Кирилл (Гундяев), патр. Слово на встрече с ректорами высших учебных заведений Украины в Киевском национальном университете им. Т. Г. Шевченко, 27. 07. 2011

СЛОВО НА ВСТРЕЧЕ

С РЕКТОРАМИ ВЫСШИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЙ
УКРАИНЫ В КИЕВСКОМ НАЦИОНАЛЬНОМ
УНИВЕРСИТЕТЕ им. Т. Г. ШЕВЧЕНКО

27. 07. 2011

Уважаемый Дмитрий Владимирович¹! Уважаемый Леонид Васильевич²! Уважаемое высокое собрание!

Я с особым чувством вошел под сень Киевского университета — школы, так хорошо известной и людям моего поколения, и современной молодежи, вне зависимости от места их проживания. Если у человека есть хоть какая-то связь с Украиной, то он наверняка слышал о Киевском университете. Громкие имена тех, кто здесь трудился, свидетельствуют о том, какая мощная научная и педагогическая традиция формировала этот коллектив.

Утром, раздумывая о сегодняшнем выступлении и просматривая заранее подготовленный текст, я понял, что не смогу зачитать его в этом высоком собрании. Прошу извинить меня за экспромт, но мне хотелось бы поговорить о том, наверное, самом важном, о чем сегодня надлежит думать людям, небезразличным к судьбам человеческой цивилизации.

Цивилизация определяется в первую очередь тем, как люди, включенные в данное цивилизационное пространство, отвечают на вечные вопросы о Боге, мире и человеке. Все остальное — вторично. Сегодня вопрос существования Бога как будто выпал из нашего дискурса. На самом деле это вечный вопрос, и от того, как люди на него отвечают, зависит формирование цивилизационного пространства. Сама же цивилизация есть вместилище некоей традиции; и когда мы говорим о христианской, мусульманской, буддистской цивилизации либо о цивилизации секулярной, светской, — мы в первую очередь имеем в виду ценности, которые в той или иной цивилизации сохраняются и передаются из поколения в поколение. А механизмом передачи ценностей является традиция.

¹ Табачник Д. В., в то время министр образования и науки, молодежи и спорта Украины.

² Губерский Л. В., ректор Киевского университета им. Т. Г. Шевченко.

444

Для современного человека традиция есть некий фактор, непременно связанный с прошлым. Нередко под словом «традиция» понимается своеобразный механизм консервации, закрепощающий человека и мешающий его развитию. На самом деле традиция — это способ передачи ценностей, лежащих в основе цивилизации. Трудно сказать, насколько люди в разные времена были способны сформулировать то, о чем мы с вами сейчас размышляем, но передача ценностей посредством традиции наблюдалась на протяжении всей истории человечества.

Что происходит, когда общество отказывается от традиции? Вспомним, как в 1517 году мир западного христианства потрясло выступление Мартина Лютера¹, ставшее началом Реформации. В учебниках, исторических трудах приводятся ее многочисленные причины — богословские, культурные, этические: мол, папство прогнило, торговали индульгенциями, епископат сливался с властью, жестоко эксплуатировавшей бедноту. Все это, очевидно, вызывало большое недовольство, создавая социально-политические предпосылки Реформации. Но самое главное — Реформация стала одним из ярчайших за всю историю человечества примеров отказа от традиции. Было это сделано сознательно или явилось результатом некоей неосторожности — это вопрос, но была «взорвана бомба». Традиция передавала христианские ценности в силу учительного авторитета Церкви. Реформация поставила его под сомнение, и отныне толкователем слова Божиего мог стать любой человек. Переведенная Лютером на немецкий язык Библия становится доступной для всех, и теперь в принципе любой может настаивать на собственном толковании Священного Писания, заявляя: «И я имею от Духа Святого».

В результате авторитет традиции сменился авторитетом личности, и мы знаем, к чему это привело: вначале возникли лютеранство и реформатство, а вскоре началось их дальнейшее дробление на множество направлений. Сегодня протестантизм представлен сотнями, если не тысячами, религиозных организаций — именно потому, что в саму основу протестантизма был положен отказ от нормативного значения традиции, непризнание того, что традиция передает некий ценностный код, некую систему ценностей, которую каждое последующее поколение принимает и усваивает.

Христианский богослов, инициатор Реформации в Германии, основатель немецкого протестантизма (лютеранства), ведущий переводчик Библии на немецкий язык.

