Кирилл (Гундяев), патр. Слово на встрече с архиереями, духовенством, монашествующими, мирянами, преподавателями и студентами Киевской духовной академии в Успенской Киево-Печерской лавре, 29. 07. 2009

СЛОВО НА ВСТРЕЧЕ С АРХИЕРЕЯМИ, ДУХОВЕНСТВОМ,
МОНАШЕСТВУЮЩИМИ, МИРЯНАМИ,
ПРЕПОДАВАТЕЛЯМИ И СТУДЕНТАМИ КИЕВСКОЙ
ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ В УСПЕНСКОЙ КИЕВО-
ПЕЧЕРСКОЙ ЛАВРЕ
29. 07. 2009

Я с глубокой благодарностью принял знаки и диплом доктора богословия прославленной Киевской духовной академии¹. Для меня академическая среда является родной. Десять лет я был ректором Ленинградской духовной академии, преподавал, занимался научной работой и, вспоминая свой жизненный путь, могу сказать, что это были самые счастливые годы моей жизни. Церковно-академическая среда обладает уникальными характеристиками, которые способны воздействовать на формирование человеческой личности.

Школа — это место интеллектуального поиска. Там человек мыслит, получает информацию, на основе знаний создаются идеи, представления, образы, которые возвышают дух человека, формируют его сознание. Годы учебы — это замечательное время. Я хотел бы обратиться ко всем студентам, которые сейчас меня слышат: помните, это лучшее время в том смысле, что никаких других обязательств у молодого человека, который только учится, практически нет. Но есть одно важнейшее правило — работать над собой. Всю последующую жизнь вы будете тратить свои силы, энергию, знания. Дай Бог, чтобы она сложилась так, чтобы можно было пополнять эти ресурсы, но зачастую мы находимся в ситуации, когда восполнить их очень трудно. Поэтому именно в студенческие годы формируется капитал, который работает всю жизнь, принося проценты. Самое лучшее вложение, которое может сделать человек, — это вложение в образование.

В наше время, которое называется информационной эпохой, образование и информация становятся огромной силой воздействия на межличностные отношения и общественные процессы. Поэтому Церковь, соприкасаясь земной стороной с миром на стыке церковно-общественных и церковно-государственных отношений, использует силу слова.

¹ Ректор Киевских духовных школ архиеп. Бориспольский (ныне митр. Бориспольский и Броварской) Антоний открыл встречу сообщением о присуждении Предстоятелю Русской Православной Церкви почетной степени доктора богословских наук Киевской духовной академии.

382

А слово становится убедительным, когда к нему проявляет интерес образованное общество. Вот почему нужно получать хорошее образование, постоянно работать над собой, и в этом смысле время обучения в академии имеет совершенно особое значение для человека.

Но есть и второе измерение академической жизни — ее духовная составляющая. Здесь совершенно особое обучение, потому что в основе жизни верующего лежит религиозный опыт. Можно прочитать много умных и полезных книг, но если у человека не сформировались свои собственные духовные навыки, он не сможет быть эффективным в служении Церкви, его слово не будет убедительным. Священник, даже получивший академическое образование, но не имеющий глубокого внутреннего опыта, будет говорить людям в проповедях не свои, а чужие мысли, просто пересказывать то, что выучил. И народ это чувствует. Самое сильное слово — то, которое преломляет, отражает внутренний мир проповедника. Вот почему духовное воспитание в академии и семинарии чрезвычайно важно.

Я думаю, что на этом пути у нас много проблем, и не только в Киевских, но и в других школах Русской Церкви. Пора понять, что требуются новые подходы к современной молодежи, приходящей в храмы и в наши учебные заведения. Нужно максимально приблизить к ним православную традицию, сделать ее понятной, и через внутренний религиозный опыт она должна стать живой для каждого верующего ученика.

В любом человеческом общежитии, будь то школьное или государственное, нужна дисциплина. Везде должны быть законы, потому что если два человека живут в одной комнате и нет регулирующих их отношения законов и дисциплины, то даже мелкие разногласия могут порождать глубокие конфликты. Я сторонник того, чтобы жизнь школы основывалась на конкретных законах, порядках, правилах и чтобы эти нормы выполнялись.

