Курдюмов М. О богоборчестве и геенне. Журнал "Путь" №44

О БОГОБОРЧЕСТВЕ И ГЕЕННЕ

В ряде проблем, выдвинутых Н.А. Бердяевым в его книге «О назначении человека», поставлена, между прочим, проблема ада и вечных мук.

H.А. Бердяев не говорит категорически о том, что ада не будет и вечные муки невозможны, но он утверждает необходимость для христиан стремиться к тому, чтобы ад в вечности был побежден.

Очень предубежденному и поверхностному читателю такая мысль может показаться, пожалуй «еретической»: восставать против слов Евангелия не есть ли богоборчество?

Думается, в высказанном Н.А. Бердяевым ереси никакой нет, но некое богоборчество несомненно есть; только богоборчество положительное, а не отрицательное.

Есть богоборчество атеистическое, злое, опирающееся на диавола, богоборчество отрицающее бытие Божие, Промысел Божий, а следовательно и Любовь в мире, ибо Бог есть Любовь.

Но мы знаем богоборчество Моисея, умоляющего за свой народ, богоборчество Авраама, просящего о помиловании Содома ради немногих праведников, богоборчество Иова. Ветхозаветный патриарх Иаков в самой Библии наименован богоборцем.

Это богоборчество основано на любви и на богосыновстве. Вот что говорит Авраам, стоя «пред лицом Господним»:

«Неужели ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым: не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?»

50

Замечательны слова Авраама: «Вот я решился говорить Владыке, я прах и пепел».

Еще дерзостнее Иов, решающийся не только говорить Богу, но спорить с Ним:

«... Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня: очи Твои на меня и нет меня. Редеет облако и уходит, так нисшедший в преисподнюю не выйдет. Не возвратится более в дом свой, и место его уже не будет более знать его. Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. Разве я море или морское чудище, что Ты поставил надо мною стражу? Когда подумаю: «утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое». Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня! И душа моя желает прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих. Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое. Посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою? Если я согрешил, что я сделаю Тебе, страж человеков? Зачем Ты поставил меня противником Себе, так, что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего, ибо вот я лягу в прахе: завтра поищешь меня и нет меня».

«Пусть взвесят меня на весах правды» — взывает Иов. Взывать и просить можно только в уверенности, что взывающий будет услышан и что Тот, Кто его услышит, имеет власть исполнить просимое.

«Просите и дастся вам, ищите и обрящете, стучите и отверзется».

Богоборчество уже в ветхом завете таит в себе непоколебимую веру в вечную действенность Божией любви и силы. Потому Моисей осмеливается отвечать Богу; Авраам и Иов, сознавая себя «прахом и пеплом» перед Ним, почти что требуют от Него исполнения своей мольбы.

Если вдуматься, то почти каждая молитва несет в себе богоборческое начало, начало дерзновения и дерзания:

«Или хощу, или не хощу спаси мя» — молится Иоанн Дамаскин, полный веры в безграничность Божией любви и прибавляет удивительные слова: «аще праведного спасешь ничто же дивно»... «но на мне грешном, удиви милость Твою».

Пусть грешнику уготован ад, но вера в искупитель-

51

ную силу страданий Христовых спорит с предопределением: на грешном «удиви милость Твою».

Пассивное приятие судьбы отнюдь не всегда является проявлением высшего смирения, высшей благочестивой покорности. Если Бог не услышал молитвы, то тогда только, и уже без ропота, должно нести самый тяжкий крест, а до тех пор, в меру всей данной ему духовной свободы и духовной силы, человек может и должен просить и настаивать.

Христианская вера в Промысл не есть вера в жестокое и неподвижное предопределение о человеке, а вера в живую связь человека с Богом, в отклик Божий на молитву человека.

Промысл не есть рок, в который верили древние. Христианин не может быть христианином, если он убежден, что с момента его рождения на невидимой каменной странице высечена и каменными буквами запечатлена его судьба. Неподвижно, неизгладимо, бесповоротно.

На что тогда нужен подвиг самоусовершенствования, труда духовного возрастания?

Если даже река может пролагать себе новое русло, изменяя свое течение, то неужели свободная творческая воля человека не имеет силы прорывать себе русло и в этой жизни и в будущей?

Но свободная воля истинно свободна только в Боге: «Без Меня не можете творити ничесо же».