445

Думаю, очень важным сопутствующим культурным фактором было влияние идей Ренессанса. Реформация началась в контексте эпохи Ренессанса, то есть Возрождения. Возрождения чего? Античности. А какой античности? Языческой. И если до Ренессанса ценность христианской традиции ни у кого не вызывала сомнений, если аксиологический набор передавался практически неизменно из поколения в поколение, то лейтмотивом эпохи Возрождения становится представление, что в центре миробытия — не Бог, а человек. Антропоцентризм Ренессанса «сработал» и на идею Реформации: если в центре мира — человек, а не Бог, значит, человек властен по своему усмотрению и Священное Писание толковать, и систему ценностей создавать. В результате сложился принцип: «сколько людей — столько и систем ценностей»...

Впоследствии эпоха Просвещения закрепила эти идеи, ввела их в политологию. Звучали призывы к борьбе с так называемой тиранией — в том числе с «тиранией» Церкви, потому что Церковь сохраняет традицию, ограничивая человека в праве создавать собственную систему ценностей. Эпоха Просвещения привела к революциям, изменившим лицо Европы, к формированию целого ряда идей и ценностей, восходящих к антропоцентрической системе Ренессанса. Отсюда и концепция прав человека, и многое другое — сейчас я не буду на этом останавливаться.

Переходя от нового времени к новейшему, мы наблюдаем такие направления, как рационализм, позитивизм, примитивный материализм, адепты которого утверждали, что Бога нет, потому что все, мол, можно посчитать математически. Далее следует идея рационального устроения жизни — конечно, на нерелигиозной основе. И, наконец, эпоха постмодерна с его полным отказом от понятия истины: «объективной истины не существует — есть право любого человека на собственную истину».

В научном сообществе выработаны строгие методы обоснования истины. Конечно, бывают и шарлатаны — особенно в гуманитарных дисциплинах,— например, лжеисторики. Появилось даже понятие фолк-хистори¹: мол, говори, что хочешь, кто-то да поверит! Разумеется,

¹ Фолк-хистори (англ, folk-history — фолк-история, самодеятельная история) — общее название псевдоисторических трудов, во множестве появившихся в России после падения коммунизма на волне недоверия к официальной («идеологической») истории.

446

в серьезном научном сообществе подобное пустословие невозможно. Я сам воспитан в научном коллективе, долгое время преподавал в Духовной академии, был ректором и знаю, что такое заседание Ученого совета. Здесь и поправить могут, и одернуть, потому что защита истины и есть призвание научного сообщества, и никакие ссылки на собственную точку зрения не помогут: если ты прав, — подойди к доске и докажи.

А вот в массовом сознании идеи постмодерна живут и расцветают. Раз истина у каждого человека своя, то объективной истории нет: каждый имеет право толковать историю по-своему. Но это еще полбеды — как ни важна история, к делу человеческого спасения она все-таки имеет косвенное отношение. Но когда затрагиваются нравственные основы человеческого бытия, нравственные основы существования цивилизации, последствия могут быть катастрофическими.

Мы знаем, что идеи постмодерна спровоцировали сексуальную революцию 1960-х годов. Раскрепостив инстинкты людей, она извратила священные понятия о семье и отношениях между полами, привела к оправданию гомосексуальных связей и их легитимизации на законодательном уровне. Все это — последствия принципа: «сколько голов — столько и истин», который пытаются оправдать в том числе и концепцией прав человека. Мало того, что каждому позволено жить по своей «истине» (в конце концов, кто вправе вторгаться в сокровенную, внутреннюю жизнь человека?), но все эти «истины» еще и агрессивно навязываются обществу.

Для того чтобы понять, что происходит сегодня с нами как с единой человеческой семьей, нужно ответить на вопрос: может ли человечество выжить без абсолютного нравственного критерия? И если мы утверждаем, что никакого абсолютного нравственного критерия нет и быть не может, что каждый имеет право на свои собственные критерии, то мы ввергаем человечество в хаос, мы разрушаем человеческое сообщество, мы разрушаем человеческую личность.

