Трубецкой С.Н., кн. К современному политическому положению

Снова Европа охвачена одним общим единодушным и горячим чувством, одним общественным движением. То же было во время армянской резни, то же было и в ответ на мирный призыв нашего Государя. В настоящую минуту англо-трансваальская война сильнее, чем когда-либо, захватывает общий интерес, соединяет все народы континентальной Европы в одном скорбном и негодующем протесте против вопиющего злодеяния, совершаемого Великобританией над маленьким геройским народом, подвиги которого достойны стать на ряду с самыми славными и доблестными в истории. В среднеевропейских государствах говорит и чувство вполне законного личного интереса. Осуществление мечтаний английского империализма в Африке, подчинение всего черного материка от Египта до Капштата — если не полному господству, то, во всяком случае, бесспорному преобладанию Англии — представляется делом недалекого будущего. Солсбери был прав, говоря, что результаты настоящей войны во всем ее значении для Англии и для Европы выяснятся вполне лишь через несколько десятилетий и что цель, преследуемая его кабинетом, оправдывает усилие английского народа и те громадные жертвы, которые он приносит в настоящее время. Это не может не чувствоваться во Франции, которая не забудет Фашоду, и в Германии, африканская политика которой будет обречена на полное ничтожество победами Англии.

И тем не менее, несмотря на единодушное общее сознание и на многочисленные голоса, со всех сторон взывающие к энергическому, деятельному вмешательству держав, ни одна из них не выходит из пассивного бездействия. Государственные деятели и английская печать заявляют с полным правом, что, несмотря на всеобщую ненависть или всеобщее негодование, Англия может быть покойна: при современном политическом положении никто не решится протянуть руку помощи бурам из опасения вызвать общий пожар.

Английские журналисты уверяют, что Франция легко могла бы произвести высадку войск на некоторые невооруженные пункты британских берегов и в несколько дней, без труда, овладеть беззащитным Лондоном. Но может ли она решиться на подобный шаг, имея в тылу Германию, которая никогда не допустит

41

ее победы? Германия в одиночку не может вступить в состязание с английским флотом и, в сознании своего бессилия, тратит колоссальные средства на создание нового флота, который все-таки всегда будет слабее английского. Россия не может с мягким сердцем двинуться на Индию, как это советуют ей иные патриоты, плохо знакомые с географией, и с нашим военным и политическим положением в Азии. Создать теперь же серьезные осложнения на Дальнем Востоке, потерять тысячи жизней в опасном и трудном походе с тем, чтобы в случае успеха заставить Англию искать союза с Германией на каких бы то ни было условиях — все это едва ли входит в наши расчеты.

И, таким образом, великие державы обречены на бездействие, несмотря на нравственные и политические интересы европейских народов. Страх „общего пожара“ заставлял их соединенный флот бомбардировать жителей острова Крита, восставших против мусульманского ига. Этот же вполне обоснованный страх помешал державам положить конец армянской резне. И он же помешал державам сократить свои вооружения после Гаагской конференции, вопреки общему желанию человечества. После этой конференции вооружения усилились повсеместно в грозных размерах, а будущее сулит еще большим развитием милитаризма. А между тем, европейские народы нельзя упрекнуть в недостатке единодушия и благих намерений: их нравственные, экономические и политические интересы заставляют их пламенно желать мира, сокращения вооружений, ограждения маленьких народов и государств земного шара от насилия, резни, разбойничьих захватов...

Отсюда вытекает один вывод, ясный, как день: современные международные отношения великих континентальных держав противоречат их нравственным, экономическим и политическим интересам, препятствуя им в осуществлении их законных личных и общих целей. Мы не станем судить, насколько виновата в этом европейская дипломатия, или европейская печать, раздувающая слепую международную ненависть. Мы указываем лишь на один бесспорный факт, явное последствие современного политического положения: европейские державы взаимно парализуют друг друга там, где интересы их представляются общими интересами. Система двух уравновешивающих друг друга союзов — тройственного и франко-русского — разоряет Европу и сковывает железными цепями ее народы. Одна мудрая Англия осталась в стороне и, пользуясь преимуществом своей исключительной

42

свободы, завоевывает громадные территории почти без войска, при помощи наемного сброда, предводительствуемого худшими генералами в мире; а между тем, континентальные державы, вооруженные с головы до пят, с многомиллионными армиями стоят друг против друга, теснят друг друга и лишь изредка, с неимоверными, часто бесплодными усилиями, подхватывают крохи, падающие с британского стола: все силы их направлены на то, чтобы связывать друг другу руки и поддерживаться в состоянии неподвижного равновесия.

Пред государственной мудростью европейских народов ясно ставится задача величайшей, первостепенной важности — найти выход из этой системы взаимных тисков и осуществить другую группировку политических сил Европы. Только сближение между Россией, Германией и Францией может облегчить бремя европейского милитаризма и вместе обеспечить мирное политическое преуспеяние трех названных держав, освободив их от страшного и непроизводительного напряжения всех их сил, направленных исключительно на оборону друг от друга.

Это — не утопия, не мечта, а действительная и осуществимая цель, достойная стремлений государственных людей и общественных деятелей Европы. Мы не закрываем глаза на трудности, которые лежат на пути к достижению этой цели; но раз из современного, воистину бедственного паралича европейских народов нет иного выхода, то к этой цели взаимного сближения надо идти, каковы бы ни были наши симпатии или антипатии.

