Собор 1660 года, собранный для избрания преемника Никону и решения: вопроса, как быть с самим Никоном, Разногласия, обнаружившиеся на соборе 1660 года относительно Никона. Участие греческих архиереев в соборе 1660 г. Приезд в Москву газского митрополита Паисия Лигарида и занятое им положение при московском дворе. Отношения Паисия Лигарида к Никону и Никона к Лигариду. Посылка на восток иеродиакона Мелетия грека с приглашением восточных патриархов прибыть в Москву. Волнения по этому случаю и распри между греками в Константинополе и Москве. Неудачная попытка московского правительства добиться назначения Паисия Лигарида экзархом восточных патриархов в Москве для суда над Никоном.

Удаление Никона с патриаршего престола и, в то же время, его нежелание окончательно отказаться от патриаршества, поставило правительство в очень затруднительное положение. Ему приходилось решить два вопроса: можно ли выбирать на место Никона нового патриарха, когда прежний—Никон от патриаршества формально и письменно не отказывается, и как быть с самим Никоном? Для решения этих вопросов в 1660 году государь созвал собор, на котором в качестве членов присутствовало, судя по подписям под соборным деянием, 13 архиереев, к которым присоединены были потом еще три греческих архиерея, так что всех их было 16. Кроме того под соборным деянием подписалось 29 архимандритов, 13 игуменов, 5 протопопов и старец Епифаний Славинецкий. Конечно на соборе, помимо подписавшихся, было не мало и других лиц. Собор, значит, был очень многочисленный и разнообразный по своему составу. Продолжался он очень долго, именно: открыт был 16 февраля, а закон-

257

чился 14 августа т. е. тянулся целые полгода. Собор был открыт самим государем в золотой царской палате в присутствии бояр и всего царского синклита. Открывая собор, государь обратился к нему с следующею речью, которая дошла до нас в собственноручном списке царя Алексея Михайловича: «отцы святии, преосвященные митрополиты, архиепископы и епископы, архимандриты, игумены и протопопы! Изволением всесильного Бога, а наших грех ради, святая восточная соборная и апостольская церковь, мать всех нас, вдовствует уже год и семь месяцев, не имея жениха и пастыря, а бывший жених ее и пастырь, святейший патриарх Никон, патриарший престол оставил и находится в дальних странах, а как это было, и при оставлении им патриаршества что происходило, все то видели: Питирим митрополит сарский и падонский, Михаил митрополит греческий, Иоасаф архиепископ тверской, архимандриты, игумены и протопопы, которые во время божественной литургии были с ним, патриархом, в службе: у всех у них взяты о том сказки, которые к пришлем к вам, святителям, и ко всему собору в патриархию, с боярином нашим Петром Михайловичем Салтыковым. И вам бы, отцем святым, о святом Духе собравшимся, о том деле рассуждать вправду но правилам святых апостол и святых отец». —Следующее заседание собора, бывшее на другой день, происходило уже в патриаршей крестовой палате, царь на нем не присутствовал, не было бояр и синклита, а только духовные лица, которые в последовательном ряде соборных заседаний занялись рассмотрением тех свидетельских показаний, которые ранее отобраны были от разных лиц, находившихся в Успенском соборе в то время, когда Никон оставлял патриаршество. Все представленные сказки собором сличались, проверялись, исправлялись на основании новых показаний тех лиц, которые были в Успенском соборе при оставлении Никоном патриаршей кафедры, а теперь находились на соборе и были подвергнуты новому допросу. Тщательно разобравшись в показаниях разных лиц, собор единодушно пришел к заключению: «святейший патриарх Никон оставил свой патриаршеский престол своею волею», о чем должно было государю чрез

258

боярина Петра Михайловича Салтыкова, который, в качестве представителя царской власти, присутствовал на соборе, как и на всех предыдущих и последующих соборах, и играл на них роль нынешнего обер-прокурора при св. Синоде. Государь, выслушав доклад Салтыкова, приказал собору сделать выписку из правил св. апостол и св. отец, и на основании их обсудить дело об оставлении Никоном патриаршей кафедры. Назначенная государем комиссия из архиепископов Маркелла вологодского, Илариона рязанского, Макария псковского, чудовского архимандрита Павла и игумена Свирского монастыря Сшдона, собрала подходящие к случаю соборные правила, толкования на них, а также подходящие исторические случаи и представила собранное на обсуждение собора. «Преосвященный собор о отречении патриаршества святейшего патриарха Никона правильной выписки слушали, и по выписке правилне рассуждали, бояся кийждо страшного суда Божия и помня великого государя премудрейшее повеление вышеписанное, крепце смотриша, да не како неправилне управление сие составитися имать». Принимая во внимание все обстоятельства оставления Никоном патриаршего престола и особенно то несомненное обстоятельство, «что отречеся патриарх Никон патриаршества своего и, потом, не быти обещася», что в письме к государю Никон собственноручно подписался; «бывший Никон патриарх», «преосвященный собор вся сия рассуждая, паче же прилежно правильную выписку прочитающе, возложиша сие на правила святых отец, понеже правила святых отец согласно вси невозбранно повелевают на отрекшагося своей епископии, или отшедшего без благословные вины, вящше шести месяц епископа, вместо его иного поставляти». 1)

Итак, собор нашел вполне согласным с обстоятельствами оставления Никоном патриаршества, с существующими каноническими правилами и с историческими примерами, чтобы на место добровольно оставившего патриаршую кафедру Никона был немедленно поставлен новый патриарх.

Поставление нового патриарха на место ушедшего Никона

1) Гиб. I,66. Дело о п. Никоне, стр. 62 и 63.

259

оказалось однако не столь простым, как это сначала думал собор, так как сейчас же возникал вопрос: как быть с Никоном, который продолжал оставаться патриархом. Очевидно, прежде избрания и постановления нового патриарха, необходимо было порешить вопрос о судьбе Никона. Сделать это было тем более необходимо, что Никон в последнее время настойчиво заявлял, что он оставил престол, но архиерейства не оставлял, что благодать, дарованная ему при поставлении в патриархи, по прежнему остается при нем и что только он, а не кто либо другой, может передать ее своему преемнику. Отсюда Никон делал такой вывод, что право законно поставить нового патриарха принадлежит только ему, Никону, и что без его активного участия не может состояться законное поставление нового патриарха.

Но Никон в этом случае был не одинок. До нас дошла докладная записка неизвестного (вероятно Славинецкого), поданная царю Алексею Михайловичу, в которой автор решает следующие четыре вопроса: а) «мощно-ли, не низложивше соборне Никона, возвести иного? б) Мощно-ли Никона, отрекшася своего престола, возвести паки? в) Мощно-ли низложити Никона и иного возвести, ему живу сушу, правильно? г) Аще Никона низложити, то рассудити,— от самаго-ли престола, или вкупе и от архиерейства»?

Отвечая на указанные вопросы, автор записки говорит, что Никон отрекался престола только на словах, а не делом, так как его отречение не было сделано на соборе, или письменно, и к тому же он, при отречении от патриаршества, вышел из Успенского собора в архиерейской мантии и сейчас все архиерейски действует. Но если бы он отрекся и делом, то и тогда было бы несогласно с церковною заповедью признать его отречение достаточным, так как, по словам Кирилла александрийского, «аще бы и писанием отрекся, аще достоин есть святительства—да служит; аще же есть недостоин, да яе отрицается, но обличен бывше судом, да извержется; кроме же обличения никак чужд может быть престола: убо Никоново отрицание ничто есть; и аще не имать недостоинства никакова, да служит; аще ли имать недостоинство, соборне вопросите о нем и, судом обличивше, низложити». Из этих рассуж-

260

дений автор записки выводит такое заключение: «иного нам избирати, Никону живу сушу, видитмися немощно. Никона же, аще и отрекшася, мощно возвести паки, по святому Кириллу, глаголющу: аще достоин, да служит». Но, говорит автор, если и скажут: «неудобь всем бе носим Никон», то и в таком случае не извержению он повинен, а нужно всем «сыновным повиновением и любовию молити его, да исправится во нраве своем; судити же его кто от нас и како может?». Но 9-му правилу Халкидонского собора Никон может подлежать только суду Константинопольского патриарха, а никак не суду местных епископов, почему автору думается, «яко нелеть нам есть по сих правилех Никона судити и низложити, последственне же иного возвести, ему живу сушу». Принимая во внимание однако то обстоятельство, что и канонические правила и исторические примеры дозволяют на место епископа, оставившего свою кафедру, избирать другого, еще при жизни ушедшего, можно и на место добровольно ушедшего Никона, избрать другого патриарха, но только, на основании исторических примеров, под условием сохранения за Никоном архиерейства. «Подобает, говорит автор, Никона чести и служения архиерейского не отчуждати, аще и безпрестолен будет. И тако видитмися Богу быти угодно, и оставившему престол не безчестно, нам безгрешно, и всему народу годе. Аще же в чести сый оставлей Никон промышлял бы что смятения сотворити, сим самым делом повинен будет чести и действия архиерейского от себе удаления».

Значит, не только сам Никон считал себя единственно правомочным лицом, могущим законно рукоположить нового патриарха, но находились и другие лица, которые считали даже возможным возвратить самого Никона на оставленную им патриаршую кафедру, а если и соглашались на избрание нового патриарха, то только под условием сохранения за Никоном достоинства и чести архиерейской.

Собор, по повелению государя, занялся изысканием подходящих канонических правил и исторических примеров, чтобы порешить вопрос о том, как быть с Никоном. Но все произведенные изыскания не привели однако ни к чему строго определенному и решительному, так

261

как по одним правилам и примерам выходило, что можно архиерея, оставившего свою кафедру, снова возвратить на свой престол, по другим,—что возвращать его не следует; но одним выходило, что оставивший престол архиерей, не должен более архиерействовать, по другим,—что оставив добровольно свой престол, он все-таки должен остаться архиереем и архиерействовать. Большинство русских архиереев, не любившее Никона, не желало не только его возвращения на патриаршество, но и настаивало на самой крайней мере,—лишении Никона архиерейства.

В виду разногласий на соборе по вопросу о дальнейшей судьбе Никона, государь приказал призвать на собор бывших тогда в Москве греческих архиереев: Парфения фивского, Кирилла андросского и Нектория погоянинского с тем, чтобы они сделали выписки по делу Никона из греческих правил и участвовали в заседаниях собора. Греки выполнили это царское поручение. Они, приводя в применении к отречению Никона выписки из разных соборных правил, постановлений и толкований на них, а также разные исторические примеры, нашли, что Никон все делал вопреки священным правилам и законам, что он «есть повинен и погрешен в правилах святых апостол и святых соборов и в законех самодержцев и приснопамятных царей». К этому выводу относительно Никона греческие архиереи прибавляют и такое заявление: «явлено есть всем, яко от всех бывших патриархов прежде на Москве, ин не возлюби нас,, греков, якож святейший господин Никон патриарх, и чищу восточные церкве не последова ин, якоже сам он, и аще и есть друг наш зело, но что можем сотворите от божественных правил и законов; не возмогохом творите инако, токмо писати всю истину, яко повелевают божественные законы и правила святых апостол и святых соборов и закони приснопамятных и самодержцов царей». Признавая, что хотя по всем правилам и законам добровольно отрекшийся от своего престола архиерей и не может уже стремиться к его возвращению, однако в атом деле «стоит токмо власть и воля в совете и власти тишайшего царя, собора и синклита: аще им есть нужный и потребить снисходите, паки призватя его на престол его есть воз-

262

можно, якоже является в писании, еже и бысть иногда», т. е. греческие архиереи заявляют, что та или другая судьба Никона зависит исключительно от воли и усмотрения государя, который может в атом случае поступать как ему благоугодно, не стесняясь правилами и законами, так как в исторической церковной жизни бывало всякое. В то же время греческие иерархи обращаются к царю с ходатайством за Никона, «зане аще господин Никон в прочих внешних вещах и во отречении своем погреши яко человек, но в догматах благочестивые и православные веры бе благочестивейший и прав, и во апостольских и отеческих преданиях восточные церкве бе зело ревнитель, и сего ради, аще от престола своего сам отринуся, достоинство же священства благоутробием и человеколюбием святого твоего царства и святого собора приличным образом да имать священство за некое малое утешение яко же повелит святое твое царство, и да не явимся тяжки в том, молим великое твое царство».

Таким образом, присутствовавшие на соборе греческие архиереи хотя и признали, что Никон по церковным правилам и постановлениям, как их нарушитель, должен быт лишен не только патриаршества, но и самого архиерейства, однако все это дело они отдавали на волю и усмотрите государя и собора, которые могли и не считаться с церковными правилами я оставить за Никоном архиерейство,—они, греческие архиереи, даже особенно ходатайствуют об этом пред государем.

Главную роль в решении собором 1660 года дела о Диконе сыграло приведенное греческими архиереями 16-е правило двукратного собора: «безумно убо есть епископства отрещися, держати ж священства», и приведенное греческими архиереями мнение Матвея Властаря: «который архиерей отречется престола своего и стада своего, да обнажится абие и священства своего». На основании главным образом этого правила и его толкования Властарем собор из русских и греческих архиереев в конце концов постановил: «чужду быти Никону патриаршеского престола и чести, вкупе и священства, и ни чим не обладати». Греческие архиереи, ранее ходатайствовавшие пред царем, чтобы за Никоном сохранено было достоинство архиерея,

263

теперь отступились от своего первоначального мнения и окончательно примкнули к мнению тех, которые желали лишить Никона не только патриаршества, но и архиерейства. Это обстоятельство нарочито подчеркивает соборное деяние, которое сказав, что государь приказал призвать на собор бывших тогда в Москве греческих архиереев с тем, чтобы они сделали о Никоне выписки из греческих правил, далее говорит: «они же, гречестии архиереи, выписаша из правил святых отец во всем согласно с преосвященным российским собором, и единомысленно рекоша Никона, бывшего патриарха, чужда быти архиерейства и чести и священства, и ничим же обладати, и на его место иного архиерея возвести, и руками своими подкрепиша».

По-видимому греческие архиереи, присутствовавшие на соборе 1660 года, сначала хотели было стать на сторону Никона, как всем известного грекофила, но потом, в виду очевидного желания русских архиереев и бояр низложить и окончательно унизить Никона, сочли для себя более благоразумным и выгодным перейти на сторону противников Никона и, в конце, примкнули к партии лишившей Никона не только патриаршества, но и священства. В этом направлении они пошли даже далее. Всячески желая выслужиться пред московским правительством, они подали государю особые мнения, в которых каждый из них так или иначе старался обвинить и унизить Никона, ранее ими же признанного за выдающегося грекофила. Так один из греков, вероятно афонский архимандрит Дионисий, живший в Москве, заявляет царю, что некоторые, или руководясь дружбою к бывшему патриарху Никону, или хорошо не понимая церковных правил, «скорбятся о низвержении Никона» и ссылаются на пример современных константинопольских патриархов, которые, оставив патриарший престол, остаются однако архиереями, получают в свое управление епархии, а иногда и снова возвращаются на оставленную ранее патриаршую кафедру. Автор грек по этому поводу говорит, что константинопольские патриархи оставляют свой престол неволею, вследствие гонения турок, оставляют престол, чтобы не причинить патриархии л всей греческой церкви великих бед и убытков от

264

турок, и потому-то таким от турецких насилий убегающим патриархам, греческие соборы и дают какие либо епархии на прокормление, или, по миновании беды, возвращают их снова на патриарший престол. Все это сейчас делается у греков не по правилам и законам церковным, а вопреки им, делается единственно по неизбежной необходимости, для предохранения греческой церкви от великих насилий и притеснений со стороны турок. Русским, в этом случае, никак не следует руководиться примером современной греческой церкви, а им следует руководиться только священными правилами и законами, отступать от которых в православной Руси решительно нет никаких оснований. В другом заявлении царю, поданным греческими архиереями, они говорят, что вполне законно и справедливо будет со стороны царя избрать на место Никона нового патриарха с тем, чтобы о вновь избираемом произведено было предварительное испытание, «да обрящется правого жития и правые веры, человек благочестивейший во всех составах веры и ревнитель апостольских и отеческих догматов же и преданий святые восточные Христовы церкви, и да будет благоугоден Богу, а не токмо человеком». Новый поставляемый патриарх должен «покоряться и починить четырех столпов и светильников вселенных,—четыре, глаголю, патриархов, и почитать их паче себе, яко же прежних (т. е. старших) себе братов и отцев; он должен избираться не но жребию, так как при таком порядке выборов может «случиться содейство дьявольское и падет жребий на единого непотребного и худаго», но собор должен избирать трех лучших, достойнейших мужей, из которых царь и избирает одного, кто из них представляется ему лучшим.—Хиосский архиепископ Кирилл пишет государю, что Никон, руководясь чрезмерною своею гордостию, «просяше грамоты от царствия твоего пребеззаконные на возвышение нелепое свое», и царь, но своей простоте, давал Никону такие грамоты. В этом случае «высокосердый сый (Никон) начало закона бысть преступник и отрицатель закона и, еже лютейшее: яко уча иных, себе не учаше и не подражаше владыке Христу, глаголющему: больший вас да будет вам слуга; и иже аще хочет первый быти в

265

вас, да будет вам раб». Архиепископ-грек говорит, что Никона «ослепи гордость, возлюби бо паче славу человеческую, нежели славу Божию, вся бо дела творяше, во еже видитяся от человеков. Любяше бо первоседание в вечерах и первовозлегание и зватися от человек равви. Владыка Христос учаше ученики своя смирению, а тай величаниям; Христос не памятозлобию, а той памятозлобию; Христос излия кровь свою нас ради, а той не претерпе ниже студное; Христос учаше; да покорятся царем, а той противляшеся цареви, ослепи бо его злоба; сего ради прият по делом своим». В виду этого архиепископ советует государю поставить «иного патриарха законного и соборнаго» 1).

