Кирилл (Гундяев), патр. Выступление на церемонии вручения диплома почетного члена Ленинградской духовной академии, 8. 12. 1986

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ЦЕРЕМОНИИ ВРУЧЕНИЯ ДИПЛОМА ПОЧЕТНОГО ЧЛЕНА ЛЕНИНГРАДСКОЙ ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ

8. 12. 1986

Ваше Высокопреосвященство¹! Дорогие мои отцы, братья и сестры! С чувством вполне понятного волнения я восхожу на эту кафедру, чтобы обратиться к вам со словом после такого замечательного события в моей жизни, как вручение диплома почетного члена родной мне школы. Я хотел бы сердечно поблагодарить Вас, Ваше Высокопреосвященство, владыка митрополит Алексий, и с этой высокой трибуны свидетельствовать, что те скромные достижения, о которых было сказано и которые имели место во время моего десятилетнего ректорства, тесно связаны с Вашими трудами на посту председателя Учебного комитета. Сейчас скажу то, о чем никогда не говорил ранее: в Вашем лице я всегда как ректор имел поддержку, сочувствие и понимание тех идей, иногда еще только вырисовывавшихся в самом общем плане, которые было трудно понять многим людям, в том числе и некоторым моим коллегам, членам Совета. Вы умели прозреть суть тех проблем, которые перед Вами ставились, выделить важное в них и в умелой, деликатной и эффективной форме оказать поддержку. Благодарю Бога за то, что мое ректорство совпало с годами Вашей работы в качестве председателя Учебного комитета.

Сердечно благодарю также Совет Ленинградской духовной академии и моих бывших ближайших коллег за избрание меня почетным членом. В течение десяти лет моего ректорства я всегда опирался на коллективную мудрость Совета, на его способность принимать ответственные решения. И мне по-человечески очень приятно, что эта группа людей вспомнила обо мне через два года после того, как я покинул эти стены, и нашла возможным предпринять этот символический акт, который как бы вновь соединяет меня с ними.

Тема моего выступления подсказана вопросом, который задал мне во время моего нынешнего пребывания в Ленинграде кто-то из моих бывших коллег: скажите, пожалуйста, если бы Вы вдруг сейчас снова

¹ Митр. Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер), впоследствии Святейший Патриарх Московский и всея Руси (†2008).

30

стали ректором, изменилось бы что-нибудь в Вашем отношении к школе, в Вашем понимании целей и задач богословской школы? Иными словами, что означает для Вас как бывшего ректора двухлетний опыт епархиального служения? Полагаю, что ответ на этот вопрос мог бы стать темой моего сегодняшнего выступления.

Скажу сразу, что эти два года не изменили в принципе моего отношения к целям и задачам духовных школ. Но, несомненно, соприкосновение с глубинкой нашей церковной жизни немного иначе расставило акценты в понимании целей и задач духовной школы. Мне стало предельно ясно, что связь между богословием и церковной жизнью является существенно важной для церковной жизни в целом. И непонимание этой внутренней связи, этой взаимной обусловленности богословия и практики, церковной науки и церковной жизни в прошлом, как кажется, было причиной трагических недоразумений, последствия которых мы до сих пор ощущаем в нашей церковной жизни.

Когда о. Георгий Флоровский в Сергиевском институте в Париже защищал свою знаменитую диссертацию «Пути русского богословия», один из рецензентов охарактеризовал эту книгу не как «пути» русского богословия, а как «беспутье» русского богословия. О. Георгий действительно сказал правду о тех пленениях, в которых оказывалась на протяжении истории русская богословская мысль, и о том, к каким последствиям это пленение привело. Пленением, по его мысли, явилась трудно преодолеваемая зависимость отечественного богословия от влияния западной схоластики в ее позднем, по большей части польском изводе. Именно этот факт и привел к разрыву между академическим, школьным богословием и благочестием, между церковной наукой и церковной жизнью.

Соприкосновение с повседневной провинциальной церковной реальностью помогло мне понять, что этот разрыв по-настоящему до конца не преодолен. Существовавшая, и еще пока существующая, тенденция идеализировать церковную жизнь, с гордостью говорить о переполненных храмах, об особом благочестии нашего народа, о неиссякаемом призвании к священству, о больших материальных возможностях нашей Церкви мешала, а иногда и сейчас мешает трезво посмотреть в лицо действительности и, назвав вещи своими именами, разобраться в причинах далеко не столь блистательного положения нашей Церкви. Знакомство с церковной жизнью убеждает в том, что

31

далеко не всегда и не везде мы имеем переполненные храмы и благочестие народа не всегда и не везде формируется под влиянием Церкви...

