Две «кафолические», всеобщие христианские церкви заявляют о существовании своем на земле. Одна — «греко-российская», православная, восточного исповедания. Другая — ecclesia Romana, римская церковь. На самом деле, однако, есть и может быть лишь одна истинная Церковь. Церковь единая видимо для всех существовала 10¹/₂ веков до «разделения церквей» в 1054 г. Церковь единая, конечно, существует и после этого до сего дня невидимо для всех, но видимо для ее членов, которые верят, что она будет существовать до скончания века.

Каким образом вновь достигнуть видимого всем несомненного, единства Церкви? Так стоит больной для верующего христианина вопрос. На этот вопрос не один раз в истории люди пытались дать посильный ответ. Ответ этот — «соединение церквей» или уния.

Вопрос об унии возник вскоре после «разделения церквей»; первый раз практически поставлен и формально разрешен он был через два столетия после «разделения» на Лионском соборе 1274 г. Разрешение было неудовлетворительно и практически осталось бесплодно; почти непрерывно в течение еще двух столетий шли переговоры о новом разрешении; таковое было

установлено на Феррарско-Флорентийском соборе 1438-1439 г. Практически и оно было почти бесплодно; но теоретически, в римской церкви, оно считается окончательным; на основании его заключено было в конце XVI в. соглашение местного характера — в Западной России, составлявшей тогда (как и теперь вновь) часть Польского государства. Это известная Брестская уния 1596 г.; теоретически она не имела вселенского значения Флорентийской; но практические ее последствия были гораздо значительнее, особенно, конечно, для нас, русских.

Брестская уния представляется актом явного насилия над религиозною совестью слабейшего. Историю ее, хотя бы в главных чертах, нужно, разумеется, помнить каждому русскому человеку; но, конечно, для характеристики унии, как исторического явления, гораздо важнее всмотреться глубже в обстоятельства, сопровождавшие греко-римские попытки унии в XIII—XV веках.

Попытки унии в XIII—XV веках

Первые три века после Рождества Христова единая апостольская христианская Церковь существовала и ширилась несмотря на гонения против нее со стороны властителей светского государства - также единой Римской империи. Миланский эдикт Константина (313 г.) превратил гонимую церковь в общество, признанное государством; вслед за тем начала христианства официально пронизали собою всю государственную органи –

зацию. Римская империя стала христианскою. Церковь и государство объединились. Тот же император Константин, который допустил христиан на поверхность государственной жизни, сделал другой шаг всемирно-исторического значения: он сделал попытку передвинуть центр тяжести империи из Рима на восток, в Византию; в 330 г. торжественно перенесена была в Константинополь его столица; прежняя столица, старый Рим после этого потерял свое значение, ставши провинциальным центром империи; так было в сущности даже тогда, когда западная половина получала своего особого императора (до конца V века). Началось бытие «Нового Рима», «Второго Рима» - Византийской Империи, построенной на тесном союзе государства с церковью. Церковь играла первенствующую роль в жизни Константиновой Империи; конечно это не могло не отразиться и внешним образом -на положении епископа города Константинополя. В средине века Вселенский церковный собор в Халкидоне уделил архиепископу «Нового Рима» те же почести и значение, которые присущи были папе — епископу Рима Старого. Папа Лев Великий энергично протестовал против соборного канона. Протест папы Льва и есть в сущности зародыш «разделения церквей».

Со времени папы Льва один римский епископ за другим делали усилия, чтобы восстановить первенствующее положение свое в христианском мире; для этого они стремились сперва освободиться от какого - бы то ни было подчинения императорам Нового Рима, а затем - противопоставили Византийской, по традиции и по имени подлинно Римской империи *) — другую «римскую» импе-

_________________

*) Византийский император по-гречески назывался самодержцем ромеев, то есть римлян.

рию — «священную римскую империю германской нации» (начиная с коронования Карла Великого папою Львом III в Риме в 800 году). Против Нового Рима — со времен Константина единственно подлинного Рима — восставал мертвец — призрак старого Рима.

Восстание в начале носило действительный характер только местного бунта; но с самого начала уже теоретически оно было борьбой всемирной, беспощадной, могущей кончиться лишь уничтожением одного из противников. Борьба шла четыре века — и земное могущество Нового Рима было повержено во прах. Четвертый крестовый поход латинян, начатый, как и предыдущие крестовые походы, официально против неверных, мусульман — закончился нападением крестоносцев на Константинополь. Город быль взят и страшно разграблен (1204 г.). На месте греческой утвердилась Латинская Империя; императора для нее выбрали вожди крестоносцев *); в Константинополе был поставлен подчиненный папе латинский патриарх; всюду в новой империи уничтожались всякие следы греческого восточного исповедания, изгонялись монахи и священнослужители из монастырей и церквей; часто подвергались порче или уничтожению даже самые здания церквей. Среди чудных мозаик Дафнийскаго храма (близ Афин ) до сих пор в купольном лике Христа-Пандократора видны повреждения, причиненные копьем латинского рыцаря. На место греческих монахов селились латинские; к священнослужению допускались из греков лишь те, кто малодушно подчинялся насильникам и принимал ла-

_________________

*) Любопытным искажением и забвением начальной идеологии борьбы был этот выбор особого Константинопольского императора, когда казалось - бы, был уже единый римский император - германский.

тинство. Торжество победителей, казалось, было полное. Такова была первая попытка осуществить единство Западной и Восточной христианских церквей *).

Латинская империя в Константинополе продержалась однако недолго. С самого начала она захватила лишь часть прежней империи; в других продолжали держаться греки (царства Никейское, Трапезундское и т.д.); население латинской империи в религиозном отношении все время возбуждено было против новых властителей. В 1261 г. никейский царь Михаил Палеолог занял Константинополь и заставил бежать латинского императора Бодуена (Балдуина) II.

Восстановлена была однако лишь тень византийского могущества. Палеологам приходилось владеть разоренной столицей, управлять надорванным и полуразрушенным государством; владения Палеологов составляли лишь небольшую часть прежней территории империи; казна была опустошена; латинские светские и церковные ячейки цепко держались в некоторых местах империи; наконец, империи все время угрожали претенденты — Бодуен и его «преемники» и «наследники», и постоянно носился призрак — латинского крестового похода для восстановления власти претендентов. К этому нужно прибавить с конца XIII века сказочно быстро росшую опасность османского (турецкого) завоевания.

Империя Палеологов могла быть спасена — если вообще возможно было, чтобы она спаслась — лишь полным нравственным перерождением народа и императора, единым могучим порывом веры, — подобно тем напряженным усилиям воли и веры, которые не раз

_________________

*) Ср. НикитаХониат Discours sur les monuments detruits ou mutiles par les croises en 1204 (Buchon. Coll, des chr. III, 325, Paris 1828).

прежде спасали Византию на ее трудном историческом пути. Нельзя сказать, чтобы духовные силы отступились в это время совершенно от греческого народа. XIV век — время нового блестящего расцвета византийского (уже «поздневизантийского») искусства — достаточно упомянуть фрески церквей города Мистры на Пелопонисе; среди Афонских монахов возникло глубокое движение «исихастов» или «паламистов» (сторонников св. Григория Паламы), дошедших в итоге своего аскетического «умного делания» до видения мистического «света Фаворского»: Главный противник исихастов, архимандрит Варлаам, обнаружил внутреннее бессилие свое против паламистского движения, перейдя в латинство во вторую половину своей жизни.

Роковым обстоятельством, которое делало невозможным перевод накопившейся душевной энергии в государственную жизнь было то, что в самое сердце и мозг восстановленного государства проникли начала сомнения и неустойчивости, соблазн — ценою отказа от чистоты веры купить дипломатическую и военную помощь западных противников против восточных врагов.