Решение собора греческих и русских иерархов, что Никон должен быть лишен не только патриаршества, но и архиерейства, было представлено на благоусмотрение государя, который, «разсуждая премудре, благоразсудне и праведне с своим царским синклитом» т. е. передав соборное решение на обсуждение боярской дума под стоим председательством, повелел соборнее деяние о Никоне и о поставлении нового патриарха на его место скрепят собственноручною подписью всех членов собора, в Успенском соборе, в своем присутствии и при всем царском синклите, что и было сделано.

Казалось, вопрос о Никоне был решен теперь окончательно: следовало, согласно соборному постановлению, признав Никона лишенным патриаршества я самого архиерейства, немедленно приступить к избранию нового патриарха Но этого не случилось по следующим обстоятельствам.

Епифаний Славинецкий, как мы видели, не был против избрания нового патриарха на место Никона, но он при этом настаивал, чтобы за Никоном оставлено было достоинство архиерея. Но когда присутствовавшие на соборе греческие иерархи привели 16 правило двукратного собора: безумно убо есть епископства отрещися, держати ж священства, он должен был уступить, и наравне с другими подписался под определением собора, лишившим Никона не только патриаршества, но и самого священства.

1) Подлин. дело о п. Никоне, 72—83, 85—87. Гиб. I, 203, 206, 211, 220.

266

Однако Епифаний решился проверить приведенное греками соборное правило и оказалось, что такого правила вовсе нет ни в греческих, ни в славянских книгах. Тогда Епифаний подал государю особое заявление, в котором писал: «грекове на соборе из своей книги греческия сия речения прочтоша: безумно убо есть епископства отрещися, держати ж священства, и рекоша сия речения быти правило шестонадесятое первого и второго собора. И аз разумех истинное быти правило первого я второго собора, не дерзнух прекословити и изволение свое дах на низвержение Никона, бывшего патриарха. Но сия сотворих сего ради, яко прелстихся греческим речениям, яже ни в словенских, ни в греческих правилех не обретаются. Сего ради, понеже истинное правило греческое прочтох и сих речение: безумно бо есть епископства отрещися, держать ж священства, не обретох, изволения моего на низвержения Никона, бывшего патриарха, отрицаюся, яко неправильного и неправедного, и каюся». Понятно, что это заявление Славинецкого должно было произвести сильное впечатление на государя и поколебать его решимость немедленно привести в исполнение соборное постановление о Никоне. Были подобного же рода и другие обстоятельства.

На соборе 1660 года присутствовал архимандрит полоцкого Борисоглебского монастыря Игнатий Иевлевич. 10 г го мая он обратился к отцам собора с речью, в которой доказывал, что дело на соборе о Никоне ведется неправильно, так как, по есть мнению, требуется, «да на соборе бывший пастырь (Никон) призван будет, или чрез посланных к нему истязан о винах оставления престола его архипастырскаго... Не спросивше же у него соборне вин оставления, возвести иного, мню, невозможно». Архимандрит указывает и на другое обстоятельство, подрывающее значение деяний собора 1660 года, именно: «мню, говорит он, яко бы лучше согласитися совету освященного собора с большим советом великия церкви Константинополя, нового Рима и со вселенским патриархом... Судилища же совершенного о нем (Никоне) разрешите правильно, мню, отнюдь невозможно, разве по согласию с большим собором церкви великия константинопольския и со вселенским патриархом». Естественно, что это заявле-

267

ние Игнатия Иевлевича, что судить и низлагать Никона имеет право только константинопольский патриарх с своим собором, а не собор одних местных епископов, необходимо опять производило впечатление на царя и тоже побуждало его не приводить в исполнение постановлений собора 1660 года о Никоне.

Наконец и патриарх Никон, с своей стороны, отнесся к собору 1660 года прямо отрицательно, как к собору незаконному, не имевшего никакого права судить его. В своем послании к Паисию Лигариду в июне 1662 года, когда Никон еще надеялся найти в нем своего доброжелателя и сторонника, он писал Паисию: «и собрал царь всех архиереев, яже суть зде, и не сказа им о яже суть вышеописанном ничто же о нашем отшествии, но сотвори написати скаски лживыми некоими человецы у себя в царских палатах, инех же и муками устращая повелел написать, что будто волею мы оставили престол с клятвою, еже от неких глаголется, яко и мзду архиереям, архимандритом и игуменом царь того ради давал, яко да припишут на мя руки, да не буду патриархом; они же, послушавши царя, сотвориша якоже годно его царскому величеству». Когда астраханский архиепископ Иосиф, посланный собором 1660 года к Никону передать ему решение собора, явился в Воскресенский монастырь к Никону, последний «почал бранить: какой-де у вас освященный собор и кто-де вам указал его собирать? тот-де ваш собор накупной, или— жидовское сонмище». В своих возражениях на ответы Лигарида Никон выражается о соборе 1660 пода: «сей собор бывший не точию сонмищем иудейским достойно нарещи, но и бесовским, яко не по правилам собран, тако же и соборование все по цареву указу делали, яко же он хотел». Конечно собор 1660 г. Никон имел в виду, когда писал константинопольскому патриарху Дионисию: «и егда повелит царь быти собору, тогда бывает... и кого велит судити и обсуждати, и они судят и осуждают и отлучают» 1).

В виду указанных разногласий относительно Никона,

1) Гиб. I, 213. Древн. вивлиое. т. III, стр. 381. Рукопись Беляева, л. 96 об. Зап. рук. арх. общ. II, 527.

268

проявившихся на соборе 1660 года, и особенно в виду протестов против осуждения Никона со стороны Славинецкого и Игнатия Иевлевича, а также не признания деяний собора 1660 года правильными и законными самим Никоном, правительство принуждено было признать собор 1660 года неудавшимся и отказаться от приведения в исполнение состоявшегося на нем постановления о конечном низвержении Никона и выборе на его место нового патриарха, благодаря чему вопрос о Никоне по-прежнему оставался открытым. Тогда за решение этого вопроса взялся известный газский митрополит Паисий Лигарид.

В XVII веке в Москву немало приезжало греческих иерархов разных кафедр, не исключая самих патриархов, чтобы получить от русского правительства милостыню в пользу своих бедствующих под турецким игом епархий. Некоторые из этих иерархов милостынесобирателей приезжали в Москву с целью остаться в ней навсегда—«на государево имя», как тогда говорили. Оставались на житье в России, или по долгу жили в ней, обыкновенно те иерархи, которым почему либо плохо жилось дома, или которые по разным причинам теряли свои кафедры и искали приюта в другом месте. Особенно охотно они направлялись в Молдавию, Валахию, Трансильванию, Южную Русь и, наконец, в далекую Москву. На Россию они смотрели как на страну, где умный, сравнительно образованный, ловкий и оборотливый иностранец-единоверец, искусно разыгрывая роль гонимого безбожными и жестокими огарянами страдальца, с успехом может занять в невежественном русском обществе видное влиятельное положение, быстро составить себе состояние и, приблизившись к московскому двору, при его посредстве, даже поправить свое пошатнувшееся положение на родине. Именно перспектива быстрой и значительной наживы, перспектива почета и влияния даже на востоке, ради своей близости к московскому правительству, привлекала к нам не мало честолюбцев, которым на родине уже не было ходу, разных предприимчивых искателей легкой и быстрой наживы, которые дома не находили подходящего себе поприща, или по неволе должны были оставить родину. Между этими выходцами, оставшимися на более или менее продолжитель-

269

ное время в Москве, очень мало было таких лиц, которые бы переселялись в Россию с целью принести какую-либо действительную пользу приютившей их стране, особенно нуждавшейся в людях образованных и ученых. В Москве единоверных выходцев с востока принимали очень радушно, награждали щедрою милостынею и оказывали им всякое благоволение. К числу таких бродячих, не ужившихся дома архиереев, которым «не подобает возлагать на себя ни епитрахили, ни омофора», принадлежал и газский митрополит Паисий Лигарид.

Паисий был человек довольно образованный и даже ученый, человек ловкий, умный, находчивый и при этом, как воспитанник иезуитов, нравственно очень гибкий и податливый гречанин, способный приладиться во всякой данной среде и обстановке, умевший сделаться нужным и необходимым для тех, кто был нужен ему самому, от кого он надеялся получить какие либо выгоды для себя. В Москве—этот воспитанник иезуитов, этот бросивший свою епархию архиерей, равнодушный к православию 8 даже изменявший ему, ловко умел разыгрывать роль строгого поборника православия, ревнителя православных церковных правил и постановлений, сурового обличителя малейших уклонений от православных преданий и обычаев, причем он искусно выдвигал на вид свой ученый авторитет там, где этого требовали его личные интересы, где ему нужно было произвести своею ученостью известное впечатление на русских, особенно на государя. Вообще Паисий был довольно даровитый я образованный архиерей-авантюрист, способный на все руки и на все послуги, за которые ему хорошо платят. Как и большая часть подобных выходцев, Паисий приехал в Москву с целью попытать счастья в этой варварской, но богатой стране, где его ум, ученость, иезуитская ловкость и изворотливость, должны были обеспечить ему блестящую карьеру, уже более невозможную для него на православном востоке. Паисий ехал в Москву с определенными целями, общими впрочем ему с другими выходцами: приобрести в России, какими бы то ни было средствами, по больше денег, заручиться расположением к себе московского двора и, при его содействии, восстановить свое незавидное,

270

совсем уже пошатнувшееся положение на востоке. О средствах к достижению этих целей, особенно о нравственном их характере, Паисий не задумывался. Он прибыл в Москву (12-го февраля 1662 года) в самое горячее время, когда дело о Никоне все более и более запутывалось, когда Московское правительство чувствовало свое полное бессилие так или иначе порешить это дело и потому крайне нуждалось в человеке, который бы помог ему выйти из затруднительного положения. Паисий Лигарид и был именно таким человеком, способным взяться за всякое дело, особенно которое сулило ему всевозможные выгоды, почет и влияние. Он сразу понял выгоды своего положения между двух борющихся сторон и, как и следовало ожидать от него, немедленно пристал к сильнейшей правительственной партии, стал душою и руководителем всех врагов Никона, дело которого, как он хорошо видел, было уже окончательно проиграно. Он скоро успел овладеть полным расположением и доверием к себе самого государя, у которого в некоторой степени даже занял место прежнего «собинного друга», так что Алексей Михайлович, по свидетельству самого Никона, стал слушать во всем Лигарида и почитать его как «пророка Божия». Это понятно: вкрадчивый, очень гибкий и льстивый гречанин, желавший только всячески угождать царю, представлял полную противоположность с суровым, гордым, неуступчивым и притязательным Никоном, и потому ему не трудно было приобрести расположение и любовь мягкого и привязчивого царя, нравственно измученного продолжительным столкновением с Никоном, искавшего опоры, успокоения, оправдания своему поведению в этом деле. Никто не мог лучше Паисия успокоить встревоженного, неуверенного в своей правоте царя, оправдать его в своих собственных глазах, сообщить ему, колебавшемуся, нравственную устойчивость и решительность. Паисий пустил в ход всю свою ловкость и изворотливость, все свое остроумие и находчивость, весь запас своих научных знаний, чтобы во всем оправдать царя и, наоборот, во всем обвинить Никона. Причина нелюбья между царем и патриархом, причина всех церковных смут и нестроений заключается единственно в Никоне,—вот в чем всеми

271

средствами старался Паисий убедит царя, чтобы умиротворить, успокоить его встревоженную совесть. Понятно, что царь искренно и глубоко был благодарен тому человеку, который всячески старался снять с его души тяжелое, давившее его бремя ссоры с бывшим его «собинным другом», что он стал чувствовать к Паисию особое доверие и расположение, готов был сделать для него все возможное.

Паисий не замедлил воспользоваться расположением к себе царя, чтобы извлечь отсюда всевозможные выгоды. Целый ряд челобитных царю с самыми разнообразными требованиями ярко рисуют нам Паисия с этой стороны. Немедленно, по своем прибытии в Москву, Паисий просит государя откупить христиан его области от турок, с которыми он уговорился-дф давать им окупу за христиан ежегодно по 500 ефимков, и просит вручить ему эту сумму, «чтоб мне, богомольцу твоему, из области своей изгнану не быть, и православных христиан моея области нечестивые турки не обратили б в свою турскую веру». Чтобы понять истинный смысл этой челобитной, нужно знать, что Паисий в это время уже не был действительным газским митрополитом, так как уже давно бросил на произвол свою митрополию, sa что, между прочим, и был лишен самого архиерейства иерусалимским патриархом Паисием. Просьба со стороны Лигарида денег у государя на выкуп его епархии от турок была наглым обманом, бесцеремонною, в видах наживы, эксплуатацией доверия и расположения к нему государя.—В том же году Паисий, в особой челобитной государю, желает поведать ему о своей скудости, что отпускаемого ему жалованья и корму достаточно только для него одного, а между тем при нем находятся несколько служек и три лошади, которых кормить ему нечем, и потому просит государя прибавить ему жалованья, что бы ему людей своих и лошадей с голода не поморить, вследствие наступившей дороговизны. Во второй челобитной просит себе у государя архиерейские одежды, саккоса и митры. Эти требования не только были удовлетворены, но государь еще пожаловал Паисию «кафтан камчатнай холодной смирной хамки, да рясу суконную черную на белках, сверх того, что ему ж