Следует уточнить, что и в контексте атеистической доктрины предпринимались попытки найти некие абсолютные критерии, в том числе критерии нравственные. Вы, конечно, помните, что никакой свободы выбора марксистская идеология не предоставляла, — просто одна из созданных человеком концепций была абсолютизирована и заявлена в качестве абсолютного мерила истины. В Германии попытались взять на вооружение другую идеологическую модель... Но что интересно:

447

ни одна идеология не живет дольше трех-четырех поколений, потому что каждое последующее поколение становится все более критичным к тем аксиомам, которые формулируются для нее как основополагающие. И отказ от идеологии чаще всего выражается в ее профанации, что и произошло в нашем с вами общем Отечестве. Кто к концу 1970-х годов верил в официальную идеологию, за исключением разве что самих партийных функционеров? А ведь все начиналось с Павки Корчагина¹, с фанатизма, с готовности во имя идеологии и свою жизнь отдать, и принести в жертву жизни еще миллионов людей! А выродилось все в профанацию...

С другой стороны, совершенно очевидно, что отказ от абсолютного критерия, особенно в нравственной сфере, приводит к вседозволенности. Конечно, государство пытается удержать человека в рамках закона, но ведь и закон всегда основывается на нравственной традиции. Право тесно связано с нравственностью, с понятием справедливости, — в самом деле, если у нас будет тысяча толкований понятия справедливости, то какой в этом случае может быть закон, какое может быть право, какой может быть порядок? А если нет абсолютного нравственного критерия, то как прийти к согласию относительно того, какая именно нравственная модель должна лежать в основе законодательства? В результате мы попадаем в тупик.

Почему я сейчас говорю об этом? Потому что вопрос о Боге всегда остается центральным. Если мы признаём существование Божественного начала, мы признаём и существование абсолютного критерия истины и нравственности. И нет необходимости в долгих рассуждениях — у нас есть Слово Божие. Причем этот абсолютный критерий не оторван от естественного нравственного чувства человека, но соответствует его природе, потому что человека создал Бог и нравственное начало в человеке «©форматировано» под Его Божественный закон.

Конечно, каждый вправе сам ответить на вопрос: верить или не верить. Но задача Церкви и задача религии — философски, богословски, мировоззренчески продемонстрировать людям важность следования абсолютным критериям. Не идеологические критерии, не критерии, сформулированные какой-нибудь школой в средние века

Главный герой романа Н. Островского «Как закалялась сталь», активный борец за коммунистические идеалы. Его образ стал примером для подражания для нескольких поколений советских людей.

448

или в новейшее время, но вечный Божественный критерий — тот, что отражается в голосе человеческой совести, тот, что отражается в нравственном Божественном законе, — и может спасти мир.

А что будет, если мы от него откажемся? Тогда человеческой цивилизации настанет конец. Если мы высвободим дионисийское, черное начало в человеке, он превратится в разрушителя. Чисто эмпирически в обществе понимают, что «в датском королевстве что-то не так». Поражаются росту преступности. Никак не могут справиться с криминалом,— причем это касается не только России или Украины, но и всего мира. Коррупцию тоже никак не победить. А, собственно говоря, чему удивляться? «Если Бога нет, то все дозволено»¹... Поэтому и возникают мысли: «А если это моя собственная правда? Я ее выстрадал, я ее сформировал в борьбе с себе подобными, я прошел путь, который убеждает меня в справедливости того, что побеждает сильный! Мне и дела нет до всей вашей средневековой морали!» В самом деле, если все заканчивается лопухом на могиле, как говорил тургеневский Базаров², к чему тогда стремиться? Пока ты здесь, возьми от жизни все...

Хочу задать принципиальный вопрос. Возможны ли в рамках материалистического мировоззрения подлинная жертвенность, готовность отдать свою жизнь за других или за Родину, трудовой героизм или, например, подвиг сохранения семьи в условиях, когда один из супругов становится инвалидом? На этот вопрос часто отвечают, в том числе и мне, примерно так: «Но ведь наш советский народ был нравственным, и гораздо более нравственным, чем сейчас,— а в Бога не верили. И войну выиграли, потому что были и патриотизм, и жертвенность,— а в Бога не верили». В действительности причина этого очень проста: все подобные подвиги обусловлены рудиментарной религиозностью. Человек мировоззренчески вроде отказывается от Бога, но продолжает жить в системе ценностей, сформированной христианством. Он продолжает принадлежать (если говорить о нашем народе) к той же цивилизации князя Владимира, к восточнохристианской цивилизации. Вроде и отец безбожник, и дедушка уже был наполовину безбожником, а в сердце живет нравственное чувство, которое никак не коррелирует с материалистической картиной мира.

