Иоанн Златоуст, свт. Беседа 5, сказанная в храме святой Ирины, касательно усердия присутствующих и нерадения отсутствующих.

Беседа его же, сказанная в храме святой Ирины, касательно усердия присутствующих и нерадения отсутствующих, и относительно псалмопения; также о том, что для женщин природа нисколько не служить препятствием в стремлении к добродетели.

1. Как приятно чтение Писания - приятнее всякого луга, усладительнее сада, и особенно, когда с чтением соединяется разумение! Луг, красота цветов, зелень дерев, роза, плющ и мирт услаждают зрение, но, по прошествии немногих дней, вянут. А чтение Писания окружает дух стеною, очищает совесть, изгоняет низкие страсти, насаждает добродетель, делает помысл возвышенным, не допускает погружаться в неожиданные обстоятельства дел, ставит выше диавольских стрел, переселяет на самое небо, освобождает душу от уз тела, даёт легкие крылья, - всё хорошее, что кто бы ни назвал,

310

поселяет в душе слушателей. Потому я непрестанно и об отсутствующих скорблю, и ублажаю пришедших, - потому что вы собираете сокровище неистощимое, богатство неисчерпаемое и изобилие без зависти, и отойдёте домой, исполнившись мно­гой радости. Ничто не может доставить столько удовольствия, как чистая совесть; а совесть делается чистою, хотя бы она была отягчена безчисленными грехами, наслаждаясь непрестанным слушанием. Ничего она не прилагает к прежним прегрешениям, но истощает даже то, что есть, и весьма косную душу заставляет браться опять за то же самое дело.

Потому именно приглашаю вашу любовь постоянно об этом говорить отсутствующим, скорее: их привести к общей матери, и сделать участниками духовной прибыли, - потому что это общение доставляет не умаление какое - нибудь, но приумножение. Но, о, власть денег, очень многих из наших братий отлучающая от стада! Ведь ничто иное уводит их отсюда, как тяжкая та болезнь и иногда негасимая, печь; это - влады­чица, грубее всякой грубости, мучительнее зверя, свирепее демонов, - она кружит теперь на площади, владея своими пленными, давая тяжкие приказания и нимало не дозволяя вздохнуть от гибельных трудов. Но что они будут делать, когда придёт тот страшный день, то неподкупное решение и Судья неумытный, когда завесы небес совлекутся, и сонм ангелов снизойдёт с Судиёю, когда явится всё обнажённым и открытым? Ни красноречие ораторов, ни изобилие денег, ничто дру­гое не будет тогда в силах уничтожить правду. Когда не­подкупный и до ясности всё знающий поставит пред Своими глазами самые грехи, как бы начертанные на какой-либо картине, тогда не будет ни царя, ни простеца, ни бедного, ни богатого, ни мудрого, ни неученого, но снимутся все эти личины, и каждый выразит собою зрелище своих дел; невидно будет облечённого в диадему, ни одетого в пурпур; не будет несущегося на колеснице и с тысячью жезлодержцев, с шумом выступающих на площади, - всё это будет удалено, и каждый приведётся обнажённым, с залогом гибели или спасения от своих дел, - каковы окажутся дела каждого, такой понесёт приговор. Много для вас может быть блага, что слушаете эти слова с такою охотою; стон каждого и удар в чело показывают мне плод этих семян. Потому и скорблю об отсутствующих, что, будучи в состоянии насладиться таким попечением, они изобилуют ранами и постоянными стру­пами, и не знают даже, что болеют, - почему их и трудно сделать здоровыми. Кто с ними будет беседовать об этом? Со-

311

жительницы - жёны? Но у них одна забота - надоедать сожите­лям о золотых украшениях, одеждах и роскоши и хлопотах по дому. Рабы? Но как, если они не владеют сколько-ни­будь свободною речью и сами стараются об одном - об исполнении своей службы? Судьи? Но у них речь не о чем ином, как только об устроении общественных дел. Цари и носящие диадему? Но и у них весь труд, всё старание на счёт вла­сти, могущества и денег. Сами они с собою? Но как (смогут они) не имеющие когда вздохнуть от бремени дел, тратящие на это и ночь и день? Итак, чего не жалче имеющие на себе мно­жество ран, и не приходящие сюда, где они могут научиться тому, что, хотя у них и есть раны, возможно освободиться от них и получить здоровье? Итак, когда они позаботятся о своей душе? Желательно, чтобы постоянно приходящие в церковь, вкушающие духовного учения, и при таком попечении о них, были в силах превзойти и обуздать дурные пожелания и внима­тельно отнестись к деланию добродетели.

