Салтыков А. Об алхимических элементах религиозного предания. Журнал "Путь" №45

I .

«Алхимия проиграла в первой инстанции свой процесс» — писал сто лет тому назад (в 1832 году) ее историк, Христофор Шмидер. Так утвердился, в XIX веке, до­ныне еще господствующий взгляд на нее, как на доказанный обман и грубое суеверие отжившей и невежественной эпохи.

Однако тот же Шмидер делает мимоходом следующее замечание: найдись у алхимии, говорить он, какие-нибудь новые «правовые основания», никакая давность не воспрепятствует ей просить о пересмотре ее процесса»... Любопытно, что и другой завзятый отрицатель алхимического знания — Герман Копп — в течение всей своей жизни постоянно воз­вращался к нему: как будто он сам не был особенно уверен в своем отрицании.

Как бы то ни было, но в наши дни все более отпадают предпосылки голого отрицания алхимии, все сильнее обнару­живается возможность нахождения ею новых «правовых оснований». Так новейший ее исследователь — Герман Бекк — усматривает некоторый ее отголосок в Менде­леевской системе элементов и в еще большей степени — в учении о витаминах: в этом последнем пункте как раз и сходятся (по его мнению) противоположные и чуждые друг другу области химии и алхимии. Но и вообще современные представления об атомах и электронах все более теряют материальный характер. Материя превращается в них в систему сил, в энергию, за которою не так уже трудно предугадать факт сознания. А от признания — в начале начал — этого факта довольно близко уже к тем духов-

60

ным сущностям, к откровению которых стремились ал­химическое знание и искусство.

Предсказание-предчувствие Шмидера о пересмотре процесса алхимииныне как будто сбывается. И при том многоразличными путями. «Камень мудрости», бесспорно, еще не найден. Алхимическая проблема, бесспорно, еще не раз­решена. Но все-же она признана, как проблема. И даже от­носительно камня мудрости, «философского камня», обладав­шего силою превращения материи, Бекк находить возможным сказать: «из того, что этот камень еще не найден нами, вовсе не следует, что он не был найден — в дру­гую эпоху и при других жизненных условиях... Даже ты­сячи случаев обмана были бы бессильны опровергнуть один доказанный случай действительной трансмутации».

Впрочем, коренной вопрос не в этом, не только в этом... Только ли о материальной трансмутации, только ли о превращении других металлов в золото — идет дело в «тайнах алхимии», только ли об этих превращениях шла речь в алхимической традиции?Нет, дело шло в ее тайнах не только о таких магических превращениях и даже, в сущности, вовсе не о них. Сущность алхимии зак­лючалась именно в перенесении тайны внешне-материального внекую высшую сферу, в которую эта тайна является как бы вплетенною и затканною. В этом и заключается главнейшее отличие алхимии от химии. В то время как химия ограничивается областью внешне-материального, алхимия захватывала и область духовно-сверхчувственного. Алхимия находить в этоммире духовного и небесного все про­образы земного, чувственного, материального мира. Она видит в частицах земного вещества символы и соответствия, отражения и излучения небесно-духовных сил. Истинная алхимия начинается в самом человеке и лишь кончается в мире материального. И в то время как химия (замечает Бекк) имеет, в сущности, дело лишь с трупами веществ, — алхимия есть химия изначально-живого. Ее взор обращен к первоначальными процессам происхождения миров.

В этом смысле, алхимическая проблема сливается с проблемою космогоническою... Вместе с тем алхимиче­ское предание воспринимало алхимически и «райские» образы книги Бытия. Оно искало в ней разгадку «световой тайны» всякой земной вещественности, происхождения в свете все­го сущего. С этой концепцией и связана «золотая тайна» алхимиков, к которой мы еще вернемся. Но алхимическая традиция рассматривает в связи с тем же основным космогоническим процессом и, грехопадение и земной по­том. Его катастрофа означает, с алхимической точкизре­-

61

ния, некое обновление и омоложение всего земного, всей земной вещественности... Что касается самого алхимического процес­са, то он распадается на семь ступеней. Однако я не могу касаться их в этом кратком очерке.

