Знаменский П.В. «Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники», С. Голубева. Киев. 1883

«Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники», С. Голубева. Киев. 1883.

В кратком предисловии к своей книге автор говорят, что при составлении ее он имел в виду до некоторой степени восполнить недостаток в нашей исторической литературе специального исследования о Петре Могиле, и обещается изобразить многостороннюю деятельность этой замечательной исторической личности в связи а) «с общим ходом церковно-исторических событий того времени» в юго-западной России и б) «с однородной деятельностью современных ему ратоборцев», имена которых были заслонены славным именем Могилы, но которые сами «принесли на общую потребу церковную не малые лепты» и никак не должны быть обойдены при справедливой оценке деятельности знаменитого иерарха. Постановка дела предпринята таким образом весьма широкая, и автор сам предупреждает читателей, что в его исследовании неизбежны будут весьма частые эпизодические уклонения от главного предмета в стороны.

Сочинение действительно вышло таким, каким обещал его представить автор. Благодаря громадной эрудиции г. Голубева, на которую, как видно по всему, он положил не мало времени, редкого по неутомимости и одушевленного труда, книга его представляет собою: 1) труд действительно специальный в самом лучшем смысле этого слова, в смысле подробного, внимательного и вполне самостоятельного исследования избранного предмета почти совсем заново, в большинстве подробностей даже по новым, раньше неизвестным материалам, собранным самим автором в разных русских и даже заграничных архивах и библиотеках,—киевских, московских, петербургских, варшавских, краковских, львовских и др., 2) труд, вследствие широкой постановки предмета дающий читателю даже больше, чем обещано автором,—полное ученое

239

— 240 —

изображение не одной жизни и деятельности Петра Могилы, но почти целой Могилянской эпохи. При этом особенное значение в нем получает и та эпизодичность изложения, о которой автор сочел нужным предупредить читателя в предисловии. Это не то всем известное в литературе наших исторических монографий, ничем не вызываемое и никому не нужное блуждание по сторонам, которое состоит большею частью в избитых и даже фальшивых общих очерках нравов известного времени, очерках просвещения или невежества и т. п.; каждое уклонение автора от главной нити рассказа, каждый вставочный эпизод имеют у него определенную цель — или дать читателю действительно необходимое объяснение встреченного по дороге, еще доселе не совсем выясненного исторического факта, или провести полнее и доказательнее какую-нибудь свою оригинальную и новую мысль, или сделать нужную поправку в прежних ученых исследованиях по тому или другому частному вопросу, так что каждый такой эпизод составляет для читателя настоящее научное приобретение и теснейшим образом связан с главным ходом всего исследования. От того, при всей обширности и эпизодичности исследования, в нем незаметно никакой расплывчивости и растянутости. Изложение его просто, ясно и кратко, как и самая мысль автора—светлая и ясно-логичная, умеющая с замечательною легкостью разбираться в громадной массе довольно запутанного исторического материала, постоянно над ним господствовать и самостоятельно его разрабатывать по началам здравой исторической критики, не стесняясь прежними авторитетными исследованиями.

Обратимся к более частному разбору книги. Вся она разделяется на 7 глав и обнимает собою только один период жизни и деятельности Петра Могилы до вступления его на кафедру киевской митрополии.

В первой главе говорится о жизни Могилы до поступления его в монашество.

С самого же начала мы встречаем здесь более подробные и точные, чем у других исследователей, указания относительно рода Могил и более точное определение времени рождения Петра Могилы,—21 декабря 1596, а не 1597 года, как определяли прежде.

Затем следуют новые и весьма любопытные исследования автора об образовании Петра Могилы,—первоначально у учителей львовского братства, потом в заграничных школах. В архиве львовского ставропигиального института автору удалось открыть доселе неизвестные документы (изд. в приложения к книге под № XIX), которые вместе с другими уже известными данными помогли ему подробно определить отношения разных членов фамилии Могил к Львовскому братству, важные как для истории этой фамилии, так и для истории самого братства. Имевшееся доселе в распоряжении науки одно

241 —

голословное известие м. Евгения Болховитинова об образовании П. Могилы при помощи Львовского братства после настоящего исследования можно считать теперь уже достаточно обоснованным в истории. Другое такое же голословное известие об образовании Могилы в заграничных университетах автору не удалось подтвердить такими же документальными доказательствами; по примеру других исследователей ему пришлось ограничиться здесь только некоторыми соображениями, основанными на преобладании в образовании П. Могилы западноевропейского характера. Изыскания автора тем не менее заметно восполнили пробел, какой доселе замечался в сведениях о молодых годах и образовании знаменитого церковного деятеля, за что нельзя не быть ему благодарными всем, интересующимся этим предметом.