Римский первосвященник пошел навстречу примирительным попыткам Палеологов. В течение почти двух веков тянулись переговоры о церковной унии между Римом и Византией. В этой дипломатической игре почти все ее участники были глубоко неискренни, стремясь не к действительному разрешению противоречий, а лишь к тому, чтобы перехитрить друг друга и каким бы то ни было способом настоять на своем и достигнуть своих целей. Византийский император стремился в сущности лишь к тому, чтобы устранить опасность латинских претендентов на свой императорский престол, а впоследствии кроме того и особенно - обес-

печить себе помощь Западной Европы против надвигавшегося турецкого востока. Римский первосвященник стремился достигнуть механического подчинения себе греческой церкви каким угодно путем, мало думая о действительной помощи греческому народу, или о том, чтобы достигнуть внутреннего единения с греческою церковью, вызвать внутреннее влечение к унии со стороны греков. Римская церковь хотела лишь использовать создавшиеся для греков политические затруднения, чтобы в удобный момент вернуть себе на Ближнем Востоке то положение, которое ей доставил четвертый крестовый поход и которое уничтожалось восстановлением империи Палеологов. В XV веке папа подымал или поддерживал разговоры об унии всякий раз тогда, когда новые опасности со стороны турок грозили Византии. К папе обращались растерянные и запутавшиеся императоры, боявшиеся и латинского запада и турецкого востока и наконец — собственного греческого народа, не желавшего идти в латинство. Император давал обещания, которых папа требовал; но провести эти обещания в жизнь своего народа император был бессилен именно благодаря тому, что папа, пользуясь политическим моментом, навязывал императору одностороннюю унию — полное подчинение римской церкви.

Такова была уния, заключенная в Лионе в 1274 г. Уния эта была всецело делом византийского императора, а не патриарха. Перед 14-м (латинским) всеобщим собором в Лионе император Михаил Палеолог велел заключить в монастырь патриарха Иосифа. Патриарху обещано было восстановление в должности лишь под условием признания унии, от чего он однако решительно отказался. Император послал уполномоченных на собор от себя; это были преимущественно светские

лица; они привезли на собор письма от императора и довольно большого числа греческих митрополитов и епископов. Письма признавали правильность латинской догмы и верховенство папы над всей греческой и латинской церковью. Сами уполномоченные в свою очередь, во имя и по поручению императора «и всего греческого духовенства» отказались от своих «схизматических заблуждений» и признали догматическую правильность filioque. От греческих уполномоченных не потребовали однако отказа от восточного обряда богослужения, равно как и вставки filioque в возглашаемый во время литургии символ веры; вопрос об этом на соборе остался открытым; через несколько лет однако папа стал настаивать на включение filioque и в возглашаемый символ веры, а также и на перемене обряда богослужения в целях унификации обряда с латинским; это требование папы значительно обострило оппозицию унии. Оппозицию же уния встретила в среде греков отчаянную.

«Весь народ наш — признавался поставленный после унии патриархом в Константинополе хартофилакс Иоанн Веккос — весь народ наш, мужчины и женщины, старики и молодые люди, мир сей превратили в войну, соединение в разъединение» *) Уния встретила ожесточенных противников и противниц в самом дворце. Сестра императора, Евлогия была одною из главных. Племянница его, царица Болгарская, требовала у Иерусалимского патриарха возглашения анафемы против своего дяди и пыталась устроить поход вавилонских (т. е. каирских, египетских) мамелюков против него.**) Бесчисленное количество противников унии было брошено

_________________

*) Pg + 141 с. 952 — 953.

**) Пахимер VI, 1 = Pg 143, с. 883 сл.

в тюрьму или подверглось изгнанию. Несмотря на все эти меры, Михаил Палеолог оказался бессилен провести в жизнь постановление Лионского собора. В Риме объяснено это было обманом: «Мир заключен был лишь для смеха, соединение устроено в шутку *). Папа Мартин IV, француз, связанный с анжуйскими претендентами на Константинопольский императорский престол, имел формальное право отлучить греческого императора от церкви (18 ноября 1281 г.). Еще прежде император отлучен был от церкви восточной. Так, отлученный от обеих церквей и умер Михаил Палеолог (год спустя, 11 дек. 1282). Хоронили его ночью и без священника. Со смертью рушилась Лионская уния.

Неудача Лионской унии не прекратила дальнейших попыток к объединению. Причины, вызвавшие Лион, продолжали существовать и действовать. Однако, в начале XIV в. здесь привзошло еще обстоятельство, осложнившее попытки унии — новые французские и анжуйские отношения пап, вызванные их так называемым «Вавилонским пленением» в Авиньоне (с 1309). В конце XIV в. (1378) воля Римской церкви была еще ослаблена «великим расколом» (два папы, один в Авиньоне, другой в Риме). Собор в Пизе (1409 г.), желая покончить с этим расколом, избрал, отстраняя существовавших пап, нового: результатом однако было лишь то, что к наличным двум папам прибавился третий — первые два также. Лишь в 1417 г. На Констанцком соборе, раскол был устранен: все трое низложены и вместо них избран один и новый — Мартин V.

Византийские императоры продолжают и в XIV в. домогаться соединения с Западом; однако, наученные

_________________

*) Пахим. VI, 14-16 = Pg 143? 914 сл.

опытом Михаила Палеолога, они соблюдают теперь особую осторожность и стремятся к новой постановке вопроса. В 1327 г. император Андроник II отвечает папскому нунцию, профессору Сорбонны, доминиканцу Бенедикту Комскому (Benoit de Come), что не может заключить договора с папой из боязни вызвать подозрение в народе *). Через двенадцать лет те же мысли высказывал в Авиньоне архимандрит Варлаам, упомянутый выше противник исихастов, — одна из ярких фигур византийского общества XIV в. талантливый, но беспринципный богослов и ритор, сперва опасный враг латинян, затем искусный их сторонник. Варлаам докладывал папе Бенедикту XII: «Император не решается обнаружить явно, что он хочет соединиться с вами; если бы он это об явил, то многие князья и даже люди из народа постарались бы его убить, боясь, что он повторит опыт Михаила Палеолога.**)

Политико-богословская мысль сторонников унии в Византии выработала в XIV в. новую точку зрения на эту унию, стараясь придать ей такой вид, чтобы она могла быть осуществлена безболезненно и без потрясений, не вызывая чрезмерной оппозиции в обществе и народе. Уния в Лионе была односторонним актом: воле папы и латинского собора безоговорочно и безусловно подчинился император Михаил Палеолог в лице своих посланцев. Для авторитетности унии нужно было очевидно другое: нужно совместное, латинян и греков, обсуждение церковных разногласий для создания единства церкви. Инымисловами, нуженнеодносторонний, а

_________________

*) «Propter suspicionem quam haberet generaliter populus poster» — Η. Оmοntв Bibl. de l’ Ec. des Chartes, t. 53, p. 255 (1892).

**) Pg 151, c. 1341.

обоюдный акт; необходим новый Вселенский собор и притом собор этот должен быть созван на Востоке, в Греции, для того, чтобы он был достаточно внушителен и авторитетен в глазах греческого народа.

Такой именно исход-созыв Вселенского собора- предложил в 30 х годах XIV в. Константинопольскому патриарху Никифор Григора, когда в Константинополь приехало из Калабрии два католических епископа для переговоров об унии. Никифор Григора советовал спросить мнения всех «атлетов церкви», пригласить для обсуждения вопроса также восточных патриархов Александрийского, Иерусалимского, Антиохийского. Эти же мысли развивал в 1339 г. и тайный посол императора в Авиньоне - упомянутый уже Варлаам.