Эти слова Христовы — не ограничение, а утверждение свободы и творческой силы христианина. Ибо в другом месте сказано, что силой веры можно сдвинуть гору. Условие для этого только одно «не усомниться в сердце своем». Сдвинет гору Бог, а не человек, а человек лишь скажет с верой, т.е. всю силу своей воли вложит в молитву к Богу о том, чтобы гора сдвинулась.

Совершенная вера есть и наибольшая сила творчества, изменяющая даже законы естества. «Тень проходящего Петра», падая на больных, давала им исцеление точно так же, как и опоясания Апостола Павла. Ехидна, обвившаяся вокруг руки Апостола, не повредила ему.

Законы естества, Богом установленные, Богом и изменяются. Человеку, по вере, дано право во Христе и через Христа, действовать вопреки законам естества, иначе говоря, творить по благодати. Право молитвы есть благой дар человеку, дар дерзания против естества, против естественного и греховного течения жизни. Молитва имеет силу рассекать каменное начертание естественной человеческой судьбы.

52

Не только о себе, но и о других может и должен молиться человек, просить о помощи, прощении и спасении.

Кто-то умирает. Предопределение. Но я могу хотеть через Христа возвратить ему жизнь. Праведный и святой часто и возвращает ему жизнь, почти уже угасшую. Возвращает молитвой: «он, больной, безнадежен, но Ты его исцели. Ты назначил ему теперь умереть, но я прошу Тебя оставить его жить». Это тоже богоборчество. Умоляет Всемогущего «прах и пепел» по праву любви и богосыновства. Через Христа можно и должно искать спасения преступнику, обращения безбожнику.

Сказано «молитесь за врагов ваших». Не значит ли: побеждайте их зло вашей любовью; идите через Христа на борьбу с грехом ваших врагов, очищайте их вашей молитвой.

В молитве за упокой души умершего, согрешавшего при жизни, не то ли же самое дерзание во Христе против закона, карающего грех?

«Умолить» за грешника, «вымолить» его из вечного мрака - не значит ли изменить определенное о нем?

Действие Промысла не отметает взаимодействия верующего человека. Без воли Божией, правда, ни один волос не спадет с головы, но, тем не менее, малая человеческая воля умолять Божественную Волю может, подобно Аврааму:

«Вот я решился говорить Владыке, я, прах и пепел».

Это не значит, что Авраам жалостливее Бога, но значит, что Бог дает огромную творческую силу человеческой любви и этой любви от нас хочет.

Хочет дерзания: «исцели, прости, спаси». «Исцели, прости, спаси» не только меня или близких мне, но и врагов моих, вот этих «ненавидящих» и «проклинающих».

Молиться за врагов и творческой силой любви преображать их зло в добро через Христа — есть величайшее сопротивление «князю мира сего», ослабление диавольской силы над человеком и над миром.

«Избави нас от лукаваго», избави всех, даже врагов и согрешающих... — не приближает ли это к прошению:

— Господи, да не будет ада и вечных мук!

Не Бог человеку уготовляет ад, а сам человек создает для самого себя ад, несет его в себе, в своем духовном омертвении. «Смертию да умрет», говорится в Новом Завете о грешнике. Тайна «муки вечной» в вечной ли смерти или в вечном умирании не оживотворенных Духом Жизни и Истины духовно угасших человеческих душ?

Мы не знаем.

53

Но мы знаем, что грех не от Бога, а следовательно и ад не от Бога. Ад есть следствие греха.

Мы призваны побеждать грех в себе благодатью молитвы и таинств и нам же повелено молиться за согрешающих, за врагов и прощать им их вины перед нами. Следовательно, не только в себе самих, но и в других людях мы должны, по мере наших сил, искоренять грех, иначе говоря, подкапывать самое основание ада.

Ад есть гора, утвержденная грехом человеческим.

Можно ли подумать о том, чтобы сдвинуть ее с места?

Не дерзость ли это? Не ересь ли?

Может ли любовь быть ересью? Но любовь бывает дерзкой, вернее дерзающей, как и вера. Только бы не усомниться в сердце своем».

Когда к Христу несли расслабленного, то в дом войти было нельзя и несшие разобрали крышу дома и сверху спустили больного на носилках к ногам Христа.

Ни о чем они не думали эти люди, кроме желания исцелить больного. Не поколебались поднять его на крышу и эту чужую крышу разобрать, ибо иначе нельзя было приблизиться к Иисусу. Они преодолели все препятствия и, преодолевая их, не спрашивали самих себя: можно так поступить или нельзя? И в Евангелии сказано о несших расслабленного: «Иисус, видя веру их»... Верил или нет сам расслабленный, мог ли он вообще что-нибудь сознавать — мы не знаем. Он исцелен по вере других. Несомненно, у этих «других» велика была не только вера в Иисуса, но и велика была любовь к больному; любовь толкнувшая их к действию.

