Глава 1-я. Задача философии. Отношение философии к наукам

ГЛАВА 1-я.

Задача философии. Отношение философии к наукам.

В преддверии философских вопросов необходимо ознакомиться с тем, что такое философия, каков ее предмет, есть ли философия наука, какое она имеет значение и т. п.

Древнейшее определение философии легенда вкладывает в уста знаменитого греческого философа Пифагора, который под философией понимал стремление к познанию природы вещей; философы, по его определению, это люди, которые стремятся к мудрости, к высшему познанию. Высшее познание, т. е. познание природы вещей, имело важное практическое значение: оно было необходимо для понимания целей жизни. Для эллина, оставившего мифологические взгляды на мироустройство, нужно было такое понимание мира, которое могло бы заменить ему отжившую народную религию. Философия для него была таким познанием, на котором можно было построить искусство жизни. Такова же идеальная цель всякой философии: она должна быть миропониманием, которое могло бы послужить основой для жизнепонимания.

Но существует ли такое познание, достижимо ли оно для человека? Ответить на этот вопрос, значит ответить на вопрос, есть ли философия наука.

Рассмотрим, чем вообще философия может отличаться от того вида познания, который всеми признан научным познанием.

Философия может отличаться от наук или методом познания, или предметом познания. Философы-идеалисты начала XIX века (Фихте, Шеллинг, Гегель) предполагали, что философский способ познания совершенно отличается от обыкновенного эмпирического или научного познания. В то время, как под научным познанием они понимали позна-

1

ние, которое получается благодаря опыту и наблюдению реальных вещей и явлений, под философским познанием они понимали познание, которое получается благодаря раскрытию содержания понятий. Философ, напр., может построить всю систему мира из раскрытия такого понятия, как «бытие». Есть различие между философским и научным пониманием одних и тех же явлений. Напр., явления природы натуралист исследует при помощи рассмотрения реальных предметов и явлений; ту же природу философ изучает при помощи «диалектического» развития понятий, т. е. он узнает связь вещей при помощи раскрытия понятий. Таким образом, по мнению этих философов, метод философского исследования коренным образом отличается от эмпирического исследования, т. е. того метода, которым пользуются науки.

Но стоит ли долго останавливаться на рассмотрении этого взгляда? Можно прямо утверждать, что в настоящее время нет философов, которые думали бы, что есть какой-то особый философский метод познания. В настоящее время философы всех направлений признают, что возможен только один способ познания, именно, познание при помощи опыта и наблюдения, руководимого рассуждением. Философ не обладает каким-нибудь особым методом познания ¹). «Метод философии, — говорит Навилль, — тот же, что и метод всех других наук. Противоположение частных наук, которые будто бы имеют в своем основании опыт, философии, будто строящей свои доктрины а priori, — это часто указываемое противоположение, в сущности, есть большая ошибка» ²).

Итак, следует признать, что нет разницы между философией и другими науками по отношению к методу.

Если, таким образом, философия не отличается от других наук методом, то, может быть, она отличается предметом. Каков предмет философии? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим области человеческого познания вообще. Человек исследует движения небесных светил, он исследует мир физических явлений, мир жизненных явлений, мир психических явлений и, наконец, мир социальных явлений. Все только что перечисленные

1) См. Паульсен. Введение в философию.

2) Навилль. Определение философии. М. 1906. Стр. 3.

2

явления составляют предмет наук: астрономии, физики, биологии, психологии, социологии со всеми подразделениями этих наук. Так как указанными явлениями исчерпывается все наше познание, и так как все это содержание познания распределяется между указанными выше науками, то для философии не остается, по-видимому, места: все другие науки поделили между собою все то, что может быть познаваемо. Если бы философ захотел заниматься изучением явлений души, то психолог ему сказал бы: «это моя область». Если бы он захотел взять на себя изучение мира живых существ, то он встретил бы такое же возражение со стороны биолога. По-видимому, после того, как отдельные науки взяли на себя исследование отдельных частей действительности, на долю философии ничего не остается; но это только «по-видимому», потому что есть вопросы, которые не входят в состав отдельных наук. Чтобы убедиться в этом, посмотрим, как древние греческие философы формулировали основной вопрос философии. Фалес спрашивал, из чего происходит все существующее, т. е. из каких элементов складывается все то, что существует, и на этот вопрос отвечал: «все получается из воды. Вода есть основа всего существующего». Демокрит ставил вопрос, из чего состоят все вещи, т. е. все материальное и духовное, и отвечал, что все они состоят из атомов — мельчайших, неделимых частичек материи. По его мнению, из одних атомов составились камни, из других — организмы, из третьих — души организмов. Заметим, что вопрос, который поставлял Демокрит, не был вопросом биологии или психологии, потому что он не спрашивал, из чего складываются растительные или животные организмы, из чего складывается психический мир, а задавался вопросом обо всем мире, обо всем существующем. Таким образом, ясно, что философ спрашивает, из какого основного начала или принципа составляется все существующее: и небесные светила, и камни, и организмы, и души. Так как здесь речь идет не о какой-нибудь части действительности, а обо всем существующем, то это не может быть предметом какой-либо частной науки, а может быть предметом особенной науки, и именно философии, науки о всей действительности.

