13776 работ.
A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z Без автора
Автор:Иоанн Златоуст, святитель
Иоанн Златоуст, свт. Слово о милостыне и страннолюбии
Слово о милостыне, возлюбленные, относится не к одним только богатым, но и к бедным; хотя бы даже кто питался подаянием, и к нему относится это слово, потому что нет ни одного такого бедняка, как бы он ни был беден, чтобы не иметь даже и двух грошей. Можно, поэтому, и дающему немногое из малого оказаться выше тех, которые подают обильную милостыню из большего имения, как это случилось и с евангельской вдовицей. Величина милостыни оценивается не
656
размером подаяния, а склонностью и расположением подающих. Не на то нужно смотреть, что вдовица положила две лепты, а на то, что имея всего лишь эти две лепты, она не пожалела их, и пожертвовала всем своим достоянием. От нас, следовательно, требуется не изобилие, а усердие. И если последнее есть у нас, то нет никакого вреда и от бедности; если же его нет, то не будет никакой пользы и от богатства. Богатые, если они остаются злыми, будут наказаны больше бедных, за то, что не сделались кроткими и при избытке. Не говори мне, что они подавали милостыню; все равно они не избегут наказания, если давали ее несоразмерно своему имуществу, - потому что милостыня ценится не размером подаваемого, а избытком произволения. А можно ли, скажешь, богатому спастись? Вполне возможно. Авраам был богат. Видишь его богатство? Посмотри и на его страннолюбие. В полдень, когда он сидел у дуба мамврийского, явился ему Господь в виде трех мужей. И встав (он не думал, что пред ним Бог, - мог ли он так думать?), он поклонился им, говоря: если бы вы сочли меня достойным войти под сень шатра моего! Видишь, что сделал старец в полдень? Богатый и знатный, он не сидит под кровлей дома, а как странник и путник, оставив дом, жену, детей, слуг, выходит на лов, распуская мрежу страннолюбия, чтобы какой-нибудь странник, какой-нибудь путник не прошел мимо его дома. И смотри, что он делает? Он не поручает этого слуге, хотя их было у него триста восемнадцать человек (он знал нерачительность слуг), боясь, чтобы слуга не задремал, и странник не прошел мимо, и мы, - думал он, - упустим ловитву; но сидел сам, принимая знойный луч как росу в жару, и любовь к гостеприимству была для него вместо тени. И это Авраам! И это богатый! А ты удостаиваешь ли бедного, чтобы хоть взглянуть на него, хоть ответить ему, поговорить с ним? [Хочешь подражать Аврааму? Не препятствую; напротив, даже желаю этого, хотя от нас требуется и большее, чем от Авраама. Но что же, скажешь, имел Авраам? Он был страннолюбив]. И встал, - говорится, - Авраам и поклонился, не зная, кто были пришедшие. Если бы он знал, то не было бы ничего удивительного с его стороны в том, что он почтил Бога; между тем неведение относительно пришедших показывает в нем величайшую любовь к гостеприимству. Он зовет и Сарру, чтобы сделать и ее участницей в гостеприимстве. Пусть будут общими, - говорит он, - как блага супругов, так и добродетели; поспеши и смеси три меры лучшей пшеницы. И та не сказала чего-нибудь в таком роде: с такими ли надеждами я шла к тебе, чтобы ты сделал меня, владеющую таким богатством, мельничихой и хлебопекаркой? У тебя триста восемнадцать рабов, и ты не пошел приказать им, а возлагаешь на меня такую службу? Нет; она слышит: поспеши, - и быстро исполняет приказание. Где нынешние женщины? Получают ли они такие приказания? Возьми руку такой женщины, и увидишь, что снаружи она украшена золотом, а внутри ее хищение. Грабеж скольких бедных носит твоя рука? Дай мне руку свою, покажи, во что одета она? В хищение. Возьми руку Сарры, чем одета она? Страннолюбием, милостыней, любовью, нищелюбием. Поспеши и замеси три меры лучшей пшеницы. А сам побежал к стаду коров. Они делят вместе труд, чтобы разделить и награду. Затем он заклал тельца. Старец вдруг сделался быстроногим, потому что не дряхлела сила тела его, а укреплялась духом любомудрия: усердие победило природу. Господин триста восемнадцати слуг не чувствовал тяжести бремени, неся на себе тельца, а облегчался мыслию и усердием. Старику нужно было бежать. Какой труд! И однако он не чувствовал труда, благодаря надежде на получение пользы. Что же пришедший? "Я опять буду у тебя в это же время", и будет у Сарры сын (Быт. 18:10). Видишь, какой плод произрастила трапеза? Какой прекрасный, скорый и спелый? Как почернела и совершенно созрела лоза? Таковы плоды гостеприимства. Итак, не будем думать, что наше имущество уменьшается, когда мы подаем милостыню; оно не уменьшается, а увеличивается, не расточается, а умножается; милостыня есть как бы некая купля или посев, вернее же сказать, прибыльнее и безопаснее и того и другого. В самом деле, торговые предприятия подвергаются опасности и от морских ветров и волнений, и от частых крушений; равно и посевы подвергаются засухам, чрезмерным дождям и другим случайностям погоды. Между тем деньги, положенные в руку Господа, недоступны ни для каких козней, и раз они даны, никто уже не может похитить их из руки получившего, и они непременно приносят нам обильный и несказанный плод, и в надлежащее время дают богатую жатву. Если человек, получая их, не станет презирать (давшего), а платит ему благодарностью, то гораздо более Христос. В самом деле, если Он и не получив, дает, то как же не даст после получения? Слушай, что говорит Соломон: "благотворящий бедному дает взаймы Господу" (Притч. 19:17). Видишь ли, какой чудный и удивительный заем? Один берет, а другой принимает на себя ответственность за долг. Почему он не сказал: милующий нищего
657