На предложение Варлаама о созыве вселенского собора папа ответил однако отказом. Мотивы папы так изложены были Никифором Григорой: «Не подобает ставить вновь под вопрос предмет веры, который был уже определен». *)

Папа отказывался от вселенского собора потому, что самый созыв такого собора ставил бы под сомнение истину латинской церкви. Папа хотел не соединения с восточной церковью, а безоговорочного подчинения себе восточной церкви.

Один из выдающихся греческих богословов XIV в., Нил Кавасил имел поэтому основание написать «Увещание, показывающее, что единственная причина разделения есть отказ папы предложить вселенскому собору суждение о спорных учениях и в притязании его - быть самому единственным судьею спора, рассматривая всех остальных епископов, как своих учеников, что

_________________

*) Ник. Григ. X, 8,2 = Pg 148, 717

противно началам и способу действия апостолов и отцов.» *)

Всю третью четверть XIV века повторялось то же самое. Вопрос о вселенском соборе ставился греками, но папа от собора уклонялся, иногда сразу и определенно, иногда после ряда неопределенных обещаний. Один раз (в 1350 г.) вопрос в принципе был решен утвердительно Климентом VI, но созыв собора отсрочен под предлогом войн между французами и англичанами, «черной смерти» (чумы), опустошившей центральную Европу, беспорядков в самом Риме (движение Кола ди Риенци). В 1352 г. Климент умер и вопрос о соборе заглох.

Созыв собора для греков казался близким и почти решенным делом в 1366 г. на основании некоторых выражений письма папы Константинопольскому патриарху. Дело однако и на этот раз закончилось решительным отказом папы (четыре года спустя, в 1370 г.).

«Великий раскол» 1378г. надолго затруднил осуществление намечавшегося вселенского собора: где тут было думать о единении с греками, когда в самих недрах латинской церкви шло разделение. Впрочем, работа латинской церкви в пользу унии все же не прекращалась и в это время. Шла даже подготовка практической помощи грекам против турок. В конце XIV века был с этой целью предпринят поход западно-европейских рыцарей на Балканы. Поход, однако, окончился полной неудачей (поражение при Никополе 1396 г.). С другой стороны, именно папский раскол, для окончания которого очевидно необходимо было какое- то соборное решение, позволял укрепиться и идее сов-

_________________

*) Pg 149, 684.

местного с греками собора, где был бы решен и вопрос о «греческой схизме». Раз уж все равно собор для решения неурядиц церкви и суд над папами, то уж кстати пусть сюда же, на этот собор ставят и греческий вопрос, и самих греков. Такия приблизительно мысли одушевляли отцов Пизанского собора 1409 г., выбравших «третьего папу». Расчет их видимо был построен на единении с греческим востоком для усиления своей партийной позиции в междоусобных распрях латинской церкви. «Третьим папою » был избран грек по рождению, Петр Филаргис, под именем Александра V. Александр, действительно, сейчас же начал предварительную подготовку к устройству совместного с восточной церковью собора. Смерть Александра прервала эту подготовку в самом начале (3 Мая 1410 г.).

Вопрос, однако, был поставлен, и разговоры о соборе не прекращались в течение всех ближайших тридцати лет до Феррарско-Флорентийского Собора. Теперь шли пререкания собственно не о созыве собора по существу, а лишь о месте созыва. Греки настаивали на Константинополе, папы указывали один из городов Западной Европы. Спор о месте будущего собора, конечно, не был пустою формальностью. Согласие на определенное место почти предрешало исход собора. Какой-либо отдаленный город Западной Европы уже в силу топографических условий исключал возможность приезда если не малоазийских, то уже во всяком случае сирийских и египетских епископов и следовательно делал несомненным перевес латинян над греками. Константинополь, наоборот, уравнивал шансы - ибо в сущности латинская церковь ведь глубоко уже внедрилась в пределы бывшей византийской империи, и самый

Константинополь не был городом столь чуждым для латинян, как для греков какой-нибудь Базель. В спор вмешалось еще одно обстоятельство: постоянно растущий натиск турок-османов на остатки Византийской Империи. Натиск этот лишь на короткое время в начале XV в. был прерван нашествием Тимура. В 1422 г. Константинополь был осажден турками. На следующий год нужда в деньгах для содержания армии заставила Мануила II продать город Солунь (Салоники) Венецианской республике; в том же году турки (уже во второй раз) вторглись в Морею (Пелопонис); в 1430 г. ими была взята Солунь. Грозная опасность нависала над Константинополем; она заставляла последних византийских императоров судорожно метаться повсюду в поисках помощи. Но эта - же опасность для греков позволяла руководителям латинской Церкви быть более настойчивыми и неумолимыми в своем отношении к вопросу об унии.

Между тем, подобно тому, как это было во время Пизанского собора, внутреннее положение латинской церкви с 1431 г. стало наоборот благоприятно для более мягкой политики латинян по отношению к грекам. Я имею в виду расхождение между папою и большинством прелатов латинской церкви, обнаружившееся ясно на Базельском соборе. Если бы византийская империя была в это время хотя настолько сильна, как в предыдущем веке, весьма вероятно, что отношения между латинскою и греческою церковью сложились бы иначе, чем они сложились в действительности.

Но предсмертный ужас сковал душу византийских императоров, они поддались ему всецело и не рассуждая даже, может - ли латинский запад помочь им, готовы были идти на все уступки перед этим западом.

Папа Евгений IV, весьма обеспокоенный Базельским собором, по-видимому не прочь был со своей стороны противопоставить ему собор восточной церкви в Константинополе, куда для председательствования он хотел послать своих легатов. Такой шаг, по мнению папы, мог бы доставить удовлетворение грекам, а вместе с тем он удержал бы греков от лицезрения раздоров в среде самой латинской церкви. *) Кроме того, это избавило бы папу от значительных расходов по перевозке и содержанию у себя греческих делегатов. Однако отцы Базельского собора решительно запротестовали против такой готовности Евгения IV из боязни, что греки, образовав большинство на будущем соборе, могли бы принять решения, оскорбительные для римской веры, и под тем предлогом, что нельзя созывать собор в Константинополе, постоянно угрожаемом турками. Папа и собор начали вести с греками переговоры параллельно и независимо друг от друга. Папа (в 1433 г.) отправил в Константинополь своего секретаря Гаратони; тем временем легаты Базельского собора привезли из Константинополя в Базель трех представителей греческой церкви: игумена Исидора (будущего русского митрополита, не принятого на Москве после Флорентийской Унии), Димитрия Палеолога и Иоанна Диссипато. 7 сент. 1434 г. греческие представители в Базеле согласились на целый список городов, в которых мог бы быть устроен будущий вселенский собор: Вена, Буда (Венгерский), один из итальянских портовых городов, или один из савойских бургов. Не зная ничего об этом, Гаратони, от имени папы, 15 ноября 1434 г. подписал согласие на созыв собора в Константинополе. В этот самый день Евгений IV, не зная в свою очередь о результатах

_________________

*) Noel-Valois, Le pane et le concil, t I, p. 382.

действий Гаратони, утвердил решение Базельского собора, ранее, как было сказано выше, отвергнувшего предварительную мысль Евгения о возможности собора в Константинополе. По возвращении Гаратони в Базель произошла бурная и очень тяжелая сцена (23 апреля 1435 г.). Собор отказался утвердить договор с императором, подписанный Гаратони. Папа в свою очередь отказался тогда от утверждения пунктов Базельского собора и местом будущего собора с греками назначил находившийся в пределах папской области город Феррару. Пока шли переговоры с Константинополем о новом обороте дела, прошло почти два года. Наконец в 1437 г. из Италии должны были пойти корабли в Константинополь за греческими делегатами на собор. Здесь, однако, примешалось еще новое осложнение: Базельский собор и папа Евгений опять разошлись в вопросе о месте будущего собора, при чем Базельский собор сам разделился на две части. Меньшинство подчинилось папе, большинство настаивало на прежнем постановлении собора. Каждая партия послала за греками свою особую флотилию. *) Греки не знали на какие же корабли им садиться. Они сели наконец на корабли, приведенные папским легатом, и после трудного пути по бурному морю в феврале 1438 г. прибыли в Венецию, откуда сначала опять морем, затем сухим путем добрались до Феррары. При таких условиях начинался Феррарско-Флорентийский собор.

