Тареев М. М. Каков должен быть проповедник

ПРОПОВЕДЬ.

Очерк по вопросам гомилетики 1).

Каков должен быть проповедник, 1. Среди всех видов человеческой речи проповедь занимает совершенно исключительное положение, как слово жизни. Проповедник научает своих слушателей истинной жизни, т. е. он не только открывает им, в чем состоит истинное и правое в противоположность ложному, но и показывает им, в чем состоит действительная духовная жизнь в отличие от жизни внешней, временной, призрачной,—и не только показывает, но и научает их жить этою действительною жизнью. Но жизни, именно действительной внутренней жизни, нельзя научить словом в его отрешенности от жизни, ей можно научить только жизнью и только таким словом, которое исходит из жизни. Неразрывное отношение к жизни самого проповедника составляет первую стихию проповеднического слова. Здесь

1) Настоящая статья представляет из себя переиздание, в переработанном виде, брошюры «По вопросам гомилетики критические очерки». Все изменения, произведенные при этом переиздании, включая сюда значительное сокращение, объясняются вчленением этого очерка в систему Основ христианства, что потребовало согласования этих прикладных рассуждений с основными тезисами богословской системы и выделения всего оказавшегося излишним повторением. Кроме того, сообразно с общим характером всего издания, в этом последнем очерке проповедь рассматривается исключительно с религиозно-богословской стороны. Всякие указания на гомилетическую литературу выброшены в виду того, что этот очерк генетически ни в малейшей степени не связан с гомилетическими трудами, в общем совершенно ничтожными и не заслуживающими даже критического обозрения. 

248

на первом месте жизнь и затем слово, как живое дело. В этом отношении проповедь можно сравнивать с ораторскою речью; но между ними то существенное различие, что в ораторе личность действует на слушателей искусством, внешним обликом, в нем действие личности есть только образ, или форма, или внешняя сторона речи. И нравственные требования классической риторики не выходили из пределов искусства психологического действия на сердце и всецело ограничивались тем, чем оратор должен казаться для слушателей. Напротив, в христианском проповеднике на первом месте внутренняя действительная жизнь его, внутренний подвиг. Здесь не искусство, а самая жизнь духовная. Посему рассматривать проповедь изолированно от духовной жизни проповедника значит ложно понимать проповедь. Первый вопрос гомилетики, ее краеугольный камень—это вопрос о том, каков должен быть проповедник.

2. В раскрытии мысли о зависимости успехов проповеди от нравственных качеств и личной жизни проповедника мы должны следовать от общего к частному и от предшествующего психологически к позднейшему. Мы должны начать с того, каким проповедник должен быть прежде, чем он приступит к проповеданию Слова Божия, что он должен иметь общего со всяким истинным христианином.

Всем христианам заповедано прославлять Бога своею жизнью, добрыми делами (Мф. V, 16). От этого долга не свободен и проповедник, совершающий «служение слова». Сам Христос, наш единый учитель (Мф. XXIII, 8), выступил на служение благовествования не прежде, чем победил искушения (Мф. IV, 17). И Он не только учил, но делал и учил (Деян. I, 1). По Его наставлению (Мф. V, 19) поступали (1 Кор. IV, 16; IX, 26. 27; XI, и; Филип. III, 17; 2 Фесс. III, 7—10) апостолы, заповедуя в свою очередь так поступать и своим преемникам, пастырям церкви (1 Пет. V, 3; 1 Тим. IV, 12; Тит. II, 7). Весьма поучительно в данном отношении остановиться мыслью на тех путях, какими христианство проникало в среду язычества: оно проповедывалось не одним словом благовестников Христовых, но жизнью всех христиан. Об этом сви-