Но дисциплина регулирует лишь внешнюю жизнь школы, а внутреннее духовное становление с ней не связано. Порядок помогает нам быть вместе в одном коллективе, каждому на своем месте решать задачи, которые перед нами стоят. А вот созидание внутреннего человека требует совсем иных усилий.

Я придаю огромное значение созиданию внутреннего человека в наших духовных школах. Думаю, что очень важно развивать в студентах стремление к литургической жизни, чтобы они сердцем, а не только умом воспринимали то, что происходит в храме. Литургическая жизнь

383

должна стать неотъемлемой частью существования человека и его очень сильной потребностью.

В первую очередь это касается Евхаристии. Мне кажется, что духовническая работа, исповедь, причащение Святых Христовых Таин — должны быть в центре академической духовной жизни. Поэтому сегодня во много раз возрастают требования к исповедникам в учебных заведениях. Духовники должны понимать молодых людей, отвечать им сердечной, отеческой любовью, вникать в их проблемы. Если священник вовлекается во внутреннюю жизнь студента или воспитанника и становится его путеводителем, наставником, то такой контакт во многом определит настрой молодого человека. Поэтому пастырская работа, активная литургическая жизнь должны быть в центре нашего академического бытия. Сопрягая интеллектуальное с духовным, мы на выходе получим замечательное явление — современного, мыслящего, образованного юношу с сильным внутренним религиозным опытом. Я думаю, что Церкви, вступившей в XXI век и несущей колоссальную ответственность за жизнь народа, необходимо иметь таких пастырей.

Я хотел бы сказать несколько слов о пастырстве в современных условиях. Пастырь — это всегда наставник, и тысячу лет тому назад, и сейчас, и, если Господь потерпит род человеческий, еще через тысячу лет. Его предназначение всегда одно и то же — он должен вести человека к Богу. Поэтому природа пастырства и сегодня, и в прошлом, и в будущем — одна, а вот способы проявления ответственности могут быть разными.

Совершенно очевидно, что в традиции Русской Православной Церкви приход — это место, куда люди приходят. В старые времена, когда почти 100 % людей в стране были верующими, пастырская задача заключалась в том, чтобы строить храмы в шаговой доступности, — транспорта не было, переезды на дальние расстояния требовали сил и времени. Колокол звонил, двери храма открывались, и люди приходили, — никаких усилий не требовалось, чтобы они пришли в храм. Это было естественно, поэтому наши общины и получили название приходов. Ни в одном языке слово «приход» не тождественно слову «община», только в русском, и это отражает нашу историю, традицию, высочайший уровень религиозности. Никого не надо было приглашать, все шли сами, нужно было только строить храмы. Вот почему в центре старинных городов так много храмов. Поражаешься, сколько церквей было в старой Москве! А такие города, как Суздаль, Вязьма... Почему

384

было столько домов Божиих? Потому что почти все люди были верующие и хотели прийти и помолиться рядом с домом.

Теперь все изменилось. Значительная часть людей, особенно интеллигентных, прошедших через эпоху позитивизма и материализма, еще не пришла к ясному убеждению, что храм Божий — это самое главное место на земле. Кроме того, есть много соблазнов, других притягательных точек — досуга, торговли. Современные огромные супермаркеты, где вы и поесть можете, и купить что-то, и детишек развлечь, — «храмы» XXI века, которые строятся в шаговой доступности. В Москве возведено множество таких коммерческих центров. Люди идут туда и в субботу, и в воскресенье. Это место развлечения — такой секулярный «храм» для удовлетворения простейших потребностей, и не надо никуда уходить — все под одной крышей.

Приход людей в храм перестает быть чем-то непременным. Поэтому сегодня мы должны думать о том, как их привлечь. Надо выйти навстречу, — вдруг они идут по улице мимо храма и не хотят поворачивать. Это не значит просто встать поперек улицы. Церковь должна двигаться навстречу миру, обществу, она должна научиться говорить с людьми на их языке, обострить в сознании современного человека принципиальную важность того, что мы называем духовным измерением жизни.