дает Богу, а сказал: "дает взаймы"? Чтобы ты не предположил здесь простой отплаты. Знает Писание наше корыстолюбие; принимает во внимание, что наша алчность, взирая на корысти, ищет излишнего, и что человек, имеющий деньги, никогда не захочет дать в долг бедному без обеспечения, залога, ручательства или поручителя. И так как Бог знает, что без этих условий никто не дает в долг, никто не руководится человеколюбием, а смотрит только на прибыль, между тем бедный всего этого лишен, - не имеет ни обеспечения, потому что ничем не владеет, ни залога дать не может, потому что всего лишен, ни поручителя представить, потому что по бедности ему никто не верит, - так как знает Бог, что этот последний подвергается опасности от бедности, а имеющий деньги - от жестокосердия, то ставит между ними Себя самого в качестве поручителя для бедного и в качестве залога для дающего в долг. "Благотворящий", - говорит, - "бедному дает взаймы Господу". Между тем мы, когда приходится давать в долг, тщательно ищем таких должников, которые дают большие проценты и исправно платят долг, а здесь поступаем совершенно наоборот: Бога, который с признательностью принимает долг и возвращает сторицей, оставляем, а кто не возвратит нам даже и самого капитала, тех ищем. В самом деле, что воздаст нам чрево, на которое тратится едва не все? Помет и тление. Что воздаст тщеславие? Зависть и зложелательство. Что - скупость? безпокойство и заботу. Что - распутство? Геенну и ядоносных червей. Таковы должники богачей, таковы проценты, уплачиваемые ими на капитал, - бедствие здесь и наказание в жизни будущей. Итак, отчего ты не даешь в долг тому, кто несомненно отдаст тебе, и отдаст гораздо больше? Может быть потому, что он отдаст спустя много времени? Но Он и здесь воздает, потому что неложен сказавший: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:33). Кроме же того, и самое получение чрез долгий срок только увеличивает твое богатство, так как прибыль делается большей. Так ведь поступают, как мы видим, и заимодавцы с должниками, давая именно охотнее в долг тем, которые уплачивают чрез долгий срок. Если должник тотчас же все отдает, он пресекает течение процентов; а если удерживает на долгий срок, то и прибыль делает большей. Когда, таким образом, дело идет относительно людей, мы не только не тяготимся отсрочкой, а даже нарочно стараемся сделать ее длиннее, в отношении же к Богу будем ли поступать так малодушно? "Благотворящий бедному дает взаймы Господу". И Ты занимаешь у меня, Господи, милостыню, данную
658
бедному? Чтобы когда-нибудь Ты отдал ее, назначь мне время отдачи, определи срок получения. Когда и где отдам тебе этот долг? "Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей (…), и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов -- по левую", и "скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира". За что? За то, что "алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; (…) был наг, и вы одели Меня" (Мф. 25:31, 33-36). Почему же Ты, Господи, не упоминаешь о других путях, а только о милостыне? Я не сужу, - говорит, - грех, а жестокосердие; не сужу согрешивших, а непокаявшихся; осуждаю вас за жестокосердие, за то, что имея такое великое и действительное средство спасения - милостыню, которою изглаждаются все грехи, вы не воспользовались таким благодеянием. Не для того ты получил деньги, чтобы тратить на удовольствия, а для того, чтобы употреблять на милостыню. Разве они принадлежат тебе? Тебе вверено достояние бедных, хотя бы ты приобрел их от трудов праведных, хотя бы получил в наследство от отца. Если тебе по великому милосердию дано повеление давать из своего имущества, то не думай поэтому, что оно и твое, и не обращай чрезмерного человеколюбия в повод к неблагодарности. Разве Бог не мог отнять у тебя все? Но Он не делает этого, предоставляя в твою волю обнаруживать щедрость в отношении к нуждающимся. Почему же ты не даёшь? Не веришь, что получишь обратно? Но может ли это быть? Тот, кто дает и недающему, ужели не даст тем более после того, как получит? Не для того попустил тебе Бог иметь больше других, чтобы ты тратил на распутство, пьянство, сластолюбие, драгоценные одежды и другие предметы роскоши, а для того, чтобы раздавал нуждающимся. Если ты истратишь на себя что-нибудь сверх необходимо нужного, то дашь на том свете самый строгий отчет. Между тем я знаю, что многие дошли до такого озверения, что из-за маленького безпокойства отказывают в помощи голодающим беднякам, говоря им такого рода слова: со мной нет теперь слуги, я далеко от дома, никто из находящихся здесь неизвестен мне. Какая жестокость! Какое высокомерие! Если бы нужно было пройти даже десять верст, и тогда не следовало бы отказываться, потому что тем больше награда. В самом деле, когда ты даешь, ты получаешь награду только за подаяние; когда же ты еще и сам пойдешь, то тебе предстоит награда еще и за это. Так и патриарху Аврааму мы удивляемся главным образом потому, что имея триста восемнадцать домочадцев, он ни к кому из них не обратился с приказанием, а сам побежал в
659
стадо и взял тельца. Итак, не стыдись собственной своей рукой услужить бедному. Христос не стыдится простирать руку и брать подаяние чрез бедного, а тебе стыдно протянуть руку и дать денег? Разве же это не постыдно? Если одна чаша холодной воды доставляет царство небесное, то какой же, скажи мне, плод принесет тебе то, если ты сделаешь бедняка своим сочашником, участником трапезы, и упокоишь его? Итак, не будем стыдиться служения бедным, не будем отказываться собственными руками служить им, потому что наши руки освящаются чрез такое служение; и если от такого служения мы прострем их на молитву, то Бог, взирая на них, скорее умилостивляется и дает просимое. Дать деньги - дело довольно обычное; но самому оказать помощь нуждающимся и сделать это с усердием - для этого нужна великая и любомудрая душа. Если кто-нибудь помогает тебе в житейских делах, или оказывает содействие на суде, или в чем-либо другом подобном, то ты встречаешь и принимаешь его с полным радушием, и целуешь ему руки, и платишь деньги, и ухаживаешь за ним; а если видишь приходящего к тебе Христа, то медлишь и отказываешься послужить Ему? Если ты не как Христа принимаешь странника, то не принимай его; если же принимаешь как Христа, то не стыдись умыть ноги Христу. Пока еще продолжается торг, купим милостыню, или, вернее, - чрез милостыню купим спасение. Христа одеваешь ты, одевая бедного. Если чаша студеной воды заслуживает награду, то одежды и деньги, даваемые из милости, не заслуживают ли ее? Напротив, они заслуживают великой награды. Если там, где подаяние не сопряжено ни с какими расходами, таково признание заслуги, то какую же награду надлежит получить от праведного Судии там, где изобилие одежд, трата денег, и избыток других благ? Знаю, что такие и подобные наставления вы часто слыхали; но, о, если бы мы, многократно слыша добрый совет, хоть изредка выполняли его на деле. Ведь крайнее неразумие, когда человек, желая купить поле, ищет плодоносной земли, а когда вместо земли предлежит небо и есть возможность там приобрести место, остается на земле и обременяет себя связанными с ней трудами. Скажи мне, в самом деле, если бы кто-нибудь сказал тебе, что чрез год этот город будет разрушен, а другой город - нет, стал ли бы ты строить дом в городе, которому угрожает разрушение? Не будем, поэтому, и мы строить в этом мире, потому что он немного спустя разрушится и погибнет; да что я говорю: разрушится? Раньше его разрушения мы сами погибнем