249

детельствует св. Иустин Философ в и апол. гл. 16. «Господь Иисус Христос, пишет он, увещавал нас терпением и кротостью отводить всех от постыдных дел и пристрастия к злу. Это я могу показать на многих из наших, которые из наглых и свирепых переменились, будучи побеждены или тем, что насмотрелись строгости жизни своих соседей (христиан), или тем, что видели в спутниках чудное терпение в перенесении обид, или из опыта узнали нравы тех людей, с которыми соприкасались по делам». В том же направлении учители церкви оставили многочисленные наставления. Св. Иоанн Златоустый, высказавший много прекрасных замечаний о проповедничестве в 4 и 5 словах о священстве, в первом из них пишет между прочим: «главнейшая цель учения та, чтобы и делами и словами привести поучаемых к той блаженной жизни, которую предписал Христос,—и каждая из этих двух частей (т. е. дел и слов) имеет нужду в другой, чтобы здание было совершенно». Также блаж. Августин пишет: «как бы ни была возвышенна проповедь наша, но в действительной победе над слушателями всегда более имеет весу и силы жизнь проповедника, нежели слово его» (Христ. наука, кн. IV, LIX). Много подобных наставлений дает св. Григорий Великий в Правиле пастырском, где мы читаем: «каждый проповедник должен учить более делами, нежели словами» (ч. III, ХИЛ) и т. д. В нашей отечественной известной книге О должностях пресвитеров приходских отдельно трактуется об учении словом и учении делом.

Только слово того проповедника, который сам живет так, как учит жить других, может быть искренним, а искренность есть необходимое условие действия слова на волю слушателей.

3. Добрая жизнь кроме того, что служит хорошим образцом для слушателей проповеднического слова, имеет то особое значение для самого-проповедника, что дает ему духовную опытность.

Учение Христа производило на народ необычайное действие (Иоан. VII, 46), потому что Он Сам был свидетелем Своего учения (VIII, 18). Он жил жизнью Отца Не- 

250

бесного (X, 30) и потому истина, которую Он слышал от Отца, пребывала в Нем (Ефес. IV, 21; Иоан. XIV, 6). Он опытно знал, Он видел и слышал у Отца то, о чем говорил (III, и, 32). Это исключительное отношение Христа к Богу Отцу придавало Его проповеди ту особенность, что Он был именно свидетелем истины. Он не выводил истины из каких либо данных, или предпосылок, как это делают философы, Он не доказывал ее логическими доводами,—нет, Он только свидетельствовал о том, что видел и что слышал у Отца (Иоан. III, II, 32)

Также апостолы были собственно свидетелями той истины, которую проповедовали. И их положение среди слушателей было особенным: они были очевидцами жизни, деяний, страданий и воскресения Христа (Деян. I, 21, 22; 2 Пет. I, 16) и слышателями Его слов; они были уполномочены от Него Самого свидетельствовать о Нем (Иоан. XV, 26, 27; Деян. I, 8). В этом было их великое преимущество. Они являлись пред слушателями очевидцами божественной жизни, которая явилась во Христе (1 Иоан. I, 1—3).

И преемники апостолов в деле христианской проповеди также должны быть свидетелями божественной истины, принятой ими по преданию от Христа и апостолов. В этом именно свидетельствовании христианской истины задача проповедника. В способности свидетельствовать о ней, а не в чем-либо другом и, в частности, не

251

называется помазанием от Св. Духа и представляется не исключительною особенностью проповедника, но свойственною каждому истинному христианину (и Иоан. И, 20. 27). Проповедник же должен обладать им преимущественно, иначе он может сообщить своим слушателям только знание слов, а не самой истины. «Кто ведет речь о духовном, не вкусив того сам, пишет св. Макарий Великий (Добротолюбие, т. и, изд. 3, стр. 220), тот уподобляется человеку, который при наступлении дневного зноя идет пустым полем и, томясь жаждою, описывает источник, струящийся водою, изображая себя пиющим, тогда как засохли у него уста и язык от палящей их жажды... Так, если ведут речь о совершенстве, о радовании или о бесстрастии не ощущавшие в себе их действенности и удостоверения их; то на деле не все бывает так, как они говорят. Иное дело—рассуждать о хлебе и о трапезе, а иное дело—есть и принимать в себя хлебную питательность и укрепляться всеми членами. Иное дело—на словах поговорить о самом сладком питии, а иное—пойти и почерпнуть из самого источника и насытиться вкушением сладкого пития. Так и в духовном: иное дело— одним ведением и умом объяснять себе сказанное, а иное дело—существенно, на самом деле, с несомненностью, во внутреннем человеке и уме иметь сокровище благодати, внушение и действие Святого Духа. Произносящие одни только слова мечтают и надмеваются своим умом».

