Курдюмов М. Ответ Г.П. Федотову о церковном расколе. Журнал "Путь" №31

        Тон и содержание статьи Г. Федотова очень характерны для того настроения, которым известные круги и представители эмиграции питают и утверждают свой раскольничий пафос. Озлобленное отношение к Митрополиту Сергию и возглавляемой им Всероссийской Патриаршей Церкви — вот что прежде всего бросается в глаза в выступлении Г. Федотова. И озлобленность эта настолько владеет автором, что он сам не замечает допускаемых им искажений фактической стороны вопроса. Он, например, называет мою статью «попыткой оправдать вновь возникший в зарубежной церкви раскол». Что это значит? С какого момента «зарубежная церковь» стала независимой автокефальной церковной организацией, чтобы можно было говорить о расколе внутри ее? До 1926 года все русские приходы в Западной Европе подчинялись Московской Патриархии. В 1926 г. от этого подчинения уклонилась так называемая Карловацкая группа, правящий центр которой, находясь на территории православной страны, формально закрепил за собою право подчинения местной (сербской) Патриархии. Раскол карловацкий выразился в создании в Западной Европе приходов, не подчинившихся, установленному Москвой, временному управлению Митрополита Евлогия.

        В 1931 г. в раскол впали все, за малым исключением, русские приходы Западной Европы. До этого момента Западноевропейское церковное управление в течение ряда лет свидетельствовало не только о своей верности Московской Патриархии и Митрополиту Сергию, как ее каноническому возглавителю, но определенно заверяло, что вне Матери-Церкви зарубежные православные русские люди духовно существовать не могут. Еще в июне 1930 года, накануне епархиального съезда, Митрополит Евлогий писал в «Церковном Вестнике» по поводу его отношений а) к Митрополиту Сергию, б) к известной

89

его беседе с представителями печати о положении Русской Церкви в советской России и в) к напечатанным в «Последних Новостях» новым документам о положении нашей Церкви!

        «Митрополита Сергия я признаю временным, до освобождения Митрополита Петра, законным возглавителем Русской Православной Церкви и, следовательно, носителем высшей канонической власти, которому мы обязаны полным каноническим подчинением в церковной жизни, ибо только через него мы можем входить в общение с Матерью Русской Церковью. Только в одном пункте мы расходимся с ним — это в вопросе об отношении Церкви к государству, точнее к советской власти. В этой, и только в этой области мы не можем следовать за ним... Во всяком случае, наше расхождение с Митрополитом Сергием в этой области нисколько не мешает нам иметь «чисто церковное общение с ним в вере, канонах и молитве».

        Не успел еще выйти из печати номер «Церковного Вестника», в котором было опубликовано настоящее обращение Высокопреосвященного Евлогия, как был получен из Московской Патриархии указ об увольнении Митрополита Евлогия от управления приходами Западной Европы, а через несколько дней епархиальный съезд взял на себя смелость и ответственность, подлежащее беспрекословному исполнению распоряжение высшей церковной власти, обсуждать и отменять не в соборном, а чисто в вечевом порядке... И однако Митрополит Сергий соглашался даже аннулировать свой указ при условии признания Митрополитом Евлогием незаконности постановлений епархиального съезда, который, переступив границы своих полномочий, вынес резолюцию о разрыве с Московской Патриархией.

        Говоря короче, представители Западноевропейских приходов, возбужденные разговорами о «давлении большевиков» вызывающе заявили о своем желании уйти в раскол. К сожалению, высшая иерархия Зарубежной Церкви не вспомнила в этот момент сама о своей только что признанной обязанности полного канонического подчинения Патриархии и не напомнила о ней своим пасомым...

        Патриархия же в дальнейшем, в виду отказа Митрополита Евлогия аннулировать канонически недопустимые решения съезда, была вынуждена указ свой оставить в силе и передала временное управление западно-европейскими приходами другому иерарху. С этого момента началось открытое сопротивление власти и авторитету Русской Патриаршей Церкви уже не со

90

стороны приходских делегатов, а со стороны западноевропейского Церковного Управления, которое своих полномочий не сдало законному своему преемнику, не допустило его разъяснить пастве создавшееся церковное положение и даже не довело до сведения приходского духовенства и мирян двух письменных к ним обращений со стороны представителя Всероссийского Патриаршего Престола.