С самого начала Собора было ясно, что на нем не может идти речи о действительном воссоединении или единении церквей. Шла речь лишь о том, чтобы сломить сопротивление некоторых, не склонных к унии греческих епископов, вроде Ефесского владыки Марка

_________________

*) Haller, Concilium Basiliense. Базель 1896.

Евгеника и заключить акт о подчинении греческой церкви власти римского папы. Греческие делегаты были в самом жалком и зависимом положении. Они зависели прежде всего от своих властей - императора (Иоанна VIII, предпоследнего византийского императора), которому уния казалась политически совершенно необходимой, чтобы обеспечить помощь против турок, — и патриарха Иосифа дряхлого, ослабленного болезнью (он умер во Флоренции до окончания собора), который по-видимому рассчитывал ценою подчинения папе избавиться от подчинения императору. Несколько в лучшем положении были те из греческих епископов, которые явились на собор в качестве заместителей (викариев) восточных патриархов, как напр. упомянутый Марк Ефесский - викарий Антиохийского патриарха (также, как и российский Исидор), Досифей, епископ Монемвасийский — викарий патриарха Иерусалимского, и Антоний, митрополит Ираклийский — викарий патриарха Александрийского.

Однако и викарии восточных патриархов, вместе с остальными греческими уполномоченными, попадали в одинаковую зависимость от папы. Папа привез их на своих кораблях и мог отказать в доставке их обратно на родину в случае их неповиновения. Папа выдавал деньги на содержание делегатов. Денег требовалось не мало, т. к. хотя собственно голосующих греческих представителей было около 40, но всего с императорскою и патриаршею свитою приехало до 700 человек. Выдача денег постоянно задерживалась вследствие плохого состояния папских финансов; иногда она задерживалась по этой причине; иногда же и сознательно — для того, чтобы греческие делегаты постоянно чувствовали свою зависимость от латинян. Бывший па соборе Константинопольский священник Сильвестр Си-

ропуло в своей истории собора несколько раз говорит о том, что выдача содержания задерживалась именно перед принятием какого-нибудь нужного для папы решения собора и производилась только уже после желательного для латинян решения. Так было, например, когда от греков требовалось согласие на распределение мест в заседании, или на ускоренное обсуждение спорных догматических вопросов не на самом соборе, а в комиссии; или когда папою было предложено перенести собор из близкой к Адриатическому морю Феррары (откуда греческие делегаты в случае крайности легче могли бежать на родину) в относительно отдаленную Флоренцию; то же самое было перед окончательным подписанием соборного определения об унии. Отсюда понятны последующие обвинения в том, что греческие уполномоченные согласились на унию под давлением угроз и подкупа. *) Связанные по существу и в главном, греческие уполномоченные старались отстоять себя хотя бы в отдельных вопросах и деталях, уделяя например очень большое внимание подробностям этикета. Первый вопрос, возникший в этом направлении, был вопрос о приветствии папы. Патриарх решительно и наотрез отказался за себя и своих архиереев целовать папскую туфлю. Папа уступил, и стоя принял поцелуй патриарха в щеку; затем папа сел, а греческие архиереи и сановники целовали ему руку и щеку. Следующий вопрос был о распределении мест в здании Феррарского кафедрального собора, где начались заседания. Грекам назначена была одна сторона, латинянам другая; с латинской стороны выше всего поставлен

_________________

*) Vera historia unionis non verae inter Graecas et Latinos sive Concilii Florentini exactissima narratio, graece scripta per Sylvestrum Sguropulum. Издание Крейтона, в Гааге, 1660.

был папский трон; ему ничего не соответствовало с греческой стороны. Ниже расположены были друг против друга троны императоров, восточного (византийского) и западного (германского); последний трон пустовал, так как император Сигизмунд умер в декабре 1437 г., нового же еще не выбрали; таким образом фактически греческий император был выше всех латинян, кроме папы; рядом же с греческим императорским троном стоял патриарший, который на первом заседании однако пустовал, т. к. патриарх отговорился болезнью, считая распределение мест для себя не вполне подходящим. Ниже, в строгом соответствии друг другу шли места прочих участников собора.

Главными деятелями собора с латинской стороны были епископы Иоанн Рагузский и Андрей Родосский, кардиналы Юлиан Цезарини и Фирман, будущий кардинал Иоанн Торквемада (не инквизитор). С греческой стороны нужно отличать соглашателей, заранее готовых на унию; таковыми были талантливый Виссарион, епископ Никейский — яркая звезда «латинствующих» в Греции и викарий Антиохийского патриарха Исидор Московский; скрытыми их противниками было большинство греческих делегатов; явно же возражали им главным образом другие викарии восточных патриархов, особенно Марк Евгеник, а из прочих известный ученый — Георгий Гемист. Из архиереев остался непреклонным до конца один лишь Марк Евгеник. Он как бы олицетворял собою все, что осталось еще живого в восточной церкви; латиняне чувствовали это. Узнав в конце собора, что Марк не подписал соборного определения об унии, папа будто бы воскликнул: «Ну так мы ничего не сделали!» Возражения Марка Евгеника не

были опровергнуты логическими доводами; они были в конце концов механически отстранены вмешательством императора, который запретил Марку являться на заседания (вместе с тем следил за тем, чтобы Марк не бежал из Флоренции).

С самого начала обсуждение острых догматических вопросов было перенесено в комиссию, вниманию которой кардинал Юлиан Цезарини предложил следующие четыре вопроса: 1) учение об исхождении св. Духа (только от Отца или также от Сына); 2) об опресноках; 3) о чистилище и 4) о примате папы. Занятия комиссии были довольно безрезультатны, так как император дозволил своим представителям касаться лишь двух последних предметов, желая отложить особо острые вопросы на конец собора, чтобы не ставить вначале трудно преодолимых препятствий соборной деятельности. Вместе с тем, император надеялся на приезд большого количества отцов Базельского собора и светских князей, надеясь, что с ними легче будет сговориться, чем с папой.

С октября 1438 г. возобновились (или вернее — начались, если не считать торжественного открытия заседаний 9 апреля) общие заседания собора. Прения скоро сосредоточились вокруг первого из намеченных Юлианом в комиссии вопросов — об исхождении св. Духа. Греки хотели обсуждать этот вопрос прежде всего не по существу догмата, а с формальной стороны, то -есть: может -ли быть кем-нибудь изменяем Никейско -Цареградский символ веры, и, тем более, мог -ли папа своею властью вставить в символ filioque. Так как латиняне не могли дать удовлетворительного ответа на греческие вопросы (здесь даже Виссарион согласен был с Марком ), то греки перестали надеяться на возмо-

жность достигнуть единения; пошли толки о желании греческих делегатов разъехаться по домам, хотя бы бежать тайком. Понадобились чрезвычайные убеждения императора и вставшего для этого с постели патриарха, чтоб уговорить греков остаться; здесь папа и предложил предусмотрительно перенести заседания во Флоренцию.

Перемена места собора была выгодна для папы еще потому, что Флоренция (не входившая в состав папской области) обещала помочь папе деньгами в случае, если собор перенесен будет в ее пределы. После того, как греки согласились переехать во Флоренцию, им уплочены были недоимки их денежного довольствия; папа выдал кроме того императору значительную сумму денег для отсылки в Константинополь на дело обороны от турок. С конца февраля 1439 г. заседания собора продолжались во Флоренции.