Духовная опытность проповедника порождает в слушателях доверие к его слову: они чувствуют, что слышат человека, на которого можно положиться, который свидетельствует о том, что «видел и слышал». На сколько велико в человеке стремление найти авторитет в области истины, на столько решающее значение в деле убедительности проповеднического слова имеет это доверие, порождаемое в слушателях духовною опытностью проповедника.

4. Жизнь благовестника Христова не только должна украшаться добрыми делами и духовною опытностью, но это жизнь полной жертвы, полного самоотречения. Говоря так, мы не только не выступаем за пределы проповед- 

252

нической деятельности, но подходим к тому, что есть самое существенное в этой деятельности. В самом деле, какая последняя цель христианского благовествования? Явление жизни в слушателях (2 Тим. I, 10),—жизни истинной, вечной, божественной. Но жизнь произвести в другом может только тот, кто сам в себе имеет жизнь; в следствии не может быть того, чего не дано в причине. И этого мало. Как жизнь в другом может произвести только тот, кто в себе самом имеет жизнь, так и самое произведение жизни не может быть действием чисто словесным или литературным, но должно быть живым воздействием одного лица на другое, жизненным делом.

Христос Своим словом даровал нам жизнь вечную (Иоан. V, 24). Почему же Его слово становится в нас началом истинной жизни? Потому, что Тот, от Кого исходит это слово, имеет в Себе истинную жизнь (Иоан. V, 26). Посему Христос не был только учителем, но вместе и жизнодавцем: Он Свою жизнь передал людям, слушающим слово Его,—Он даровал нам истинную пищу, пребывающую в жизнь, Он Сам стал для нас истинным небесным хлебом. Он Себя передал нам, Свою плоть и кровь (Иоан. VI, 27. 33. 35. 51. 53—58). Каким же образом Он передал нам Свою жизнь? Это было с Его стороны делом жизни,—это было дело самоотречения, смерти. Для того, чтобы люди, призванные Христом от тьмы к свету, имели жизнь в себе, Он положил за них жизнь Свою (Иоан. X, 10. 11); Он плоть Свою отдал за жизнь мира (Иоан. VI, 51). Здесь мы вступаем в область глубочайшей тайны передачи жизни -от одного другому, тайны духовного рождения. Мы приближаемся к ней через образ рождения естественного. Брошенное в землю зерно, чтобы принесть плод, должно прежде умереть. Смерть является началом жизни—не одной жизни того, кто умирает, а жизни многих, которые нарождаются из смерти одного (Иоан. XII, 24). Страдание и смерть одного человека, имеющего духовную жизнь в себе,—страдание и смерть его за других становятся источником жизни для них: смерть одного за других делает из его жизни зерно, или зародыш жизни других. Духовное рождение вполне 

253 —

подобно физическому рождению страданиями: здесь также имеют место не в метафорическом только смысле, но действительные муки рождения; но оно отличается от рождения физического тем преимущественно, что главною действующею силою в нем является любовь. Она именно выражает собою полноту жизни, передающейся другим; она лежит в основе самоотречения; она есть единственная причина, оживотворяющая смерть; она есть самый росток, пробивающийся к свету из мрака смерти. Без любви в этом случае — ничего, любовь—все. И смерть Христа за нас была следствием любви—любви божественной (Иоан. Ш, 16), любви Его Самого: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Иоан. XV, 13).

Подобно тому, как в наших жилах течет кровь Адама, так наша духовная жизнь есть явление в нас жизни Христа: духовно мы живем Христом (Иоан. VI, 57 и мн. др.). И подобно тому, как жизнь органическая может быть только непрерывною; так и духовно жив только тот (христианин), кто чрез протяжение веков соединен со Христом чрез преемство Его непрерывно продолжающейся жизни. И духовная жизнь идет непрерывно чрез столетия и передается путем стольких же духовных рождений, сколько нарождается в христианстве духовных детей.