Чудеса евангельские совершаются взаимодействием силы Христовой и человеческой веры. Без творческого акта веры нет чуда, и недаром сказано о галилеянах, что Иисус не мог там сотворить никаких чудес «по неверию их». Конечно, сила Христова не была ограничена сама в себе, но так как благодать прощения и исцеления принимается активно, а не пассивно, принимается добровольно, то ее и не получают те, которые не имеют доброй воли к принятию благодати.

Чем больше препятствий к чуду, тем больше требуется дерзания любви и веры и тем больше воздаяние.

Хананеянка на свои мольбы вначале не только не услышала отклика, но даже получила в ответ как бы укоризненный отказ. И однако это ее не остановило: она попросила себе крупицу от трапезы избранных, уверенная в безграничности милосердия Божия... «О, жжено, велия вера твоя!» — Каким великим поощрением к величайшим дерзаниям верующего духа звучат эти Христовы слова...

54

— Господи, да не будет ада и вечных мук!» — если это не поправка мудрствующего человеческого разума к произволению Божественного Промысла, а молитвенное дерзание хананеянки, то в этом нет ни ереси, ни греха.

Молитесь за врагов. А дальше: молитесь за всех грешников. Значит, можно молиться, чтобы не было вечных мук. Можно хотеть любовью победить ад.

Христос не указал ли путь: «во аде же с душою яко Бог...»? Мы не знаем геенны вечной, но знаем геенну земную, попаляющую нас уже в этом мире. Свободу нашу употребляя во зло, мы зло увеличиваем. Если в чуде прощения и исцеления совершается взаимодействие благодати Божией и веры и любви человеческой, то нарастание геенны творится взаимодействием греха: На грех врага, отвечая грехом ненависти к нему, мы сами уже подпадаем под власть «князя мира сего» и эту власть увеличиваем.

Любовно сходя в ад жизни, не должны ли мы именем Христовым пытаться гасить в нем гееннское пламя?

— Господи, да не будет ада!

Один не мог спастись и упал на самое дно бездны. Все соборно должны его поднять.

При обыкновенных катастрофах, землетрясениях и обвалах, людей выкапывают из-под земли, из-под обломков. Достают засыпанных в шахтах, выносят даже потерявших признаки жизни, чтобы хотя бы попытаться их как-нибудь оживить. И спасающие рискуют жизнью.

При катастрофе греха, при духовном обвале, когда сотни тысяч, миллионы падают в бездну и лежат омертвелыми, даже духовно смердящими трупами, можно ли, должно ли брезгливо отходить в сторону? Или следует не бояться никакого трупного смрада, никакой опасности соблазнов, даже рисковать своими душами в дерзостной молитве: «Спаси и прости... оживи духовно гниющих, безбожных, разложившихся во зле, ибо Ты все можешь!»

Апостол Павел за свой народ, за его духовное спасение готов был на самую страшную жертву — «быть отлученным от Христа». Готов был сойти в ад, лишь бы приобщился ко Христу Израиль. Это предел дерзостной любви, показывающий почти беспредельность данной человеку свободной творческой воли. Богоборчество, основанное на богосыновстве.

И естественно, что любовь может умолять:

— Господи, да не будет ада!

Богочеловек распялся, взяв грехи мира. Нам по богосыновству сказано: «носите тяготы друг друга». Не тяготы, конечно, только житейские — заботы и горести жизни — но и

55

тяготы духовные, грехи друг друга. Самые тяжкие бремена нужно поднимать, ибо только этими ослабляется пламень земной геенны.

Если я накопляю зло в себе, лично как будто только меня разрушающее, то я, незаметно для себя, этим злом отравляю и других. А, если побеждаю зло в себе, то очищаю вокруг себя духовную атмосферу и этим в какой-то степени парализую и чужое зло.

Любовь не может сделать человека глухим и безразличным к спасению ближнего, кто бы он ни был.

Если я молюсь за врагов, то значит я молюсь и об их спасении и обращении, чтобы они были избавлены от геенны. А если молюсь о спасении всех людей, живших и живущих в мире, то тем самым молюсь об уничтожении вечных мук.

Прежде в России на дверях храмов часто бывала помещаема картина ада. Для устрашения.