272

дана шуба соболья под камкою». В следующем году Паисий обращается к царю с целым рядом челобитных, в которых просит пожаловать ему карету и лошадей вместе с новыми шлеями, потому что старые прогнили; просит дать жалованье его дьякону Агафангелу и обменять ему 250 рублей медных на серебряные, заявляет царю в особой челобитной, что он приехал в Москву просить милостыни «на уплату с епархии моей податей иерусалимскому патриарху Нектарию и туркам и себе на пропитание». Но вот, по царскому указу, он живет в Москве уже целых три года, «и ныне мне, богомольцу твоему, ведомо учинилось, что ерусалимский патриарх на меня зело гневен за то, что я многое время, оставя епархию, живу на Москве, а без меня епархии моей пасти некому, да ему, патриарху, и турку никакие подати в епархии моей не плачены, да живущие в епархии моей заняли на нужные расходы многия деньги»—1700 ефимков, которые он и просит царя выдать ему для уплаты податей патриарху, туркам и долгов епархии. В другой челобитной Паисий просит, чтобы царь дал ему милостыню золотом «для ради легкости послать доведетца». По этой челобитной царь велел дать Паисию для уплаты епархиального долга, податей патриарху, туркам вместо 1700 ефимков «850 золотых червонных одиноких». Так умел Паисий выманивать у царя крупные суммы, разыгрывая пред ним роль заботливого архипастыря о своей бедствующей пастве, которой он в действительности уже не имел. Паисий не пренебрегал и другими средствами наживы, какие были возможны при его особенно влиятельном положении при дворе. В одном докладе посольского приказа государю говорится: «великому государю бьет челом газской митрополит Паисий: хотел-де он купить соболей и послать в свою митрополию(?), и пришел-де к нему Юрьи гречени, взял у него денег двести рублев серебряных, а взялся принесть к нему соболей, и он-де к нему соболей и денег не принашевал; и великий государь пожаловал бы его, велел ему, Юрью, соболи или деньги к нему принесть». Этот доклад показывает, что Паисий, подобно многим другим приезжим в Москву грекам, занимался, торговлею. По дешевым ценам покупал он в Москве

273

соболей и отсылал с доверенными греческими купцами, или так называемыми «племянниками», в Константинополь, где они и продавались с значительным барышом. Но мало того, что Паисий вел торговлю, он еще занимался торговым маклерством. В одной челобитной царю он ходатайствует за грека купца, с которым «послано из Константинополя от соборной церкви продать здесь, в Москве, узорочных товаров: каменья и иного узорочного товару, чем бы ей бедной церкви заплатить долг»; эти церковные товары взял у доверенного лица другой грек купец и не платит за них денег; Паисий просит взыскать их. В 1663 году Паисий просит государя в челобитной, что бы он велел пропустить в Москву несколько торговых греков, приехавших в Путивль с товарами. В самой Москве он вступается в споры торговых греков между собою, принимает одну сторону, оправдывает ее, пишет за нее к царю челобитные, обвиняет другую и т. под. Конечно все это делает Паисий недаром. И менее честными средствами он не пренебрегал, чтобы по больше нажиться в Москве. Из Соловок, как мы упоминали выше, по ходатайству Паисия, был возвращен ранее сосланный туда иеродиакон грек Агафангел, который и поступил в Москве на житье к Лигариду. Последний подает царю челобитную, в которой заявляет, что будто бы у Агафангела, когда он отправлялся в ссылку на Соловки, осталась в Московском Никольском монастыре коробка, а в ней 250 медных рублей, которые (медные рубли) ходили тогда за серебряные. Сердобольный Паисий просит теперь царя обменить эти медные рубли на серебряные. Но не трудно видеть, что Агафангел, успевший потом обокрасть самого Лигарида, никогда бы не оставил в монастыре в коробке, отправляясь в далекую ссылку на неопределенное время, такую крупную для тогдашнего времени сумму, как 250 рублей. Просто Паисий и Агафангел купили старые медные рубли, как медные, и решились получить за них серебряные рубли, а барыши от этой проделки поделили между собою. Вот, например, еще одно дело, которое ярко рисует нам самого Паисия и его близких лиц. В августе 1669 года в Москву прибыл Никольского мутьянского монастыря архимандрит

274

Христофор. На допросе он назвался племянником александрийского патриарха Паисия и заявил, что он, когда приехал в Белгород, то, по поручению митрополита Феодосия и воеводы Петра Скуратова, ездил в Чигирин к гетману Дорошенке просить об отпуске удерживаемых гетманом русских пленных и что гетман, ради слезного его прошения, отпустил до семидесяти знатных и простых русских пленных. В Москве, живший у Паисия дьякон Агафангел, потребовал от архимандрита взятки, обещая за взятку «промыслить великого государя жалованья на 1000 рублей». Когда архимандрит отказался от этого предложения, то Агафангел подговорил двух волошан заявить правительству, что он, Христофор, архимандрит не настоящий, а затем, вместе с племянником Лигарида, отнял силою у архимандрита коробку с ценными вещами и поставил ее у Паисия. Вследствие жалобы архимандрита Паисий был спрошен относительно стоящей у него коробки. Но он заявил, что никакой коробки у него не было и нет, а за донос «архимандрита бранит и бить хотел». Но украденная коробка, вместе с некоторыми вещами архимандрита, была действительно найдена у Паисия. Тогда, по указу государя, дьяк посольского приказа говорил Паисию, «чтоб он, митрополит, и достальные архимандритовы животы, золотые, и ефимки, и соболи, и перстень велел сыскать, сыскав, прислать в посольский приказ». В виду явных улик против него Паисию оставалось одно—обидеться, что он и сделал: «и газский митрополит подьячему Максиму Бурцеву сказал, что у него дьяконовых животов Агафангела никаких нет и не было, а что-де к нему, митрополиту, для такова дела присылают и тем-де ево, митрополита, безчестят, а что-де племянник его Николай не делает, и о том с ннм, митрополитом, не спрашивается».

Русское правительство, в виду множества обращавшихся к нему за милостынею восточных христиан, постоянно нуждалось в таких лицах, которые бы могли давать ему сведения относительно приезжающих в Москву просителей милостыня, и охотно поэтому прибегало, в посредству выезжих на житье в Москву греческих духовных особ. Паисий Лигарид, прибыв в Москву, немедленно взял на

275

себя роль представителя и защитника греков и греческих интересов в Москве. Прибыв в Москву в феврале 1662 года, Паисий уже в апреле выступает ходатаем за одного грека—Юлия Харитонова» а это показывает, что он сразу, по прибытии в Москву, занял здесь видное и влиятельное положение и принял под свою защиту интересы разных греков. В том же году Паисий, вместе с погоянинским архиепископом Нектарием и иверским архимандритом Дионисием, ходатайствует за двух греков, сосланных в Казань, чтобы их возвратили в Москву, а затем просит о благородном юноше, греке Павле Николетине, который поступил на государеву службу, чтобы ему пожалован был двор «ради природной его чести и пространного жития отца его»; «а мы бы, государь, заявляют челобитчики, возрадовалися, чтобы наш смиренный род у тебя, великого государя, в презрении и забвении не был, и наше б моление вотще не было ж».В том же году Паисий уже однолично ходатайствует за архимандрита Предтеченского, близь города Серры, монастыря Леонтия. Этот Леонтий соединялся с Паисием еще в Молдавии и вместе с ним прибыл в Москву, причем успел оказать Паисию очень важную услугу; написал для него, как об этом говорит впоследствии грамота иерусалимского патриарха, подложные грамоты, с которыми Паисий и явился в Москву. В благодарность за эту услугу Паисий взялся выхлопотать у царя Леонтию прибавку к данной милостыне, в чем действительно и успел. В 1664 году Паисий, Феодосий, Нектарий и Афанасий иконийский подают государю коллективную челобитную о милостыне греку, у которого сгорела в Константинополе лавка, а в ней чужое платье, которым грек торговал. Но особенно заметно влияние Паисия и компании сказалось в двух следующих случаях. В июне 1663 года возникло дело об архимандрите Костамонитского афонского монастыря Феофане, который без царского позволения ездил к Никону в Воскресенский монастырь и передал ему грамоту от всех афонских монастырей и мощи священномученика Власия. Феофан был сторонником Никона и врагом Лигарида, с которым у него были столкновения еще в Молдавии, почему он, хорошо зная прошлое Лигарида, поспешил сообщить о нем сведения

276

Никону, который, опираясь на данные, сообщенные ему Феофаном, открыто стал называть Паисия не настоящим митрополитом, а латынником. Феофан жестоко поплатился за свое сочувствие к Никону и вражду к Паисию. Он был арестован и передан в руки врага своего—Паисия, который «ево и наказывал и от всякого дурна унимал, и он де учинился ему непослушен». Феофан был сослан в Кириллов монастырь, причем наше правительство сочло нужным узнать относительно этого обстоятельства мнение греческих властей. «Во 172 году, декабря в 17 день, по приказу думного дьяка Алмаза Иванова, подъячей Ивашко Истомин посылан к греческим властем: к митрополиту газскому Паисию, да к сербскому Феодосию, да к погоянинскому архиепископу Нектарию и с ними поговорить, что, по указу великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, всей великия и белые и малые России самодержца, декабря в 12 день послан в Кириллов монастырь архимандрит Феофан и в том им нет ли какого сумнения, а за что он, архимандрит, по указу царского величества, сослан, и в том им велено объявить». Греческие власти нашли, что Феофан сослан за дело, но бывшие при нем старцы невинны, почему их велено было возвратить в Москву. — Другой случай. В апреле 1665 года малороссийский гетман прислал в Москву под крепким караулом варнского митрополита Даниила с обвинением его в том, что будто бы он, живя в Малороссии, подговаривал казаков, что бы они по-прежнему приняли польское подданство. На допросе Даниил показал: он-де ранее, в 1658 году, приезжал в Москву и получил здесь милостыню, но на возвратном пути его ограбили турки, почему он вторично поехал на Русь. В то время в Чигирине гетманом был Юрий Хмельницкий, который, наделив его милостынею и одеждою, отпустил его в город Лисенку на прокормление, и он прожил в тамошнем греческом монастыре четыре года. Когда гетманом сделался Иван Брюховецкий, Даниил прибежал к нему в Конев, куда из Лысенки писал к гетману тамошний, полковник о митрополите, питая к нему недружбу, будто он, живя в Лысенке, подговаривал казаков поддаться польскому королю, а у него не только в

277

мысли ничего такого не было, но он не знает даже ни языка черкасского, ни грамоты. Между тем гетман пост лад его в Москву, где он и поселен был «в убогих дому» и тут терпит неволю многое время неведомо за что, ибо ведает де и гетман, что он, живя в черкасах, много терпел от изменников, только де в том воля великого государя, будто он согрешил, а чает он, митрополит, что гетман великого государя об нем не известил, а как известит, то чает к себе царской милости я свободы, а теперь не дают ему жалованья царского и кормят в монастыре. За опального митрополита вступились греческие власти: газский Паисий, никейский Григорий, амасийский Косьма, которые подали государю челобитную и в ней заявляли; «приходим мы, богомольцы твои, к твоему царскому величеству к Москве от нечестивых турок и терпим путем всякия напасти и беды, токмо надеемся утешение приять у твоего царского величества и тые скорби все забываем. Ныне же слышим, что брата нашего варнского Даниила митрополита посылают молитися в некоторый монастырь, а про что, того ном, богомольцам твоим, неведомо, и мы о том вельми скорбим. Милосердый государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великия и малые и белые России самодержец, пожалуй нас, богомольцев твоих, вели, государь, про того митрополита Даниила, нам, богомольцам своим, вину его известить пред всем освященным собором и его поставить отвещать, что б вина его явна была и ему и нам, а кроме суда и сыску не велел бы, государь, его ссылать, что б нам о том скорбь и печаль престала,—царь-государь смилуйся пожалуй!» Просьба челобитчиков была уважена, им были объявлены вины Даниила и в заключение сообщено, что Даниил будет в Москве до приезда вселенских патриархов, которые на соборе и рассудят его дело 1).

Указанные нами случаи очень характерны: ссылая афонского кастамонитского архимандрита Феофана в Кириллов монастырь, царь приказывает думному дьяку спросить Паи-

1) Все сказанное мною доселе о Паисие Лигариде взято мною из моей книги: Характер отношений России к православному востоку, стр. 181—193. Изд. 1885 г.

278

сия Лигарида и компанию: «в том им нет ли какого сумнения», приказывает дьяку объявить им, за что архимандрит сослан, и когда греческие власти отозвались, что Феофан сослан за дело, а бывшие с ним старцы, тоже уже сосланные, ни в чем не виноваты, то последних немедленно возвратили в Москву. Очевидно, что Паисий Лигарид, вместе с другими бывшими тогда в Москве греческими архиереями, играл роль посредника между греками и московским правительством. Последнее смотрело на Паисия как бы на официального представителя и защитника греческих интересов в Москве, почему без его ведома и одобрения даже не решалось подвергать наказанию тех греков, которые обвинялись в каком-либо преступлении. Точно также и сам Паисий смотрел на себя как- на правомочного представителя и защитника греков пред московским правительством. Когда оно хотело сослать варнского митрополита Даниила, обвиняемого в политическом преступлении, то Паисий, вместе с другими греческими властями, считает себя в праве вступиться в это государственное дело и формально требует, чтобы ему с товарищами сообщено было, за что ссылают митрополита, «ибо того нам неведомо, и мы о том вельми скорбим», требует публичного соборного рассмотрения обвинений против митрополита, «чтобы вина его была явна ему и нам, а без суда и сыску чтоб его не ссылали». Требования Паисия и компании относительно митрополита Даниила были исполнены правительством, хотя митрополит обвинялся в чисто политическом преступлении, и потому оно никак не могло подлежать публичному суду и разбирательству духовного собора. Понятно, какие побуждения руководили челобитчиками в их ходатайствах за разных греков: они имели в виду, по их собственному выражению, «чтобы смиренный греческий род у тебя, великого государя, в презрении и забвении не был, и наше б моление вотще не было ж».

Вполне естественно было, что Паисий Лигарид, как скоро осмотрелся в Москве и почувствовал под собою почву, поспешил вмешаться в интересовавшее и волновавшее всех дело Никона, которое окончательно и пере-

279

шло в его цепкие руки, так что весь дальнейший ход этого деда во многом зависел теперь от Паисия.

29 мая 1669 года Паисий подал государю о Никоне особую докладную записку, в которой заявлял, что он услыхал с большою жалостью, что Никон «не покидает владенья церковного и не воздерживается от дед патриаршеских», что он «уставы святые творит, гневно грозит, проклинает безо всякия пощады», а между тем уже не есть более пастырь, ибо как можно назвать пастырем того, «который свои оставливает овцы и о них делом прямым не пасет?» И так как на деле Никон уже не пастырь, то он никак не может ведать судебных дел и судить других, пока сам не оправдается. Судить следует не ему, а его, почему его и нужно позвать на суд и допросить, для чего он произвольно оставил свой престол. До судебного же решения, которое его оправдает или обвинит, Никону должен быть дан указ, чтобы он воздержался, до решения суда, от всяких архипастырских действий. При этом Паисий замечает, что более подробно об этом он уже писал государю в двух своих письмах, которые не дошли до нас.

Никон узнал о письмах Лигарида к государю и рассчитывая встретить в Паисие своего доброжелателя и сторонника, прислал к нему письмо, в котором оправдывая себя и свое оставление патриаршей кафедры, всячески старается изобразить царя в его отношениях к церкви вообще я в частности, к самому Никону, в самых мрачных и непривлекательных красках. Царь, живописует Никон Паисию, вопреки божественным законам и правилам, захватил себе весь церковный суд, и судит не только архиереев и всех духовных, но и самого патриарха, почему на Москве царят в церкви «мучительство и бедность и грабление». И если он, Никон, оставил патриарший престол, то единственно потому, что от царя слышал на свои справедливые представления ему только «прещение и гнев без правды», и потому еще, «что суд и вся церковная управления царская держава восприят и и нам быти стало не у чего». Царь созвал для суда над ним, Никоном, собор, но как велось на этом соборе дело суда? Царь заставил, уверяет Никон Лигарида,

280

«написати скаски лживыми некоими человецы у себя в царских палатах, инех же, и муками устращая, повелел написать, что будто волею мы оставили престол с клятвою; еще от неких глаголется, яко и мзду архиереом, архимандритом и игуменом царь того ради давал, яко да припишут на мя руки, да не буду я патриархом; они же, послушавши царя, сотвориша яко же годно его царскому величеству». Между тем русским архиереям, по церковным правилам, никак нельзя было судить своего патриарха, без разрешения которого они даже не имели права и являться на собор, так как при своем поставлении в архиереи они давали ему, Никону, рукописное обещание, «чтоб не слушать царя и царского повеления, аще и смертию почнет претить; аще ли что сотворит без нашего патриаршего ведома, да будет лишен без всякого слова всего священного сана». При этом Никон замечает, что он ушел с Москвы не в чужую епархию, а постоянно оставался в пределах своей московской епархии; замечает, что ни в чем не виноват пред царем, кроме того, «что пишем и говорим о неправдах его (царя), яже ко святым Божиим церквам и ко святым монастырем,—обнищал и разорил (царь) святые церкви и монастыри своею сильною рукою, и он того ради злобится на нас».