Отсюда понятно, в чем состоит призвание и сколь велико значение христианских благовестников: они служат делу духовного рождения чад Христовых, делу непрерывной передачи жизни Христовой, Его любви. Таковы были апостолы. Они были посланы Христом в качестве свидетелей Его учения (Иоан. XV, 27); но их служение миру не было только словесным, а было жизненным: как от Христа они не только слышали учение, но были возлюблены Им и через то сделались причастниками Его вечной жизни (Иоан. XV, XVI, XVII), так и сами они должны были послужить явлению в мире любви Христовой и Его вечной жизни (2 Тим. I, 10). Потому-то благовествование, к которому были призваны апостолы, необходимо соединялось для них с страданиями, с мужами рождения и даже смертью плодоносящего зерна (2 Тим. II, 9. 10; и Фесс. II, 8). Апо- 

254

столы называют своих учеников детьми, потому что их соединяют с слушателями узы духовного рождения (Филим. 10). Апостол Павел в необычайно трогательных чертах и неоднократно описывает страдания духовного деторождения (1 Кор. IV, 9—15; 2 Кор. IV, 5—12 ср. VI, 3—10; XII, 15; ХIII, 9; Гал. IV, 19). Легко понять, что апостолов соединяла с их учениками любовь самая глубокая. Это прежде всего была та любовь Христова, с которою апостолы вышли на проповедь, которая легла в основу их благовествования (Фил. 1, 8). Но затем страдания благовествования, терпимые ими ради избранных и поучаемых, делали для них дорогими тех, ради кого они страдали и умирали. В самом деле, как для зерна, которое умерло и дало плод, этот плод есть все, в нем жизнь умершего зерна, так и для апостолов, которые передавали своим слушателям благовествование Христово вместе с своими душами (1 Фесс. II, 8), с своею жизнью, все дорогое было сокрыто в их духовных детях, — в них была их радость, их жизнь, их слава, их похвала (3 Иоан. I, 4; 2 Кор. Ш, 3; VII, 3. 4. 11. 12; и Фес. II, 19. 20).

Тот же путь и такой же характер благовестнической деятельности апостолы заповедали своим преемникам в деле благовестнического служения (2 Тим. I, 8; IV, 5). И действительно, история и писания знаменитых христианских проповедников представляют многочисленные доказательства их самоотверженной деятельности, их глубокой любви к своим слушателям. Так—ограничимся только немногим—св. Иоанн Златоустый однажды, после вынужденного болезнью непродолжительного перерыва своей проповеднической деятельности, начал свою беседу (на притчу о должнике десятью тысячами талантов и пр.) такими словами: «Как будто возвратился я к вам из дальнего пути,—так чувствую себя сегодня. Для любящих, когда им нельзя быть вместе с любимыми, нет никакой пользы от близости. Потому и мы, оставаясь дома, чувствовали себя ничем не лучше странников, так как не могли в прошедшее время беседовать с вами. Но простите: это молчание было не от лености, а от болезни. Теперь вы радуетесь тому, что мы освободились от бо-

255

лезни; а я радуюсь, что снова наслаждаюсь вашею любовью. Для меня, и тогда, как я был болен, тягостнее самой болезни было то, что я не мог участвовать в этом любезном собрании; и теперь, как оправился от болезни, вожделеннее самого здоровья то, что имею возможность наслаждаться вашею любовью» и т. п. Он же, прощаясь с (константинопольскою) паствою при отправлении в ссылку, говорил своим слушателям так: «вы мне отцы, вы мне жизнь, вы похвала. Если вы успеваете, я прославляюсь, так что моя жизнь и богатство находятся в вашей сокровищнице» и т. д. Какою искреннею и глубокою любовью проникнуты эти слова Христова благовестника.

5. Мы видим — проповедничество коренится в самой сущности христианской жизни. Существо христианской жизни есть любовь, а существо любви в самодаровании, самосообщении. Мотивы спасения других, как расширение царства духовной жизни, даются сокровенною действительностью духовной жизни. Поэтому христианские благовестники, в первом ряду которых стоят Сам Христос и Его апостолы, суть преимущественные носители и представители христианской жизни; благовестничество есть самый зрелый плод полноты духовной сокровенной жизни; служение слова есть самое высшее из всех христианских служений.