2. Но чтобы, непрестанно обвиняя тех, не лишить вас обычного, мы вот опять предложим вам привычную трапезу, и расскажем вам о пользе самого псалмопения. Вот какой-нибудь псалом соединил различные голоса, и поднялась одна созвучная песнь, все - юноши и старцы, богатые и бедные, жёны и мужья, рабы и свободные начали петь одну мелодию. Если музыкант, соединив с помощью строгого искусства различные струны, делает из многих (струн), остающихся мно­гими, одну, то что удивительного, если сила псалма и духовной песни делает то же самое? Не только именно нас присутствующих, но и скончавшегося она соединяет с живыми, потому что и он, этот блаженный пророк, пел псалом с нами, - хотя впрочем в царских дворцах так не бывает, но обле­ченный в диaдeмy сидит, а все, даже состоящие в самых больших достоинствах, предстоят молча. А здесь не так, но пророк говорит, и мы все отвечаем, и все вместе вторим; и нельзя здесь видеть ни раба, ни свободного, ни богатого и бедного, ни начальника и простого; всё это неравенство жизни изгнано прочь, и один хор составляется из всех, - здесь большая равноправность, и земля подражает небу. Столько бла­городства в церкви! И нельзя сказать, что господин славит со многим дерзновением, а раб принуждается к молчанию; или опять - богач пользуется речью, а бедный осуждается на безмолвие; или ещё - муж говорит с полною свободою, а жена стоит молча и безгласно. Все мы, наслаждаясь тою же самою равночестностию, возносим общую жертву, общее приношение; и

312

не имеет этот чего-нибудь больше, чем тот, ни тот больше чем этот, но все в той же самой чести, и различными язы­ками воссылается одна речь к Устроителю вселенной. Различие не в рабе и свободном, не в богатом и бедном, не в жене и муже, но в духе, в усердии и нерадении, в порочности и добродетели. Так я могу называть и бедного богатым, и богатого бедным, и мужа женою, и жену мужем, и мудрого простым, и простого мудрым, не сливая природу вещей, но вводя лучшее, всё упорядочивающее руководство. И как, ска­жешь, может быть муж женою, и как жена мужем? Не тогда, когда переменяется природа, но - воля. Когда я вижу мужа с золотыми украшениями, с румянами, завивающего волосы, душащегося благовонием, нежащегося в мягком опоясании одежд и в походке, думающего о роскоши, то как я могу назвать такого мужем, если он изменил благородство при­роды и перелаживает себя на манере женского пола? Если жену, делающую это, Павел не удостаивает считать даже ме­жду живыми, но устраняет из хора живущих, поставляет наряду с мертвыми, говоря: "…сластолюбивая заживо умерла" (1 Тим. 5:6), то как муж зачтётся в разряд мужей, делая то, что делая, жена даже жизнь губит? Не указывай ты мне на мужа по плащу, ни по поясу, ни по тому, что он важничает в своём доме, бывает страшен и грозен, но по любомудрию в духе, - когда он сдерживает свои страсти, когда превозмогает болезни души, когда властвует над домом внутри себя, - разумею дом в душе, - и не увлекается нелепыми помыслами; в этом более всего (обнаруживается) муж. А если он думает о пьянстве и похмелье, и день тратит и издерживает на разгул и безчинства, став от страсти мягче всякого воска, - как я могу назвать такого мужем, пленника, купленного раба, уступающего всем страстям, хрупкого, нежащегося, роскошествующего, отвергаемого всеми, не могущего даже встать для состязания? Или вы не знаете, что у нас борьба и состязание не с людьми нам сродными, но с невидимыми силами, полчищами демонов, по божественному Павлу: "…наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной" (Еф. 6:12)?