660
и потерпим бедствия. Будем же лучше созидать нашу храмину на небесах, где нам не нужны ни зодчие, ни строители, и где такие храмины устрояют руки бедных, и мало того, доставляют еще и царство небесное, и дают дерзновение пред Богом. Таково превосходство милостыни. И подобно тому как, когда входит царица, никто из привратников не осмеливается спросить, кто она и откуда, а все с радостью принимают ее, так точно и милостыня безпрепятственно ставит творящих ее пред царским престолом, - потому что Бог любит ее, и она всегда стоит близ Его, и о даровании чего бы ни попросила, тотчас же получает. Сила милостыни так велика, что не только изглаждает грехи, но отгоняет и самую смерть. Но кто же, скажешь, из творивших милостыню оказался выше смерти? Все ведь, как мы видим, находятся под ее владычеством? Не волнуйся, а самым делом удостоверься, как сила милостыни победила власть смерти. Была, например, некая женщина Тавифа, которая давала себе труд ежедневно собирать богатство от милостыни. Она одевала, говорится, вдовиц и доставляла им всякое другое довольство. "Случилось в те дни, что она занемогла и умерла" (Деян. 9:37). Что же вдовицы, которые пользовались ее услугами, и тела которых она прикрывала? В нужное время они платят благодарностью своей благодетельнице. Став пред апостолом, они показывали ему одежды и платья, которые она делала вместе с ними, проливали слезы, и возбудили в нем сострадание. Что же Петр? "Преклонив", - говорится, - "колени, помолился, и, обратившись к телу, сказал: Тавифа! встань. И она открыла глаза свои и, увидев Петра, села. Он, подав ей руку, поднял ее, и, призвав (…) вдовиц" и предстоявших, "поставил ее перед ними живою" (ст. 40, 41). Видишь, какая награда за благотворение вдовицам? В самом деле, скажи мне, что в такой мере великого доставила она вдовицам, в какой они воздали ей награду? Подлинно, величина милостыни ценится не количеством даваемого, а усердием дающих. Действительно, много могут стопы святых, входящие в дом: они освящают самую землю, приносят сокровища неисчислимых благ, исцеляют телесные увечья, прекращают голод и приносят великое изобилие. Так стопы Илии, войдя в дом вдовицы, показали некоторый новый и дивный род благодеяния: сделали дом вдовицы пашней, и водонос - гумном (3 Цар. 17). Явился тогда некий новый род сеяния и жатвы. Как? Вдовица сеяла в уста праведника, и пожинала посеянное с великим изобилием из водоноса; сеяла пшеничную муку, и пожинала пшеничную муку. Она не имела нужды ни в волах, ни в ярме, ни в плуге,
661
ни в борозде; не нужно было ей ни дождя, ни погоды, ни серпа, ни гумна, ни снопов, ни ветра, отделяющего мякину от зерна, ни мельницы, размельчающей зерно, а в одно мгновение она нашла завершение всего этого в водоносе.
Вот каковы дары святых; вот что даруют стопы святых, вернее же сказать, даже гораздо больше того. И если бы не слишком пространна была моя речь, я перечислил бы много таких даров. Но как в том случае, когда их почитают, они приносят такие дары, так наоборот, когда относятся к ним с пренебрежением, они навлекают казнь и огнь неукротимый. Но то, скажешь, был Петр, то был Илия. Что ты говоришь, скажи мне? Пусть то были Петр и Илия: но разве они имели не ту же самую природу? Разве они не тем же путем, как и мы, явились в жизнь? Разве не одной и той же питались пищей? Разве не одними и теми же пользовались условиями? Разве некоторые из них не имели даже жен и детей? Разве иные не занимались житейскими ремеслами, а другие не дошли даже до самой глубины порока? Ты скажешь, что они получили великую благодать? Но если бы нам повелевалось воскрешать мертвых, отверзать очи слепым, очищать прокаженных, исцелять хромых, изгонять демонов и врачевать другие подобного рода недуги, то такое оправдание с нашей стороны еще было бы уместно; если же вопрос идет теперь о надлежащем образе жизни, о проявлении послушания и удалении от пороков, то какое отношение к этому может иметь такое оправдание? Ведь и Христос дает награды не тем, кто просто лишь творил чудеса, - а тем, кто исполнил Его повеления. "Приидите", - говорит, - "благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира", не за то, что вы совершали чудеса, а за то, что"алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня" (Мф. 25:34, 35). Если бы, следовательно, благодать ныне и упразднила чудеса, это нисколько не может повредить нам, но, с другой стороны, не может и оправдать нас, когда мы будем давать отчет в своих делах. Жизнь правая и без чудес получит венцы; а жизнь преступная и с чудесами не сможет избежать наказания. Итак, будем стараться о приобретении таких добродетелей, которые вместе с нашим собственным спасением могли бы приносить пользу и ближним. Такова милостыня. Отсюда получают свою силу и молитва, и пост, и всякая другая добродетель. Если, например, ты постишься, то без милостыни это даже и в пост не вменяется, а оказывается настолько же хуже пресыщения и пьянства, насколько жестокость
662