Все переживают по поводу кризиса, который сейчас разразился, а мне кажется, что он может помочь людям. Слишком много надежд в последнее время стали возлагать на маммону — на деньги как замену счастья, как синоним благополучия... Деньги — это все: свобода, власть, удовольствия, возможность наслаждаться всем, чем угодно. Эта иллюзия полной автономии от Бога, от других людей возникает на волне повышенного потребления, невероятных материальных возможностей. Сегодняшний кризис помогает понять, что не все так просто, что образ современного счастливого человека — мираж. Как возник этот кризис? У каких-то американских компаний не хватило денег, и вдруг вся мировая экономика валится, как карточный домик! Что общего у американских ипотечных компаний и центрального рынка в Киеве? А оказывается, все взаимосвязано.

Сегодня мы должны говорить миру Божию правду так, чтобы она была услышана. Но наш язык бывает заскорузлым, мы до сих пор предпочитаем говорить схоластическими схемами: и на проповеди, и общаясь с прихожанами. Я однажды случайно услышал разговор одного монаха с интеллигентной женщиной на территории Данилова

385

монастыря. Я еще не был Патриархом, прогуливался там и увидел, что упитанный розовощекий отец игумен стоит и с кем-то разговаривает. К нему подходит женщина средних лет, интеллигентная, с большим уважением обращается и задает ему очень серьезный вопрос, касающийся ее жизни. Отец игумен сверху вниз посмотрел на нее: «Ты, раба Божия, отойди вот туда и подожди, пока я освобожусь, а потом я тебе, может быть, отвечу». Меня так взволновало это, что я подошел к отцу игумену и спросил: «Как можно обращаться к этой женщине на “ты” и не ответить ей? Она не будет тебя ждать, ты ей больше не интересен». Бывает и так, что человек подходит с вопросом, а мы начинаем говорить с ним самыми простыми схемами, которые не достигают ума и сердца, потому что у нас самих нет ответов. Мы вспоминаем что-то из учебников, которые писались давно, в то время, когда существовал приход, когда все сами приходили в храм. А собственного понимания проблем нет, потому что в школе мы не учились сопрягать богословие и наставления святых отцов с жизнью.

Самое главное, что мы должны сделать, — оживить наше богословие, вывести его из тени исключительно интеллектуального дискурса, сделать частью нашей жизни и пастырской работы так, как это было у святых отцов. Нужно научиться по-новому читать их поучения. Для этого нужно знать историю, культурный контекст, в котором они писали. Когда начинаешь сравнивать политическую, культурную, философскую ситуацию времен Иоанна Златоуста с тем, что происходит сейчас, то думаешь: насколько Златоуст современен! Но если вы будете просто читать народу Златоуста, пользы будет мало; а если его методологию, его идеи, которые родились из исторического контекста, вы пропустите через свое сознание, то все, что говорил Златоуст, станет абсолютно понятным современному человеку.

Я думаю, что это самый главный тезис. Богословие должно вдохновлять пастырское слово. Когда я был ректором семинарии, у меня состоялся разговор с группой студентов: я настаивал, что учащимся необходимы иностранные языки, чтобы у них был доступ не только к русской богословской литературе. И услышал реплику от одного студента: «Зачем нам это? Мы что, с нашими бабками будем по-английски говорить? Зачем богословие? Надо научиться служить, проповедовать». У этого человека была своя правда, он в богословии не видел необходимости. Кстати, это проблема не только недавнего прошлого, — вспомните попытки царя Петра I учить российских недорослей. Не хотели

386

в школу идти, смысла не видели, потому что богословие было очень схематичным, схоластическим и не связанным с реальной жизнью. Сегодня соединение богословия с жизнью является огромной задачей Церкви.

Выступая после вручения докторского диплома, я должен и о богословии говорить, а не только о церковной практике. Я хотел бы перейти к богословской части своего выступления и оттолкнуться от того, что только что сказал. Нам нужно у святых отцов научиться сопрягать теорию с жизнью. Какой первый урок дают нам святые отцы как ученые теологи? Богословие может и должно использовать достижения светского разума. Если вы читаете отцов-каппадокийцев, вам может казаться, что идеи платонизма и неоплатонизма вошли в их сознание. Некоторые говорят: у каппадокийцев нет ничего нового, это просто заимствование Платоновых идей, перенесение языческой философии на христианскую почву. Но так говорят только люди близорукие, не видящие смысла того, что происходило в ту эпоху. Святые отцы сумели использовать светскую ученость, светскую методологию, даже светские языческие категории философского мышления для того, чтобы выразить христианские идеи. То, что сказано ими о Святой Троице, что живет уже на протяжении двух тысяч лет и привлекает своей силой, было сформулировано именно таким образом. Не заимствовались и не пересаживались на христианскую почву идеи. Заимствовался инструментарий, посредством которого выражались глубочайшие истины христианства.