Далее, поставим вопрос о том, что представляет собой мир, как целое. Есть ли он что-нибудь замкнутое в самом себе, вроде предмета, о котором мы только мо-

3

жем сказать, что он существует, пли же мир, взятый в целом, вселенная, представляет собою нечто вроде организма, который живет, развивается, направляется к разумно сознанной цели. Само собой разумеется, что вопроса о мире в целом не может ставить ни одна наука, так как каждая из них занимается только отдельной частью вселенной, исследование же природы вселенной является предметом философии.

Таким образом ясно, что предмет философии, в отличие от предмета отдельных наук, заключается в исследовании всей действительности, всего существующего. Исследуя эти вопросы, некоторые философы приходят к признанию существования души, целесообразности вселенной, всемирного разума и т. п.

Но если мы скажем, что задача философии заключается в познании всей действительности, то спрашивается, каким образом такое познание может осуществиться? Астроном изучает небесные светила, биолог — живые существа, руководясь опытом и наблюдением, исследуя ту часть вселенной, которую они себе отмежевали. Но каким способом философ может изучать природу всей действительности, всей вселенной? Само собой разумеется, пе при помощи изучения какой-либо отдельной части действительности. Самым естественным является допущение, что для познания мира, взятого в целом, философ должен оперировать с теми данными, которые доставляет каждая наука в отдельности. Он при решении вопроса о природе вселенной должен принять в соображение те результаты, к которым пришли отдельные науки. Если он соединит эти результаты в одно целое (способом, который сделается для нас ясным впоследствии), то получит то, что необходимо для определения природы действительности, или, что то же, построения системы мира. Указание на то, что именно этот путь является единственно возможным, мы находим в определении философии у выдающихся современных философов. Огюст Конт определяет философию, как «общую систему человеческих знаний»¹). Герберт Спенсер под философией понимает «вполне объединенное знание»²). По

1) Comte. Philosophie positive. Vol. I.

2) Герберт Спенсер. Основные начала. § 37. По Спенсеру, «философские обобщения охватывают и соединяют наиболее широкие научные обобщения». First Principies, 1900. § 37.

4

мнению Вундта, задача философий заключается в том, чтобы соединить все данные, добытые отдельными науками, в одно целое. По его мнению, разрешить задачу философии можно в том случае, если мы подведем итоги всему человеческому познанию¹).

Но если мы признаем, что задача философии заключается в познании природы вселенной, и что для построения такого познания необходимо подвести итог всему человеческому познанию, то тотчас возникает целый ряд сомнений, которые обыкновенно и приводятся против философии, и на которые мы попытаемся ответить в самых общих чертах.

Первое возражение заключается в следующем:

«Если вы утверждаете, что философия подводит итоги человеческому познанию, то она поставляет себе неразрешимую задачу. Человеческий ум не может обнять всех знаний. Это можно было сделать во времена Демокрита и Аристотеля, а теперь при огромной специализации наук ни один человек в мире не может обладать всеми научными знаниями в такой мере, чтобы быть в состоянии подводить им итоги. Кто осмелится в настоящее время сказать, что он — философ и что он занимается исследованием природы вселенной?»

На это возражение можно ответить следующим образом. Когда мы говором, что для построения системы мира необходимо подвести итоги всему человеческому знанию, то из этого не следует, что философ должен быть знаком со всеми науками во всей их полноте и со всеми деталями, которые доступны для специалистов той или другой области знаний²). Для построения системы мира вполне достаточно знакомства с основными принципами отдельных паук, а такого рода познания доступны для человеческого ума, хотя, разумеется, не всякого. Они доступны не для всякого даже называющегося философом. Но ведь и «построение систем» есть удел немногих. Философов, способных созидать системы философии, очень немного. Созидание системы не должно быть непременной задачей вся-

1) Wundt. System der Philosophie. 1907. Einleitung.