Нам скажут, что Франция не может забыть своего прошлого и протянуть руку Германии. Однако, во Франции о таком сближении думают несравненно больше и чаще, чем у нас. Во Франции, где существуют действительные, а не мнимые поводы для враждебного отношения к Германии, постоянно раздаются трезвые голоса, призывающие к соглашению и сближению, необходимому в интересах Франции. Слишком ясно становится для самих французов, что союз с Россией, гарантирующий целость Франции, еще не развязывает ее рук для деятельной политики за пределами Европы. И, между тем как это сознание развивается среди французских общественных деятелей и сближение с Германией представляется возможным и желательным, мысль о нем, столь естественном и необходимом, к сожалению, еще не пробуждается в русском обществе. Всякий раз, как мы узнаем,

43

что тот или другой французский публицист или политик говорит в пользу мирного сближения с Германией, наша печать поднимает тревогу. Мы рукоплещем самым пошлым выходкам французского шовинизма, мы приветствуем речи, — в роде той, которую недавно произнес Дешанель и которая подверглась справедливому осуждению самых различных органов французской печати. Мы лелеем французскую ненависть к немцам, забывая, что в ней не сильная, а, напротив того, слабая и невыгодная сторона нашего союза.

Но если со стороны французов могут быть действительные затруднения в деле сближения с Германией, — то в чем существуют они с нашей стороны? С немецкой стороны их, по-видимому, нет, как об этом столько раз и так торжественно заявил германский император... А с точки зрения русских интересов, мы видим не препятствия, а пробуждение к дружественному сближению. Быстрое развитие могущества и богатства великой соседней державы, о завоевании которой не помышлял никогда ни один здравомыслящий русский человек, должно было бы возбуждать не вражду, а стремление к мирному взаимодействию и дружественному согласию. Росту германского флота, который тревожит Великобританию мы должны сочувствовать, так как на море Германия является естественной союзницей нашей против величайшей морской державы, которая не мирится с морским и торговым соперничеством Германии. Колониальной политике нашей соседки мы должны не только сочувствовать, но и содействовать всячески, в особенности на Дальнем Востоке. Без нас Германия останется там бессильной против Англии, Японии, Соединенных Штатов. Она должна будет либо примкнуть к ним против нас, либо же уйти, ограничившись ничтожными приобретениями. Вытесненная из Африки, вытесненная с Дальнего Востока, она естественно обратит свои взоры на ближний Восток, где она легко может столкнуться с нами, опять-таки к несомненной выгоде Великобритании. Недавние события в Турции показывают нам, что подобные опасения не напрасны.

Стесненная между Россией и Францией, Германия уподобляется громадному паровику, развивающему с чрезвычайною быстротой избыток паров, которым нужен выход; закрыть такой выход, лишить Германию ее предохранительных клапанов, значило бы вызвать взрыв, опасный и для самой Германии, и для ее союзников, и для ее соседей.

44

Первый шаг к сближению России, Франции и Германии был сделан несколько лет тому назад на водах Дальнего Востока. Его приветствовали и немцы, и французы, и мы не имеем основания считать его ошибкой. То был верный, глубоко задуманный ход, независимо от того, как велась впоследствии дипломатическая игра. Возможность сближения была указана; теперь, думается, обстоятельства указывают на его необходимость, ибо наступает критический момент, от которого зависит будущее Европы.

Франко-русское сближение в момент своего возникновения было необходимым, неизбежным ответом на вызывающее положение, принятое тройственным союзом. Но с тех пор многое изменилось: Англия, а не Германия угрожает европейскому миру. Бисмарк сошел со сцены, и немецкая политика приняла новый курс; наши отношения с Австрией стали более дружественными, чем когда-либо, на почве взаимного соглашения. Италия, надорванная своими усилиями играть несоответственную роль великой державы, лишь номинально сохраняет это звание. Во Франции время делало свое, и мысль о реванше постепенно отступала пред великими текущими задачами внутренней и внешней политики.

Основательница тройственного союза, Германия, оглядывая настоящее международное положение, естественно ищет усилить себя новыми вооружениями, новым флотом и — новым союзником, который дал бы ей возможность выйти из системы международных тисков. Должны ли мы толкать ее против ее воли в объятия Англии, которая временно в ней нуждается, или же нам лучше самим идти ей навстречу — идти твердо и осмотрительно, оставаясь верными нашим обязательствам?

Нам неизвестны секреты европейской дипломатии и ее интриги. Но общее положение важнее интриг и секретов: его утаить нельзя, оно видно всем. Мы допускаем, что частные столкновения, личные антипатии или дипломатические промахи могут повредить очень многому. Но нам кажется, что еще не сделано ничего бесповоротного и непоправимого, что могло бы помешать трем могущественнейшим державам Европы вступить в соглашение для совместного политического действия в настоящую решительную минуту. Они теряют слишком многое с торжеством британского империализма, громадные последствия которого трудно даже предвидеть. Обрекая колониальную политику Франции и Германии на ничтожество и ставя ее в полную зависимость от Англии, торжество британского империализма грозит России опасными ослож-

45

нениями и вызовет в будущем усобицы и столкновения среди континентальных держав. Быть может, именно теперь наступил момент отложить до времени взаимные старые счеты, чтобы предъявить их к уплате общему должнику, — той державе, которая всего более извлекла выгод из международных раздоров и всего более угрожает всеобщему миру. Быть может, именно теперь Франция могла бы залечить свои раны при помощи России и Германии... Позже момент будет упущен, потребуются большие усилия, громадные жертвы и могут встретиться новые, непреодолимые препятствия.

Кн. Сергей Трубецкой.

Москва, 1900 г., 9 марта.

(„С.-Петербургские Ведомости“.)