Но от этих общих основ христианской жизни мы должны идти далее к более специфическим признакам проповеднической деятельности, составляющим особое призвание проповедника.

Под призванием проповедника следует разуметь и «глагол Божий к нему» (Лук. III, 2) и собственное внутреннее влечение.

Истинный благовестник Христов есть тот, кто призван к сему служению Богом, кто послан от Него (Рим. X, 15).

Ветхозаветные пророки выступали на свое служение каждый по особому призванию Божию, движимые Духом Святым (2 Пет. I, 21). И Христос не Сам присвоил Себе славу (Евр. V, 5) быть провозвестником воли Божией, но Он был послан на то от Бога (Лук. IV, 43; Иоан. III, 2. 34; VII, 16; VIII, 28. 29; XIV, 24). Апостолы, как показывает самое название их, были посланниками Христа на 

256

дело проповеди, были избраны им к благовестию Божию (Лук. IX, 2; X, 3; Иоан. XVII, 18; Рим. I, 1 и мн. др.).

Призвание Божие встречает или порождает в истинном проповеднике внутреннее влечение к «служению слова» Божия (Иер. XX, 7. 9).

Христос дело благовествования считал для Себя столь естественным, сколь естественно в нас все, вложенное в нашу природу от рождения (Иоан. XVIII, 37). Свое внутреннее призвание к возвещению воли Божией Он сравнивал с естественными потребностями в пище и питии и совершение воли Отца — с питанием (Иоан. IV, 32. 34). Также апостолы проповедовали слово Божие не принужденно, но охотно (1 Кор. IX, 16. 17 ср. 1 Петр. V, 2).

Призвание весьма важно для проповедника и ничем не может быть заменено.

Оно, во-первых, окружает проповедника ореолом священного достоинства и дает ему пророческую неустрашимость. Быть посланником Божиим, сознавать себя провозвестником божественного слова—это значит иметь в себе силу, которой не могут сокрушить никакие препятствия, которая преодолевает насмешки, гонения, презрение, изгнание, обиды, побои, заключение, которая не страшится ни власти, ни учености, ни суеверий толпы (Иез. II, 3—6; III, 7—9; Мф. X, 28; Деян. V, 41. 42; VI, 18—20). Призвание в связи с духовною опытностью дает проповеднику энергию, настойчивость и неусыпность в служении слова. Непризванный проповедник не находит в себе энергии высказать то, что он знает—знает только из книг; совершенно обратное бывает с проповедником, опытно познавшим Христову истину и призванным ж служению слова. Он говорит свободно, охотно, с увлечением (2 Тим. IV. 2 ср. Деян. XV, 36; 1 Фесс. II, 12; IV, 1; 1 Тим. IV,      16).

Во-вторых, проповедническое призвание делает универсальную христианскую любовь расположением и вниманием к определенным лицам, поставленным в определенные условия возраста, социального положения, степени благосостояния и пр. Оно низводит проповедника с высоты его сокровенной невозмутимости и вовлекает его в интересы будничной сутолоки. 

257

Св. Григорий Двоеслов в объяснение того, почему пророк Иеремия уклонялся от «должности проповедника», пишет: «Иеремия, стараясь чрез созерцательную жизнь более и более утвердиться в любви к Богу, хотел было уклониться от этой должности; он опасался, чтобы чрез принятие на себя должности проповеднического служения не лишиться плодов безмолвного созерцания». По смыслу этих слов, проповедническая деятельность вносит ту особенность в личную духовную жизнь проповедника, что последняя применяется к слушателям, к их пользе. Личная духовная жизнь проповедника должна быть открыта для его слушателей, должна действовать на них. Жизнь проповедника должна быть преимущественно доброю жизнью, преимущественно выражаться в добрых делах и именно по отношению к слушателям, к их нуждам.

