Федотов Г.П. Новое на старую тему

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

ГЕОРГИЙ ФЕДОТОВ

НОВОЕ НА СТАРУЮ ТЕМУ
(К современной постановке еврейского вопроса)

Мы живем в такой дичающий век (железный ли? каменный?), что самую постановку еврейской темы приходится оправдывать. Чувствительность притупляется и совесть сгорает: если не прожженная еще, то порядочно обуглившаяся. Самое разлитие зла служит защитным покровом против моральных реакций. В Германии и Франции десятки тысяч евреев томятся в концентрационных лагерях? – Но в России в лагерях миллионы – не евреев только, но всех народностей. Гитлер производит физическое истребление всего еврейского населения в Польше – а теперь, кажется, и на Украине? – Но другие народы, например, поляки, тоже истребляются сознательно и планомерно. – Такой отвод, обычный в наше время (большее зло оправдывает меньшее), сам по себе свидетельствует о тяжкой пораженности морального чувства. Движимый инстинктом самосохранения, человек старается приглушить свою совесть: с волками жить – по-волчьи выть.

Но то правда, конечно, что еврейская беда, еврейские страдания сейчас вливаются в общее море крови и слез. Все рушится – самые основы нашей цивилизации, и под ее обломками одной из первых жертв оказывается еврейский народ.

Есть две причины, почему судьба этого народа сейчас больнее, чем судьба других, затрагивает нееврейский, а особенно христианский мир. Первая–это всеобщее распространение еврейской диаспоры и ее далеко зашедшая ассимиляция. Каждый христианин в любой стране имеет среди евреев друзей и близ-

200

ких. Через их личное горе он легко может ощутить национальную катастрофу еврейства, если, конечно, сам не принадлежит к его сознательным врагам. Вторая причина порядка религиозного. Для христианина евреи не просто народ среди прочих, но народ, отмеченный божественным избранием, народ Христа, Его породивший и Его отвергший: народ, судьба которого имеет особое, всемирно-историческое значение.

Не без колебаний предлагаем читателю несколько мыслей на эту вечную тему, заново поставленную перед нами историей. В этих мыслях мало нового, но повседневные суждения по этому вопросу так поверхностны, полны стольких предрассудков и страстей, что углубленное внимание к нему является общим долгом.

* * *

Одной из первых и самых распространенных ошибок – ошибок перспективы – является отождествление еврейского вопроса с немецким. Гитлер – вот главный, если не единственный, виновник зла. Гитлер, или национал-социализм, или стоящая за ним Германия. Эта привычка рассматривать еврейский вопрос в связи с Германией так распространена, что отношение к еврейству в большинстве случаев определяет отношение к Германии. Антисемит будет прогитлеровцем, друг евреев – врагом Германии. Эта аберрация зрения несет с собой один утешительный самообман. Если Гитлер (или Германия) единственный источник современного зверского антисемитизма, то с поражением его (ее) все приходит в порядок. Евреи, как и все человечество, могут вздохнуть свободно. Эта же аберрация, с другой стороны, чрезвычайно опасна для будущего всей европейской культуры, ибо она зачастую несет с собой ненависть к Германии как таковой, к ее «душе», к ее «вечному»

201

содержанию. Практическим выводом из этой ненависти является не всегда высказываемое, но молча носимое убеждение в необходимости не победить только, но уничтожить Германию. Но это значит сделать невозможной Европу, уничтожить Европу, ибо Европа без Германии, как птица без одного крыла (Р. Роллан).

На самом деле, острая вспышка антисемитизма в Германии – явление, сопутствующее ее общему послевоенному заболеванию, и нисколько не вытекает из ее «вечной» традиции. Не углубляясь особенно в историю антисемитизма, нельзя же забывать о том, что антисемитизм есть явление всеобщее (т. е. связанное с самим фактом диаспоры), и что он принимает лишь разные формы и получает разную остроту в зависимости от местных условий.

