1) В л. п. этого гимна совершенно нет, а в П. р. он является 24 словом, которое надписано более пространно. Заглавие его в русск. перев. читается таким образом: «В чем исповедуясь письменно в настоящем слове, (св. Отец) обнаруживает глубину своего смирения и, продолжая, научает ему, подражая и в этом достигшему (совершенной) меры смирения и удостоившемуся таковых откровений в богословии Божественному Павлу, который называет себя грешником и недостойным зваться Апостолом». Это же заглавие указывает и Алляций в своем списке гимнов Симеона под № 24. См. МР. gr. t. СХХ, col. 302АВ. Как этот гимн, так и некоторые другие, преимущественно те, которых нет в л. п., переведены нами построчно или

Руки, произведшие меня через слово,

Руки, без труда сотворившие все.

Дай мне ненасытно насыщаться ими.

Дай мне видеть лицо Твое, Слове,

И неизреченной красотой наслаждаться,

И созерцать (Тебя) и радоваться от Твоего видения,

Видения неизреченного и невидимого,

Видения страшного. Однако дай мне поведать

Если не сущность его, то хотя действия.

Ибо выше природы и всякой сущности

Весь Ты, Сам Бог мой и Создатель.

Видится же нам отблеск Божественной славы Твоей,

Свет простой и приятный,

И Свет то скрывается, то соединяется

Весь, как мне кажется, со всеми нами — Твоими рабами,

Свет духовно созерцаемый в отдалении,

Свет внутри нас внезапно обретающийся,

Свет подобный то воде текущей, то огню возжигающему —

То сердце, которого он, конечно, коснется.

Им, Спасителю мой, как познал я, охвачена

Бедствующая и смиренная душа моя,

Воспламенена и горит…

Ибо огонь, получив горючее вещество,

Как не возгорится, как не истребит (его),

Как не причинит неизбежных страданий

При возжении? [о нем] дай мне поведать, Спаситель!

Неизреченное видение необычайной красоты

Он представляет, и увеселяет меня, и пламя любви

Нестерпимое возжигает. Как я снесу (его) 1)?

Или как поведаю об этом великом чуде,

Которое во мне блудном бывает?

Ибо я не могу выносить молчания, Боже мой,

И пучиною забвения покрыть те дела,

постишно, при чем в некоторых хотя и немногих сравнительно местах пришлось сделать перестановку слов перенося их для ясности речи из строки в строку.

1) Этот стих взят из П. р.

Которые Ты сотворил и творишь ежедневно

С теми, кто горячо Тебя всегда ищет

И в покаянии к Тебе прибегает.

Дабы я, подобно сокрывшему талант

Лукавому рабу, не был праведно осужден.

Но, открывая, я всем говорю об этом,

И о Тебе и Твоем благоутробии

Чрез письмена передаю и повествую,

О Боже мой, последующим поколениям.

Дабы, познав великую Твою милость,

Какую Ты показал и показываешь на мне одном,

Прежде блудном и нечистом,

Гораздо более всех согрешившем,

Никто не сомневался, но напротив возлюбил бы (Тебя),

Не боясь, но радуясь приступил бы,

Не страшась, но тем с большим дерзновением,

Видя море Твоего человеколюбия.

Пусть притечет он, припадет и восплачет,

И получит разрешение прегрешений,

Говоря в себе: воистину

Если порочнейшего и вселукавого этого

И совершенно заблудшего помиловал Создатель,

Более всех людей согрешившего,

То не тем ли более Он и меня помилует,

Согрешившего некоторым образом простительно

И не все заповеди преступившего?

Итак, чтобы знали множество зол моих,

Здесь, Слове, я хочу поведать не все, конечно,

Бесчисленные [грехи мои], ибо они превосходят (числом) звезды,

Превосходят капли дождя, песок моря

И множество волнующихся волн,

Но — то именно, что содержит книга совести,

И что заключают хранилища памяти.

Иное же один только Ты веси.

Я был убийцею 1), послушайте все,

1) Души своей, разумеется, как говорит он в слове (т. е. гимне) 39, ибо Отец понимает это мысленно (νοητώς) по причине крайнего смирения. Это примеч. взято на греческ. изд. μέρος II, σελίς 14.

