Чтобы понять, что переживала и переживает во времена господства сатанинской власти в России Православная Церковь, а также и те события за границей, которые известны под именем «церковной смуты», — необходимо изобразить состояние русской церкви в то время, когда христианская религия называлась господствующей в государстве. Ибо власть сатаны над Россией есть результат ее поведения в те будто бы счастливые времена.

«Предадим его сатане, дабы научился не богохульствовать.» Напрасно было бы пугаться столь, казалось бы, дерзкого с нашей стороны определения происходящего. Достаточно вспомнить грозный и предупреждавший голос Господа в Апокалипсисе Ангелам Церквей, чтобы понять, как тяжко бывает тем, кто научился есть идоложертвенное и не поступать по любви.

Что может быть более сомнительного, и более опасного, и более ответственного, чем тесная связь Церкви Христовой и государства! Как сочетать железную необходимость, которая царит в государстве, с кроткой любовью, требуемой от пастырей, пасущих Христово стадо. «Не владычествуйте над Божиим наследием, а подавайте пример.» Только святые могли бы управлять истинным христианским государством. Но, если во главе его стоят люди не только не святые, но часто бессердечные*), то тяжко и нестерпимо становится положение Церкви Христовой и ее представителей в стране, где религия любви только на словах зовется господствующей. Ведь слово в Божием мире не произносится напрасно. И если каждый из нас за каждое слово даст ответ Богу, то, конечно, и государство за неисполнение (хуже, за полное извращение) слова, копит гнев Божий на день гнева. И, если Церковь не сумеет сохранить Христово достоинство в таком государстве, то наступит и для нее время тяжкой расплаты.

В чем должно заключаться достоинство Христовой Церкви в государстве, лживо именующем себя христианским? Пассивно в том, что церковь, — т. е. народ истинно верный Христу, — должна быть как бы живым нравственным образцом для всех неверных и плохо верных. Активно у пастырей церкви есть два орудия борьбы. Это — обличения, во-первых. И печалования об униженных, обижаемых и жестоко наказываемых, во-вторых. Пастыри церкви, если они, действительно, чувствуют всю ненормальность, больше того, унизительность называться господствующей христианской церковью там, где на самом деле, господствуют враги любви, должны непрестанно обличать злоупотребления, как бы высоко не стояли обличаемые. Сначала тайно, потом с амвона перед народом Божиим. Обличения должны быть настойчивы и бесстрашны. Если данный обличитель с амвона будет отправлен в тюрьму, то следующий пастырь, ставший на его место, должен повторить то же самое, и следующий и т. д. Таким образом, церковь должна была бы обратиться из господствующей в гонимую, т. е. фактически сделаться тем, что она есть по духу в неправедном государстве.

________________________

*) В последние десятилетия целый ряд событий-символов указывал на отсутствие любви со стороны властвующих и на их бессердечие к народу, как бы взывал к совести царской, напр. «Ходынка», расстрел рабочих в СПБ 9 января 1905 г.

122

Второе активное действие пастырей церкви — непрестанное печалование о младших братьях Христа, о тех, которые на низах жизни обременены непосильным трудом, муками нищеты и обездоленности. Чтобы их неслышный никому стон через пастырские уста становился слышным во всех углах государства и от звуков его не могли бы найти себе покоя все нечестивцы.

Только, как святое исключение, проводилась в жизнь эта пастырская обязанность. Вот что писал в своих посланиях по епархии святой Епископ Иоасаф Белогородский: «Многие священники, невежды и лукавые, оставив алтарь святый, носят мирским лицам в притвор Божественные Евангелие и Крест святый целовать, тогда как явление Евангелия и Креста знаменуют Самого Спасителя нашего явление к людям и все должны благоговейно сами подходить со страхом и смирением. Это Божией славы уничижение. За это дашь ответ на Страшном Суде Божием». К несчастию, такое высокое чувство служения Богу было почти не свойственно русскому духовенству. Здешний суд, здешние чины казались страшнее и значительнее суда будущего века... Или вот, другой святой Епископ —Тихон Задонский пишет: «кто грешит — обличай, это есть звание священническое! Кто бы ни был — все равно! Почтенные, знатные! не бойся! Берегись молчать! Да не уподобишься псу немому, который не лает, хотя воры напали на дом. Обличай!» Один священник его епархии, судимый за человекоугодливость, извинял себя, что он сделал это для помощника губернатора, — Святитель усилил наказание. Но не похоже ли это на сказку! Разве так бывало обыкновенно. Между правителями государства и русским духовенством во что бы то ни стало должен царить мир! «Духовенство наши помощники, они не должны нам мешать!» — вот что говорили христианские правители. Они третировали духовенство. Презрительная кличка — попы! — беззастенчиво пускалась в ход всякий раз, когда священнослужители не спешили угождать светскому начальству.