До великой войны Германия занимала далеко не первое место по линии антисемитизма. Россия была страной погромов, Франция во дни Дрейфуса – наши дни! – сделала из антисемитизма символ веры своего национального сознания. В Германии была антисемитская партия, но она играла очень скромную роль в политической жизни страны. Всего сильнее антисемитизм был в Польше и на Украине. И это объясняется не особенной злобностью польского или малорусского народов, а просто густотой еврейского населения на территории бывшей Речи Посполитой. Великороссы не знали антисемитизма, – но они не видели и евреев. Гоголь дал в «Тарасе Бульбе» ликующее описание еврейского» погрома. Это свидетельствует, конечно, об известных провалах его нравственного чувства, но также о силе национальной или шовинистической традиции, которая за ним стояла. Стоит ли за Гитлером традиция подобной силы? Я в этом сильно сомневаюсь.

Германия больна острым национализмом давно,

202

– но не дальше прошлого столетия. Эта болезнь, сопутствующая ее объединению, ее имперскому росту, – тоже не ее личная, а общеевропейская болезнь XIX века. В Германии национализм (а не антисемитизм) принял грубые милитаристические черты, которые делают ее более других ответственной за мировую войну. Антисемитизм пришел совсем недавно, как явление, связанное с экономической болезнью послевоенной Германии: инфляцией, широким приливом евреев из Восточной Европы и их быстро выросшим влиянием в некоторых отраслях хозяйства и культуры. Основное и здесь – болезненное развитие национального чувства, оскорбленного и ущербленного проигранной войной. Известно, что худшие тираны выходят из «униженных и оскорбленных»; Иван Грозный, Павел, русские большевики.

Я, разумеется, не хочу сказать, что война против Германии сейчас не имеет смысла. Когда психическая болезнь принимает буйные формы, опасные для окружающих, больного нужно связать прежде всего, а потом уже думать о лечении. Но никак нельзя забывать о том, что заболела сейчас половина мира, да и другая половина вовсе не защищена от психической заразы.

Германия сейчас, бесспорно, является мировым очагом антисемитизма. Отсюда он культивируется, подчас искусственно, подчас даже насильственно в других странах. Но нельзя не видеть, что очаги его имеются повсюду, и что достаточно политической катастрофы, обвала либерально-демократического строя, чтобы он вырвался наружу. Можно сказать, что фашизм – явление не местное, а общеевропейское, естественно порождает антисемитизм как одного из своих спутников. Всякий, кто встречался с фашистски настроенными кружками молодежи любой нации, может в этом убедиться. Не трудно показать, почему антисемитизм логически вытекает из фашистского умонастроения.

203

Фашизм есть движение национальной и социальной революции, обращенное против всей культуры XIX века, особенно против его интеллектуализма и либерализма. Каждый из этих моментов несет угрозу еврейскому народу.

Национальное чувство, в его нормальном состоянии, совместимо с уважением и терпимостью к чужим нациям. Национализм, особенно тот горячечный пароксизм его, которым сейчас заражен мир, питает ненависть ко всем народам (кроме собственного), с которыми приходит в соприкосновение. Можно сказать, что современный национализм, окончательно изживший средневековое культурное наследие, только в этой ненависти и находит себя. Стремясь к абсолютной однородности национального целого, не вынося ничего чужеродного, никаких автономизмов и своеобразий, он повсюду наталкивается на этот иррациональный, не растворяющийся, не перевариваемый остаток далекого, давно исчезнувшего восточного мира, каким является еврейство. Какими бы добрыми патриотами ни сознавали себя евреи в Германии, во Франции, в России, они не могут стать только немцами, только французами, только русскими. В этом их преступление. Даже утратив свою религию, забыв свой язык (или свои языки), они в своем устойчивом физическом типе, в своей психологии напоминают об ином, «неарийском» духовном мире, в котором некогда родились. К тому же естественная солидарность с евреями других стран нелегко разрушается. Подобно римскому католицизму, подобно (увы, столь хилому) культурному единству «республики ученых», еврейство было одной из немногих сил, которыми держалось единство европейской культуры. Когда какая либо нация хочет насильственно оборвать все связи, которые соединяют ее с человечеством, она прежде всего находит евреев и мстит им.