2) Механическое соединение научных знаний в одно целое составляет энциклопедию, но энциклопедия не есть философская система. То объединение знаний, которое необходимо для построения философской системы, имеет совершенно своеобразный характер.

5

кого философа. Обыкновенные философы могут довольствоваться тем, чтобы подготовлять путь для тех немногих. Что энциклопедическое познание доступно для человеческого ума, доказывается примером таких философов, как О. Конт, Спенсер, Вундт, которые в совершенстве были знакомы с основными принципами современных наук. Если они погрешали в деталях, то это не имело существенного значения для цельности их построений. Мы знаем, что таково же положение и в других науках. Если такой энциклопедист-биолог, как Дарвин, мог на основании своих обширных познаний создать свой знаменитый «закон», то, разумеется, это не исключало того, что были детали в биологии, с которыми он не был знаком. Огюст Конт и Герберт Спенсер точно так же, погрешая иногда против деталей, создали системы, удовлетворявшие целые поколения.

Рассмотрим дальнейшие возражения против философии. Обыкновенно говорят, что так как философия имеет своим предметом исследование вопроса о существовании разумного руководителя мира, равным образом связанные с этим вопросы о природе духа, бессмертии души и т. и., а так как все это есть нечто сверхчувственное, выходящее за пределы чувственного опыта, то ее предмет не может быть познан с достоверностью, и во всяком случае относительно всего того, что сверхчувственно, можно делать только предположения, строить гипотезы, которые одному могут казаться достоверными, а другому недостоверными. Познание таких вещей может входить в область религии и чего угодно другого, но не науки. Поэтому следует сказать, что философия сверхчувственного, которую обыкновенно называют метафизикой, вследствие того, что ее утверждения имеют исключительно гипотетический характер, не есть в собственном смысле слова наука¹). Но это возражение совсем неправильно.

Возражающие вполне правы, когда они утверждают, что главные вопросы философии имеют своим предметом то, что выходит за пределы чувственного опыта. Но из

1) Здесь следует отметить, что для многих философия всегда является метафизикой, потому что они считают возможными и разрешимыми вопросы о сверхчувственном бытии. Самый термин метафизика в настоящее время служит для обозначения таких построений, которые имеют своим предметом сверхчувственное бытие.

6

этого совсем не следует, что философские положения совершенно утрачивают научный характер. Само собою разумеется, что философия отнюдь не может претендовать на ту точность, которая присуща, наприм., естественным наукам. В настоящее время нет философов, которые, думали бы приводить такие строгие доказательства своих положений, как это делал некогда Спиноза, который думал построить систему мира с математическою точностью. Мы можем согласиться с тем, что философия строится, главным образом, на гипотезах, но никак не можем согласиться с тем, будто из этого следует, что философия не есть наука, что ее построения не имеют научного характера. То обстоятельство, что достоверность философских положений не может быть доказана с полной убедительностью, на мой взгляд, не лишает ее права занимать место среди других наук. Нельзя же сказать, что наука занимается исследованием исключительно только достоверного, а что все вероятное исключается из области наук. Если мы рассмотрим, какие положения в науке мы должны признать вполне достоверными, то окажется, что таковыми будут только те положения, которые относятся к простейшим явлениям, в области же сложных явлений ее положения очень мало достоверны. Что мы узнаем, напр., о законах наследственности? можем ли мы дать более или менее достоверное объяснение причин наследственности? Конечно, нет. Но, однако, наука не считает эту область не подлежащей ее ведению. Что мы знаем об атомистическом строении вещества? Очень мало достоверного; но и эта область не исключается из науки, потому что есть надежда, что со временем удастся пролить свет и в эту темную область.