Так Никон усиливался оправдать себя и всячески очернить царя в глазах Паисия Лигарида. При этом Никон, увлекаясь своею враждой к царю, вовсе не подумал о том, что его письмо к Лигариду представляет из себя крайне бестактный и очень некрасивый поступок для столь гордого ранее патриарха, который теперь старался забежать к выезжему иностранцу, сообщал ему неверные сведения о поступках царя и его отношениях к церкви, сообщал какие-то грязные сплетни о подкупах и застращиваниях царем членов собора 1660 года. Не подумал Никон и о том, что ведь письмо он пишет почти совсем неизвестному ему иностранцу, может быть человеку очень сомнительному и не заслуживающему доверия, что он приглашает этого иностранца быть судьей в распре патриарха с царем, приглашает нанести над ними свой судейский приговор. Так непозволительно необдуманно мог посту-

281

пать только увлекающийся Никон и за это он был скоро жестоко наказан.

Уже из содержания и тона письма Никона Паисий Лигарид прекрасно понял, что за человек был Никон, понял, что по своему крайне невыдержанному характеру и чрезмерной притязательности Никон никак не может быть более патриархом, а отсюда для него было ясно, на какую сторону ему следует стать, чтобы получить для себя в Москве всякие выгоды и блага, почет и влияние: Никон уже не мог ничего дать ему, а царь мог дать все. Значит ему, во имя своих личных интересов и выгод, следовало стать на сторону врагов Никона и добиваться не возвращения его на патриаршую кафедру, а конечного низвержения. Так и поступил Паисий. Он ответил на письмо Никона очень сдержанно и дипломатично. Он пишет Никону: «посреде двух бодрствующих стоя, не вем, камо обращуся? Яко никто же может двум господем работати: или бо единого возненавидят и другого возлюбит, идя единого удержится и другого пренебрежет». И Паисий немедленно доказал это самым делом. В своем ответе на письмо Никона, несмотря на всю свою сдержанность и изворотливость, несмотря на то, что он как будто даже призывает Никона возвратиться на оставленный им патриарший престол, он вполне заметно выступает сторонником и хвалителем царя и, в то же время, хотя не резким и решительным, но все-таки заметным порицателем поступков и всего поведения Никона. Последний из этого письма Паисия тоже ясно понял, что в его лице он приобрел себе очень опасного врага. Так и было в действительности, как показал ход всех дальнейших событий 1).

Боярин Семен Лукьянович Стрешнев составил тридцать вопросов по делу Никона и просил Паисия Лигарида дать на них письменные ответы. Самые вопросы составлены были Стрешневым с согласия государя, почему и ответы на них Паисия должны были быть представлены чрез Стрешнева государю. Лигарид 15 августа 1662 года представил свои письменные ответы на все тридцать во-

1) Гиб. I, 221-227.

282

просов. Хотя в предисловии к ответам Паисий и заявляет: «я хощу правду говорить и умру для правды Божии», однако все свои ответы написал явно тенденциозно, с прямым и очевидным намерением во всем завинить Никона, представить его человеком недостойным патриаршества, даже подлежащим извержению, как человека гордого, тщеславного и пр. Словом, в своих ответах на вопросы Стрешнева Лигарид решительно и открыто стал на сторону врагов Никона, всячески старался дать им в руки оружие для борьбы и окончательного поражения Никона, чем, конечно, в высшей степени угодил всем противникам Никона. Как были приняты последними ответы Паисия, обвинявшего и порицавшего за все только Никона, это видно из следующего: Неронов, в своей челобитной государю об избрании патриарха на место Никона, говорит: «преосвященный же Паисия, митрополит газский, яко от Бога послан, не витийскими беседами, но просто все Никоновы затейки законопреступны показа... Тебе, христолюбивому государю, правдоглаголивый Паисия, моля, истину рек: твое, рече, благочестивый царю, прилежное попечение о церкви». Вятский епископ Александр в своей челобитной государю называет Лигарида «правдоглаголивый архиерей Паисия», «священный муж», которому свойственна «неухищренная беседа», «сущим архиереем», «священный Паисия», который говорит только правду и за нее готов умереть. Только протопоп Аввакум смотрит на Паисия иначе. У Паисия газского, говорит он, «выняли напоследок табаку 60 пудов, да домру, да иные тайные монастырские вещи, что пограбивше творят. Согрешил—простите; не мое то дело: то ведает он; своему владыке стоит, или падает. К слову молвилось. То у них были любимые законоучителие» 1).

Ответы Паисия на вопросы Стрешнева, представлявшие собой сплошной обвинительный акт против Никона, имевшие в виду показать, что вся вина распри между патриархом и царем, падает только на одного Никона, были как нельзя более приятны и для Алексея Михайловича и для всех дворцовых бояр, почему Паисий сразу приоб-

1) Гиб. II, 518—550. Матер. для истор. раск. I, 138—189. V, 72—73. VII, 112—115, 134, 150.

283

рел чрезвычайное расположение и доверие и царя и всех бояр. При дворе, куда Паисий получил свободный доступ, только от него теперь и ждали решения запутавшегося вопроса о Никоне, готовы были слушать все его советы, следовать в этом деле его указаниям и идти по тому пути, на какой он указывал.

Как мы говорили, собор русских иерархов в 1660 году произнес свой суд над патриархом Никоном. Но в виду обнаружившихся разногласий на соборе царь не решился привести соборный приговор о Никоне в исполнение. Теперь, когда Лигарид прибыл в Москву и успел занять здесь руководящее положение в деле Никона, государь решил передать соборное деяние на просмотр Лигарида с тем, чтобы он высказал свое мнение о деяниях русского собора. В этих видах, особым указом государя от 29 декабря 1662 года, велено было при рязанском архиепископе Иларионе, при боярине Петре Михайловиче Салтыкове, при дьяках Елизарове и Голосове прочесть Паисию Лигариду соборные деяния 1660 года о Никоне и выслушать по поводу их замечания Лигарида. Значит, Паисий официально приглашался правительством быть цензором и судьей деянии русского собора. Смело взялся Паисий за роль судьи деяний собора русских иерархов, самоуверенно и авторитетно изрекал об их соборных деяниях свои одобряющие или неодобряюще суждения, которые он в то же время ставил так, чтобы, с одной стороны, своими замечаниями и суждениями еще более понравиться государю и еще более укрепить свое влиятельное положение при царском дворе; с другой стороны, он имел в виду подавить в мнении государя авторитет Епифания Славинецкого, которому, как человеку ученому, неискательному и правдивому, государь доселе особенно доверял и мнениям которого он придавал особое значение, почему интриган Паисий и считал Епифания опасным для себя человеком, могущим своею правдивостью и честностью повредить ему в мнении царя.

Паисий Лигарид безусловно хвалить соборные деяния в тех пунктах, где они говорят о царе. «А что в том (т. е. соборном) деянии написано, заявляет он, что царь благочестивый должен имети о святых церквах попече-

284

ние, и то добре написано, потому что благочестивый царь и боговенчанный должен не точию царство свое законне управляти и о подданных своих прилежание имети, но и о церкви Божии, яко первородный сын ее, пещися и защититель тоя быти... И в соборном деянии то написано зело изрядно, что христолюбивые гречестии монархи вселенские соборы собирали». На вопрос: «может ли царь, кроме патриарха, собор собирати?» Паисий решительно отвечает, что может, «потому что он первородный сын святые восточные церкве и защититель благочестивые веры». При этом Паисий заявил, что когда святой Григорий Двоеслов писал о первых четырех вселенских соборах, которые были собраны по повелению благочестивых царей, то он по этому поводу писал: «я-де деяния четырех вселенских соборов приемлю равно, как и четырех евангелистов. И отсюду явно, прибавляет Паисий, коль велико и честно богодарованное повеление царей благочестивых». Признав полное право благочестивых царей, помимо патриарха, собирать церковные соборы, Паисий счел далее нужным высказать свое особое умиление и восхищение по поводу царских вопросов, которые предложены были государем на обсуждение и решение собора 1660 года. «Я, говорит Паисий, тем его царского величества предивным вопрошениям удивляюсь и златыми их называю, достойно-де те его государские слова изобразить на адаманте, и яко же-де благоверный Константин, первый царь християном, на вселенском первом соборе ко отцем богоносным провещал чудные речи, подобне и великий государь наш, яко новый Константин, свои государские слова учинил ко священному чину».

Всячески польстив царю, Паисий счел нужным, хотя и очень сдержанно, похвалить и архиереев, ответы которых на царские вопросы были, по его мнению «изрядны и памяти достойны». Показания свидетелей на соборе об обстоятельствах оставления Никоном патриаршей кафедры Паисий находит вполне достоверными и особенно показание князя Алексея Никитича Трубецкого, в виду чего, по его мнению, на предстоящем соборе следует указать Никону, что он говорит теперь неправду, будто он, при оставлении им кафедры, не отрицался патриаршества и что

285

Никону теперь никак не следует, как своевольно оставившему Патриаршество, служить и действовать святительски.

Далее Паисий делает указания на недостатки соборного деяния, составленного, по поручению государя, Славинецким, причем он имеет в виду главным образом уронить в глазах государя составителя соборных деяний— Славинецкого. Паисий замечает, что соборное деяние начато от слов Григория Богослова—«и то дело доброе», но его приличнее было бы начать со слов апостола Павла, потому что он первый писал о членах святой восточной церкви т. е. о христианских начальниках и начальствуемых и потому что восточная церковь основана на апостольской проповеди. Крайне неприличным, и потому неприемлемым, находит Паисий то место из соборных деяний, где говорится, что во время оставления Никоном патриаршества к нему было народное моление, что народ в то время называл его отцом и пастырем, а себя чадами и овцами, что все плакали, рыдали и лежали у его ног, как это было при отшествии Павла апостола из Милета. «Для чего было такие речи в соборное деяние вносить? спрашивает Паисий и отвечает; знатно-де тот, кто то деяние слагал на патриаршу Никонову руку радел, а не великому государю». Далее Паисий говорит, что в деянии много писано вопросов и ответов относительно того, как Никон сложил с себя патриаршество «и законно то учинил», что приведенное в деянии рассуждение Кирилла александрийского мало относится к деду, и затем спрашивает: «на что до было такое лишшесловие, только многих смущающее? Коли де патриарх достоин, для чего не патриаршествовал, а коли недостоин, на что и служить? И то до знатно, что тот, кто то деяние вкладывал—враг государю царю, и правде, и всему собору». Паисий замечает также, что в соборное деяние много внесено лишнего многословия и риторского красноречия, тогда как в нем дело шло не о риторике и истории, а о правде, о которой пристойнее писать простыми, для всех понятными речами, «а то-де от тех речей, могут у Никона патриарха новые вымыслы быть». Указывает; в деянии написано, что церковь не может вдовствовать дольше трех месяцев, «и то де солгано, а в подлинных де правилах написано, что церковь не может

286

вдовствовать болыпи шести месяцев». В заключение просил Паисий, чтоб у известного справщика книг Арсения грека взяты были некоторые греческие книги, нужные для предстоящего собора, «только б де Арсений тех книг не затаил, потому что де он радеет патриарху», а также просил государя, что б он воротил из ссылки, из Соловецкого монастыря, грека монаха Агафангела, так как «мне де он, Агафангел, потребен для переводу грецкого языка» 1).

Таким образом Паисий Лигарид, как официально признанный компетентный судья, произнес свой авторитетный приговор над деяниями целого собора русских иерархов, открыто выставив себя при этом решительным врагом Никона и всех его сторонников, чем он приобрел еще большее расположение и доверие царя, бояр и самих русских архиереев.

Сам Паисий рассказывает, что когда враждебные Никону бояре уверились, что он решительно стал на их сторону и что он действительно способен двинуть дело о Никоне в том направлении, какое им было желательно, они обратились к нему с вопросом: как поступить, чтобы церковь не вдовствовала? Паисий отвечал: «легко избавление, если бы правительство от души согласилось исполнить его мысль. На сие оказался склонным и благочестивый государь и, после многих вопросов и предложений, произнес: выскажи мне ради самой истины и обнажи свою мысль о средствах к исправлению церкви нашей. А газский ответствовал: отправь грамоты к четырем вселенским патриархам и объяви им относящееся к Никону, описав вкратце обвинения и похвальбу (под похвальбой Паисий разумеет приписываемое им Никону намерение отдаться под суд папы) и тотчас же достигнешь своего желания. Да, отвечал самодержец, но дай мне не много подумать и посоветоваться с моими боярами, а потом пошло опять за тобою, когда утвержду и повторю в уже то, что ты советуешь, а между тем ты сам меня мысленно (от души) благослови: ибо ты пришел к нам, как говорится, правою ногою» 2). Задуматься царю было над

1) Гиб. II, 585—589.

2) Сочинение Паисия Лигарида: О соборном суде над патриархом Никоном, кн. Г, гл. ХУ. Рукопись Московской Духовной Академии.

287

чем. Средство, предложенное Паисием было для царя неново: его ранее, как единственно верное, рекомендовали и Игнатий Иевлевич и Славинецкий. Но правительство, по очень понятным причинам, затруднялось прибегнуть к этому средству. Помимо чисто внешних трудностей приходилось домашнюю распрю огласить на весь мир, сделать ее предметом всяких толков и разговоров, приходилось греческих патриархов признать как бы высшею судебною инстанцией в распре между русским царем и патриархом,—но согласно-ли это будет с достоинством русского царя и русской церкви? Но так как иного выхода не находили, то и решились последовать совету Паисия—созвать в Москве собор и пригласить на него восточных патриархов.

21-го декабря 1662 года Алексей Михайлович, находясь у всенощной в Успенском соборе, «прииде во умиление о той соборной и апостольской церкви, что вдовствует без пастыря уже пятолетствующи, а пастырю убо, патриарху Никону, отшедшу и пребывающу в новоустроенных от него обителех, а о вдовстве ее нерадяшу, также и о несогласии церковного пения и службе божественные литоргии и о иных церковных винах, которые учинились при бытии ж патриаршества его, и потому действуются и доныне, и от того ныне в народе многое размышление и соблазн, и в иных местах и расколы. Да Никону ж патриарху, после отшествия своего с престола, проклятию предающе Питирима митрополита сарского и падонского и иных, без соборного собрания и всякого испытания, и иная подобна тем творящу,—и того ради изволил он, великий государь, учинити собор и писати о том ко вселенским патриархом, чтоб они, или из них кто, для тех церковных вив и иных исправлениях, изволили приити в царствующий град Москву».

Решив созвать в Москве новый собор и пригласить на него восточных патриархов, государь немедленно предпринял все предварительные меры для созвания собери и подготовки того материала, какой должен был поступить на обсуждение предположенного собора. Ко всем русским архиереям посланы были царские грамоты, чтобы они явились в Москву из дальних городов к 25 марта, а из

288

ближних к 9 мая. В тоже время государем назначена была предсоборная комиссия, в состав которой вошли: Иона, митрополит ростовский, Иларион архиепископ рязанский, боярин Никита Иванович Одоевский и боярин Петр Михайлович Салтыков, думный дворянин Прокопий Кузьмич Елизаров, думный дьяк Алмаз Иванов и дьяк Лукьян Голосов. Кроме того, государь приказал рязанскому архиепископу Илариону, боярину Салтыкову, дворянину Елизарову и дьяку Голосову «взять росписи и сказки за руками: а) у соборных ключарей, у прежних и у нынешних,—что патриарх Никон, будучи на патриаршестве, из соборной церкви взял образов и всякие церковные утвари, с распиской и без расписки. б) У патриарших приказных людей—что он же патриарх, взял из домовые казны денег, и золотых и ефимков, и всякие домовые казны, и хлеба, я лошадей и иного всего, как он поехал с Москвы, оставя патриаршеский престол, и что при нем же домовых патриарших вотчин кому променено, и у кого имяны в то место выменено, или взято у кого в цену или без цены, и в которых городех и годех, и те вымененные и купленные и взятые вотчины все ныне в домовых патриарших вотчинах, или инде где отданы. в) Книжного печатного двора у справщиков—сколько при патриархе Никоне было выходов каких печатных книг, и выход с выходом сходен-ли, и старые печатные и писмяные и харатейные книги и с греческих присыльных книг переводы, с которых те книги печатаны, на печатном дворе ныне все-ль есть, или которых нет и где они ныне, г) У старца Арсения Суханова—что он в Палестине купил каких книг, и что за те книги дано и кому те книги отданы, д) Послать великого государя грамоты во все монастыри к архимандритом и игуменом и к строителем с братьею, велеть им к великому государю отписать и сказки и росписи за своими руками прислать: сколько патриарх Никон из монастырей икал себе каких церковных потреб, или монастырские какие казны, и хлеба, и лошадей и иного чего, и монастырских вотчин на мену, и в цену и без цены, и в которых городех и годех».—Этот царский указ был отдан для исполнения заведовавшему, по приказу государя, тогдаш-

289

ними церковными делами, боярину Петру Михайловичу Салтыкову 23 декабря 1).

