Кирилл (Гундяев), патр. Слово при вручении диплома доктора богословия honoris causa института теологии имени святых Мефодия и Кирилла при Белорусском государственном университете, 26. 09. 2009

СЛОВО ПРИ ВРУЧЕНИИ ДИПЛОМА ДОКТОРА
БОГОСЛОВИЯ HONORIS CAUSA ИНСТИТУТА ТЕОЛОГИИ
ИМЕНИ СВЯТЫХ МЕФОДИЯ И КИРИЛЛА ПРИ
БЕЛОРУССКОМ ГОСУДАРСТВЕННОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

26. 09. 2009

Ваше Высокопреосвященство, досточтимый владыка Филарет¹! Уважаемый Александр Михайлович²! Уважаемый Леонид Павлович³! Уважаемый Сергей Владимирович⁴! Все высокое собрание!

¹ Митр. Минский и Слуцкий, Патриарший экзарх всея Беларуси, ректор Института теологии (ныне Почетный Патриарший экзарх всея Беларуси на покое).

² Радьков А. М., в то время министр образования Республики Беларусь.

³ Гуляко Л. П., уполномоченный по делам религий и национальностей при Совете министров Республики Беларусь.

⁴ Абламейко С. В., академик, ректор Белорусского государственного университета.

142

Позвольте мне сердечно поблагодарить Институт теологии имени святых Мефодия и Кирилла при Белорусском государственном университете за высокую честь, которая мне оказана вручением диплома доктора богословия honoris causa.

Моя жизнь была всегда тесно связана со школой, и первые шаги на поприще церковного служения были реализованы именно в высшем богословском учебном заведении — Санкт-Петербургской духовной академии и семинарии. В течение 10 лет я был ректором этого учреждения. Но и покинув Академию, я никогда не порывал с богословской наукой — в том смысле, что, может быть, систематически мне и трудно было заниматься какими-то богословскими исследованиями, но постоянная потребность в написании текстов, связанных с моей дальнейшей профессиональной деятельностью, приводила меня в живое соприкосновение с Преданием нашей Церкви, со Священным Писанием.

Несколько позже я возглавил Отдел внешних церковных связей, на который Священноначалием была возложена очень большая ответственность, в том числе теоретическая, по подготовке богословских текстов, на основании которых могла бы строиться жизнь Церкви в современном обществе. Все это постоянно приводило меня, как я уже сказал, в соприкосновение с богословскими исследованиями, с написанием текстов.

И потому честь, которая оказана мне сегодня, является для меня очень высокой. Я осознаю значение того, что есть диплом доктора богословия honoris causa, и воспринимаю это не как формальность, не как проявление вежливости по случаю Патриаршего визита, но как нечто большее — как, может быть, признание каких-то моих скромных трудов, которые, еще раз хочу сказать, не в систематическом плане, но осуществлялись, в том числе, и в сфере православного богословия.

Я хотел бы сказать сегодня несколько слов на тему богословского образования. Я глубоко убежден в том, что богословское образование будет все более и более значимым в жизни нашей Церкви, потому что сегодня есть реальная потребность людей в том, чтобы слышать голос Церкви, чтобы знать позицию Церкви не только по классическим богословским вопросам, которые, кстати, чаще всего находятся вне поля зрения современного человека, а по тем проблемам, с которыми этот человек каждый день сталкивается.

143

Повышение уровня религиозности в наших странах (а это является социологическим фактом), несомненно, влечет за собой просвещенный интерес людей к вопросам веры. Если некоторое время тому назад религиозность нашего народа в основном была связана с посещением храма, с участием в богослужениях, с обрядовой стороной церковной жизни, то сегодня обращение к вере, к Православию нашей интеллигенции, научной общественности выдвигает на очень значимое место интеллектуальную составляющую церковной жизни, а интеллектуальной составляющей и является богословие.