Дабы вы жалостно оплакали меня; а каким образом —

(Это) я опущу, избегая долготы речи.

Я был, увы мне, прелюбодеем в сердце,

И содомлянином мыслью 1), и клятвопреступником

Произволением, употребителем божбы и любостяжателем,

Вором, лжецом, бесстыдником и похитителем, горе мне,

Досадителем, братоненавистником и большим завистником,

Сребролюбцем и наглецом и всякого

Другого порока делателем.

Ей, поверьте, я говорю это истинно,

Не притворно и не с лукавством.

Итак, кто, услышав это, не изумится

И не подивится Твоему долготерпению,

Человеколюбче, и от изумления не скажет:

Как земля, убежав, не расступилась, не вынося

На хребте (своем) этого несчастного,

И живым не свела его в ад?

Как не обрушился сверху ураган

И не истребил этого преступника?

Как не ниспало одновременно небо

И не погасли солнце и звезды

Над таковым презрителем?

О долготерпение Твое, Спасителю! — пусть скажет он опять —

О благостыня и милосердие!

Ибо поистине — сверх всякого прощения

Таковыя деяния этого несчастнейшего,

Услыша о которых, всяк воскликнет:

Ужели [Божественная] правда попустила ему жить?

И как, будучи праведной, она допустила хотя бы одно

Существование его на земле живых?

Если же кто заподозрит, что, быть может, я ложь написал,

1) Вместо γνώμῃ в П. к. стоит ἒργω—делом. Кроме того, в П. р. после этого вставлен еще стих: γέγονα πόρνος μέγας καὶ παιδοφθόρος— я был великим блудником и деторастлителем.

То прости ему, как милостивый,

Ибо, не ведая долготерпения Твоего, Спасителю,

И бездны человеколюбия Твоего,

И услышав о непристойности дел моих,

Он справедливо вынес такое суждение,

Говоря: если [Божественная] правда безнаказанным

Оставила его, то нет, следовательно, суда.

Ты же, Боже мой, так как [после] будешь судить,

То поэтому ныне весьма долготерпишь.

Ибо спасти всех, конечно, желаешь,

Ожидая покаяния нашего,

Которое — от дел, по снисхождению Твоему праведному.

Ибо праведному свойственно не поражать падающих,

Но скорее напротив, конечно, — руку [помощи] им простирать,

Что делать Ты, благий мой Владыка,

Никогда не переставал и не престанешь.

Жизнь всех людей есть брань.

Мы же все люди — рабы Твои, Создатель;

Однако малые и великие — [все] имеем

Врагов непримиримых (в лице) князей тьмы.

Поэтому если Сам Ты не подашь (нам) скоро руку [помощи],

Но попустишь им укрепиться против нас,

То где будет Твоя правда и человеколюбие?

Ибо (хотя) мы соделались рабами его (диавола)

По своей воле и своему произволению,

Но Ты Сам, Боже мой, пришедши, искупил нас

И принес к Отцу Твоему

В дар, каковыми однако 1) видеть враг нас не терпит,

Не вынося той зависти, какую питает.

Но, как лев, рыкает на нас,

И ходя и скрежеща зубами,

Упорно ищет, кого бы поглотить.

Поэтому если Ты, Христе мой, тех, которые этим неукротимым зверем

1) В П. р. стоит здесь не ὅμως, а ὄλως; тогда эти слова надо перевести: каковыми видеть нас враг совершенно не терпит.

Уязвлены и, приняв удары

И раны, пребывают лежащими,

Не помилуешь, или лучше — не сжалишься

Ожидая их выздоровления,

Но поразишь и совсем сокрушишь,

Совершенно умертвив таковых;

То это, по моему мнению, — праведно,

Потому что не непроизвольно они пленяются.

Но добровольно предаются.

Однако коварный и злохитростный,

Неукротимый и изворотливый зверь этот,

Как бы друг, притворяется дружественным,

Ища всего меня схватить и уловить.

Показывая мне видимую жизнь,

Он лишает меня жизни духовной.