Обвал капитализма является, быть может, одной

204

из главных причин нашего кризиса. Все революционные силы эпохи, левые и правые, объединены в одном антикапиталистическом натиске. Но силой вещей и давней средневековой традиции еврейство оказывается ответственным за капитализм – по крайней мере, за финансовый капитализм. Некогда запертые в гетто, насильственно отрезанные ото всех или почти всех источников хозяйственной жизни, кроме торговли и ростовщичества, евреи выработали в себе веками тонкое несложное искусство обращения с деньгами, этим самым таинственным из товаров, и когда капитал начал завоевывать мир вчерашние менялы превратившись в банкиров, оказались в чрезвычайно выгодных условиях конкуренции. У них не было феодальных поместий, не было военной знати, не было связей в светском обществе. Деньги открыли для них все или почти все двери. В XIX веке за деньги можно было купить баронство, породниться с княжескими династиями. Не удивительно, что евреи не спешили отказываться от тех профессий, которые обеспечивали им одно из первых мест в общественном строе. Но все это рушится с того момента, когда капитал снова становится предметом ненависти и презрения.

У евреев, конечно, были другие права на общественное уважение в XIX веке. В своем гетто они не только считали деньги или торговали восточными товарами. Они усердно изучали Тору и Талмуд. Вероятно, ни один народ не имел такой многочисленной интеллигенции и не уважал ее так, как они. Когда пришло время, тысячелетиями утонченный умственный аппарат оказался прекрасно приспособленным к современной аналитической и рациональной науке. Если средневековая схоластика была подготовительной школой научного мышления, то такой же школой был и Талмуд. Сыновья и внуки ученых раввинов становятся в первых рядах европейской науки. А тонкая нервная организация, тонкие пальцы, не

205

изуродованные грубой работой, дают лучших музыкантов – скрипачей, пианистов, – наших дней. Воспитанное Библией и вековым притеснением острое чувство социальной справедливости, где современный социализм перекликается с древними пророками, создает вождей пролетариата, глашатаев социальной революции, деятелей Интернационала. Еврейская революционная интеллигенция подрывает тот самый капитализм, в котором так уютно чувствовала себя еврейская буржуазия.

Но все это обращается теперь против еврейства. «Чистая» наука, аналитическая направленность ума глубоко противны новым поколениям. В науке они признают ее служебную полезность, ее практическую направленность. Она должна стать служанкой политики или погибнуть.

Чувствительность, эмоциональность в искусстве тоже подлежит «преодолению». Новый век требует от искусства выражения мощи прежде всего: монументальности, единства, целостного восприятия жизни. Что коммунизм и капитализм отвечают друг за друга, это понятно без лишних слов.

* * *

Фашизм (как и коммунизм, который является его разновидностью) есть ложный ответ на подлинный вопрос, поставленный историей. Фашизм прав в основном ощущении порочности и безвыходности современной культуры. Но видя зло, он бессилен преодолеть его, потому что сам носит в себе все яды умирающей цивилизации. Возмущаясь против ее механичности, он является самым механическим из ее общественных движений. Мечтая об органической силе жизни, он является жертвой и тираном самой мертвой техники, примененной к политике и воспитанию. В припадке бешенства он бьет направо и налево, не чувствуя, что носит врага в самом себе. Грубыми суррогатами пытается заменить недостающую

206

веру, которой жаждет. Но, если он действительно услышал вопросы жизни, то в самых уродливых его достижениях мы вправе угадывать очертания культуры будущего. Пусть фашизм погибнет, и демократия, обновленная, будет строить, вместо него, «новый порядок» мира, – этот порядок будет совершенно отличен от прошлого. К «старым башням родного Содома» возврата нет. Новый мир, если только он будет построен, преодолеет не только капитализм, но и рассудочный, разорванный духовный мир буржуазной Европы. Он должен обрести новую цельность, новую органичность жизни. Дай Бог, чтобы он мог сочетать с ней свободу личности. Но эта свобода уже не будет свободой безразличия. Вся та среда, в которой жило, в сравнительном благополучии, еврейство XIX века, погибла навсегда.

