Платон Критон

48.

В.

Сокр. Что так рано пришел ты, Критон? Или уже не рано?

Крит. Нет, очень рано.

Сокр. А сколько времени?

Крит. Глубокое утро 1).

Сокр. Удивительно, как темничный сторож захотел услышать и впустить тебя.

Крит. Он уже расположен ко мне, Сократ; потому что я часто хожу сюда; да и несколько облагодетельствован мною.

Сокр. Но ты пришел сей час, или давно?

Крит. Довольно давно.

Сокр. Так для чего тогда же не разбудил меня, а сидел молча?

Крит. О, клянусь Зевсом, Сократ, что и сам я не желал бы проводить время в таком бодрствовании и страдании, и вот давно уже удивляюсь, смотря, как сладко спишь ты. Мне нарочно не хотелось будить тебя, чтобы твое время текло, сколько можно, приятнее. Правда, я и прежде не редко почитал счастливым нрав твой, обнаруживав-

С.

D.

шийся во всей жизни; а теперь при настоящем бедствии — тем более: как легко и кротко переносишь ты это бедствие.

Сокр. Но странно было бы, Критон, если бы такой старик, как я, беспокоился, что ему надобно умереть.

Крит. Однако ж другие старики, Сократ, подвергаясь подобным бедствиям, не находят в своем возрасте защиты от беспокойств относительно настоящей опасности.

Сокр. Правда; но с чем же ты пришел так рано?

Крит. Я с горестным известием, Сократ,—не для тебя, как мне кажется, а для меня и всех твоих ближних, — с известием горестным и убийственным, которое перенести мне было бы, по-видимому, тяжелее всего 1).

Сокр. С каким же это? Верно возвратился из Делоса тот корабль, по возвращении которого мне должно умереть 2).

Крит. Не то что бы возвратился, но кажется прибудет ныне, судя по словам тех, которые приехали сюда с Сунийского мыса и оставили его там. Да, эти известия показывают, что он возвратится ныне, и что следовательно завтра, Сократ, тебе необходимо будет окончить свою жизнь.

44.

В.

Сокр. Счастливого ему возвращения 1), Критон! Пусть будет, если это угодно богам. Но я не думаю, чтобы он прибыл сегодня.

Крит. Из чего же ты заключаешь?

Сокр. Я скажу тебе. Ведь мне должно умереть на другой день по возвращении корабля?

Крит. Господа этого дела 2) говорят именно так.

Сокр. Значит, он прибудет не в наступающий день, а завтра: — заключаю из сна, который я видел незадолго 3) в эту ночь. Потому-то ты, должно быть, и кстати не разбудил меня.

Крит. Какой же это сон?

Сокр. Мне приснилось, что какая-то красивая и благовидная женщина, одетая в белое платье, подошедши, кликнула меня и сказала: Сократ! на третий день ты верно прибудешь в холмистую Фтию 4).

Крит. Какой странный сон, Сократ!

Сокр. Да ясен-таки, как мне по крайней мере кажется, Критон.

Крит.По-видимому, уж слишком. Но, почтеннейший Сократ! хоть теперь послушайся меня 5) и спасись. Ведь я,

когда ты умрешь, подвергнусь не одному несчастью: кроме того, что лишусь друга, какого мне никогда не найти, я покажусь толпе, недовольно знающей меня и тебя, человеком беспечным, который мог бы спасти тебя, если бы захотел употребить деньги. А какая молва может быть постыднее той, которая приписывает кому-нибудь большую любовь к деньгам, чем к друзьям! Ведь толпа не поверит, что, не смотря на сильное наше убеждение, ты сам не захотел выйти отсюда.

Сокр. Но что нам так заботиться о народной молве, добрый Бритон! Люди честнейшие, которых мнением надобно особенно дорожить, будут думать, что делу надлежало сделаться так, как оно сделается.

Крит. Но вот ты видишь, Сократ, что необходимо заботиться и о народном мнении: настоящее именно событие показывает 1), что толпа может производить не маленькое, а действительно величайшее зло, когда кто-нибудь бывает оклеветан пред нею.

Сокр. Да и надобно, Критон, чтоб она могла производить величайшее зло: тогда она имела бы силу и для произведения величайшего добра, — тогда было бы хорошо. Но теперь она не в состоянии сделать ни того ни другого,—ни умного ни глупого, а делает, что случится.