Несколько заседаний (до второй половины марта) занято было прениями о правильности по догматическому существу добавления filioque к символу веры. Прения свелись к диспуту между Иоанном Рагузским и Марком Евгеником. Оба ритора ссылались главным образом на св. Василия Великого (его слово против Евномия), при чем Иоанн Рагузский особенно настаивал на выражении св. Василия: ἔχει (τὸ πνεῦμα) τὸ εἰναι ἐκ τοῦ οὑοὺ, а Марк, основываясь на ряде греческих рукописей, где нет этих слов, утверждал, что слова эти представляют собою позднейшую вставку. Марк доказывал необходимость признать одно начало для бытия св. Духа и необходимость признания исхождения св. Духа именно от Отца, а не Сына также и вне зависимости от слов св. отцов; в подтверждение своих мыслей Марк приводил и слова Евангелия о том, что «приидет Утешитель,

100

которого я пошлю вам от Отца, Дух Истины, который от Отца исходит, он будет свидетельствовать о Мне» (Иоанн, XV, 26) и Апостола: «Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога» (Кор., II, 12).

17 Марта 1439 г. Иоанн Рагузский пошел на уступки; он признал что одна Божественная сила участвует в исхождении св. Духа (spirantPateretFiliusspiritumunaspirativaseuproductivapotentia») *) и затем, что в основе своей эта Сила присуща Отцу, а от Него уже переходит к Сыну («originaliterPatris, а quoillametFiliushabet»). В конце концов Иоанн Рагузский пытался все-таки оправдать латинскую формулу («et hocsensudicimus, PatremetFiliumunumesseprincipumetunamcausamSpiritiSancti). Марку Ефесскому не пришлось уже отвечать на эту речь Иоанна Рагузского. Распоряжением Императора, Марк был устранен от следующих заседаний. В заседаниях 21 и 24 марта Иоанн Рагузский повторил свою формулу: она не встретила дальнейших возражений и была принята собранием. Вслед за этим были прекращены общие заседания собора; переговоры латиням с греками продолжались уже вне заседаний, частью в особой комиссии; достигнуть единогласия казалось теперь уже не столь трудным. На всякий случай император приказал однако городской страже не выпускать из города ни одного грека на лошади.

В результате обсуждения вопроса в комиссии греки в конце апреля большинством голосов согласились признать filioque в смысле понимания, предложенного Иоанном Рагузским, — одной Силы — una potentia, —

_________________

*) Эта мысль была выражена ранее и на Лионском соборе (в 1-ой конституции этого собора).

101

лежащей в основе исхождения св. Духа. Когда греки пошли на предложенный им компромисс, папа взял этот компромисс назад: от его имени кардинал Юлиан (в средине мая) потребовал безоговорочного принятия латинской точки зрения, признания вечного исхождения св. Духа, не только от Отца, но и от Сына. Прошло еще две недели, пока император и патриарх склонили на эту новую уступку всех греков, кроме четырех (из которых затем уломали еще двух — остались непреклонными лишь Марк Ефесский и Софроний Анхиальский).

8 июня греческое постановление прочтено было папе, одобрившему постановление; греки получили «поцелуй любви» от латинян. После этого папа пожелал соглашения по другим четырем пунктам догматических разногласий (опресноки, чистилище, папский примат, время пресуществления св. Даров). По всем пунктам установлена была латинская точка зрения, которую греки старались однако несколько затушевать не полной ясностью и определенностью выражений. Папа остался недоволен этим и потребовал совершенной определенности всех формулировок, а в частности определенного заявления о том, что папа имел право своей властью внести добавку filioque в символ веры. Эти новые притязания папы и смерть патриарха Иосифа (10 июня 1489 г.) послужили причиною новой затяжки дела унии. Греки видели, что уступив в главном, они принуждены будут теперь во всем склониться перед желаниями папы. Выхода им однако уже не было. 5 июля греки (кроме Марка Евгеника) подписали соборное определение об унии. *) Соответствующая папская булла

_________________

*) На подлинном определении 33 греческих подписи 115 латинских).

102

была торжественно объявлена за богослужением в кафедральном соборе Флоренции 6 июля (что и считалось заключительным заседанием собора).

Феррарско-Флорентийская уния была таким образом не столько делом истинно-религиозного подвига, сколько актом политического расчёта. Византийский император покупал себе этим актом вспомогательное войско против турок. Папа, государь старого Рима, доставлял себе торжество над Римом новым. Эта последняя точка зрения ясно сказалась в послании, которое патриарх Иосиф, умирая, обратил к своим духовным чадам (накануне смерти, 9 июня) и которое, по всей вероятности, Иосифом было только написано, а сочинено не им. В этом послании «архиепископ нового Рима» объявлял своим чадам: «Все, что исповедует и чему учит кафолическая и апостольская церковь Господа нашего Иисуса Христа в старом Риме, все и я исповедую и клятвенно заверяю, что всему этому повинуюсь. Также наикрепчайше я признаю святого отца отцов, величайшего первосвященника, папу старого Рима наместником Господа нашего Иисуса Христа.» *)

Иоанн VIII не ошибся в политических расчетах: помощь против турок ему была дана; но эта помощь не оказала действительной пользы. Латинские войска потерпели страшное поражение в кровавой битве при Варне (1444). Еще раньше рушились папские надежды на унию всей восточной церкви. В Москве сразу же отказались принять привезенную Исидором из Флоренции унию; сам Исидор заключен был в тюрьму (откуда ему удалось бежать лишь в 1443 г. Резкое сопротивление встретила уния сразу и на сирийском право-

_________________

*) Harduin. Concil. collectio. IX, 405. Курсивмой. Г. В.

103

славном востоке. Впрочем, формально, лишь в 1443 г. собор трех восточных патриархов в Иерусалиме высказался определенно против унии — осудил униатского Константинопольского патриарха Митрофана, обвинив его в самовольном захвате патриаршего престола (в поставлении Митрофана участвовал папский легат). Уния в Константинополе держалась с трудом. Храм св. Софии опустел; народ не посещал латинствующих богослужений (с возношением папского имени на литургии); священно-и даже церковнослужители отказывались участвовать в этих богослужениях. Марк Евгеник и последователь его Геннадий (Георгий) Схоларий энергично вели литературную полемику с латинянами. Большинство народа озлоблено было против латинян. Религиозная рознь делала греков безучастными к политической своей судьбе. Адмирал Лука Нотара выражал не только личное свое мнение, когда говорил, что предпочитает турецкую чалму латинской тиаре. В Константинополе крепло настроение, что лучше власть турок, чем латинян.

Весною 1451 г. униатский патриарх Григорий изгнан был духовенством из Константинополя и принужден бежать в Рим. Вслед затем император (это был последний византийский император Константин XI) отправил в Рим особого посла с целью оправдаться перед папою, а вместе — просить его по возможности менее резко проводить унию. Папа (Николай V) отвечал довольно суровым посланием. В следующем году в Константинополь явился, в качестве папского легата и уже кардиналом, Исидор для возобновления унии. 12 декабря 1452 Исидор совместно с частью униатского греческого духовенства отслужил обедню в св. Софии в присутствии официальных лиц. С этого дня до

104

последних дней Византии храм св. Софии был пуст от молящихся. Последний час Византии приближался.

6 апреля 1453 г. началась осада Константинополя войсками Магомета II. Константин XI мог собрать против турок лишь ничтожные силы, — не считая отряда генуэзцев, всего каких-нибудь 5000 человек. Так мало было в Константинополе готовности защищать униатскую империю. Помимо самого императора защитою города распоряжались генуэзец Джустиниани и кардинал Исидор.

