Кирилл (Гундяев), патр. Слово на открытии научно-богословской конференции «Богословское наследие митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима», посвященной 80-летию со дня рождения владыки,12. 10. 2009

СЛОВО НА ОТКРЫТИИ НАУЧНО-БОГОСЛОВСКОЙ
КОНФЕРЕНЦИИ «БОГОСЛОВСКОЕ НАСЛЕДИЕ
МИТРОПОЛИТА ЛЕНИНГРАДСКОГО И НОВГОРОДСКОГО
НИКОДИМА», ПОСВЯЩЕННОЙ 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ
РОЖДЕНИЯ ВЛАДЫКИ

12. 10. 2009

Я хотел бы сердечно поблагодарить Вас, владыка митрополит Владимир¹, и Вас, владыка ректор², за организацию этой конференции, за ее подготовку.

Меня глубоко тронул видеофильм о митрополите Никодиме, который мы только что видели. Конечно, за десять с небольшим минут невозможно много сказать о такой личности, как владыка Никодим, но авторы фильма прикоснулись к очень важным сторонам его жизни и сумели передать ту атмосферу, которая существовала вокруг. Хотя есть, конечно, нечто, что нам, хорошо знавшим владыку, трудно принять. Ну, например, его голос, искаженный почти до неузнаваемости. Он служил иначе, величественно, очень красиво, не было пронзительных интонаций, но, видимо, таков был тогда уровень звукозаписи.

Я хотел бы несколько слов сказать о владыке, хотя многое уже было сказано год назад, когда мы вспоминали 30-летие со дня его кончины. Сегодня я хочу остановиться на двух или трех моментах, которые мне кажутся очень важными для понимания его личности.

Человек — это социальное существо, среда оказывает на нас колоссальное давление. Мы даже до конца не представляем и не отдаем себе

¹ Митр. Санкт-Петербургский и Ладожский (ныне на покое).

² Еп. Гатчинский (ныне архиеп. Петергофский) Амвросий.

284

отчета в том, насколько наши мысли, поступки детерминированы этим влиянием. Когда человек вписывается в среду обитания, то чаще всего он испытывает состояние комфорта, потому что не требуется много сил на преодоление внешних обстоятельств. Это все равно как плыть на реке по течению, — чем быстрее течение, тем проще плыть. Можно отключить двигатель, убрать парус, — сама река несет вас.

Что же касается России в XX веке, то у исторического потока, в который попала страна, было очень мощное течение, и движение против него оказывалось совершенно нереальным. Может быть, оно было таким сильным и монолитным, потому что все те, кто пытался развернуться, этим течением уничтожались.

К тому времени, когда владыка митрополит вышел на свое служение, все уже было отлажено, в том числе и в церковно-государственных отношениях. Всякая попытка церковной автономии по отношению к власти жестоко пресекалась. Никакой самостоятельной позиции не было даже в мелочах. Все решали светские люди (одного из них мы видели сегодня на экране), которые определяли, кому быть, а кому не быть архиереем, что и как говорить священнослужителям. Измученное гонениями и страданиями русское духовенство в послевоенные годы, получив хоть какое-то минимальное право и возможность служить Богу, совершать Евхаристию, крестить детей, отпевать покойников, не то что смирилось, но приняло то, чем жила страна. Течение было быстрым, и Церковь, оказавшись в нем, двигалась вместе со всеми. Люди благодарили Бога за то, что больше нет гонений, что не расстреливают духовенство. Храмы закрывались, но с этим приходилось мириться как с неизбежным злом.

Стереотипы — это очень большая сила. Человек начинает мыслить узко, особенно когда он воспитывается в системе, продуцирующей эти стереотипы. И многие церковные люди думали: ничего сделать невозможно, слава Богу, что Церковь хоть как-то существует... Никогда не забуду одного очень благочестивого ленинградского священника, который был дружен с моим отцом. Когда он узнал, что я собираюсь идти в семинарию, то стал чистосердечно меня отговаривать. Главный аргумент был следующим: даже на нашу жизнь не хватит этого служения, все закончится гораздо раньше. Не обрекай себя на что-то плохое в жизни. Это был глубоко верующий человек, пастырь, которого любили люди. Движение в общем потоке формировало мышление.

285

Но владыка Никодим был тем человеком, который позволил себе развернуться против течения. Только великим людям дана возможность посмотреть на ситуацию с иной точки зрения. Все привыкли и смотрели изнутри этого потока. А владыка Никодим увидел это движение с другой стороны. Он понял, что требовалось Церкви для того, чтобы изменить ситуацию. Он знал, что Церковь не может из этого потока вырваться, но обрести некую внутреннюю автономию, защитить в первую очередь кадровую политику от грубого вмешательства власти необходимо. И тогда он начал действовать. Владыка рассказывал нам, близким людям, что, еще будучи молодым иеромонахом в Ярославской епархии, он смело общался с представителями власти, с уполномоченным по делам религии и пытался доказать чиновникам, что он не изгой общества и не меньший патриот, чем они. Он родился в советское время в обычной семье, у него не было родственников за границей, не было связи с дореволюционными эксплуататорскими классами. Он был советским человеком и настаивал на своем праве в диалоге с официальными лицами ставить себя на равный уровень с ними, а не говорить как униженный, напуганный человек, боящийся каждого грозного взгляда. Он старался общаться с властью на равных. Власть к этому не была приучена, все отношения с Церковью сводились к следующему: любое указание — закон. А тут появился молодой, энергичный человек, которого нельзя ни в чем обвинить или заподозрить, и он действует изнутри потока. Для этого ему должны были доверять, и владыка осуществлял филигранную дипломатическую работу. Никогда не поступаясь истиной и не идя против правды, он умел говорить таким языком, который убеждал власть в том, что перед ними не враг. В противном случае его бы просто не существовало как митрополита, тем более Ленинградского и Новгородского.