В интересах такого же восполнения скудных сведений о том же предмете имеют большую цену следующие затем (с стр. 19) эпизоды сочинения о религиозном характере всей фамилии Могил и об участии семейства самого Петра Могилы в борьбе против латинской пропаганды, усилившейся в Молдавии с конца XVI в., борьбе, которая в свое время не могла не иметь влияния на молодую душу будущего борца за православие. Для подкрепления своих соображений по этой части автор искусно воспользовался выдержками из записок самого Могилы, очень мало известных ученому миру, которыми пренебрегали даже такие исследователи по западнорусской истории, как покойный Костомаров, нашедший в них одни ненужные для истории росказни о чудесах (Монограф. т. ХІV, стр. 7).

Наконец ученому автору удалось значительно восполнить для науки недостаток сведений о том, каким образом Могила попал на польскую службу (с 31 стр.). Для этого в книге подробно расследованы отношения фамилии Могил к Польше и польской знати и позднейшие судьбы этой фамилии, когда члены ее, потеряв свое господство в Молдавии, должны были искать себе убежища в Польше. Весьма любопытны собранные автором сведения (стр. 46—54) об отношениях П. Могилы к своему опекуну, знаменитому канцлеру и гетману Жолкевскому, на которые здесь в первый раз обращено достодолжное внимание.

Столько ученых новостей набирается уже в одной этой главе книги. Не мудрено, что автору пришлось всю ее составить из ряда эпизодов, следующих один за другим;—он шел совсем новой дорогой, где на каждом шагу нужно было останавливаться и объясняться.

Вторая глава занимается выяснением обстоятельств поступления П. Могилы на киево-печерскую архимандрию. Внимание исследователя останавливают на себе два вопроса: а) о побуждениях, заставивших Могилу принять на себя монашество, и б) о времени избрания и определения его в архимандриты.

242 —

В решении первого вопроса (стр. 57—63) г. Голубев не соглашается ни с теми исследователями, которые представляют пострижение знатного воеводича следствием задушевной склонности его к иночеству и утверждают, что он постригся еще года за три до архимандритства и успел уже за это время заявить себя аскетическими подвигами, ни с мнением противоположного характера, будто бы он постригся только ради получения богатой архимандрии подобно многим другим знатным липам, занимавшим тогда высшие церковные посты в юго-западной России ради обильных и сытных «духовных хлебов». Опровержение первого мнения основано у автора на неопровержимых документальных данных, показывающих, что Могила оставался светским человеком до самого своего архимандритства в до пострижения не проходил даже обычного иноческого искуса. Обсуждая второе мнение, г. Голубев вполне соглашается с тем, что посвящение Могилы в архимандрита в свое время действительно не выходило из ряда обыкновенных явлений, но находит совершенно невозможным допустить при этом своекорыстные мотивы на стороне Могилы, несогласные со всей его последующей деятельностью в Печерском монастыре. По мнению автора, он домогался архимаидричьего поста в лавре ради того, чтобы получить чрез то больший простор и возможность предаться увлекавшей его душу борьбе за православие. Объяснение это весьма правдоподобно, хотя автору и не удалось доказать его документальным образом. Считаем не лишним заметит, что читатель чувствует здесь особенную потребность в определении личного характера Петра Могилы, которое могло бы оживить и психологически осмысливать рассказ о его деятельности как здесь, так и в других местах сочинения. Автор почему-το не потрудился составить такой характеристики, как это ни необходимо в подобного рода монографиях. Впрочем, он, может быть, готовит ее к будущему тому своего труда в качестве общего результата и завершения всей своей работы.

