Извините, что пишу Вам, не зная Вас. Но просто мне больше некому писать. Я писал в прошлом году П. А. Флоренскому еще с севера, но от него ответа не получил. Пишу же я Вам, потому что должен же как-нибудь выбраться из того страшного духовного одиночества, в котором нахожусь вот уже пять лет. Рассматривайте это письмо как своего рода «de profundis». Но утешаю себя тем, что и Вам может быть будет небезразлично услышать голос родины. Мне же следует написать именно Вам еще и потому, что в свое время, пять лет назад, Ваши книги о «новом религиозном сознании» и о «духовном кризисе интеллигенции» сыграли большую роль в моем переломе «от атеизма к религии» и потому что написанная мною пять лет назад ( и, разумеется, так и лежащая) книжка по «философии нашей эпохи» во многом обязана своим написанием этим Вашим книгам. Я и дальше продолжал интересоваться Вашими книгами и статьями, но, правда, то к чему я пришел, сильно разнится от Ваших взглядов и выводов. Дорого же мне во всех Ваших писаниях особенно одно, в чем я целиком на Вашей стороне: это та подлинная духовная свобода, которая ощущается мной в Вас и Ваших исканиях. Эта свобода была у Герцена, у Влад. Соловьева, но у большинства русских мыслителей ее не было. Ваша критика духовного рабства, ограниченности и фанатизма среди русской эмиграции, отголоски которой доходят изредка и до нас, живущих «под семью печатями» страшно дорога мне и близка. Это именно то, что надо. Именно мы, живущие теперь здесь, особенно научаемся любить и ценить свободу, как условие всякой жизни и развития. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы мне ответили. Это было бы громадной для меня

________________

*)Это чрезвычайно интересное писмо, полученное Н.А. Бердяевым косвенным путем, свидетельствует о напряженной духовной и умственной жизни в Poccии.

поддержкой. Если бы Вы могли представить себе тот страшный мрак духовный, в котором мы живем. Bедь 30-ые годы прошлого столетия кажутся нам «золотым веком».... Я не могу писать Вам всего, что на душе. А все-таки должен сообщить хоть немного о себе.

Я принадлежу к тому поколению русской молодежи, которая выросла и духовно созрела уже после революции. (В 17 году мне было 16 лет). В детстве я был очень религиозным. Рос в очень интеллигентной и либеральной семье педагогов, лет с 12 стал увлекаться философией, поэзией и политикой и писать. Жил очень замкнуто (это на всю жизнь осталось). Сначала — Спиноза, Платон (об «идеальном государстве»), Шиллер, Байрон. Потом Л. Н. Толстой. В 17-м году считал себя «толстовцем», даже переписывался с Булгаковым (толстовцем). С лета 17-ого года стал народником и революционером. Засел за Михайловского, Маркса, Лаврова, «Подпольную Россию». Особенно мне близки были Дм. Лизогуб и Ив. Пл. Каляев. С 1918 года совсем ушел в революцию и «в народ». Философией занимался: урывками и по очереди переходил: от позитивизма к Канту, потом к Бергсону, наконец, «осел» на Махе и Aвенapиycе. Потом совсем «с головой нырнул» в революционную борьбу (1920-1923 г.г.) и «вынырнул» только на дальнем севере физически, нравственно и духовно разбитый. Моя веpa в социальную революцию и в «земной рай» — рухнула, — и окончательно. Тут подоспели Ницше, Штирнер, декаденты. Сначала я занялся «примирением» Христа и Заратустры, а потом пришел к полному «ничевочеству». Тут встала мысль о смерти и самоубийстве. В это время у меня появляется опять мысль о религии, как единственном выходе из пустоты. Решаю «попробовать». Все равно «терять нечего». Сначала меня привлекает теософия. Но тут я встретился с замечательными представителями «страдающей Церкви» и они, заинтересовавшись моими исканиями, направили мое внимание к христианской мистике. Философски я был готов к восприятию христианства: ведь я дошел до мысли, логически развивая идеи Авенариуса, что опыт нельзя ограничивать одним чувственно-психическим опытом, и, что, если существуют иные области опыта, напр., опыт - мистический, то его надо принять за «непосредственное данное», как и весь прочий опыт. Затем, из идеи «принципиальной корреляции (субъект и среда) я сделал вывод о мировом субъекте (тут мне помогло немного знакомство с Шуппе и «имманентной школой»).