Теперь позвольте перейти к тому, что я считаю самым опасным в развитии современного богословия. Мысль об этих опасностях начала беспокоить меня в конце 1990-х годов. Мне в силу своей должности приходилось много путешествовать, я принимал участие в диалогах с неправославными, старался понять, что происходит в западном богословии — протестантском и католическом, присматривался и к православному богословию, в том числе и в Западной Европе, в Париже. Мне показалось, что христианское богословие попадает в плен светской мысли. Сначала я подумал — почудилось. Потом стал внимательно читать тексты и понял: такая опасность реально существует, причем этот процесс на Западе оказался далеко не безобидным. Это не было просто философским заимствованием какой-то светской идеи и перенесением ее на христианскую почву — это еще полбеды, здесь можно было бы разобраться. Когда на грядке появляются сорняки, то ты видишь, где хорошие растения, и грядку можно просто прополоть. Здесь совсем не так. Происходила диффузия, настолько глубокое проникновение

387

светских идей в ткань богословской мысли, что на выходе появлялся очень недоброкачественный продукт. Я имею в виду огромное влияние на западное христианское богословие идей эпохи Просвещения и философских идей либерализма. В эпоху Просвещения светский разум и светская философия, в том числе политическая, были направлены на борьбу с Церковью, потому что Церковь представлялась частью системы угнетения. Люди ставили перед собой задачу бороться с тиранией, но невозможно было просто прийти к верующим и сказать: мы хотим демонтировать монархию и Церковь. Нужно было вдохновить их на эти деяния, ведь революции всегда совершаются руками простых людей. Нужна была какая-то ясная идея, и вот она появилась — идея свободы, идея человеческих прав. Человек сам по себе хорош, как писал Дидро; он рождается чистым и светлым, и вся общественная система должна быть устроена так, чтобы этот белый лист никто не замарал. Дайте человеку свободно развиваться, оградите его от убивающих его свободу факторов, освободите оттирании государственной и духовной, раскрепостите его внутреннее светлое начало, дайте возможность образования, и он будет творить чудеса.

Эта эпоха окончательно поставила человека в центр мира, хотя все началось намного раньше, в эпоху Ренессанса. И как же были подхвачены эти идеи — свобода, равенство, братство! Голова закружилась! Но сколько было разрушено храмов и монастырей при их реализации! Сейчас едешь по Франции и иногда видишь руины — замечательные монастыри, которые были полностью уничтожены, кафедральные соборы, которые так и стоят разрушенными в память о той эпохе...

В сознании людей происходило активное восприятие либеральных постулатов. Последующая история лишь развивала основные идеи эпохи Просвещения, включая их и в философию, и в политическую практику, и, что самое интересное, в богословие.

Протестантское богословие начало обслуживать эти идеи, а потом и католическое присоединилось. О богословах, церковных деятелях на Западе стали судить следующим образом: консерватор он или прогрессист? Такие клише существуют до сих пор. Если ты прогрессивный, ты обязательно своим богословием поддерживаешь философию эпохи Просвещения, а если консерватор, то нет. Но консерватор — это плохо, а прогрессист — хорошо.

Я задумался над этой темой, и размышления навели меня на мысль: как можно говорить о человеке, что он после рождения свят? Как можно

388

думать, что достаточно лишь не мешать ему, и он сам разовьет в себе все добрые начала, сам раскрепостит себя? А первородный грех? Разве природа человека при рождении свята? Если человек рождается с первородным грехом, и ему дают возможность раскрепостить свое внутреннее начало — разве это не путь к раскрепощению греха? Подумалось еще вот о чем: а где вообще в либеральной философии идея греха? Ее нет. Есть иная идея — каждый человек автономен, он создает свою систему ценностей. Он свободен от Бога и от других людей.