Поэтому я приветствую расширение сети высших богословских учебных заведений, в том числе посредством создания таких учреждений, в стенах которого мы сегодня находимся. Нужно сказать, что эта модель соединения церковного богословского и светского научного потенциалов, которая так прекрасно реализуется в работе Института теологии имени святых равноапостольных Мефодия и Кирилла, этот симбиоз, это взаимодействие было рождено самой жизнью — и здесь, в Белоруссии, и в России, и в других странах, потому что Церковь, пройдя через годы атеистического пленения, оказалась очень ослабленной.

У нас были замечательные богословы даже в советское время. Во-первых, это выпускники еще дореволюционных академий и духовенство старшего поколения, к каковому я себя отношу. К счастью, еще удалось застать этих замечательных людей, которые прожили тяжелейшую жизнь. Будучи выпускниками духовных академий, они сполна хлебнули горя уже по одной своей принадлежности к богословскому сообществу. Большинство из них было репрессировано, очень многие погибли, но те, кто вышел в послевоенное время из тюрем и лагерей, пройдя этот тяжелый опыт подавления личности, к нашему величайшему удивлению — удивлению тех, кто у них учился, — сохранили удивительно ясный ум, прекрасную память, интерес к богословию. Это были люди, которые являли собой пример реального жизненного богословия, и они соединяли прошлое с настоящим.

Те, кто работают в высшей школе, знают, что самое страшное для школы — это потеря преемственности. В школе все должно быть преемственно. Обучаясь у прекрасных профессоров, наиболее талантливые студенты сами становятся специалистами, потом профессорами. Воспитанные предыдущим поколением, а затем впитавшие импульсы

144

современной жизни, достигшие результатов в своих научных исследованиях, они передают знания следующему поколению.

Если в высшей школе разрушается преемственность, это катастрофа. По милости Божией преемственность русской богословской школы полностью разрушена не была, потому что те самые профессора, о которых я говорил, успели воспитать следующее поколение. Но на долю этого поколения тоже пришлось много трудностей. Мы столкнулись с тяжелейшим гонением на Церковь конца 1950-х — начала 1960-х годов, которое вошло в историю с именем тогдашнего руководителя Советского Союза Хрущева. Тогда закрывались семинарии, были попытки закрыть и академии. Снова нависла огромная угроза над школой, и сократилась возможность принимать в школу новых студентов, особенно образованных, с интересом к богословию. И опять-таки образовался этот разрыв преемственности — не в формальном смысле слова, потому что были люди, которые учились в школах, а по сути, потому что развитие богословской мысли и богословской активности было приостановлено. Жизнь в школах только теплилась, но даже этого небольшого света оказалось достаточно для того, чтобы все-таки воспитать следующее поколение богословов нашей Церкви.

Почему я сказал, что этот симбиоз является естественным и исторически предопределенным? Потому что ослабленная в своем богословском потенциале Русская Церковь стала остро нуждаться в наше новейшее время в опоре на светскую науку. Еще в советское время мы пытались обеспечить такую опору через установление связей с зарубежными университетами. Это было тоже очень непросто, хотя определенная польза, несомненно, от этого была. Но после того, как исчезли все идеологические шоры и рухнула система, которая работала на ослабление Церкви, появилась возможность взаимодействия церковной школы, богословских учебных заведений со светскими учебными заведениями. И по всей территории Русской Церкви это сейчас осуществляется в разных формах.

В некоторых провинциальных семинариях до 60% преподавателей — это преподаватели местных университетов и педагогических институтов, это современные гуманитарии. Сейчас (и я считаю, что это важно) данное соотношение становится более правильным, когда светский компонент в педагогическом составе перестает доминировать. Но тем не менее сегодня эти взаимоотношения очень важны для

145

продвижения богословской науки. А кое-где существуют такие замечательные учреждения, как институт, в котором мы находимся.