Какие проблемы ставит перед еврейством новый, в крови рождающийся мир?

Разрыв с капитализмом, конечно, особой драмы не представляет. Еврейство слишком богато ресурсами, чтобы не пережить гибели финансового капитала, как оно пережило много других экономических и политических режимов. Но самый вопрос о его «переживании», о его существовании – как он ставится теперь?

Еще недавно были возможны споры между еврейскими националистами и сторонниками ассимиляции. Они ведутся и теперь, но, по существу, возможны ли они? Фашизм показал, что никакая ассимиляция не спасает еврейства, не может укрыть его. Забвения религии, языка, трёх денационализированных поколений недостаточно. Быть может, десять поколений могли бы изгладить все следы прошлого, замазать последние черты древней благородной расы, но история не дает этих десяти поколений. Выход из гетто начался лишь с XIX века, примерно с французской революции, а в России – много позже. Ассими-

207

лированное еврейство все еще еврейство, и враг сумеет распознать его. Ну, а в «новом мире» – придется ли и там прятаться от врагов?

Надеясь на лучшее, предполагая, что в этом мире не будет ни исключительных законов, ни травли «инородцев», трудно представить себе процесс ассимиляции столь легким, каким он был в прошлом столетии. Этот процесс протекал безболезненно в денационализированной, обезличенной среде. В XIX веке еврей, желавший забыть о своем еврействе, легко мог стать членом космополитического общества. Но ему уже было много труднее стать своим, скажем, в кругу русских славянофилов или во французском католическо-дворянском свете. Ему надо было носить маску или делать насилие над собой. Родиться заново в иную нацию не так легко. И, если грядущая культура будет более почвенна, будет религиозна и в духовном (может быть, не в политическом) смысле национальна, то еврейство может найти в ней место как особое исповедание, особый народ, равноправный среди других, но едва ли сможет раствориться в ней без остатка.

Да и желательно ли это? Не возмущает ли самая мысль о таком исходе? Даже с чисто позитивной точки зрения, исчезновение одного из самых одаренных народов, давшего миру столько гениев, если бы оно и было возможно, представляло бы тяжелую утрату для человечества. Нельзя утешаться тем, что евреи будут давать миру свой вклад, как они дают и сейчас в чужих национальных общинах. Да, сейчас дают, потому что не истощены еще силы, накопленные в гетто, силы тысячелетней религиозной веры и мессианских упований, растрачиваемые теперь в «теориях относительности», в «психоанализах» и проч. Но потухнет этот костер, и его жар остынет, тепло рассеется в воздухе. Неизбежная «энтропия» сравняет уровень еврейской и «арийской» духовной температуры.

208

Если же стоять на точке зрения религиозной, то гибель народа давшего миру две мировые религии и сохраняющего доныне свой религиозный пламень, было бы прямо катастрофой. Слишком большие религиозные чаяния сопряжены с этим народом. Его судьба в христианском пророчестве связана с эсхатологическими судьбами мира. С этой точки зрения, он не только не должен, он не может погибнуть.

Ассимиляционизм осужден историей, и Гитлеру суждено было стать одним из виновников еврейского национального возрождения. Нам приходилось слышать евреев, которые так оценивали смысл гитлеровского гонения. Еврейский Бог всегда вел свой народ путем страданий, и в страданиях он обретал новую силу жизни. Вольная и покойная жизнь среди язычников разлагала. Вот и сейчас, на что в России жизнь невольна и непокойна, но в условиях полного равенства и денационализированной культуры миллионы евреев почти растворились в полу-монгольском море. Русская революция, с одной стороны, удушившая национально-религиозную культуру еврейства, с другой, облегчившая его ассимиляцию, сделала больше для уничтожения народа, чем Гитлер со своими лагерями и палачами.