В решении следующего вопроса о времени посвящения Могилы в архимандрита (с 63 стр.) г. Голубев, благодаря своей внимательности к источникам, имевшимся под его руками, дошел до таких результатов, которые можно справедливо назвать окончательными. До сих пор исследователей смущал невероятно длинный промежуток времени между кончиной предшественника Могилы по архимандрии,—Захарии Копыстенского, и избранием в архимандрита самого Могилы, промежуток в 2 ¹/₂ и даже в 3 года, заставлявший предполагать, что в течение этого времени у Могилы шла борьба из-за искомого им места с какими-то сильными соперниками. Автор убедительно доказал, что а) Захария Копыстенский скончался гораздо позднее, чем доселе обыкновенно думали на основании свидетельства Тератургимы Кальнофойского, где временем его кончины положена вел. среда 1626 г., что еще 17 февраля сле-

— 243

дующего года им написано было предисловие к изданной тогда постной триоди, а по архивным документам лавры видно, что судные дела ее велись от имени архимандрита до половины карта 1627 г., следовательно кончину его следует отнести к вел. среде не 1626, а этого 1627 года, т. е. к 21 марта; б) что и выбор на его место Могилы последовал не в 1628 или даже 1629 г., а гораздо раньше, предположительно в сентябре 1627 года, так как от 29 ноября этого года имеется уже утвердительная на этот выбор королевская грамота, открытая впервые самим автором и изданная в приложении к книге (№ LI). Таким образом смущавший исследователей период лаврского междуархимандритства сокращается всего до 5 месяцев. Г, Голубев не отвергает, впрочем, и того, что у Могилы действительно могли быть конкуренты на архимандрию, и старается определить даже самые их личности.

Мы можем указать здесь кстати на образчик замечательной осторожности автора в. выводах предположительного характера, которые он постоянно называет их настоящим именем, и добросовестности, с какою он прямо отказывается от таких выводов по требованию вновь открывающихся фактических данных. На стр. 70—73 высказаны соображения, по которым одним из конкурентов Могилы выставляется родственник умершего архимандрита игумен Василий Копыстенский, в 1627 г, выпросивший себе у жителей Пинского повета одобрение для поступления на какое-то церковное место. Но потом во время печатания влаги автору попались новые документы, из которых он узнал, что Копыстенскому понадобилось указанное одобрение для поступления не на печерскую архимандрию, а в перемышльский монастырь и что соперниками Могилы были другие лица, — Феофил Боярский, избранный самими печерскими монахами, но не утвержденный королем, и униат Герман Тышкевич. Он не усомнился поместить эти опровергающие его прежние соображения сведения в особом дополнении в своей книге. Человеческая слабость его обнаружилась при этом только в небольшой настойчивости на том, что Копыстенский все-таки по крайней мере мог быть конкурентом Могилы, но это уже не важно... Зато в одном из тех же новых документов, где прямо сказано, что избрание Могилы произошло 6 сентября 1627 г., нашлось блестящее подтверждение других соображений автора касательно времени этого избрания.

Третья глава сочинения посвящена изображению весьма важных в XVII в. попыток к сближению унии с православною церковью, в которых участвовал П. Могила вместе с тогдашним митрополитом киевским Иовом Борецким (стр. 81—230).

Автор дал этому предмету самую широкую историческую постановку, рассматривая его в связи с общим ходом тогдашних церковных событий. Описав вкратце унионные по-

— 244 —

пытки 1623 и 1626 гг., он затем с особенною подробностью останавливается на такой же попытке 1627—1629 гг. ври участии Могилы, сосредоточивая, впрочем, свой рассказ не на его личности, а на личности главного деятеля этой попытки—Meлетия Смотрицкого. Вся глава имеет характер вставочного эпизода; но она касается такого важного предмета в истории юго-западной церкви и сообщает так много новых сведений и разных поправок к прежним исследованиям, что можно только благодарить автора за то, что он вздумал подольше остановиться на этом эпизоде.

