Зеньковский В., прот. Памяти проф. Г. И. Челпанова. Журнал "Путь" №50

Скончавшийся в Москве 14 февраля с. г. проф. Георгий Иванович Челпанов был хорошо известен русскому об­ществу, как выдающийся преподаватель философских дисциплин, как автор популярных книг («Мозг и душа», «Введение в философию и т. д.), наконец, как признанный глава русской психологической школы, создатель единственного в России Психологического инсти­тута при Московском университете. Но не только в широких кругах русского общества, но даже и в тесном кру­гу русских ученых и философов Г. И. Челпанова ценили преимущественно, как педагога, как руководителя образцовых философских семинаров — и мало знали философ­ское творчество Г. И. Отчасти в этом был виноват и сам Г. И., который так и не опубликовал многого из того, что сложилось у него в течение его продолжительной деятельно­сти. У покойного Г. И. была особая скромность в области философии — он любил вынашивать свои идеи и всегда относился отрицательно к тем, кто торопливо и поспешно опубликовывал свои философские взгляды, не дав им созреть. Так, по одному поводу в частной беседе Г. И. стал разви­вать мне некоторые метафизические идеи (в духе лейбницианства), но сам же скоро оборвал эту беседу... В Г. И. жил исследователь в области философии. Это особенно знали в нем участники его замечательных философских семинаров. Мы все, ученики Г. И., всегда поражались то­му, с каким вниманием, с какой добросовестностью изучал он произведения даже чуждых ему мыслителей (напр., Авенариуса). Пожалуй, философское творчество Г. И. было от­части придавлено типичным для его эпохи гносеологизмом, — недаром он так много и тщательно занимался вопро­сами гносеологии и опубликовал (кроме 2-го тома книги «Проблема восприятия пространства») столько превосходных этюдов, посвященных обозрению и анализу различных

53

течений в гносеологии. Его собственная гносеологическая позиция (телеологический критицизм в духе Виндельбанда и Зигварта) была лишь частично выражена Г. И. в его книге и этюдах. Я всегда ощущал у Г. И. превосходный данные для широкого и всеобъемлющего синтеза не только в гносеоло­гии, но и в метафизике, но бремя гносеологизма тяжело дави­ло на его творчество и сдерживало его. И вместе с тем у Г. И. всегда жил глубокий интерес к метафизике — он постоянно читал новые книги по метафизике. Через психо­логию, которой Г. И. отдал свои лучшие силы, он постоянно приближался к темам метафизики; пожалуй его более все­го привлекала идея «индуктивной метафизики», как ее строил Эд. Гартманн.

Г. И. Челпанов был, конечно, прежде всего философ, а потом уже психолог. Именно это ставило его головой выше тех исследователей в сфере психологии, которые шум­но и торопливо действовали тогда (вся школа А. П. Нечаева в Петербурге, проф. Россолимо в Москве, школа так наз. «объективной психологии» акад. Бехтерева). Г. И. боролся с научным легкомыслием и поверхностностью этих течений — с исключительной энергией. Он защищал здесь интере­сы не только более углубленного подхода к вопросам пси­хологии, но и интересы философы. Кстати сказать, будучи сам первоклассным психологом, Г. И. всегда и во всем был противником психологизма, который вообще есть «ди­тя дурной психологии». С «дурной» психологией Г. И. боролся во имя той Tienfenpsychologie, которая уже после войны стала торжествовать в науке, — но он боролся с «дурной» психологией, и как с проявлением философского невеже­ства. В этой борьбе, которой Г. И. отдавался со всем пылом, он одержал, безусловно, победу — и когда ему удалось, благодаря щедрому пожертвованию И. И. Щукина, создать Психологический институт, он был уже признанным главой русской психологической школы.

Будучи ученым строгим и крайне осторожным, Г. И. всегда был чужд позитивизму и даже так наз. полупозитивизму. Это особенно ясно сказывалось в трактовке им проблем этики. В частных беседах и отчасти в работах философского семинара изредка прорывалась у Г. И. твердая безоговорочная склонность к идеализму в сфере этики. Однако и здесь прививка гносеологизма давала себя чувство­вать очень сильно у Г. И., — его занимали в первую очередь вопросы о природе этического акта, о соотношении этических и познавательных суждений. В духовном складе Г. И. была вообще поразительная честность (что и определяло его большую осторожность и сдержанность при формулировании

54

тех или иных философских положений). Эта честность» эта духовная правдивость с самим собой, не мешая его широте, его педагогической заботливости и внимания, определяли его моральные взгляды на конкретные проблемы жизни. — Что сказать об отношении Г. И. к религиозной проблеме? В этих вопросах, насколько я могу судить, Г, И. был особен­но сдержан, я бы сказал целомудрен, но зная личное мое отношение к религиозным вопросам, он много раз выра­жал  мне чрезвычайное духовное удовлетворена моим поворотом к религии. Это не было только вежливостью. Со стороны Г. И., не было только его дружеским вниманием (которое, кстати сказать, Г. И. умел проявлять с исклю­чительной теплотой — думаю, ко всем своим ученикам). Но после смерти жены Г. И. мне пришлось выслушать от него несколько мыслей на тему о бессмертии души, дышавших такой глубокой убежденностью.

Философия есть «любовь к мудрости», она движется эросом — исканием вечного и безусловного. Этого эроса, этой крепкой и творческой любви к истине — жертвенной и на­стойчивой — была всегда исполнена душа Г. И.; в нем был настоящий философский пафос — и здесь надо искать разгад­ки того, почему Г, И. был таким замечательным педагогом в философии — т. е. в той области, в которой так мало места для всякого педагогизма. Конечно, Г. И. обладал исключительным педагогическим чутьем, уметем привле­кать молодежь и помогать каждому найти свой путь.

Но к педагогическому дарованию Г. И. присоединялась и другая сила, которая глубоко действовала на всех его учеников — его собственная неутолимая жажда истины. Работая с учениками и для них, Г. И. всегда искал ответов на поставленные вопросы — а для себя — и от этого исходили те излучения, который загорались ответным огнем в его учениках.

Последние годы жизни Г. И. были отравлены тем, что его отстранили от Психологического института — и главное тем, что один из его ближайших учеников (Корнилов) стал проводником вульгарнейшего из современных течений в психологии так называемого бихевиоризма. У меня имеется на руках несколько брошюр, выпущенных уже в 20-е годы Г. И. чем, где он борется с вульгаризацией в психологии, которая как бы хоронила все то, что с таким трудом завоевывалось Г. И-чем. Горько было сознавать и то, что лучшие ученики Г. И. были отстранены от работы, разорялись по провинции, что один из его бывших учени­ков, несомненно талантливый, но не удержавшийся на уровне серьезной философии (П. П. Блонский) стал, в первое время

55

советского режима, организатором педагогического дела и вдохновителем советской педагогики... Ныне он ушел в другой мир, такой же чистый и незапятнанный, каким был всегда.

Когда для России вновь вернется возможность свободного философского творчества, вновь восстанет философская куль­тура, имя Г. И. Челпанова, как неутомимого борца и деяте­ля философской культуры, будет всегда поминаться с любо­вью и благодарностью.

В. В. Зеньковский