Христос соединял Свою проповедь с благотворениями (Mp. VII, 37), так что весь народ радовался о всех делах Его (Лук. XIII, 17). Согласно заповеди Христа (Лук. IX, 12) и апостолы благовествование слова соединяли с делами благотворения, которые делали их приятными для слушателей (Деян. VIII, 6. 8; XIII, 12). Также должны поступать и последующие проповедники слова Христова. Благовестнику Христову надлежит быть к своим слушателям в самых близких отношениях: он должен принимать близко к сердцу их нужды и страдания, чтобы они привыкли видеть его сострадающим везде, где только постигает кого-либо из них скорбь. В таком случае голос проповедника для них будет не чуждым, но знакомым; они будут внимать не одним только его словам, но будут видеть пред собою живого, близкого к ним человека, он будет говорить им своим сердцем, и они будут внимать ему сердцем. Хорошо об этом, предмете рассуждает св. Григорий Двоеслов: «нельзя одобрить, пишет он, тех пастырей, которые посвящают свои занятия исключительно одним духовным предметам, так что внешние нужды паствы для них как бы не существуют... Пасомые, не видя в них сочувствия к своим нуждам, остаются в свою очередь равнодушны и к. ним, пренебрегая большею частью их пастырскими наставлениями, хотя в существе своем и полезными, но слабо-

258

действующими на сердца их, мало к тому подготовленные и удовлетворением насущных потребностей не привлеченные... Семя слова Божия легко проникает в сердца их, возрастает и дает плоды тогда только, когда проповедник орошает и поливает его сострадательным милосердием к ним» (Пр. паст. I, 7). Самым сильным мотивом благовестнической деятельности должна быть любовь проповедника к слушателям, сострадание к ним. О Христе евангелист повествует: Иисус увидел множество народа и сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря; и начал учить их много (Mp. VI, 34; Мф. IX, 36). И если каждый проповедник не имеет в сердце своем такой же жалости к требующим научения, то он не может быть благовестником Христовым. С общим настроением любви в проповеднике должны соединяться (cp. 1 Кор. XIII, 4—7) кротость, снисходительность и бескорыстие—по примеру (1 Фесс. II, 7. 9; 2 Фесс. II, 7—9; 1 Кор. IX, 1—22) и наставлению апостолов (2 Тим. II, 24. 25) и отцов Церкви. Так св. Игнатий пишет епископу смирнскому Поликарпу: «снисходи ко всем, как и к тебе Господь. Носи немощи всех. Если любишь только добрых учеников, еще нет тебе за это благодати: лучше худых покоряй кротостью» (гл. I и II). Также св. Иоанн Златоустый в беседе на и Тим. II, 25 и мн. др.

Даже любовь к слову, склонность к собеседованию, сердечная общительность и, как бы, духовная расточительность, способность ограничиться небольшим кругом религиозной деятельности—все это входит в состав проповеднического призвания.

6. Понятие проповеди обнимает довольно разнообразные виды деятельности и отношений. Под это понятие подходит и миссионерская проповедь — научение неверующих, предшествующее крещению (μαθητεια), и обращенное к верующей общине «научение соблюдать все, что заповедал» Господь (διδασκαλια). Ею обнимаются и интимнейшие отношения «духовного отца» к ищущим христианской истины, и пастырское душепопечение, приспособляющееся к разнообразнейшим и изменчивым состояниям и положениям паствы и каждого ее члена, и пророческое выяснение исто- 

259

рических задач христианства, и учебное наставление детей, и церковное назидание взрослых простецов. Даже богословская литература и (христианская) поэзия могут иметь пророчески-благовестническое значение. Неограниченны пути, которыми распространяется духовная жизнь, которыми действует благодать Божия (1 Кор. III, 7—9). Интимно-мистическая основа подпирает весь объем проповедничества, всю совокупность его видов, связанных между собою незримыми нитями Промысла. Однако не с одинаковою строгостью требуется эта основа от каждого вида в отдельности, даже до возможности проповеди по мотивам тщеславия (Фил. I, 15. 18) и наемничества (Мф. ХХIII, 3). И если не дело гомилетической теории напоминать таким проповедникам о личной ответственности пред судом Божиим, поскольку они, проповедуя неискренно и не поступая согласно собственному учению, осуждают себя самих (Лук. IV, 23; XIX, 22; Иак. Ш, и; Рим. II, I. 5. 21—23), то, во всяком случае, она в праве требовать, чтобы христианская истина не искажалась и не замалчивалась по страху пред сильными мира сего: пророческая неустрашимость составляет неотъемлемое свойство христианского учительства.