Окрадывая меня чувством в настоящем,

Он 1) отнимает (у меня) и богатство будущого.

При внешнем (ведь) созерцании является одно,

Сокрыто же (в нем), Спасителю, другое.

Если же люди, и познав это,

Хитро и лицемерно притворяются, [что не знают],

То чего не сделает (с ними) изобретатель зла?

Как не обольстит он их и в особенности юных?

Как не прельстих тех, которые незлобивы,

Совершенно неопытны и нелукавы,

Тот, кто по произволению — сатана и лукавый,

И искусный изобретатель всякого лукавства?

Однако он решительно всех (ἅπαντας) прельщает и уязвляет,

И никто не избежал от его рук,

Или стрел, не отведав в них заключенного

Яда, и не ушел (от него) неуязвленным.

Все мы согрешили и лишены, Христе,

Твоей неизреченной и божественной славы,

И умоляем Тебя туне спасти (нас)

И оправдать благодатью и милостью,

Которою Ты излил ныне на меня изобильно,

О чем я не обленюсь говорить и писать.

1) Этого стиха нет в П. р.

Ибо как я, о Боже мой, могу покрыть молчанием

То, что бывает ежечасно

И совершается во мне несчастном?

Ибо поистине оно неизреченно,

Непостижимо и превосходит ум и слово.

И как я выскажу или как изъясню это?

Но, не вынося молчания, теперь же начну свою речь.

Ты — один Бог безначальный, несозданный,

В Сыне и Духе — Троица Святая.

Ты — непостижим, неприступен,

Создатель видимой и умопостигаемой

Твари, и Господь, и Владыка,

Ты — превыше небес

И всего, что на небе,

Один — Творец неба и обладатель,

Один носящий все Твоим повелением

И волею одною все содержащий.

Тебя окружают тьмы Ангелов

И тысячи тысяч Архангелов,

Престолов, неисчислимых господств,

Херувимов, Серафимов и

Многоочитых сил, начал и властей

И многих других слуг и друзей.

Ты имеешь славу препрославленную,

Так что без страха воззреть на нее не посмеет

Никто из них, о Боже мой,

Не в состоянии будучи снести явления

И светоблистания лица Твоего.

Ибо как создание возможет Создателя

Всецело узреть или всецело постигнуть?

Никоим образом, полагаю, это невозможно.

Но поскольку изволит Творец,

(Постольку) Он является и видится тому, кому Он пожелает,

И познается, и тварь Его познает,

И Он видится, и она Его видит,

Насколько дано ей от Творца видеть.

Ибо если твари Тобою, Боже мой, произведены,

То от Тебя они имеют и бытие и возможность

Видеть и служить Тебе беспорочно.

Итак, Ты вверху пребываешь превыше всех начал,

Которые окружают Тебя — Бога моего.

Мы же внизу находимся в глубочайшем рве,

(Которым я называю не видимый мир,

Но поистине тьму греха)

Рве порочности и омрачения,

В яме и рве ужасно глубоком,

Над которым солнце не всходило светить.

Ибо вне этого видимого мира

И мира будущего есть (только) ночь греха;

И погружающихся в нее неразумно

Она как ныне содержит, так и по смерти также

Будет держать узниками во веки веков.

Из них я первым, о Христе мой, являюсь.

Объятый ею и в нее низведенный,

В преисподней глубине ее

Находясь, я воззвал: помилуй меня

Ты, Который приобщился зол моих 1).

Ибо я познал, куда чрез них я низведен.

Оттого я и плакал, потоки слез

Из очей моих проливая усердно,

И каялся от всего своего сердца,

И взывал воздыханиями неизглаголанными.

И Ты с несказанной высоты услышал меня,

Лежавшего в преисподней глубине

Тьмы безграничной и беспредельной,

И оставив окружающие Тебя силы,

Пройдя все видимое [пространство],

Нисшел туда, где был я лежавший.

Озарив меня тотчас, Ты прогнал тьму,

И воздвигши божественным Твоим вдохновеньем,

Поставил меня на стопы Твоих повелений.