Можно вообще сказать, что алхимия несет в себе тайну превращения-преосуществления материально-земного. Духов­ная сила, раскрывающаяся и осуществляющаяся в чело­веке, охватывает, сначала незаметно, а потом все сильнее, — и вещественный мир земли... В несколько ином плане, но тем же алхимическим путем подходит Бекк и к тай­не Воскресения. Впрочем, и средневековые алхимики всег­да указывали на тесную своих тайн с тайнами христиан­ской традиции (Так и «философский камень» Ангела Силезия сливается и отожествляется с краеугольным камнем новозаветных текстов).

Раскрытию связи алхимических построений с памятни­ками не только Нового, но и Ветхого Завета, не только с целым рядом древних мифов, но и с тем живым преданием мира, которое и в наши дни еще искрится во множестве рассеянных повсюду символических отражений, в част­ности, и в народных сказках, — и посвящена новая книга Бекка (Vom Geheimnis der Stoffenwelt, Rudolf Geering Ver­lag, Basel). Но прежде чем перейти к начертанной в этой книге генеалогии алхимических знаний, — или, что тоже, к алхимическому содержанию религиозного предания мира, — необходимо ознакомиться с некоторыми основными ка­тегориями алхимических мировоззрения и мышления.

Предметом алхимии является, в сущности, познание некоей «девственной тайны» мира, также и миравещественного. Стремление к ее раскрытию обнаружилось уже в древнем Египте, от имени которого (Chemi) и произошло сов­ременное название химии. И эту-то тайну материального мира средневековая алхимия, можно думать, лишь бледно от­ражавшая древнюю алхимическую традицию, называла «дев­ственною землею», также святою землею, или, применительно к евангельскому тексту, «сокровищем в поле». Для средневековых алхимиков эта тайна и былаprima materia, начальной вещественностью, исходным пунктом всего ал­химического процесса, т. е. того процесса, конечная цель которого заключалась для них в возвышении и облагоро­жении всей вообще вещественности.

Но вместе с тем предметом их поисков была и тай­на, целящая и животворящая и самого человека. Это и есть философский камень, термин отчасти совпадающий с «дев­ственное землею», но отчасти и противополагаемый этому тер­мину, а именно в смысле противоположения конечного пунк-

62

­та алхимического процесса — его начальному пункту. И имен­но в смысле конечного пункта этого процесса — «фило­софский камень» называется также тинктурою. Эта концеп­ция связана с алхимическим учением о четырех эфира: тепловом, световом, звуковом и жизненном. Высший из них — последний. И он то и является, в известном смысле, однозначащим тинктуре. Но он проявляется и в «твердой» форме земной вещественности. Поэтому то тай­ны этого высшего эфира суть вместе с тем и тайны земных элементов. В этих тайнах и заключена, в сущности тай­на материи вообще... и это возвращает нас к библейскому древу жизни (потерянному человеком в грехопадении).

Но на пути к этому библейскому расшифрованию алхимии (или к алхимическому расшифрованию Библии)следует остановиться, хотя на мгновение, на «золотом секре­те» алхимиков.