составляете более тяжкий порок, чем роскошь. Да что говорю я - пост? Хотя бы ты сохранял целомудрие, хотя бы пребывал девственником, ты останешься вне брачного чертога, если не имеешь милостыни. Между тем что может равняться с девством, которое даже и в новом завете не сделано обязательным законом ввиду его особенной высоты? Если же девственники извергаются вон, когда не имеют в надлежащем обилии милостыни, то кто же может получить прощение без нее? Никто, поистине никто; неимеющий ее должен непременно погибнуть. Если в житейских делах. никто не живет только сам для себя, а все - и ремесленник, и воин, и земледелец, и купец - все трудятся на общую пользу и благо ближнего, то гораздо более должно делать то же в делах духовных; в этом ведь и состоит главным образом жизнь; а кто живет только для себя одного, всех же других презирает, тот напрасно и существует, и даже не человек он, и не нашего рода. Итак, кто хочет стать богатым, пусть станет бедным, чтобы сделаться богатым; пусть тратит, чтобы получить; пусть расточает, чтобы собрать. Если это кажется странным и невероятным, то посмотри на сеющего и размысли, что и он не может иначе собрать большего, если не посеет того, что имеет, и не расточит готового запаса. Почему, в самом деле, ты не подаешь нуждающимся? Скажешь: у меня куча детей, и я желаю оставить их богатыми. Так зачем же ты делаешь их бедными? Если ты оставишь все им, то вверишь все свое богатство опять ненадежному хранилищу; если же оставишь им в качестве сонаследника и защитника Бога, то оставишь несметное сокровище. Если, следовательно, ты хочешь оставить детям большое богатство, то оставь попечение Божие. Тот, кто без всякой заслуги с твоей стороны и дал душу, и создал тело, и даровал жизнь, когда увидит проявленную тобою такую щедрость, как не отверзет им всякого богатства? Если Илия, напитанный небольшим количеством муки, когда увидел, что вдовица предпочла его своим детям, сделал ее жилище гумном и точилом, то подумай, какие щедроты обнаружит Владыка Илии? Если хочешь оставить детей богатыми, оставь им должником Бога. Если они получат деньги, то не будут даже и знать, куда их деть; а если ты сам наперед дашь их в заем Богу, то сокровище останется уже вне всякой опасности, и возвращение последует с большою скоростью. Бог бывает благодарен нам, и когда должен нам, и когда уплачивает, и благосклоннее взирает на своих заимодавцев, нежели на тех, кто ничего не дал
663
Ему взаймы; и кому особенно много должен, тех особенно и любит. Если, следовательно, желаешь иметь Его другом, сделай Его должником. Подлинно, не так радуется заимодавец, имея должников, как веселится Бог, имея заимодавцев; и кому Он ничего не должен, от тех и удаляется, а кому должен, к тем и приближается. Итак, зачем ты отдаешь деньги на хранение людям? Пред тобою стоит Христос, готовый принять и сохранить, и не только сохранить, но и умножить, и воздать тебе с великою лихвою. Из Его руки никто не похищает. И Он не только сохраняет их, но за это самое освобождает тебя и от всех опасностей. У людей бывает так, что принявшие клады считают, что делают нам одолжение, сохраняя взятое у нас; у Христа же наоборот: когда Он принимает их от тебя, то признает, что Он не оказал благодеяния, а сам получил. При том, принявши деньги на хранение, требует за это у тебя платы, тогда как Христос дает тебе за это даже награду. Для того Бог и велел тебе давать деньги другому, чтобы ты сам владел ими, потому что пока ты один только будешь иметь их, и сам не будешь владеть ими, а когда дашь другому, тогда и сам получишь. Подобно тому, как кто-нибудь дал бы деньги маленькому ребенку, чтобы он крепко держал их в руках, или даже слуге приказал крепко сторожить, чтобы желающему нельзя было похитить, так точно делает и Бог: дай их, говорит, нуждающемуся, чтобы кто-нибудь не похитил их у тебя, как, например, клеветник, или диавол, или вор, или напоследок смерть. Пока ты сам владеешь ими, ты владеешь ненадежно; а если дашь их Мне в лице бедных, то Я тщательно сохраню их тебе во всей целости. Я беру не заем, чтобы лишить тебя их, а чтобы умножить и тщательнее сохранить, чтобы сберечь их тебе на то время, когда никто не даст уже в долг, никто не пожалеет. Зачем ты, богатый, напрасно трудишься прятать в своих кладовых достояние бедных? Что ты негодуешь, когда они просят у тебя, как будто ты тратишь свою собственность? Они желают принадлежащего Отцу, а не твоего; желают того, что вверено тебе ради них, а не родившегося вместе с тобой. Отдай то, что ты получил, и стяжи прибыль из пользования; довольно для тебя, что ты поставлен давать, не получать. Зачем ты предаешь сокровище земле? Дай, говорит, в Мою руку. Ужели Владыка земли кажется тебе менее достойным доверия, чем земля? Я, скажешь, дал. Но не следует никогда переставать делать это; только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока
664
ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания. Итак, ни богатый пусть не величается тем, что много дает, ни бедный пусть не унывает, как будто мало давая, потому что последний часто дает больше первого. Многое и малое определяется не мерой подаяния, а размером имущества подающих. Кормя прихлебателей и льстецов, ты так радуешься, как будто расточаешь какие источники; а если увидишь бедняка, тотчас на тебя нападает страх бедности. Давай нуждающемуся, и не давай плясуну, чтобы вместе с твоими деньгами тебе не погубить и его душу, потому что ты являешься виновником его погибели через неуместную твою щедрость. Ведь если бы плясуны знали, что их занятие будет для них безвыгодно, они давно бы уже перестали заниматься этим. Слепой, которому оказано сострадание, может руководить в царство небесное; тот, который натыкается на стены и падает в ямы, делается путеводителем восхождения на небо. Когда ты делаешь не на показ людям, то хотя бы весь мир знал о твоих делах, никто не знает, потому что ты делал не с таким намерением. Не просто сказал Христос: не делайте пред людьми, но присовокупил: "с тем, чтобы они видели вас" (Мф. 6:1). О, сколь велико достоинство бедности! Она является личиной Бога; в бедности скрывается Бог; бедняк протягивает руку, а принимает Бог. Когда случится с тобою какое-нибудь горе, подай скорее милостыню; возблагодари за то, что оно случилось, и ты увидишь, какая найдет на тебя радость. Духовная прибыль, хотя бы и небольшая, столь велика, что покрывает всякую материальную потерю. А если не верите, испытайте, и увидите славу Божию. Но, о, легкомыслие, о, неблагодарность! Все время живем мы во грехах и пороках, а если когда-нибудь и сделаем маленькое доброе дело, то, как неблагодарные рабы, с торгашескою мелочностью исследуем и справляемся о воздаянии, есть ли какая-нибудь награда за это дело. Между тем награда бывает больше, если ты делаешь не руководясь надеждой на награды: нужно, ведь, все делать ради Христа, а не ради надежды на награду. В самом деле, если Бог, сотворивший нас вначале, без всякого с нашей стороны доброго дела, тотчас же даровал нам столько благ, то чего не дарует Он потерпевшим за Него и понесшим столько трудов и подвигов? Тогда как мы ради себя же самих с трудом решаемся пожертвовать даже ничтожным количеством золота, Он предал за нас даже Своего Сына. Ради дружбы с людьми мы часто бываем готовы даже подвергаться опасно-