От 22-го декабря 1662 года составлены были грамоты к восточным патриархам с приглашением их прибыть в Москву на собор. В грамоте к тогдашнему Константинопольскому патриарху Дионисию царь, после общих заявлений о желательности и необходимости единения русской церкви с вселенскою греческою, пишет: «к вящшему утверждению соединения нашего молим преблаженство твое, аще ти возможно самому нозе твои красней к нам управити и приити, да мир церкви и благая нам от себе благовестиши, яко же правила святых отец повелевают, еже посещати архиереом по градом, и недобре управленная исправляти, и недоуменная разрешати. Тако и твое преблаженство, подвигнувся к нам, и вся по боголепному чину исправиши, и яже недоуменная—разрешиши. Взыскует бо ся ныне и в нас исправление некое церковное не посещаемо и недоумение имеется, кроме вашея святыни разрешитися немогущее. Пастырю убо пребывшему в нас, патриарху Никону, престол свой самопроизволением своим оставльшу, и еще живу сущу, о рукоположении же иного на место его без вашего совета и благословения, дерзати не изволяем, аще и известно вемы, яко по преставлении архиереа повелевают правила не вящше трею месяц ожидати рукоположения иного архиерея вместо него. Никону же, предбывшему патриарху, нас оставльшу ны уже пятолетию сущу исполняему, иже особ пребываяй ныне, вся совершает архиерейская, мы же, приемлющий от вашего рукоположения нашими архиерея всякое благословение и пользу, к сему же и от святых отец правил уверяемся, повелевающих сице: аще епископи на митрополита что имеют, Константина града патриарху да извещают о нем.... И ни чем не пщуем помощи себе, токмо к преблаженству твоему писати, и молити тя приити и разрешити недоумение». При этом составитель царской грамоты, желая вооружить Константинопольского патриарха против Никона, говорит, что Никон, будучи патриархом, в «воем титуле присвоил себе права над Киевскими городами, принадле-

1) Гиб. I. 245—246.

290 —

жавшими тогда к ведению Константинопольского патриарха, так как писался: великия и малые и белые России патриарх, к тому же в Полоцк, не принадлежащий к его патриархии, рукоположил своевольно епископа Каллиста. Он, царь, не возбранял тогда Никону в этих его незаконных поступках потому, «яко мы вся правления церковные на рассуждение его полагахом и совету его склоняхомся». Приглашая патриарха прибыть в Москву, чтобы обсудить и порешить выше указанные дела, грамота царя говорит, что если почему либо самому патриарху прибыть в Москву будет невозможно, то пусть он вместо себя пришлет экзарха, «искусна мужа и во всем художна, житием и словом и мудростию сияюща, и другого с ним местоблюстителя, подобна по всему ему, да вместо тебе еже подобаше ти содеяти, вся к пользе нам они содеют». В то же время царь просит патриарха, что бы он уговорил и бывшего константинопольского патриарха Паисия прибыть в Москву, а также посодействовал бы приезду в Москву патриархов александрийского, иерусалимского и антиохийского. В том же духе и такого же содержания посланы были грамоты царем и другим восточным патриархом. В грамоте, например, александрийскому патриарху царь, заявив о своевольном удалении Пикона и пятилетнем, вследствие этого, вдовстве русской церкви, что и требует прибытия в Москву восточных патриархов, прибавляет к этому: «и не точию се, но и другая некая, ко уставам святые российския церкве належащая, требуют вашего святительства рассмотрениа и рассуждеяна». А что бы сильнее побудить восточных патриархов или самих прибыть в Москву, или прислать вместо себя экзархов, государь велел послать константинопольскому патриарху 400, а патриархам александрийскому, иерусалимскому, антиохийскому, и бывшему константинопольскому Паисию, по 800 золотых червонных 1).

Очевидно, царю Алексею Михайловичу сильно хотелось собрать в Москве грандиозный вселенско-православный собор, с личным присутствием на нем всех четырех православных патриархов, или же, если это невозможно,

1) Гиб. II, 561—580.

291

с присутствием от каждого из них экзарха. Очевидно, также, что Алексей Михайлович делу Никона и возникшим тогда у нас церковно-обрядовым спорам и некоторым церковно-богослужебным местным нестроениям, придавал чрезмерно преувеличенное значение, как делу касающемуся всей православной веры и потому достойному самого серьезного внимания и непосредственного участия представителей всей вселенской православной церкви. Но на православном востоке, как увидим, посмотрели на все это дело значительно иначе.

Никон узнал о том, что царь посылает грамоты на восток, чтобы пригласить тамошних патриархов для суда над ним, Никоном, и что эти грамоты посылаются с греком иеродиаконом Мелетием, земляком и другом Паисия Лигарида. Тогда он написал царю обширное письмо, в котором заявляет, что он не отрицается соборного суда над ним патриархов, если они сами явятся на суд и будут производить его по божественным евангельским заповедям, по канонам святых апостолов и святых отцов. Но, выражая свое согласие отдаться на патриарший соборный суд, Никон в то же время старается убедить царя, что никаких особых преступлений он, Никон, не совершал, а скорее совершил их царь и архиереи, деяния которых, и при том антиканонические, обязательно вскроются на соборе, что будет не к чести русской церкви. Так, если Никон и оставил свой патриарший престол, то оставил единственно ради гнева царя, но в этом его поступке нет ничего преступного, так как сам Христос, апостол Павел и другие, ради людской ненависти и гнева, отходили из одних мест в другие. Но если собор (1660 г.) решил извергнуть Никона за одно его отхождение из Москвы ради царского гнева, «то уже говорит Никон, подобает и самого Христа извергнути, еже множицею отходил зависти ради иудейской, и святого Предтечю, и святые апостолы и пророки, и святые вся, и святое евангелие и вся святые книги». Если же он, Никон, не признает собора 1660 года и состоявшегося на нем определения, то это потому, что нигде нет такого правила, чтобы епископы могли судить своего патриарха, тем более, что почти все они его ставленники. К

292

тому же Никон, как обвиняемый, не был призван на собор, его судили заочно, не допрашивая его, а такой суд никак нельзя назвать правильным и законным. Небезызвестно царю и то обстоятельство, говорит Никон, «яко нимало что от священных правил здесь, в России, хранится; аще о всем взыскание будет, велик щук будет». Если русские архиереи винят его Никона, одним правилом двухкратного собора, которое однако к нему не относится, то в действительности дело в русской церкви стоит так, что если святые правила будут приложены к самим архиереям, его судьям, «мню, заявляет Никон, яко не един архиерей, или пресвитер останется достоин.., но вси сами ся постыдят и осудят от святых правил, зряще их», тем более, уверяет Никон, что «рустии епископи в поставлении вси» клянут константинопольского патриарха, что подтверждается собственноручными записями поставляемых русских епископов. Особенно Никон обращает внимание царя на то обстоятельство, что с царскими грамотами к восточным патриархам посылается иеродиакон грек Мелетий, «а он, пишет Никон, есть злый человек, на все руки подписывается и печати подделывает, и здесь, не солгу, такое дело за ним было, чаять и ныне есть в патриаршем приказе, а известно то дело Арсению греку и иным, ихже он весть; есть у тебя, великого государя, и мимо такого воришки своих много». Все это, замечает Никон, он пишет «не яко высоты стола взыскуя», а только с целью, «дабы святая церковь без смущения была», чтобы самому царю не было «зазора», почему царю и следует поразмыслить о всем, о чем пишет ему Никон. 1).

Впечатление, какое это письмо Никона произвело на царя Алексея Михайловича, он выразил в следующих словах: «нас (Никон) винит, а себя правит». Но царь не мог не придать значение извету Никона на иеродиакона грека Мелетия, которого Никон называл подделывателем грамот и печатей и прямо «воришкою», тем более что дело о подделке Мелетием патриарших подписей действительно существовало, хотя на допросах по этому делу

1) Гиб. I, 247—255.

293

и не выяснилось ничего определенного, решительно обличающего Мелетия, почему оно и было прекращено. Между тем личность посылаемого к патриархам с грамотами, как это хорошо понимали Никон и Лигарид, имела большое значение для самого дела Никона, так как в грамотах к патриархам о Никоне почти не говорилось и все обстоятельства и подробности его дела посол должен был выяснить патриархам устно и от него, следовательно, много зависело представить их в благоприятном или неблагоприятном для Никона свете и тем повлиять на такое или иное решение патриархов. Понятно отсюда, почему Лигарид всячески настаивал, чтобы на восток с грамотами к патриархам был послан, как он выражается, «предложенный газским ученейший иеродиакон Мелетий, соотечественник и друг его», и почему Никон не желал, чтоб послан был Мелетий. У царя естественно возникло сомнение в доброкачественности Мелетия, как посла, так что он говорил Лигариду: «а кто поручится за него (Мелетия), что воротится, если он человек двоедушный и почти что сам за себя ручается». Паисий постарался успокоить подозрительность царя, так что тот уступил его настояниям и Мелетий отправился на восток царским послом. Это было очень важною победою Паисия над Никоном, дело которого теперь окончательно переходило в руки враждебных ему греков. 1).

Посольство Мелетия на восток возбудило сильное волнение между греками. По собственным словам Мелетия, в письме его к Лигариду, один антиохийский архимандрит писал в Константинополь из Ясс, «Никона быти другого Златоуста, и яко повелитель его любит и желает и нощию приходит к нему и собеседует, едине бояре оного отметают сего ради, яко воспоминает повелителю, да шествует на войну и воюет противо татаром, иже безчисленные москвяны и казаки пленники сотвориша; они же ничтоже тщатся, но вожделевают в граде Москве пребывати, житие сластное проходяще. К тому же рече Никона ко грекам быти благохотна и к патриархом милостива и защитника зельнейшего восточные церкве догмат.

1) Сочин. Лигарида о суде над Никоном, гл. VI.

294

Таже—яко грамоты, яже аз принес к кийждо патриархом, бысть смышленные тщанием твоея святыни (т. е. Лигарида), яже убо дары и почести от бояр приемше—козньствоваше, и яко мне дашеся 8,000 златых, ими же аще не бы мздил, не бы было соключенное дело противу Никона. Сие не точию не присутствуя, но и пред лицем патриархов присутствуя, изблева той архимандрит антиохийский, и по всем Константинополе ходяще мене ища, да мя гаждает». Подобное же о Никоне, рассказывает Мелетий, написал в Константинополь и некто Анастасий к своему свекру — клирику Михаилу, вследствие чего Михаил «неистовством ять, по площадям и стогнам хождаше, порицая и ища мя о мздении»; а некто Мануил заявлял, что будто бы царь послал для подкупа константинопольского патриарха 20,000 золотых, чтобы получить от него грамоту, осуждающую Никона. Этот Мануил будто бы «обеща тайне двом патриархом пятьнадесять тысящ златиц, дабы не дали грамот, противу Никона,—но ничтоже содея, точию мене искаше, дабы всячески мене убил». Сторонники Никона старались действовать и на патриархов, в чем и имели успех. Вышеупомянутый Афанасий, писавший в Константинополь к клирику Михаилу, явился в Яссах к иерусалимскому патриарху и в разговоре с ним «много вознесе Никона, яко есть защитник греков и греческий любит народ и иная сим подобная», и так успел настроить Нектария, что когда явился к нему Мелетий, то нашел его в великой скорби, «яко от нас двоих (т. е. Лигарида и Мелетия) прельщение бысть». 1).

Понятно почему греки так сильно волновались, когда узнали, благодаря болтливости Мелетия, о цели его приезда к патриархам, почему они с ненавистью отнеслись и к Мелетию и Лигариду. Никон, по сознанию самых его врагов, был завзятый грекофил, так любил греков и все греческое, как никто другой до него на Руси. Все его церковные реформы носили строго грекофильский характер и совершены им по указаниям и при содействии греков, он всячески покровительствовал грекам, всюду выдвигал их на первый план, возвышал современное грече-

1) Гиб. II, 655—660.

295

ское в ущерб русскому, преклонялся пред греческим авторитетом. Естественно, что каждый истый и честный грек видел в Никоне своего поборника и защитника, человека, который стоит в Москве на страже греческих интересов. И вот о низвержении этого благодетеля греков усиленно хлопочут сами же греки, которые так поступают, конечно, только потому, что дали подкупить себя врагам Никона и, конечно, только подкупом думают теперь добыть от патриархов осуждение для Никона—благодетеля греков. Понятно также и то затруднительное положение восточных патриархов, в какое их поставили царские грамоты. Ехать самим в Москву или послать туда экзархов, чтобы судить покровителя греков, стать в Москве на одну доску с такими своекорыстными интриганами, как Паисий и Мелетий, с которыми тогда поневоле пришлось бы действовать за одно, патриархи никак не могли решиться, уважая свое достоинство и как патриархов, и как греков. К этому побуждали их и другие обстоятельства. Царь, а с ним и все русские светские и духовные власти не умея справиться с делом Никона, придали ему преувеличенно-важное значение, думали, что вопросом о Никоне, как необыкновенно важном для всей православной церкви, обязаны активно заняться все православные патриархи, которым и следует, ради этого дела, самим приехать в Москву, или, в крайнем случае, послать туда своих экзархов. Но на греческом православном востоке оставление патриархами своих кафедр было тогда столь частым и обычно—привычным явлением, что там этому обстоятельству вовсе не придавали какого-либо особого значения: ушел один патриарх, на его место сейчас же избирали другого и—делу конец. В виду этого грекам казалось малопонятным почему русские, по такому незначительному, неважному делу, как оставление кафедры патриархом, не только сами так сильно волнуются, шумят и растерянно всюду носятся несколько лет с своим бывшим патриархом, вместо того, чтобы на его место избрать нового, но и привлекают к этому чисто домашнему и неважному делу всех четырех вселенских патриархов, которые ради него должны ехать в отдаленную Россию и надолго оставить свои кафедры. Что же касается других

296

причин, ради которых Царь вызывал всех восточных патриархов в Москву, именно: улаживание возникших в Москве церковно-обрядовых споров и некоторых церковно-богослужебных нестроений, чему русские придавали значение равное спорам догматическим и вероисповедным, имеющим важное обще-православное значение, то и эти причины для поездки в Москву казались восточным патриархам тоже очень неубедительными. Тогдашние, по крайней мере более образованные греки, очень хорошо понимали, что православие нисколько не зависит и не страдает от того, будет ли православный человек молиться Богу с подстриженной, или неподстриженной бородой, будет ли слагать при этом персты двоеперстно или троеперстно, будет ли он одет в одежду русскую или немецкую; что монахи не превратятся из православных в неправославных только от того, что они будут покрывать свои головы старинными русскими монашескими покровами, или новогреческими клобуками; что православный характер церковной службы вовсе не зависит от того, будут ли во время службы двоить или троить аллилуию, произносить имя Христа Исус, или Иисус, во веки веков или—во веки веком, что обедня всегда может быть строго православною, будут ли служить ее на семи или пяти просвирах и т. под. Вследствие этого восточные патриархи, или их экзархи, могли оказаться в Москве, благодаря своеобразным воззрениям русских на церковные обряды и обычаи, в очень ложном положении относительно русских, и потому достоинство православного патриарха и простое благоразумие должно было удержать их от поездки в Москву и от посылки туда своих экзархов. Но, с другой стороны, патриархи не могли решительно отказать и домогательствам русского правительства, расположением которого имели все причины дорожить. В виду этого патриархи избрали средний путь. Под предлогом боязни турок они отказались ехать в Москву сами или послать туда экзархов, но в замен себя послали в Москву с Мелетием общие постановления о власти царской и патриаршей, причем эти постановления были составлены применительно к делу Никона, так что русским только оставалось приложить их к делу, чтобы самим решить вопрос о Никоне.

