Бубнов Н.Н. Kurt Leese. Die Krisis und Wende des christlichen Geists. Журнал "Путь" №35

Kurt Leese. Die Krisis und Wende des christlichen Geistes. 1932.

Тема этой книги должна возбудить интерес всех, кого волнуют религиозные проблемы, и о ней действительно стоит поговорить. Автор ее стоит на протестантской точке зрения. Однако он понимает протестантизм не в узком вероисповедном смысле лютеранства или кальвинизма, а в смысле принципиальном, определяя его как протест против всякого признания условности абсолютным и против всякого ограничения автономной веры и свободы совести. Понимая протестантизм в таком широком смысле, автор утверждает, что и благочестивый католик может быть протестантом, между тем как многие лютеране и кальвинисты по существу являются католиками, подчиняя веру и свободу совести внешним авторитетам. Не будем оспаривать этого сомнительного положения. Такой спор отвлек бы нас слишком далеко от центральных вопросов, трактуемых в этой книге. Отметим лишь, что автор резко нападает на «диалектическое богословие», как на «богословие отчаяния», возводящее по примеру Киргегора абсурд в принцип, полагающее пропасть между Богом и миром и загораживающее человеку доступ к Богу, что он отвергает все те элементы исторического христианства, которые мы в терминологии Розанова могли бы назвать его «темным ликом» (учение о первородном грехе, о спасительной жертве Христа, аскетизм, эсхатологизм), и что он видит сущность христианства единственно в «щедро дарящей и милующей любви» » (schenkend-begnadende Liebe). Такое одностороннее понимание сущности христианства, конечно, вызывает серьезные возражения. С ним, однако, связано интересное, особенно для русского читателя, утверждение автора: «Последнее и глубочайшее знание о вещах коренится не в

91

воле, а в любви», напоминающее известный гносеологический принцип Хомякова. Эти предварительные замечания однако не раскрывают еще основной темы книги: кризиса христианского духа. На данной автором характеристике и оценке этого кризиса мы остановимся подробнее. Автор ставит себе задачей осветить современную борьбу миросозерцаний и показать, из каких мотивов она преимущественно вытекает. Его внимание при этом сосредотачивается на «философии и богословии жизни», за развитием которой он следит путем разбора учений главных представителей этого направления. Он старается выяснить постепенно нарастающее проникновение жизненного, «дионисовского» (по терминологии Ницше) мотива, долго сдерживаемого и подавляемого аскетическим христианством в развитие духовной жизни западноевропейского человечества и влияние, оказанное этим мотивом на философскую и богословскую мысль. Этот процесс, в котором автор видит «кризис и поворот христианского духа», начинается, по его мнению, с Якова Беме и, постепенно усиливаясь, достигает крайней остроты в учении современного мыслителя Людвига Клагеса о непримиримой противоположности между духом и душой и в его резко отрицательной оценке духа, как разлагающего жизнь принципа. Выбор мыслителей, учения которых излагаются автором, обусловлен исключительно их значением для философии и богословия жизни. Раскрывая характеристикой их миросозерцаний своеобразные формы проявления основного «дионисовского» мотива, автор путем их критической оценки стремится преодолеть их односторонность и выработать собственную миросозерцательную основу. За подробным анализом, которому автор подвергает излагаемые им системы миросозерцаний, я здесь следить не буду, а ограничусь указанием центральных мыслей, которые он в них находит. Якову Беме он ставит в заслугу создание твердой почвы и насыщенной атмосферы для развития богословской проблемы жизни. Его творчество знаменует возникновение нового жизненного чувства, неотразимо заявляющего свои права вопреки церковно-христианскому преданию. Его концепция «природы в Боге» связана с отрицанием спиритуализма, с «пафосом земли и телесности». Беме бесспорно оказал решительное влияние на Шеллинга. Посредствующим звеном между ними, по мнению автора, является менее известный швабский теософ Этингер (Oetinger), давший в рамках строжайшего библицизма апофеоз жизни и телесности, ярко выраженный в его знаменитом слове: «Телесность есть конец путей Божиих» (Leiblichkeit ist das Ende der Wege Gottes). Разбирая философию Шеллинга, автор останавливается преимуществен-