Прежде всего здесь обращают на себя внимание соображения автора касательно перехода Мелетия из православия в унию, который автор объясняет отсутствием у знаменитого отступника прочных религиозных убеждений и своекорыстными видами и относит ко времени после его возвращения из путешествия на восток. Для лучшего выяснения своих соображений в особом прибавлении к главе автор подробно разбирает мнения о том же предмете других исследователей (Демьяновича и Елееевского). Соглашаясь с мнением автора касательно шаткости религиозных убеждений Мелетия и его своекорыстных стремлений, мы однако думаем, что г. Голубев напрасно слишком резко восстает против распространенного в литературе мнения, что Мелетий замышлял свое отступничество или точнее—помышлял об унии раньше своего путешествия на восток, что самое это путешествие было в тесной связи с его унионными замыслами, как он сам свидетельствует о том в своей Апологии, и что по возвращении с востока совершился только «окончательный переход» его в унию, как справедливо выразился в Одном месте (стр. 110) сам г. Голубев. В самой книге приведено несколько очень выразительных «актов неоднократного колебания Мелетия между православием и унией (97—104. 143—145. 146—147) и слишком близких сношений его с униатами, возобновлявшихся каждый раз, как обстоятельства заставляли его быть недовольным своим положением между православными и присматриваться к выгодам унии. Посвящение его в епископы (1620 г.) видимо ему польстило и оживило его связь с православною церковью, но ненадолго; неприятные столкновения с сильным виленскии братством, потом убийство фанатика Кунцевича в 1623 г. и последовавшие затем гонения на православных в епархии Мелетия, сделавшие положение его здесь крайне опасным и побудившие его удалиться в Киев, заставили его опять подумать об унии я да этот раз особенно серьезно. С этого времени, по нашему мнению, и началось его бесповоротное уже склонение к унии. На первых порах он, однако не прямо ухватился за самую унию, а сделался только горячим приверженцем унионных стремлений, заявленных на сейме 1623 г. и направлявшихся к сближению православия с унией. По свидетельству Саковича (в Desiderosus’е), мысль о таком сближении была заметна в нем

245 —

еще в Киеве; с нею он отправился и на восток, имея намерение в интересах ее осуществления ближе познакомиться; положением тамошних дел и попробовать, нельзя ли провести ее между греческими иерархами.

Г. Голубев не верит в этом случае ни свидетельству Саковича, близко знавшего Мелетия, ни показанию самого Meлетия и указывает с своей стороны другую цель путешествия Мелетия на восток, которая состояла в исходатайствовании у патриарха грамоты против стеснявшей юго-западных иерархов автономии и силы братских корпораций (стр. 126 и дал.). С помощью некоторых новых материалов и более тщательного изучения прежде известных автору удалось блестяще осветить эту новую сторону дела, на которую еще доселе никто не обращал внимания, кроме разве преосв. Макария, в своем XI томе уже пользовавшегося открытыми автором материалами. Но, увлекшись своим открытием и сосредоточив на нем все свое внимание, он невольно изменил своей обычной широте взгляда на исторические прямоты, выставил сейчас указанную цель поездки Мелетия, как единственную, и стал совершенно отрицать существование у него других целей, связанных с его унионными замыслами и едва ли не более для него важных, чем первая. Μ. Иов, который сам дал Мелетию полномочие хлопотать об ослаблении силы братств, в 1625 г. писал наместнику виленского Свято-Духова монастыря, что Мелетий уже все исправил для потребы церкви, т. е. добыл желанную патриаршую грамоту, но сам Мелетий заявлял, что уехал с востока, ничего не сделавши (128—129); стало быть, главная цель его поездки была не та, какую имели в виду другие иерархи, давшие ему свои полномочия к патриарху, а другая. Автор не верит его показаниям, находя в высшей степени странным, что, живя при патриархе целые недели и часто с ним видаясь, Мелетий будто бы так и не успел с ним переговорить о своем главном деле (стр. 119—120). Но толковать об унии с таким патриархом, как Кирилл Лукарис—непримиримый враг латинства, было действительно мудрено и нас вовсе не удивляет то, что Мелетий, как ни много имел случаев приступить в нему с своими унионными речами, никак не мог на это решиться прямо, «с поспешностью», оттягивал свои объяснения, выжидая более подходящего к тому расположения патриарха, да так и не дождался и, возвратясь в Россию с полным разочарованием в греках, стал их ругать и задорно доказывать, что сам патриарх еретик, держится протестантских ересей.

Так же мало убедительны замечания относительно свидетельства Кассианна Саковича (стр. 124—126). По мнению г. Голубева, Сакович, перешедший в унию раньше Мелетия, едва ли мог быть настолько бестактен, чтобы обнаружить тайную цель путешествия Мелетия еще раньше его возвращения в Россию,—этим де он мог убить планы Мелетия в самом их начале.