Вообще еще не закончилась (по крайней мере в России) общественная дискуссия о присутствии богословия в системе высшей светской школы. Особенно остро сейчас дебатируется вопрос о признании дипломов и допуске выпускников высших богословских учебных заведений к написанию диссертаций, которые признавались бы государством. В этой дискуссии мы слышим отголоски прошлого. Нас иногда пытаются убедить в том, что богословие не может быть предметом научного исследования, что это область знаний, которая к науке не имеет отношения, что научный метод исследования неприменим по отношению к богословию. Все эти тезисы, конечно, с легкостью опровергаются, и та настойчивость, с которой некоторая часть научного сообщества выступает против того, чтобы богословие было признано сферой научного знания, стимулируется в первую очередь не столько стремлением к чистоте научного знания, сколько к отстаиванию собственных идеологических позиций, тесно связанных с эпохой атеизма. Поэтому не стоит драматизировать положение ввиду продолжающихся дебатов, — нужно просто подождать еще некоторое время.

Но под лежачий камень вода не течет, и сегодня наши богословские учебные заведения должны не на словах, а на деле доказать высокий уровень научных исследований, владение методами научной работы; показать, что высшие богословские учебные заведения Русской Церкви являются реальной частью научного сообщества. Я думаю, что не все наши школы способны сегодня показать такой высокий уровень, и поэтому считаю, что продолжение сотрудничества светской и церковной науки является очень важным в первую очередь для богословской науки. Но думаю, что и светская наука через соприкосновение с традицией богословского знания обретает для себя возможность открыть нечто новое, получить более широкое и, я бы сказал, более стереоскопическое видение того, что есть вообще мир культуры. И полагаю, что взаимосвязь между богословием и светским знанием является обоюдоважной, приемлемой и полезной.

Полемизируя на тему, которую я сейчас обозначил, мы часто ссылаемся на опыт зарубежных стран. Действительно, старейшие университеты имеют богословские факультеты. Мне подготовили список этих стран, и я хотел бы зачитать его для того, чтобы картина была

146

достаточно убедительной. Перечислю только часть богословских факультетов в Европе. В Боннском университете их сразу два — протестантский и католический: такая же ситуация в государственном университете Страсбурга. В Оксфорде и Кембридже теологические факультеты являются старейшими и первыми по внутренней университетской квалификации, и эта «табель о рангах» отражает историю вопроса, историю становления высшей школы, ведь все университеты создавались как некие общины по подобию монашеских и в первую очередь для изучения богословия и философии. Поэтому эта «табель о рангах» Оксфорда и Кембриджа лишний раз подчеркивает наличие глубокой связи между богословием и тем, что потом стали называть светской наукой. Мощные теологические факультеты действуют в Берне, Женеве, Фрибурге, Цюрихе, Гейдельберге, Тюбингене, Вене, Берлине, Хельсинки, Копенгагене, Тулузе, Любляне и других крупнейших университетских центрах. И замечательно, что в Минске, в государственном университете, в рамках Института теологии этот опыт также востребован.

Богословие обладает высокой академической значимостью. Я говорил о том, что и для светской науки полезно иметь соприкосновение с богословием в рамках университетов, ведь в богословских дискуссиях выковывалась методология интеллектуальной дискуссии. Европейский философский дискурс формировался в тесном взаимодействии с богословием, вот почему Фома Аквинский и сказал, что философия — это служанка богословия. Мы знаем, как этот тезис интерпретировался в советское время: в нем усматривалась некая попытка уничижить светское знание, философию по отношению к теологии, но на самом деле у Фомы Аквинского не было ни малейшего желания обижать философию. Мысль Аквината (думаю, вам это хорошо известно) была совсем иной: философия как работа человеческого разума настолько важна, что даже может быть служанкой, то есть помощницей, богословия, которое имеет дело с Откровением и сверхразумными истинами; и философия как общая методология науки многим обязана своей «госпоже» теологии.

Необходимость совершенствования, развития православной богословской школы, как я уже сказал, стала совершенно очевидной в 1990-е годы еще и потому, что, кроме подготовки людей к пастырскому служению, у Церкви возникло очень много новых задач. Для их решения понадобились катехизаторы, учителя, социальные работники,

147

молодежные лидеры. Но замечательно, что и у государства возникла потребность в том, чтобы и на государственной службе были люди, обладающие богословскими знаниями. И мы знаем, что как в Белоруссии, так и в России и в других странах люди, получившие богословские знания, занимают достаточно ответственные государственные посты.