Конечно, не под силу было большинству священников бороться с властителями миpa сего; поэтому на Руси средне-xорошие иереи были немощны. Немощь это своего рода спасение, как бы уход от зла под кров смиреннейший. Выработался даже особый тип русского смиренного иерея без всяких видимых положительных способностей (защитный цвет!), безгласных, только добрых и молитвенников.

Но не этим смиреннейшим и не тем святым принадлежало видное место в государстве, не они давали тон Христовой церкви, будто бы торжествующей в России. Переходящее в привычку вкушение идоложертвенного — вот откуда начинается несчастье официальной церкви и ее отпадение от Христа.

В каком виде вкушалось идоложертвенное? Лживые друзья церкви Христовой, объявляющие ее господствующей в государстве, конечно, в совести своей чувствуют, какая страшная угроза заключается для них в пастырях, если те заговорят с ними Духом уст Божиих. Поэтому они спешат поделиться с представителями церкви своим богатством, пышностью, облечь церковь во всю торжественность своих прерогатив. Устанавливается некая приятная связь.

Совсем невозможно вступить в приятную связь со св. Иоанном Златоустом, но его можно гнать всю жизнь и замучить. Невозможно вступить в приятную связь с св. Гермогеном, но его можно уморить голодом. Невозможно вступить в приятную связь с св. Митрополитом Филиппом, но его можно сослать в отдаленный монастырь, содрав с него архиерейское облачение. И, если он в ссылке продолжает молиться о водворении правды и мешает жить своими молитвами, можно послать Малюту и прервать молитвы в его земной жизни.

Впрочем, конечно, и роскошь и почет возможно принимать, как нечто постороннее, присущее сану, не растворяя их сладости в сердца. Плохо, когда почет становится необходимостью. В идоложертвенном есть яд, постепенно проникающий в сердце и изменяющий христианское сознание. Некоторые, сначала кажущиеся мелкими, черты архиерейского быта на Руси глубже раскроют перед нами картину нечестия официальной церкви. Вспомним, например, что архиерейский ритуал считал неприличным епископу ходить пешком по городу. Архиерей, кроме соборной службы, «являлся» среди народа только в закрытой карете. Если мы сопоставим с этим явление Христа среди народа — мы почувствуем ужасную разницу между Главой Церкви и теми, кто оставлен на земле, чтобы быть Его образом. У каждого из нас с детства

123

остались впечатления от архиереев, как от чего-то страшноватого. Величие, которое окружало их в соборах, раболепный страх, который они внушали мелким священнослужителям, таинственность их закрытых карет — все это ложилось на душу ребенка тем чувством, которое лучше всего охарактеризовать, как полная противоположность любви. Такое впечатление производили они, несомненно, и на простой народ. Для сильных миpa сего архиерей был почетный и в то же время свой человек, но даже и здесь его окружало «присущее сану» холодное сияние. Этикет архиерея — обратный простоте. Между ним и людьми искусственно создавалась пустота пропасти. Конечно, это должно было угнетать и их самих. Но большинство не боролось, а отдавалось течению.

Сравнительно с обычным обликом русского архиерея вот что говорится в Библии, в книге «Есфирь»: «Артаксеркс сидел на престоле, облаченный во все величие своего одеяния, в золоте и самоцветных камнях, лицо его пламенело славой, и был весьма страшен».

Теперь предложим вопрос: к кому был ближе своим церемониалом русский архиерей: ко Христу среди народа или к Артаксерксу, сидящему на престоле? И еще вопрос, какая разница в церкви Христовой между иереем и епископом? Только в степени любви к народу. Благодать епископа разнится от благодати священника только большей силой любви.