В ночь перед приступом (о приближении которого греки догадались по движению в турецком лагере) совершена была торжественная служба в св. Софии. Храм вновь переполнился молящимися. Греки и латиняне, генуэзцы и венецианцы, придворные и начальники войска, сам император и простые солдаты вознесли общие молитвы к небу, причастились и приготовились к смерти. Это был миг великого религиозного порыва — быть может, единственный подлинный момент «единения церквей». 29 мая Константинополь взят был приступом. Император Константин погиб в бою. Джустиниани и Исидор спаслись. Несметные толпы жителей города наполнили опять собою храм св. Софии. Народ ожидал спасения от руки Ангела Господня. Спасение земное однако не пришло; униатская империя перестала существовать; храм св. Софии был разграблен, осквернен и затем обращен в мечеть — Айя-Софию. Турецкое завоевание покончило с унией. На четвертый день взятия Константинополя, султан Магомет изъявил согласие на то, чтобы ученик Марка Евгеника, Геннадий *) сделался патриархом Константинополя. Земное могущество нового Рима повержено было во прах, но православие все-таки восторжествовало в нем над латинством.

_________________

*) Сам Марк умер, по-видимому, еще в 1443 г.

105

Уния в XVI – XVIII веках.

Новый Рим был вторым Римом; после падения его возник третий Рим — в Москве. Четвертому — добавляли на Москве в XVIв. — уже не бывать.

Папа старого Рима не замедлил начать борьбу и с третьим Римом. Борьба велась через посредство Польши. Польша рано сделалась главным вооруженным лагерем латинства для всей восточной Европы. Из этого лагеря предпринимались дальнейшие наступления на восток и юго-восток, — шла отчаянная пропаганда латинства, высылались миссионеры, а подкрепляли их вооруженные силы польского государства. Два момента имеют особенное значение в великой борьбе. Первый — это конец XIV века. Здесь решающее событие — соединение Польши и Литвы, сперва в виде личной унии благодаря переходу в латинство литовского князя Ягайлы и женитьбы его на польской королевне Ядвиге (1386). Вместе с рукой Ядвиги, Ягайла получил и польский трон (лишь сердце Ядвиги осталось свободно). Благодаря этому брачному союзу, русские области, входившие в состав Литвы (т. е. вся юго-западная Россия) оказались под государственным и религиозным влиянием Польши. Польша получила большие выгоды от своего союза с Литвой. В 1410 г. в знаменитой битве у Танненберга литовско-русские войска помогли полякам одержать решительную победу над немецкими крестоносцами. Связь Польши и Литвы становилась с тех пор все крепче (несмотря на попытки литовско-русских князей

106

высвободиться из-под польского влияния). Культурному влиянию поляков поддалось особенно высшее сословие: литовско-русские княжата и боярство. Латинство было необходимым условием для занятия высших должностей, присутствия в сенате; лишь принявшие латинство допускались как равные в высшее польское общество, в правительственную среду; соблазн власти и цивилизации оказался губителен для западнорусской знати. В средине XVI в. натиск латинства ослабел, отчасти благодаря большим успехам протестантизма в Литве; многие литовские магнаты сделались протестантами; через красавицу Варвару Гаштальд (урожденную Радзивил) влияние протестантизма дошло и до литовского князя Сигизмунда-Августа. В то же время, однако, окончательно окрепло политическое единство Польши и Литвы. В 1569 г. заключена была Люблинская уния. Польша и Литва с этих пор имели общие сеймы, поляки получили право занимать высшие должности в литовском княжестве (фактически эти должности постепенно и перешли к полякам); часть западно-русских областей (Подлесье, Волынь, Киев) были прямо инкорпорированы в состав Польского государства. В после дней четверти XVI века произошла новая вспышка латинства — в результате пропаганды иезуитов, появившихся в Польше еще в 1565 г. Благодаря осуществленному государственному объединению Польши и Литвы, латинство имело теперь перед собою гораздо более благоприятные условия, чем прежде, для проникновения в русские земли. Иезуитам в Литве усиленно покровительствовал из политических видов энергичный и талантливый польский король Стефан Баторий — известный противник Ивана Грозного. Иезуиты начали свою деятельность борьбою с протестантизмом, но очень

107

скоро обратились и против православия. В 1577 г. один из главных иезуитских деятелей в Литве этой эпохи, Петр Скарга, издал (по-польски) книгу: «О единстве церкви Божией и о греческом от сего единства отступлении.» (Книга эта была издана вторично с дополнениями в 1590 г.) Скарга выставлял три главных причины беспорядка в русской церкви: 1) браки священников, 2) славянский язык в богослужении и 3) унижение духовного сословия, благодаря вмешательству светских людей в дела церкви. По поводу второй из этих причин, автор рассуждал так: «Греки обманули русских тем, что не дали им своего языка, но оставили язык славянский, чтобы русский народ никогда не дошел до настоящего разумения и науки, ибо только посредством латинского и греческого языков можно быть вполне знающим в науке и вере. На свете еще не было и не будет ни одной академии или коллегиума, где бы могли на ином языке преподаваться и разуметься богословие, философия и другие науки. Никто с помощью славянского языка ученым быть не может. Несмотря на это рассуждение, Скарга в церковном восточном обряде не видел препятствия для унии. По его мнению, для унии необходимы только три условия: 1) Чтоб митрополит Киевский принимал благословение не от патриарха (Константинопольского), а от папы. 2) Чтоб русские приняли целиком латинский символ веры (т. е. filioque) и 3) Чтобы русские признали верховную власть в церкви римского папы. В качестве одного из главных исторических оправданий унии Скарга указывал на Флорентийский собор.

Рассуждение Скарги (за исключением конечно вопроса о языке богослужения) было построено чрезвычайно искусно; с большой ловкостью Скарга нащупал слабые

108

места в устройстве западнорусской церкви и бил по этим местам. Скарга знал, чем соблазнить западнорусских иерархов. Эти последние чувствовали себя в тягостной зависимости от православных мирян: к этому неизбежно вели обстоятельства жизни в русской Литве. Государственная власть была латинская, враждебная православной церкви; король утверждал епископами не лучших православных людей, а худших, по степени не преданности их православию, а готовности покорно служить польской короне. Епископы находились в зависимости от Константинопольских патриархов; власть патриарха не была достаточно сильна, чтобы оградить и поддержать западнорусских архиереев, но вполне достаточна для того, чтобы отрешать от епископства людей, которыми патриарх был недоволен; не получая выгод и защиты от патриаршей власти, западно-русские архиереи видели от нее одни неудобства. Единственно, кто имел возможность стать на защиту православной церкви, были миряне. Из них, конечно, исключительную роль призван был играть богатый вельможа, владелец целого значительного государства, князь Острожский. Острожский жертвовал большие деньги на церковь, создал типографии для церковных книг; вокруг него основалось целое научное общество.