Но если нет различия между грехом и святостью, то нет различия между правдой и ложью. Чтение современных философских текстов убедило меня в том, что именно так постмодернистская цивилизация представляет себе проблему добра и зла. Нет добра и зла, есть плюрализм мнений. Но если исчезает различие между добром и злом, то это уже апокалипсис.

Как-то, будучи ребенком, я спросил у отца: «Папа, говорят, что антихрист придет в конце времен. А как же в него народ поверит? Ведь антихрист — это зло. Неужели он будет проповедовать убийство и воровство?» Теперь я отвечаю сам себе: поверит с легкостью, если нет различия между добром и злом! Ведь еще совсем недавно никто помыслить не мог о том, что государством на законодательном уровне будут поддержаны однополые «браки», поставленные вровень с браками естественными! Могли ли мы, люди старшего поколения, 20-30 лет назад представить себе постановку такого вопроса? Но теперь это просто альтернативное поведение, это не грех, как и нарушение семейной верности. Почему разрушаются семьи? Потому что, если два человека решили доставить друг другу удовольствие, разве это плохо? Понятия о грехе нет, и значит, любое альтернативное поведение законно, но при одном условии: оно не должно мешать другим людям выражать их собственную свободу.

В значительной мере богословие XIX-XX веков на Западе было ориентировано на поддержку либерализма. Конечно, ни один богослов не говорит прямо, что не надо делать различия между добром и злом, но либеральное, прогрессивное богословие отторгает сознание людей от Предания Церкви, в котором ясно содержится вся христианская аксиология и нравственность, и переориентирует это сознание на светские ценности.

Первые свои статьи, в которых ставилась эта проблема, я написал в 1999 году, и должен сказать, что одни отреагировали на них очень

389

болезненно, а другие, в том числе на Западе, — с большим интересом. Я начал со своими коллегами, которые поддержали меня в Отделе внешних церковных связей, развивать эти мысли, обсуждать их на международных встречах. Иногда мы говорим, что межхристианская деятельность помогает нашей Церкви свидетельствовать о Православии; вот это и было нашим свидетельством. Должен вам сказать, что мы сталкивались с критикой и непониманием и со стороны православных богословов.

Когда эта работа, проведенная группой людей, сотрудников ОВЦС, была в теоретическом плане обобщена, возникла идея принять «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», вложив в этот документ православное понимание истории, нравственности, свободы. Затем работа продолжилась и закончилась принятием в прошлом году документа «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека».

Это новый вклад в мировое богословие, который актуализирует нормы христианского Предания, делает их понятными для современного человека. В этом документе не отрицается человеческая свобода, — как ее можно отрицать, если Бог сотворил человека свободным? Не отрицается положительное значение человеческих прав, потому что когда свобода попирается, ее надо защищать. Люди не могут превращаться в рабов, они должны сохранять собственное достоинство. Но достоинство — это нравственная категория, и потому не может быть свободы без сопряжения с нравственностью, без моральной ответственности. Если человек будет свободным, но одновременно способным нравственно ориентировать свое поведение в соответствии с той системой ценностей, которая предлагается сокровищницей церковного Предания, тогда мир станет другим.

Я привел вам два примера — святоотеческий пример того, как нужно использовать светскую философию и светскую культуру для богословского творчества, и пример того, как категорически нельзя заимствовать философские идеи, чуждые Божественному Откровению. Ни в коем случае нельзя идти по пути конформизма, пытаясь соединить несоединимое, поэтому подлинное богословие всегда требует мужества.

Я вспоминаю, как в трудные для нашей Церкви советские времена мы встречались с западными богословами, и они, глядя сверху вниз, говорили: «Мы вас призываем к мужественному пророческому служению. Выступите против своей власти!» Мы знали, что означало

390

в то время выступить против власти, — закрыть людям возможность причащаться Святых Христовых Таин, крестить своих малышей, то есть разрушить маленькие островки духовной жизни.

Теперь мы обращаемся к этим богословам: «Выступите против господствующей либеральной модели общества. Скажите правду о грехе, осудите однополые “браки”!» Нет, опускают глаза. Те, кто стал адептом всех этих идей, с нами не соглашаются, пытаются бороться, но не выдвигают ни одного аргумента, на который мы не могли бы ответить. Пустота все это, звон. Настолько сегодня православное свидетельство сильнее этой политизированной мишуры!