        Теперь я спрошу у Г. Федотова, кто в эмигрантской церковной жизни произвел раскол? Самовольно ли отколовшиеся от Русской Церкви епископы и последовавшие за ними приходы, или те общины, которые, следуя не только распоряжению Московской Патриархии (разрешившей и клир и мирян от подчинения уволенному иерарху), но и точному смыслу слов самого Митрополита Евлогия, никуда не отошли от Русской Церкви, а остались Ей верными, памятуя о том, что «только через Митрополита Сергия мы можем входить в общение с Матерью Русскою Церковью».

        И почему Г. Федотов, как раз утверждая и защищая раскол сам, мне приписывает его «защиту».

        Статья Г. Федотова вскрывает самую сущность того глубокого и опасного заблуждения, жертвой которого сделались все активные участники церковного раскола.

        Заблуждение это состоит в присвоении себе русскими эмигрантами права сажать Русскую Церковь на скамью подсудимых. В горделивом сознании своего «превосходства», основанного лишь на обладании нансеновскими паспортами или cartes d᾽identité, русские эмигранты, из числа бичующих Митрополита Сергия, не довольствуются тем, чтобы сказать: «нам образ действий Митрополита Сергия непонятен, мы ему подчиняться не хотим и предпочитаем уйти в раскол, но сохранить свою полную независимость». При такой постановке вопроса, хотя бы и нарушалось церковное единство, хотя бы и проявлена была самочинность, в корне подрывающая идею христианского послушания, но не было бы места озлоблению и нетерпимости, а главное люди не впадали бы сами и не вводили бы других в страшное искушение побивать камнями того иерарха, на плечи которого Богом возложен крест управления Русской Церковью. Если Г. Федотов верит в Промысел Божий, то он должен же верить и в то, что рано или поздно наступит момент рассмотрения действий всех вообще правящих иерархов Православной Церкви, не только Русской, но и Вселенской, которым было вверено окормление автокефальных областей и церковных организаций в нашу сложную и трудную эпоху. В частности Поместный Собор Русской Православной Церкви когда-нибудь выскажет свое мнение и о том,

91

разумно или ошибочно применял свою верховную власть церковного кормчего Митрополит Сергий.

        Подчинение канонической власти Митрополита Сергия, даже если бы он и не стоял внутренно на той высоте, на которой он стоит, по глубокому убеждению оставшихся ему верными зарубежных общин, — подчинение это ни в какой степени не препятствует делу личного христианского спасения каждого из верующих эмигрантов и ни в чем не урезывает возможностей стремиться к достижению полноты церковной жизни внутри самих приходов.

        Если мною (при этом уже не в первый раз) на страницах «Пути» было высказано мое понимание смысла и цели действий Митрополита Сергия и выражено (тоже не в первый раз) глубокое сожаление по поводу общего равнодушия эмиграции к основам церковной жизни, равнодушия приведшего к расколу, то это еще не значило, что я беру на себя, не принадлежащее никому из частных лиц, право судить и осуждать отколовшихся от Русской Патриархии Зарубежных епископов. Г. Федотов поставил мне на вид «умолчание о карловчанах». Но ведь мною ни разу до сих пор не было упомянуто и имя Высокопреосвященного Евлогия...

        Но для Г. Федотова нет никакого различия между иерархом и мирянином. Больше того: по отношению к частному лицу едва ли бы он допустил такой способ действий, к какому он прибегает в отношении Митрополита Сергия. Г. Федотову нет дела ни до каких будущих соборов, ни до каких епископских постановлений в прошлом. Митрополита Сергия он называет «почитающим себя главой Русской Церкви», т. е. вопреки очевидности, вопреки даже заявлениям Митрополита Евлогия, объявляет его просто самозванцем... А дальше начинает творить над ним свой собственный, при этом заочный суд...

        Что может ответить Г. Федотову и его единомышленникам Митрополит Сергий?

        Конечно и «защитники» Митрополита Сергия во всей полноте отвечать Г. Федотову тоже не станут, и надо бы понять из каких соображений они не решатся этого сделать...

        И тем не менее Г. Федотов ни на минуту не покидает своей прокурорской трибуны.

        «За безопасным сидя рубежом», Г. Федотов почти что командует Митрополиту Сергию — подсудимый, встаньте! И начинается чтение «обвинительного акта»:

        «Он толкает в спину бестактного мученика», он «обагряет руки в крови мучеников», он «дошел до падения», «разрушил истинное преемство патриаршей власти, вокруг

92

которой должна собираться Церковь», «стерев границы между собой и обновленчеством» и т.д. и т.д.