297

Таким образом восточные патриархи отказались от пряного, непосредственного участия в суде над Никоном и отказались конечно потому, что не сочувствовали, как и большинство греков, осуждению Никона, видели во всем этом деле только интриги русских врагов Никона и происки нескольких корыстолюбивых и недостойных греков. Особенно решительно и настойчиво выражал свое несочувствие осуждению Никона иерусалимский патриарх Нектарий. 20 го марта 1664 года он пишет государю, что присланную ему с иеродиаконом Мелетием грамоту он получил, но «в сей грамоте мы не нашли ни причины удаления святейшего патриарха вашего Кир Никона, сослужителя и брата о Христе нашего смирения, никакой другой вины против него, кроме пятилетнего его отсутствия... Что касается противников (Никона), то, по сказанию его (Мелетия), немногие и недостойные внимания приводят они причины против Никона; а о Никоне же сказал некоторые важные дела, почти неизвинительные, кои все суть нововведения, которые нам кажутся не очень достоверными... Нам кажется, что вы мирным образом можете успокоить это дело, и снова однажды или дважды пригласить Кир Никона, чтобы он возвратился на свой престол, показав ему статьи и положения для точного соблюдения; и ежели он окажется ранее преступившим оные, а потом раскается и даст обещание соблюдать, то достоин прощения; ибо часто случалось весьма много такового и еще важнейшего в церкви, и все поправлено для мира и тишины. И так, просим мы ваше священное величество, чтобы вы не преклоняли слуха своего к советам мужей завистливых, любящих мятежи и возмущения, а наипаче—если таковые будут из духовного сана. Свидетельствуюсь Богом, что нас весьма огорчили случившиеся в российской церкви соблазны... Миролюбивейший государь! Последуй кротости Давида, восприими ревность по вере православной и постарайся со тщанием паки возвести законного патриарха вашего на престол его, дабы во время священного твоего царствования не было положено злато и гибельного начала сменять православных и правомыслящих о догматах патриархов ваших. Сие есть начало разрушения церкви нашей в Константинополе; оно послужило и до ныне слу-

298

жить источником многих дел и соделало нас посрамленными пред западною церковью. Опасайтесь и вы, чтоб- необычайное у вас не обратилось в гибельную привычку. Ежели Никон говорит, что он не отрекался от престола, но от непокорных, то ясно, что он обличает непокорность народа. И так, покажите к нему достаточное повиновение, как к строителю благодати: повиновение, говорю, не необыкновенное в церквах Божиих, но каковое предписывают божественные законы. Отречение же его, которое он, как говорят, сделал от церкви, может быть принято снисходительнее, для соблюдения тишины, тем более, что он, Кир Никон, (как мы сказали), отрекся от непокорного народа, а не от престола. Но если бы он и письменно отрекся от престола, то и сие извинительно, ибо часто и отречение бывает недействительно... С сим вместе пишу я и к нему (Никону), братски увещевая его, что ему неприлично было оставлять столицу и жить вне оной... Итак, заканчивает Нектарий свою грамоту царю, непременно должны или его (Никона) возвратить, или другого возвести на его место; однако гораздо лучше вашему величеству возвратить его, по вышеприведенным причинам»... Грек Савелий (или Савва) Дмитриев, привезший в Москву грамоты Нектария, показывал, что патриарх наказал ему говорить Никону: «для чего он по прежнему на патриаршеский свой престол нейдет и тем великого государя кручинит?.. Да то де он от еросалимского патриарха слышал, что опричь Никона патриарха на престол иному никому быть не мочно, для тово, что, вины ево никакой нет». С своей стороны архидиакон Нектария, потом преемник его на патриаршей кафедре, Досифей, писал Паисию Лигариду, укоряя его за неправые, соблазнительные и недостойные пастыря действия по делу Никона. «Слава прииде, пишет он Лигариду, некая хульная, рождение же воистинно диаволе, яко вы неправо граматы переводите, но иная полагаете, иная от среди изъемлете, иная оставляюще. Аще приидет туды патриарх,—будет о том истязовати и в том, советую твоей святыни, буди далече от сего, да будеши волен от сих безчествований, и нам явишися истинны помощник и оборонитель, зане несть мала вещь зле переводити. Та же елико можеши о належа-

299

щих к миру церкви, стой крепко, зане возвестися нам, яко твоя святыня, могий соблазном вредити, не глаголеши о мире». Точно также и константинопольский патриарх Дионисий ничего не имел против возвращения Никона на патриаршую кафедру. Он несколько раз повторил посланному к нему царем келарю Чудова монастыря Савве, что пусть царь или нового патриарха поставит, «или Никона простит, да паки возведет, буде ему потребен» 1). Другой константинопольский патриарх Парфений, лишил кафедр александрийского патриарха Паисия и антиохийского Макария за то именно, что они поехали в Москву для суда над Никоном. Подробнее об этом скажем после.

И в Москве нашлись у Никона друзья и сторонники между греками, которые всячески старались разрушить козни Лигарида и всех вообще противников Никона. В Москве проживал выходец грек дьякон Агафангел, заявивший себя целым рядом очень неблаговидных дел, за которые и был сослан на Соловки. Паисий Лигарид упросил царя воротить Агафангела в Москву и поселил его у себя, чтобы вместе обделывать в Москве свои темные делишки. Но дружба этих двух подозрительных лиц продолжалась недолго. Лигарид обвинил Агафангела в сообщничестве с двумя бежавшими своими слугами, которые его обворовали. Тогда обиженный Агафангел, хорошо знавший Паисия и его прошлое, перешел на сторону Никона, стал писать ему и сообщать о Лигариде разные неблагоприятные сведения, которыми Никон и воспользовался в борьбе своей с Паисием. Грек Мануило Иванов, в 1669 году, показывал, что дьякон Агафангел «на газского митрополита бывшему патриарху Никону с ложными хулами роспись подавал, и по той его ложной, воровской, составной росписи был сыск свидетелей в патриаршем приказе и газской митрополит очистился». Агафангел до конца остался верен Никону и был заклятым врагом всех врагов Никона. Тот же грек Мануйло показывал: «и ныне (1669 г.) он, дьякон Агафангел), ищет всеми мерами, как бы ему с Москвы

1) Русский Архив 1873 г. № 9, стр. 1610—1615. Гиб. II, 771—773, 779, 893.

300

убежать и гнатца вслед за александрийским папою и патриархом и за дьяконом Мелетием, а догнав, хочет накупя, или наговоря бусурманов, патриарха ограбить, а Мелетия своими руками повесить за то, что будто он, Мелетий, затеял на бывшего патриарха Никона великия дела напрасно и патриархи осудили ево, Никона, не делом, и говорит: пока де место Никон жив, до тех мест и и он дьякон». Все это подтверждает и сам Паисий Лигарид в записке поданной им государю, где он говорит: «пред всем синклитом бых обещещен орудием лукавого диавола Агафаила (т. е. Агафангела), которому одному поверил Никон и изблевал яд на меня невиннаго». Далее Паисий говорит, что у него были и другие враги из греков и указывает на архидьякона (иерусалимского патриарха) Досифея, «который пишет, что я держуся боярской стороны и писал именем государевым грамоты к патриархам, которыми доспеваю конечное падение церкви восточные и явную противность, аще бы таковы грамоты даны или взяты были в руки турецкие или крымские, горе бы было воем христианом церковным и мирским—се безчествия явственные, которыми моя слава раздирается неправедно» 1).

Особенно горячим и энергичным сторонником Никона был иконийский митрополит Афанасий, который прибыл в Москву 23 апреля 1664 года, как он заявил, «с тайным делом к многолетнему царю» от своего дяди, константинопольского патриарха Дионисия. Будучи принят государем на другой же день по приезде своем в Москву, Афанасий заявил государю, что пославший его патриарх Дионисий «челом бьет твоему царскому величеству, чтоб помиритися со святейшим патриархом московским Никоном. Яко же Господь наш Иисус Христос пришел на землю и рекл святым своим апостолом: мир вам; тако молит твоему царскому величеству вселенский патриарх Дионисий: что-де нам говорят турки и жиды, яко имеете на Москве христианского царя, а отженул патриарха,—о том молит твоему царскому величеству, что бы

1) Греческие дела 7175 г. № 2-й и 7177 г. № 39—в Большом Москов. архиве минист. иностр. дел.

301

быта миру с патриархом». Но так как Афанасий не привез с собою никаких грамот от патриарха, го государь «поусумнился» в его миссии. Это сомнение еще более усилилось когда в мае возвратился в Москву с востока Мелетий, привезший с собою известные ответы патриархов о власти царской и патриаршей, осуждавшие Никона. Афанасию были предъявлены эти ответы патриархов, подписанные их руками и прямо противоречившие заявлениям Афанасия. «Сеятель плевел и великий сопротивник истины, рассказывает об этом Паисий Лигарид, побудил иконийского Афанасия назвать подписи (патриархов) подложными. Он подтверждал это тем, что сам нарочно послан от вселенского патриарха, и дяди своего по матери, Дионисия, ходатайствовать о вожделенном между царем и Никоном мире». При ближайшем рассмотрении присланных грамот Афанасий однако признал, что подпись константинопольского патриарха Дионисия действительно подлинная, но зато он решительно отрицал подлинность подписи трех других патриархов. В присутствии царя и синклита между Афанасием и Мелетием произошли горячие и долгие прения о подлинности привезенных Мелетием грамот, не приведшие ни к какому положительному результату 1). Защищая Никона пред царем и синклитом, обличая его врагов, Афанасий обращался с письмами и к самому Никону, выражая уверенность, что он снова сделается патриархом. «Едино, владыко мой святый, пишет он, к миру пришло, еже правды не любят, единой токмо лжи желают. Мене послал брат твой Константина града патриарх ради миру с боярами; указал им, что он мне приказал... Грамоты приносят гречане ложные, только добыта деньги. Тако тем верят бояре и того любят, паче правды, а блаженству твоему, учащу слово евангельское, не внимают. Лишше труждаются лукаво: ни един патриарх грамоты не даст им. Опять блаженство твое будет патриарх московский; не будет иначе, и святые твои молитвы да будут со мною». В другом письме Афанасий пишет Никону: «об том желаю и ведаю божественное пресвятительское твое, владыко святый, слышашии свя-

1) Гиб. II, 706, 761—763. Соч. Лигар. о суде над Никоном л. 47.

302

тое твое имя и неизреченную милость пришельцам, яко их любишь и одеваешь, яко отец и чадолюбивый, и будет тебе заплата от Господа во царствии небесном. Премудрый мой отче! Нечестивого Лигарида ложь совершилася, по словесех преблаженного брата твоего (т. е. константинопольского патриарха): прислал писание и отлучил его и проклял яко папежника и злого человека, глаголет лживого; другое: быв в Цареграде Сихурский (иеродиакон Мелетий?) и гнав его константинопольский, да посадить его в каторги, и не знаю куцы ушел». Афанасий иконийский был сильным и влиятельным сторонником Никона в Москве в виду того, что он выдавал себя за племянника и посланца константинопольского патриарха Дионисия. Он был очень опасен и для Паисия газского и для Мелетия, так как всячески старался подорвать к ним доверие царя. В то же время он поддерживал в Никоне уверенность, что восточные патриархи стоят на его стороне и вполне сочувствуют его возвращению на патриаршую кафедру. Паисий и Мелетий сделали было попытку устранить Афанасия. Они добыли будто бы грамоту от константинопольского патриарха Дионисия, в которой тот называл Афанасия орудием дьявола, солгавшим, «яко послан есть от нас и яко есть единокровный нам», что он «есть сосуд злосмрадний и злого изволения и от церкви извержен уже много лет», и потому советует государю сослать его куда-нибудь в заточение и так крепко держать его до смерти. При этом патриарх пишет царю: «тот ваш извет буди таиннейший, паче же в малейшия части да издерет пресветлость твоя, чтоб невидимо было многих ради вин, чтоб иным не слышно было». Но этот таинственный извет на Афанасия патриарха Дионисия оказался сфабрикованным и вовсе не принадлежал Дионисию, хотя впоследствии патриарх Дионисий действительно заявил, что Афанасий иконийский ему не родственник, что ему он не давал .никаких поручений к царю и что его действительно следует держать покрепче и не отпускать на восток. Справедливость требует однако заметить, что едва ли Афанасий иконийский был вполне сознательный самозванец и обманщик, скорее он был только увлекающийся человек, основавший свой образ действий в

303

Москве на недоразумении. Как видно, Афанасий, еще будучи в Константинополе, уже сильно интересовался делом Никона, вполне сочувствовал ему и не желал его осуждения. Когда в Константинополе сделалась известна цель приезда Мелетия к патриархам—добыть от них осуждение Никона, греки, как мы видели, сильно заволновались. Между ними находился и Афанасий иконийский, который явился к самому патриарху и прямо спрашивал его: дал-ли он Мелетию грамоты, осуждающие Никона? Патриарх Дионисий сказал, что Мелетию никаких грамот он не давал. В 1665 году иерусалимский архимандрит Иоасаф между прочим писал государю: «бедный иконийский, яко человек, согрешил есть, и яже рекл есть, рекл есть не ведая мысли патриархов тайной, веря словам только патриарха цареградского, который говорил, что николи не давывал писем Мелетию, и то говорил патриарх, зане была вещь зело тайна». Возможно, что патриарх Дионисий в своем частном разговоре, с Афанасием, высказал свое несочувствие осуждению Никона, почему Афанасий и решился потом действовать в Москве именем константинопольского патриарха, в полной уверенности, что действуя в Москве в пользу Никона, он тем самым осуществляет мысль и желание константинопольского патриарха. А чтобы придать своим заявлениям в Москве большую силу, он выдал себя за патриаршего экзарха, каким в действительности не был, (в чем собственно и заключалось его самозванство), и вместе с тем за племянника патриарха Дионисия, хотя он был только каким-то самым отдаленным его родственником но женской линии. Заручившись словесным заверением константинопольского патриарха, что он не давал Мелетию никаких грамот, Афанасий отправился в Москву и на пути, в Яссах, виделся с иерусалимским патриархом Нектарием, с которым тоже имел разговор о грамотах Мелетию. Патриарх Нектарий так потом передавал о своем свидании с Афанасием: «а что-де иконийский митрополит назвался экзархом и константинопольскому патриарху племянником, и тем он великого государя хотел оболгать: он-де экзархом не посылыван и константинопольскому патриарху не племянник. А про пра-

304

вила-де, чает, он, митрополит, сказал для того, как он, иерусалимский патриарх, пришел в молдавскую землю в Яси, и он-де, митрополит, приходил к нему почасту и спрашивал: у Мелетия-де государевы грамоты и милостину константинопольский патриарх и он, иерусалимской, приняли-ль, и ответ ему дали-ль, и руки свои подписали-ль? И он-де, патриарх, ему сказал, что государевы грамоты и милостину у Мелетия приняли, а ответу ему никакого не дали и рук своих ни к какому письму не подписывали. А сказал де ему для того, чтоб не всякий про то ведал, потому-де, что у них страшно, турок-де того и смотрит, как бы Божия церкви разорить и православных христиан погубить». В виду этого Нектарий в 1665 году велел царскому посланцу передать государю следующую его просьбу: «на иконийского не гневайся великий царю, призри его и пожалуй, а буди учнет просится к себе, и он пусть поживет покамест совершатся дела». Таким образом оказывается, что Афанасий иконийский и от иерусалимского патриарха Нектария получил тоже уверение, что и от константинопольского патриарха,—будто они никаких грамот Meлетию не давали и ни к каким письмам рук своих не прикладывали. Во время частых своих посещений Нектария в Яссах, Афанасий конечно не раз беседовал с ним об интересовавшем его деле Никона и из этих бесед мог вынести ту твердую уверенность, что и Нектарий не сочувствует осуждению Никона и желает его восстановления на патриаршей кафедре. В виду этого Афанасий иконийский имел некоторое основание заподозрить в Москве подлинность привезенных Мелетием патриарших ответов и усиленно склонять царя к примирению с Никоном, чего, как он хорошо знал, желали патриархи константинопольский и иерусалимский и большинство всех лучших и благонамеренных греков 1).