665
стям, а ради человеколюбия Божия не жертвуем даже и деньгами? И как не постыдно, что Христос и душу предал за нас, и драгоценную кровь пролил ради нас, которые не были ни преданы Ему, ни праведны, а мы ради Него не проливаем даже и денег, и равнодушно смотрим на нагого и странника, который умер за нас? И кто избавит нас от будущего наказания? Если бы не Бог, а мы сами наказывали себя, то не произнесли ли бы мы обвинительного приговора над собою? Не осудили ли бы себя на гееенский огонь, оставляя томиться голодом Того, кто положил за нас душу свою? Да что говорить о деньгах? Если бы мы имели тысячи душ, не надлежало ли бы все их отдать за Него? Если бы кого-нибудь из нас вели на смерть, а затем предложено было, отдав все свое имущество, освободиться, то мы почли бы это счастием; между тем, когда мы ведемся в геенну, и можно, хотя бы отдав половину, освободиться, мы предпочитаем подвергнуться наказанию и безрассудно сохранить свое имущество, чтобы погубить свои блага? Но какое мы будем иметь оправдание, какое извинение, лишая себя и здешних, и тамошних благ, когда есть возможность безопасно воспользоваться и теми и другими? Если иные за мирское достоинство часто отдают все свои средства, за достоинство, которое должно остаться здесь, да и здесь даже не удерживается долгое время, - так как многие еще задолго до смерти лишаются связанной с этим достоинством власти, а другие из-за нее часто лишаются даже и самой жизни, и, тем не менее, зная это, делают ради нее все, - итак, если из-за этой власти столько делают, то что может быть несчастнее нас, когда ради достоинства вечно пребывающего и неотъемлемого мы не жертвуем даже и малым, и не даем того, что немного спустя должны невольно оставить здесь? Какое же безумие, когда можно добровольно отдать и взять с собою то, чего мы невольно будем лишены, не желать этого? На слуг, на мулов и лошадей мы надеваем золотые ожерелья, а на Владыку, когда Он ходит нагим, проводит ночи под открытым небом и протягивает руку за подаянием, не обращаем никакого внимания, а часто даже смотрим суровым взглядом. Что может быть хуже такого безумия? В самом деле, когда Бог посылает к нам бедных, повелевая дать им из принадлежащего Ему, а мы мало того, что не даем, еще и с надругательством прогоняем их, то подумай, каких громов, каких молний достоин наш поступок? Если бы твой слуга, которому ты приказал пойти к другому слуге, имеющему твои деньги, и взять у него, не только возвратился
666
с пустыми руками, но и подвергшись оскорблению; то чего бы ты не сделал оскорбившему? Какому не подверг бы его наказанию, как бы уже сам получивший оскорбление? Если же так бывает у людей, то насколько же более у Того, кто есть Владыка и людей, и всех тварей? Если ты не хочешь ничего дать просящему бедняку, то для чего еще поражаешь его душу укоризнами? Разве он подошел бы к тебе, если бы ожидал услышать их? Но он, скажешь, нахален, и пристает с криком. Что ты говоришь? Как часто бывает, что, когда стол уже готов, ты, позвав прислуживающего раба, если тот замешкается, из себя выходишь из-за маленькой только задержки, хотя отлично знаешь, что если и не тотчас, то немного спустя ты получишь удовольствие; и однако себя самого, когда ты приходишь в ярость из-за пустяка, ты не называешь безстыдным, а бедняка, который боится и трепещет из-за более важного (потому что весь страх у него не о замедлении, а о голоде), называешь наглым и безстыдным? Разве же это не крайнее безстыдство? Если ты, видя какую-нибудь ничтожную каплю, упавшую с потолка, зовешь и слуг, и мастеров, и шумишь на весь дом, то как же ты равнодушно смотришь на бедняка в лохмотьях, лежащего на соломе, в грязи, и терпящего всякий холод? Какой зверь не смягчился бы, видя такое бедственное положение? Кто так жесток и безчеловечен, чтобы не стать от этого кротким и сострадательным? Между тем есть люди, которые дошли до такой жестокости, что не только не жалеют, не плачут и не облегчают несчастий, а часто даже оскорбляют бедняков и говорят, что они терпят это заслуженно. Почему, скажи мне, они заслуживают этого? Потому ли, что они хотят питаться, а не голодать? Нет, говоришь, а потому, что они предаются праздности. А ты не ленишься, предаваясь удовольствиям? Не занимаешься часто делом, худшим всякого бездействия, грабя и притесняя других, предаваясь любостяжанию? Лучше было бы, если бы и ты предавался такой праздности, потому что так предаваться праздности гораздо лучше, чем заниматься любостяжанием и грабить. Итак, когда ты увидишь нищего и скажешь: изумляюсь, что юноша, и такой здоровый, ничего не имея, хочет питаться, оставаясь без дела,- скажи эти самые слова самому себе или, еще лучше, позволь нищему смело сказать их тебе: изумляюсь, что ты, будучи здоров, предаешься лености и не делаешь ничего из того, что повелел Бог. Ты порицаешь его за праздность, а он тебя еще и за дурные дела, за то, что ты грабишь, лихоимствуешь и разрушаешь домы других. Но он большей
667
частью лжет и обманывает? Но и за это он достоин сожаления, что впал в такую нужду, что даже и такого дела не стыдится. Между тем мы не только не жалеем его, а говорим еще вдобавок такие жестокие слова: не получил ли он и раз, и два? Что же? Разве не нужно уже опять питаться, если однажды напитался? Почему ты и своему собственному чреву не ставишь тех же законов и не говоришь ему: ты наполнилось вчера, сегодня не взыщи? Напротив, последнее ты переполняешь сверх меры, а тому отказываешь, когда он просит надлежащего. И как же ты сам, когда молишься, хочешь быть услышанным? Кто презирает находящегося в скорбях и не дает ему из собственных средств, как может желать получить что-либо из благ, не принадлежащих ему? Разве не достойно порицания то, что питая тунеядцев и льстецов, мы не считаем этого убытком, а если увидим подходящего бедняка, изнуряемого голодом и холодом, то не только презираем его, но и тотчас же набрасываемся с укорами? Почему, говорят, он не трудится, почему он питается, предаваясь праздности? А ты трудясь ли имеешь то, чем обладаешь? Не получивши ли в наследство от отца? А если даже и трудишься, неужели из-за этого упрекаешь другого? Но он обманщик. Что ты говоришь? Ради какого-нибудь куска хлеба или одежды называешь его обманщиком? Но он тотчас же, говоришь, продает полученное. А ты