        Но этим перечислением Г. Федотов не ограничивается и, как полагается прокурору, переходит к психологическому анализу «подсудимого»:

        «Состояние совести Митрополита Сергия, конечно, скрыто от нас. Возможно, что он и испытывал укоры совести. По крайней мере, после его апрельского акта 1930 г. хотелось видеть в нем замученную жертву, доведенную моральными пытками до поступка, за который он не может принять ответственности (но должен нести ответственность как христианин) Однако мы (sic!) ничего не слышали о покаянии Митрополита Сергия. Не трудно было дать знать о нем Церкви, и Церковь, конечно, приняла бы даже самый слабый намек на раскаяние своего несчастного патриарха и простила бы его. Митр. Сергий его не сделал. Немедленно после своего акта, он начал разрушение Зарубежной Церкви, посланиями, в которых слышится авторитетный голос власти, уверенность в своем праве. Психологически трудно видеть в этих посланиях результат моральной пытки, хотя такое объяснение и сильно облегчало бы наше положение. Давление большевистской власти вероятно, но столь же вероятно и то, что Сергий, учитывая его, берет на себя полную ответственность за свое положение. Митр. Сергий, для лиц знавших его, представляется, действительно человеком власти, князем Церкви, и акты его — акты власти, а не сентиментальная достоевщина в стиле M. Курдюмова».

        Читавшим мою статью, думаю, ясно, что мне и в голову не приходило искать «достоевщину» в действиях Митрополита Сергия, да еще «сентиментальную»... Таковой я вообще не знаю, а в образе остервенелого от коммунистических «натаскиваний комсомольца никак уже ничего «сентиментального» усмотреть не могу. В обвинительной его речи центральный момент, определяющий в существе отношение Г. Федотова к Митр. Сергию, — признание того, что Митр. Сергий является человеком власти, что в его посланиях «слышится авторитетный голос, уверенность в своем праве».

        Нельзя не соглашаться с Г. Федотовым, что возможность рассматривать указы Митр. Сергия «как результат моральной пытки» «сильно бы облегчала положение» тех, которые ушли в раскол... Но неужели «без моральной пытки» Глава Церкви не имеет права сначала просить, а затем требовать от подчиненного ему епископа и клира воздержания от вредных для Церкви политических выступлений?

        Митрополит Сергий Японский, которого уж никак нельзя заподозрить в «соглашательстве» с большевиками, в од-

93

ном из своих частных писем выражал все свое негодование по поводу превращения дальневосточными эмигрантами соседней с Японией русской епархии своих храмов в митинговые залы и писал следующее: «в шанхайских газетах так и печатают: состоится панихида протеста... То-то до Бога дойдет!»

        Г. Федотову больше всего не нравится, что Митр. Сергий, при всех мучениях, нравственно не замучен, при всех угрозах и гонениях не запуган и еще осмеливается говорить языком власти.

        Если бы на шестой год своего крестного служения этот мощный духом иерарх являл собой действительное подобие советского рупора, Г. Федотов, пожалуй, сказал бы: «виновен, но заслуживает снисхождения»; Г. Федотов, может быть, и простил бы Митр. Сергия...

        Но с властностью авторитета вообще с законной и твердой властью Г. Федотов не может примириться. Он органически ее не приемлет. В статье Г. Федотова звучит не столько пафос той или иной церковной линии, сколько пафос антииерархичности. Недаром он винит меня в «римско-католическом ходе мысли» за простое констатирование факта, что Митр. Сергий есть законный и фактический глава Русской Патриаршей Церкви.

        Митрополит Сергий, оказывается, управляет сам и требует подчинения. Хотя большевики и «давят», но все же, по признанию Г. Федотова, Митрополит распоряжается самостоятельно. И этого факта для Г. Федотова достаточно, чтобы проникнуться самой жгучей неприязнью к русскому Первоиерарху, ибо ему мерещится на патриаршем престоле призрак «монархии» и «самодержавия»... Для Г. Федотова Митр. Сергий, как «князь Церкви», как человек власти и авторитета, — своего рода «лишенец», стоящий вне закона.