Архиерей это малое солнце любви, от его лучей должно радоваться сердце каждого нищего странника (как от образа Христа на земле). Но как могли радоваться в Poccии нищие странники, если их не пускали в соборы и даже гнали от соборной паперти.*)

Небесная иерархия! Чем выше чин, тем сильнее льется любовь. Какое счастье маленькому человеку жить под властью такой иерархии! А в иерархии артаксерксов: чем выше сановник, тем страшнее и холоднее бедняку. Пустота, холод и страх — вы, конечно знаете, какому духу свойственны эти прерогативы.

Почему многие теперь боятся и ненавидят христианскую монархию? Должно быть, не потому, что познана ими на опыте, как небесная иерархия.

Но как чувствовал себя Христос — Глава Церкви — в государстве, где Его религия была господствующей и где человека в рубище гнали от соборной паперти? Но человек в рубище — это ведь и был Сам Христос.

Холод земной иерархической власти постепенно заползал в сердце русского епископа и становился наследственным. Вместе с архиепископской мантией епископ облачался в холод государственной официальности и делался слабо доступным любви. — «Вы забыли, Владыко, Христа!» — воскликнул однажды доктор Гааз, среди замершего в страхе собрания, митрополиту Филарету, остановившему его в качестве председателя за то, что не в меру хлопотал о смягчении тюремного режима. «Страх» собрания оказался напрасным, митрополит не рассердился и даже сознался, что в этот момент Христос его позабыл.

Были святые епископы, но они снимали архиерейское платье и надевали нищенское, служа ближним. Прочитайте в житии Св. Тихона Задонского, как он посещал заключенных в темнице, или житие Св. Иоасафа Белогородского, как он по ночам, переодевшись в платье своего слуги, ходил на окраины города помогать беднякам.

Вместо того, чтобы показывать пример кроткого обращения — «с кротостью наставляй противников, не даст ли им Господь покаяния к познанию истины» — официальная церковь начинает заимствовать у злого государства средства и методы его борьбы с врагами. Не говорим о кострах инквизиции (хотя ведь и у нас в России кое-кого сожгли), нет, но крутые меры против сектантов, запрещения, ссылки, тюрьмы, монастырские каменные мешки — все это следует назвать благоприобретенным вкусом государственной необходимости и утратой вкуса любви Христовой.

Отрава идоложертвенным становится совершенно гибельной для видимой Церкви Христовой, когда представители ее сами становятся на защиту злых установлений неправедного государства. Возьмем примеры. Во время крепостного права можно было отслужить молебен о возвращении к господину беглого раба. Однако вот что читаем в Библии: «Не выдавай раба господину его, когда он прибежит к тебе от господина своего. Пусть он живет у тебя на месте, где ему понравится среди жилищ твоих. Не притесняй

______________________

*) Теперь в СССР, где Церковь Христова гонима, народ без разбора допускается во все храмы.

124

его» (Второзк. XXIII: 15-16). Вы чувствуете, какой нежный, любовный тон, как печалуется Господь об участи беглого раба. Поистине по этим строчкам можно судить, кто ближе Богу, раб или господин. Так говорится еще в Библии, а Христос ведь пришел «не нарушить, а исполнить закон». Черносотенством в России именовалось общество (к нему примыкали многие видные священнослужители) не только защищавшие, но и проповедовавшие, как нечто божественное, действие злой власти. Страшный яд черносотенства и до сих пор еще не изжит русским духовенством. Совсем недавно автору этой статьи молодой монах, ссылаясь на катехизис, старался доказать необходимость смертной казни. Какое несчастье для церкви Христовой, когда монахи (ангелы — лучи Христовой любви) с ожесточением защищают смертную казнь.

Возьмем еще более удручающий пример. Очень высок по жизни и по своим сочинениям Еп. Феофан Затворник. Перед ним нельзя не благоговеть. Его письма-поучения исполнены святой мудрости. Тем больнее читать некоторые строки его писем, где попадается слово «вешать» и другие выражения, свойственные дурным властителям. На нем также духовно отразилось подопечное состояние церкви. В делах веры еп. Феофан рекомендует своим корреспондентам прибегать к помощи светского начальства (т. е. к насилию в делах веры). Вот в каком трудном нравственном состоянии находилась у нас церковь к концу 19 века— даже почти святые были отравлены тлетворностью неправедного государства.

Теперь необходимо понять, где же при столь опасном положении видимой церкви, находится та истинная Христова Церковь, которую врата адовы не одолеют? Она уходит под спуд, делается незаметной, перестает светить. Тяжким, безмерно тяжким становится крест Христов в Церкви, которая отдала себя во власть злого государства. Где же носители этого креста? Только случайная встреча может открыть перед нами их труд.

