Кирилл (Гундяев), патр. Преодолеть разрыв между богословием и жизнью. Выступлениев Отделе внешних церковных связей, 22.07.1998

ПРЕОДОЛЕТЬ РАЗРЫВ МЕЖДУ
БОГОСЛОВИЕМ И ЖИЗНЬЮ
Выступление в Отделе внешних церковных связей¹
22.07.1998

Сегодня я пришел в Отдел внешних церковных сношений в связи с очень, как мне кажется, важным событием. Мы представляем сегодня две книги отца Илариона, секретаря Отдела, несущего ответственность за межхристианские связи. Эти книги касаются жизни и трудов двух величайших отцов Церкви, подвижников благочестия, титанов, гигантов богословской мысли — святителя Григория Богослова и преподобного Исаака Сирина².

Прежде всего я хотел бы сегодня сказать о том, что когда Русская Церковь обрела возможность свободно развиваться, строить свои отношения с окружающим миром, осуществлять столь необходимые программы восстановительных работ, организовывать социальную и издательскую деятельность, на первое место вышло материальное обустройство церковной жизни: таковы были естественные исторические предпосылки. Не хватало храмов, монастырей, духовных школ, — и все это стало строиться, восстанавливаться, реставрироваться: вся Русская Православная Церковь превратилась в большую стройплощадку. Это действительно важное и необходимое дело. Когда же появились возможности издавать литературу, — то, чего мы долгие годы были лишены, — тоже началось восстановление разру-

¹ Церковь и время. 1999. № 2 (9). С. 139-148.

² Иларион (Алфеев), иером. Жизнь и учение св. Григория Богослова. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1998. Его же. Мир Исаака Сирина. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1998.

349

шейного: стали перепечатывать то, что создавали наши богословы в прошлом веке и в начале нынешнего столетия. Опять-таки, как и восстановление храмов и монастырей, восстановление утраченной, забытой русской богословской мысли было исторически обусловлено, было исторически необходимо, явилось делом особой важности.

Но всякий раз, когда открываешь переизданную книгу, не можешь не задать себе невольного вопроса: ну, а где же сегодняшние труды русских богословов? И если говорить о нынешнем положении дел в русской богословской науке, то следует констатировать тот факт, что, может быть, труднее всего восстановить то утраченное преемство, которое должно быть непременно восстановлено между сегодняшней богословской мыслью, духовными школами и выдающимися предшественниками наших существующих богословских учреждений — духовными академиями дореволюционной России.

Русская Православная Церковь в конце XIX — начале XX века занимала ведущее положение в мире в области богословия. Если еще середина XIX века отмечена значительной зависимостью русского богословия от западного — главным образом немецкого, протестантского, — и если исследовательская работа, изучение библейских и святоотеческих текстов в середине XIX века еще носит на себе печать этой зависимости, то к концу XIX и особенно в начале XX века русская богословская мысль заявила о себе как о мысли совершенно самобытной и наши духовные школы выдвинулись в число самых выдающихся богословских учреждений мира. Но затем последовал страшный революционный катаклизм, результатом которого было разрушение Церкви и богословской мысли в России.

О том, насколько велик был потенциал русской богословской науки, свидетельствует тот факт, что даже на развалинах духовных академий в 1920-х годах наши выдающиеся богословы, которые работали как в академиях, так и в университетах, создавали очаги богословского просвещения. Знаменитый богословский институт в Петрограде, возглавлявшийся протоиереем Николаем Чуковым (позже митрополит Ленинградский Григорий), представлял из себя не что иное, как место сотрудничества профессоров Санкт-Петербургского университета и Санкт-Петербургской духовной академии. После пяти с небольшим лет существования это учебное заведение было разогнано, большинство профессоров арестованы.

350

Вспоминаю об этом для того, чтобы подчеркнуть, какой же всетаки огромный потенциал — не только творческий, но и волевой — присутствовал у наших отечественных богословов. В сложное время они пытались воссоздать очаг русской богословской мысли. А затем — долгие годы небытия, период возрождения после Великой Отечественной войны, очень сложный период существования духовных академий и семинарий в советское время. И, наконец, новый период, который открывает много возможностей, и дай Бог, чтобы эти возможности были в полной мере использованы.

Я недаром коснулся истории, потому что в период послевоенный главной задачей духовных школ была подготовка священнослужителей. Конечно, велись самостоятельные богословские исследования; мы знаем, что послевоенное время отмечено именами замечательных богословов, но, если проанализировать их творчество, то во всем, что они делали и писали, видна ориентация на сугубо практическую, педагогическую цель — подготовить как можно быстрее, как можно лучше кадры богословов и священнослужителей. Сегодня же у нас открывается возможность проведения широких и разносторонних богословских исследований, создаются предпосылки собственно для развития богословской мысли, которая должна развиваться как в границах духовных школ, так и вне этих границ.