Вне контекста богословского образования невозможно решать многие важные практические вопросы. Я остановлюсь по крайней мере на одном из них. Это межрелигиозный диалог и сотрудничество людей, принадлежащих к разным религиям. Мы становимся свидетелями радикальных, часто кровавых столкновений людей, принадлежащих к разным культурам, и наблюдаем (по крайней мере события в Западной Европе такую картину являют), как власть, нередко находясь в панике, не знает, за что браться. Ответственные люди понимают, что насилием нельзя урегулировать межрелигиозные, межцивилизационные и межкультурные противоречия. На самом деле все эти противоречия могут априори сниматься посредством совершенно конкретных превентивных мер, связанных в первую очередь с интеллектуальным диалогом, когда люди, принадлежащие к разным религиям, к разным этносам и культурам, вступая в диалог, начинают опознавать друг в друге не врагов и, может быть, не сразу друзей, но по крайней мере вполне надежных партнеров.

Нас всех пугают столкновениями между христианским миром и исламом, но когда мы вступили на путь очень серьезного богословского диалога с представителями Ирана, то многое стало понятным. Скажем, такие на первый взгляд далекие от нас люди, как иранские шииты, которые ассоциируются с терроризмом и Бог знает с какими еще страхами, — в реальном диалоге предстают совершенно иначе, и мы видим через этот диалог, что у нас существует много общего, в том числе и в сфере религиозной этики. И оказывается, что правоверный мусульманин по духу ближе, чем до мозга костей секуляризированный западный человек, потерявший способность различать добро и зло.

Многообразие Божиего мира может быть творчески осмыслено, принято и использовано (в хорошем смысле слова) только в том случае, если будет построена правильная система диалога. Но как же можно устроить этот диалог без богословских знаний? Я не могу себе представить мировоззренческого диалога между Министерством иностранных дел России и исламскими богословами из Кума. Не пойдет, не сработает

148

ничего! Значит, участниками диалога могут быть носители богословских знаний. Но без богословского образования, причем высшего богословского образования, как эти люди могут действительно участвовать в серьезном мировоззренческом разговоре с последствиями, значимыми для обеих сторон!

Не буду говорить уже об общем месте: насколько священники, катехизаторы, наши учителя востребованы в современном обществе. Ведь приход постепенно перестает быть только местом молитвы (хотя он всегда должен быть и будет в первую очередь местом молитвы). Но сама жизненная философия христианства требует того, чтобы за Литургией начиналось некое иное общее делание, как мы говорим, «литургия после Литургии». Наши христианские убеждения заставляют нас занимать активную жизненную позицию, разделять свои духовные, интеллектуальные ресурсы с другими, служить ближним и в первую очередь тем, кто страждет в этом мире. Но для того, чтобы иметь способность в современных условиях осуществлять социальные, образовательные программы, нужно иметь очень хорошее образование, в том числе богословское и, конечно, признаваемое государством, ведь государству не безразлично, кто работает с молодежью, с престарелыми, с социально уязвимыми слоями общества.

Иногда мы хватаемся за голову и говорим: ваххабизм проник в Россию! Но ведь не с неба свалился этот ваххабизм, — он же был инкорпорирован в какую-то структуру, которая оказывала влияние на людей исламского вероисповедания, но у государства не было возможности отследить весь этот процесс влияния учителей, неформальных лидеров на свою аудиторию. Впрочем, что говорить об исламе? — Давайте говорить о себе! Может быть, Белоруссию так не затрагивают некоторые радикальные проявления псевдоправославия, но Россию это очень затрагивает. Мы же знаем о том, что люди, вдохновляемые христианской идеей, закапывали себя в пещеры, погибали, отгораживая себя от мира, становились не просто социально пассивными, а социально опасными, потому что несли философию не созидающую, а разрушающую человеческие отношения. Нужно помнить, что радикализм может питаться религиозными идеями, и ни одна религия от этого не застрахована. Поэтому очень важно знать, кто приходит к детям, к молодежи, кто активно вовлекается в социальную, благотворительную работу, и для государства все это тоже не безразлично.