3. Это - более всего дело мужа. Итак, наряжающийся, но не юнеющий, румянящийся, но не мужающийся, - как он при­ступит к состязанию? Или как он может назваться мужем, будучи слабее, по состоянию, всякой жены? Потому же самому, как его я не могу назвать мужем, но слабее жены, так и жену, поступающую на подобие мужа - твёрже всякого мужа,

313

если с духовным оружием, одевшись в панцирь правды, возложив на себя шлем спасения, держа наготове щит веры, опоясавшись поясом истины, держа меч духа, она вступает в состязание, - в сиянии от оружия, мыслию будучи выше неба, разсеевая полчища демонов, разрушая власть диавола, пронзая страсти, производя, чаще военных, поражения, не людей, но нелепых помыслов. Жена и муж в телесном отношении раз­делены, ей определены ткацкий станок, веретено, корзинка (для работы), надзор за домом, пребывание во внутренних покоях и воспитание детей, а мужу - место суда, совещания, площадь, войны, битвы и состязания; но в борьбе за благочестие - общее ристалище, общая борьба; одинаково и жёны вооружаются, и не оставляют подвига, но также строятся в боевой порядок, вен­чаются, объявляются победительницами, получают за отличия награды, похвалы, венцы, и у них победные знаки блестящи, победы непрерывны и одна следует за другой.        

А чтобы вы не считали этих слов за хвастовство и за болтовню, но до ясности узнали, что жены бывают не только мужественнее мужей, а даже в отношении самого безстрастия достигают, так сказать, ангелов, - насколько возможно, - пусть будет приведена (в пример) жена по природе, силою же лю­бомудрия достигшая небес, мать маккавеев; увенчавшаяся дважды по семи раз, - та жена, которая выше какого угодно отличного воина, самого воинственного, самого мужественного, самого великодушного, выше настолько, насколько отстоят от земли своды небес. Воин, даже лучший, боится одного удара, того только, с которым связана кончина; а она стояла, как бы гора рудокопная, перенося в душе тяжкие скорби по каждом сыне за мучения, которые они принимали телом; и она была матерью, вдовою, достигшею преклонной старости, - а вы, ставшие отцами, и вы, перенесшие муки рождения детей, знаете, насколько это тягостнее всякого жала. И никакая острая стрела не причиняет раненым столь едкой боли, какою каждая из этих уязвляла её душу. Подумай, каково было смотреть, на каждом из детей, что одно тело делится на части железом и огнём, и устанавливаются длинные двойные бега; как она смотрела, как слушала, как воспринимала дым от тука их тел, видя, что на каждого из детей устремляются тысячи смертей. Но она стояла, как бы скала неподвижная, непоколе­бимая волнами, и обращающая волны в пену, - как железо, как сталь; вернее, что бы ни сказал, - я не в состоянии дать достойное название крепости этой жены. Итак, назовём ли эту жену мужем вполне, - но не выше ли, с большим преизбыт-

314

ком, она даже самых мужей? Что же, когда увидишь другую, молодую, с нежным телом, проводящую ночи без сна, дни без пищи, подавляющую желание чрева, повергающую любовь к деньгам, умерщвляющую тело, распинающую на кресте свою плоть, считающую настоящее за ничто, ходящую по земле и до­сягающую до самых сводов, (неба), попирающую власть, пре­небрегающую славою, презирающую знатность, одетую вместо тонкого покрывала во вретище, опоясанную цепью, подстилаю­щую себе золу, пользующуюся как постелью землею и не тре­бующую больше, ничего, запершуюся в тесной комнатке, беседующую с пророками, пользующуюся жизнью, исполненною забот о смерти, раньше смерти умершую, истаевающую от го­лода, бдения и грязи, пренебрегающую очарованием настоящей жизни более, чем гниющими листьями, - эту назовешь ли женою, скажи мне? Но, выделив даже её из ряда мужей, не по­ставишь ли в сонм ангелов за то, что, при женской природе, она выражает собою столько любомудрия?

4. И кто будет возражать на это? Никто. Послушай, каковы были также жены при апостолах; послушай Павла, говорящего в послании к Римлянам: "Представляю вам Фиву, сестру нашу, диакониссу церкви Кенхрейской. …Ибо и она была помощницею многим и мне самому" (Рим. 16:1,2). Что ты говоришь, Павел? Жена сделалась твоею заступницею, - и ты, говоря так, не сты­дишься и не краснеешь? Не стыжусь, говорит, но даже величаюсь; и Владыка мой не постыдился иметь матерью жену; а заступницею моею сделалась не, потому, что была просто женою, но потому, что любомудра и красуется, благоговением. И как она сделалась заступницею Павла? В чем в самом деле нуждался Павел, обходящий вселенную, напрасно облечённый в тело, попиравший нужды природы, прогоняющий демонов, исцеляющий своею одеждою от болезни, голоса и тени которого трепетал демон, который как ангел почитался верующими, которого уважали даже звери, которого боялось море и, задержав на сутки, не потопило, гражданин рая, восхищён­ный до третьего неба, общник Божий в тайнах, потрудившийся больше всех апостолов, сосуд избрания, друг невесты -Церкви, проповедник для язычников, обошедший землю и море, поставивший всюду знаки собственного мужества, борющийся постоянно с голодом и жаждою, сражающийся с наготою и холодом, и говорящий: "Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу…" (1 Кор. 4:11), ставший мёртвым для миpa, думающий, что мир мёртв, гражданин небес, исступлённый любитель Христа, более горячий чем огонь, более крепкий