К числу сторонников Никона из греков в Москве принадлежал и Савва, или, как его иначе называют, Савелий Дмитриев, посланец иерусалимского патриарха Нек-

1) Русский архив, 1873 г. кн. 9, стр. 1618—1623. Гиб. II, 709, 764, 802, 803, 825, 893. Греческие дела 7181 г. № 12.

305

тария, который привез в Москву от патриарха примирительные грамоты и к царя и патриарху Никону, с советом первому—опять призвать Никона на патриарший престол, и с увещанием второму—примириться с царем и немедленно возвратиться на оставленную им патриаршую кафедру. Примирительные стремления иерусалимского патриарха, по понятным причинам, встречены были в Москве с неудовольствием и Савва Дмитриев, как сторонник Никона, был задержан в Москве и содержался под строгим надзором, не имея возможности вступить с Никоном в непосредственные личные сношения. Однако он нашел возможность писать Никону, которому и сообщает разные сведения и дает советы, как ему следует поступать. В одном письме к Никону он пишет: «владыко мой! Аще позовут тя, прииди на собор; прииди, не сотвори инако и обезчестив наш святый собор; того ради не ино добро. Тако мне есть приказано (разумеется иерусалимским патриархом) ответ дати; того ради повем: надеюся на Бога, яко не имут найти никакого порока, во всем свидетельство твое премудро и благочестиво; и что какой порок хотят найти? Рекут, что оставил еси престол свой и отшел еси,—и то несть речь; занеже когда архиерей оставит престол свой и отыдет в чужое место, то есть ло,—добре знает сие и святительство твое. Ты же и сошел еси с Москвы, не пошел еси в чужой мир, но тако же в престоле своем еси, и не имут учинити о сем ни единого же слова в соборе. И о том молюся пресвятительству твоему: едино о сем часе не объяви, да не речеши, како ти послал блаженный грамату, и задержали ее вверху бояре, и объявится дело, что услышал еси от мене, и мне лихо сотворят. Едино приимеши, да придеши велиим смирением, и буди, яко не знаешь ничего и небоязнен, занеже не имут тебе учинити ничто же». В другом письме к Никону Савва Дмитриев указывает и на причину своего особого расположения к опальному московскому патриарху. Получив письмо от Никона и узнав о его добром здоровье, он благодарит Бога и Богородицу «всегдашний покров, сохраняющий твое святительство, ради прибытку и похвалы нашему роду». Савва Дмитриев был задержан в Москве до прибытия восточ-

306

ных патриархов, которые выхлопотали ему у царя освобождение 1).

Таким образом, между греками у Никона нашлись как горячие сторонники, так и заклятые враги, что вызвало борьбу из за Никона между самими греками, которые, вступившись в это дело, очень скоро окружили его такою густою сетью всевозможных интриг, доносов, кляуз и взаимных обвинений в подлогах и мошенничествах, что наше правительство никак не могло разобраться в этой путанице. Восточные патриархи сами отказались прибыть в Москву, или прислать туда своих экзархов, а только послали от себя письменные ответы на вопросы о власти царской и патриаршей, составленные применительно к делу Никона. На основании этих патриарших ответов уже сами русские должны были решить так или иначе вопрос о Никоне. Но, как мы видели, иконийский митрополит Афанасий решительно заподозрил подлинность привезенных Мелетием ответов и между ним и Мелетием произошли долгие горячие споры, не приводившие ни к чему определенному. Тогда, рассказывает Паисий Лигарид, «встал газский (т. е. Лигарид, который в своем сочинении обычно называет себя газским) и сказал: «поистине признаю я за подлинную эту подпись патриарха антиохийского Макария, и это же но причине арабской подписи, в чем я не сведущ, но только по причине эллинской подписи хиосца священника Иоанна, эконома и подписчика патриаршего, которого почерк вполне знаю, почему и утверждаю неподдельность подписи. К этому прибавил и амасийский Косьма: и я очень хорошо знаю подпись иерусалимского патриарха Нектария, он мой соотчич и старый друг. На оба свидетельства обрадовались и царь и синклит; однако еще осталось некоторое сомнение о том, истинны или ложны патриаршие томы... Потом спрошен был я втайне опять о подписи; я показал трудность этого разбора, ибо и целые страницы подделывают (и в предисловии к диалектике приводятся все способы подделки); но прибавил: решительно подлинны, как и прежде сказал я, две патриаршия подписи: вселенского, по ручательству самого иконийскаго,

1) Русский архив, 1873 г. кн. 9, стр. 1826—1640. Гиб. II, 1054.

307

не заключает в себе интерполяции; остается подпись александрийского; но Дух святый устроит что либо для обнаружения и этого; а пока пусть преобладает голос большинства». Эго нерешительное условное заявление Паисия не могло конечно вполне убедить и успокоить царя, тем более, что иерусалимский патриарх Нектарий, подпись которого значилась под патриаршими ответами, осуждавшими Никона, прислал государю особую грамоту, в которой настойчиво советывал помириться с Никоном и возвратить его на патриарший престол. Дело о Никоне опять остановилось за невозможностью окончательно выяснить вопрос: подлинны или нет привезенные Мелетием патриаршие ответы, а без решения этого вопроса нельзя было приступать и к решению дела о Никоне. Тогда решено было усиленно просить приехать в Москву иерусалимского патриарха Нектария, который в то время находился в Молдавии, куда и посланы были с грамотою государя два грека— Василий Иванов и Кондрат Дмитриев. Решились затем снова обратиться и к константинопольскому патриарху, чтобы он или лично прибыл в Москву, или прислал своего экзарха. А так как константинопольский патриарх свое нежелание прибыть в Москву или послать туда своего экзарха объяснял боязнью пред турками, то заготовлена была грамота государя к султану с просьбою, чтобы он дозволил константинопольскому патриарху послать кого-либо из своих архиереев в Москву для разрешения возникших здесь церковных недоумений. В то же время заготовлена была грамота к константинопольскому патриарху Дионисию с просьбою, чтобы он утвердил своим экзархом в Москве, для соборного рассуждения о Никоне, Паисия газского, который, хотя «многих воистинну учений сокровище стяжет», однако, так как не имеет соборных полномочий, «конечно не может явитися по правилом в наших собраниях». Мысль просить восточных патриархов назначить Паисия Лигарида своим экзархом для суда над Никоном возникла у нашего правительства, конечно под влиянием внушения со стороны самого Паисия, еще гораздо ранее, именно; в 1663 году, когда патриархи отказали посланному к ним Мелетию и лично прибыть в Москву и послать туда своих экзархов из опасения ту-

308

рок. Уже тогда заготовлены были царские грамоты ко всем патриархам. В грамоте к константинопольскому патриарху Дионисию, царь просил патриарха разрешить ему, государю, своею властью избрать и наречь кого либо из достойных, находящихся в Москве, греческих архиереев своим патриаршим наместником, или пусть патриарх пришлет своего наместника в Москву, или же сам изберет и утвердит кого либо из находящихся в Москве, причем конечно имелся в виду Паисий Лигарид. В грамоте к бывшему константинопольскому патриарху Паисию царь прямо просил его, чтобы он прислал в Москву грамоты «приговор имущая и полномочная, уряжающые и поставляющые наместника или посланника престола апостольскаго—митрополита газского Паисия, зде во граде нашем пребывающего, или иного, аще восхощеши, мужа приличного, добродетелию и учением украшенного, святыни твоея именем законоположи». В грамоте к антиохийскому патриарху Макарию царь писал: «помощи твоего блаженства требуем письмены, сиречь исправленными, к нам изявляющими, митрополита газского Паисиа, зело знаемого и друго твоего, в свое место посланника и судию, оную прю да имать определить благоразсудне, и сие напишем во благодеяние место». В грамоте иерусалимскому патриарху Нектарию царь писал: «понеже в нашем царствующем граде Москве газский владыка пребывает нам приятный, сему—аще известная письмена вдаси, яко наместнику твоего блаженства, вещь нам сотвориши прелюбезную, егда той воистину иерусалимского стола бремя честне может держати». Но эти грамоты о Лигариде, очевидно им же и составленные, в то время не были посланы к патриархам. Теперь же, когда возникло сомнение в подлинности привезенных Мелетием патриарших ответов, решились опять настойчиво приглашать самих патриархов прибыть в Москву. А так как константинопольский патриарх без разрешения турецкого правительства не мог отправиться в Москву, или послать кого-либо из местных архиереев в качестве своего экзарха, то наше правительство и решилось предложить ему, чтобы он назначил своим экзархом проживающего в Москве Паисия газского, чем бы устранялись все затруднения о посылке экзарха и вместе с тем было бы

309

не нужно обращаться по этому поводу к турецкому правительству, почему заготовленная грамота к султану и не была послана. Других же восточных патриархов, за которыми турецкое правительство наблюдало менее строго, чем за константинопольским патриархом, решено было уговорить лично явиться в Москву. Чтобы застать иерусалимского патриарха Нектария в Молдавии, где он тогда находился, к нему уже в июле 1664 года нарочно отправлены были, как мы видели, два грека с приглашением от царя прибыть в Москву. В сентябре снаряжено было новое посольство ко всем патриархам, состоящее из архидиакона Мелетия, подьячего Порфирия Оловяникова и из называвшего себя племянником константинопольского патриарха грека Стефана Юрьева. Мелетий отправился звать патриарха александрийского и антиохийского, а грек Стефан константинопольского и иерусалимского, причем в распоряжение Стефана отданы были и два грека, ранее посланные к Нектарию,—их он должен был встретить в Молдавии 1).

Посольство Стефана грека к иерусалимскому патриарху Нектарию кончилось полною неудачею. Нектарий по-прежнему не хотел осуждения Никона и потому, под предлогом боязни турок, решительно отказался не только ехать в Москву, но и послать туда своего экзарха. За то у константинопольского патриарха цель посольства была, по-видимому, достигнута: патриарх решился исполнить просьбу московского правительства о назначении своим экзархом для суда над Никоном Паисия Лигарида. Стефан грек был другом Паисия, от которого он, отправляясь на восток, получил письма к разным влиятельным при константинопольском патриархе лицам, чтобы они побудили патриарха назначить Лигарида своим экзархом в Москве. Хлопоты константинопольских друзей Паисия и Стефана увенчались полным успехом. В сентябре 1666 года учитель и великий ритор Александр Маврокордато писал Паисию Лигариду, что получив от него письма, «он всеми силами усердствовал», чтобы исполнилось желание царя и

1) Соч. Лигар. о суде над Никоном, гл. XVI. Гиб. II, 640—641, 712—732.

310

Паисия о назначении последнего экзархом, но что в этом деле пришлось преодолеть много трудностей, так как у Паисия явились враги, которые наговаривали на него патриарху. «Но Богу наставляющу, познал есть вышний отец (т. е. патриарх) лукавство противников, неправедно облытающих, и явственно рекл есть: не быти иного на всей вселенней паче твоея святыни изряднейшего, который бы лутче и достойнее мог страну ту, толь трудную, управити толико, яко бы аще где инде твоя святыня был, имел бы моленьми приводите, да подьяв путь, прейдеши туды, и колико еси премудростию долголетнюю ту тяжбу разрушите поднялся бы. Сего ради охотно тебе изящество вручил, чтоб наместником его был в сыску, в вопросе, в скончании, и в совершении но правилом, прежде писанным, да дело совершится; а еже праведно и свято есть—пакость да извержется во изгнание». Это письмо Паисий Лигарид поспешил представить в посольский приказ и в то же время писал государю, что Стефан грек везет грамоты государю от константинопольского патриарха, которыми он назначает Паисия своим экзархом в Москве. 12 ноября прибывший в Москву грек Стефан действительно доставил государю грамоту константинопольского патриарха Дионисия, в которой он писал, что так как без разрешения султана он не может ни сам явиться в Москву, ни послать кого либо другого вместо себя, то «и постановили есмы кир Паисиа, пребывающего там же, святого и богоразумного митрополита газского, во святом Дусе возлюбленного брата нашего и сослужителя, ему же послахом вольность, яко разумному и сведущему о сицевых церковных делех, поставляюши его наместника во оборонение правильных тех глав, и решите всякое неудобство и сомнение, предлагаемое от сопротивные страны, и правите суд купно со освященным собором поместным архиерейским, председящему на нем, яко образу творящему нашу персону в том едином деле даже до совершения его». В другой грамоте, к самому Паисию патриарх Дионисий пишет: «поставили есмы твою святыню, яко премудру и благонарочйту и сведущу сих правильных дел, председательствующу поместному собору, да возможешь решите всякое сомнение и супротивость на сопротивовостающих

311

сим прежереченным главам, и совершить купно со архиереями, сущими тамо, и сотворить, яко от нашея страны, праведный суд и приговор по правилом, во страсе Божии и в совесте чистей» 1).

Получение указанных грамот константинопольского патриарха Дионисия было полным торжеством Паисия над Никоном. Последний доселе не хотел признавать за Паисием права вмешиваться в русские церковные дела и не считал его настоящим митрополитом. Когда 18-го июля 1663 года Паисий, вместе с астраханским архиепископом Иосифом и другими, явился в Воскресенский монастырь к Никону, чтобы передать ему, между прочим, постановление собора, воспрещавшее ему действовать архиерейски, Паисий стал было читать письмо, «кое дано от преосвященного собора, и он, Никон говорил: письма де вашего не хочу слушать, а Паисия митрополита почал бранить всячески, и называл его вором, и нехристианином, и врагом Божиим, и собакою, и самоставленным, и мужиком, неведомо каким: ездить де ты по многим государствам и чужим землям и своим воровством разоряешь, и в речах ему отказал». На другой день, 19 июля, Никон служил у себя в пределе Распятия молебен и, по шестой песни, читал евангелие и, толкуя прочитанное, говорил: «Роман (Бабарыкин), аки июда, привел на мя злая; митрополита, аки Каиафу (т. е. Паисия газскаго). Той же де митрополит Каиафа, пришед в келлию, воздвиг на мя многия от фарисей злая словеса. Вчера пришли ко мне в келию и привели выряжана в платье, что немку, митрополита, аки Каиафу... Вчера и меня тако-ж хотел Каиафа митрополит ударить в ланиту, а впредь неведомо что будет». О не ласковом приеме Никоном посланных царем и собором немедленно было донесено в Москву, где, по повелению государя, сейчас же составлена была соборная грамота, с инструкцией посланным, как им следует поступать. В этой соборной грамоте Паисий Лигарид титуловался: «митрополитом газским и всея Палестины экзархом», «великим архиереем, возлюбленным о святым Дусе братом и архиереем Божиим», заявлялось, что бесчестие со

1) Гиб. II, 808, 821—828.

312

стороны Никона на Паисия «не на тебе единого восходит, но и на пославших тя—на благочестивейшего нашего великого государя и преосвященный собор, паче же на иерусалимского патриарха, понеж по его благословению послан еси к великому государю нашему» 1).