Прошлое лето мне пришлось месяц проработать на лесопильном заводе. Десяти часовой рабочий день высасывал из нас все физические и духовные силы. К окончанию работы человек был как бы весь выжат. По инерции можно было добраться до своей комнаты и в изнеможении сесть: никакой мысли, никакого душевного движения не возникало в организме. Такая работа, длящаяся месяцы и годы, родит или озлобленных мечтателей всеобщего разрушения, или святых. На заводе служил итальянец, над ним все смеялись — он был слишком кроток; на работе, где стояла среди многих русских непрерывная брань (своего рода вдохновение), он улыбался улыбкой изнеможения, но не терял своей ласковости; все с ненавистью говорили о хозяине завода, он его славил. Немножко пьяный, он пел за обедом какие-то трогательные песни, и светящаяся улыбка не сходила с его лица. Но он шокировал наше общество мертвенно уставших и угрюмых от сверхмерного труда людей, и его гнали из столовой. Однажды, возвращаясь с завода, я увидел его на дорожке: он лежал вытянувшись на земле и не то пел, не то стонал — я вдруг расслышал слова: Ave Maria. Пройдя мимо, я перекрестился и помянул его: внезапно сердце мое облилось слезами и все внутри как-то растаяло от блаженной любви, и я понял, что прошел сейчас мимо распятого Христа.

Кто, брошенный в трюм жизни, находит силы не озлобляться, кто не забывает Бога, хотя вся память его как бы отшиблена и никаких духовных сил нет — то вот тут-то и есть Церковь, которую врата адовы никогда не одолеют.

Вспомним теперь, что святое терпение есть главное качество русской православной Церкви. Русский человек умел не только терпеть все бесчинства и прихоти верховодов жизни, но и молиться за них. Почти невозможно было разыскать в народе этих настоящих православных людей, затерянных среди множества будущих большевиков. Это поистине была Церковь под спудом, возглавляемая также невидимыми, добрыми смиренными иереями.

Вот небольшая психологическая картинка, изображающая труд русского праведника. Мы ехали на перекладных, — рассказывал мне знакомый, — с одним дальним своим родственником. Приехали в село. У одной хаты стоял пожилой мужик, ямщик. Мой спутник, не знаю почему, — не понравилось ли ему лицо, этого человека или он был озлоблен долгой тряской в тележке, — вдруг с неистовой бранью набросился на ямщика. Брань длилась так долго, что я был нравственно измучен. Однако

125

ямщик решительно ничем не выразил своего оскорбления, напротив, непрерывно низко кланялся обидчику, сколько тот не выдумывал новых и отвратительных ругательств. Наконец родственник мой утих. Наедине я спросил у ямщика, отчего он не отвечал оскорбителю. — «Да, если бы я, барин, вздумал отвечать, то они бы еще сильнее пришли в гнев, а я кланялся — им и стало легчать, и отошло». Конечно, в этом рассказе отсутствует одна деталь, главное: только человек постоянно творящий молитву в состоянии так противостоять злобе.

Помню в 23 году во время ночной службы в храме Зосимовой пустыни (90 верст от Москвы) невдалеке от меня молилась молодая женщина из простых. Я не столько видел, сколько удивленно и благоговейно ощущал ее. Казалось, то не был человек, а живая, стройная, высокая свеча, горящая прямо перед престолом Божиим.

Таковы образы церкви Христовой под спудом. Но ведь это ненормально! «Вы свет миpa» — сказано апостолам и в лице их будущей церкви: — «Зажегши свечу не ставят ее под спудом, а на подсвечнике, чтобы светила всем в доме».

Наше время необычайное: — на наших глазах Господь выводит свою церковь из-под спуда. И скоро она засветит на весь мир. Но чтобы и всем участвовать в общей радости, необходимо было пережить смертельную скорбь.

Наступают долгие годы, когда русская земля должна родиться вновь, чтобы снова принять Божий образ. Долгие годы — страшные годы. «Предадим их сатане, дабы научились не богохульствовать». Сатане разрешается владеть Россией. Но Господь — неужели Он совсем ушел из России? Нет, Он остается, но только с теми, кто согласен принять от Него крест — крест исправления, мук, очистительного огня. Непомерных страданий! До того запущены духовные пути России, что только ад, придвинувшийся к самому сердцу, в состоянии разбудить его и заставить покаяться. — Вы помните эти пустые весны в России? Так же как прежде распускались деревья и цвели цветы, но на сердце у нас была смерть. Вокруг нас не было воздуха — мы были заключены в духовную тюрьму. И денно и нощно мучили нас издевательством над всем, к чему мы привыкли в жизни, как к милому и единственному, казалось.

