Бердяев Н.А. Вл. Соловьев и мы

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

 БЕРДЯЕВ Н. А.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ И МЫ

Книга К. В. Мочульского *) по новому обращает нас к ВЛ. Соловьеву и побуждает подвести итоги нашему отношению к нему. О Вл. Соловьеве много писали. Для оценки философии Вл. Соловьева наиболее капитальной является двухтомная работа кн. Е. Н. Трубецкого «Миросозерцание Вл. Соловьева». Но замысел книги К. Мочульского нов в литературе о Вл. Соловьеве. Его интересует прежде всего личность философа, он пытается разгадать ее тайну. К. Мочульский не рассматривает отвлеченно философские, богословские, социальные идеи Вл. Соловьева, он их связывает с его духовной биографией, с его духовным опытом. Поэтому книга эта читается с захватывающим интересом. В ней много нового о Вл. Соловьеве, использованы мало известные письма, делаются более ясными различные периоды в его творческом пути Вл. Соловьев принадлежит к самым зага-

*) К. Мочульский. Владимир Соловьев. Жизнь и учение. YMCAPress. Париж, 1936.

359

дочным личностям в истории русской мысли и литературы. Он не раскрывает себя в своих произведениях, как раскрывает себя во всех своих противоречиях, напр., Достоевский, он на оборот скрывает себя. Стихи много дают для его понимания, но и в них он прикрывает себя шутливой формой. Шутовство, переходящее в кощунство, к которому имел жуткую склонность Вл. Соловьев, может быть обясняется желанием себя скрыть, стыдливым охранением святого святых своей души.  За Соловьевым дневным всегда чувствуется Соловьев ночной. К. Мочульский много дает для разгадывания тайны этой почти легендарной личности. Но вряд ли тайна будет когда-нибудь окончательно разгадана. Бесспорно личность Вл. Соловьева значительнее его книг. Он не был вкорененным в землю, массивным человеком, как Л. Толстой. Это был странник, человек безбытный, отвлеченный, воздушный. Внешне он имел много друзей, в том числе двух будущих обер-прокуроров Св. Синода, со многими был на ты, он был общительным человеком, но внутренне он был страшно одинок и ни с кем не был близок. Он принадлежал к людям, которые плохо видят людей и окружающую обстановку. И он вероятно боялся реальности, боялся встречи лицом к лицу с действительностью. Вл. Соловьев был необыкновенно добрым человеком, очень жалостливым, он отдавал последнее, что может быть недостаточно подчеркнуто К. Мочульским. Но это была как бы безразличная доброта, в ней было мало теплоты, мало личного отношения. И это связано с типом соловьевского эротизма, с его платонизмом. Тема о Вл. Соловьеве мне представляется прежде всего темой о платонизме, как жизненном пути. К. Мочульский хочет понять и личность Вл. Соловьева и его учение из его мистической эротики, как основного опыта жизни. В этом своеобразие и значение книги. К. Мочульский исходит из предположения о подлинности мистического опыта мыслителя. У Вл. Соловьева, как и всякого значительного мыслителя, была своя первичная целостная интуиция, из которой обясняется все его Миросозерцание. То была интуиция конкретного всеединства, связанная с встречей с Софией, Вечной Женственностью Божией. К. Мочульский хочет верить, что  этот опыт встречи с Софией действительно был. Мне представляется этот вопрос сложным. Конечно, у Вл. Соловьева был подлинный опыт, скрытый за его слишком рациональными и схематическими философско-богословскими построениями. У него было подлинное видение красоты всеединства. Но это не значить, что у него была встреча самой Софией, это не значить даже, что София в соловьевском смысле существует. Соловьев объективировал и гипостазировал то, что раскрывалось в     субъективности его собственного существования. Весь платоновский мир идей на этом основан. Подлинной была именно субъективность, именно она реальна. Объективация же этой субективности легко создает иллюзии соз-

369

нания. Вл. Соловьев всю жизнь жаждал преображения космоса в красоте и жажда его была праведна. Но встреча с этой красотой, принимавшей образ женщины, была иллюзорна, как иллюзорны были встречи А. Блока с Прекрасной Дамой. С этим связана трагедия жизни Вл. Соловьева. У него была эротическая натура, но эротичность его была платонистической: этим очень многое объясняется. Но в природе Вл. Соловьева был и совсем другой элемент, полярно противоположный и не менее сильный, элемент моральный. В книге К. Мочульского недостаточно подчеркнут этот моральный пафос Вл. Соловьева, которым определяется его критика исторического христианства, его обличения национализма, его требования, чтобы заветы Христа были осуществлены в социальной жизни. Христианская политика Вл. Соловьева как раз совсем не эротична, она этична. Очень интересно это совмещение в нем противоположностей. Все «левые» уклоны Вл. Соловьева имели этический характер. С этим связан и соловьевский гуманизм. Он быль типичным христианским гуманистом. Он был также русским романтиком может быть    подлинным романтиком в истории русской мысли. С романтизмом связана его боязнь действительности, его уход в отвлеченную мысль и в мечту.