Острожские были однако исключением среди совращенной в латинство западно-русской знати. Низшее сословие, хлопы, не могли, по отсутствию всяких к тому средств, быть сильною опорою церкви. Оставались города, в которых из купцов и мещан стали образовываться особые православные братства для поддержания и устройства церкви. К этим братствам льнуло обычно и белое духовенство. В конце XVI века некоторые из братств получили освящение высшей церковной власти

109

от восточных патриархов, попадавших в Литву по дороге в Москву или обратно. В 1586 г. Антиохийский патриарх Иоаким благословил Львовское братство у храма Успения Богородицы; через три года Константинопольский патриарх Иеремия благословил Виленское братство у церкви св. Троицы. Тогда же из Вильны патриарх издал окружную грамоту архиереям, повелевая низвергнуть из сана священников двоеженцев и троеженцев, обратить внимание на нравственное состояние духовенства. Сразу по учреждении братств начались раздоры между архиереями и братствами. Архиереи не желали покориться братствам; но опоры они себе найти нигде не могли; патриарх становился обыкновенно на сторону братств в этих спорах, т. к. видел в братствах главную опору церкви. По жалобам братств патриарх мог и сместить архиереев и по указанию братств назначить нового, так было во время приезда упомянутого патриарха Иеремии; митрополит Онисифор (носивший не подходившую к своему сану фамилию Девочка) должен был оставить кафедру; на его место поставлен был Михаил Рагоза, человек нравственный и богомольный, но слабый и нерешительный. Видя его слабости, патриарх всю действительную власть в митрополии передал экзарху, каковым назначен был человек способный и сильный, но вовсе не нравственный и не религиозный, а именно Луцкий владыка Кирилл (Терлецкий). Кирилл и явился зачинщиком всей беды западнорусской церкви. Кирилл поссорился с князем Острожским из-за того, что один из Острожских замковых урядников (чиновников) обидел его, а князь покрыл обидчика. Эта частная ссора, по обстоятельствам лиц и времени и была решающим, хотя и чисто внешним поводом западнорусской унии. В июне 1591 г. западнорусские пра-

110

вославные владыки собрались как и в предыдущем году в Берестье (Бресте; ежегодные соборы в Бресте положено было устраивать за год перед тем); владыки жаловались на своевольства братств; определили подать жалобу королю о незаконном вмешательстве светских лиц в церковные дела («овечек» в дела пастырские). Не довольствуясь этим и желая скорее достигнуть цели, несколько владык подали тайно королю другое заявление — о том, что они готовы признать власть папы (это заявление подписали Кирилл Луцкий, Гедеон Львовский, состоявший в отчаянной ссоре с Львовским братством и еще два епископа). Король ответил на обе бумаги лишь в 1592 г. В январе этого года издано было королевское запрещение светским лицам мешаться в духовные дела; в марте — привилей, обещавший льготы епископам, которые примут унию; о фактически начавшихся переговорах по поводу унии в православных кругах еще ничего не было известно.

В начале следующего 1593 г. сторонники унии получили сильное подкрепление. На освободившуюся за смертью предыдущего владыки Владимирскую на Волыни кафедру был поставлен епископом каштелян берестейский Адам Потей (принявший в монашестве имя Ипатия), человек крупного ума и сильной воли, воздержный, постник, но мало сведущий в догматах веры и слабо привязанный к православию, к тому же всецело проникнутый светскими интересами. Кириллу Терлецкому удалось скоро убедить Ипатия Потея в необходимости унии. Кирилл доказывал Ипатию, что у православного епископа в Западной Руси нет прочной опоры. Если Ипатий пользуется благорасположением кн. Острожского, — то оно легко может измениться, как и он, Кирилл, на себе это испытал. Патриарх установил братства,

111

по пустым доносам бесчестит и сан отнимает. «Сам посуди, какая неволя! А когда поддадимся под римского папу, то не только будем сидеть на епископиях наших до самой смерти, но и в лавице сенаторской засядем вместе с Римскими епископами, и легче отыщем имения, от церквей отобранные.» Ипатий сдался на уговариванья Кирилла, и сделался ревностным сторонником унии. Оба они начали хлопотать об унии, ведя переговоры с православными епископами, королем и латинянами в страшной тайне от православных мирян, а частью и друг от друга. К концу 1594 года изготовлен был наконец акт о желательности унии, подписанный Кириллом и Ипатием; этого акта составлен был наказ представителю православных епископов для переговоров с королем об унии. Один из артикулов наказа отменял братства. Наказ подписали пять епископов. Митрополит Михаил Рагоза прислал особое заявление о том, что он желает признать власть папы. О действиях епископов миряне узнали не сразу. Зато, когда узнали — пришли в негодование. 24 июля 1595 г. князь Острожский издал окружное послание всем православным христианам, сообщая, что «злохитрыми кознями вселукавого дьявола самые главные истинной веры нашей начальники, славою света сего прельстившись и тьмою сластолюбия помрачившись, мнимые пастыри наши митрополит с епископами в волков претворились.» Послание кн. Острожского произвело, как и следовало ожидать, громадное впечатление; православные заволновались и стали требовать созвания собора из православных владык, духовенства и мирян. Епископ Гедеон Львовский официально заявил, что Кирилл Терлецкий обманул его, заставил подписать чистый бланк, на котором после поместил заявление об унии

112

Митрополит Михаил испугался и 1 сентября обратился с посланием к духовенству и народу, заявляя, что он не хочет отступаться от православной веры и благословения патриаршего. Но было уже поздно. Деятели унии торопились завершить свое дело. 24 сентября король Сигизмунд об явил всенародно о состоявшемся соединении церквей. Терлецкий и Потей выехали в Рим, куда и приехали в ноябре. Лишь 23 декабря они получили аудиенцию у папы (Климента VIII) при большом стечении латинского духовенства. По русски и по латыни прочтена была грамота западнорусских владык о признании папской власти. Следующий, 1596 год начался бурными протестами православных против унии на сейме в Варшаве. Кн. Острожский и послы православных шляхетских сеймиков заявили, что не признают Терлецкого и Потея своими пастырями. Однако, 21 мая издана была грамота короля, подтверждавшая за Терлецким Луцкую епископскую кафедру. 29 мая издан был манифест короля о соединении церквей и назначен церковный собор в Бресте для выслушания отчета о поездке Терлецкого и Потея в Рим. Присутствовать на соборе разрешено было латинянам и православным (которые считались уже в унии с латинством ), но не протестантам.

Собор должен был состояться 6 октября. В первых числах октября начали съезжаться церковные деятели. Прибыл из Константинополя в качестве заместителя патриарха протосинкел Никифор, пробравшийся через границу Литовскую с великим риском, так как король еще летом 1595 г. запретил являться в Литву посланцам патриарха. Прибыл митрополит Михаил Рагоза с семью русскими епископами, множество архимандритов, игуменов и священников. Из право-

113

славных мирян приехал кн. К. Острожский с сыном, представители братств и т. д. От латинян прибыло три бискупа и трое светских вельмож, посланных королем; явился и знаменитый иезуит Петр Скарга. Общего собора однако не было; сразу разбились на два стана; церковь св. Николая (обычное место годичных берестейских соборов ) заняли официальные господа положения — униатские епископы; кроме Терлецкого и Потея их было три человека; но к себе они сразу забрали и слабохарактерного митрополита Михаила Рагозу; разумеется, с ними же были и католики. Православные собрались в частном доме, разбившись на две секции, духовные своим колом, имея посреди себя Евангелие, миряне — своим. Так составилось два собора официальный и действительный. На этом втором — главным ритором явился Львовский владыка Гедеон; он доказывал, что митрополит и прочие епископы поступили неправильно, отрекшись от повиновения патриарху и призывал всех присутствующих умереть за православную веру. Потом послали за митрополитом, чтобы выслушать его доводы; митрополит объявил, что посоветуется с латинскими бискупами и потом придет; его ждали до вечера, однако не дождались; на другой день повторилось то же. На третий день получился ответ: «Что сделано, то сделано; хорошо ли, дурно ли мы сделали, подчинившись римской церкви — переделать уж этого нельзя.» На четвертый день, 9 октября (по старому стилю), разрыв закреплен был официально: митрополит с епископами — униатами подписали декрет о лишении сана и проклятии епископов и сообщников их, отвергших унию; с своей стороны православный собор издал определение о том, что митрополит и епископы – униаты лишаются архиерейского сана за то, что без ведома своего старшего

114

(т. e. патриарха Константинопольскаго) задумали соединение церквей, которое могло бы быть решено только вселенским собором, а не пятью-шестью епископами.