Если не ассимиляция, то, что же? Национальное возрождение – но в каких формах?

Здесь возникает новый соблазн: перенять у врага его политическое сознание, бороться с ним его же оружием – если угодно, опять-таки ассимилируясь с ним, только не в дружбе, а в борьбе. Израилю предлагается осознать себя одним из народов земли – таким же, как все другие и требовать для себя места под солнцем. Вчера еще это значило: подчинить все задачи еврейства одной цели – созданию и развитию национального государства в Палестине. Сегодня это звучит еще иначе: создать еврейский фашизм, покончить с гуманизмом и ответить криком

209

крови и расы на крик крови и расы. Этот соблазн тем опаснее, что в самых древних страницах Священной Книги можно найти кажущееся оправдание для этой антигуманистической реакции. Гитлер вывернул Библию наизнанку. Теперь начинают выворачивать наизнанку Гитлера, – только что останется от Библии в результате этой двойной перелицовки?

Я ничего не хочу говорить здесь ни за, ни против сионизма, который в целом вызывает во мне сочувствие. Но сионизм может быть оправдан лишь как частичное, подспорное решение задачи – сохранения еврейской национальности. Если для сохранения всемирного еврейства важно иметь национальный очаг в Палестине, пусть он будет. Но пусть борьба за него, работа в нем не заслоняет всей проблемы. Так папское государство в Италии могло и должно было стать опорой для универсальной политики католической церкви. Но как часто оно делалось помехой и соблазном для этой самой политики! Призвание Израиля универсально. Его Мессия обещан как освободитель и примиритель всех народов, и религиозный национализм был временной формой, скорлупой, охраняющей вселенскую идею Израиля. Отказ от этой идеи – это отказ от первородства, отказ от самого себя. Да и возможен ли он? То есть возможна ли узко-национальная еврейская политика?

И здесь уже история говорит свое предостерегающее слово. Насколько еврейство сильно своим культурным подвигом, своим нравственным упором в мировых пределах, настолько слабо и беззащитно оно в «своем» национальном государстве. Первый вихрь, налетевший из заиорданской пустыни, может смести его. Оно существует стечением благоприятных обстоятельств, политическим компромиссом Британской

210

дипломатии. Стоит заколебаться Британской Империи, усилиться давлению арабского мира, политическое пробуждение которого является одним из новейших фактов мировой жизни, и что останется от Сиона? Останется диаспора, останутся огромные, но рассеянные энергии, вечный, неутолимый, духовный голод Израиля.

Если чисто политическое решение еврейского вопроса не удастся, то как следует понимать его культурное решение? Что такое еврейская культура? Есть ли она, была ли она когда-нибудь? Нельзя же видеть эту культуру в пережитках пестрого происхождения фольклора, еще не везде разложившегося. А за вычетом их, оказывается, что все, что Израиль создал подлинно своего – для себя и для мира – была его религия. Он вечно жил в чужих культурных формах – вавилонских, эллинистических, испанских, немецких, русских, но вечно вынашивал в себе одну и ту же свою религиозную тему. Религия, а не культура, и спасла его самобытность, сохранила его от растворения в море чужих племен. Обрядовый закон ограждал его лучше, чем гетто, священный язык поддерживал единство во всех концах рассеяния. Отнимите их, и что останется? Ассимиляция началась немедленно с упадком веры. И национальное возрождение в наши дни сопровождается возрождением религиозным.