К. Мочульский отлично показывает, как из первоначальной соловьевской интуиции всеединства, которая есть также интуиция Софии, раскрывается вся система религиозной философии. Отсюда объясняются и слабые стороны системы, от которой Вл. Соловьев отходит под конец жизни, — монизм, эволюционизм, оптимизм, утопизм, слабое чувство зла, недостаточное понимание проблемы личности и свободы. Философия Вл. Соловьева находится в линии Платона и Шеллинга. Это система мистического рационализма пли рационалистического мистицизма. Нам сейчас наиболее чужда манера философствовать Вл. Соловьева, Это есть схематический интеллектуальный конструктивизм, то, от чего так предостерегает современная феноменология. Схема соловьевской теократии есть умственная конструкция. Создание такой теократической системы совсем не означает проникновения в действующие в истории реальные силы Вл. Соловьев верил, что умственный синтез может возродить общество. Теократическая система есть бесспорно самая слабая сторона соловьевской религиозной философии и он сам ее под конец жизни разрушил. Крах теократической утопии есть может быть самое значительное событие в умственной и духовной жизни Вл. Соловьева. Самым же сильным и сохранившим свое значение и до ныне является его учение о Богочеловечестве. В этом учении он интегрировал христианству универсальный гуманизм признал значение человеческой стороны христианского откровения и подвергая критике монофизитскую тенденцию в историческом христианстве. Но неудовлетворительность его философской антропологии и его исконный платонизм не дают возможности обосно-

370

вать творческую активность человека. Вл. Соловьев главный основоположник платонистической традиции в русской религиозной философии, с ним связаны ее софиологическая тенденция. В западной мысли ему ближе всего германская свободная христианская теософия, особенно Шеллинг последнего периода и Фр. Баадер. Религиозная философия Вл. Соловьева не может быть названа персоналистической, хотя он нередко говорит о принципе личности и опровергает элементарные заблуждения пантеизма. Но проблема Бога и проблема человека, как проблемы личности, у него подавлена проблемой идеального космоса, предвечной женственности Божьей. С этим связано сравнительно слабое чувство евангельского образа Христа. Эти особенности Вл. Соловьева отпечатлелись на русском духовном ренессансе начала XX века. Ему свойственна была положительная проблематика Вл. Соловьева, но вместе с тем в нем недостаточно было сознано вечное значение принципа личности.

Стал ли Вл. Соловьев католиком? На этом настаивают сами католики, напр., д‘Эрбини в своей книге о Вл. Соловьеве К. Мочульский совершенно справедливо утверждает, что Вл. Соловьев стоял на сверх конфессиональной точке зрения, да и вообще быль мало церковным человеком. Он исповедовал религию Св. Духа, как в сущности и все наиболее замечательные русские религиозные мыслители. Вл. Соловьев быль вероятно единственный сторонник соединения церквей, а не присоединения православной церкви к католической или каталичической церкви к православной. Соединение церквей для него означало выявление подлинно вселенской сверх конфессиональной церкви. Он хотел стать католиком, оставаясь православным. Это была одна из основных тем его жизни. Поэтому неверно ставить вопрос о том, был ли Вл. Соловьев православным или католиком, он не был ни православным, ни католиком, или и тем и другим. Ничего не доказывает, что он принял католичество у русского католического священника Толстого и что перед смертью он исповедовался и приобщался у православного священника. К. Мочульский это как будто отлично понимает, но вместе с тем он хочет доказать, что Вл. Соловьев не перешел в католичество и остался православным, Тут есть противоречие. Лучше было бы совсем возвыситься над католической или православной апологией. Интересно, что Вл. Соловьев, несмотря на свои католические симпатии, плохо знал католичество внутренне, католическую духовность. Для осуществления своей теократической утопии он хотел соединить русского царя с римским первосвященником. Этот нелепый пробег совсем не стоял высоте экуменической темы, которая мучила всю жизнь Вл. Соловьева и в которой он остается нам очень близким.