¹ Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Ч. 2. Кн. 5. V. Великий инквизитор.

² Тургенев И. С. Отцы и дети. Гл. XXI.

449

В то же время я глубоко убежден, что мы находимся на излете такой рудиментарной религиозности. Люди, особенно молодежь, отказываются от фундаментальных нравственных ценностей, и человека эпохи постмодерна, который считает, что именно он, а не Бог, — «альфа и омега», убедить в необходимости пожертвовать своей жизнью, здоровьем или хотя бы зарплатой или временем невероятно трудно. Поэтому дело, которому служит Церковь, имеет прямое отношение к самому выживанию человеческой цивилизации.

Ну, а теперь о более частном вопросе, который стоит в повестке дня нашей сегодняшней встречи, — о взаимодействии Церкви, богословия с высшей школой и системой образования. Конечно, взаимодействовать необходимо. Я отдаю себе отчет, что не все за этим столом, может быть, православные люди; у кого-то мои слова могут вызвать вопросы. Но для того чтобы нам идти вперед, чтобы выработать жизнеспособную модель общественного устройства и цивилизационного развития, мы должны вместе думать, вместе страдать, вместе искать ответы на непростые вопросы.

При этом Церковь должна быть лишена всякого патернализма. Мы не должны приходить и кого-то учить. Мы должны быть вместе со своим народом, вместе с интеллектуальным сообществом, чтобы находить пути решения проблем, стоящих сегодня перед родом человеческим, перед нашими народами и странами. Так может складываться реальный политический диалог в обществе. Так могут формироваться реальные, жизнеспособные политические программы. Если же мы достигнем высокой степени согласия относительно самого главного, то нам удастся значительно понизить градус общественной конфронтации. Тогда и проблемы в текущей политической повестке дня уже не будут казаться столь нерешаемыми.

Глубоко убежден: очень важно, чтобы в вузы пришла богословская наука, поэтому я очень хотел бы поздравить Украину с тем, что в 2010 году Высшей аттестационной комиссией страны было принято решение включить богословие в перечень специальностей, по которым будут проводиться защиты диссертаций на соискание степени кандидата и доктора наук. Мы в России только боремся за это — никак не можем преодолеть рудиментарного сопротивления, исходящего из идеологии. Я хотел бы поблагодарить кабинет министров Украины, который официально утвердил специальности бакалавра и магистра

450

конфессионального богословия. Конечно, предстоит еще многое сделать, но основа уже заложена.

Мне кажется, очень важно дать человеку богословское образование, даже вне зависимости от того, будет он работать в Церкви или заниматься какими-то другими делами. Преподавание религиозно-профилированных предметов сейчас внедряется в систему народного образования и на Украине, и в России, и в других странах постсоветского пространства — подобно тому, как эта система действует во многих странах Европы. Для участия в этом процессе нужны специалисты — педагоги, преподаватели,— и богословские факультеты при университетах могли бы готовить таких специалистов.

Также представляется очень важным, чтобы для верующих профессоров и студентов была открыта возможность не только интеллектуально участвовать в жизни высшей школы, но и духовно укреплять себя. В этом смысле я придаю очень большое значение открытию храмов при высших учебных заведениях. Этот процесс идет непросто — может быть, на Украине легче, чем в России. Но целый ряд пилотных проектов у нас есть. Все началось с Московского государственного университета, и сейчас стало абсолютно ясно, какое важное место в духовном просвещении занимает университетский храм.

Я придаю очень большое значение таким темам, как преподавание богословских дисциплин в высшей школе, возможность защиты соответствующих профильных диссертаций, углубление и развитие диалога между наукой и Церковью, верой. Причем это может быть разговор мировоззренческий — подобный тому, который состоялся сейчас,— а может быть практический, связанный с оценкой ситуации, которая складывается в стране, в обществе, в области культуры, в сфере гуманитарных знаний. У нас много тем, по которым можно было бы сообща вырабатывать решения и достигать консенсуса.

Хотел бы еще раз выразить сердечную благодарность в связи с возможностью посетить прославленный университет и обратиться со словами благодарности ко всем вам, уважаемые коллеги. Я назвал вас коллегами, потому что сам десять лет был ректором. Благодарю вас за внимание.

451