Многие совершенно неправильно стараются представить науку, как что-то законченное, достигшее известной степени совершенства. На самом деле то, что мы знаем достоверно, составляет бесконечно малую долю того, что мы должны были бы знать. Джевонс совершенно правильно возражал против той мысли, что наука приходит к окончательному решению своих вопросов. «Теологи, — говорит он, — испугались теории Дарвина, Гексли и Спенсера, воображая, что эти теории могут объяснить все механическими и материальными причинами и уничтожить всякую мысль о целесообразности. Они не увидели того, что эти

7

теории гораздо больше поставили вопросов, чем разрешили их»¹). Я позволю себе привести один пример для иллюстрации того, какие области считаются научными. Английский физик Томсон предполагает, что так называемся материя состоит из вихреобразных частичек чего-то, сплошь наполняющего все мировое пространство. По замечанию другого физика, Тэта, определение результатов взаимного наклонного толчка двух таких вихрей должно было бы в течение двух или трех поколений занять всю жизнь лучших математиков Европы²). Однако, эта область, несмотря на ее недоступность, не исключается из науки. Следовательно, раз признано, что в науке существуют области, в которых не может быть достоверных познаний, и этим не наносится ущерба науке, то почему же философия лишается права оперировать в областях, в которых не может быть вполне достоверных знаний. Говорят, что в философии все гипотезы. Из такого замечания явствует, по-видимому, что наука или совсем не пользуется гипотезами, или пользуется ими чрезвычайно мало. Но это, конечно, неверно. В науке большинство так называемых теорий представляют собой гипотезы, так, напр., Дарвиновская теория — гипотеза; эфир — гипотеза; Канто-Лапласовская теория образования солнечной системы — гипотеза; атом — гипотеза, и даже так называемый закон сохранения энергии — гипотеза.

«Да, но в науке гипотезы или проверяются, или могут быть проверены посредством опыта», говорят иногда. Это совсем неверно. Посредством какого опыта может быть проверена теория Дарвина? В каком опыте мы можем видеть или ощущать атомы? Атомистическая гипотеза навсегда останется гипотезой, непроверенной непосредственным опытом³).

Заметим, что в метафизике гипотезы играют ту же самую роль, что и в естествознании. Именно, они служат для дополнения опыта. В самом деле, на каком основании метафизик признает существование души? Допуская существование души, метафизик рассуждает следующих образом. «Я воспринимаю непосредственно в

1) Джевонс. Основы науки. Спб. 1881, стр. 710.

2) Введенский, Теоря материи. 1888, стр. 258—9.

3) Cp. Liebmann. Die Klimax der Theorien. 1884. Volkelt. Einführung in die Philosophie der Gegenwart. 1892. Wundt. System der Philosophie.

8

опыте известные представления, чувства и вообще психические состояния, но я не могу понять, отчего они составляют одно единство — мое «я». Для того, чтобы объяснить это обстоятельство, я допускаю существование души, этого «нечто», которое я ни в каком опыте воспринять не могу». Из этого рассуждения метафизика ясно, что он употреблением гипотезы души только дополняет опыт. Не так ли поступает и химик, когда он допускает гипотезу атомов? Ведь и он допускает атомы для того, чтобы дополнить опыт. В непосредственном опыте он воспринимает только материальные явления, а для объяснения причин явлений он допускает существование атомов.

«Гипотезы естествознания», говорят на это, «вполне убедительны, они могут быть признаны всеми, а гипотезы метафизические неубедительны, и никто их не признает». Но это, разумеется, неверно. Очень многие естественнонаучные гипотезы часто признаются совсем неправильными, напр., гипотеза эфира, гипотеза атомов и т. п. Если, таким образом, те области, в которых могут быть применяемы приблизительно достоверные положения и гипотезы, не исключаются из науки, потому что есть надежда на то, что со временем наука в этой области будет иметь достоверные положения, то точно таким же образом, мне кажется, и метафизические гипотезы должны быть допускаемы, потому что они могут впоследствии приобрести большую достоверность в сравнении с той, которую они имеют в настоящее время.

Очень часто от тех, которые относятся скептически к философии, можно слышать заявления, что она не наука, потому что она не делает никаких успехов, что она собственно топчется на месте, что она не может указать ни на одно положение, относительно которого могла бы сказать: «вот это мое прочное достояние», и которое было бы признано всеми, как это мы имеем во всех других науках. Все современные философские построения, по их словам, мы можем найти уже у Платона и Аристотеля. Но такое заявление можно слышать только от тех, кто или совсем незнаком с историей человеческой мысли, или кто вообще задался целью доказать во что бы то ни стало тщету философии.. Я приведу два примера, которые могут показать, что философия несомненно прогрессирует. Различие между физическими и психическими процессами, которое до Декарта

9

никак не могло сделаться прочным достоянием философии, в настоящее время пользуется общим признанием. А кто может в настоящее время подвергнуть сомнению «субъективность» всего нами воспринимаемого? Таких примеров можно было бы привести множество. Нужно считать совершенно неправильным, когда в сходстве современных философских взглядов со взглядами древних видят доказательство того, что философия вообще не прогрессирует. Если бы я сказал, что теория Дарвина была известна древним, потому что один из древних философов, Эмпедокл, доказывал происхождение высших организмов из низших, то мне, конечно, возразили бы, что между этими двумя теориями, хотя они формулируют одно и то же положение, существует огромная разница в аргументации. Не можем ли мы точно так же, когда кто-нибудь сравнивает современный идеализм с идеализмом Платона, сказать, что между этими двумя идеализмами есть важное различие в аргументации?