Поэтому быть богословом, священником, иерархом — значит всегда быть мужественным человеком. Это не дело слабых. Физически мы немощны, но духовно должны быть очень сильными. Потому что на протяжении двух тысяч лет своего существования Церковь Христова призвана только к одному: свидетельствовать о правде Божией, и это свидетельство никогда не бывает легким — ни во времена Римской империи, ни в эпоху святых отцов, ни в те тяжелые времена, которые мы вместе с вами пережили, ни сегодня. Святые отцы, соединяя светскую ученость с богословием, сформировали некий синтез. Знаменитый богослов протоиерей Георгий Флоровский назвал его патриотическим синтезом. Он мечтал о появлении нового патриотического синтеза, о том, чтобы современное поколение богословов научилось сопрягать внешнюю светскую культуру с богословским творчеством, которое способно эту культуру оплодотворять, чтобы всегда актуальными были слова Церкви. Моя молитва и моя надежда на то, что эта мечта отца Георгия Флоровского осуществится при нашей жизни.

ИЗ ОТВЕТОВ НА ВОПРОСЫ

— Данные статистики говорят о том, что в России около 72 % жителей называют себя православными, а на Украине и в Молдове этот процент еще выше. Однако из этих людей лишь небольшая часть каждое воскресенье ходит в церковь. Что Вы можете сказать в связи с этим?

— Статистика очень помогает нам выстраивать церковную работу. Нужно понимать, что культурологически, философски люди себя отождествляют с Православием, но реального опыта религиозной жизни у них нет. Этот опыт появляется обычно на волне кризисов или какихто личных катастроф — смерть близких, неудачи... Многие становятся

391

верующими, как только услышат от врача смертельный диагноз, — тут атеистов единицы. Так было во время войны: когда бросались в атаку, в этот момент становились верующими. Но это экстремальные ситуации. Наша с вами задача — перевести формально православных в воцерковленных, верующих людей.

Но есть и непривлекательная для нас статистика: сколько прихожан в своей личной, общественной и семейной жизни руководствуются христианской нравственностью? Процент будет еще ниже. Объективные данные ставят перед Церковью новые пастырские задачи.

Вчера мне сказали, что 67 % украинского общества заявляют о том, что они доверяют Церкви. Эти проценты абсолютно несоизмеримы ни с одним другим показателем в отношении конкретных политиков или организаций. Казалось бы, как хорошо! Но на деле — это вызов для нас, ведь эта статистика может измениться до неузнаваемости, если мы не будем трудиться.

Конечно, тот факт, что народ, прошедший через три поколения атеизма, сегодня в большинстве своем заявляет о приверженности Православной Церкви, — это подлинное Божие чудо. Но, с другой стороны, перед нами стоит огромная задача: предотвратить тенденции секуляризации, обмирщения сознания. Это невероятно сложно. Ведь то, что делает диавол, примитивно: для утверждения своего царства он использует человеческие инстинкты — желание поесть, выпить, удовлетворить сексуальные потребности, обеспечить себя деньгами, комфортом. Но это так близко человеческой плоти, что сопротивляться очень тяжело. Господь же обращается не к плоти, а к духу. Он требует от нас не катиться вниз под горку на санках, а карабкаться к вершине.

Мы в неравном положении с масс-медиа, которые «промывают» людям мозги: с телевидением, с глянцевыми обложками журналов, пропагандирующими стандарты «красивой» жизни. Они апеллируют к инстинкту, а мы — к духу. Мы не приводим порой никаких доказательств бытия Божия, и все же наша проповедь усваивается людьми. Сегодня 72%, может быть, даже невоцерковленных людей в глубине своего сознания и сердца понимают, где правда. Это удивительно — Божие чудо! А правда в нашем служении. Оно дает огромные силы и вдохновляет. Действительно, Бог с нами.

Богословие ищет ответы на имеющиеся вопросы, прокладывает миссионерские пути Церкви. Слово священника, епископа должно вдохновлять людей, вести за собой. Церковь призвана служить не достижению

392

политических целей, а спасению людей. Это замечательное, радостное служение, хотя и очень трудное, требующее силы и мужества.