Но если она устрашала только каждого за себя и вызывала мысль: «Мне бы только туда не попасть» — то едва ли такого рода личный страх мог быть назван христианским. С этим — «мне бы только туда не попасть» — нередко связывалось: «так им и надо, грешникам, по заслугам!»

Определяя «заслуженность» другими вечных мук, не берем ли мы на себя ни в какой мере нам не данного права судить и осуждать? «Не судите, да не судимы будете» — смысл этих слов Христовых мы часто стараемся истолковать по-своему. Мы признаем, что нехорошо осуждать ближнего за его поступки по отношению нас или других людей, но мы считаем нередко себя обязанными предвосхищать Божий суд над теми грехами и преступлениями, которые совершаются в широком историческом масштабе. Свой суд мы оправдываем нашим справедливым негодованием и не только требуем от Бога возмездия, но и сами готовы бываем еще здесь, на земле, покарать согрешивших и нечестивых; в отчаяние приходим, если это нам не удается.

Наше «негодование» не только не дает нам силы сказать:

— Господи, прости всех и да не будет ада для грешников! — но толкает нас замкнуть уста всякому, кто осмелится произнести эти слова.

Наша неутоленная ненависть ищет геенны, раздувает ее пламя. Эта ненависть, взаимодействуя с грехом самих страшных богоненавистнических преступлений, увеличивает сумму зла в мире, утверждает царство зла и диавола...

_____________

56

Может быть, никогда с такой силой и остротой не ощущали христиане того, что «мир во зле лежит», как ощущают это теперь.

Но не потому ли они ощущают это зло, что «мир», человеческими руками устроенный, стал с очевидностью для всех непрочен и шаток в своем стоянии? Точно над гигантским мостом размыты водой колоссальные «быки» и мост качается... А вдруг рухнет? Тревожная мысль об этом глубже заползает в душу, потому что какая-то часть мира уже обрушилась с подпорок.

Эта часть мира — Россия.

От прежнего крепкого не осталось в ней и камня на камне. Зло распустилось и цветет в России яркими кроваво-багровыми цветами.

Но какое же зло?

Если мы зададим этот вопрос буржуазно настроенному западному человеку, то он перечислит все материальные разрушения и бедствия, которым шестнадцатый год подвержена огромная страна. Русский эмигрант-патриот повторит то же самое, пополнив сообщением о том, как тяжко томятся на чужбине русские изгнанники и, по всей вероятности, прибавит: «в России безбожная власть преследует верующих, задушила Церковь, разрушает храмы. Вообще в России все ужасно!»

Социально-экономическая катастрофа, назревающая на Западе, да и во всем культурном мире, и русская революция с ее террором богоненавистничества воспринимаются, как сумма ужасов без различия в ней слагаемых, т.е. без качественного их различения.

Священник, сосланный на Соловки за «пропаганду религии среди несовершеннолетних» и предприниматель, разорившийся до нищеты из-за кризиса при таком отношении к событиям ставятся в одной категории «потерпевших». Тот и другой — жертвы «ужасного времени».

Время кажется ужасным и зло усилившимся, потому что люди выведены из состояния покоя.

Покой утерян. Утеряна невозмутимость. Там, где гром еще не грянул, уже ползет тревога: что будет со мною и со всеми нами завтра? Что будет со всей нашей налаженной и привычной жизнью? Как все ужасно!»

История «переводит стрелку» на другой путь. Без потрясений перейти на него невозможно и вот это и страшит, и в этом видится зло, т.е. вред, беда, опасность для меня, для многих. Разрушение, нищета, голод, террор и кровь, смерть миллионов в России ужасны... Но не являются ли они

57

лишь следствием зла, как и тревожное ожидание катастрофы во всем остальном мире?

Культурный мир давно начал «обходиться без Бога». Девятнадцатый век со всем блеском его достижений усовершил обезбоженность человеческого творчества, человеческих устремлений научных, социальных, эстетических и этических. На его фундаменте из барственно мягкого quasi культурного гуманизма выросло разрушительное, сектантски нетерпимое, пролетарское, скорее даже скифское человекобожество современной нам России.

Русская революция лишь «углубила» идеи прошлого, сделала из них конечные выводы, отвлеченное решила претворить в практически действенное и, не колеблясь, стала со всего размаху вбивать в трепещущую живую плоть целого народа, его культуры и установившегося быта острые клинья этих «конечных выводов»... Неизбежно хлынула кровь и все зашаталось до основания; посыпались обломки...