— 246 —

Но автор сам говорят далее, что, делая о Мелетие свой отвыв, как о человеке единомысленном с собою, Сакович, мог иметь в виду вовсе не бестактную цель—«уровнять для знаменитого полоцкого архиепископа путь в унию». Цель эта была достигнута; православные приняли его разглашение о сомнительности Мелетиева православия и приняли воротившегося архиепископа очень неприязненно. Сообразно с своей основной мыслью автор приписывает этот прием распространению вестей о привозе Мелетием нежеланных для братств и ставропигий патриарших грамот, считая обвинения его в неправославии только «придаточною статьей к злополучным грамотам» (стр. 132); но из его же рассказа видно, что против Мелетия были не одни братства с ставропигиями, а так же и народ, и что защищаться ему от общей ненависти пришлось не столько по вопросу о грамотах, сколько по обвинениям именно в измене православию ради уния, так что придаточною статьей при этом скорее можно считать первый вопрос, чем последний. По вопросу о бестактности Саковима нужно еще заметить, что он и потом старался уравнивать Мелетию дорогу к унии; в этой же главе книги (187 и дал.) находим подробный рассказ, как он прежде времени издал Апологию Смотрицкого и после; этого заставил его уже открыто признать себя униатом.

Заметна некоторая натянутость и в последующих соображениях автора относительно перехода Мелетия в унию. Предположив, что он склонился к этому переходу не ранее возвращения с востока, автор по необходимости должен был объяснять в нем эту перемену обстоятельствами, случившимися тоже после этого времени,—невыносимыми отношениями к нему православных, материальными стеснениями(стр. 136—137). Но негодование братств, о котором только и говорится здесь, обрушилось не на одного Мелетия, а также и на других иерархов и на м. Иова, действовавшего против братств за одно с Мелетием; однако они вытерпели это негодование и не пошли в унию. Материальные же затруднения Мелетия едва ли были особенно велики, потому что он продолжал архиерействовать во всех своих трех епархиях (владимирской, луцкой и полоцкой) и вероятно не мало с них подучил и без Дерманского монастыря, который он купил себе в обмен на свое православие.

Дальнейшее содержание главы составляют разбор Апологий Мелетия, подробное описание соборов по вопросу о соединении православных с униатами,—киевского 1627, гроденского 1628, киевского 1628 и львовского 1629 гг., и характеристика того участия, какое имели в этом деле м. Иов и Петр Могила. Описание этих соборов составлено большею частью на основании совершенно новых материалов, которые и изданы в. приложении к книге (XXXVII, XLI, ХLΙΙΙ, ХLVІІ, LV, LX— LXVII).

Четвертая глава изображает деятельность П. Могилы по

— 247 —

части благоустроения Печерского монастыря, причем для более точного и беспристрастного определении его заслуг по этой части автор подробно рассматривает деятельность его предшественников, которая доселе очень мало обращала на себя внимания в исторической литературе. После краткого очерка состояния лавры до конца XVI в., при всей своей краткости представляющего, впрочем, несколько немаловажных ученых новостей и поправок к прежним сведениям (наприм. на стр. 250— 251 указание имен неизвестных доселе печерских архимандритов, а так же имений лавры), автор с большим вниманием останавливается на деятельности ближайших предшественников Могилы архимандритов Никифора Тура, Елисея Плетенецкого и Захария Копыстенского.

Благодаря близкому знакомству г. Голубева с рукописными документами лавры и униатского архива при Святейшем Синоде, деятельность Никифора Тура,—этого твердого и неустрашимого борца за самостоятельность лавры и целость ее достояния против новорожденной при нем унии, против м. Рогозы и самого короля Сигизмунда, а равно и его любопытная личность очерчены в книге выразительнее и полнее, чем у других исследователей (даже у Максимовича). Но с особенною любовью автор останавливается (стр. 265—282) на деятельности следующего архимандрита Елисея Плетенецкого, настоящего предтечи П. Могилы, устроителя преимущественно внутреннего благосостояния лавры, первого собирателя ученой иноческой дружины Киева, науколюбца, основателя лаврской типографии, издателя книг, школ зычливого фундатора. Деятельность эту, равно как и деятельность его преемника Захарии (283—288), автор справедливо представляет имеющею значение не для одной лавры, но и для целой русской церкви. В дополнение к сказанному в тексте к настоящей главе приложено обширное примечание (стр. 386—412) о начале книгопечатания в Киеве, решающее спорный вопрос об этом предмете с полною определенностью, на основании точных данных, и, насколько можно теперь судить, кажется, окончательно. Тут же приложен дорогой для библиографов перечень киево-печерских изданий от начала печерской типографии до посвящения Могилы в митрополиты, состоящий из 37 №№ разных книг и брошюр с краткими библиографическими замечаниями и поправками неточностей, допущенных относительно этих изданий прежними библиографами.