Только один был способ отказаться от креста — это поклониться сатане, всей той лжи, которую он принес с собой, предать все святое.

Вот самое характерное, что принесло с собой время, именуемое засильем большевиков: — нужно было или принимать крест и чувствовать всю его тяжесть, или делаться предателем любви и Христа. Среднего выхода не было.

И тот, кто падал, тот уже должен был падать до конца и, не отрываясь подобострастно лобызать лик зверя. Кому становилось не в мочь, возврата назад не было. Если мы вспомним смерть несчастного Андрея Соболя или смерть Сергея Есенина, мы поймем в чем дело. И много смертей предстоит еще впереди, ибо очень лукав и гнусен зверь. И нет сил, предавшему себя, иначе, как наказанием себя смертью избавиться от его смрада. Будем молиться, чтобы Господь послал им покаяние.

Как нам изобразить теперь состояние русской церкви при большевиках? Она, подобно государству, предается на произвол судьбы, видимо как бы лишается помощи Божией. Поэтому у посторонних впечатление, что церковь русская гибнет, как и сама Россия. Но это не так. Что же происходит на самом деле?

Мощь русской православной церкви, как мы уже говорили, держалась на святом терпении незаметных, затерянных в народе тружеников, истинных слуг Христа. Они несли всю тяжесть Его креста. И вот по тому положению, в каком находились они, начинает перестраиваться русская видимая церковь. Она тоже прежде всего должка научиться терпению. Эти труженики спасались без всякого духовного руководства. И вся русская церковь остается как бы без руководства. Все колеблется. Епархиальная власть, вследствие различных причин: и гонения на епископов, и трудности сообщения, и растерянности архиереев, оказавшихся совсем в непривычных условиях — эта власть почти исчезает. Спасайтесь сами как знаете. В особенности, положение становится запутанным, когда патриарх в заточении и появляется целый ряд каких-то непонятных церковных разветвлений: обновленческая, живоцерковная и мн. др. Я слышал на епархиальном съезде в Москве (23 г.) настоящий вопль одного сельского священника: полтораста верст исходил! У всех самых уважаемых благочинных побывал — только

126

руками машут, сидят, боятся и сами ничего понять не могут.

Вся жизнь уходит в приходы — там молитвенники, там исповедники. Там у прежних прохладных и сыто-равнодушных протоиереев и диаконов родится горячая вера и ревностное усердие. Появляется особый тип священников как бы апостольского рода: ютясь в церковных погребах, устроив там молельни, они обходят по целому городу, ища рассеянных своих овец, спасая и собирая повсюду Христово стадо.

С самого начала безруководство церкви как бы освящается самим патриархом. На него жалуются, что он безвластный, поддается влиянию, не тверд. Но кто это жалуется на патриарха? Те, кто привыкли к твердости обер-прокурорской опеки, кто сам был властен (при помощи чинов полиции) и теперь потерял почву под ногами.

Однако патриарх тверд в двух своих основаниях: он мужественный, почти святой исповедник Христа; когда он появляется перед большевицким судилищем, его достоинство столь высоко, что судьи обращаются в подсудимых, а он в судью. И второе: патриарх умел терпеть. Но не есть ли эти качества — терпение и исповедание веры — те единственные качества, которые Господь требует у православных в наше время испытаний. Властный человек будет только мешать. Какие нужны особые приказы, когда все дело только в терпении и терпении, и еще в неустанной молитве.

Отчего народ так полюбил своего патриарха? Да потому, что патриарх был духовный представитель того самого Святого народа, который спасался сам и спасал православную церковь в незаметности своей, безвластности своей, горячей вере своей, в беззлобии своем.

Русская православная Церковь выделила, как свой особый, из святой немощи ее рожденный, тип русского пастыря доброго. У этого пастыря нет никакого внешнего блеска, он прост и кроток, кротко-благостен. Не строг! но все идут к нему не потому, что он не строг, а потому.. что любят его, и он сам любит всех. Он умеет разговаривать с духовными детьми сердцем, и всякий приходящий к нему получает утешение. Таков был и патриарх: равный среди равных, святой среди святых.

Что такое живая и прочая церкви? Отличаются ли чем-нибудь от единой, святой, соборной и апостольской. Только одним: нежеланием нести крест Христов. Но так как в России нет теперь среднего положения, то пришлось пойти и поклониться сатане и получить от него разрешение основать под его покровительством «новые» церкви. Этим церквам гарантирована спокойная, прежняя жизнь. И сюда потянулись все испуганные, все слишком возлюбившие земные блага, все славолюбивые, все нетерпеливо-властные, все злобно-обиженные. Но, конечно, эти сборища различных наименований объединяют только «пастырей», овец у них нет, ибо одновременно: верующие в церковь Христову и кланяющиеся сатане — миряне исчезли из России. Кто идет к сатане, проклинает церковь.

В этих новых «церквах» пороки прежней официальной церкви приняли, как это всегда бывает у большевиков, карикатурный характер. Митрополиты и епископы у них в таком изобилии, какого не только никогда не бывало, но, вообще, и быть не может. Происходит настоящая вакханалия клобуков, митр и камилавок.

В Церкви же истинной православной теперь осуществляются слова пророчества: «всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими. И узрит всякая плоть спасение Божие». Святая, истинная православная Церковь освобождается теперь из-под спуда, и все остальные православные люди исправляются терпением и верностью Христу, чтобы сравняться с тружениками Господа — все встречаются и соединяются в любви. Предатели в руках сатаны — или исправятся, или будут окончательно осуждены.

***

Чтобы понять, откуда пришла заграничная «церковная смута» мы должны точно уяснить себе, что означала политическая эволюция патриарха Тихона: от резко отрицательного отношения к большевикам (предержащей власти) до полного как бы примирения с ними в завещании*). Патриарху, как русскому епископу, надлежало пройти также путь очищения от

______________________

*) Невозможно и неприлично, как это иногда принято, толковать действия патриарха — то, как его собственные, то, как навеянные большевиками.

127

наследственного порока русской официальной церкви: предержащей власти придавать значение большее, чем Богу. Перед смертью патриарх до конца понял, что судьба России всегда была и будет в руках Господа и никакая власть — ни прежняя царская, ни теперешняя — не в состоянии ничего изменить в промыслах Божиих. Дело церкви есть дело духовное (молитвенное), и всякое с ее стороны вожделение того или иного политического порядка не только неугодно Богу, но и есть явный ропот на Его волю. «Воздайте Кесарево — кесареви» — и ни на юту больше — и каждый зорко наблюдай за собой, чтобы не впасть во вкус идоложертвенного.

Это стало теперь ясным. Желание Господа, чтобы все взоры обратились только к Нему, при полном отсутствии собственной инициативы во внешнем.

— Не тогда, когда вы хотите, а когда Я хочу, — научитесь этой истине, — вот что говорит Господь всеми символами последних лет.

Подобно патриарху, все русские епископы подвергаются свыше испытаниям, чтобы очиститься от политических страстей. Кроме того им надлежит приобрести (кто не имеет) положительные качества Христовых пастырей: «не владычествуйте над Божиим наследием, а подавайте пример стаду», и свой прежний холод замените любовью.

— Народу послужи! Забудь пока свое архиерейство! — вот истинное завещание доброго русского патриарха русским пастырям.

Наступила пора и заграничным русским епископам понять смысл того, что делается на Руси, и подвергнуться испытаниям. Крест Господень протягивается из России и требует, чтобы приняли его все до сих пор спокойно жившие по старым традициям. Идет проверка верности Христу.

То, что называют «смутой», есть наступление необходимых условий для испытания заграничных иерархов и, конечно, паствы. Сложное положение, в каком каждый из них находится теперь, есть следствие греховной индивидуальности каждого. Или прозреет, каясь в своих старых ошибках, или будет все более и более запутываться в сложности своего положения и отпадать от истины и, значит, от Христа. Так же, как в России, среднее положение, по воле Божией, уничтожено.

Характеристика отдельных лиц и положений поможет яснее представить себе все сказанное.

Митрополит Евлогий. Не кажется ли вам, прежде всего, что черты, которыми зарисован покойный патриарх можно найти и у нашего владыки. Отсутствие величия, благостность, сердечность и отсутствие блеска. Позволю себе процитировать писателя Бориса Зайцева: «Владыка в церкви говорил о пути, кресте. Стоял на амвоне, опираясь на посох, в позе несколько утомленной, с грустным взором добрых глаз из-под очков. Тон его слов всегда кроткий. И всегда медленная простота речи. Менее всего он хочет быть оратором, деятелем какого-то театра. На владыку не пойдешь, как ходят послушать знаменитых проповедников. Праздным и любопытным он не нужен. Его речь — беседа тихая, живая, сердечная».

Митрополит Евлогий уже давно смирением своим понял и разгадал в себе наследственную болезнь русского епископата. Его любовь подсказала ему, от чего он должен отказаться и чему послужить. В свое время он не присоединился к резкой политической резолюции Карловацкого Собора. Но, конечно, и ему не легко далось, несмотря на природные добрые качества, необходимое очищение. Те, кто наблюдали за ним с начала церковной смуты, видели, как тяжело ему было проявлять на первых порах необходимую твердость власти, на лице его часто замечалась смертельная растерянность, но постепенно он светлел и был момент необычайной пасхальной радости, которая вдруг засияла на его лице. Известно, что он непрестанно молился за тех, кого он не мог не чувствовать своими врагами (разумеется, одно из главных условий выйти победителем из испытаний).

Не сомневаемся, что митрополит Евлогий избранник Пресвятой Богородицы, возрождающей и духовно направляющей в наше время русскую православную Церковь. Все, кто группируется около Пресвятой Богородицы, слишком мягки, добросердечны, стараются избегнуть до времени решительных действий. Вот причина, почему он так долго не пользовался всеми своими правами. Но посмотрите теперь, когда по определению свыше, настало время действовать решительно— как он тверд, сохраняя всю свою сердечность и любовь. И какое глубокое, благостное спокойствие царит в нем и

128

вокруг него. Когда идет небесная сила, какая сила может ей воспрепятствовать!

Небольшое психологическое замечание. Говорят: митр. Евлогий, когда ему было выгодно, мирился с синодом, а теперь показал свое настоящее властолюбие. Но неужели властолюбивый человек не впал бы немедленно в административный восторг, получив власть от патриарха всея Руси? Скромность митр. Евлогия, напротив, заставила его испугаться власти, а уважение и любовь к старейшему митр. Антонию настаивали не проявлять своих прав. Он бы и теперь их не проявил, но вдумайтесь в то, что произошло на собрании собора и вы поймете, что он буквально был вытолкнут оттуда, ибо темные силы, владевшие этим собранием, жаждали смуты, разумеется, не подозревая (как это часто бывает с ними), что тем самым исполняют Божию волю: начать испытание заграничных иерархов.

Когда смотришь на митр. Антония, чувствуешь его величие и властность, но уже в былом. Эти его прежние качества ушли в глубину и изредка поблескивают. В сущности, они сделались его камнем преткновения. Ему бы теперь хотелось всех любить, но мешает старое. Только по инерции он что-то еще возглавляет. Сердце его непрестанно требует покончить все земное и зовет к любви. Поэтому ему часто приходится испытывать двойственное положение. По направлению, взятому архиерейским синодом, он враг (или полувраг) Сергиевского Подворья, но в храме Подворья с амвона он признается, что плакал от радости (с амвона ведь не говорят неправды), что так прекрасно все здесь и так хорошо все поставлено. — Архиерейский собор вынес решение, что «Америк. Христ. Союз Мол.» учреждение масонское и антихристианское, и тотчас после этого решения синода (им возглавляемого) митр. Антонии пишет письмо в «Союз Амер. Христ. М.» с уверением своей неизменной дружбы к нему. Но разве в таких делах может быть двойственность? Или «Союз» есть нечто враждебное Христу, и тогда митр. Антонии, пишущий ему любовные письма, становится также враждебным Христу (ибо ведь здесь нет шуток), или Архиерейский синод поступает враждебно Христу (потому что именовать антихристианским то, что таковым не является, значит быть враждебным Христу). Чем может реагировать паства Западно-Европейских Православных Церквей на столь соблазнительные дела: только молитвой за митр. Антония, равно, как и за всех членов Архиерейского Собора, подвергаемых огненному испытанию.

Епископ Вениамин.*) Действия еп. Вениамина с особой яркостью говорят о наследственном пороке русского епископата: свое архиерейство он ставит вне любви к пастве. Он уехал от любящих и любимых им учеников и паствы, уехал к пастве, которая нуждалась в нем не более, как во всяком священнослужителе. Бросил начатое дело руководства будущих духовных лиц, дело священное в наше время отсутствия духовных школ в России. Что же заставило его уехать?

— Для меня церковь выше всего — вот что ответил он друзьям на этот вопрос. Под церковью в данном случае он разумел группу епископов за границей, враждебных митр. Евлогию, в митрополии и под непосредственным началом которого состоит Сергиевское Подворье и Богословский Институт при нем. Но можно ли назвать церковью Христовой па земле такую церковную власть (в настоящем случае Архиерейский заграничный синод), подчинение которой влечет за собой разрушение дела любви. Дело Христово на земле есть жизнь и любовь и, если что-нибудь грозит этому главному, необходимо поднимать глаза к Небу, к солнцу Правды, к Единой истинной Власти, а не искать начальства по сторонам. Христос все одобрит и благословит, что делается ради любви и все отвергнет, что делается только ради субординации.

Нельзя не удивляться в случае с еп. Вениамином тому, что в деле личной любви (вне своего архиерейства) он безупречен: почти все свое жалованье раздавал бедным, не имел даже теплого верхнего платья ради милостыни. Это еще глубже подтверждает, что тут порок наследственный, бессознательный, вместе с архиерейской мантией. Будем надеяться, что Господь скоро вместе с прозрением дарует награду праведнику, подлежавшему исправлению на общих основаниях, ибо у Бога нет лицеприятия.

____________________

*) Еп. Вениамин был инспектором Богословского Института в Париже (Сергиевское Подворье) и внезапно уехал среди учебного года. Получил затем небольшой приход в Сербии.

129

Одно чрезвычайно важное замечание для характеристики членов Архиерейского Синода за границей. По свидетельству apxиeп. Владимира и еп. Вениамина, ездивших летом по поручению Митр. Евлогия в Cepбию для переговоров о мирном улажении конфликта — их совещание с прочими епископами происходило не только без предварительного молебна, но даже без общей молитвы перед заседанием. «Было такое настроение — сказал еп. Вениамин, — что и думать было невозможно о предложении общей молитвы». Если простые миряне в наше время чувствуют необходимость постоянного горячего исповедания веры и молитв, то отсутствие молитвы при столь важном для церкви деле, безусловно говорит об отсутствии Христа среди этих иерархов.

Когда Господь отвернулся от государства или от иного какого-либо общества людей, и оно предано своей судьбе, то темные силы прежде всего ищут уязвимого места, чтобы проникнуть в это общество и начать смуту, ведущую к разрушению. Вся Россия была свидетельницей, что последняя смута при Императорском доме творилась покойным Григорием Распутиным, которого рекомендовал Государю, как «праведника». apxиеп. Феофан. После столь странной ошибки, виновнику ее следовало бы, хотя бы на время русского разрушения, обождать с активными выступлениями в каких бы то ни было русских делах (мало ли есть прекрасных и спокойных монастырей для отдыха и некоторой переоценки своих ценностей), однако по отчетам о заседаниях Apxиep. синода видно, что именно apxиеп. Феофан является там первым верховодом. Может ли это вести к делам любви?

В чем заключается холод и в чем любовь? Где Церковь и где только тень Церкви? Благодарность благодетелю не может никогда прекратиться в сердце, как не перестает любовь в истинном царстве Христа. Однако apxиеп. Серафим, бывший финляндский, забыл о благодарности: он не только не спешит выразить Митр. Евлогию свою признательность за то, что спасен из тюрьмы, за то, что награжден прекрасной епархией — нет, обратно, он спешит принять власть над Митр. Евлогием от его врагов, он предлагает ему даже уйти из Парижа, оставить любимую и любящую паству. Вот, где нет Церкви, есть только тень, злобы, всегда мстящей за любовь и холод людей, предпочитающих какую угодно власть, только не власть Христа, только не любовь.

Все это видя и чувствуя, как должны мы, миряне, реагировать на церковное нестроение, чтобы занять подобающее место в испытаниях верности Христу. Подобно нашему духовному вождю митр. Евлогию, мы должны молиться за его врагов, так же, как и он молится за них,— молиться, не даст ли им Господь покаяния к познанию истины.

Петр Иванов.

130

Страница сгенерирована за 0.12 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com