В связи со сказанным, я думаю, заслуживают особого внимания и поддержки эти, может быть, первые книги, которые издаются нашими молодыми современными богословами. Я думаю, следует всячески поддерживать творчество молодых богословов, — и тех, кто трудится в духовных академиях, и тех, кто работает в светских учебных заведениях, и тех, кто служит на приходах, — потому что без возрождения богословской мысли мы не достигнем целей, которые обозначаются ныне всем ходом церковной жизни.

В этой связи позвольте еще обратить ваше внимание на обстоятельства, связанные с особенностью нашего исторического пути. Одна из причин исторической трагедии нашей Церкви и общества, — трагедии, завершившейся революцией, — коренилась в разрыве между мыслью и реальностью, теорией и практикой, а применительно к Церкви — между богословием и жизнью. История богословия в России — очень сложная. Богословская наука была привита на нашу национальную почву в общем-то как нечто чужеземное, чужестранное

351

и малопонятное. Она начала развиваться, как вы знаете, с Киевской духовной академии: это было так называемое «могилянское»¹ богословие, схоластическое, заимствованное с Запада, в первую очередь из Польши.

Это латинское, схоластическое богословие, которое к XVII веку перестало быть органичным даже для Католической Церкви, было тем более неорганичным для Церкви Православной. Между этим «школьным» богословием и реальной жизнью Церкви образовался колоссальный разрыв. Именно поэтому нельзя было привлечь людей, желающих стать священниками, в духовные семинарии. Силой загоняли учиться, — и не потому, что так ленивы или глупы были бурсаки, а потому что, видимо, рассуждая сами с собой, они убеждались, что не так уж это богословие нужно для практического служения.

Этот разрыв между богословием и жизнью, к сожалению, окончательно в нашей Церкви не преодолен. Я никогда не забуду своей беседы с группой семинаристов в то время, когда я был ректором Духовной академии. Я убеждал их, что знание древних и классических языков необходимо для того, чтобы по-настоящему заниматься богословием, потому что нужно читать книги Божественного Откровения в подлинниках, и святых отцов надо читать в подлиннике, чтобы понять нюансы их богословия. Убеждал, говорил, а в ответ получил удивительное заявление: «Зачем нам греческий, зачем нам латинский, зачем нам английский, — мы что, на этих языках с нашими бабками разговаривать будем?» И я понял, что нет у этих людей, кандидатов в священники, яркой и ясной мотивации — почему и зачем нужно изучать богословие. Этот разговор еще раз убедил меня в том, что разрыв между богословием и практикой церковной жизни, который был обусловлен историческим развитием России, не преодолен, не изжит.

Сегодня, когда у нас открываются десятки, сотни монастырей, тысячи храмов, когда нередко в эти монастыри и храмы приходят лица вообще без всякой богословской подготовки, когда священниками становятся люди благочестивые, но не прошедшие систематического курса богословия, вопрос о преодолении исторического разрыва

¹ По имени Петра Могилы, митрополита Киевского, основателя Киевской духовной академии.

352

между богословием и церковной жизнью становится вопросом огромной важности.

И не потому ли так легко сегодня прививаются на церковно-общественную почву многие искусственно созданные проблемы, порожденные различными политизированными домыслами, что люди не способны встретить все эти проблемы достаточно ясным и трезвым богословским анализом? Я думаю, тот факт, что вокруг проблемы экуменизма у нас говорится и пишется столько, что даже человеку, закончившему духовную академию, трудно во всем разобраться, и тот факт, что нередко самые невероятные домыслы, спекуляции и слухи находят какую-то поддержку в церковной среде, нельзя объяснить ничем, кроме отсутствия трезвого богословского анализа. А богословский анализ любой доктрины возможен в том случае, если люди могут в своей практической деятельности использовать результаты богословской науки, владеть методологией богословской работы. И происходит это именно тогда, когда преодолевается разрыв между богословием и жизнью. Быть канонистом — значит знать не только каноны, но и как они могут и должны применяться в каждодневной практике церковной жизни. Быть богословом — значит понимать, что есть истина, а что есть ересь, но применительно не к старым схоластическим схемам трехсотлетней давности, которые плавно перетекают из учебника в учебник, а к нуждам реально переживаемого нами времени.

