Трубецкой С.Н., кн. Университет и студенчество

I.

На страницах С.-Петербургских Ведомостей я имел случай высказаться по университетскому вопросу. Я старался показать, что при обсуждении этого вопроса мы должны безусловно держаться вне всяких партий, имея в виду исключительно интерес университета, его пользу и процветание, от которого зависит судьба высшего научного образования в России. Я убежден глубоко, что благомыслящие, просвещенные люди всех партий, литературных и общественных, могут и должны сойтись на почве этого вопроса, если только они решатся откинуть предрассудки и мелочные интересы, если они будут иметь в виду лишь охранение и развитие университета, охранение и развитие высшего научного образования, которое всем нам должно быть одинаково дорого. Я указывал на те причины, которые, как мне кажется, обусловливают хроническую неурядицу и упадок наших университетов — на ложную постановку всего нашего университетского дела, на дезорганизацию

261

профессуры и студенчества. И в большинстве статей и заметок по университетскому вопросу, появившихся за последние два месяца в изданиях весьма различного направления, мы встречаем выражение полного сочувствия тем началам университетской реформы, которая представляется нам безусловно необходимой и ставится на очередь самою жизнью. Серьезных возражений мы не встречали. Органы печати, не сочувствующие университетской реформе, благоразумно отмалчивались по существу вопроса, ограничиваясь инсинуациями или воспоминаниями о безпорядках, имевших место при уставе 1863 года. Во всяком случае, во всей полемике по университетскому вопросу выяснился один в высшей степени знаменательный факт: не раздалось ни одного голоса в защиту действующего устава, на который лет двенадцать-пятнадцать тому назад возлагались такие надежды. Делаются, правда, нападки на прежний устав, хотя никто и не защищает его во всех подробностях; делаются частные, более или менее основательные и энергичные возражения против новых проектов, но, в виду очевидности, никто не берет под защиту существующее положение. Вспомним, какая борьба велась за устав 1863 года! Теперь мы не видим ничего подобного. Ясно, что теперешний строй наших университетов не пользуется ничьей симпатией и в глазах всех требует коренного пересмотра и реформы, не удовлетворяя никого, и, прежде всего, не удовлетворяя основной цели университета.

Каковы бы ни были недостатки прежнего университетского строя, приходится признать ту горькую истину, что новый устав, дезорганизовав этот строй, не достигнул даже той полицейской цели, которая составляла его animus. Приходится с грустью убедиться в том, что опасения, высказанные специалистами при введении этого устава, не только не были преувеличены, но, к сожалению, в каких-нибудь тринадцать лет были превзойдены действительностью. Все ожидали упадка профессуры, упадка преподавания; никто не ожидал такого упадка дисциплины.

В каких-нибудь тринадцать лет новый университетский строй был поражен преждевременным старческим маразмом, который выразился в глубоком распадении, дезорганизации и в отсутствии способности координировать все члены университетского организма к одной должной цели. Университет стал походить на „больного человека“, который может поддерживать непрочный порядок в своих владениях лишь путем чисто-внешних репрессий. Вместе с тем, в стенах этого одряхлевшего университета возникло

262

нечто вроде младо-турецкой партии в лице централизованной студенческой организации. Эти юные университетские младо-турки образовали как бы свой особый университет, с своими особыми руководителями, с своими практическими и непрактическими занятиями, с своей особой наукой — университет вольный и бесшабашный и по-своему довольно прочно организованный на совершенно анти-академических началах.

Такой порядок вещей вызывает понятную скорбь и опасение за судьбы русского просвещения со стороны всякого разумного человека, который желает, чтоб университет был верен своему назначению, чтоб он цвел здоровьем, а не смутою, и поддерживал порядок чисто-академическою дисциплиной, не прибегая к помощи заптиев и чтоб он служил высоким целям науки и образования, а не какой-нибудь старо-турецкой или младо-турецкой партии.

Взгляды на желаемую всеми реформу университетов могут быть, понятное дело, весьма различны. Желательно только, чтоб они высказывались с должною прямотой и последовательностью. В одной статье по университетскому вопросу нам прямо пришлось прочитать совет: просить малого, чтобы получить хотя бы что-нибудь. Признаться, мы совершенно отказываемся понять такую точку зрения, по той простой причине, что мы просим не о себе, не о своих пользах и нуждах, а говорим о пользах и нуждах университета, которые представляют собой общественный и государственный интерес высокой важности.

О компромиссах и сделках может быть речь лишь там, где требуется согласовать противоположные интересы, —например, при дележе Турецкой империи. Но университет, несмотря на некоторое моральное сходство с владениями одряхлевшего Абдул-Гамида, находится, по счастью, в совершенно ином положении: делить его никто не собирается, и единственный законный интерес, который может быть признан при обсуждении университетского вопроса, есть интерес университета—его охранение и развития. Поэтому во имя этого интереса мы должны требовать не возможно меньшего, а возможно большего. Какие же тут могут быть компромиссы? Компромисс между тем, что вредно университету, и тем, что ему полезно? Сделка между требованиями, вытекающими из университетского дела, и совершенно чуждыми ему личными или партийными соображениями?

Когда мы говорим об автономии университета, разумеем ли

263

мы политическую автономию профессоров пли студентов, или какую-нибудь провинциальную автономию? Нашим старо-туркам нечего смущаться, так как мы разумеем автономию совершенно иного сорта. Так, когда мы созываем консилиум врачей к постели больного, то консилиум этот, очевидно, должен быть автономным; и никакой посторонний или даже близкий к больному человек не возьмет на себя учить этот собравшийся совет специалистов, какими средствами лечить больного; ибо он сознает, что если будет лечить его по-своему, то он может его и уморить, а раз призвали совет врачей, так затем, чтобы воспользоваться их указаниями и сделать как они положат. Таким образом, из самого существа дела консилиум врачей оказывается здесь автономным. Точно также, только совет ученых врачей, составляющий медицинский факультет, может правильно решить, какой врач наиболее способен преподавать ту или другую медицинскую науку с целью воспитания будущих врачей; если же это будут решать, без факультетского консилиума, посторонние, хотя бы умные и беспристрастные люди, они могут легко ошибиться, приняв ловкого шарлатана за знающего человека. Наконец, опять-таки лишь тот же „консилиум“ специалистов может правильно поставить организацию медицинского преподавания в его целом и порядок медицинских клиник. Во всех этих случаях автономия ученой корпорации требуется самым существом дела; и точно так же оправдывается она по отношению ко всем отдельным факультетам и по отношению ко всему университету, который их объединяет.

Между тем мы видим, что отдельные „профессора университета“, правда, анонимные, выступают в газетах со статьями, в которых они, требуя пересмотра устава, тем не менее открещиваются от автономии подобно жителям острова Крита, или же предлагают плохие компромиссы,—подобно дипломатам великих держав. Так, один „профессор университета“ предлагает на столбцах Нового Времени сохранить университетское statu quo, с тем, чтобы даровать профессорам „несменяемость“ и разрешить им выбирать на каждую вакансию по два кандидата для представления их на дальнейший выбор министерства. Это образец совершенно бесплодного, „турецкого“ компромисса. Я не говорю уже о том, что обыкновенно и не бывает более двух соискателей, что при таком порядке выбор все-таки не будет факультетским и что у факультета должно быть лишь одно мнение: я

264

не говорю о том, какая благодарная почва для интриг и происков создалась бы при проектируемом порядке. Я допускаю, что „профессор университета“ искренно желает поправить действующий устав введением выборов для членов профессорской коллегии. Но разве одной этой мерой можно обратить бюрократическую коллегию в живую корпорацию? Мы думаем, что фактически, при скудости наших ученых сил, самый личный состав наших университетов был бы и при выборном порядке приблизительно тем же, что и теперь. Но поэтому-то и не было основание его менять, тем более, что всякий промах при назначении падает всецело на ведомство.

Как ни ценно право самопополнение для жпвой корпорации, оно довольно безразлично для коллегии. Мы можем представить себе коллегию, обладающую таким правом и, тем не менее, лишенную всяких корпоративных функций, всякого участия в управлении, контроле, в активном ведении университетского дела: так случилось бы, например, если бы на основании 100 ст. Уст. 1884 г. разрешалось замещать кафедры посредством баллотировки. И, наоборот, если бы при уставе 1863 г. все профессора назначались министерством, они продолжали бы составлять корпорацию, хотя и с урезанными правами. С точки зрения корпоративного строя, университетское самоуправление представляется еще более важным, чем самый способ замещения кафедр.

II.

В обсуждении университетского вопроса выяснилось еще одно существенное обстоятельство: если никто не защищает действующий устав, если многие желают возвращения к прежней университетской автономии, то никто не стоит за возвращение к уставу 1863 г. во всех его подробностях. Мало того, многие справедливо указывали, что этот устав точно так же, как и теперешний, грешит существенным пробелом относительно студенчества, лишенного всякой нормальной организации.

Такая организация желательна у нас, прежде всего, по условиям нашего быта; она нужна для удовлетворения материальных и нравственных нужд нашего студенчества; она желательна даже в интересах порядка, так как многочисленная хаотическая масса студентов при невозможности чисто-военной дисциплины в стенах университета должна получить какую-нибудь академическую орга-

265

низацию, хотя бы для того, чтобы не составлять организации анти-академической, чуждой или даже враждебной целям университета.

Возбуждался вопрос о мерах к сокращению или ограничению числа студентов, как будто порядок зависит от количества, а не от качества учащихся. Ври этом упускалось из виду, что при нормальном академическом строе западных университетов большое число слушателей не ведет к неурядице, а только увеличивает средства университета и способствует его процветанию. С другой стороны, забывалось и то обстоятельство, что небольшое число учащихся в некоторых из наших русских высших учебных заведений, иногда даже закрытых, не всегда ограждало от волнений, подчас гораздо более серьезных, чем те, которые произошли недавно в Москве. Соединим ли мы несколько тысяч или несколько сот „отдельных посетителей“ вместе — дело не меняется. Представим их себе в одном высшем учебном заведении, с однородными интересами и занятиями, с одинаковыми нуждами, одинаковым возрастом и притом, обыкновенно, среди чужого города, вдали от семьи: они неизбежно вступят в общение между собою и сплотятся в товарищеские кружки. Возможно ли желать или требовать, чтобы таких кружков не было вовсе? И возможно ли ожидать, чтобы товарищи не пытались организовать взаимное общение и помощь, развить и укрепить те связи, которые их соединяют. Товарищи неизбежно вступают в общение между собою, и такое общение, вызываемое постоянными условиями их жизни и быта, с течением времени легко кристализируется в своего рода общественную организацию.

Оставляя в стороне вопрос о том, насколько желательна такая организация и в какой форме она желательна, мы должны прежде всего констатировать факт, который представляется нам неизбежным. С этим фактом волей-неволей приходится считаться обществу, правительству, университету. Если студенческие организации вообще считаются чем-то безусловно опасным, вредным и недопустимым, то надо признать, что самый университет представляется опасною ловушкой для молодежи, ибо при наличности данных условий студенческие землячества и кружки образуются естественно на почве товарищеского общения. Если же мы признаем, что такие кружки сами по себе не представляют опасности и вытекают из действительных нужд студенчества, то мы должны попытаться удовлетворить эти законные нужды и устранить ненор-

266

мальные, пагубные условия студенческой жизни, которые извращают ее течение.

Во всяком случае, преследуя товарищеские кружки, сложившиеся естественным путем, мы только заставляем их теснее сплотиться между собою. Одними внешними преследованиями такой организации искоренить нельзя: ее можно сделать тайной, можно придать ей анти-легальный характер, усилить в ней оппозиционные элементы и отдать ее в руки негласных агитаторов, как это и случилось с нашими землячествами, которые под внешним давлением и за отсутствием нормального порядка отдались в руки тайной и безконтрольной олигархии „союзного совета“.

III.

В настоящей статье нам хотелось рассмотреть различные типы студенческой организации, чтобы выяснить, насколько они способны к жизни и развитию, насколько они доступны в стенах университета и вызываются действительными потребностями студентов. Мы останавливаемся на трех типах: 1) землячествах или обществах взаимопомощи, 2) кружках самообразования и научных кружках и 3) студенческих общежитиях. Я по необходимости имею в виду преимущественно Московский университет, хотя думаю, что и в других университетах наших условия студенческого быта имеют много аналогий с теми, которые существуют в Москве.

Повидимому, землячества представляются одною из самых естественных форм товарищества. Студент, приехавший издалека в университетский город, естественно идет к своим землякам, с которыми он провел много лет на гимназической скамье; он поддерживает с ними товарищеские связи, которые крепнут в чужой среде, в совместных умственных и нравственных интересах, иногда в совместной борьбе с нуждою. Образуются товарищеские собрания, товарищеские касса и библиотека. Взаимопомощь есть по существу один из самых нравственных видов помощи по отношению к бедствующему студенчеству. Ибо, во-первых, никто лучше товарищей не может определить самую степень нужды; во-вторых, это есть та форма помощи, которою труднее злоупотреблять в виду ответственности перед товарищами (хотя, к сожалению и тут встречаются злоупотребления). Конечно, средства землячеств обыкновенно бывают весьма ограничены. Некоторые

267

из них имели еще недавно небольшие капиталы, увеличивавшиеся постоянными взносами — обыкновенно путем установления особого „подоходного налога“ на членов землячеств, а иногда и при помощи других средств (доход с издания лекций, устройство концертов, лотерей и т. п.). Несколько лет тому назад были землячества, которые могли устраивать на свои средства небольшие общежития для неимущих товарищей — человек на десять, двенадцать. Другие ежегодно вносили плату в университет за некоторых товарищей, выдавали пособия и проч. Каждое из провинциальных землячеств естественно поддерживает связь с родным городом, где живут семьи земляков и их бывшие товарищи. Нередко в пользу землячеств делаются небольшие частные пожертвования. Казалось бы, что может быть естественнее? Ведь еще в гимназии в течение многих лет родители студента знали в лицо или по имени большую часть его товарищей по выпуску. Помогая сыну или брату, не естественно ли помочь и их нуждающимся товарищам, особенно когда помнишь их еще детьми? На праздниках земляки возвращаются на родину, устраивают иногда благотворительные концерты и спектакли в пользу местных недостаточных студентов и сбор полностью или значительною частью поступает в пользу земляков.

Казалось бы, все это совершенно невинно и нормально. Но не забудем, что все это должно делаться тайком. Естественная товарищеская среда обращается в какое-то тайное противозаконное общество, которое прячет свои деньги, прячет свои книги, свои отчеты, скрывает свои собрания, а иногда вынуждено прибегать к хитростям и уловкам, чтобы добывать средства к существованию. Образуется спертая и нездоровая атмосфера постоянного обмана, подозрения и агитации. Мудрено ли, что деятельность некоторых землячеств постепенно изменила свой характер, как указывает правительственное сообщение? Мудрено ли, что в них вселился дух нетерпимой, фанатической кружковщины, и что при отсутствии нормальной связи с университетом они теряют всякий академический характер? Если здоровая товарищеская среда оказывает дисциплинирующее влияние на своих членов, уважая их личную свободу и самостоятельность, то тайная кружковщина, живущая в атмосфере агитации, вынужденного обмана, интриги и подозрения, может только разнуздывать и угнетать. Кто виноват в таком грустном явлении и что создает эту атмосферу, в которой тысячи юношей должны проводить важнейшие годы их жизни?

268

Нам крайне трудно говорить о землячествах по причинам, которые поймет всякий, кто близок к делу. Мы не хотим осуждать огулом тысячи и тысячи нашей молодежи, но выражать сочувствие ко всей деятельности теперешних землячеств, объединенных союзным советом, мы не можем. А в отдельных случаях мы не находим достаточно слов, чтобы выразить наше порицание тому невыразимому нравственному разгильдяйству, тому господству сплетни, обмана, нетерпимости, которое нередко сказывается среди нашего студенчества. Каковы бы ни были наши политические убеждения, наш долг напоминать университетской молодежи о ее первой и святой обязанности перед обществом, на счет которого она воспитывается, — об обязанности приобрести в университете знания и образованность, необходимые для истинного служения обществу. Чем сильнее искушения, которым подвергается наша молодежь, тем выше должны быть требования, которые следует к ней предъявлять.

Но те, кто призваны руководить студенчеством, не должны ограничиваться одними нравственными увещаниями: такие увещания могут приносить пользу лишь в отдельных случаях и бессильны в неорганизованной массе с теми стадными инстинктами, которые в ней воспитываются. Внешними репрессиями здесь также нельзя добиться самого главного и необходимого — внутренней, нравственной реформы студенчества. Нужно изменить самую атмосферу, в которой оно живет, сделать ее лучшею — лучшею в глазах самих студентов. Нужно создать такую форму студенческого общения на почве чисто-университетской, которая могла бы удовлетворить всем лучшим и законным потребностям студенчества. Нужно не разделять его, не дезорганизовать, не противиться естественному стремлению к взаимному общению, а наоборот, сплотить студенчество в организацию чисто-академическую, нравственно сильную, солидарную с университетом, объединить его во имя высшей цели — наилучшего подготовления к общему служению родной земле.

Как видно, мы просим, действительно, не малаго, а очень многого. Но если нам дорого нравственное здоровье нашей молодежи и процветание университетов, мы не можем удовлетвориться меньшим.

Могут ли теперешние землячества войти в такую организацию? Несколько лет тому назад они мечтали о своей „легализации“. Теперь такая мысль встретила бы в некоторых из них реши-

269

тельный отпор, во-первых, потому, что те из них, которые объединяются союзным советом, не могут рассчитывать, чтобы правительство санкционировало его программу, а во-вторых потому, что и сами они не только по своим программам, но отчасти даже по своему составу не всегда могут быть приурочены к университету. Если бы лет пятнадцать тому назад землячества, как студенческие общества взаимопомощи, были разрешены и поставлены в нормальные отношения к университету, они могли бы, может быть, образовать собою здоровое ядро студенческой организации, соответствующей как потребностям учащихся, так и университетским целям. Нужно было употребить все нравственное влияние университета, энергичное и дружное влияние авторитетной и независимой профессорской корпорации, чтобы овладеть этим студенческим движением, придать ему правильное течение, обратить его на пользу университета. Но, к сожалению, именно в то время профессорской корпорации был нанесен тяжкий удар; вместо нее союзный совет взял землячества в свои руки.

Землячества, существующие ныне, весьма разнообразны по характеру и составу. рассматриваемые в качестве земляческих клубов или обществ взаимопомощи, в которых могут принимать участие и не одни студенты, а также и другие „земляки“, учащиеся в других заведениях или же покончившие со всяким учением, — землячества, строго говоря, не относятся к университету. Отчуждаясь от него или сохраняя с ним лишь внешнюю связь, они в конце- концов вместе с университетским характером потеряют и характер студенческий. Многие из них разлагаются сами собою. Тем не менее, разрешение .студенческих обществ взаимопомощи, состоящих из земляков, или без земляческой организации, как в других университетах, — могло бы быть крайне полезно и теперь в материальном и нравственном отношении. Гласные, правильно-поставленные, такие товарищества могли бы приобретать больше средств и служить упорядочению студенческой жизни. Тогда от самих студентов зависел бы выбор между правильной организацией, преследующей законные цели и тайными кружками, которые по своим целям и составу в конце концов выйдут из университета.

IV.

Земляческая организация представляется нам чрезвычайно естественной по своему возникновению; но, даже в первоначальном

270

своем виде, она далеко не представляется единственно возможным типом студенческой организации.

Во многих отношениях она не может удовлетворять и своих собственных членов. Во-первых, несмотря на все свои симпатичные стороны, взаимопомощь чисто-студенческая, в строгом смысле слова, всегда останется весьма ограниченной по своим средствам и никогда не будет в силах заменить собою помощь других специальных учреждений — общественных и правительственных. Самые общества взаимопомощи могут к тому же быть и не исключительно студенческими. Во-вторых, землячества далеко не удовлетворяют умственным и нравственным потребностям студента. Поступая в университет, каждый студент попадает в новую среду, в новую умственную атмосферу. Вчерашние товарищи, сидевшие за одной гимназическою скамьей, разбредаются по разным факультетам. Их занятия различны, их умственные интересы расходятся, иногда определяются впервые со всем увлечением молодости. Вместе с тем завязываются новые знакомства, новые отношения на почве чисто-университетской, на почве общих научных занятий и умственных симпатий. Эти новые университетские связи могут быть иногда столь же сильны, иногда даже более сильны, чем связи чисто-земляческие; там, где землячеств нет, являются курсовые кружки, несомненно более студенческие по своему типу и по своим интересам, чем теперешние московские землячества. Некоторые из таких кружков (наприм., в провинциальных университетах) имеют, повидимому, некоторые общие черты с нашими землячествами. Другие, более тесные, возникают со специально-научною или обще-образовательною целью. О них-то мы намерены здесь говорить.

Специально-научные кружки возникают обыкновенно из семинарий и практических занятий, ведущихся под руководством какого-либо из преподавателей, и составляются из наиболее серьезной части занимающихся студентов. Другие кружки возникают с целью восполнения специального, факультетского образования: это так называемые кружки самообразования, в которых студенты различных специальностей делятся друг с другом результатами своих занятий, читают друг другу рефераты и обсуждают их между собою. И те и другие существуют негласно и правильного развития иметь не могут.

Тем не менее, самое возникновение подобных кружков заслуживает тщательного внимания. Не подлежит никакому сомнению,

271

что университет прежде всего призван руководить умственным движением студентов. И если это движение в довольно значительной своей части течет вне университетского русла, то подобное явление представляется явною аномалией.

Эта аномалия сознается и профессорами, которые фактически лишены возможности руководить умственною жизнью студенчества и самими студентами, которые не могут в достаточной степени воспользоваться таким руководством.

Подобный порядок вещей ярко свидетельствует о степени взаимного отчуждения профессуры и студенчества. А ближайшим образом он вызывается недостаточным развитием той академической свободы слушания и преподавания, которая составляет краеугольный камень нормальной университетской жизни. Об этой „академической свободе“ много говорилось при введении нового устава: ею оправдывалось в печати перенесение экзаменов из университета в особые правительственные коммиссии и новая постановка свободной приват-доцентуры с необязательными лекциями и „параллельными курсами“ по обязательным предметам, причем слушателям должен был принадлежать выбор между преподавателями. На деле однако этот принцип „академической свободы“ подвергся самым значительным ограничениям. Система экзаменов изменилась разве в том отношении, что в основание ее легла министерская программа, которая должна была залечь и в основание всех „обязательных“ курсов, нормируя самое преподавание. Способ же производства экзаменов фактически вернулся к прежнему порядку, посредством введения „полукурсовых “ испытаний на первых двух курсах. Разница в том, что студенты третьего курса не подвергаются никаким экзаменам, вследствие чего некоторые из них устраивают себе род ваканта на третий учебный год, чтобы затем кончать на пятый год вместо четвертого. Другая разница состоит в том, что при экзамене присутствует председатель экзаменационной коммиссии, назначаемый обыкновенно со стороны. На ряду с экзаменами существует еще система„ зачетов полугодий“, так как студент, не имеющий зачета по всем обязательным предметам за все восемь полугодий, не допускается к экзамену. При таком порядке не удивительно, что большая часть „необязательных“ занятий и лекций нередко оказываются если не лишними, то недоступными для большинства студентов, в особенности если эти лекции и занятия не входят в состав их факультетских предметов.

272

Таким образом студент не всегда может специализировать своих занятий с желательною полнотой и часто не имеет никакой возможности пополнить свое специальное образование слушанием лекций на других факультетах. Мы решительно не понимаем, какой вред может произойти от того, что медик или юрист захотят послушать лекции по философии или истории, что естественник пожелает приобрести сведения по наукам общественным. В принципе университетский устав не имеет ничего против этого, но фактически свободное слушание лекций затрудняется до крайности целым рядом специальных мероприятий, по крайней мере в некоторых университетах. Можно сказать, что в лучшем случае оно терпится как более или менее невинное злоупотребление. Иногда же оно прямо преследуется и для допущения на данную лекцию требуется специальное право, которое тщательно проверяется, чтобы никто не записавшийся на данный курс и не уплативший положенного гонорара не мог проникнуть в аудиторию.

Все это объясняет нам отчасти аномалию студенческих кружков самообразования вне всякой связи с университетом и без руководства университетских преподавателей.

Надо помнить, что если специальное образование успешнее всего приобретается посредством практических занятий под руководством учебных специалистов, то слушание лекций является одним из наиболее подходящих, незаменимых средств для целей общеобразовательных. Мы не понимаем поэтому, почему отстранять студентов от слушания курсов, имеющих образовательное значение, хотя бы такие курсы читались и не на его факультете. В печати указывают постоянно на незначительное число студентов-филологов, так что при выдающихся, крупных преподавательских силах, историко-филологические факультеты в некоторых провинциальных университетах потеряли бы свой высокий обще-образовательный смысл, если б из правила не допускалось исключений, нередко весьма значительных.

Нам скажут, что студент не должен разбрасываться и отвлекаться от своих факультетских занятий. Но, во-первых, затрудняя студенту посещение лекций на других факультетах, мы еще не мешаем ему разбрасываться и отвлекаться от его прямого дела. Во-вторых, именно при специализации занятий, слушание некоторых курсов, имеющих общеобразовательное значение, всего  более соответствует целям университета: оно должно бы не

273

затрудняться, а всячески поощряться. В Германии, где господствует гонорарная система, большая часть профессоров читает ежегодно открытые, бесплатные общие курсы, куда имеют доступ все желающие. Такие общие курсы не могут отвлечь студента от его дела и вместо того, чтобы преследовать или ограничивать их посещение, следовало бы скорее подвергнуть пересмотру обязательные программы отдельных факультетов, которые, действительно, нередко препятствуют как должной специализации занятий, так и приобретению общего образования, навязывая студенту массу отдельных специальностей, иногда для него совершенно излишних. Этот недостаток наших официальных факультетских программ составляет предмет постоянных жалоб со стороны всех факультетов.

Нормальным порядком университетского преподавания представляется нам большая специализация факультетских занятий, при большей свободе слушания лекций на всех факультетах, в особенности курсов, имеющих образовательное значение.

Выработка факультетских программ и организация университетского преподавания есть дело трудное и подлежащее постоянному развитию. Мы разумеем здесь не ломку, не коренное изменение факультетских делений, которые имеют весьма прочные основания. Но в этих делениях и в распределении кафедр и занятий нельзя видеть нечто абсолютное. В деле высшего научного образования преподавательский состав значит во многих случаях более чем программа, и потому абсолютная бюрократическая регламентация все равно останется бесплодной: будут аудитории пустые, и будут аудитории, переполненные слушателями. Мы не думаем, чтоб академическая свобода слушания лекций могла вести к упразднению факультетских делений. Но именно при таких делениях она может служить полезным коррективом их неизбежных несовершенств.

Этой же цели могли бы служить при правильной постановке как специально-научные студенческие кружки, так и кружки самообразования. Не нарушая нисколько факультетской организации и без всякого противоречия с нею, первые могли бы способствовать специализации занятий под руководством профессоров, а вторые, под тем же руководством, служить общеобразовательным целям. Организуя правильное общение профессоров и студентов на почве чисто-академической, и те и другие давали бы универ-

274

ситету действительную возможность руководить умственной жизнью учащихся.

Если выработка устава для землячеств представляет серьёзное затруднение, то какие же препятствия могут быть к разрешению чисто-научных студенческих кружков? Они и так фактически существуют под видом „совещательных часов“ или особенных „занятий“, или „собеседований“, учрежденных отдельными профессорами. Есть „занятия“ или „совещательные часы“ (т.-е. в сущности кружки) историков, филологов, политико-экономов, геологов, математиков. Такие группы собираются в университете или у профессора, который назначает у себя „совещательные часы“. Беседы, чтение рефератов и их обсуждение происходят под руководством профессора, иногда при участии нескольких профессоров, доцентов и магистрантов, оставленных при университете. Темы избираются участвующими или по совету руководителей. Беседы ведутся непринужденно, имеют характер действительного обмена мыслей; это не лекция, не семинарий на заданную тему, это — обсуждение студенческих работ, имеющих самостоятельный характер, обсуждение всестороннее и не уклоняющееся от научной почвы. Если общение между студентами возникает на этой почве, если они составляют между собою не большие, но дружные общества, группирующиеся вокруг отдельных преподавателей и объединенные общей научной работой, то мы можем желать таким обществам лишь дальнейшего правильного развития и процветания. Их официальная санкция могла бы не только содействовать их успеху, их упрочению и расширению, но, как мы думаем, могла бы иметь нравственное значение для правильной организации студенчества и служить педагогическим целям университета.

При всех своих крупных недостатках новый университетский устав оказал одну существенную услугу преподаванию: он способствовал чрезвычайному увеличению преподавательского состава университетов приват-доцентами и он отвел большое место „практическим занятиям“. На эти „занятия“, по нашему глубокому убеждению, должен постепенно перенестись центр тяжести всей университетской деятельности, вместо механического чтения лекций и такого же заучиванья их перед экзаменом из году в год по литографированным листам. Мы еще весьма далеки от того времени, когда эти „практические занятия“ достигнут вполне правильной постановки. Но именно потому мы должны

275

всячески содействовать их развитию, оживлению и желать, чтобы сама университетская молодежь шла навстречу начинаниям университета.

V.

Более сложным представляется вопрос о так называемых „кружках самообразования“. Они с самого начала были поставлены в условия менее благоприятные и никоим образом не могут быть приурочены к каким-либо факультетским занятиям. Многие из таких кружков стоят в самой тесной связи с землячествами, так что вопрос о них не может быть решен вне связи с вопросом об этих последних. Далее, в состав таких кружков нередко входят лица, стоящие вне университета, в особенности учащаяся молодежь других учебных учреждений, так что здесь уже возникает речь о кружках самообразования вне-университетских. Некоторые из них, незначительные по числу членов, повидимому, навсегда сохранят частный домашний характер, другие стремятся расширить свою деятельность. В профессорских, университетских и литературных кругах повсеместно и естественно явилась мысль пойти навстречу этому движению путем распространения дешевых популярно-научных книг, оригинальных и переводных, и путем особых систематических изданий; составлялись программы домашнего чтения, были сделаны попытки, и весьма успешные, организации домашних занятий и проверки их результатов; устраивались систематически общедоступные курсы и публичные лекции и т. д. Этому благому делу можно пожелать только дальнейшего успеха, развития и прочной, правильной постановки. На первых порах, при самой горячности стремлений, трудно избежать некоторых ошибок, весьма естественных во всяком новом и живом деле: желательно было бы, чтоб оно сразу попало в руки людей вполне компетентных, пользующихся общим доверием и дорожащих, прежде всего, своим служением истине. Вот почему участие и руководство наиболее почтенных университетских деятелей представляется здесь залогом успеха и правильной, научной постановки дела. Но мы не хотим касаться в настоящей статье важнейшего вопроса — о распространении университетского образования, об отношении университета к умственной жизни общества вне его стен: мы имеем в виду исключительно те кружки самообразования, которые всего более должны подлежать его ведению и руководству, т.-е. кружки чисто

276

студенческие. Весьма возможно, что при более целесообразном устройстве университетского преподавания, а также при расширении общеобразовательной деятельности наших высших учебных и ученых учреждений, — эти студенческие кружки изменят свою деятельность или даже упразднятся сами собою. Но следует помнить, что без живого и деятельного стремления к самообразованию никто и никогда не будет образованным человеком, какие бы средства ему ни предлагались. Дело университета состоит в том, чтоб овладеть движением к самообразованию в обществе и, прежде всего, в студенчестве. Он должен направлять это движение, итти впереди его, а не относиться к нему с пассивным сочувствием или недоверием. Нередко приходится слышать, что иные закрытые кружки преследуют под видом „самообразования“ совершенно посторонние цели, что ловкие агитаторы пользуются ими для ведения политической пропаганды, для фанатизирования молодежи и т. п. Пусть так; но именно поэтому и желательно учреждение студенческих кружков сомообразования с санкцией университета и под гласным руководством и ответственностью тех университетских преподавателей, к которым они обращаются. Если вопросы философии, истории, наук общественных обсуждаются иногда в существующих кружках вкривь и вкось и ставятся на ложную, ненаучную почву, то мудреного в этом нет ничего. Странно было бы, если б случалось иначе! Для правильной постановки и успешности дела, для устранения случайных влияний, необходимо опытное, просвещенное руководство призванных руководителей молодежи. Цель самообразования есть цель настолько законная, почтенная и благая, что она может и должна служить предметом стремления нашей молодежи сама по себе, без всяких задних мыслей, без всяких посторонних тенденций. Пусть говорят, что эта цель может служить предлогом для „агитаторов“: для того, чтоб устранить такую возможность, надо прежде всего признать стремление к самообразованию, безусловно правильным и законным, предоставив все средства к свободному, успешному и правильному его удовлетворению. Надо не противиться ему, не смотреть на него сквозь пальцы, а содействовать ему всеми должными мерами. Надо разрешить деятельность студенческих кружков, направленную к самообразованию, надо поставить ее в здоровые, нормальные условия и дать ей возможность пользоваться компетентным и авторитетным содействием со стороны университета со стороны людей науки, к которым они обращаются. Нужно, чтобы

277

в основании таких кружков лежало искренне признанное начало академической свободы, т.-е. чтобы все студенты без различия факультетов допускались к посещению таких кружков без всякого стеснения в изучении и обсуждении занимающих их вопросов. Руководство университета, руководство профессоров должно служить и здесь ручательством правильной научной постановки дела. Такие кружки, такие занятия в стенах университета несомненно привлекут симпатии и доверие лучшей части нашего студенчества. Не имея принудительного характера, вытекая из должного применения начал академической свободы и, в то же время, организованные самими профессорами совместно с желающими слушателями, они не отвлекут студентов от дела, но привлекут всех студентов, действительно дорожащих целями самообразования, превосходя другие, замкнутые кружки — своей правильной, широкой и прочной организацией.

Мы высказались уже в пользу устройства „публичных“ общедоступных курсов, имеющих общеобразовательное значение,— курсов бесплатных и открытых студентам различных специальностей. Фактически такие курсы существуют и теперь, т.-е. попросту, есть популярные лекторы, чтение которых посещаются студентами разных факультетов, несмотря на ограничения и стеснения. Так как всякое правило должно соблюдаться, то вместо того, чтоб обходить его, лучше его отменить. Если же мы считаем нужным настаивать на том, что обязательные курсы должны иметь специально-факультетский характер, то на ряду с ними полезно учредить несколько открытых и общедоступных курсов, имеющих обще-университетский характер. В настоящее время в таком положении находится одно богословие, считающееся при этом обязательным предметом для студентов первого курса. Желательно, чтобы и другие чтения (напр. по истории русской и всеобщей, по некоторым отделам естествознания, по философии, по наукам общественным) могли бы допускаться в качестве необязательных обще-университетских курсов и были бы составляемы и распределяемы по особым программам, вырабатываемым советом или особой его комиссией в обще-образовательных целях. Занятия кружков самообразования могли бы связываться с этою стороной университетской деятельности, приурочиваясь как бы к „совещательным часам“ при таких общих курсах.

Мы нисколько не предрешаем вопроса об организации их. Нам хотелось только поставить его и сделать его предметом обсуждения.

278

Чем больше будут студенты работать самостоятельно, и дома, и в университете, чем более они будут сами стремиться к расширению своего общего образования и к приобретению специальных сведений, которые им нужны, тем лучше для них и для университета. Неспособность или непривычка к самостоятельному труду, нередко укоренившаяся с гимназической скамьи, составляет обычный недуг множества наших студентов. Без упорной самостоятельной работы, без деятельного самообразования самое прилежное посещение лекций не даст никаких порядочных плодов. Желательно только, чтоб эти свободные, частные занятия студента велись правильно, успешно, целесообразно, чтобы самая атмосфера, в которой он живет, им способствовала, чтобы в самых этих занятиях он мог, по мере надобности, пользоваться содействием и руководством университета. Мы повторяем: развитие необязательных „практических занятий“ и устройство так называемых „совещательных часов“ есть крупный успех университетского дела, достигнутый именно за последнее десятилетие. Всякий дальнейший шаг на этом пути составляет приобретение; принудительными мерами здесь ничего не достигнешь, и потому свободное развитие студенческой самодеятельности в этом направлении и на чисто-академической почве представляется в высшей степени ценным.

VI.

Как ни симпатичны цели научных студенческих обществ и кружков самообразования, они касаются исключительно одной стороны — умственной жизни студентов. Если землячества плохо удовлетворяют их материальным и умственным нуждам, то упомянутые кружки по необходимости совершенно оставляют в стороне материальные интересы студентов и потребность товарищеского общения, не исчерпывающуюся одними научными интересами.

Мы переходим здесь к третьей возможной форме студенческих организаций, которая, при нормальном порядке, могла бы отчасти соединять все остальные, удовлетворяя материальным, умственным и нравственным потребностям студенчества: я разумею университетские общежития. От правильной постановки этих учреждений, которым предстоит такое широкое будущее, зависит судьба многих поколений наших студентов и процветание самих университетов.

Крупное пожертвование, сделанное „в виде почина“ Государем Императором на устройство общежитий при Московском универ-

279

ситете, и учреждение особого комитета для содействия этому делу под председательством Его Высочества московского генерал-губернатора дают нам полную уверенность в материальном успехе дела. Желателен и полный нравственный успех; желательно, чтоб эти общежития, основанные Государем, послужили не в качестве простых богоугодных заведений для призрения недостаточных молодых людей, но в качестве учреждений чисто-академических, которые привлекали бы к себе не одних нуждающихся и, обеспечивая материальный быт студенчества, содействовали бы главной воспитательной и образовательной цели университета.

В этом смысле и высказался совет Московского университета, приветствуя Высочайший почин и принося искреннюю и сердечную признательность инициативе и ходатайству Августейшего генерал- губернатора в журнале от 10 мая 1896 г.

В означенном журнале совет, между прочим, выразил следующее:

„Студенческие общежития, правильно поставленные, не только облегчат тягость материальных нужд беднейших студентов, но, без сомнения, поднимут также нравственный и умственный уровень учащихся в университете вообще, ибо, поставив их в здоровые условия жизни, создадут вместе с тем благоприятную обстановку для их занятий: общежитие будут, так сказать, продолжением стен университета во всех отношениях“.

Этими словами ясно предначертан университетский характер будущего учреждения.

Мы знаем, как остра бывает студенческая нужда, и какие громадные средства требуются для ее удовлетворения. При одном Московском университете образовался из вкладов на устройство быта беднейших студентов капитал, превышающий три миллиона рублей. За один 1896 г. общество для пособия нуждающимся студентам израсходовало свыше 65 т. рублей. Кроме того, следует вспомнить помощь казны в виде стипендий и освобождение от платы беднейших студентов; следует вспомнить деятельность множества провинциальных обществ воспомоществования студентам, деятельность землячеств и многих столичных благотворительных учреждений (напр. Лепешкинское общежитие), не говоря уже о множестве совершенно частных пожертвований на взнос платы и о личной благотворительности. Согласно отчету Московского университета за истекший 1896 г., было выдано одних стипендий на сумму свыше 156 т. руб., более нежели

280

пятистам студентам, одновременных пособий около 20000 руб., на 684 студентов, и освобождено от платы за слушание лекций около 793 студентов, т.-е. около одной пятой всего числа учащихся. С каждым годом в быстрой прогрессии возрастает количество выдаваемых пособий и сумма, расходуемая на них. Вместе с тем возрастает и количество нуждающихся студентов, стекающихся в Москву.

При таких громадных суммах, расходуемых на помощь студентам, неизбежны злоупотребления благотворительностью: достаточно указать, напр., на громадную цифру 263257 руб., которой достиг в нынешнем году долг „Обществу для пособия нуждающимся студентам“, — со стороны лиц, пользовавшихся помощью общества в бытность их в университете. Комитет общества признает это „тем более прискорбным, что в числе таких должников находятся лица, которые, как достоверно известно комитету, по своему положению в состоянии уплатить свои долги обществу“. Комитет вынужден прибегнуть к опубликованию списка этих должников и угрожает им даже судебным взысканием, выделив из себя особые комиссии для взыскания долгов и для иcследования как степени студенческой нужды, так и наиболее целесообразных форм борьбы с нею. Ибо, если есть случаи злоупотребления помощью и притом в значительных размерах, то, с другой стороны, самая помощь оказывается далеко не достаточной. И общество и университет нередко вынуждены отказывать по множеству прошений об освобождении от платы и о пособиях; в других же случаях такие пособия и освобождение от платы еще не освобождают студента от острой нужды, подрывающей его силы.

Мы уже указывали в другом месте, что состав студенчества значительно бы улучшился, если бы значительное количество молодежи не попадало в университет за недостатком других высших специальных и профессиональных школ. Если система нашего образования в общем будет развиваться в столь же одностороннем направлении, то всякое усиление материальных средств университета и улучшение быта недостаточных студентов неизбежно должно вызывать новый приток нуждающейся молодежи. Это мы видим хотя бы на деятельности московского „Общества“, которое тем более вынуждено отказывать, чем более оно дает.

Но здесь не место рассматривать вопрос о развитии профессионального образования, необходимость которого в равной мере со-

281

знается всеми и, конечно, не зависит от соображений, подобных только что приведенному. Мы хотели сказать только то, что благотворительность не может бороться с искусственным привлечением нуждающейся молодежи в наши университеты.

Тем не менее помощь нужна, и притом в самых широких размерах. И, как нам кажется, наиболее верных результатов она может достигнуть лишь в общежитиях, где недостаточный студент будет получать полное содержание. Иначе, одно освобождение от платы или грошевые пособия не помешают неимущему жить впроголодь, ютиться в подвальных углах и надрывать свои нравственные и физические силы.

Помощь нужна, и всего успешнее она может быть достигнута в общежитиях. Но из этого не следует, чтобы „общежития“ превращались в богадельни при университете. Университет не может задаваться специально благотворительными целями и притом по отношению к такому множеству молодых людей. В интересах самой благотворительности надо стараться о том, чтоб она не ставила целый класс нуждающейся молодежи в исключительные условия сравнительно с большим количеством их товарищей, обладающих скудными средствами или хотя бы вполне обеспеченных. Общежитие могут быть полезны и не одним беднякам, а целому множеству молодых людей без семьи и родных, приезжих в чужой город, где жизнь дорога, где приходится мириться со всякой обстановкой, нередко пагубною во всех отношениях. Поэтому общежития совершенно правильно проектируются не для одних стипендиатов или казеннокоштных, но и для своекоштных студентов. Предполагается не одно общежитие, а несколько; признается необходимым довести их до таких размеров, чтоб они могли вместить до тысячи студентов, при чем они могут иметь различные уставы, утверждаемые министром народного просвещения через попечителя учебного округа. Возможны будут, следовательно, общежития различных типов и с различной обстановкой, доступные бедным и богатым.

VII

Если эти будущие общежития не должны носить характера специально-благотворительных учреждений, то мы не думаем, чтобы дело университета состояло в устройстве простых гостиниц или постоялых дворов для студентов. Нам иногда приходилось слышать, что такие общежития должны прежде всего служить це-

282

лям внешней дисциплины и отвлечение студентов от недозволенных студенческих обществ, при чем подобные взгляды высказывались как сторонниками, так и противниками названных учреждений. С своей стороны мы полагаем, что университет, при котором они основываются, не может преследовать ни специально-благотворительной, ни специально-полицейской цели, которые обе выходят за пределы его задач. Упорядочение быта студентов в материальном и нравственном отношении — вот его настоящая цель.

Внешний порядок и дисциплина, необходимые для правильного течения университетской жизни, обязательны в равной степени для всякого студента, и общежития основываются вовсе не затем, чтобы покупать его порядочное поведение за стол и квартиру. Надежды или опасения относительно превращения общежитий в какие-то закрытые интернаты, изолирующие своих питомцев от соприкосновения с внешним миром и с их остальными университетскими товарищами, едва ли заслуживают серьёзной критики. Странно было бы основывать при университете общежития на тысячу человек с целью противиться общению студентов между собою! Странно было бы думать, чтобы какой-либо жертвователь подумал навязать хотя бы одной из этих университетских киновий правило затворничества или студенческой схимы, которую не приняли бы не только обеспеченные студенты, но и многие настоящие бедняки.

Если студенческие общежития рассматриваются, как „продолжение стен университета во всех отношениях“, если они должны „ поднять нравственный и умственный уровень учащихся в университете вообще“, то этим ясно предуказывается, что они отнюдь не должны иметь закрытого характера, так как самый университет такого характера не имеет. Если он не может сочувствовать спертой атмосфере кружковщины, то он всего менее может стремиться к тому, чтоб интернировать в один общий карцер сотни и сотни молодежи, ибо такая мера, помимо своей явной бесцельности, могла бы только содействовать развитию распущенности, кружковщины и тайного брожения внутри самих интернатов. И как изолировать часть студентов от их товарищей в самых „стенах университета“, где, очевидно, всякий профессор должен иметь право, на общих основаниях, назначать совещательные часы и практические занятия? Нельзя же представить себе в самом деле, чтобы профессора и научные занятия устра-

283

нялись из учреждений, составляющих „продолжение стен университета во всех отношениях“.

Что правильно поставленные общежития могут сплотить здоровое ядро университетской молодежи, поднять уровень академической дисциплины и отвлечь лучшие силы студенчества от многих теперешних вне-университетских организаций, в этом мы не сомневаемся. Но это возможно лишь при том условии, если общежития, руководимые профессорской корпорацией, сплотят студентов в крепкую, истинно-академическую организацию, которая будет иметь перед всеми другими студенческими союзами не только материальные, но и бесспорные умственные и нравственные преимущества. Вот средство для университета овладеть студенческим движением.

Общежития, предназначенные для совместной жизни многих сотен учащейся молодежи и являющиеся „продолжением стен университета во всех отношениях“, могут и должны послужить почвою для организации постоянного, правильного и живого общения между профессорами и студентами, а также и тесного общения товарищей между собою. Они могут при таких условиях действительно создать чистую атмосферу истинно-университетской жизни. Даровая „Ляпинка“ (ляпинское общежитие) с казенными харчами не имела бы в себе ничего университетского и не только не могла бы поднять нравственный уровень „всех учащихся в университете вообще“, но содействовала бы его понижению.

Среди новых общежитий, в „продолженных стенах“ своих, университет должен преследовать истинные свои цели. Здесь могут получить должное развитие все те „необязательные учебные занятия“, которые не требуют специальных лабораторий и которые не входят в рамки официального преподавания. Здесь возможны дополнительные лекции по особым программам — смотря по уставу отдельных общежитий, — возможны специальные семинарии, наконец, просто товарищеские беседы и собрания с участием профессоров. Здесь достижима правильная специализация научных занятий без ущерба для образовательных целей факультетского преподавания и вместе правильная организация деятельности, направленной к самообразованию. Таким образом влияние университета проникает в самую домашнюю обстановку учащихся; путем живого непрестанного общения с ними оно станет всего жизненнее и глубже. Студент будет жить в университете, дышать его умственною атмосферой, а не атмосферой гостиницы, случайно открытой под университетской фирмой.

284

Такие общежития могут глубоко, в самом корне изменить многое в строе наших университетов. Взаимное отчуждение учащих и учащихся составляло крупное зло прежнего университетского порядка до восьмидесятых годов; оно усилилось теперь, когда сами учащие фактически обратились в „отдельных посетителей“ университета. Мы указали на признаки этого отчуждения, и нам всем известны те результаты, к которым оно приводит — полная праздность большинства студентов, крайне низкий уровень знаний на целых факультетах, равнодушие к знанию, увлечение агитацией, не имеющей ничего общего с университетом. Бороться со всем этим всего легче, создав возможность хотя бы для известной части студенчества жить в университете,— как, напр., английские студенты живут в университетских колледжах.

Только бы истинно-университетская цель общежитий сознавалась нашим обществом во всем ее объеме и преследовалась с полною искренностью, без задних мыслей, на благо университета! Только бы в основания их залегло правильно понимаемое начало академической свободы, которое не только не исключает дисциплины, но предполагает ее, придает ей моральный характер и нравственную цену! От этого зависит нравственный успех дела, общее доверие и сочувствие к нему, а следовательно, и самая степень его материального успеха. Мы знаем, как отзывчиво относится наше общество к нуждам университета и студенчества. В несколько лет вырос клинический городок на Девичьем поле; пройдет еще несколько лет, и вырастет городок студенческих общежитий. Мы верим в будущее этих учреждений. Но поэтому-то мы и желаем, чтобы с самого начала назначение их было ясно, чтобы не могло быть сомнения в истинно-университетском характере их. Желательно, чтобы и будущие жертвователи сознательно относились к их целям.

Чем более разнообразие будет в уставах общежитий, тем полнее будет жизнь их в целом. Желателен возможно больший простор для частной инициативы, ограниченный лишь общим положением о названных учреждениях. Быть может, со временем, на ряду с ними, возникнут специальные коллегии, имеющие специальные программы и свои дополнительные занятия сверх факультетских: то могут быть учительские семинарии, особые коллегии математиков, юристов, геологов и т. д., состоящие в заведывании университета. Вокруг общежитий могут группироваться

285

и другие студенческие учреждения, напр. студенческие столовые, студенческие кассы взаимопомощи, читальни.

Но мы не будем заглядывать в отдаленное будущее. С нас достаточно уже того, что проектируются, и притом в таком широком размере, студенческие общежития университетского характера, находящияся под ведением и руководством университета. Без доверия со стороны правительства, всего общества и самой молодежи, университету было бы не под силу такое расширение его деятельности, для которой потребуется все напряжение его нравственной энергии. Пожелаем же ему прежде всего восстановления его внутреннего единства и цельности для согласной работы над делом, которое ему вверено. Пожелаем, чтоб он исцелился от того временного недуга, который парализовал его и мешает ему распоряжаться действиями своих органов.

С каким бы частным вопросом мы ни сталкивались в области университетского дела, какой бы частной формы деятельности его мы ни касались, обсуждая те или другие возможные улучшения, мы всюду вынуждены возвращаться к этому недугу, к этому больному месту: чтобы достигнуть какого-нибудь существенного улучшения в деле организации преподавания или во внутреннем строе своей жизни, чтоб овладеть самою умственною жизнью студенчества, университет должен вернуться к тем основам корпоративной организации, без которых он обращается в чисто внешнее соединение отдельных факультетов, отдельных кафедр, отдельных учреждений, объединяемых путем административных мер, да кое-каким воспоминанием прежних традиций. Университет обладал корпоративным строем при уставах 1804, 1835 и 1863 годов, и разрушение его в известной степени равносильно устранению профессоров от ведения того университетского дела, которому они призваны служить и без деятельного труда которых оно итти не может, к каким бы внешним экспедиентам мы ни прибегали.

Нас могут упрекнуть в излишнем оптимизме. Но нам хотелось выяснить не то, чем будут общежития в ближайшем будущем, а то, чем они должны быть, для того чтобы служить университету и считаться академическими учреждениями. Мы сознаем вполне, сколь многое для этого нужно, и какие препятствия лежат на пути. Нужно прежде всего, чтобы самый университет был университетом, без чего и все состоящие при нем учреждения не будут иметь университетского характера.

В 1897 г. в „Русской Мысли“.

______________

286