Таким образом, ясно, что философия прогрессирует, что она возможна, что она есть вид научного познания, что она пользуется теми же методами исследования, какими пользуются и другие науки. Этот род познания должен быть назван научным, только, разумеется, достоверность философии, вследствие необыкновенной сложности предмета ее, стоит ниже достоверности отдельных наук. Но ведь никто не может думать, что окончательное решение всех задач есть необходимое требование научного познания.

Теперь мы можем определить отношение философии к наукам: может ли философия быть без наук, и могут ли науки быть без философии.

Если кто и в настоящее время думает, что есть философы, которые мечтают о построении философских систем без каких-либо научных данных, тог ошибается. Такие философы отошли уже в очень отдаленное прошлое. Многие так привыкли под философами понимать схоластиков, которые занимаются разрешением различных диалектических тонкостей об отношении «единичного» к «множеству», «бытия» к «небытию» и т. п., что им трудно себе представить, что может быть философия, которая своим необходимым требованием ставит пользование индуктивно добытыми результатами других наук.

Обыкновенно принято думать, что науки должны стоять

10

в сторони от философии, что человек должен избегать философствования, при чем под философствованием в этом случае понимают всякое беспочвенное умствование. Если так понимать смысл термина философия, то, разумеется, всякий должен считать совершенно правильным требование: «физика, берегись метафизики!» Но нельзя ясе сказать того же самого о философии в истинном смысле этого слова. С нею науки не могут и не должны разрывать связи. Ведь все науки получили свое начало из философии, из стремления человека решить вопрос о природе всей действительности. Первобытный философ был в одно и то же время физиком, биологом, психологом и т. п. Только впоследствии науки эти, вследствие разделения труда, являющегося необходимым условием научного развития, выделились в отдельные научные дисциплины. Но, несмотря на такое выделение, связь между отдельными науками и философией продолжает существовать и в настоящее время. Мы можем прямо сказать, что теоретические науки, как таковые, существуют для того, чтобы решить конечный вопрос о природе вещей. В настоящее время в науке очень часто производятся исследования, не имеющие никакого практического значения; напр., зоолог посвящает целые годы на изучение строения и жизни какого-либо элементарного организма. Если это исследование не имеет никакого практического значения, то чем можно оправдать самое существование таких исследований? а ведь их чрезвычайно много во всех областях знания. Существование таких исследований никак нельзя было бы оправдать одной только любознательностью ученых. Оправдание их только в том, что они представляют теоретический интерес, что они долженствуют в конце концов решить философскую проблему бытия.

Что, в самом деле, то, что мы называем теоретическим интересом, является философским интересом к решению высших проблем, можно пояснить несколькими примерами из области наук. Во второй половине XIX-го века Дарвин открыл свой знаменитый закон, который произвел полную революцию в биологии и вызвал всеобщий интерес. Но потому ли этот закон вызвал всеобщий интерес, что он был законом только биологическим? Конечно, нет. Этот закон вызвал всеобщий интерес потому, что, казалось, при помощи его можно решить различ-

11

ные высшие философские вопросы: о целесообразности вселенной, о происхождении человека, о душе и т. п. Открытие Лобачевского обессмертило его имя. Но было ли это открытие чисто математическое, разрешающее какую-нибудь частную математическую проблему? Нет. Теорией Лобачевского заинтересовались потому, что в ней думали найти ключ к разрешению философского вопроса о сущности пространства. Почему книга проф. Сеченова «О рефлексах головного мозга» в течение почти четверти века пользовалась особенным вниманием нашей интеллигентной публики? Не потому, конечно, что это была книга физиологическая, а потому, что она решала философскую проблему. Читателям казалось, что в ней содержится философская система, отвергающая душу, бессмертие и т. п. В последнее время наибольший интерес вызывали «неовитализм» в биологии и «исторический материализм» в социологии не потому, что это были специально научные теории, а потому, что они затрагивали философский интерес. Проф. Тимирязев выступил против неовитализма потому, что боялся, что с воцарением неовитализма наступит конец позитивизма и механического мировоззрения. Экономический материализм волновал умы молодежи главным образом потому, что в нем надеялись найти прочный оплот философского материализма.