Если восстановится связь между богословием и реальной жизнью, тогда, я думаю, прекратятся многие провокации, которые устраиваются в церковно-общественной среде, прекратится использование церковно-исторических и богословских тем для разжигания внутрицерковной полемики, выдержанной в совершенно нецерковном духе. Все это отпадет, потому что сама среда церковная будет отторгать такого рода методы обсуждения богословских проблем, такого рода недоброкачественные идеи, которые используются для нагнетания напряжения в церковной жизни.

Я позволил себе такое пространное введение к презентации книг отца Илариона по той причине, что эти две книги — о святом Григории Богослове и о святом Исааке Сирине — написаны богословом, который осуществил в своей жизни то, к чему я призывал семинаристов: он владеет языком подлинников, он читает и переводит тексты,

353

он знает тему и может понимать нюансы богословского учения тех авторов, о которых пишет. Важно, что это написано современным языком и для современников. Очень важно, что эти книги помогают нам, людям современным, в том числе и тем, кто не имеет богословского образования, на общекультурном уровне принять и понять святоотеческие писания, узнать особенности богословской мысли святого Григория Богослова и святого Исаака Сирина.

Представляя сегодня церковной и светской общественности книги отца Илариона, я хотел бы выразить удовлетворение фактом их появления, выразить надежду на то, что в нашей Церкви в ближайшее время появится достаточное количество современных молодых богословов, деятельность которых будет способствовать постепенному, но необратимому преодолению всякого рода разрывов между богословской мыслью и церковной жизнью, церковной практикой. С этими словами я хотел бы приветствовать отца Илариона и факт выхода в свет двух его книг «Жизнь и учение св. Григория Богослова» и «Мир Исаака Сирина».

— Что Вы думаете о перспективах богословского образования в Русской Православной Церкви, в частности, в созданных в последние годы богословских учебных заведениях? Смогут ли они давать образование на должном уровне, воспитывать настоящих православных ученых? Я знаю, что отец Иларион получил образование в Оксфорде, учился у известного православного богослова епископа Каллиста. Эта оксфордская школа дала ему толчок, дала те знания, благодаря которым он может переводить, писать и печатать свои книги. У нас же в духовных школах основное внимание обращается на дисциплину, которая нередко означает давление преподавателей и инспекции на учащихся, — то, что называется «завинчиванием гаек». Как Вы думаете, владыка, возможно ли, что у нас в школах возрастет уровень богословского образования?

— Я попытаюсь вот как ответить на этот вопрос. Школа — это то место, где люди получают образование и где осуществляется интеллектуальная работа. Речь идет, конечно, о высшей школе — не о средних учебных заведениях. В высшей школе главное — обучить человека методу, обучить навыкам самостоятельной работы. Человеческая

354

память так устроена, что невозможно запомнить все исторические даты, имена, которые встречаются в книгах, которые даются на лекциях. И не нужно этого запоминать.

Думаю, главная ошибка советской системы образования заключалась в том, что высшая школа от любой другой отличалась только размером учебника. Когда мне показали учебник, который используется в педагогическом институте, я его посмотрел и спросил себя: «Что же это за учебник? Это просто совокупность сведений». То же самое было и в нашей духовной академии. Чем отличалась семинария от академии? Тем, что в семинарии по I Вселенскому Собору вы должны были выучить десять страниц машинописного текста, а в академии — пятьдесят.

Повторю: высшая школа должна обучать людей методу научной работы, духовная академия — методу богословской работы. Я думаю, что трудно было требовать от наших послевоенных школ решения этой задачи. В свое время, когда я сам был ректором Духовной академии, я специально занимался историей богословского образования в России и много времени посвятил изучению того, как была организована наша духовная академия после войны. Я много размышлял о том, по какому пути должно пойти развитие богословской мысли в России, и буду счастлив, если что-то из моих мыслей осуществится в нашей реформе духовного образования.

Возвращаясь к истории, скажу следующее: когда восстанавливали Ленинградскую и Московскую духовные академии после войны, взяли учебный план и учебные пособия дореволюционных академий. План сократили, а учебные пособия, то есть конспекты лекций, использовавшиеся профессорами дореволюционных академий, отредактировали, точнее — адаптировали к уровню тех студентов, которые обучались в наших послевоенных академиях. К примеру, профессор Заболотский берет курс Болотова и адаптирует его для своих студентов: получается и не Болотов, и не Заболотский. По такому курсу вы не могли научиться методу богословской работы, вы просто усваивали информацию.

Что нужно сделать, чтобы наши духовные академии и богословские институты достигли славы своих дореволюционных предшественников, снова стали центрами серьезной богословской работы? Нужно в первую очередь так построить учебно-педагогический

355

процесс, чтобы он содействовал развитию у студентов навыков самостоятельной научной работы. Чтобы каждый, кто оканчивает высшую духовную школу, был потенциальным исследователем.