Всякому, кто пристально вглядывался в памятники Ветхого и Нового Завета, всякому кто вслушивался в них, не подчиняясь поверхностной и произвольной их «стилизации» (произведенной главным образом в XIX веке), из­вестно, сколь значительное место в них занимают символ, имя и вообще категория золота (а также и драгоценных камней). Мы ныне склонны видеть в этих столь частых упоминаниях золота в библейских текстах — лишь «об­разы». Образами они, несомненно, и являются. Однако — не в нашем обиходном смысле «художественного образа», придающего яркость изображению. Так и новозаветные об­разы суть образы терминологические. И это относится прежде всего именно к образу золота. Это образ совершенно опре­деленный, в том смысле, что он возносить читателя в совершенно определенный план особых представлений и чувствований, в область вполне определенного, а именно алхимического, мировоззрения... Но что такое, спрашивает­ся, «золото» Библии? Оно не есть обыкновенное земное золо­то. Оно есть прежде всего чудо золота, некая первоначальная световая тайна, покоящаяся в области, заключенной между «эфирным», «солнечным», и физическим, земным, золо­том. Но вместе с темь оно то и есть подлинное золото при­роды... Всеми этими чертами и отмечено «золото» алхимиков...

Бекк показывает, что вся Библия — от первых ее космогонических глав вплоть до ее завершения в Апока­липсисе — не без основания казалась алхимикам проник­нутою их тайнами. Так и золототворящую тинктуру жизни они называли Сыном (Ангел Силезий). И сквозь конечные продукты внешне выявляющейся Земли, Земли с их точки зрения уже мертвой (materia ultima), прозревали они одухо­-

63

творенную материю (prima materia) «девственной земли». Они сводили все многоразличие материи к трем основным элементам: соли, меркурию и сере, под которыми отнюдь не следует, однако, разуметь — только означаемые нами этими именами вещества. Так «меркурий» алхимиков вовсе не есть только ртуть (хотя может означать и ее)... Алхими­ческая триада элементов была построена в более широком плане и связывалась с одной стороны с триадами религиозного предания и вообще культовою жизнью, а с другой сторо­ны с тройственным планом телесного построения и всего вообще существования самого человека. Особенно творческое значение получил в этой системе элемент соли. И опять-таки — не без связи с многочисленными новозаветными текстами.

3 .

Но алхимию невозможно вырвать из теснейшего кон­текста и с древним мифом. Так Бекк раскрывает глу­бокую алхимическую основу сказаний о походе аргонавтов за золотым руном. Еще теснее связана алхимия с одним из центральнейших мифов древности, а именно с Урановским.

В этоммифе высоты звездных тайн соприкасаются с глубинами тайн земных.Онисливаются в нем в кос­мическую мистерию, которая является вместе с тем и вещею мистерией человека. Эзотерический стержень Урановской ми­стерии, включен в египетские таинства Изиды, но, как показывает Бекк, те же эзотерические элементы впитало в себя и космическое откровение христианства.

Известны грубо-натуралистические черты, которыми Урановский миф отметился в народной памяти древнего мира. Зевс, отец и владыка богов и людей, — сын Сатурна-Кроноса; но и Кронос заступает, в космогоническом смыс­ле, место своего отца — Урана (неба) — а именно низвергая и при этом оскопляя его. Творческая его сила падает, низ­вергаясь, в море миров. И так возникает, из пены рож­денная, Афродита-Урания... Первоначальный Уран не есть ни планета Уран, ни урановая руда. Также и прото-Сатурн не однозначущ ни с планетою этого имени, ни со свинцом. Однако алхимия издревле устанавливала особое отношение свинца к Сатурну (как напр., и золота к солнцу, а сереб­ра — к луне). Бекк утверждает, что эти сближения по­лучили в наши дни экспериментально-научную основу. Так, полагает он, и радий, получаемый из урановой руды, как бы подтверждаете взгляд древности на Урановскую сферу,

64

как на сферу высших эманаций... Во всяком случае, все эти, идущие из древности, созвучия в именахотдельных высших сфер, планет и земных веществ, конечно, не случайны.