Очаровав меня красотою Твоею и любовью,

Ты уязвил меня и совершенно всего изменил.

Увидев Твой лик, я убоялся,

Хотя он и показался мне милостивым и доступным.

1) ἐν ἐπιγνὠσει γεγονὼς τῶν κακῶν μου, т. е. (передавая свободно) сделался человеком, воспринял человеческую плоть и ее немощи.

Изумила же и поразила меня

Красота Твоя, о Троица Боже мой!

Ибо один образ (χαραχτήρ) трех в каждом,

И три лица составляют едино — Бога моего,

Который называется Духом и Богом всех.

Итак, когда Ты явился мне несчастнейшему,

Как мог я не дрогнуть и не спуститься

Еще ниже того, где был я,

Тьмой опять покрывшись,

Дабы сокрыться от Тебя, всем нестерпимаго?

Но я сделал это из робости.

Ты же, Боже мой, напротив обнимал меня,

Напротив целовал и заключал в объятия —

В лоно славы Твоей, Боже мой,

И в края одежд Твоих,

Всего меня вводя и покрывая Твоим светом,

И заставляя забыть (все) видимое

И недавно одержавшия меня беды.

О глубина таинств и высота славы!

О восхождение, обожение и богатство!

О несказанная светлость повествуемаго!

Кто возможет постигнуть (это) из слов?

Или уразуметь величие той славы?

Ибо если кто не видел того, чего око не видело,

И не слышал того, чего ухо не слышало,

И что на сердце человеческое не всходило,

Тот как поверит пишущему об этом?

А если бы и поверил, то как чрез (одно) слово

Может он увидеть 1) то, чего око не видело?

Как посредством слуха вместит то,

Чего никогда не слыхало ухо людское,

Чтобы и уразумел он хорошо те вещи

И мог обнять мыслью то,

Красота чего неизъяснима для видящих,

И вид пребывает безвидным,

И что непостижимо для всех,

Кому видится? Как, повторяю тебе,

1) В П. р. здесь вставлены следующ. слова: или постигнуть величие славы? Ибо кто не видел того, чего око и пр.

Кто-либо, воображая это помыслом,

Не удалился бы далеко от истины 1),

Обольстившись воображением и фантазиями

И ложные образы измышлений

Ума своего рисуя и видя?

Ибо как ад и тамошние муки

Всяк представляет так, как желает,

Но каковы они, никто решительно не знает;

Так, пойми меня, и блага оные,

Небесные, для всех непостижимы

И незримы, только тем одним они ведомы

И видимы, которым Бог откроет,

По мере достоинства каждого:

По мере веры, надежды и любви,

И хранения заповедей Господних,

Или иначе — по мере нищеты духовной.

Эта мера — совершенная, не малая и не великая,

Которые Богу ненавистны, и в этом нет неправды,

Так как они совершенно неправые.

Ибо малой мере недостает праведности

По нерадению или небрежению,

И основательно и справедливо она является только негодной.

Та же мера, которая не мала, но велика,

Ведет к безумию того, кто ее имеет,

Вредя и всем другим, кто к ней тяготеет.

Правая мера есть мера смирения,

Чтобы, не отчаяваясь в себе совершенно,

Не считать никого в мире

Худшим себя в непристойных деяниях;

И поэтому плакать всегда и рыдать

И все видимое презирать.

Ибо это — признак той печали,

Которая — по Бозе и бывает от души.

Если же кто прилепляется к чему-либо из видимого,

1) В этих словах преп. Симеона может прочесть себе предостережение тот, кто бы попытался расценивать духовный опыт св. Отца, его видения и откровения, по мерке обыкновенных рассудочных понятий.

Тот не познал себя еще чувством,

И не воспринял в сердце страха

Суда Божия и вечного огня,

И не стяжал совершенного смирения.

Поэтому-то он и лишается видения

И дара тех благ,

Которых не видело никакое человеческое око.

Потщимся же все приобрести смирение —

Несказанную красоту (τὴν ἀνώνυμον χάριν) наших душ,

Для которой нет имени, и (только) по опыту

Она ведома тем, кто стяжал ее.

Кроток и смирен сердцем Христос;