всеми своими средствами распоряжаешься хорошо? Да и неужели все бедствуют от праздности? Никто от кораблекрушения? Никто от судебных тяжб? Никто от воровства? Никто от болезни? Никто от смелых предприятий? Никто от других несчастных случайностей? Между тем едва только мы услышим, как кто-нибудь жалуется на такие несчастия, громко сетует и, всего лишенный, взирает на небо, - тотчас же называем его плутом, обманщиком, притворщиком. Не стыдно ли тебе называть кого-нибудь плутом? Уж не давай ничего, и не порицай бедняка. Но он имеет, скажешь, и притворяется только бедняком. Это твоя вина, не его; он знает, что подходит к людям жестоким, скорее к зверям, нежели к людям, и что, если даже будет говорить жалкие слова, никого не тронет; поэтому самому и вынуждается принимать на себя жалкий вид, чтобы тронуть состраданием твою душу. О, жестокость, о, безсердечие, о, безчеловечие! Если видим бедняка, подходящего с благородным видом, - это, говорим, обманщик, и подходит так, чтобы его считали человеком из знатного рода; а если видим нагого и одетого в лохмотья, и того охуждаем. О, безс-
668
тыдное зверство! Если хочешь, дай; если не хочешь, прогони. Зачем ты жалок и несчастен? Зачем ты и сам не жалеешь, и желающих того отвращаешь? Ведь когда кто-нибудь услышит от тебя, что этот обманщик, тот притворщик, то он не даст ни тому, ни другому. Но для чего, скажешь, они обнажают изувеченные члены? Из-за тебя; если бы мы были сострадательны, им не было бы нужды прибегать к таким средствам; если бы они с первого разу склоняли к милосердию, то не употребляли бы столько хитростей. Кто так жалок, чтобы иметь желание во всеуслышание жаловаться на свою судьбу вместе с обнаженной женой и детьми? Не хуже ли это всякой бедности? И так несчастные не только не находят с нашей стороны сострадания, но даже порицаются нами, как безстыдные. Ты, если грабишь, не безстыден; а тот, если умоляет о хлебе, безстыден? Всякому "просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся" (Мф. 5:42). Как не безсмысленно, что ты проводишь жизнь в чревоугодии и пресыщении, затягиваешь пиры до глубокой ночи и засыпаешь на мягкой постели, а на нагого, трепещущего и голодающего нищего не обращаешь никакого внимания? Да что я говорю о наготе и трепете, когда иные вынуждаются даже ослеплять своих детей в самом раннем возрасте, чтобы тронуть нашу безчувственность? Так как оставаясь зрячими и ходя нагими, они ни своим возрастом, ни несчастием не возбуждают сострадания у безсердечных, то к стольким бедствиям присоединяют новое, еще более тяжкое несчастие, чтобы избавиться от голода, находя более легким лишиться этого общего света и данного всем солнечного луча, нежели постоянно бороться с голодом и подвергаться самой жалкой смерти.
Подлинно, великая вещь - человек, и драгоценная - мужемилостивый. Милостыня бывает тогда, когда подается с усердием, со щедростью, когда ты думаешь, что не даешь, а получаешь, когда ты как бы получаешь благодеяние, когда ты как бы приобретаешь прибыль, а не теряешь; иначе это не было бы и благодеянием, потому что милующему другого нужно радоваться, а не роптать. В самом деле, не нелепо ли, если ты, освобождая другого от печали, сам предаешься печали? Если ты печалишься, что освободил другого от печали, то представляешь доказательство крайней жестокости и безсердечности; лучше уж не освобождать, чем освобождать таким образом. Да и что ты вообще печалишься, человек? Боишься, чтобы не уменьшилось у тебя золото? Если у тебя такое расположение, то и не давай вовсе. Если ты не веришь, что оно умно-
669
жится тебе на небесах, не подавай. Но ты ищешь воздаяния здесь? Для чего? Оставь милостыне быть милостыней, а не торговлей. Правда, многие и здесь получают воздаяние; однако получают не так, чтобы поэтому самому имели больше, чем не получившие. Те, которые здесь ищут и получают, уменьшают себе награду там. Итак, не будем говорить: такой-то порочен и недостоин благодеяния, такой-то презренный, такой-то отверженный. Смотри не на достоинство нуждающегося в помощи, а на одну только нужду. Хотя бы то был человек ничтожный, отверженный, презренный, Христос однако вменяет тебе награду так, как будто сам получит благодеяние через него. Петр и Иоанн вошли однажды в храм помолиться; и вот хромой от чрева матери его, которого носили, лежал при дверях храма, и, увидя их входящими, пристально смотрел на них, надеясь получить от них милостыню. Что же Петр? "Взгляни на нас", - говорит (Деян. 3:4); в самом внешнем виде ты имеешь достаточное доказательство бедности; не нужно ни слов, ни ответа; одеяние показывает тебе ничего не имущего. Что же? В этом ли все дело апостольства в отношении к нищему, чтобы не облегчить его бедноты, чтобы только сказать ему: золота и серебра нет у меня? Подожди немного, и ты увидишь большее богатство? "Серебра и золота", - говорит, - "нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи" (ст. 6). Видишь недостаток денег и богатство дарований? Посмотри далее и на его кротость. Не оскорбил, не укорил, не отверг он, как то часто делаем мы по отношению к обращающимся к нам, требуя от них объяснений, посылая на труд, порицая за то, что они спят. Разве этому научен ты, человек? Тебе не велено ни обвинять за праздность, ни порицать за нечестие, ни укорять за леность, а облегчать бедность, спасать в несчастии и простирать руку помощи лежащим. Итак, не любопытствуй о жизни и делах, собираясь дать милостыню; ведь это верх непристойности из-за какого-нибудь одного куска хлеба исследовать всю жизнь. Хотя бы просящий был убийцей, хотя бы разбойником, или кем бы то ни было, ужели он кажется тебе недостойным куска хлеба, или нескольких монет? Владыка твой заставляет солнце восходить над ним, а ты считаешь его недостойным даже ежедневной пищи? Или ты не знаешь, что и Авраам главным образом заслуживает особенного удивления за то, что, увидев пришедших к нему, и не зная, кто были они, поднялся и поспешил к ним навстречу, и, поклонившись им до земли, сказал: "Владыка! если я обрел
670
благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего" (Быт. 18:3)? Так и ты, не любопытствуй, потому что ты принимаешь ради Христа; а если станешь всегда с точностью разузнавать, то часто пройдешь мимо и достойного уваженья мужа, и погубишь награду, которую имел бы за это. И будем заботиться не о своих только по вере, об остальных не радея, но кого бы ни увидали в несчастии, ни о чем другом не будем любопытствовать; то, что он терпит бедствие, служит оправданием помощи. Право, не знаю, откуда укрепился этот обычай: если мы видим мирского человека в несчастии, не простираем руку помощи, и только к сидящим на горах оказываемся рачительны. Эллина ли, иудея ли, или кого другого увидишь в несчастии, должно благодетельствовать всем. Если ты ищешь одних только монахов, и только им одним хочешь благотворить, при чем и относительно их опять разузнаешь, достоин ли, праведен ли, творит ли чудеса, и без того не простираешь руки, то ты уничтожаешь пользу от милостыни; да и эту самую со временем опять погубишь. Если ты поднимаешь осла, когда видишь, что он задыхается, и не любопытствуешь, чей он, то гораздо более не следует любопытствовать о человеке, чей он. Он Божий, будет ли то эллин, или иудей; достаточно, что он нуждается в помощи. Если бы ты видел, что он обладает обильными средствами и пользуется славой, то справедливо мог бы говорить так; но если видишь, что он терпит бедствия, не говори, что он порочен и ленив, потому что это признак жестокости, безсердечия и величайшего высокомерия. Милостыня потому так и называется, чтобы мы подавали и достойным, и недостойным. Если мы будем разбирать и разузнавать недостойных, то и достойные, пожалуй, нелегко попадутся нам; а если будем подавать и недостойным, то несомненно и достойные, и равные со всеми ними попадут в наши руки. Если мы станем расследовать достоинство и быть строго взыскательными в отношении к нашим сорабам, то и Бог сделает с нами то же самое; и стараясь требовать отчета у сорабов, сами лишимся вышнего милосердия. Тому, кто показывает дружелюбие, нужно не отчета в жизни требовать, а облегчать бедность и восполнять нужду. Итак, когда ты увидишь нищего, не проходи мимо, а тотчас же подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы был на его месте; подумай о том, что он так же, как и ты, свободен, принадлежит к одному с тобою обществу, имеет все общее с тобою, и ты часто не равняешь его даже со своими собаками: тогда как те насыщаются, этот часто засыпает голодный, и
671
свободный становится для тебя презреннее твоих рабов. Но последние исполняют для тебя нужные дела, и хорошо служат тебе? Так я покажу тебе, что и тот служит тебе службу, и гораздо более важную, чем они: он окажет тебе помощь в день суда, и избавит тебя от огня. Что подобного могут сделать твои рабы? Когда умерла Тавифа, кто воскресил ее? Рабы ли, окружавшие ее, или бедные? А ты не хочешь поставить даже наравне с рабами свободного, который одним внешним видом должен был бы склонить тебя к милосердию? И как ты можешь просить Бога избавить тебя, когда ты будешь в опасности, если сам оставляешь без всякой помощи человека, ничем не согрешившего против тебя, когда он скорбит, стенает и томится голодом и холодом? Как Он оставит без наказания тебя, согрешившего против Него? "Кто затыкает ухо свое", - сказано, - "от вопля" нищего, прошения его не послушает Бог (Притч. 21:13). Итак, будем относиться к нашим сорабам так же, как мы желаем, чтобы относился к нам Бог. Милостыня есть более великая жертва, чем молитва, пост и многое другое, если только она бывает от праведных стяжаний и таковых же трудов, если чиста от всякого любостяжания, хищения и насилия. Такие приношения Бог принимает, другие же отвергает и ненавидит. Он не хочет, чтобы Его почитали насчет чужих несчастий, потому что такая жертва нечиста и непотребна, и скорее может раздражать, нежели умилостивлять Бога. Милостыня для того так и названа, чтобы мы миловали, а не мучили наших сорабов. А кто берет чужое и дает другому, тот оказывает не милость, а скорее подвергает наказанию, и учиняет немалую обиду. Кто желает быть богатым, имеет нужду в деньгах; кто не желает быть богатым, всегда остается в довольстве. Не богатым быть, а не желать богатеть, - вот в чем богатство. Есть, - скажу к примеру, - богач, который грабит все у всех, и есть богач, который отдает свое имущество бедным; один богатеет собирая, другой - расточая; один сеет землю, другой возделывает небо. Но насколько небо превосходнее земли, настолько и плодоносность последней скуднее первого. И вот что удивительно: с хищником бывает так, что его ненавидят не только обиженные им, но и не потерпевшие от него никакого зла, сочувствуя именно потерпевшим. Если же с ним случится несчастие, отовсюду несутся тысячи криков: злодей, нечестивец, распутный, и все нападают на него. С милостивым же человеком бывает так, что его любят не только те, которым он оказал сострадание, но и те, которым
672
не оказал, относя к себе самим благодеяние, оказанное первым. А если с ним случится какое-нибудь несчастие, то все молятся, чтобы Бог помиловал его, устроил ему все благополучно, чтобы у него всегда оставалось богатство. Видишь, как злоба и тех имеет своими врагами, которые не потерпели никакой обиды, а милосердие имеет своими приверженцами и тех, коим оно не было оказано? Прежде всего, поэтому, отстань от хищения, и тогда твори милостыню; удержи руки от любостяжания, и тогда простирай их на милостыню. Если же мы теми же самыми руками и раздеваем бедных, то, хотя бы мы подаянием взятого от них даже одели других, мы все равно не избежим наказания, потому что основа милосердия становится основой всякого греха. Лучше совсем не жалеть, чем так жалеть. Если Каин, принесши менее важное, прогневил Бога, то как может не прогневить тот, кто дает еще и чужое? Милостыня есть благороднейшее искусство, и заступница для совершающих ее, потому что она любезна Богу, если не безчестится нами; а она безчестится, когда мы творим ее насчет хищения чужого; если же она бывает чиста, то дает воссылающим ее великое дерзновение, и молится за навлекших на себя гнев Божий. Такова ее сила: она расторгает узы, разрешает тьму, угашает огонь, и делает творящих ее подобными Богу. "Будьте", - говорится, - "милосерды, как и Отец ваш" небесный "милосерд" (Лук. 6:36). Не упустим же удобного времени, какое представляет настоящая жизнь, но будем всеми силами заботиться о нашем спасении. Можно, ведь, можно и при последнем издыхании благоугодить Богу; можно заслужить похвалу и завещанием; не так, правда, как при жизни, но все же можно. Как же именно? Если ты вместе в число твоих наследников впишешь и Бога, если уделишь и Ему часть всего наследства. Ты не напитал Его при жизни? Так по крайней мере по смерти, когда ты уже не господин, удели Ему из твоих богатств. Конечно, более желательно и больше награда, если бы ты питал Его при жизни; но если ты не сделал Ему этого, то займи хоть второе место; если же колеблешься и это сделать, то подумай, что Отец его сделал тебя сонаследником ему, и отрешись от жестокосердия. В самом деле, какое получишь ты прощение, когда ты мало того, что не напитал Его при жизни, даже собираясь отойти к Нему, не хочешь дать Ему и малой частицы тех денег, над которыми ты уже не властен, а относишься к Нему до такой степени враждебно и неприязненно, что не уделяешь Ему даже чего-нибудь из ставшего для тебя безполезным? Не видишь ли,
673
сколько людей не удостоились далее и такой кончины, а внезапно были похищены смертью? Тебе же Бог дал возможность разъяснить и сказать своим близким относительно имущества, и распорядиться всем по дому. Какое же будешь иметь ты извинение, когда ты, получивши от Него даже и эту милость, не пользуешься благодеянием, и даже в силу необходимости не хочешь стать милосердым? Конечно, много лучшее дело и доставляющее великое дерзновение - облегчать бедного при жизни; но если ты не захотел сделать этого, то хоть умирая сделай что-нибудь доблестное: хоть это дело и не великой любви, но все же доброе дело. Хотя ты не будешь иметь первого места среди овец, но немаловажно и то, чтобы по крайней мере быть с ними, а не стать вместе с козлищами. Если же ты не сделаешь и этого, то какое слово оправдания после того избавит тебя от казни? Когда ты жил, ты прилеплялся к богатству как будто бы был безсмертным; теперь же, когда ты узнал, что смертен, по крайней мере теперь оставь такое заблуждение, и рассуди как смертный о своем имуществе. Хотя и тяжко, и полно ужаса то, что предстоит сказать, тем не менее необходимо сказать: сопричисли Владыку твоего вместе с рабами. Ты освобождаешь рабов? Освободи Христа от голода, нужды, темницы и наготы. Ты ужасаешься, слыша это? Следовательно, еще ужаснее, когда ты этого самого не делаешь. Вот и здесь такое слово заставило тебя оцепенеть; что же ты скажешь тогда, когда отойдешь туда, услышишь гораздо более того тяжкие слова, и увидишь нестерпимые мучения? К кому прибегнешь? Кого призовешь в качестве союзника и помощника? Авраама? Но он не услышит. Или отца, или деда? Но и из них никто, как бы ни был свят, не в силах будет отменить тот приговор. Но ты безчеловечен, жесток и безжалостен? Устыдись достоинства просящего. Но не пристыжает тебя это достоинство? Преклонись к несчастию. Но и несчастие не склоняет тебя к жалости? Дай в виду легкоисполнимости просьбы. Если же ни достоинство, ни крайняя нужда, ни легкость подаяния не могут убедить тебя, то дай нуждающемуся хоть ради величия обетованных благ. Какое же будет прощение тем, которые после стольких увещаний оставляют без помощи нуждающихся? Пусть слышат посвященные в таинства: Христос, когда нужно напитать тебя, не щадит и собственной плоти; когда нужно напоить, не щадит и крови; а ты не даешь даже хлеба и воды? И какое будешь иметь ты прощение, получая такие дары, и скупясь на вещи ничтожные? Ведь ты не уйдешь отсюда с деньгами, если не дашь их ради
674
Христа; не будешь безсмертным, если не умрешь ради Христа. Он требует от тебя того, что ты отдашь и без Его требования, потому что ты смертен; Он хочет; чтобы ты по своей воле сделал то, что ты должен сделать и по необходимости. Что тебе безусловно необходимо потерпеть, предпочти потерпеть ради Меня; пусть только будет такое намерение, и Я сочту за достаточное послушание. Может ли быть терпимо, что, тогда как Бог даже Сына своего предал за тебя, ты даже и хлеба не даешь Ему, преданному за тебя, закланному за тебя? Отец ради тебя не пощадил Сына, и при том Сына истинного; а ты презираешь даже томимого голодом, и при том когда ты должен тратить из Его же благ, и тратить ради себя самого. И что может быть хуже такого беззакония? Ради тебя Он предан, ради тебя заклан, ради тебя ходит алкая, чтобы ты, давая из Его же благ, сам получил пользу, и ты все-таки не даешь? Не оказываешься ли ты безчувственнее всяких камней, когда столько побуждений влечет тебя к милостыне, а ты упорствуешь в этой дьявольской жестокости? Если, говорит, ты не вознаграждаешь Меня за то, что я пострадал за тебя, то пожалей ради бедности; если не хочешь пожалеть ради бедности, будь сострадателен ради болезни, сжалься ради уз; если и это не делает тебя сострадательным, преклонись ради легкости просьбы: ведь Он не просит ничего, требующего больших издержек, а только хлеба, кровли и словесного утешения. Если же и после этого ты остаешься еще жестоким, то стань снисходительнее хотя бы ради царствия. Но тебе нет никакого дела и до него? Тогда имей хоть сострадание к самой природе, видя нагого, и вспомни о той наготе, которою обнажился Я ради тебя на кресте. Если же не хочешь вспомнить о ней, то вспомни хотя бы о той, которою обнажаюсь Я ради бедных. Не говорю: избавь Меня от бедности, не говорю: дай Мне богатство, а прошу только хлеба, одежды, и небольшого облегчения в голоде; если попаду в темницу, не заставлю разрешить и освободить от уз, а ищу только одного, - чтобы ты навестил заключенного ради тебя, и Я получу вполне достаточный дар любви. Я могу, конечно, и без этого увенчать тебя, но хочу быть еще и должником тебе, чтобы венец принес тебе некий плод и дерзновение. Вот почему, хотя Я и сам мог бы напитать Себя, Я хожу как нищий, и, стоя пред твоими дверями, простираю руку, желая быть напитанным тобою. И Я похваляюсь этим, чтобы в свое время прославить тебя пред лицом всей вселенной, и во всеуслышание объявить Моего питальца. Вы, когда питаетесь от кого-нибудь, стыдитесь этого и скры-
675
ваете; а Я, так как слишком люблю вас, объявляю о вашем деле с великими похвалами, хотя бы вы и молчали, и не стыжусь сказать, что вы одели Меня нагого, напитали голодного, а напротив даже похваляюсь этим, чтобы вы провозглашены были наследниками царства небесного. Итак, помышляя об этом, возлюбленные, будем усердно заботиться о спасении, чтобы достигнуть и вечных благ, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому славу во веки веков. Аминь.
Страница сгенерирована за 0.05 секунд !
© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.