315

чем железо, более твердый чем сталь, - он не стыдится, го­воря о жене: "…она была помощницею многим и мне самому"? И не только говорит, но и пишет, - и не просто лишь пишет, но писал это даже в послании к столь великому римскому на­роду, надменному и гордому внешними достоинствами, - не только к нему писал, но желал даже, чтобы это сделалось очевидным для последующих затем поколений. Ведь если бы он не желал, то не поместил бы этого в послании; а теперь, желая, чтобы это дело было передано постоянной памяти, он даже называет по имени жену, побуждает всех к помощи ей, называет её своею заступницею, и не стыдится, и не краснеет. Вот что значит - любомудрая душа даже в женском теле. Говорю же об этом, чтобы жена не выставляла как предлога, говоря, что я не достигла полной меры благоговения, так как я жена. Та вот и жена, а природа её не стала препятствием, но она удостоилась стать заступницей Павла, - и всюду во вселенной провозглашается. Как она стала его за­ступницей? Может быть исторгла его из опасностей? Она сидела подле связанного, утешала бывшего в оковах, доста­вляла облегчение в необходимых потребностях, отстраняла злоумышляющих, предавала самою себя на смерть, чтобы исторг­нуть святого из приключающихся несчастий.

Потому именно, он прославляет и ту, которая после неё, говоря так: "Приветствуйте Прискиллу и Акилу…" (Рим. 16:3). Смотри и здесь опять блистательную жену; одно содружество, но жена ставится впереди мужа, потому что не сказал: Акиллу и Прискиллу, но: Прискиллу и Акиллу. А кто они были? По ремеслу, делатели палаток, стоящие в мастерской; но ни ремесло, ни бедность не стали препятствием, - миновав весь город, он, блаженный, останавливался именно в этом домике. Для чего и почему? Не потому, что в нём были колонны, не потому, что плиты и пол, расцвеченный камнями, не потому, что золотой потолок, не потому, что толпы рабов, не потому, что свита из евнухов, но потому особенно, что домик свободен был от всего этого, поэтому-то муж и жена, собирая правдою плод труда, сделали свой дом церковью, - не хищничая, ни корыстолюбствуя, но пользуясь служением тела для необходимого пропитания. В особенности поэтому Павел считал это жилище удобным для остановки. И чтобы ты знал, что похвалив добродетель их души, он там оставался, выслушай следующее затем. "Которые голову свою полагали за мою душу", - говорит, - "которых не я один благодарю, но и все церкви из язычников…" (ст. 4). Видишь ли, что ни женская природа, ни ремесло, ни бедность не препятствуют

316

подвигу добродетели? Видишь ли, что гостеприимные жена и муж угощают апостола не трапезою только, но даже кровью? В самом деле, если даже они не были убиты, то всё же они исполнили, что было в их власти, и, оставаясь в живых, сделались мучениками, и частыми мучениками, всегда готовыми быть убитыми за Павла. Не сказал он: которые истратили деньги, которые отворили свой дом, - но, что было больше всего, выдвигает на сцену убиение, заклание, с целью сказать, что "они пожелали даже быть усечёнными за меня". Пусть слушают нынешние богачи, с трудом уделяющие обол для святых; те даже свою кровь отдавали, и полагали самую жизнь, чтобы спа­сти святого и послужить; а нынешние не могли бы легко по­жертвовать в пользу нуждающихся даже самую малую часть своего имущества; Прискилла же и Акилла отдали и деньги, и тела, и самую жизнь. Видишь ли, насколько жена любомудра, насколько также и муж, живущий даже в бедности и ремеслом? Этим именно мы поревнуем, этим будем подражать, и, презрев настоящее, отдадим всё за то, что угодно Богу, чтобы и нам достигнуть будущих благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.