При виде современной России у русских, наблюдающих ее со стороны, может быть и у некоторого (теперь уже несомненно меньшего числа) внутри России вспыхнула только одна мысль: «Надо физической силой остановить процесс разрушения...

При виде волнуемого «кризисом» потерявшего спокойствие и уверенность в себе Запада, у западного человека тоже одна мысль: удержать от катастрофы, подставить подпорки; может быть, чуть-чуть обновить старый осевший фундамент...

И тут и там уверенность непоколебимая: если удастся, то зло будет побеждено. То есть, если бы возможно было вернуться к состоянию прежнего покоя. Возвращение к покою — победа над злом.

Не будет материальных бедствий и разрушений, не будет физических страданий, не будет и зла.

Сущность контрреволюции к этому и сводится.

И контрреволюции религиозной, которую большинство эмиграции противопоставляет коммунистическому безбожию, ибо безбожие воспринимается то же главным образом по линии материальных разрушений; учитываются его количественные, а не качественные победы. В Москве из 600 храмов осталось меньше 100... Колокола не звонят... Совмещать открытое исповедание Христа и работу в целом ряде отраслей советской жизни нельзя. Отсюда вывод: если христианская вера еще не задушена окончательно, то близка к задушению; Церковь во всяком случае «задушена», ибо какая же Церковь может существовать, когда такое количество храмов уничтожено или закрыто?

58

Победа религиозной контрреволюции над злом безбожного коммунизма мыслится как возвращение к покою, к безопасности религиозных церемоний и богослужений, к восстановлению храмов, к беспечальному житию духовенства и верующих, ограждаемых крепким государственным законом.

И во всей этой оценке происходящих в мире вообще и в частности в России событий одно бросается в глаза: выпали из памяти христиан, забыты слова Христа:

«Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить».

Видим изъязвленное тело и вот это больше всего и устрашает. Видимое, конкретное убивается… Что же может быть убедительнее?

Нет храма — значит нет веры. Убито тело Церкви — каменный собор, золотые его купола — упали; колокола не звонят — значит никто и ничто не напоминает больше о молитве; на месте старого благочестивого быта, кондовых его устоев — страшная зияющая прореха. Пораженное тело заслоняет творческую жизнь живой души.

Ужас. Паника. Безысходность.

А под ними и над ними — ненависть.

Ненависть к тем, кто разрушил и разрушает. Ненависть и к тем, кто разрушению воспрепятствовать не сумел или не смог.

Что делать?

Опять тот же ответ: как-нибудь попытаться физической силой остановить безбожие, кощунство и разрушение или, по крайней мере, надеяться, что кто-то его остановит. Нет мысли, что зло нарастало давно, что зло и ложь лежали пластами во многих основах прежней жизни, что мы сами так или иначе участвовали в накоплении зла, что теперь зло только обнажилось и обострилось, определило свою форму.

Зло было в жизни без Бога, во всяком случае вне Бога и помимо Бога. Христианству дозволялось существовать беспрепятственно, но в стороне. Ему предоставлено было устрашать меня, другого, третьего картиной ада в церковном притворе, и в частном порядке заниматься спасением отдельных душ, не прикасаясь к самой толще человеческого бытия, к самому его существу.

Без Бога и вне Бога ложь и зло стали стержнем жизни, питали геенну грехом. Теперь пламя ее выплеснулось на поверхность, как лесной пожар идет, захватывая почти все. Тлеющее стало пылающим и потому видимым.

В панике мы кричим:

59

— Не хотим ада и геенны для нас. Пусть ад поглотит тех, кто разрушил наш покой, кто опрокинул весь наш быт, кто осквернил наши святыни. Мы от них и от тех, кто около них (хотя бы внешне только около) отрекаемся и отрицаемся. Мы сами ничего не раздумали, мы неповинны во зле, мы ненавидим «делающих беззаконие». Между ними и нами мы воздвигнем стену из нашей ненависти и этой стеной защитим себя от прикосновения греха...

Если бы современное христианство было бы только в панике и ненависти, то пришлось бы сказать, что в мире уже не осталось больше христианства и христиан, что геенна греха поглотила весь мир, и ад сделался царством «князя тьмы».

Действительно «мир во зле лежит», но он не проклят и не предан окончательной погибели, ибо «Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного»...

«Князь тьмы» не может уничтожить ни Креста, ни Воскресения, ни умалить силы искупительной жертвы Христовой. «Во аде же с душею яко Бог» Христос был и ныне снисходит во ад земной по вере и молитве призывающих Его.