Берестейский собор имел громадные последствия для положения православной церкви в западно-русских областях, как правильно говорит Соловьев в своей «истории России», то, что совершилось, — не уния, а «разделение Западно-Русской церкви — на униатскую и православную. Польская власть, конечно, признала законным не православный собор, а совещание униатских епископов. Король издал грамоту о том, что собор признал унию; за неповиновение унии назначены были кары; православное исповедание сделалось преступлением. Патриаршего посла Никифора схватили по обвинению в шпионстве и, хотя обвинение явно было подтасовано (основано на перехваченных греческих письмах, писанных не Никифором ), и за Никифора заступился кн. Острожский — Никифора не выпустили. Вскоре он умер в заточении, говорят, заморенный голодом. Начались гонения на православие. Одновременно с этим епископы — униаты получали награды.

Обе стороны чувствовали необходимость подкрепить свою позицию литературными доказательствами. Петр Скарга написал «Оборону Берестейскаго собора» (издав это сочинение анонимно) в возражение православным, которые высказали мысль о том, что лишь вселенский собор мог бы решить унию, Скарга доказывал, что такой собор был Флорентийский; деяния Флорентийскаго собора подробно рассмотрены были Скаргою; предсмертное завещание патриарха Иосифа 1439 г. *) приведено полностью.

_________________

*) См. о нем выше стр. 103.

115

В ответ на сочинение Скарги православные составили (в 1597-99 гг) «Апокрисис Христофора Филалета.*)

Литературные доводы однако были бессильны защитить от прямых гонений и утеснений, которые широкою волною грозили затопить православную западно-русскую церковь. Униатам передавались епископские кафедры, монастыри, школы, церковные здания; латиняне и униаты врывались в православные храмы во время богослужений, мучили и били священников и прихожан. Была опасность пресечения священства; после 1610 г. в Зап. Руси не осталось ни одного православного архиерея. Православие спасено было отчасти народным казацким движением. В первой четверти XVII в. видную роль по воссозданию православной церкви сыграл гетман Конашевич Сагайдачный. В 1620 г. высшую иерархию в Западной России восстановил проезжавший иерусалимский патриарх Феофан, рукоположивший шесть епископов. Лишь в 1632 г. православные добились у нового короля (Владислава) законного признания этой иерархии: митрополии в Киеве (наряду с униатской) и четырех епископий. Однако, и после этого, существование православной церкви было крайне шатким; каждая неудача казацкого движения вызывала новые гонения на православие; православные церкви отдавались тогда в аренду евреям; с целью остановить прирост православного населения одно время был установлен даже особый налог на православные браки и особый поголовный сбор на родившихся младенцев мужского пола.

Восстание Богдана Хмельницкого вырвало из под власти Польши часть юго-западной России; но большая

_________________

*) «Христофор Филалет » значит носитель Христа и «любитель правды». Латинское возражение (Antirresis, 1600 г.) назвало автора «Апокрисиса» — «Диаволофор Филопсевдис », т. е. «носитель дьявола» и «любитель лжи».

116

часть западно-русских областей оставалась под Польшей до разделов конца XVIII века. За это время православные жили почти под непрерывными гонениями. В то же время наблюдалось любопытное явление в самой униатской церкви: она постепенно все больше сближалась с латинской. Дело началось в 1596 г. только с признания папской власти и латинских «артикулов веры»; восточный обряд оставлен был в силе. Однако обряд этот постепенно подвергался порче, приближаясь к латинству; изменения происходили сначала только бытовым образом; но в 1720 г. Замойский собор униатской церкви узаконил их: постановлено было внести в символ веры прибавку «и от Сына», установить новые латинские праздники (напр. Божьего тела), латинское одеяние и переделать униатские богослужебные книги применительно к католической практике. Папа утвердил (хотя не без колебаний) эти постановления, и латинизирование униатской церкви пошло быстрым темпом. Лишь после присоединения западнорусских областей к России (в конце XVIII в.) в униатской церкви появилось течение — возврата к восточному обряду (вызванное отчасти вскоре же обозначившимся массовым возвращением униатов к православию). Закончилось это, как известно, общим воссоединением униатов с православной церковью (1889). *)

После тою, как теперь некоторые русские области вновь отошли к Польше, следует ожидать в них нового натиска латинства на православную церковь. И действительно, как слышно, православие подвергается

_________________

*) Холмские униаты воссоединены были позже, в 1875 г. Галлицийские, перешедшие от Польши к Австрии (а ныне опять возвращенные Польше) так и остались униатами.

117

опять прежним гонениям, возрождается в новом виде даже и уния....

* *

Если Флорентийская уния послужила идейною основою для западнорусской унии, то в свою очередь эта последняя явилась образцом для дальнейших униатских построений — в соседних Угорской Руси Трансильвании и Банате. Всюду в этих землях повторялась западно-русская история: быстрая потеря высшими классами своего национального и религиозного облика и соблазн высшей духовной иерархии правами и преимуществами Римской церкви. В средине XVII в. (1652) принял унию Мукачевский епископ Парфений (в Угорской Руси); одновременно с униатством быстро пошла здесь и мадьяризация населения. В самом конце XVII в. уния захватила румынское и отчасти сербское население Австро-Венгерской монархии; интересно, что уния здесь шла вместе с успехами австрийского оружия против турок. По мере освобождения христианских земель от неверных, освобожденным (которые в общем до этого пользовались относительной вероисповедной свободой) навязывалось латинство в первой его стадии — унии. В 1688 г. Австрией покорена была Трансильвания; через десять лет Трансильванский (румынский) митрополит Феофил, соблазнившийся обещаниями равноправного положения с латинским духовенством, признал главенство папы и римские догматы веры. Феофил умер не успев закончить начатого дела. Унию окончательно принял с частью духовенства и народа преемник Феофила-Афанасий (в 1700 г.). В восьмидесятых годах XVII в. Австрийцы отняли у турок всю Венгрию, Славонию, Срем, и немного

118

позже - Банат. Униатская пропаганда среди сербов, населяющих эти земли, началась сейчас же вслед за покорением этих земель австрийцами. Дело унии среди сербов ослаблено однако было переселением 40 тысяч православных сербов из-за Савы и Дуная, ушедших от турок во главе со своим патриархом Арсением Черноевичем после возвращения из за Дуная австрийских войск, когда военное счастье в войне с турками обратилось против австрийцев. Число униатов среди сербов, подданных Австро-Венгрии, осталось поэтому весьма небольшим. Уже в XIX в. была попытка привить унию к далматинским сербам (после присоединения к Австрии Венецианской Далмации). В 1819 г. была открыта в Шебенике якобы православная духовная семинария, имевшая однако скрытые униатские цели; учителями для нее выписаны были униаты. Когда дело это выяснилось, в Шебенике произошел настоящий народный бунт, и, склонившийся к унии, (ранее православный) епископ Венедикт Кралевич должен был спасаться бегством.

* *

Попытки унии делались в разное время и разных местах, на пространстве более, чем шести веков и на территории всей восточной православной Европы. Везде и всегда наблюдались общие черты унии: стремление латинян использовать затруднительное положение православных, но вместе с тем боязнь — вызвать взрыв противодействия слишком явным и открытым обнаружением своего латинского лица: отсюда — уния, как промежуточная форма по дороге к полному латинству: оставление на первое время восточного обряда униатам,

119

и последующее отнятие первоначально оставленных «льгот». Нигде уния не была действительным «соединением» церквей; она почти всюду была или вынужденной и неискренней, или простою подготовительной ступенью для перехода в латинство.

Георгий Вернадский.

Прага-Чешская

Август 1922.

120

Страница сгенерирована за 0.13 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии