Трубецкой С.Н., кн. Сказка о Сене и Васе или благонамеренность не всегда помогает

Жили были два мальчика, Сеня и Вася.

Сеня был умный мальчик, благонравный, послушный и смирный; каждый день хорошо умывался и причесывался, молился Богу и кушал суп; не делал пятен даже на переднике; со стар-

125

шими был почтителен и каждое утро, здороваясь с родителями, шаркал ножкой и говорил: „Здравствуйте папаша с мамашей!” Тетрадки у него были чистенькие, за уроком сидел скромно и с усердием.

Брат его Вася, наоборот, был озорник: не мылся, не чесался, Богу не молился, супа не кушал, тетради пачкал, платья рвал и грубил старшим. Из наук Сеня любил всего больше Закон Божий и чистописание, а Вася никаких наук не любил и упражнялся лишь в игре в бабки и сквернословии. Он говорил: „Я буду публицистом”, а Сеня говорил: „Я буду цензором”, за что Вася его жестоко колотил. В свободное от занятий время Сеня выводил красивым круглым почерком: „Печатать дозволяется, цензор Семен”. Неблагонравие Васи причиняло ему душевное огорчение, и он всячески пытался его вразумить и наставить.

—    Братец, — говорил он, — вспомни, как земля разверзлась и поглотила Корея, Дафана и Авирона за восстание!

— Жаль, что они не служили в цензурном комитете, — отвечал легкомысленный Вася.

—    Ах, братец, не говори так о цензуре, —вздыхал Сеня,— вспомни Содом и Гомору! Если бы там был цензурный комитет, они бы и до сих пор, может быть, стояли на месте!

—    Что ж хорошего? —отвечал глупый Вася.—Только безобразие больше было бы! Очень нам нужны Содом и Гомора!...

Годы шли; мальчики выросли и поступили в университет. Сеня носил чистенький мундир на белой подкладке, ходил на лекции, преимущественно, во время забастовок, уговаривал сбитых с толку товарищей и писал негодующие письма в Новое Время, усовещевая профессоров.

Вася ходил в высоких сапогах, в папахе и красной рубашке с тужуркой нараспашку. Он писал „державие” через е, а чаще совершенно изгонял и е, и твердый знак и умножал свои писание при помощи гектографа. Он говорил: „Я буду публицистом”.

—    А я, братец, буду цензором, — говорил Сеня.

—    Цензура есть орудие бюрократического произвола, — говорил Вася.

—    Нет, друг мой, — отвечал Сеня,—...минутами, когда я горячо молюсь, я спрашиваю себя, почему Господь не устроил так, чтобы предварительная цензура существовала и для поступ-

126

ков наших, как она существует для произведений печати... греха не было бы!

—    Мало с тебя циркуляров, — злобно шипел Вася.

—    В раю был всего один циркуляр, — задумчиво продолжал Сеня: —яблока не касаться... так и то прародители нарушили. Подумай, братец! Что такое яблоко? Ведь это — не съезд, не присяжные поверенные какие-нибудь, это меньше допинга... а коснулись! И все оттого, что предварительной цензуры не было... С тех пор сколько циркуляров, сколько кар...

—    А все касаются... — прервал Вася.

—    Да, нарушают!... Вот, говорят, скоро опять будет один циркуляр, как у прародителей в раю: добра и зла не касаться... Все прочее можно, а добра и зла нельзя... Дай Бог, чтобы не касались...

—    Да ну тебя... к прародителям! — кричал Вася и гектографировал своп писания.

Годы шли; мальчики получили дипломы. Вася стал известным публицистом и продолжал сквернословить. А Сеня сделался цензором, предостерегал Васю, останавливал Васю, зачеркивал Васю, запрещал Васю и по мере сил исправлял и сокращал Васины сочинения. Вася жил распутно, а Сеня женился. Он был примерным семьянином, и детей у него была куча, так что цензорского жалованья ему не хватало и приходилось иной раз брать у Васи взаймы, что он делал скрепя сердце, когда Вася бывал умыт и причесан более обыкновенного и сквернословил менее обыкновенного.

И вот Вася умер и попал на тот свет, существование которого было для него совершенной неожиданностью. По обычаю, он однако не смутился и уверенною поступью направился в рай, как был: немытый, в смазных сапогах, с дубинкой и в папахе. Нужно ли говорить, что он ввергнут был в геену?

Умер и Сеня — болярин Симеон — и со смиренною улыбкой, скромно, степенными шагами тоже направился „в место злачно, место покойно с твердой уверенностью быть представленным к награде за усердную службу. Каково же было его удивление, когда и он очутился в геене, рядом с Васей, тщетно протестовавшим против местных порядков и адских злоупотреблений. В первый раз Сеня присоединился к протесту брата и потребовал объяснений, указывая, что он всю жизнь боролся против отрицательного направления, за которое праведно терпит муку

127

его брат, и что он уничтожал Васины произведение во имя начал положительных.

Но черти загоготали, хлопая в ладоши:

—    Плюс на минус дает минус, плюс на минус дает минус! Ты жил на его счет, ты жил на его счет!

—    Не понимаю, —горячился Сеня, это—бесправие и произвол... это — адский произвол!

—    ...бюрократия... — злорадствовал Вася.

Сатана обиделся.

—    Здесь вам не комитет, — строго сказал он, — и прошу меня не оскорблять при отправлении моих служебных обязанностей. Ты, болярин Семен, всю твою жизнь служил отрицательному направлению во сто раз хуже всякого Васи; ты делал ему рекламу, без которой его, может быть, и читать бы не стали; ты обижал его без толку, раздражал его без толку да вдобавок еще жил на его счет, потому что, не будь его, за что бы ты, дурак, жалованье получал и кто бы тебе помогал? Ты не только своего таланта не соблюл, а чужие портил. Лучше бы ты в чистописании упражнялся! Какому злу ты помешал? Какого зла не разжег, не усилил твоею деятельностью и скольких порядочных людей ты до греха довел и изобидел заодно с этим глупым Васькой. А потому знай: он выйдет отсюда раньше тебя.

И с этими словами сатана приказал принести полное собрание Васиных сочинений, заарестованных Сеней, разложил из них костер и, подвесив над ним Сеню на крючке, приказал прокоптить себе на закуску.

А черти прыгали и плясали, хлопая в ладоши, и гоготали с топотом и свистом:

„Плюс на минус дает минус!”

Меньшово. 25 мая 1905 г.

(„Русские Ведомости*.)