Я должен сказать, что в моей епархии нет переполненных храмов. И на Смоленщине есть православные, благочестие которых сформировалось не под влиянием авторитета Церкви, а под влиянием, как принято говорить в социологической науке, неформальных лидеров с неясными экклезиологическими представлениями. Именно эти люди нередко оказывают большое влияние на формирование религиозных взглядов, экклезиологическая составляющая которых не вписывается в православное учение о Церкви. И вот, задаваясь вопросом, почему это имеет место в нашей церковной жизни, я ответил себе так: потому что до сих пор существует разрыв между реальной приходской жизнью и школьным богословием, а потому и благочестие прихожан формируется нередко при минимальном влиянии богословского фактора.

Однако не следует впадать в пессимизм. Причины явления, о котором я говорю, хорошо известны, мы просто не должны закрывать глаза на существующие проблемы, чтобы двигаться вперед по пути подлинного развития богословской мысли, без которого не может быть и развития жизни приходской. Для того чтобы изменить ситуацию к лучшему, нужно поменять сознание служащего на приходе духовенства, которое часто не сопрягает практическую приходскую жизнь с богословием. С одной стороны, школа с ее наукой, с ее библиотекой, с изучением иностранных языков, а с другой — приход с его повседневностью: с крышей, которую надо ремонтировать, с исполнительным органом, который не всегда находит общий язык с настоятелем, с регентом, который, не имея соответствующего образования, не может наладить пение, да еще и выказывает свой плохой характер, — такое, к сожалению, тоже бывает на приходах. Если добавить сюда не всегда простые отношения с внешними, то станет очевидным, что трудная повседневность, далекая от богословия, не очень-то мотивирует священников получать богословское образование.

Я сталкивался с этим явлением и тогда, когда был ректором. «Владыка, ну зачем нам изучать английский язык? Мы что, с бабушками своими по-английски что ли общаться на приходе будем?» — говорили мне некоторые семинаристы. Вот так и священники не всегда могут понять, почему им надо изучать богословие. Их любят эти бабушки как

32

священников, в общем-то, справляющихся со своими богослужебными обязанностями, и возникает вопрос: а зачем на приходе богословие?

Убежден, что мы должны терпеливо преодолевать тот разрыв, который существует между теорией и практикой. И путь этого преодоления был намечен еще при зарождении Санкт-Петербургской академии, потому что разрыв этот возник не сегодня. Этот путь был намечен выдающимся богословом и церковным деятелем, стоявшим у истоков нашей духовной школы, одним из первых ректоров Санкт-Петербургской духовной академии архимандритом Филаретом (Дроздовым), позже — митрополитом Московским.

Что же это за путь? Путь этот — возвращение из плена схоластики, в котором оказалось наше отечественное богословие, возвращение к богословию Священного Писания и святоотеческой традиции. Здесь, может быть, следует остановиться на том, в чем различие между схоластическим богословием и богословием Священного Писания и святоотеческой традиции. Если взять самую что ни на есть ярко выраженную схоластическую богословскую книгу, то легко обнаружить в ней обилие цитат из Священного Писания и из святых отцов. Различие в том, что схоластика использует тексты Священного Писания и святых отцов для оправдания готовой концепции. И когда умирает концепция, то вместе с ней как бы умирают и тексты, они перестают быть живыми, они перестают что-либо говорить человеку, который по своей культуре, по своему образованию и даже по времени своей жизни уже больше не связан с этой концепцией.

А богословие источников предполагает возникновение концепции из святоотеческих и библейских текстов. Сама концепция должна формироваться как результат исследования Священного Писания и патриотической традиции, и не в отрыве от жизни, а в связи с теми проблемами, которые реально стоят перед людьми, перед Церковью, перед обществом, — а в наше время и перед всем миром. Тогда богословие будет жизненным, актуальным, открытым современному человеку и способным влиять на церковную жизнь, а священник, воспитавший в себе вкус к такому богословию, станет убедительным проповедником и даже, может быть, церковным писателем.

Другой проблемой современного прихода является утрата прихожанами осознания принадлежности к христианской общине, — я назвал бы это религиозным индивидуализмом, внецерковным благочестием.

33

Исторически понятно, как возникли эти явления. Влияние на формирование персоналистического, индивидуалистического благочестия среди интеллигенции и в городских приходах в определенной мере оказали западный протестантский пиетизм XVIII-ro и XIX-го столетий, которому не было должного отпора в нашей богословской мысли, а затем, конечно, очень непростые обстоятельства церковного бытия в веке ХХ-м. Религиозному индивидуализму необходимо противопоставить подлинную соборность, которая помогла бы вернуть нашим православным людям осознание того, что принадлежность к Церкви проявляется в участии в жизни конкретной общины. И мне кажется, то, что мы называем евхаристической экклезиологией, той экклезиологией, которая подчеркивает понимание Церкви как общины, совершающей Евхаристию вместе со своим епископом или священником,— вот эта экклезиология способна вдохнуть жизнь в нашу повседневную церковную практику. Могу свидетельствовать, что там, где живо евхаристическое благочестие (мы много говорили с вами об этом в минувшие десять лет моего ректорства!), там жива и приходская община.