        Г. Федотов приходит в негодование при одной мысли, что я могу предположить, будто Митрополит Сергий принимает революцию... Сергий и революция! «Князь Церкви» и социализм!! Обновленцы, вот те, пожалуй, думали о приятии революции и к ним Г. Федотов относится гораздо снисходительнее по существу, кроме тех случаев, когда ему хочется установить полную позорящую аналогию между «обновленчеством» и линией поведения русского Первосвятителя.

        Но мне и в голову не приходило приписывать Митр. Сергию приятие революции во вкусе Г. Федотова, в его понимании революции как блага. Христианское миросозерцание не приемлет революции, как насилия.

94

        Убога была бы та христианская Церковь, которая бы боролась с большевиками ради восстановления капиталистического строя или шла бы с ними рука об руку ради утверждения социализма. Церковь может указывать общие основы братских христианских отношений человека к человеку, но устанавливать тот или иной социально-экономический строй, как цель, не ее дело, ибо христианин знает, что Царствие Божие неосуществимо не земле и никакой политический и общественно-хозяйственный правопорядок не может в этом отношении приблизиться к идеалу. Но люди, духовно обогащенные тяжким опытом пережитых страданий и всяческих утрат, могут, быть может, в известный момент своей истории относительно освободиться от всецелой поглощенности материальными заботами, материальной алчностью и в какой-то мере добровольно пойти на взаимные уступки в области социально-экономических отношений. Христиане естественно должны желать максимально возможной социальной справедливости, но только как средства, а не как цели.

        Социалистические тенденции обновленчества, в тех случаях, где они были не проявлением лакейского заискивания перед советской властью, а известным «программным заданием» этой псевдо-церковной группировки, именно и обличают убожество христианского понимания обновленцев. Церковь, полагающая во главу угла социализм, как цель жизни, уже не есть Церковь, а просто политическая партия.

        Обновленцы шли на уступки власти из угодничества перед ней, из страха, наконец, в силу какой-то «идейной солидарности» с коммунистами.

        У Митрополита Сергия нет ни угодничества, ни «идейной солидарности», ни тени страха. Трудно себе представить человека менее растерянного, чем он, в страшных советских условиях, менее терроризированного большевизмом. Если Митр. Сергий и идет на какие-то уступки, то это не есть уступки большевикам — правительству Сталина или палачам ГПУ — а скорее уступки трагическому моменту русской истории, уступки замученному народу, его ослабевшей воле. И главное в том, что эти уступки не обнаруживают в Митр. Сергии никакой утраты равновесия, никакой паники. Внутренно он ничуть не оскудевает от них, ибо не переоценивает их значения. Он потому и говорит и действует как власть имущий, что большевизм ничуть его не испугал, не подорвал в нем веры ни в Божий Промысел, ни в конечное торжество Церкви над безбожием. Он стоит над большевизмом, смотрит через большевизм. Для него это — второстепенное, а первостепенное — во Христе, в молитве, в литургии, в благодатном очищении человеческих душ...

95

        Да, Г. Федотов не ошибся: конечно, для Митр. Сергия литургия гораздо важнее и нужнее «приятия социальной правды революции». И, слава Богу, что важнее и нужнее. Но литургия была важнее и нужнее и Патриарху Тихону, и Митрополиту Вениамину, и всем русским мученикам и исповедникам. Она важнее и нужнее для всякого христианина.

        Литургия это Тайная Вечеря, жертва Божественной Любви, крест, смерть, воскресение и искупление и вечная жизнь, а «социальная правда революции», угнетаемого римлянами еврейского народа, во дворе Пилатовом кричала: «отпусти нам Варавву!» и на вопрос Пилата о Христе ответила: «да распят будет!»

        Перед лицом порабощенных Римской властью иудеев, мечтавших о Мессии-царе, о Мессии, возвращающем Израилю его свободу и национальный расцвет, Учитель, который говорит «Царство Мое не от мира сего» — едва ли желанный Вождь и Наставник...

        A литургия как раз от «Царства не от мира сего». Что значит она перед лицом революции? Всего-навсего «архиерейская служба» отвечает Г. Федотов.

        Но напрасно он смешивает в одно литургию («архиерейская служба»!) и пышные каменные храмы и внешние церковные парады (дореволюционные в России и послереволюционные в эмиграции). В России все это качественно и иерархически разделено, а вот в эмиграции совсем не разделено. В России богослужение имеет исключительно и преимущественно литургический дух и глубочайший литургический смысл (освящения бескровной Жертвой).