— Каковы итоги состоявшихся 27 июля Ваших переговоров с Президентом Украины В. А. Ющенко?

— Я удовлетворен встречей с Президентом, это был очень открытый и недипломатический разговор. К сожалению, под дипломатией у нас часто подразумевается некая кривда — человек думает об одном, говорит другое, а делает третье. Такая «дипломатия» всегда обречена на провал. Для меня самое важное — это способность говорить на языке, который понимает собеседник. Если вы не используете такой язык, вы просто вступаете в конфликт с этим человеком.

Поэтому я беседовал с Виктором Андреевичем с полным осознанием того, что передо мной — Президент суверенного государства, человек, облеченный властью и полномочиями. Я излагал ему свое понимание того, что происходит сегодня на Украине, он мне — свое, и в этих позициях было нечто общее, которое сводится к тому, что необходимо искать пути выхода из церковного кризиса. Думаю, что мы будем вместе искать такие пути — при участии Его Блаженства¹, который несет особую ответственность за Церковь на Украине как ее Предстоятель, вместе с украинским епископатом и в диалоге с украинской властью.

Невозможно требовать единства, настаивая на победе своего частного мнения. Так не получится. Понимание этого должно войти в сознание всех православных людей (я говорю и о тех, кто сегодня находится в расколе). Когда нам говорят: все или ничего, либо автокефалия, либо раскол — это не разговор для Церкви. Частное мнение отделившихся от канонического Православия групп не может ставиться в качестве категорического условия объединения всех православных. Это методологический нонсенс, очевидный любому человеку, имеющему опыт переговоров и решения конфликтов.

Давайте переведем этот разговор на бытовой уровень, — муж с женой поссорились. Из опыта известно, что если принимается только одна точка зрения, конфликт не затихает. Он будет исчерпан лишь тогда, когда оба мнения приняты во внимание и появилось чувство доверия, способность преодолевать трудности вместе.

К сожалению, я не смог прочитать все лозунги, которыми меня приветствовали оппозиционные политические группы, но какие-то

¹ Митр. Киевский и всея Украины Владимир (Сабодан; † 2014).

393

отдельные слова попали в поле зрения. Ведь это удивительно — чего только не говорят о Патриархе лишь потому, что у него иное видение положения дел! При этом обращаются к Патриарху с просьбой: «Удовлетворите, пожалуйста, все наши требования». Но ведь так не бывает! В методологии, которая сегодня предлагается для уврачевания раскола, изначально заложена бессмыслица.

Поэтому мое слово ко всем православным заключается в следующем: Церковь должна осознать, что она — родной дом для всех, для правых и левых, для жителей востока и запада, для демократов, коммунистов, националистов — для всех. Миссия Церкви — быть общим пространством, она должна выстраивать отношения с миром. Сегодня идея автокефалии радикально политизирована и привязана к политическому выбору определенных групп. Но многие люди с этим не согласны, как же можно под такую реальность подгонять жизнь всех православных?

Нужно объединяться вокруг общей идеи. Но автокефалия общей идеей не является. Не потому, что якобы есть какие-то имперские происки Москвы (глупость, которую часто обрушивают на людей СМИ), а потому, что такова наша история. Киев — южная столица русского Православия. Иногда нам приводят в пример другие страны: в Чехии, в Словакии, в Албании — Автокефальные Церкви. Но там никогда не было духовных центров всей Церкви!

А Киев — это наш Иерусалим и Константинополь, это сердцевина нашей жизни! Если закрыть глаза на тысячелетнюю историю и сказать: «Мы уже двадцать лет независимы, давайте все здесь перекроим», — это будет отказ от Предания Церкви. Радикальные призывы к автокефалии основаны исключительно на политических аргументах. Откуда появился аргумент: в суверенном государстве должна быть независимая Церковь? Покажите мне хотя бы один канон. Некоторые ссылаются на 34-е Апостольское правило, где говорится, что каждый епископ должен знать своего старшего. Вы все знаете своего старшего — Блаженнейшего владыку Владимира. Канон полностью исполняется.