Наше время, ощупью и медленно, но верно выходит на забытые религиозные пути. Это возрождение бесспорно в католичестве, православии, протестантизме. Бесспорно оно и в еврействе, хотя, может быть, и не столь явственно. Гитлер сумел заполнить молящимися еще не разрушенные синагоги, и в них влечет не одно национальное горе, но и подлинная религиоз-

211

ная боль. Да и не Гитлер породил Бубера, Когена, стольких других. Речь идет, конечно, не о простой реставрации веры отцов, но о ее новой творческой интерпретации. Этому движению принадлежит будущее. Здесь проходит основное русло национально-культурного возрождения. И если нельзя веровать насильно и преступно обращать веру в орудие политики, то законно и даже обязательно для всех пристальное внимание, изучение религиозных проблем.

Кто сказал, что еврей – это усталый скептик, тонкий, но бесплодный рационалист? Да, таким мы знали его часто в последние десятилетия. Но таким ли он был хотя бы два поколения назад, когда Гейне проводил свою знаменитую параллель между эллинством и иудейством? Утрата веры подорвала его жизнеутверждающие творческие силы. Но гений расы (то есть религии Израиля) есть сама жизнь, борьба за вечную жизнь. Израиль боролся с Богом тысячелетия. Нельзя поверить, что у него нет больше сил для этой трагической борьбы.

Но христианин, который со стороны созерцает ее, не может не думать своей думы. И, говоря откровенно на эту больную, кровью политую тему, нужно быть откровенным до конца. Для христианина не может быть другой истинной религии, кроме христианства. Он может сочувственно наблюдать возрождение религиозной жизни в чужих мирах – в Исламе, в Китае, в Индии, но при этом верит, что рано или поздно эти духовные потоки вольются в одно вселенское море. По отношению к еврейству вопрос для него стоит еще несомненнее. Еврейство и христианство не две различные религии, но две фазы одной и той же истинной, родившейся в Иудее, но вселенской религии. Христианство относится к иудаизму как его за-

212

вершение. Поэтому всякое движение в иудаизме, направленное не вспять, то есть не от пророчества к закону, а от закона к пророчеству, должно прийти и к Иошуа и поставить вопрос о его месте в религии Израиля. Чем вызван трагический разрыв между еврейским народом и его пророком, который явился ему как Мессия раньше, чем открылся язычникам как Спаситель мира?

Едва ли этот вопрос получит жизненное разрешение для еврейства в нашем поколении. Но евреи задумываются над проблемой Иисуса, и эти мысли далеки от древней враждебности. Книги Монтефиоре, Клаузнера говорят о новом отношении к Иисусу. Пожалуй, еще более говорят об этом частые обращения в христианство чистых и духовно-жаждущих людей – новый тип конвертита. Эти обращения разрывают единство духовной жизни Израиля, и здесь заключена драма, личная и национальная, едва ли устранимая. По существу дела, древняя религия Израиля, взятая в отрыве от христианства, с трудом удовлетворяет современное религиозное сознание. Путь от современной, хотя бы обезбоженной культуры к религии закона представляется сужением сознания. Национализм может принести эту жертву. Но религиозная личность примет ли ее?

Ответ, конечно, будет звучать по-разному. Одни примут, другие не примут. Сейчас не время поднимать этот спор, который принадлежит будущему. Хотелось бы только указать на новый, совершенно неожиданный оборот, который история дает древней еврейско-христианской тяжбе. Когда то евреи распяли еврея Иисуса. После того, скоро уже две тысячи лет, как Его ученики распинают евреев. Ныне Иисус возвращается своему народу, под улюлюкание и крики язычников: «Распни Его, Он жид!»

213

Но как не поражаться апориям, которые на всех путях встречает национальное движение еврейства. Точно кто-то незримый гонит Израиля, загоняет его в безвыходные тупики, не дает опомниться от боли и ран? Кто Он, этот неутомимый охотник? Не тот же ли Бог Израиля, ревнивый и любящий, гоняющийся по пустыне за своей возлюбленной, навеки обрученной с Ним кольцом завета?

214