        Веруя в силу литургического Таинства и молитвы, Митр. Сергий обращается к Богу, а зарубежная Церковь обращается прежде всего к «общественности»; на разрушение храмов, Богом допущенное, хочется жаловаться... Лиге Наций.

        Обращение зарубежной Церкви к Лиге Наций есть не что иное, как уступка духа церковной соборности духу возбужденной общественности. Никак нельзя себе представить, чтобы «изволися Духу Святому и нам» (соборная формула) писать петицию Бриану.

        Г. Федотов даже верит в то, что освобождение Патриарха из тюрьмы совершилось не по воле Божией, а по воле «европейской среды» — «левой интеллигенции и рабочих классов Европы...»

        Конечно, веру оспаривать нельзя. И пусть Г. Федотов верит в «левую интеллигенцию» и в «рабочие классы Европы» больше, чем в «литургическое направление» церковной деятельности Митр. Сергия.

        Но мне лично думается, что Зарубежная Церковь, в лице

96

ее возглавителей, в конечном итоге не верит ни в «европейскую среду», ни в Лигу Наций, а лишь уступает «верующим»...

        И невольно напрашивается печальный вопрос:

        Во имя чего собственно Зарубежная Церковь «освободилась от гнета» Митрополита Сергия?

        Что она приобрела?

        Ведь эмиграция давным-давно все пишет «протесты» и «петиции» и «выносит резолюции» по разным поводам. И кто их услышал? Кто им внял?

        Перед лицом «европейской среды», среды в общем глубоко антихристианской, наши жалобы не только бессильны, бессмысленны, но они жалки обличением нашего неверия в Промысл.

        Ушли в раскол и ценой раскола купили «свободу», приобрели «полноту прав»... Каких же?

        Да вот разве «право» «почтить вставанием» разрушенный храм, убитых мучеников... «Почтить вставанием», громко двигая стульями (авось, кто-нибудь в «европейской среде» услышит).

        А Митрополит Сергий запретил вставать. Строго запретил. И не ради только того, чтобы не озлоблять советскую власть и не толкать ее на большие еще изуверства, а в силу духовного неприличия для христиан в страшные минуты истории, Богом допущенные, «греметь и двигать стульями».

        Еще один храм разрушают. Это — жатва прежних насаждений, которую снимают большевики советским своим серпом.

        Митрополит Сергий молчит. Молчит вся его «литургическая» Церковь. Что же ему жаловаться на попустительство Божие? «Греметь стульями», писать петиции?

        Он петиций не пишет, не суетится растерянно, а служит литургию. «Ты видишь все, Господи!! Да будет воля Твоя! Вот это сильнее петиций. Это — вера. Вера, дерзающая утверждать, что Бог «из камней воздвигнет детей Аврааму».

        Г. Федотов пытался делать исследование совести Митрополита Сергия. И исследованием остался недоволен, ибо Митрополит Сергий не покаялся в признании факта советской власти, не покаялся в своем отказе жаловаться «европейской среде» на русское окаянство с одной стороны и на Божие попущение с другой. Но не подумал Г. Федотов, что Митрополит от нас всех ждет покаяния в страшном грехе наших давнишних посевов для советского серпа, в насаждении корней окаянства.

        И, ища у Митрополита покаяния, Г. Федотов проглядел

97

в нем основу его, силу его стояния, источник его «авторитетного голоса власти», которого не было у обновленцев — его веру.

        Потому что, если бы не было у Митрополита твердой, как кремень, веры, он бы не остался на своем служении, не нес бы креста, который за шесть лет врежется до крови в самые могучие плечи. Рассказывать же о том, что Митр. Сергий — просто послушный государственной власти, синодальный архиерей, привычно сидящий на своем архиерейском месте и не особенно страдающий от большевиков, ибо в прошлом он освоился с обер-прокурором, а теперь так же «освоился» и с ГПУ, — рассказывать об этом равносильно другому утверждению, что Митр. Сергий, ради Тела Христова (литургии), почти что отрекается от Христа и что архиерейское управление важнее архиерейской молитвы...

        Я не стану дальше останавливаться на целом ряде очень странных утверждений Г. Федотова в роде того, что М. Сергий всю Зарубежную Церковь толкает в пропасть и хочет ее погибели, что «заветы Патриарха Тихона (сколько о них говорят!!) восприняты только эмиграцией (не нашли ли они теперь своего полного осуществления в расколе и в обращении в Константинополь?).