Возбуждение просветительного движения в Киеве не ограничивалось одной лаврой; оно выразилось еще в учреждении знаменитого потом киевского Богоявленского братства. В настоящем исследовании автор относит начало этого братства к концу XVI в. (стр. 289). Мнение это поколеблено еще в 1860-х гг. покойным Максимовичем и проф. Малышевским; в 1881 г. В X т. своей Церковной истории от него отказался сан историк киевской академии преосв. Макарий. Наконец и сам г. Голубев высказал против него решительное и весьма веское

— 248-

слово в своих статьях в «Труд. киев. дух. академии» (1882 г. №3) и в «Киевской Старине» (1885 г. янв.). Как оно проскользнуло у него здесь, не знаем. Но зато тут же встречаем новую важную поправку в самой первой, можно сказать, странице истории братства и академии,—что жертвовательница Фундуша на это братство, известная Гулевичевна Лозкина, не та Галька или Анна Гулевичевна, которой доселе приписывалось это пожертвование и которую доселе поминают в Братском монастыре, а другая Галшка или Елизавета, родственница цервой (стр. 291—292).—Далее (с 295 стр.) говорится о посещении Малороссии п. Феофаном и восстановлении им здесь православной иерархии.

Воздав должное предшественникам Могилы по архимандритству, автор (с стр. 310) приступает наконец к изображению деятельности самого Могилы, изображению того, как он воспользовался добрым наследием этих умных и деятельных предшественников, особенно Елисея Плетенецкого. Не можем не отметить здесь описания нескольких любопытных процессов, веденных при нем лаврою из-за своих имений; из них видно, что знаменитый архимандрит вовсе не чуждался обычных средств, к каким прибегали в подобных случаях и духовные, и светские паны того времени, в роде вооруженной защиты своих земель и вооруженных наездов на земли своих соперников. В этом отношении, по замечанию автора, он не отличался от других киевских архимандритов XVI в., главное внимание обращавших на материальные богатства монастыря, но резко отличался от них в том отношении, что ценил эти богатства не в собственных своих интересах, как они, а с точки зрения высших интересов, как орудие борьбы за православие, как средство для успешного выполнения религиозно-нравственных предначинаний, не только не пользовался монастырским добром, но «много и отеческого стяжания» употребил на нужды обители (стр. 318—319). При обрисовке деятельности его для возвышения внутреннего благосостояния лавры автор между прочим опять, как в I главе, воспользовался записками Могилы и представил из них любопытные извлечения, относящиеся к биографиям разных представителей южнорусского монашества, к истории самой лавры и ее святынь и к истории борьбы православия с другими вероисповеданиями (320—331 и далее). Обращено должное внимание на заботливость Могилы о собирании сведений касательно благодатных явлений в киево-печерской обители от ее святынь, об издании книг в печерской типографии и об исправлении церковной обрядности; как на особенно интересные, укажем здесь на замечания автора о составе и значении Могилинского Литургиариона (375—379).

В пятой главе (стр. 413) описывается судьба киевских школ при Могиле. Исследованию об участии в их устроении П. Могилою предпослан очерк состояния всех вообще братских

— 249

школ до Могилы, которое автор находит неудовлетворительным как по недостаточной полноте их курсов и недостатку учителей, так и по скудости материальных средств и по бестактному отношению в ним братств, вмешивавшихся во все их дела и в самое преподавание учителей. Здесь обращают на себя внимание выдержки из одного найденного автором во Львове и изданного в приложениях (Λ» ΧΧVΊΠ) письма п. Кирилла Лукариса львовскому братству, указывающего на дурные стороны отношений этого братства к своей школе (421—422). В обозрении деятельности в пользу школ П. Могилы к ученым заслугам автора нужно отнести важные поправки в прежних исследованиях относительно посылки Могилою нескольких молодых людей для образования в заграничные школы (425—427) и оригинальное мнение, подробно и убедительно доказанное автором, о том, что известное из Экзегезиса Сильвестра Коссова возмущение казаков и народа в Киеве против новых Могилинских школ произошло в 1631 г., когда Могила только лишь завел свою первую школу в самой лавре, а не в 1634— 1635 гг., как утверждали все, доселе писавшие о киевской академии, и что самое издание Коссовым Экзегезиса предпринято было не вследствие какого-нибудь недовольства школами со стороны православных, а вследствие какого-нибудь сочинения латинян о необходимости ограничить их курс, как и во всех других еретических школах, подрывавших авторитет и успехи иезуитов, и прямого требования короля (1634 г.) закрыть у православных и латинскую друкарню, и латинские школы в Киеве и Виннице (стр. 436—444).