92

но на тех ее сторонах, где Шеллинг, раздвигая рамки идеализма, насыщает его динамикой органической природной жизни. В этом отношении замечательна также данная автором характеристика философии Вейсе (Christian Hermann Weisse) как попытка синтеза христианства и идеалистической философии, основанной на отрицании дуализма духа и материи и на отказе от толкования миросоздания как результата преступного дерзания и греховного падения. У Гердера и Гете автор подчеркивает онтологический мотив целостности божественной жизни и человеческого существования. Самой интересной частью книги я считаю главу, посвященную группе мыслителей, объединенных общей темой «матери земли». Признавая «северного мага» Гамана родоначальником этого направления и провозвестником современного мироощущения, автор уделяет особое внимание поэту-романтику Арндту, якобы подводящему в своей философии истории итог западноевропейскому историческому процессу. В оторванном от природной жизни духе Арндт видит разрушительный принцип. В его палящих лучах засыхает жизнь. Он уничтожает природные корни человеческого существования, разбивает целостность органических форм и превращает природу в бездушный труп. Утверждая, что разрыв духа с природой произошел в христианстве, Арндт отчасти предвосхитил Ницшевскую критику христианства. Он выступает горячим защитником непосредственных и естественных душевно-телесных порывов и стремится вернуть инстинктивной жизни человека ее добрую совесть. В этом отношении он является сторонником язычества. Христианству, однако, он ставит в заслугу преодоление демонических сил. Очень обстоятельно автор рассматривает учения Каруса, Гёрреса и Бахофена. Карус — писатель первый, половины 19-го века, оказавший психологии важные услуги и долго несправедливо забытый — примыкая в своем учении о бессознательном к Гете и Шеллингу, создал одну из самых замечательных и последовательных форм философии жизни. Гёррес создал миф универсальной жизни, превосходящий своей силой и сочностью, по мнению автора, все, что в этом направлении написано Гердером и Шеллингом. Бахофен проследил в доисторической эпохе сказывающееся в мифах древности преобладание материального женского принципа над духовным мужеским. Если Шеллинг показал, что жизнь покоится на непроницаемой темной основе, то непреходящая заслуга Бахофена состоит в том, что он очистил эту темную основу в «хтоническом теллуризме». Высоко ценя Бахофена в этом отношении, автор однако является решительным противником его философии

93

истории, которая обосновывает свою положительную оценку христианства тем, что оно дало перевес духовному принципу отцовства над материальным принципом материнства. Основным философским фундаментом, на котором автор строит свое собственное миросозерцание, является философия Ницше и потому глава, посвященная этому мыслителю, имеет в его книге центральное значение. По мнению автора, Ницше глубоко почувствовал основной недостаток исторического христианства и ясно на него указал: непризнание им дионисовского корня жизни. Анализ миросозерцаний Эйкена, Бергсона и Зиммеля — трех мыслителей, из которых каждый по-своему ставит жизненный принцип во главу угла своего учения — приводит автора к тому результату, что эти системы должны быть признаны мнимой философией жизни: жизнь, о которой эти писатели трактуют, лишена конкретности, бессодержательна и призрачна. Эйкен в сущности не более как популяризатор идеализма. Для Бергсона «жизненный порыв» (élan vital) и творческое развитие (évolution créatrice) является скорее жестом, чем реальностью. Что же касается Зиммелевской метафизики жизни, то она по существу оказывается не чем иным, как секуляризованной религиозной метафизикой Шеллинга. Между тем как у упомянутых трех философов проблема жизни затуманивается, два современных мыслителя, в учениях которых кризис христианского духа доходит до своего крайнего предела, проливают на эту проблему яркий свет: Макс Шелер и Людвиг Клагес. Антропология и богословие Шелера, не будучи конечным ответом на проблему жизни, все же обнаруживают трагическое положение современного человека, освободившегося от прежних уз, утерявшего прежние опоры и идущего навстречу неизвестному будущему. Значение Клагеса автор усматривает в решительном признании безусловной независимости по существу своему бессознательной жизненной стихии. Ошибка его лишь в резком противоположении этой стихии духу, как мертвящему и разлагающему принципу. В противоположность Клагесу автор строит свою собственную философию на гармоническом примирении начала духа с началом жизни.

Николай Бубнов.