Лишь впоследствии Кронос-Сатурн становится однозначущим — с временем (Κρόνος-Χρόνος). Первоначально же он — в вечности, у Отца. Он — в звездных мирах Урана, в под-сатурновской сфере, в области, в которой совершилось начальное жертвоприношение свершения миров. Но при ниспадении своем во время, он был приурочен к планете своего имени, а вместе с тем получил особое отношение к земному, к Земле... Характерною чертою италийских культов Сатурна было то, чтовсе их ритуальные действия обусловливались связью с землею. Ритуал требовал, чтобы служители культа и сами верующие сидели на земле или, по крайнеймере, касались ее рукою. Земная тяжесть, земная тяга и связанность, — и были сущностью сатурнийских культов, и ту же сущность вообще выражала сатурновская сфера, сатурновская категория древнего мира. Сатурн, с космической точки зрения, и есть «земля»: он вы­ражение земного — в космическом... Но земное в космическом отображается не в одном Сатурне. Наш автор чувствует присутствие этих земных излучений и в других планетах. Планеты вообще не «звездны», не вполне «звез­дны», на его взгляд, — даже по внешнему своему виду, по особенностям их сияния. «Бледный Сатурн, огненный Марс, солнечный Юпитер»... и если есть планета, которая действительно выявляет «звездное в землеподобном», то это — благодатная звезда утра и вечера: Афродита небесная (Урания).

Истинное познание алхимии — и, в частности, Урановского мифа — невозможно без религиозного вчувствования в них. Великая любовь Отца (Урана) не оставила челове­ка без утешения и тогда, — когда он, ввергшись в земное, начал долгое и мучительное странствие по ступеням време­ни. Отец дал человеку искру любви, озаряющую это темное странствие. Эту искру и несет Урания. Так в Урановский миф заткана предвечная тайна божественной любви.

Бекк сближает имя Урана с древне-индийским Варуна и с зодиакальным знаком Водолея, т. е. с двумя урнами последнего. Но вместе с тем, автор проследил целый ряд отражений и соответствий Урановского мифа в памятниках христианства. Так он указывает и на во­дяные сосуды Каны Галилейской; при этом он сближает урну воды с урною смерти: мистерию Каны с мистерией положения в гроб (что, впрочем, уже было ранее сделано

65

Достоевским). Так с алхимическою тайною воды (меркурий) соединяется тайна пепла-серы... Но где же третий элемент: соль? Этот элемент — светлая, световая соль мира — в самом Уране. Он — небесная соль. Противоположение этой живой небесной соли мертвой соли земли — и со­ставляет содержание значительной части алхимического падения... С небесною Урановскою солью связывается и кри­сталлическая форма «Нового Иерусалима». При этом автор подчеркивает, что все эти сближения намечены в самом евангелии от Иоанна, а именно в том его месте (II, 19-21), где мистерия Каны связывается с, казалось бы, весьма от ней отдаленным новым воздвижением разрушенного хра­ма, воздвижением, как здесь же пояснено, храма тела... Таковой является, в свете знака Урана-Водолея, под которым стоить (по Бекку) данное место, связь мистерии воздвижения храма с мистерией «Нового Иерусалима», как преоб­раженной земли, и вместе с тем с мистерией Каны.

Уже из сделанных замечаний должно быть ясно, на­сколько тесно связано алхимическое познание с познанием астральным. Звездные тайны и тайны материи взаимно дополняют и освещают друг друга. Алхимия постоянно сближается с астрально-зодиакальным миром и постоянно находит в нем соответствия... Что касается специфических тайн алхимии, то к ним относится и мистерия вина. Вино — одна из ее существеннейших субстанций, нашедшаяце­лый ряд отражений и в новозаветных текстах.

4 .

В предыдущем я лишь слегка приподнял завесу под отражениями, в этих текстах, древних мистических знаний и, в частности, Урановского мифа, которым, как показывает Векк, проросла вся толща алхимической мудро­сти. Замечу еще мимоходом, что как раз в веровании-сказании о небесной Афродите, раскрываемом этим мифом, заключен подход к правильному пониманию эле­мента, названного алхимиками меркурием. Векк показывает, что Урания не без основания сближается с Гермесом-Меркурием.