Крит. Пусть уж это так; но скажи мне вот что, Сократ: не бережешь ли ты меня и прочих друзей своих, думая, что если выйдешь отсюда, то ябедники запутают нас в беду, будто мы похитили тебя, и что нам необходимо будет или бросить здесь все свое имущество, а не то, — много денег, или сверх того потерпеть и что-нибудь иное? Если ты в самом деле боишься подобных вещей; то оставь свой страх. Для спасения тебя, мы обя-

C.

D.

E.

45.

B.

C.

D.

заны подвергнуться такой, а если бы понадобилось, и большей опасности. Послушайся же меня и не иначе сделай.

Сокр. И это берегу я Критон, и многое другое.

Крит. Не бойся же этого. Ведь и платы-то немного, за которую берутся спасти тебя и вывести отсюда. Так не видишь ли сам ты 1), как дешевы эти ябедники и как мало для них нужно? Для тебя, думаю, довольно будет и моих денег: если же, заботясь обо мне, ты скажешь, что моих употреблять не должно; то живущие здесь иностранцы 2) готовы употребить свои. Один Симмиас фивский принес нарочно для этого достаточную сумму; а принесут и Кевис и другие очень многие. Итак, спасаясь, не бойся, говорю, будто затруднишь кого-нибудь. Не затрудняйся и теми словами, которые сказал ты в суде 3), что, то есть, вышедши отсюда, не найдешь чем заняться. Ведь и в других местах, куда бы ты ни пришел, везде полюбят тебя: а если хочешь отправиться в Фессалию; то у меня там есть знакомые, которые будут тебе очень рады и доставят безопасное убежище, так что в Фессалии ты ни от кого не получишь неудовольствия. При том, мне кажется, Сократ, что предавая сам себя, когда мог бы спастись, ты решаешься даже на дело несправедливое: ты стремишься причинить себе то самое, к чему стремились бы и стремятся враги твои, желающие тебе погибели. Сверх того, ты по-видимому предаешь и сыновей своих, когда так поспешно оставляешь их,имея возможность дать им воспитание и образование.

Твоя вина, если они будут жить, как случится; а случится вероятно то, что обыкновенно бывает с сиротами во время сиротства их. Или уже не надобно рождать детей, или надобно принимать участие в вырощении и воспитании их. Ты кажется избираешь, что полегче; а избрать следовало бы то, что избрал бы человек мудрый и мужественный, по словам которого, вся жизнь должна быть посвящена добродетели. И так, я стыжусь за тебя и за нас, друзей твоих, представляя, что все твое дело будет свидетельствовать о каком-то нашем малодушии: и внесение доноса в суд, как он внесен 1), и самый процесс, как он произведен, и этот конец, как смешная развязка драмы,—все это, будто по какому нерадению и малодушию, ускользнуло от нас, так как ни мы не спасли тебя, ни ты не заботился о своем спасении, хотя могли и имели силу, если бы с нашей стороны была и не большая услуга. Итак смотри, Сократ, что бы вместе с злом не навлечь на себя и на нас еще стыда. Подумай:—да и думать-то некогда; остается принять совет. А совет один: все должно совершиться в следующую ночь; если же несколько промедлим, то уже не будет ни сил, ни возможности. Непременно послушайся меня, Сократ, и отнюдь не делай иначе.

Сокр. Любезный Критон! ревность твоя драгоценна, если бы можно было соединить ее с справедливостью: а когда нельзя; то чем она более, тем преступнее. Мы должны исследовать, надобно ли это делать, или нет. Ведь я не только ныне, но и всегда был таков, что из всего моего, верил единственно тому основанию, которое в моих умоза-

Е.

46.

В.

C.

D.

E.

47.

ключениях казалось мне самым лучшим. А прежде высказанные мною основания отвергать я не могу — теперь, когда участь моя довела меня до такого состояния: напротив они представляются мне почти сходными; я и ныне уважаю и почитаю те же, какие прежде. И так, если в настоящее время мы не найдем лучших; то знай, что я никак не соглашусь с тобою, хотя бы сила толпы еще более, чем теперь, пугала нас, будто детей, оковами, смертями и отнятием имущества. Но как бы нам исследовать это сообразнее с делом 1)? Не пересмотреть ли наперед ту причину, которую находишь ты в мнениях? Хорошо ли то есть мы всякий раз говорили, или не хорошо, что на одни из них надобно обращать внимание, а на другие — не надобно? Впрочем, может быть, это и хорошо было говорено, пока мне не приходилось умереть; а теперь, видно, обнаружилось, что я говорил так, лишь бы сказать, что слова мои на самом деле были ребячество и болтанье? Да, Критон, я хочу вместе с тобою рассмотреть, иною ли представляется мне та причина — теперь, когда я нахожусь в этом состоянии, или тою же, и надобно ли оставить ее, или следовать ей. А говорено людьми, уверенными в дельности своих слов, всегда было, по-видимому, то самое, что я и теперь сказал, то- есть: из мнений, распространяемых в свете, одни достойны уважения, а другие — нет. Ради богов, Критон, не кажется ли тебе, что эти слова хороши? Ты ведь, судя по-человечески, не завтра умрешь; тебя не отталкивает от истины настоящее бедствие. Смотри же, не дельно ли, по твоему мнению, говорится, что не все человеческие мнения надобно уважать, но одни — так, а другие — нет? и не

всех людей мнения, но одних—так, а других — нет? Что скажешь? не хорошо ли это положено?

Крит. Хорошо.

Сокр. Значит, мнения добрые надобно уважать, а худые — нет?

Крит. Да.

Сокр. Но мнения добрые не суть ли мнения людей благоразумных, а худые — безумных?

Крит. Бак же иначе?

Сокр. Вспомни же, что было сказано: кто занимается гимнастикою и делает это; тот обращает внимание на похвалу, охуждение и отзыв каждого ли человека, или только того, кто случится тут из врачей, либо палестристов?

Крит. Только того.

Сокр. Значит, надобно бояться охуждений и наслаждаться похвалами его одного, а не толпы?

Крит. Очевидно.

Сокр. По этому и действовать, и заниматься гимнастическими упражнениями, и есть и пить — так, как нравится одному знатоку и хвалителю, чем так, как хочется всем другим.

Крит. Правда.

Сокр. Хорошо. Но кто не следует этому одному и уничижает его мнение, его похвалы, а напротив уважает мнения толпы и невежества; тот неужели не потерпит никакого зла?

Крит. Как не потерпеть?

Сокр. В чем же состоит это зло? куда оно направляется, и к чему приражается в человеке непослушном?

Крит. Очевидно к телу; потому что разрушает его.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Значит, и другое таким же образом, Критон, чтобы не перечислять всего. То есть, и в справедливом и несправедливом, и в постыдном и похвальном, и в добром и злом, о чем теперь рассуждаем, должны ли мы сообразоваться с мнениями толпы и

В.

Е.

Е.

48.

бояться их, или с мнением одного, который знает это и которого надобно стыдиться и опасаться более, чем всех других,—так как, не следуя ему, испортим и обезобразим то, что от справедливости улучшалось, а от несправедливости погибало 1)? Или это ничего?

Крит. Я думаю, Сократ.

Сокр. А ну-ка так: если, не следуя мнению людей знающих, мы расстроили то, что от здоровья делается лучшим, а от болезни разрушается; то, по разрушении этой вещи — разумею хоть тело, — живется нам или нет?

Крит. Да.

Сокр. То есть, живется с дряхлым и разрушенным телом?

Крит. О, нет.

Сокр. А живется ли, когда испорчено то, что повреждается несправедливостью и исцеляется справедливостью? Или это — что ни разумели бы мы в себе под именем вещи, в рассуждении которой возможна несправедливость и справедливость,—по нашему мнению, хуже тела?

Крит. Отнюдь нет.

Сокр. Значит дороже?

Крит. И гораздо.

Сокр. Следовательно нам должно, почтеннейший, иметь столь великую заботливость — не о том, что скажет о нас толпа, а о том, что скажет знающий справедливое и несправедливое: этот один и есть истина. Так вот первый твой совет и не годится, что то есть в справедливом, похвальном, добром и противном тому, мы обязаны заботиться о мнении толпы. Но ведь толпа-то, возразит кто-нибудь, в состоянии лишить нас жизни?

Крит. Да и то очевидно; конечно возразят, Сократ.

Сокр. Ты правду говоришь. Но та-то самая мысль, чудный человек, которую мы теперь раскрывали, мне кажется и походит на прежнюю 1). Смотри, вот и другая: стойка ли она у нас или нет? — То есть, надобно дорожить не тем, что бы жить, а тем, что бы хорошо жить.

Крит. Да, стойка.

Сокр. И то стойко,—или нет, что добродетельно, хорошо и справедливо — одно и тоже?

Крит. Стойко.

Сокр. Давай же, на основании принимаемых нами истин, исследуем, справедливо ли мне пытаться выйти отсюда, против воли Афинян, или несправедливо. Если откроется, что справедливо, попытаемся; а когда нет,—оставим это. Что же касается до твоих рассуждений о потере денег, о мнении, о воспитании детей; то они, Критон, вовсе не таковы у толпы, которая легкомысленно умерщвляет и без ума оживляла бы, если бы могла. Нет; нам, поколику мы водимся разумом, надобно рассмотреть то, о чем сейчас говорили, справедливо ли то есть поступим мы, когда заплатим деньги и возблагодарим тех, которые выведут меня отсюда? справедливы ли будем — и выводящие и выводимые, или, делая все это, оскорбим истину? Если такие поступки окажутся несправедливыми; то чтобы не защищаться и быть готовыми лучше умереть, или потерпеть что-нибудь подобное, оставаясь здесь и ничего не предпринимая, чем умышлять неправду.

Крит. Ты, кажется, очень хорошо говоришь, Сократ; исследуй же, что нам делать.

Сокр. Постараемся исследовать общими силами, добрый друг мой,—и если ты будешь в состоянии сказать что-нибудь против слов моих, говори; я готов послушаться тебя: а когда нет, — оставь уже, любезнейший, непрестанно повторять одно и тоже,—что надобно выйти отсюда против

49.

В.

воли Афинян. Для меня дорого быть убежденным тобою, что это нужно сделать; лишь бы не сделать мне нехотя 1). Смотри же, вот начало исследования: удовлетворит ли оно тебя? Постарайся отвечать на вопросы, как думаешь лучше.

Крит. Хорошо, постараюсь 2).

Сокр. Скажем ли мы, что по охоте никаким образом не должно делать несправедливость, или допустим, что одним образом должно, а другим нет? Согласимся ли,— как часто и в прежнее время соглашались, и сейчас говорили,— что оказывание несправедливости отнюдь не есть ни доброе ни похвальное дело, или все те прежние наши положения в течение этих немногих дней уплыли,—и мы, Критон, рассуждавшие некогда друг с другом серьёзно, как люди, дожившие до такой старости, ныне забываемся и ничем неотличны от детей? А может быть, напротив, не то ли совершенно справедливо, что говорили мы тогда? —То есть, подтверждает ли толпа или не подтверждает, надобно ли нам перенести что-нибудь еще тяжелейшее или легчайшее, — но делать несправедливость несправедливому, каким бы-то ни было обра-

зом, и преступно и постыдно 1). Скажем ли это, или нет?

Крит. Скажем.

Сокр. Следовательно делать несправедливость никак недолжно.

Крит, Никак 2).

Сокр. А если никак не должно; то, вопреки мнению толпы, не должно также и платить несправедливостью за несправедливость?

Крит. Кажется.

Сокр. Что же теперь 3)? делать зло, Критон, должно или нет?

С.

D.

E.

Крит. Думаю, не должно, Сократ.

Сокр. Что еще? Терпя, платить злом за зло справедливо ли, как говорит толпа, или несправедливо?

Крит. Вовсе несправедливо.

Сокр. Конечно по тому, что между деланием зла и несправедливостью нет никакого различия.

Крит. Твоя правда.

Сокр. И так никто не должен ни воздавать несправедливостью за несправедливость, ни делать людям зло, хотя бы сам и терпел от них что-нибудь подобное. Но смотри, Критон: соглашаясь с этим, как бы не противоречить мнению 1). Я ведь знаю, что такие мысли нравятся и будут нравиться немногим. Следовательно те, которым они нравятся, и те, которым не нравятся, не имеют общего убеждения, но одни необходимо презирают других, потому что видят, какие друг у друга помыслы. Всмотрись же хорошенько, точно ли ты согласен со мною и одобряешь это: тогда мы примем за начало нашего совета, что и делать несправедливость, и платить несправедливостью, и, страдая, угрожать злом за зло—всегда беззаконно. Или ты отступаешься и не принимаешь вместе со мною этого начала? Ведь мне, что прежде казалось, то и теперь еще кажется; а тебе если показалось нечто иное — говори и научи: когда же остаешься при прежних мыслях,—слушай, что следует далее.

Крит. Да, я остаюсь при прежних мыслях и согласен с тобою: поэтому говори.

Сокр. Вот и говорю, что следует далее, или лучше спрашиваю: кто сделал с другим договор касательно

чего-нибудь справедливого; тот должен ли выполнить его; или обмануть?

Крит. Выполнить.

Сокр. Сообрази же. Выходя отсюда без согласия города, делаем ли мы кому-нибудь зло, и притом людям всего менее заслужившим это, или не делаем? и остаемся ли верными законным условиям, или нет?

Крит. Я не могу отвечать на твой вопрос, Сократ; потому что не понимаю его.

Сокр. Но рассмотри вот как: Пусть мы вознамерились бы бежать,—или как иначе назвать это,—вдруг приходят законы и, вступаясь за общее дело республики, говорят: скажи нам, Сократ, что ты это задумал? Видно предпринимаемым поступком умышляешь, сколько от тебя зависит, причинить погибель и нам—законам, и целому городу? Разве, по твоему мнению, тот город может еще существовать и не разрушиться, в котором судейские определения не имеют никакой силы, в котором они теряют свою важность и искажаются людьми частными? Что скажем на это и на другое тому подобное, Критон? А в защиту-то попранного закона, повелевающего уважать произнесенные им определения, кто-нибудь, особенно ритор, мог бы сказать многое. Впрочем, не дадим ли такой ответ, что город сделал нам несправедливость и неверно обмыслил свое решение? Это, или что будем отвечать?

Крит. Это, клянусь Зевсом, Сократ.

Сокр. Но что сказали бы законы? Сократ! разве мы и в этом условливались с тобою, или только в том, чтобы ты был верен определениям, которые произносит город?

А если бы мы, слыша слова их, изъявили удивление; то они может быть примолвили бы: Сократ! не удивляйся нашим речам, но отвечай:—ты ведь привык предлагать вопросы и давать ответы. Скажи-ка, за какую вину нашу и общественную хочешь погубить нас? Во-первых, не мы ли родили тебя? Не чрез нас ли твой отец женился на

50.

B.

C.

D.

твоей матери и дал тебе жизнь? Говори же, порицаешь ли ты за какие-нибудь недостатки те из нас—законов, которыми скрепляются брачные узы?—Не порицаю, сказал бы я.—А те, которые заведывают воспитанием и образованием рожденного, и под управлением которых образован сам ты? Разве законы, заведывающие этими делами, нехорошо предписали, чтобы твой отец научил тебя музыке и гимнастике?—Хорошо, отвечал бы я. — Конечно; но получив от нас бытие, воспитание, можно ли тебе во-первых сказать, что ты и не потомок наш и не раб? Можешь ли сказать это и за себя и за своих предков? А если так, то думаешь ли, что твои и наши права равны? Думаешь ли, что когда мы решаемся предписать тебе какое-нибудь дело, —ты имеешь право противодействовать нашим предписаниям? Да твое право не равнялось и праву твоего отца, и праву господина, если он был тебя; потому что, страдая, тебе непозволительно было подвергать страданию, слушая брань, противоречить, принимая побои, бить,—и многое тому подобное. Ужели же позволительно тебе делать это в отношении к отечеству и законам, так что, когда мы, опираясь на свое право, намереваемся погубить тебя, ты решаешься, сколько от тебя зависит, погубить нас—законы и отечество, и говоришь, что твой поступок справедлив, — говоришь ты, истинный ревнитель добродетели? Такова-то твоя мудрость! Ты забыл, что отечество почтеннее и матери, и отца, и всех предков; что оно досточтимее, священнее, выше их и пред богами, и пред людьми умными; что пред ним должна благоговеть и, когда оно гневается, покорствовать и угождать ему более, чем отцу; что повелевает ли оно делать,—надобно или уговорить его, или делать, предписывает ли страдать, — надобно страдать, притом молча. Пуст оно бьет, налагает оковы, ведет на войну для ран и смерти, надобно исполнять.—И вот справедливость: не уклоняться, не оставлять своего места, во и на войне, и в суде, и везде делать то, что повелевают

город и отечество; или уж показать ему, в чем состоит существо справедливости. Насилие же и в отношении к отцу и матери нечестиво; а в отношении к отечеству оно еще хуже. Что скажем на это, Критон? Правду ли говорят законы, или нет?

Крит. Да, кажется.

Сокр. Смотри же Сократ, продолжали бы вероятно законы, истинны ли слова наши, что, намереваясь совершить против нас настоящий поступок, ты не прав. Родив, воспитав, образовав тебя и дав тебе, как и прочим гражданам, все зависевшее от нас прекрасное, мы однако ж публично предоставили на волю каждого Афинянина выдержать испытание 1), узнать дела города и нас—законы, и, ебли кому не нравимся, взять свое имущество и удалиться, куда угодно. В этом случае ни который из нас—законов не препятствует и не запрещает вам, если хотите, переселиться в колонию 2), как скоро ни мы, ни город—не по мыслям, а оттуда переехать в какое угодно иное место со всем своим имуществом. Но кто из вас, видя, как мы рассматриваем судебные дела и управляем горо-

D.

Е.

52.

В.

дом во всех отношениях, остался; тот у нас почитается уже таким человеком, который дал нам согласие на самом деле — исполнять все, что бы ни было приказано, и если он не послушен, то мы признаем его втройне виноватым: — и потому, что не повинуется нам, как родителям, и потому, что оскорбляет нас, как воспитателей, и потому, что согласившись слушаться нас, и не слушается и не показывает нам, что мы в чем-нибудь поступаем худо. Между тем как с нашей стороны только предлагается, а не предписывается строго исполнять то, что приказываем, только позволяется одно из двух — или доказать нам, или исполнить, — он не делает ни того ни другого. Этим же обвинениям подвергнешься и ты, Сократ, как скоро совершишь то, что замышляешь, — подвергнешься и ты не только не менее прочих Афинян, но еще более, чем они. А если бы я спросил их: почему это так?—то они, может быть, справедливо укорили бы меня и сказали: потому, что ты дал нам это согласие предпочтительно пред другими Афинянами. Они сказали бы: Сократ! у нас есть важные доказательства, что и мы, и город—тебе нравились; потому что ты, вероятно, не жил бы здесь отлично от всех Афинян, если бы не имел столь же отличного расположения к месту своего жительства. Ты никогда не оставлял города даже и для общественных праздников 1) раз только ходил на Истм; никогда не отправлялся и в другие места, разве сражаться; никогда не предпринимал и путешествий, как делают многие. У тебя не было охоты

познакомиться с иными городами и иными законами 1): мы и наш город удовлетворяли тебя. Вот как ты предпочитал нас и соглашался управляться нами! Да и детей родил здесь, потому что здешнее тебе нравилось. При том, во время самого судопроизводства, если бы тебе хотелось, в твоей власти было обречь себя на изгнание; — и тогда ты сделал бы тоже самое с согласия города, что теперь предпринимаешь против его воли. Между тем, тогда ты показывал вид, будто не оскорбляешься, если тебе надобно умереть, и говорил, что смерть предпочитаешь ссылке: а теперь и тех слов своих не стыдишься, и нас—законов не совестишься, но умышляешь нам погибель; теперь ты делаешь то, что сделал бы самый негодный раб, потому что решаешься бежать, вопреки условиям и согласию управляться нами. Итак, сперва отвечай: правду ли мы говорим, утверждая, что ты обещался следовать нам, если не словом, то делом, или не правду? Что скажем на это, Критон? Не приходится ли согласиться?

Крит. Необходимо, Сократ.

Сокр. Значит, ты нарушаешь заключенные с нами условия, сказали бы они, и забываешь о своем согласии, которое дал и не по необходимости, и не по действию обмана, и не потому, что имел мало времени для размышления. В продолжение семидесяти лет, тебе можно было бы удалиться, если бы мы не нравились, или, если бы твое согласие казалось несправедливым. Так нет, ты не предпочел ни Лакедемона, ни Крита, которые всякий раз признавал благоустроенными 2), и никакого иного эллинского или варварского города, ты реже оставлял свое отечество, чем хромые, слепые и другие калеки. Очевидно, что тебе более, нежели прочим Афинянам, нравились — наш город и мы

С.

D.

E.

53.

В.

С.

D.

законы; ибо кому понравился бы город без законов? И вот теперь однако ж ты не стоишь в своих обещаниях.— Нет, Сократ, нас-то ты послушаешься и не уйдешь из города, что бы сделаться предметом смеха. Рассмотри-ка хорошенько: совершив свое преступление и уклонившись от своего долга, какое благо доставишь ты себе, или друзьям своим? Что друзья твои подвергнутся также необходимости бежать и лишиться отечества, или потерять имущество, — это почти верно. А сам ты?—положим сперва придешь в который-нибудь из ближайших городов, — в Фивы или Мегару, потому что оба они отличаются благоустройством: но туда явишься ты, Сократ, как враг их учреждений; и те, на которых возложено попечение об этих городах, будут смотреть на тебя с недоверчивостью, как на разрушителя законов. Значит, твой поступок только подтвердит мнение судей, что их приговор над тобою, должно быть, справедлив; ибо кто нарушает законы, тот без сомнения может показаться развратителем юношей и безумцев. Положим опять, что ты постараешься избегать городов благоустроенных и людей порядочных: но делая это, стоит ли тебе жить на свете? Приближаясь к ним, разве тебе не стыдно будет собственных своих слов? — и каких слов, Сократ! — тех, которые ты говорил здесь, что добродетель и справедливость, политические учреждения и законы — для людей весьма важны. Неужели не думаешь, что тогда Сократ явится человеком презренным 1)? И ведомо. Положим также, что, вырвавшись из этих мест, ты придешь в Фессалию, к Критоновым знакомым: там-то уже величайшее неустройство и своеволие; там, может быть, не без удовольствия будут слушать, как забавно бежал ты из темницы, завернувшись в какой-нибудь плащ, или одевшись в шубу, либо во что другое, по обычаю беглецов, и

таким образом изменивши свою наружность. Но и там ужели никто не скажет, что ты, и старых летах, доживая, по всей вероятности, небольшой остаток своего времени, дерзнул такою скользкою дорогою усильно искать жизни и преступить великие законы? Может быть,—если никого не оскорбишь: а не то, — услышишь, Сократ, много и такого, что не достойно тебя. Ты будешь жить, приноровляясь ко всем людям и служа им. Да и что тебе делать в Фессалии, если не пировать, приехав туда, будто на бал? А те речи о справедливости и других добродетелях — куда денутся у нас? Но представим, что ты хочешь жить для детей — с целью воспитать и образовать их. Так что ж? лучше ли воспитаются и образуются они, перешедши в Фессалию и сделавшись иностранцами, чтобы и этим быть обязанными тебе? или воспитание и образование их при тебе пойдет нехорошо, но будет успешнее без твоего участия когда то есть позаботятся о них друзья твои? Но если твои друзья примут их на свое попечение, по отшествии твоем в Фессалию; то неужели не попекутся о них, по отшествии твоем в преисподнюю? И ведомо, что попекутся, лишь бы, называясь твоими друзьями, искренно хотели услужить тебе. Так, Сократ; повинуясь нам— твоим воспитателям, не ставь выше справедливости ни детей, ни жизни и ни чего другого, чтобы, сошедши в преисподнюю, мочь в свое оправдание сказать все это властям ее. Твой поступок, видишь, и здесь не обещает и тебе и твоим ничего хорошего, справедливого и святого; да и по пришествии туда не обрадует тебя ничем лучшим. Если ты теперь отойдешь; то отойдешь обиженным— не от нас законов, а от людей: напротив, если убежишь, и так постыдно воздашь обидою за обиду, злом за

Е.

54.

В.

зло, нарушив свои обещания и договор с нами и сделав зло тем, которые менее всего виноваты, то есть, себе, друзьям, отечеству и нам; то во время твоей жизни будем гневаться на тебя мы, а после неблагосклонно примут тебя и наши братья — законы преисподней, зная, что ты, сколько от тебя зависело, умышлял на нашу погибель. Не верь же Критону более, чем нам, и не делай того, что он говорит.

Вот слова, любезнейший друг, Критон, которые я, кажется, слышу, как кориванты слышат флейту 1)! Звуки этих слов так поражают меня, что я не могу внимать ничему другому. Знай же, что ты напрасно бы говорил, если бы стал утверждать что-нибудь против настоящего моего мнения. Впрочем, если можешь сказать более, говори.

Крит. Нет, Сократ, не могу.

Сокр. Так перестань, Критон; сделаем то, к чему ведет Бог.