И вот во время чтения Евангелия со мной произошел

тот чудесный внутренний перелом, который Карлейл называет «обращением». Будто завеса спала с глаз и я поверил. Горизонты страшно расширились, я ощутил в ceбе громадную духовную свободу и мир опять стал для меня полон глубокого интереса и смысла. Некоторое время я еще стоял вне Церкви, склоняясь к «нео-христианству» « желая соединить мою новую веру с былым революционаризмом и даже ницшеанством. Но чтение жития преп. Серафима Саровского привело меня в Церковь. Одновременно сами собой как-то упали и остатки прежнего «хилиазма». В последнем процессе большую роль сыграли «Три разговора». Все это произошло в глухой зырянской деревушке — вдали от всего культурного миpa, где у деревянного сруба происходили прения о Боге, о вере, о социализме и т. п. Это место мы назвали потом нашей «Нео-платоновской Академией».

Я решил стать «верным сыном Церкви». Усердно засел за «Добротолюбие», «Четьи-Минеи», Исаака Сирина, Феофана Затворника, за Литургику и Каноны, богословские трактаты. И практически старался жить «строго-церковно», под руководством «опытных» старцев, исполняя по возможности все регламенты и уставы. Я переехал в старый северный и очень церковный город и постарался «войти» в чисто церковную среду. В то же время я много работал философски — и, наконец, в уме моем созрела «стройная, логически-неуязвимая система чисто-христианской философии» (так я тогда думал). И вот тут-то две бомбы: знаменитая «декларация» М. Сергия, вызвавшая такие церковные неурядицы, и книга Флоренского «Столп и Утверждение истины». (Я ее раньше не читал). Вся моя «система» была разбита вдребезги, приходилось начинать, строить сначала. Тут опять встали вопросы, которые, казалось, давно решены: снова выплыли и Кант, и Фихте, и Соловьев («теоретическая философия») и критицизм. И в чисто церковной жизни опять предстояло искать, выбирать... Но тут только я почувствовал, в какое ужасное новое духовное рабство я чуть было не попал.

И вновь ощутил свою свободу и понял, что границы Церкви шире внешней церковности и что там нет Духа Божия, где нет творчества и свободы и где все — быт, косность и застой...

Но это означало новое одиночество, новые скитания. Тут произошла странная встреча. Я встретил человека, открывшего мне новую заманчивую древнюю и необъятную область, — оккультных знаний и магии. Я принял ее, как новую область мысли и познания, — и только, — ибо и там почудилось мне, — отсутствие свободы и господство догмата. Даивэтих

холодных «арканах» я не ощутил духа Христова... И вот я как бы вновь «вернулся в мир».

Многое ушло, многое разбито, но твердо стоят три вещи: любовь к Христу и его Церкви, жажда истины и интерес к жизни, и к миpy, и к людям, и — неуклонная преданность духу свободы, которой никогда и ни для чего не поступлюсь...

На этом и кончу. Если ответите на это письмо, то тогда напишу еще и о тех вопросах, которые меня сейчас особнно мучат.

Теперь Вы уже из этого письма меня немного знаете, я же знаю Вас из Ваших книг и из рассказов о Вас людей знававших Вас очень давно, на севере, в Вологде. Жалко очень будет, если не напишете и даже больше, чем жалко. Ну, что же: на все Судьба...

Уважающий Вас X.

Страница сгенерирована за 0.1 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com