Шаг за шагом автор вскрывает алхимическую сущ­ность и подоплеку не только библейского предания, но и многих иных памятников, вплоть до сказаний о Нибелунгах и «золоте Рейна». Немало алхимических черт и «предчув­ствий» находит он и у Гете и у Новалиса... Если хорошень-

66

ко поискать, алхимические мотивы можно бы найти и у Достоевского (на что уже был сделан выше намек)...

Что касается отношения алхимической мудрости к хри­стианскому преданию, то едва ли можно сомневаться в том, что связь между ними существует. Бекковская расшифров­ка евангельского изображения не может не навести на самые серьезные размышления. Чудо претворения в Кане, воскрешение Лазаря и тайна Голгофы — вот главнейшие этапы рисуемой Бекком алхимической мистерии. Но она до-дополняется и животворится и целом рядом иных евангельских черт. Земной рай Ветхого Завета и Новый Иерусалим Апокалипсиса внутренне замыкают друг друга в этом сверкающем круге.

5.

Есть, конечно, во всем этом ходе мыслей и некий соблазн. Соблазн — принять евангельские изображения — и прежде всего Апокалипсис — занекий тайносписный документ, в котором излагается, под видом темных космических, или, наоборот, ярко-персонифицированных, образов, — некий алхимический процесс. Но Бекк именно и предостерегаешь от этого соблазна. Апокалипсис, да, в сущности, и вся вообще Библия, — изображаюсь дей­ствительную грядущую судьбу мира и человека. Но акты алхимической драмы именно выявляются отображением ве­ликого драматического действия, изображенного в Библии. В ней раскрывается, бесспорно, чрезвычайное множе­ство весьма разнообразные смыслов. Но в числе этих многих ключей и подходов к «книге о семи печатях» — есть и подход алхимический.

Как уже было выше отмечено, этот подход тесно связан с другим, его дополняющим. И лишь в свете это­го другого подхода (космическо-астрального) раскрывается полная мера и действительный смысл алхимического познания Библии. О «космическом ритме» евангелий писано уже много, в частности, тем же Бекком. Можно вообще сказать, что алхимия и звездная космология являются двумя сторо­нами, двумя параллельными течениями одного и того же умо­настроения и умонаправления. Так и в Библии звездные тайны встречаются и взаимно пересекаются с тайнами материи. Тема эфирного, звездного, воздействия на земную материю была основной темой алхимии. Ее предмет — древняя тайна египетской Изиды, тайна звездная и вместе с тем тайна вещества, тайна материи, та самая тайна, которая рас­крывается — и вместе с тем скрывается — в эллинском

67

Урановском мифе и всех многочисленных его ответвлениях. Каждое алхимическое построение имеет соответствие и в звездном мире и является его отображением (и наоборот).

Общее заключение этих беглых заметок таково: ес­ли далеко еще до полного признания «алхимического про­цесса», то пересмотр процесса алхимии, проигранного ею в XIX веке, находится ныне в полном ходу... По само­му существу дела, алхимическому знанию трудно стать знанием научно-книжным: ведь и сам метод его, религиозно-интуитивный и отправляющийся от внутреннего «я», суще­ственно отличается от того, что мы называем научными ме­тодами. Отсюда — эзотеризм алхимии. И отсюда же та лег­кость, с которою ее побеждает «научное» знание.

Однако эта победа есть победа лишь в глазах того, кто стоит на почве этого «научного» знания, кстати сказать, в наши дни весьма колеблющейся. Для стоящего же вне данной области, вне научной метафизики и догматики, вне внушаемых ими методов мышления и идиосинкразий, — по­беда научной критики ни мало не убедительна... и даже в чисто прикладной, техническо-ремесленной области алхимии, отнюдь не исчерпывающей ее существа и даже отдаленно лишь связанной с ним, т. е. в «делании золота», отнюдь нель­зя доказать, оставаясь на почве строгой логики, что делать золота нельзя и что люди никогда не умели делать его.

Александр Салтыков.

68