        Основное в статье Г. Федотова меня гораздо больше интересует. Мною выше уже было отмечено крепкое убеждение Г. Федотова в своем праве безапелляционно судить русского Патриарха. Совершая этот суд, Г. Федотов не только не скрывает своей антипатии к Митр. Сергию, как личности, но еще как-то раздраженно подчеркивает его «архиерейство». Запрещение, наложенное Московской Патриархией на отколовшееся от нее духовенство, конечно не важно: «Церковные отлучения, произносимые в пылу борьбы, среди общей смуты и раздражения, едва ли могут иметь сакраментальное значение». Это рассуждение очень напоминает мне историю отлучения от Церкви Толстого. Тогда обходились без «едва ли», а просто издевались и над Митр. Антонием (Вадковским), и над всем Синодом. «Общественность» была вне себя. В воспоминаниях о Толстом Е.М. Лопатиной есть замечательное место, где она рассказывает о сочувствии интеллигенции отлученному писателю и его собственном самочувствии: «Очевидцы мне говорили: «Толстой сидит весь в цветах и так кощунствует, что волосы дыбом становятся».

        Отлучение Толстого приписывалось «давлению» тогдашнего правительства. Запрещение зарубежного духовенства эмиграция приписывает «давлению» большевиков. Правда Г. Федотов добросовестно признает этот акт свободным решением

98

M. Сергия, но сомневается в его значении и уже не стесняется «разделаться» с Митр. Сергием...

        Когда Г. Федотов говорит: «не к большинству русской Церкви и не к ее возглавлению, а к ее мистическому телу *) и духу влечется вера наша и наша молитва. С ней соединяемся мы в духе и истине. Ей изменить страшимся. Связь с Ней поддерживает нас на чужбине и связи этой не могут порвать запрещающие «нас», то я положительно отказываюсь его понимать....

        Надо предполагать, что если бы Архипастырь, возглавляющий зарубежные приходы, подобно Г. Федотову, думал что никакой видимой церковной организации не нужно, что Тело церковное только архиерейская выдумка, а вся суть в каких-то частицах, рассыпанных то тут, то там вплоть до обновленчества, и из этих частиц само собой составляется «мистическое тело», то он, вероятно, не пытался бы заслониться от «запрещающих» константинопольской юрисдикцией...

        В заключение скажу, что я удивляюсь озлобленно-издевательскому тону Г. Федотова, которым он говорит о «возникшей в эмиграции новой церковной общине», «пафос» которой будто бы «сводится к противопоставлению Церкви зарубежной и Церкви русской». (Говоря об этой общине, он хочет ее убить арифметикой: «сотня верных»... Но, чтобы «убить» Митр. Сергия, эту же арифметику приходится поворачивать в обратную сторону: «в Церкви действует иной закон... по этому закону часть равна целому, а 1 больше 99. И выходит по Г. Федотову, что «малое стадо» (малое перед Русск. Церк.) Митр. Евлогия ценно, а «малое стадо» М. Сергия в том же зарубежье равняется по своему духовному значению нулю.

        Моя статья не только не была никакой «декларацией» этой общины (кстати, таковые же общины есть и в Германии, и в Ницце), но даже не имела ее в виду. Как Г. Федотов говорит о «мистическом теле и духе», надо думать, от своего лица, так и я говорю лично от себя и за себя. Что же касается общины, к которой я принадлежу, ничуть этого не скрывая, то она никакими «противопоставлениями» не занимается, ни с какой пропагандой не выступала и не выступает, полагая смысл своего духовного бытия отнюдь не в нападках и не в осуждениях, а в глубокой и целостной преданности Матери Церкви, преданности, не допускающей экскурсий в святая святых души и совести своего Первоиерарха. Эта община живет отнюдь не горделивым самоутверждением своей собственной качествен-

____________________

         *) Курсив мой.

99

ности, как это с иронической усмешкой предполагает Г. Федотов, а глубокой верой в истинность и спасительность подвига Русской Патриаршей Церкви, конечно, с ее возглавлением. «Гордости своей духовной чистоты не может быть там, где в основе лежит послушание иерархам и призыв к покаянию.

