осколок общемировой жизни, а потому задача моралиста заключается в том, чтобы разгадать законы, определяющие условия человеческого существования или, вернее сказать, законы мировой жизни.

Оставим пока вопрос о нравственности и вспомним в общих чертах сущность его философской системы.

Как мы видели, основной закон, по которому совершается развитие мировой жизни, есть закон эволюции. По этому закону, развитие характеризуется переходом от однородного к разнородному, от простейшего к дифференцированному. Этому закону подчиняются все процессы мировой жизни ²).

Для нашей цели существенным является спенсеров-

1) Ib. § 21.

2) См. выше. Гл. ХV.

360

ское определение жизни. По Спенсеру, «жизнь есть не что иное, как постоянное приспособление внутренних отношений к внешним». Поясним эту мысль примером. Положим, что какой-нибудь организм чувствует голод, в нем происходит внутреннее изменение. Нужно, чтобы в организме произошли такие изменения, которые поставили бы его в определенные отношения к внешним условиям. Проще сказать, этому организму нужно насытиться путем передвижения или введения питательных веществ внутрь, и если это совершилось, то на биологическом языке это значит, что произошло приспособление внутренних отношений к внешним условиям. Всякий организм стремится приспособиться к окружающей среде возможно наилучше, и это стремление приспособиться Спенсер называет поведением (на первый взгляд такое определение «поведения» кажется странным, но в словоупотреблении Спенсера этот термин не соответствует обиходному пониманию). Поведение может быть хорошим, может быть дурным. Если организм приспособляется к окружающей среде хорошо, то и поведение его будет хорошее; если дурно, то и поведение дурное. Хорошим оно будет потому, что из него проистекает избыток удовольствий над страданиями, а дурное потому, что происходит избыток страданий. Спенсер употребляет термин «поведение» безразлично для всех существ: и по отношению к человеку, когда он размышляет, как поступить, и по отношению к маленькому организму, несущемуся по воде и совершенно непроизвольно приспособляющемуся к окружающей среде. В таком же смысле Спенсер употребляет термин «моральное поведение». Спенсер находит, что наилучшим моральным поведением будет то, благодаря которому происходит наилучшее приспособление к внешней среде.

Мы уже видели, что, когда он говорил о развитии, он дал формулу для определения того, какой организм более развитой, какой менее развитой. Эти признаки суть: разнородность, дифференциация строения. Организмы, обладающие разнородностью строения, отличаются хорошим поведением, и наоборот. Возьмем два организма: какую-нибудь инфузорию и несколько более развитую — коловратку и посмотрим, как один — однородный и другой — разнородный будут приспособляться к окружающей среде, и ка-

361

кие от этого произойдут последствия. Первый не обладает никакими органами внешних чувств, не имеет органов передвижения, а потому и не предвидит появления врага. Один раз вода принесет ему необходимые пищевые вещества, в другой раз отнесет его к большему организму, который и проглотит его. Организмы этого рода отличаются таким «поведением», что у них 99 из 100 умирают с голоду или делаются жертвами других более сильных организмов. Из этого видно, как они дурно приспособляются к среде. В другом положении находится коловратка. Она уже снабжена целым рядом ресничек, некоторыми зачаточными органами передвижения, органами чувств; она способна останавливаться на одном месте, производить вокруг себя водоворот и таким образом привлекать к себе необходимые вещества; посредством втягивания в себя своих внешних органов и сокращения всего своего тела она может защищаться от опасности, следовательно, лучше приспособляться к окружающей среде. Таким образом организмы, лучше приспособленные, делают свою жизнь более безопасной и увеличивают количество удовольствий ее. Если мы перейдем к высшему животному — человеку, то увидим, что у первобытного человека психическая деятельность мало дифференцирована, у культурного же наоборот. И что же из этого происходит? Жизнь первобытного человека подвергается большей опасности, вследствие того, что он дурно приспособлен к среде, между тем как культурный человек, благодаря тому, что его психическая жизнь больше дифференцирована, может лучше приспособляться к окружающей среде, вследствие чего и жизнь его может продолжаться дольше. И в самом деле, по всей вероятности, средняя продолжительность жизни первого меньше, чем второго. Кроме того, жизнь культурного человека шире, т. е. в одну и ту же единицу времени он может переживать гораздо больше, его жизнь более интенсивна и заполнена большим количеством мыслей и чувств. Если помножить ширину жизни на ее продолжительность, то мы получим то, что Спенсер называет суммой жизни. Разумеется, эта сумма жизни у человека культурного должна быть больше, чем та же сумма у некультурного человека.

Из этого мы получаем объективный критерий для

362

определения того, что мы должны называть лучшей жизнью. Где большая дифференциация, там мы имеем дело с более высокими формами жизни.

Между физической жизнью и моральной нет никакого различия: и та и другая есть приспособление, с той только разницей, что в первом случае происходит приспособление к внешнему миру, во втором случае происходит приспособление к социальной среде.

Таким образом наилучшее поведение заключается в полном приспособлении действий к целям и к окружающей среде. Из этого определения мы получаем нравственный критерий. «Нравственность, — говорит Спенсер, — есть совершенное приспособление человека к социальной среде».

Если сравнить эту формулу с тем, что нам известно из Бентама, напр., то мы увидим различие между ними. В то время, как Бентам находил, что не может быть приспособления между отдельным индивидуумом и социальной средой, потому что между ними существует постоянный антагонизм, Спенсер находит, что между интересами отдельного индивидуума и социальной средой нет постоянного антагонизма, и что легко себе представить такие условия, когда наступит полное равновесие между интересами индивидуума и социальной среды, и тогда будет достигнута наибольшая сумма жизни и для того и для другого. По мнению Спенсера, рассмотрение развития человеческих чувств и мыслей показывает, что равновесие между индивидуумом и средой постепенно устанавливается, антагонизм постепенно сглаживается, и, наконец, между этими интересами может наступить абсолютное равновесие¹).

Спенсер доказывает это мнение психологически²). Все наши чувства можно разделить на три группы: и 1) чувства эгоистические, 2) чувства альтруистические и, наконец, 3) эгоальтруистические. Чувства страха, гнева затрагивают лишь мои личные интересы, относятся к моему я: это чувства эгоистические. Чувство альтруистическое мы переживаем тогда, когда мы имеем в виду интересы других, когда мы, напр., стараемся помочь ближ-

1) См. его »Принципы этики». Гл. ХV.

2) См. его «Основания психологии». §§ 503—532.

363

нему, доставить ему радость и т. д. Наконец, существуют промежуточные чувства, когда мы, напр., ив боязни порицания воздерживаемся от дурного, из желания получить одобрение поступаем хорошо и т. д., т. е. когда мы предполагаем существование другого индивидуума, могущего так или иначе отнестись к нашему поступку. Эгоальтруистические чувства, по мнению Спенсера, весьма сильно изменяются в своем развитии; начиная от эгоистических, они переходят в альтруистические. Из психологии известно, что чувство симпатии — это состояние невольного подражания чувствам другого. Когда кто-нибудь в моем присутствии переживает чувство радости или страдания и я вместе с ним переживаю его состояние, то это будет симпатическим переживанием чувств другого человека. Это чувство, по мнению Спенсера, развивается вместе с умственным развитием. Благодаря умственному развитию, мы можем себе представить состояние ближнего и потому лучше симпатизировать ему. Есть еще условие, необходимое для развития чувства симпатии; это именно необходимо пережить ранее то или другое чувство для того, чтобы симпатизировать человеку в переживаемых им чувствах. Приняв это в соображение, мы поймем, каким образом человек становится альтруистичным. Если мы возьмем первобытное общество, то мы увидим, что здесь каждый индивидуум строит свое благополучие в большей или меньшей мере на несчастий другого. Это — хищнический период, или, по определению Спенсера, военный период. В этом периоде чувство симпатии не может развиваться: оно подавляется другими чувствами, находится в постоянном антагонизме с эгоизмом. Но когда общество переходит в другую стадию развития, промышленную, открывается уже другая картина. В этом периоде социальная жизнь построена на взаимодействии, человек начинает сознавать тождественность своих интересов с интересами других. Благодаря такому сознанию, чувство альтруизма развивается. Если мы сравним отдельные стадии развития общества, то увидим постепенное развитие альтруистического чувства. Наша жизнь, по сравнению с жизнью первобытного человека, представляет более высокую стадию развития чувства альтруизма. По мере развития общества, мы видим все большее и большее увеличение альтруистических чувств; но и современное общество не

364

достигло еще должной высоты в развитии этого чувства. Серьезной помехой является то, что мы еще не вполне пережили военный период, но, по мнению Спенсера, наступит время, когда и общественный альтруизм достигнет в своем развитии такого же совершенства, какого уже теперь достигает родительский альтруизм. В настоящее время чувство симпатии еще не достигло такого развития, но впоследствии на то, на что теперь способны лишь высокоодаренные натуры, исключительные личности, будут способны все члены общества, и каждый человек станет альтруистом; и тогда-то между интересами отдельного индивидуума и интересами социальной среды наступит полное равновесие, наступит золотой век, к которому стремится человек¹). Он идет, по мнению Спенсера, в этом направлении в силу необходимости своей природы.

Итак, какова же, по мнению Спенсера, человеческая природа? Природа эта такова, что она направляется к высшему развитию чувства симпатии. Так как человеческая природа стремится к высшему альтруизму, то, следовательно, высшая моральная задача человека — стремиться к развитию в себе чувств симпатии и альтруизма. Это — необходимое условие для достижения равновесия, или полного приспособления человека к социальной среде. Таким образом высшая моральная задача заключается в том, чтобы содействовать процессу развития, который заключается в совершенном приспособлении внутренних отношений к внешним.

Я еще раз позволю себе сравнить теорию Бентама и Милля с теориею Спенсера. По Спенсеру, человеческая природа не эгоистична, а альтруистична; она должна придти в гармонию с социальной средой не из расчета, как это доказывал Бейтам, а частью и Милль, но в силу своей природы. У Спенсера есть совершенно определенная объективная норма, при помощи которой можно оценивать те или другие действия, тогда как у Бентама и Милля норма чисто субъективная — увеличение количества счастья. О системе Спенсера можно сказать, что она имеет в своей основе идею совершенства.

Теперь рассмотрим, в какой мере можно удовлетвориться формулой Спенсера.

1) Между прочим это будет тем моментом, когда принудительность, присущая нравственному чувству, будет отсутствовать.

365

Можно считать совершенно правильным утверждение Спенсера, что человечество идет к тому конечному результату, который он указывает, именно, к установлению полного равновесия; но он не доказал, что из этого необходимо следует, что человечество должно по этому пути идти и дальше. Почему из того, что так было, следует, что так до л ясно быть и на будущее время? Если я узнаю, что природа человека обладает такими-то свойствами, что человеческая жизнь имеет ту или другую тенденцию, то я в этом не могу усмотреть никаких оснований для признания, что так должно быть и на будущее время. Для той или другой этической нормы требуется всегда какая-нибудь санкция, т. е. должно быть нечто, что придавало бы нравственному принципу характер принудительности или обязательности. В моральном принципе Спенсера такой обязательности и повелительности нет. Можно согласиться со Спенсером, что моральная жизнь человека протекла так, как он ее изображает, но так ли она должна протекать, остается недоказанным.

Вообще следует сказать, что всякая этика, которая строится так, как ее строит Спенсер, т. е. путем чисто эмпирическим, может дать указание только относительно генезиса морального чувства; она может являться только описанием происхождения нравственного чувства, а отнюдь не может указать ничего такого, что делало бы моральный принцип обязательным. Обязательность морального принципа может дать только этика, поставленная в связь с метафизикой.

К числу заслуг Спенсера в этике относится то, что он показал, что наши идеи и наши чувства имеют свою историю. Эта мысль в высокой степени важная. По старой теории утилитаристов выходит, что общество состоит из индивидуумов в роде того, как физические тела состоят из отдельных атомов, которые соединяются друг с другом в силу притяжения. Старые моралисты утверждали, что каждый индивидуум по отношению к обществу есть то же, что атом. Но каким образом эти индивидуумы-атомы соединены? По теории утилитаристов выходит, что сначала индивидуумы жили отдельною жизнью, но, найдя это неудобным, они собрались, составили договор, по которому каждый решил поступиться своими интересами в пользу других, чтобы пользоваться выгодами общественной жизни, и таким

366

образом соединились в общество. Эта теория т. наз. contrat social. После Спенсера общество стали рассматривать, как нечто неделимое, как организм, и отсюда естественно вытекло то, что жизнь индивидуума нельзя рассматривать отдельно от жизни общества. В истории мы всегда встречаем человека, как члена общества. Если человек действительно составляет неотъемлемую часть социального организма, то можно ли безнаказанно вырвать отдельную клеточку этого организма, и может ли она существовать отдельно от других? Конечно, нет. У Гоббса и Бентама каждый член соединен со всем обществом механически. После Спенсера сделалось ясным, что между всеми отдельными членами социального организма связь органическая. Если ампутировать какой-нибудь орган у человека, то связь его с организмом будет нарушена, а вместе с тем прекратится и его жизнь, потому что каждый орган, даже каждая клеточка питается за счет организма, но вместе с тем она сама принимает участие в созидании организма, и благополучие ее зависит от жизни всего организма так же, как и благополучие последнего зависит от жизни каждой отдельной клеточки его. То же самое мы видим и в социальной жизни человека. Все, что имеет отдельный индивидуум, принадлежит не только ему, но и той социальной среде, в которой он живет. Он получает воспитание в семье, развитие в школе, благодаря языку, который он получает от общества. Все его мысли, желания в известном смысле есть достояние, полученное им от общества. Одним словом, индивидуум находится в полной зависимости от общества. Если так, то ясно, что индивидуум составляет в организме общества одну клеточку, жизнь которой тесно переплетается с жизнью всех остальных. Отсюда становится понятной неосновательность как чистого альтруизма, так и чистого эгоизма. Сторонники чистого эгоизма обыкновенно рассуждают так. Я всегда эгоист: даже в том случае, когда я совершаю альтруистическое действие, я поступаю эгоистически. Если в моем присутствии страдает человек и я хочу освободить его от страдания, то я действую эгоистически: я хочу освободить себя от вида страдания, следовательно, я действую из эгоистических чувств. Это рассуждение неверно потому, что даже в таком случае мы должны были бы делить чувства на прямо-эгоистические и косвенно-эгоистические;

367

последние именно были бы те, которые мы и называем альтруистическими. Так как общество есть организм, а не фиктивное тело, то чувства эгоистические так сильно переплетаются с чувствами альтруистическими, что мы не можем никогда провести грани между ними и сказать, где кончается эгоистическое чувство и где начинается альтруистическое.

Литература.

Spencer. The Principies of Ethies. Vol. I—II. 1892. Раньше часть, этой книги вышла под заглавием: The Data of Ethies. 1879. На русский язык была переведена под заглавием: «Основание науки о нравственности». Спб. 1880. Есть очень плохой перевод «Принципов этики» под заглавием: «Научные основания нравственности». Спб. 1896. Есть также перевод под редакцией Рубакина.

О Спенсере:

Guyau. La morale anglaise contemporaine. 1889.

Гюйо. Современная английская моральная философия. Спб. 1900.

Фулье. Критика новейших систем морали. Спб. 1900.

Коллинс. Философия Герберта Спенсера. Спб. 1897.

Sidgwick. History of Ethies. 1892.

Sorley. Ethies of Naturalisai. 1885.

Mackensie. A Manual of Ethies. 1897.

Muirhead. Elements of Ethies. 1897.

Williams. A. review of the Systems of Ethies founded on the theory of Evolution. 1893.

Sylvan Drey. Herbert Spencer’s — Theory of Religion and Morality. 1887.

Sinclair. Der Utilitarismus bei Sidgwick und Spencer. 1907.