Самая оригинальная и самая сильная сторона книги К. Мочульского это его попытка связать всю умственную и духовную жизнь Вл. Соловьева с его своеобразным эротическим опытом. Пер-

371

вичная интуиция Вл. Соловьева была интуицией эротической. «Эротическое» не следует смешивать с «сексуальным». Эрос принадлежит царству платонизма. У Вл. Соловьева был сильный аскетический элемент в природе. Его эротизм был трагедией платонизма. В этом вся значительность жизненной судьбы Вл. Соловьева. Он был влюбленный философ. Но эрос есть порождение не только богатства и избытка, но также бедности и недостатка. И Вл. Соловьев всю жизнь быль в этом смысле бедным, испытывал нужду. Он искал восполнения. Богатым он был не в своем эротизме, а в своей доброте и милосердии. Платонический эротизм безысходен, потому что он направлен не на конкретное существо, не на человеческую личность, не на живую женщину с неповторимым лицом, а на высшую идею, на высшее благо, на красоту, на вечную женственность Божью. Вл. Соловьев был влюблен в Софию, в преображенный в красоте космос. Конкретные же женщины, Хитрова, Мартынова, особа встреченная в поезде, были случайно и иллюзорно связаны с Софией, которой искал Соловьев. Поэтому женщины, которых встречал на своем пути Вл. Соловьев и в которых влюблялся, всегда приносили лишь разочарование. София не могла воплотиться в женщине, в конкретном человеческом существе. Полюбить же конкретное человеческое существо Вл. Соловьев не мог, в этом трагедия платонизма. Особенно трагична его встреча с Анной Шмидт, уже под конец жизни А. Шмидт была, конечно, самой замечательной, самой одаренной женщиной на соловьевском пути. У Анны Шмидт было безумие, испугавшее Соловьева, — она считала Соловьева Христом, а себя церковью. Но ее мистическая книга изумительна, она напоминает великие творения мистической литературы. И вот что произошло с Вл. Соловьевым. Он всю жизнь верил, что Вечная Женственность прекрасна, что она воплощается в образе женской красоты И вот София—Анна Шмидт оказалась уродливой, отталкивающей, лишенной всякой женской прелести. Это подрывало веру Вл. Соловьева в Софию. Он начал сознавать, в какой степени он жил в иллюзиях, в обманных образах. К. Мочульский справедливо считает статью Вл. Соловьева «Смысл любви» самым  замечательным из всего написанного Вл. Соловьевым. В «Смысле любви» Вл. Соловьев быть может впервые в истории христианской мысли связывает проблему любви, любви эротической, с личностью, с полнотой и вечностью личности. Но это как раз глубоко противоположно безличному, платоническому эротизму. «Смысл любви» не имеет прямой связи с соловьевской софиологией и даже опровергает ее.

«Повесть об антихристе» означала крах иллюзий Вл. Соловьева, всех обманных образов и прежде всего обманного образа теократии. Миросозерцание Вл. Соловьева делается исключительно эсхатологическим. Он более не верит в дело истории. История кончилась и начинается сверхисторическая, апокалиптическая

372

эпоха. К. Мочульский прекрасно описывает драму Вл. Соловьева, его восстание под конец жизни против самого себя. Но он придает слишком большое значение последнему периоду Соловьева, слишком абсолютизирует то, что пережито было Соловьевым, он по-видимому более всего сочувствует периоду «Повести об антихристе». Но думается, что одинаково неверен и оптимизм Соловьева, строившего утопию всемирной теократии, и его крайний исторический пессимизм, когда он отдавал Мир во власть антихриста. Пассивная апокалиптичность, ожидающая конца, есть ложное направление сознания. Этому нужно противопоставить активную апокалиптичность Н. Федорова. Вл. Соловьев был натурой профетической и он сознавал свое профетическое служение. Он многое прозревал. Но он объективировал и свою субъективность, связанную с оптимистической обращенностью к Софии и к теократии, и свою субъективность, связанную с обращенностью к концу, свою личную эсхатологию. В частности нужно сказать, что полемика Вл. Соловьева с Л. Толстым, иногда скрытая, не заслуживает никакого сочувствия, он был несправедлив к Толстому. Мы очень многим обязаны Вл. Соловьеву, его проблематика вдохновляла последующую мысль. Но между нами и Вл. Соловьевым лежит опыт, которого он не знал. Мы пережили Маркса, Ницше, две революции и для нас уже невозможны многие иллюзии Соловьева. Но он остается одним из самых изумительных, самых значительных русских людей. Книга К. Мочульского много дает для его понимания и для почитания его памяти.

Николай Бердяев.

373