Мне кажется, что мы можем сказать, не боясь преувеличений, что философский интерес движет вперед науку, хотя бы сами представители науки и отрицали это. Интерес к разрешению высших проблем бытия дает жизнь науке, и, может быть, самой важной функцией философии является то, что она влечет мысль к высшим проблемам и удерживает науки от бесцельного накопления знаний¹).

Теперь я отвечу на самое серьезное возражение, которое могут привести против философии. Мне могут сказать: «Какова цель философии? Если она поставляет своей целью решить вопросы о первопричине мира, о душе, бессмертии и т. и., то зачем вы говорите о возможности подобной науки, доказываете ее научность? Дайте нам ее в готовом виде, и мы вам поверим. Покажите, что она в самом деле разрешила эти вопросы в такой форме,

1) См. Паульсен. Введение в философию. Введение, § 2.

12

что ее решение может быть принято всеми». На это я в свою очередь могу поставить следующее требование: «Какова цель той науки, которая называется химией? Если ее цель заключается в разрешения вопроса о сущности материи, о строении ее и т. и., то дайте мне такую науку». Вы, конечно, мне ответите, что разрешение вопроса о сущности и строении материи является конечной, идеальной целью, до которой мы еще не дошли, но, стремясь к которой, мы решили множество частных вопросов, составляющих содержание пашей науки.

Если так, то то же самое можно сказать и о философии. ее идеальной целью является разрешение конечных проблем бытия; они в настоящее время не разрешены, но, направляясь к ним, к этим идеальным целям, мы решаем попутно многие частные проблемы.

Таким образом, философия должна оставаться системой наук. Если бы стали требовать, чтобы философия, как не разрешающая с полной ясностью поставленных ею задач о бессмертии, о первопричине и т. п., была совершенно устранена, то вместе с этим были бы устранены и такие вопросы, которые являются необходимым условием развития самих наук, напр., вопрос об отношении между физическими и психическими процессами и т. и.

Если даже допустить, что в настоящее время философия бессильна разрешить вопросы о душе, бессмертии и т. п. в таком виде, в каком это необходимо для того, чтобы удовлетворить религиозное сознание, то у нее все еще остается функция весьма важная. Философия, как я сказал, влечет мысль к общим проблемам бытия, и вследствие этого она является тем средоточием, фокусом, в котором собираются лучи всех знаний. Она является объединительницей знаний. Объединяя познания, она дает нам то миропонимание, которое единственно доступно для человеческого ума в данный момент его развития. Так как миропонимание делается основой жизнепонимания, то в этом смысле философия может сделаться руководительницей жизни.

Если признать такую функцию за философией, то не ясно ли, что ей следует вернуть ее прежнее положение. Было время, когда философия считалась «царицей наук», но вследствие неблагоприятных условий своего развития она утра-

13

тила свой трон. Мне кажется, что в настоящее время наступила пора вернуть ей ее верховное положение.

Литература.

Wundt. System der Philosophie. 2-te Aufl. Lpz, 1897. (Русск. пep. Система философии. Спб. 1902.)

Paulsen. Einleitung in die Philosophie. Русск. пep. Введение в философию Μ. 1904.

Volkelt. Vorträge zur Einführung in die Philosophie der Gegenwart. 1892.

Naville. La définition de la philosophie. Навилль. Что тако философия. М. 1896.

Riehl. Zur Einführung in. die Philosophie der Gegenwart. 1903. Введение в современную философию. Спб. 1903.

Виндельбанд. История философии. Спб. 1808.

Windelband.Praeludien. 1903. Прелюдии. Спб. 1904.

Ueberweg. Grundriss der Geschichte der Philosophie. Erster Theil Einleituug.

Грот, H. Я. Философия и ее общие задачи. Спб. 1904.

Кн. С. Н. Трубецкой. История древней философии. М. 1906. (Введение).

Systematische Philosophie. 1907. Коллективный труд, в котором принимали участие Вундт, Паульсен, Риль, Эббинггауз, Липпс и другие. Есть русский перевод этой книги под неправильным заглавием: «Философия в систематическом изложении»).

Die Philosophie im Beginn des zwanzigsten Jahrhunderts herausgegeben von Windelband. 1907.

Weltanschauung, Philosophie und Religion. 1911 (Коллективный труд).

14