Что же удалось сделать владыке? Есть такое понятие, я его очень не люблю, но оно вошло в нашу историческую науку, — «сергианство». Само по себе это понятие с личностью патриарха Сергия прямо не связано, это то состояние, которое Церковь переживала в уже более позднюю эпоху, когда было сломлено всякое сопротивление. Суть этого явления заключалась в том, что все, включая и кадровую политику Православной Церкви, определяла власть. Владыка был первым человеком, который изнутри системы начал эту схему отношений Церкви и государства разрушать. У него был реальный диалог с властью,

286

способность переубеждать, и в результате официальное мнение менялось. Ничем иным нельзя было объяснить многие архиерейские хиротонии, привлечение к служению молодых, образованных людей с новым взглядом на жизнь. Не всегда владыка побеждал. Но все же счет был в его пользу.

Я могу назвать конкретные имена людей, которые, наверное, никогда не стали бы архиереями, если бы не владыка Никодим. В первую очередь это Святейший Патриарх Алексий II. Никому не известный священник в маленьком провинциальном эстонском городе Йыхви, родившийся в буржуазной Эстонии со всеми вытекающими из этого последствиями. Владыка увидел его, случайно посетив город Йыхви, и очень скоро этот священник стал епископом и первым заместителем митрополита Никодима. Следует вспомнить и о почившем митрополите Антонии (Мельникове), который никогда не стал бы архиереем без владыки Никодима. Можно продолжить этот ряд.

К моменту перестройки, ко времени перемены в церковно-государственных отношениях люди, которые стали архиереями благодаря владыке, приняли на себя весь груз управления Церковью. Практически весь Синод состоял из тех, кого владыка Никодим тем или иным способом привел к архиерейскому служению.

Конечно, когда человек выпадает из системы, то для многих это кажется опасным, неправильным, слишком радикальным. Ведь даже в Церкви люди привыкли к движению по течению. Не все из Санкт-Петербургских протоиереев были в восторге от деяний владыки Никодима. Сложилась привычная система согласования с уполномоченным, — позвонил ему и живи спокойно. Зачем еще с митрополитом координировать свои действия? Ведь проще решать вопросы с одним, чем с двумя. Владыка переломил эту ситуацию в Петербурге, опираясь на поддержку единомышленников разного возраста среди духовенства, он перевернул жизнь всей епархии. После застоя, умирания, движения по течению здесь вдруг забурлила встречная энергия. Многие из тех, кто был участником этого процесса, присутствуют сейчас в зале. Они подтвердят, что все было именно так: и тысячи людей на богослужениях, и новая молодежь в духовной школе, и ветер перемен, который привнес владыка.

Но всегда есть те, кому приятно и комфортно плыть по течению. Поэтому в то время и была у владыки оппозиция. Кое-кто недоуменно

287

пожимал плечами, кому-то не нравились его длинные службы, кому-то не по вкусу было многое из того, что он делал. Но абсолютное большинство людей его горячо поддерживали и были с ним рядом.

Одна из характерных черт владыки — максимализм. А потому с ним было трудно, особенно тем, кто находился близко. Он обладал одним опасным свойством — не испытывал чувства усталости. Усталость организма — это сигнальная система, которая говорит об опасности, подсказывает, что пора остановиться. У владыки этой системы не было. Он мог три, четыре ночи не спать и работать, а мы все рядом с ног валились. Вспоминаю, как во время умывания утром почти всегда из носа шла кровь. Такой был ритм работы, такое напряжение. А он ходил бодрый, удивлялся и говорил: «Что вы такие слабаки?» Наверное, это и привело к тому, что в 48 лет он скончался от седьмого инфаркта.

Подобный максимализм не для всех комфортен и не всем приятен. Кому-то из собратьев-архиереев это не нравилось, потому что на таком фоне сразу видна была бездеятельность того или иного владыки. Поэтому и не было стопроцентной поддержки, хотя абсолютное большинство епископата считало его реальным лидером нашей Церкви.

Когда сталкиваешься с такими людьми, как владыка, то кажется, что человек живет не в свою эпоху. Если все логически разложить по полочкам, представить его жизнь, мысли, убеждения, то, наверное, нынешнее время подошло бы ему больше. Но, с другой стороны, ныне немало людей в Церкви достигают серьезных успехов. Я, будучи Патриархом, могу посещать епархии и вижу, какую огромную работу проводят епархиальные архиереи, как много сделано. А тогда реально чего-то добиваться мог только он один.

Возникает дилемма: сегодня он стал бы одним из многих, а в советское время владыка был единственным примером для всех, и в первую очередь для той молодежи, которая его окружала. Мне кажется, Господь приводит людей к служению в то время и в том месте, когда и где они более всего нужны. Поэтому сложнейший, жестокий период хрущевских гонений и наступившего затем застоя — это и была эра владыки Никодима, преодолевая трудности которой он явил удивительный образец личного мужества и преданности Церкви. Он был исповедником, который отдал самое дорогое — свою жизнь, чтобы наступила та эпоха, в которой нам с вами приходится трудиться. Благодарю за внимание.

288