Шестая глава книги вся занята описанием тревожного времени междуцарствия в Польше по смерти короля Сигизмунда III, когда все православные заняты были в высшей степени важными для них хлопотами о восстановлении нарушенных в протекшее царствование государственных прав православия в пользу унии. Описание варшавских сеймов, вй которые внесен был этот религиозный вопрос православными депутатами, в том числе и Могилою, сеймов конвокационного, избирательного и коронационного, и двух комиссий, на которых вырабатывалось государственное положение о правах православия, нее составлено автором на основании неизвестных доселе и малоизвестных материалов, изданных в целом виде в приложениях. Вся эта часть VI главы (449— 583) полна новых подробностей и составляет в научном отношении одну из интереснейших эпизодов всего сочинения автора. — В дальнейшем рассказе об избрании иерархов на утвержденные на сейме православные епископии и на митрополию можно указать на новое объяснение того обстоятельства, почему на иерархических кафедрах не были утверждены или оставлены прежние, уже занимавшие их лица, а выбраны были все новые лица, в том числе в Петр Могила, избранный в митрополиты на живое место, при жизни прежнего митрополита Исаии Ковинского.

— 250 —

Прежде (у преосв. Макария, Костомарова и др.) это обстоятельство объяснялось тем, что польское правительство не желало утверждать на указанных постах прежних иерархов, которых никогда не признавало в их должностях раньше и которые для Речи Посполитой были поэтому тем же, чем напр. нам, по удачному сравнению Костомарова, представляются старообрядческие архиереи австрийского священства, если еще не хуже. Автор удачно дополняет это объяснение тою мыслью, что избрание новых иерархов было даже выгодно для православных, потому что чрез это у них удваивалось число иерархов, кроме того прежние иерархи по своей старости и незнатному происхождению. имели мало авторитета в обществе и среди знати, очень важного по тогдашним обстоятельствам. Нам не понятно только, почему ради этой новой мысли автор желает отвергнуть прежнее объяснение (стр. 534). Его мысль отвечает только на один вопрос, — почему православные согласились на выбор именно новых иерархов; но не объясняет того, почему такое желание выразило правительство.

Седьмая, очень небольшая по объему глава (543 — 553) рассказывает о посвящении Могилы на митрополию, состоявшемся во Львове, и о вступлении его в должность по возвращении в Киев.—Этим и заканчивается исследование автора, прерывающееся к досаде читателя на самом, можно сказать, интересном месте биографии П. Могилы.

Затем следуют приложения к исследованию, составляющие целую половину книги и состоящие из 100 №№ разных малоизвестных, а по большей части и совсем неизвестных исторических материалов, собранных автором в упомянутых выше библиотеках и архивах. Нельзя не обратить внимания на самое издание этих материалов;—издание это серьезно ученое, требовавшее от автора весьма серьезной работы. Почтя каждый памятник, вошедший в состав этого издания, снабжен более или менее пространными библиографическими, археологическими и историческими примечаниями, который касаются, самых разнообразных предметов и весьма часто представляют собою целые, хотя и краткие, исследования, очень ценные для науки. Не говорим уже о том, что большая часть изданных здесь памятников составляют ценное приобретение для науки и сами по себе. Рецензенту. очень трудно произвести между ними выбор для того, чтобы указать на важнейшие из нпх, кроме указанных уже выше.