Но для этого нужно соблюсти несколько условий. Первое. Исследователь в области богословия не имеет права не знать древних языков. Все богословские тексты написаны на соответствующих языках. Нельзя серьезно изучать Григория Богослова по русскому тексту. Тем людям, которые работают не в области патристики, а в другой области, где, может быть, не требуется в нюансах изучать мысль богослова святоотеческого периода, достаточно русского перевода творений святителя, — этим людям, может быть, надо знать не греческий язык, а какой-нибудь современный, на котором имеется обширная библиография по данному вопросу. Но исследователи Ветхого Завета должны знать древнееврейский, исследователи Нового Завета и патриотических текстов должны владеть греческим, латинским и сирийским языками. Это — sinequanon!¹Без этого невозможно развитие настоящей богословской науки.

Второе. Богословское образование должно обязательно включать историко-критический подход к текстам. Богословие — это наука (хотя, конечно, не только наука). Значит, изучение богословских текстов — будь то святоотеческие или тексты Священного Писания — должно включать в себя очень серьезный историко-критический элемент. Богослов должен нести ответственность за научную обоснованность своих выводов, иметь ясное представление о том предмете, о котором он рассуждает. Поэтому без включения в программу наших высших духовных учебных заведений научной библеистики, истории перевода, практических занятий по переводу текстов и прочих вспомогательных дисциплин невозможно радикально повысить уровень богословского образования. На необходимости изучения этих дисциплин очень настаивали такие корифеи богословской мысли, как В. В. Болотов и Н. Н. Глубоковский, которые преподавали эти дисциплины в духовной академии, проводили практические занятия и семинары со студентами.

Глубоко убежден, что знание древних языков, научный критический метод исследования материала — необходимые условия для

¹ Обязательное условие (лат.); букв.: «то, без чего невозможно».

356

развития богословской мысли. Это то, что касается научной стороны вопроса.

Но духовные школы — не только научные заведения. Говоря о духовной школе, мы должны обязательно иметь в виду духовный фактор, фактор воспитательный. В вашем вопросе прозвучала негативная нотка, Вы упомянули о «давлении», о «завинчивании гаек». Все это относится к духовной сфере жизни высшего богословского учебного заведения. И здесь, я думаю, тоже нужно много работать. Но, мне кажется, что не так уж плохо у нас сейчас. А реформа высшей богословской школы, которая готовится и которая уже сейчас практически начинает осуществляться, если она действительно будет осуществлена, думаю, приведет к определенным сдвигам в самое ближайшее время.

А еще духовная школа очень зависит от того, кто учит, и от тех, кто учится. Ведь лекционный процесс, вообще учебный процесс — это движение в две стороны. И каждый, кто имел опыт преподавания, знает, что преподавателю или профессору приходится учитывать уровень аудитории, приспосабливаться к аудитории. Я вспоминаю, как выдающийся литургист, профессор Успенский, ведя в 1960-е годы уроки церковного Устава в Ленинградской духовной семинарии, приспосабливался к уровню аудитории. Ему, может быть, было очень трудно это делать, но он делал. Я думаю, что многие, кто окончил в те годы семинарию, благодарны этому замечательному русскому богослову, литургисту за его лекции. Но если бы он имел дело с другими студентами, он, наверное, и лекции читал бы по-другому.

Уровень преподавателей — это очень важно. И со временем, я думаю, он будет повышаться: раз есть преемственность в школе, будет и развитие. Трагедия заключалась в том, что разорвали преемственность между дореволюционной школой и послевоенной, послевоенная была помещена в ненормальные условия существования, отсюда и все перекосы. Если же будет возможность свободного развития, то очень скоро появятся — да уже и сейчас появляются! — достаточно подготовленные профессора и исследователи. Но очень важно, чтобы уровень студентов соответствовал нуждам школы. И здесь, конечно, вопрос отбора в духовные школы, особенно в духовную академию, выдвигается на передний план. Необходимы серьезные вступительные экзамены, чтобы люди, поступающие

357

в духовные академии, находились на достаточном интеллектуальном уровне, чтобы профессорам и преподавателям не приходилось адаптироваться к уровню аудитории.

Высшие духовные учебные заведения должны превратиться в подлинные очаги духовной культуры, в центры по подготовке ученых богословов: без этого не будет развития богословской научной мысли. Для того, чтобы это произошло, необходимо, конечно, чтобы созрели кадры профессоров и преподавателей, и нужно вдумчивое отношение к формированию учебных заведений на уровне студенчества. Думаю, что при соблюдении этих условий наша школа будет развиваться — сегодня к этому есть все необходимые предпосылки.