Теперь хотел бы коснуться так называемой проблемы консерватизма в Церкви. Собственно говоря, Церковь — это консервативное начало, и мы должны всегда это помнить, потому что Церковь призвана сохранять веру. Что такое консервация? Консервация — это и есть сохранение. Церковь по своей природе консервативна. И когда мы говорим, что Церковь консервативна по своей природе, то утверждаем, что она призвана хранить апостольскую веру и передавать ее из поколения в поколение.

Но в повседневном обиходе под консерватизмом понимается некая догматизация исторических форм церковной жизни. Ведь причиной старообрядческого раскола и была догматизация внешних исторических форм благочестия. Когда в наше время происходит подобная догматизация форм, то тогда смещаются акценты и приоритеты. Отсюда вырастают такие негативные явления, как обрядоверие, нечувствительность к происходящему в Церкви и мире, формируется опасная психология гетто, которая характеризуется принципом: «Спасайся, малое стадо! Мы спасемся, а после нас — хоть потоп». Вот эта концепция Церкви как гетто, как малого стада, нацеленного на удержание внешних форм благочестия и недостаточно чувствительного к миссии и свидетельству, и есть псевдоконсерватизм, который отчасти несет ответственность за далеко

34

не благополучное духовное состояние нашего народа. За эти два последних года я имел возможность убедиться, что обрядоверие воспроизводится и утверждается в сознании людей в том числе через чрезмерный акцент на литургическом символизме, который придает сакральное значение внешней стороне богослужения. Верующий становится не участником и совершителем Божественной службы, а зрителем, созерцающим библейские образы, представленные некими символическими действиями. Но ведь богослужение — не театр. Богослужение ничего не показывает. А потому не следует в тех или иных священнодействиях пытаться увидеть только символическое изображение библейских событий. Через богослужение мы силой Святого Духа становимся не зрителями, а соучастниками всего того, что совершил Господь ради нашего спасения.

Восприятие богослужения как некоего символического действия ставит верующего в положение созерцателя, зрителя, атрофируя у него чувство сопричастности к таинственной реальности богослужения. Священники должны посвящать свои проповеди литургическим темам, помогая прихожанам постигать подлинный смысл происходящего в храме. Вот почему необходимо, чтобы преподавание литургического богословия и исторической литургики были в наших духовных школах на должном уровне. Без знания истории развития богослужения священнику трудно сформировать правильное восприятие его смысла и тем более трудно передать этот смысл своей пастве.

И последнее: наша школа всегда была традиционно открыта к миру и патриотична. Я понимаю патриотизм, как любовь к своей земле, к своему народу, к своей стране, как любовь к своей истории и бережное отношение к ней, как и активное участие в современной жизни, и заботу о будущем... И мне кажется, что сейчас, когда в нашем обществе происходят исторические перемены, Церковь должна занять активную позицию по целому ряду обсуждаемых тем: это и устроение более справедливых отношений между людьми, и значение личной и общественной морали, и преодоление пьянства и алкоголизма, и забота о сохранении памятников истории и архитектуры, о сохранении среды обитания. А это означает, что духовенство и паства наша должны иметь активную гражданскую позицию. А значит, такую позицию должна иметь и духовная школа.

В заключение я хотел бы сказать о том, что в жизни нашей Церкви значительную роль играют миряне. Но, к сожалению, большинство

35

из них к этой роли не готовы. И в связи с этим мне хотелось бы обратить особое слово к воспитанникам и воспитанницам регентского отделения. Вы — миряне, которые получат не только музыкальное, но и богословское образование, а также соответствующее церковное и гражданское воспитание. От вашей жизненной позиции, от того, как вы станете осуществлять свое служение, во многом будет зависеть будущее русского православного прихода. Убежден, что наша духовная школа имеет достаточный потенциал, чтобы готовить достойных церковных тружеников, которые, будучи мирянами, могли бы ответственно участвовать в решении проблем, стоящих сегодня перед Церковью. Скажу, что уже сейчас в своей деятельности как правящий архиерей я опираюсь в значительной мере на выпускников нашей школы, которые приехали в Смоленск и помогают мне в моем служении. Очень рад, что воспитанников нашей школы отличают хороший уровень богословских знаний, открытое отношение к людям и способность участвовать в диалоге с внешними. И сегодня более, чем вчера, я убежден в том, что Ленинградские духовные академия и семинария и регентское отделение находятся на правильном пути и способны вносить свой полезный вклад в развитие церковной жизни в нашей стране. Спасибо за внимание.