Первые 5 №№, извлеченные из бумаг бывшего греко-униатского архива при Св. Синоде, составляют гранаты, содержащие любопытные данные для малоизвестной истории Печерской лавры за XVI в. и опись церковного имущества лавры за 1554 г, — №№ VII—IX заключают в себе письма епископа Михаила Копыстенского и перемышльских граждан к Львовскому братству о дидаскалах, извлеченные из архива Львовского ставропигиального института, из которых можно полу-

— 251 —

чать сведения о просветительном значении львовского братства и отчасти о весьма малоизвестной личности Μ. Копыстенского. Далее идет ряд писем разных лиц и др. документов из рукописей императорской публичной библиотеки, касающихся истории унии. Между ними обращает на себя внимание № XV, содержащий в себе дневник варшавского сейма 1597 г. с некоторыми новыми сведениями о суде над протосинкеллом Никифором, сведения о котором наши историки доселе почерпали только из следственного дела о Никифоре (в IV п. А. S. Р.) и из Перестроги, написанных с односторонней точки зрения православной партии и в полемических интересах. — Под № XVIII автором впервые изданы два довольно значительные по объему полемические сочинения против унии начала ХVII столетия из рукописей киевской академии: «Зачапка мудрого латынника с глупым Русином в диспутацию» и «Краткословный ответ Феодула, в святей Афонстей горе скитствующего «против книги Петра Скарги, снабженные обширным библиографическим примечанием автора как об них, так и о книге Скарги.—Потом следуют упомянутые уже письма разных лиц из фамилии Могил к львовскому братству; ими заканчивается ряд исторических памятников за XVI век.— Памятники ХVII в. открываются документами, относящимися к истории того же львовского братства, Печерской лавры и борьбы православия с унией. Под № XXV издана по рукописи архива виленского Св -Духова монастыря жалоба виленского братства на отобрание книги Μ. Смотрицкого Θρήνος с приложением обширного библиографического примечания об этой замечательной книге. Под № XXXV находим изданное по одной рукописи из библиотеки Оссолинских во Львове большое письмо схимонаха Иона Княгиницкого к Кириллу Транквиллиону с критикой Транквиллионова исповедания веры; в обширном примечании к этому памятнику г. Голубев поместил любопытные сведения о личности Иова по древнему житию его, издав. в Зоре галицкой 1860 г., и о личности Кирилла по документам из той же рукописи Оссолииских. Следующий № составляет извлеченный из одного сборника археологического музея при киевской академии целый устав Виленского братства, утвержденный п. Феофаном в 1620 г.; в примечания г. Голубев на основании убедительных резонов выдает этот устав за тот самый чин братства 1588 г., который доселе считался потерянным для науки. В примечании к № XXXVII, содержащему отрывок из неизвестной доселе грамоты и. Феофана 1620 г. об избрании достойного кандидата на киевскую митрополию, помещены ценные заметки автора касательно разных обстоятельств посвящения Феофаном православных епископов в 1620 г—Последующие памятники, изданные в приложениях, касаются главным образом известного вопроса о примирении униатов с православными, относящихся к этому делу соборов, личности Μ. Смо-

— 252 —

трицкого и его измены православию. В числе их под № LV перепечатана целиком редкая теперь брошюра Аполлия Апологии Смотрицкого 1628 г., которой не видали даже лучшие исследователи по истории унии, а под № LVII—протестация Смотрицкого против собора 1628 г. С № LХXII по LXXXIV напечатаны памятники, относящиеся ко времени сеймов по кончине короля Сигизмунда. В числе их замечательны извлеченные из рукописей императорской публичной библиотеки дневники или диариуши сеймов,— конвонационного (LXXV), избирательного (LXXXI) и коронационного (LXXXIII).—Остальные документы с LXXXV относятся к первым действиям П. Могилы по вступление его на митрополичью кафедру, к отобранию им от униатов Софийского собора и др. церквей и земельных грунтов, отношениям его к Николаевскому монастырю и к митрополиту Исаии Ковинскому. Документы эти вероятно еще будут обследованы и дополнятся по количеству во II томе сочинения г. Голубева, которому пора уже явиться на свет для удовлетворения нетерпеливых ожиданий всех, успевших познакомиться с I томом.

Из итого обзора книги г. Голубева достаточно видно, как она составлена и как много представляет научного богатства. В каждой главе, в каждом почти эпизоде своего обширного исследования автор сообщает что-нибудь новое, или новые «акты, или новую постановку рассматриваемого предмета, так что, окруженный со всех сторон этими учеными новинками, рецензент только на них и обращает уже свое внимание. Подобного рода книги являются в нашей ученой литературе очень нечасто, годами и даже десятками лет, и относятся к числу многопроцентных вкладов в науку. Мне представляется, что сочинение это по всей справедливости заслуживает полной премии высокопреосвященного Макария.

Профессор казанской академии Петр Знаменский.