А теперь перейдем к практике. Местная Церковь — это епархия. Там, где епископ — там Церковь. Существуют различные формы объединения. Очень почтенной формой объединения епархий является Патриархат.

В древности существовала Пентархия, пять Патриархатов — Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский. И никогда Патриархаты не были ограничены рубежами

394

государств, они всегда распространяли свою юрисдикцию на несколько стран. Так было, так есть и сейчас. Как известно, Московский Патриархат был создан после отпадения Рима, он занял место в Пентархии. В Томосе, который был выдан Патриарху Московскому, значилось: «Патриарх Московский и всея Руси и всех северных стран», то есть всех, что лежали к северу от Византии. И это не происки Москвы, а экклезиологическое самопонимание Православной Церкви!

Сегодня Константинопольский Патриархат — это не только Турция, но и многие страны мира. Александрийский Патриархат — вся Африка; Антиохийский Патриархат — Средний Восток; Иерусалимский Патриархат — Палестина, Израиль, Иордания.

Национальные Патриархаты, привязанные к государствам, возникали в XIX веке и ранее: Румыния, Болгария, Сербия. Но мы знаем, что появление этих национальных Церквей в рамках независимых государств привело к тому, что в Константинополе собрался Собор, который осудил этнофилетизм¹. Осуждению подверглось не появление этих Церквей, а попытка тесно связать Церковь с государством и нацией, противопоставить национальное измерение универсальному. Сегодня Патриарх Московский и всея Руси имеет попечение не только о Российской Федерации, в этом отражается наша традиция. Она может кому-то не нравиться, как и сам факт существования христианства, но всякий слом традиции — очень болезненное для Церкви дело, которое порождает разделения.

Церковь, которая сегодня существует на Украине, соответствует реальным потребностям народа и страны. Украинская Православная Церковь является самостоятельной, во главе ее — Предстоятель, Блаженнейший митрополит Владимир, и Синод, который без всякого вмешательства Москвы решает все вопросы церковной жизни. А наше единство — в том, что мы сознаем себя великой и единой Православной Церковью, к которой принадлежат 80 % всех православных верующих в мире.

Кто-то может сказать, что это символика. Да, но она имеет огромное значение в диалоге Православия со всем миром. Мы действительно духовная скрепа и основа той цивилизации, которая может на равных говорить с миром.

¹ Стремление в Поместных Православных Церквах приносить общецерковные интересы в жертву национально-политическим. Осужден как ересь на Поместном Константинопольском Соборе 1872 г.

395

Продать свое первородство легко, но никогда это не происходило безболезненно. Поэтому я думаю, что сегодня тема автокефалии разделяет людей еще и потому, что многие понимают значение единой Русской Церкви и для каждой страны, и для всего мира.

Последнее, что мне хотелось бы сказать: самое неправильное в осмыслении нынешнего положения Церкви на Украине — это использование политической фразеологии и политических подходов к этой теме. Сегодня вся аргументация в пользу автокефалии исключительно политическая: суверенная страна — суверенная Церковь. Откуда это? «Почему мы должны подчиняться Патриарху в Москве?» — говорят те, кто приглашает сюда Константинопольского Патриарха. В этот хор вливаются голоса не только православных, но и греко-католиков, которые ни на одно мгновение не ставят под сомнение законность своего подчинения Риму.

Украинская Православная Церковь обладает духовной силой и способностью объединять народ, и то, что я вижу здесь, общаясь с людьми, меня в этом убеждает. Огромный нерастраченный духовный потенциал! Украинской Православной Церкви удалось, благодаря мудрости Блаженнейшего митрополита Владимира и других иерархов, пройти между Сциллой и Харибдой — между разными полюсами политического напряжения. Это был не маневр, а пастырское движение. Именно поэтому так велик сегодня авторитет Украинской Православной Церкви.

Я хотел бы от всего сердца пожелать Блаженнейшему владыке Владимиру, всему епископату — стояния в Православии, любви ко всем, в том числе к тем, кто нас не любит. Потому что у нас нет и не может быть другого языка. Наше слово — это слово евангельское. А если слово наполняется неевангельским содержанием — то это измена призванию.

Дай нам Бог в очень непростых обстоятельствах сохранить не только православную веру, но и любовь в сердце!