Те, которые ненавистью отвечают на ненависть, без различения ненавидят и грех и самого грешника, которые физической силой хотят побороть зло и отвратить гнев Божий праведно на ны движимый» отрекаясь от своей вины во грехе, от всякого своего соучастия в нем — те, может быть, бессознательно, но являются богоборцами уже не от богосыновства, а от богопротивления.

— Не хотим принять кары, ибо мы не заслужили ее. Не хотим опаляться геенной, ибо в ней место безбожникам, убийцам, разрушителям, но никак не нам.

Бессильное, негативное, сентиментально бытовое христианство не может выдержать натиска зла. У него нет пафоса внутреннего противления злу, есть лишь пафос к внешней, материальной борьбе со злом, пафос контр-уничтожения.

Перед натиском «князя тьмы» может устоять христианство дерзающей и ничем не смущаемой веры, христианство безграничной любви, христианство огромного преображающего пафоса.

Такое христианство в самой гуще зла и греха, подобно Аврааму, молится о спасении Содома даже ради десяти праведников, если уже не наберется и пятидесяти: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» — взывает оно. И, указывая на впавших в грех, на совращенных, на обезумевших, повторяет слова Христовы крестные:

«Отпусти им, не ведают бо что творят».

60

Распятое христианство дерзает молиться молитвой распятого Сына Божия.

Геенна клокочет, и грешники уже так стали грешны, что, кажется, невозможно молиться за них, оскорбляющих имя Божие.

«Нехорошо отнять хлеб у детей и отдать псам» — не это ли говорит Христос в ответ на молитвы о согрешившей России?

«Ей, Господи, но и псы едят крупицы, падающие от трапезы господ их».

«Ей, Господи», — звучит утвердительно.

Да, Господи, псы и хуже псов по алчной и бешеной злобе своей; по богоненавистничеству, по одержимости... Но крупицу дай даже и таким. Ибо крупица всеисцеляющей любви Божией, единая капля животворящей искупительной крови Христовой очищает самую страшную духовную проказу, изгоняет самых гнусных бесов.

В Ветхом Завете Авраам молился о спасении Содома ради праведников, В Новом Завете Христос приходит «взыскать и спасти погибшее» и говорит, «что в царствии Божием больше радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках». Новый Завет — царство любви; и радость о грешнике кающемся есть радость побеждающей зло любви, а не удовлетворение справедливо заслуженной карой.

«Дщи моя зле беснуется» — вот что побуждает хананеянку бежать за Иисусом и Его, отвращающегося от нее, настойчиво умолять.

Любовь к дочери бесноватой и вера во всемогущество милости Учителя из Галилеи.

Если мать, родина, «зле беснуется», можно ли бесов изгнать «справедливым негодованием» и ненавистью к бесноватым? Можно ли угасить или даже ослабить зло в мире мерами физического, материального на него воздействия?

Зло — источник всех бед и разрушений, — прорвет всякую внешнюю плотину, всякое искусственное заграждение. Поток зла можно остановить лишь иссушив источник его.

Христос поразил зло любовью, Крестной Жертвой. И этот же путь указал и христианам. В любви, только в любви, разрушение ада и смерти.

Пусть дерзостна молитва:

— Господи, да не будет ада и вечных мук!

Грешники заслужили геенну, но Ты прости их, прости не по заслугам, но по милости Твоей.

Борьба с адом начинается здесь. Нельзя молиться об

61

уничтожении геенны в вечности, не пытаясь угасить ее на земле. Нельзя жалеть отвлеченных грешников, ненавидя и проклиная тех, которые причиняют зло нам, которых мы видим и осязаем.

Проблема ада не есть проблема отвлеченная, разрешаемая философски, но проблема самая конкретная, поставленная перед каждым из нас, перед совокупностью христиан, перед Церковью.

И Церковь воистину является Церковью, т.е. Телом Христовым, когда она уподобляется Христу в подвиге жертвы и Любви.

Воинствующая Церковь воинствует любовью, не знает страха ни перед какими ужасами, не смущается перед лицом самого «князя тьмы», ибо «совершенная любовь изгоняет страх».

Дерзостное богоборчество любви — единственный путь борьбы с грехом и геенной, борьбы во имя благодати, любви, побеждающей закон справедливой кары. Богоборчество во Христе, дерзание Нового Завета, утвердившего богосыновство, только и может дать победу христианству и Церкви над злом мира.

M. Курдюмов.

62