149

Вот почему высокий богословский образовательный стандарт, признаваемый государством, — конечно, не ущербно («диплом иметь можно, а кандидатом быть нельзя»), а реально признаваемый, — необходим сегодня для государства, особенно в связи с ростом религиозного фактора и в жизни наших народов, и в жизни всего мира, включая международные отношения.

Я хотел бы сердечно поблагодарить Вас, владыка Филарет, руководство университета за все то, что было сделано в этих стенах, за все доброе и правильное.

Особое слово я хотел бы обратить к студентам. У вас ни в коем случае не должно быть впечатления, что вы существуете по какому-то остаточному принципу: что есть всякие факультеты, но есть и ваш — где-то там, в конце списка. Если кто-то так думает, то ошибается. Вы должны помнить, что вы занимаетесь и будете заниматься самым главным. Я не могу сравнить ни с чем то дело, которое делает священник, потому что речь идет о спасении человека, о спасении личности — и не только в вечности, хотя, конечно, это в первую очередь, но речь идет о спасении человека в этой жизни. Мы же знаем на примере нашей истории, что происходило с нашим народом, какие страшные зигзаги мы совершали в том числе под влиянием светской науки и светской философии. Все эти многочисленные «измы», которые абсолютно некритически воспринимал наш народ, обольщаясь баснями (1 Тим. 4,7), как говорит апостол Павел, — всё это были не игрушки, не просто интеллектуальные изыски, это была реальная политика, построенная на «измах», которая привела людей к личным трагедиям, не говоря уже о наших странах и народах.

Быть сегодня священником, богословом значит много думать, анализировать, постоянно работать интеллектуально, искать духовные ответы на жизненные проблемы, которые волнуют современного человека,— чтобы погибель не наступила для всех нас. Мы живем в условиях очень уязвимой человеческой цивилизации. Нам иногда кажется, что мы такие могущественные. На самом деле уязвимость цивилизации сегодня гораздо выше, чем 100-200 лет тому назад. Я родился в послевоенном Ленинграде, мои родители пережили блокаду. Взирая на современные жилища, на современную городскую инфраструктуру, я задаю себе вопрос: а сколько бы сейчас Ленинград продержался? Да он вообще не продержался бы! Отключите электричество — и все закончится. Мы привыкаем к этим вещам: кнопку нажал — все загорелось,

150

в холодильнике нужная температура, лифты ходят, компьютеры работают. Будучи председателем Отдела внешних церковных связей, я содействовал компьютеризации всего учреждения. Один раз у нас на три дня зависли компьютеры. И что? Все закончилось. Где были мои интеллектуалы со знанием трех-четырех языков? Сидели как воробушки и ничего делать не могли. Мы живем в очень уязвимой цивилизации, это нужно ясно понимать. И человек может быть сильным в этих расслабляющих условиях современного комфорта только тогда, когда у него ясно выстроена вертикальная составляющая. А над этим работает Церковь. И потому сегодня труд богослова, священника, церковного социального работника, учителя — это труд огромной важности, и не только государственной, но и вселенской важности.

Поэтому я хотел бы всех вас, во-первых, ободрить: вы сделали очень правильный и хороший выбор. Я хотел бы призвать преподавателей, профессоров трудиться не жалея сил, повышать свой уровень, повышать уровень научных исследований, публиковать книги, статьи, насыщать интеллектуальное пространство своими мыслями. Я хотел бы, конечно, пожелать успеха и процветания Белорусскому государственному университету, в недрах которого существует эта замечательная школа. Дай Бог, чтобы пример того, что вы так благодатно и правильно организовали здесь, в Минске, был востребован во многих других местах.

В память о пребывании в Институте теологии я хотел бы преподнести вам икону святителя и чудотворца Николая с памятной надписью и еще раз сердечно поблагодарить за оказанную мне высокую честь.

151