        Если бы даже «сотня верных», допустим на минуту, незаслуженно отдавала русскому Первосвятителю свою любовь и верность, то неужели эта любовь, как таковая, достойна только злобного глумления?

        Мне хочется напомнить Г. Федотову и всем его единомышленникам, что раскол совершился в зарубежье при наличии такой «охранительной политики» со стороны Зарубежного Церковного Управления и эмигрантской прессы, что ей могли бы позавидовать даже сами большевики. Пресловутая «свободная общественность», во имя которой зап.-европейские приходы отреклись от своей страждущей Церкви и обратились за поддержкой в Константинополь, много раз за годы революции наносивший удары Русской Патриархии и теперь еще поддерживающей связь с обновленцами, — эта «свободная общественность» лишила права голоса Русскую Церковь. Масса верующих читала только хулы и упреки по адресу Русской Церкви, слышала только обвинения Ее возглавителю. Ни духовенство, ни миряне не могли по совести разрешить вопрос, остаться ли им с Русской Патриархией или отойти от нее, потому что к ним обращалась, их поучала только одна сторона. И уже если говорить, вслед за Г. Федотовым, о «непогрешимости», которую я навязываю будто бы в отношении Митр. Сергия, то таковая «свободной общественностью» прилагалась именно к руководителю Зарубежной Церкви, так как отказ следовать за ним в раскол трактовался, как измена церковной власти, —, как нарушение долга и послушания своему епископу. Вероятно, и до сих пор есть не только миряне, но и священники, которые просто не знают, что Русская Патриархия освободила их от этого долга послушания....

        Эмиграции все было представлено так, что «соглашатель» Митр. Сергий, совместно с ГПУ, внезапно и незаслуженно, без всякой причины уволил епископа, которого он увольнять не мог, ибо этот епископ назначен самим Патриархом Тихоном несменяемо... И эмиграция поверила, не раздумывая... Для не рассуждающей толпы печатное слово священно: «в газетах пишут!» Как тут не поверить?!

        И поверили. Дурному вообще верят, а когда оно касается живущих в СССР, то верят особенно легко, даже с удовольствием. Уж если многие верили, что Патриарх Тихон «соглашатель», то как не поверить, что, большинству неизвестный, Нижегородский Митрополит почти что активный агент ГПУ?

100

        A о том, что управление зап.-европейскими приходами Митр. Евлогий первоначально получил от Высшего Церковного Управления, возглавлявшегося Митр. Антонием и был в этой должности лишь утвержден Патриархом, что по точному смыслу патриаршего указа должность управляющего зарубежными приходами была временной должностью, что самостоятельной русской епархии и постоянной кафедры не было и не могло быть в Западной Европе — об этом никто не знал. Как никто не знал, что, согласно постановлениям Поместного собора Русской Церкви, высшая церковная власть имеет право в экстренных обстоятельствах по своему усмотрению сменять не только временно правящих, но и настоящих епархиальных епископов. Наконец, никто не знал, что Митр. Сергий, прежде нежели уволить Митрополита Евлогия, много и долго просил его не допускать в церковной жизни неуместных проявлений «свободной общественности» с моленьями-митингами и «панихидами — протеста».

        Если бы перед лицом даже равнодушной и мало разбирающейся в церковных отношениях эмигрантской массы весь ход событий был освещен со всей беспристрастной полнотой, если бы духовенству и мирянам была бы предоставлена полная возможность свободных обсуждений создавшегося положения и не менее свободных действий, то картина, надо думать, получилась бы несколько иная. В данном случае я имею в виду, отнюдь не количественные соотношения зарубежных церковных группировок, а несомненное право каждого сознательно выбирать свой церковный путь. Зарубежное церковное управление, к сожалению, не учло всей моральной ценности открытой постановки канонических вопросов. Оно стремилось достигнуть соблазнительного всеединства, хотя бы ценой раскола; оно хотело удержать за собою подавляющее большинство... И ради этого были заграждены уста полномочного представителя Московского Патриаршего Престола, глубоко почтенного и кристально чистого иерарха, который, по долгу послушания и по велению своей собственной совести, хотел сказать всей западноевропейской православной эмиграции нелицеприятную правду о Русской Церкви.

Такого рода тактика, совершенно уже несовместная с эле¬ментарными требованиями свободы в делах веры, конечно, должна была оставить тяжелое впечатление и усугубить горечь разделения не по одной только церковной линии....

M. Курдюмов.

101