1) Соборная грамота Паисию и другим была следующая: «Великим господам, о святом Дусе братиям нашим, преосвященному Паисию, митрополиту газскому и всея Палестины экзарху, и преосвященному Иосифу, архиепископу астраханскому и терскому, преосвященнии митрополита и архиепископы и епископи радоватися во святем Дусе и здравствовать. В нынешнем, господа, 7171 году, июля в 17 день, послани вы от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея великия и малые и белые России самодержца, и от нас, преосвященного собора, в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху Никону говорити, что ведомо учинилось великому государю и нам, преосвященному собору: он бывший патриарх, про него, великого государя, неистовые речи износит, и жалованные его, великого государя, грамоты вычитаючи, кладет пред образом Пресвятые Богородицы и Крестом, и молебствует, й, по молебне, от псалмов Давидовых клятвенные слова избирая, великого де государя нашего под клятву подлагает, и то он чего ради творит по своем вольном патриаршеском оставлений? Хотя бы он и на своем патриаршеском престоле, не оставя, был, и ему было, по правилу святых апостол 34, без соборного ведома кляти никого не надобило, наипаче же его царское величества. И ныне нам, преосвященному собору, по отписке великому государю от боярина князь Никиты Ивановича Одоевского с товарищи, про ваш приезд к бывшему Никону патриарху ведомо учинилось, что он, Никон патриарх, твоих, преосвященного митрополита, слов не похотел выслушать, что было вам приказано от великого государя и от нас, преосвященного собора, ему, Никону бывшему патриарху, говорить, и всякими де неистовыми своими словами тебе безчестил. И мы о сем зело оскорбихомся; ты же великий господине, возлюбленный наш о святем Дусе брате и архиерею Божий, благодарствуй Бога яко сподобился еси за истину обезчещен быти. Ныне же молением мы паки молим тя ради общие нашея матери, соборные и апостольския церкве, и ради благочестивейшего государя нашего, и общие пользы всего православного христианства потщитеся со всяким усердием ему_, бывшему Никону патриарху, говорити: отрекся он от патриаршего своего престола самовольно и с клятвой, и недостойна себе нарек именоватися патриархом и, забыв ту свою клятву, чрез правила архиерействует и под клятву подлагает многих; а ныне уж дерзнул, чево было ему невозможно и не оставя патриаршества помыслити, на богопомазанную главу царского величества клятву возлагать самовольством. И буде он о своем вольном патриаршеском оставлении и клятве пред вами учнет запиратися, и тому своевольному отречению и клятве

313

Получив соборную грамоту 23 июля послы, с Паисием

есть мнозии достовернии свидетели. А если бы от кого была во время яко патриаршества обида, и он бы о том преосвященным архиереем, бывшим нам под областию его извещал; и мы бы, собравшеся вкупе, ему правильне вспомогали. И от него во время патриаршества его, и по оставлении, ни от кого ни в чем ни единому архиерею жалобы ни писмяной, ни словесной не бывало; только по отшествии своем писался великому государю своею рукою бывшим патриархом. А ныне он почто таковая начинает творити, архиерействовати, и под клятву подлагати без совету преосвященного собора? Егда был он, Никон, и на патриаршестве, и того было ему, по правилу св. апостол 34 глаголющему: без большего архиерея меньшим ничто же творити, тако же и большему архиерею без меньших и прочая,—а он, Никон бывший патриарх, возлагает клятвы неправильна, тем святые, Божия церкви и народ возмущает. Да он же ныне вас посланных от царского величества и от нас, преосвященного собора, безчестит, паче ж тебе, преосвященного митрополита Паисия, о святом Дусе брата нашего, и то безчестие не на тебе единого восходит, но и на пославших тя, благочестивейшего нашего великого государя и на преосвященный собор, паче ж на иерусалимского патриарха, понеж по его благословению послан еси к великому государю нашему. И мы, преосвященный собор, сих ради всех его дерзновений вышеписанных, приговорили, что ему, Никону патриарху, быти в Воскресенском монастыре, в котором он сам, оставя патриаршество, пришел своею волею, неисходну до совершенного собора. А и большему собору употребилось быти его же ради, Никонова, дерзновения, что он, Никон, бывший патриарх, ни во что вменил прежде бывшее собрание архиерейское о его патриаршеском оставлении и отхождении в тот Воскресенский монастырь. И иноземцев, которые при нем живут, из монастыря вывесть, куда великий государь укажет, всякого ради опаства. А великому государю мы соборне били о том челом, и что великий государь нас пожаловал его, бывшего Никона патриарха, приказал бы со всяким опаством оберегати и из того монастыря быти неисходну, потому что слышачи о всяком его безстрашном дерзновении возмущаются, и такова бы возмущения еже безстрашного дерзновения, от народу каково бы над ним дурна не учинилось. И как-то все вышеписанное бывшему патриарху Никону от нас, преосвященного собора, выговорите, пожалуйте нам известить писанием, что учинится, чтоб нам про то было ведомо. Да пожалуйте, великие господа, закажите того Воскресенского монастыря архимандриту и наместнику и священником и братиям, буде впред станет Никон, бывший патриарх, кого проклинать, чтоб они к его клятве не приставали и нам бы возвещали. А буде кто пристанет к его дерзновенному проклинанию, или, слышав о том, не известит нам, преосвященному собору, и тому быти в ссылке и жестоком наказании. А благодать Божия и милость буди со всеми вами». Собственноручная подпись семи архиереев.

314

во главе, отправились к Никону и Паисий, по поручение государя и собора, начал было читать Никону соборную грамоту на латинском языке, на который она переведена была с русского для Паисия. Но Никон «митрополиту отказал, что речей его слушать не хочет и его безчестил по прежнему, называл вором и собакою и врагом Божиим». После этого Никону уже по-русски прочитана была соборная грамота. «И патриарх, выслушав отписки, говорил: напрасно-де власти газского митрополита пишут себе братом, тот де брат будет им вместо антихристова предонечи, услышите де, что он впредь учнет про них говорить». С своей стороны Паисий Лигарид о своем свидании с Никоном в Воскресенском монастыре рассказывает, «что разговор с Никоном продлился много часов, и произошло великое смятение между посланными со мною боярами. Часто потрясая палкой и стуча ею крепко по полу, Никон волновался, гремя, смешивая, противореча один всем, как Ферсит не давая никому отвечать, так что мы вышли из кельи без успеха, совершенно испуганными и его дерзостью и стремительностью, и невоздержностью и готовностью в речах... Когда Никон сам говорил, то растягивал и оканчивал речь, где ему захочется; а когда другие говорили, предварял их снова, путал и не давал. Итак, мы возвратились в наши покой в унынии, сверх того мы как бы раздули пожар гнева». Когда Паисий, по возвращении из Воскресенского монастыря явился к государю, последний, рассказывает Паисий, «улыбнувшись мне, сказал: видел ты сам Никона? А я ответил: поистине лучше было бы мне никогда не видать такого чудовища; лучше бы я хотел быть слепым и глухим, лишь бы не слышать его киклопских криков и громкой болтовни».

Кроме словесных бурных объяснений между Никоном и Паисием они обменялись еще и резкими письменными посланиями. Лигарид говорит, что по его отъезде из Воскресенского монастыря Никон сейчас же «прислал против меня извет оправдывая себя пред царем и говоря, что я не облобызал его по обычаю и не приветствовал ласковыми словами, как то прилично; что я невежливо справил посольство; прибавил тысячу других про-

315

ступков, о которых умалчиваю». Никон с своей стороны то же говорит, что он действительно в обличение газского митрополита, который, как чужеземец и притом очень сомнительный, как давно оставивший свою епархию, не имел никакого права вмешиваться в дела русской церкви,—написал обличение от святых правил и отослал «к боярам и властям», которые прибыли к нему в Воскресенский монастырь. На это письмо Никона Паисий немедленно ответил своим письмом, в котором, с своей стороны, обличал Никона в том, что он возводит на Паисия несправедливые и лживые обвинения, что он будто бы явился в Москву без отпускной грамоты своего патриарха, корит Никона, что он уже не будучи действительным патриархом, однако действует как настоящий патриарх и т. под. Но что особенно характерно в объяснениях Паисия: он обличает Никона, что он будто бы не признает четырех восточных патриархов, а признает только папу, почему и является настоящим, действительным папежником. В то же время самого себя Паисий величает в письме «мужем рассудниим и учением украшенным», проповедником, учителем и экзархом.

Перебранка Никона с Паисием указанными письмами не ограничивается. Никону доставлены были известные нам ответы Паисия на вопросы Стрешнева, где Паисий во всем винил Никона. Последний решил показать всю несправедливость обвинений против него Паисия с точки зрения св. писания, правил и постановлений св. апостолов, вселенских и поместных соборов, а также и с исторической точки зрения. С этою целью Никон написал большую книгу, в которой подробно разбирает каждый ответ Паисия, причем попутно высказывает свои взгляды на личность Паисия, освещает и оценивает характер его действий и писательской деятельности.

Отвечая на упрек Лигарида, который не одобрил русских архиереев за то, что они не заботятся на место Никона избрать нового патриарха, Никон обращается к нему с такою речью: «покажи, лжесловесниче, по которым правилам святым начат таковое учительство, а не от своих гнилых произношений?... Ныне пишешь учительски, аки власть имея: по которым каноном такое дерзновение ты

316

приим? Покажи: где есть писано, аще свою епархию оставя, в чужую пришед, иным архиереом законополагати, паче же чрез божественные святые правила и заповеди?.. Не удоволился еси в данной тебе епархии заблуждати от истины, но прииде и семо скитатися душею и телом, смущати и превращати тебе подобных, отчуждая от Бога и божественных повелений... Волком являешися вместо пастыря, смущая и раззоряя стадо Христово, не преданное тебе... Свой престол оставя, скитаешися яко волк, хапая и угрызая братню совесть... Ты, окаянный человече неправедный, яко свиния рыет на Божия законы для ради скверных своих прибытков». Никон утверждает, что Лигарид «на развращение святей церкви новые законы вводит: ово от «отреченных книг, ово от внешних баснословных блужений», что он «ложными шпынскими проклятыми книгами» руководствуется, почему все, что он пишет в своих ответах на вопросы Стрешнева, «все страстно и расслаблено и всякия нечистоты полно». За все это Никон называет Паисия: «новый раскольниче, а реку—еретиче», «новый Люторе, поругателю евангельский», «безумный раскольниче и преступниче святых отец установленных вечных предел», называет его лицемером, человекоугодником, враждотворцем, жидовским подражателем и т. п. Никон изрекает о Лигариде такой общий приговор: «аз тебя, по святым канонам, проклинаю, начинающего чрез божественные правилы новые законы издавати на соблазн людем: не погрешит тот истины, аще бы кто обязал о шею твою жерновый камень и потопил в мори, якожево евангелии пишет»... Или, например, он говорит по адресу Лигарида: «ты же аще не имеешь, яко ворона, дому, от него взятися древу, но на разбойническом древе достойно тя есть повесити» 1).

В виду указанных отношений между Никоном и Паисием Лигаридом понятно, как велико было торжество Паисия, Когда в Москве получены были грамоты, константинопольского патриарха Дионисия, назначавшие его в

1) Гиб. II, 624, 630—634. Соч. о суде о Никоне, л. л. 44 об.—46 об. Зап. рус. археол. общ. II, 490. Рукой, нашей акад. № 218, л. л. 78, 95, 98,111, 112 об., 127, 133, 150, 152, 155, 160, 233, 256 и др.

317

Москве экзархом самого константинопольского патриарха и вместе полномоченным судьей в деле Никона, с которым теперь он получал возможности свести свои счеты. Естественно, что Паисий немедленно воспользовался своим новым блестящим положением, чтобы оправдать себя в глазах царя и других от возведенных на него Никоном обвинений и чтобы как экзарх—судия, окончательно уничтожил своего врага—Никона. В особой записке, поданной государю, Паисий жаловался, что Никон не только бесчестил его на словах, когда он послан был к нему в Воскресенский монастырь, «но и прислал мне книгу безчествующу я истощаюшу великия кривды мерзкие, а вящшии были: яко аз есмь еретик и волхв, подписью его укрепленные. Ныне пришли граматы, свидетельствующия быти мя архиерея газского митрополита, мужа учениям наказанна и премудростию украшена, его же ради судия именный и посол престола апостольского констянтинопольского поставлен есть. Прошу вашего царского величества, что есть ныне, еже вредит ко очищению моея славы и ко объявлению моего архиерейского достоинства и к рассыпанию Никоновых лжепредложений и к преломлению всех безчествований сопротивника моего, яко сие патриаршеские граматы, сия священносвятая писания, мою невинность свидетельствующая, точию да просвятятся и явно сотворится всему синклиту, якоже и пред всем синклитом обещещен орудием лукавого диавола Агафаила, которому одному поверил Никон и изблевал яд на меня невиннаго». Но так как этот тон непримиримой вечной вражды к Никону слишком уже мало гармонировал с ролью судии Никона, в которой теперь фигурировал Паисий, то он и спешит затем уверить государя в своем полном судейском беспристрастии. «Аз воистину, пишет он, не есмь враг Никону, не буде се,—есмь злых мнений его сопротивник, зане вдовствовати сотворил есть церковь и отлучение положи патриаршеским престолом. Аще хощет быти пастырь, творением не пася свое стадо, яко паки поставлен есть, егда сотворися патриарх, яко новых чинов употребил есть, древние чины оставя и отринув. И в сия вины не един токмо аз взирати имею и истязовати я—с собором поместным во св. Дусе собран-

318

ным. Аще бы был един судия, мог бы нечто понести на меня, яко склонна страстем человеческим, но идеже есть лик архиерейский и мнози очеса в суд зрящий яко истиннейшия аргусы есть стоочнии, святые церкви зрители очевиднии заслепитися и погрешити не могут. Сего ради не имел бы Никон сумнитися обо мне и зазиратися, яко о неправедном судии, прежде ведения изнесения суда. Аще убо возумеет добре за себя стояти, не может осужден быти, и возможет бити челом инде о неправедном данном много приговоре,—истинным экзархом и судиею своим в том деле, поставленным правильно и достойно, невредящи безчествованиям против меня сотворенным лживо без всякого страха и чести архиерейского достоинства, которую, яко патриарх, хранити имел бы, да не соблазнятся прочий духовнии и мирстии». 1).

Так величался теперь Паисий Лигарид своею новою ролью экзарха константинопольского патриарха и признанного чрезвычайного судии своего врага—Никона. Но величаться ему пришлось очень недолго. Тот же иконииский митрополит Афанасий, который ранее заподозрил подлинность привезенных Мелетием патриарших ответов, признал не подлинными и привезенные греком Стефаном грамоты константинопольского патриарха Дионисия о назначении Паисия Лигарида своим экзархом для суда над Никоном. Сам Паисий в своем сочинении о Никоне рассказывает об этом позорном для него деле следующее; «Стефан прибыл в Константинополь и, при тайном свидании с патриархом Дионисием, отдал ему царские грамоты. Прочитав оные, патриарх велел ему явиться не в патриархию, а только в дом сиятельной Роксандры, дабы его требования происходили чрез ее посредство; и о том, сколько соблазна возникло чрез бывшего иконийского Афанасия, возмутившего любезный мир, и царя сильно опечалившего своим бредом, и ложью окружавший его синклит, отписал он надлежащим образом, рекомендуя и Паисия газского не только как истолкователя двух патриарших томов (т. е. патриарших ответов, привезенных Мелетием), но как безмолвнейшия уста всего синода,

1) Греческие дела 7175 г. № 2.

319

что видно из патриаршего к нему приказа, находящегося в царском казнохранилище. Побывав у нового государя угро-влахийского Радула и поклонившись ему, как давнишнему своему покровителю, Стефан, снабженный патриаршими грамотами, медленно направился к Москве, и по многих трудах и опасностях, прибыл в сию столицу на величайшую радость и на осведомление державного государя нашего. Впрочем Афанасий иконийский опять стал противоречить и утверждать дерзновенно, что грамоты подложны. В клевете своей на счет подделки писем, не боясь Бога, не стыдясь царя, принял он бесстыдное лицо блудницы, говорил дерзко, поступал бесстыдно. Предстали оба пред царя: иконийский Афанасий и Стефан гонец и крупно переговаривались и попусту ругались друг над другом, но победу одержал Стефан, а иконийский на время отправлен был на успокоение в Симонов монастырь, в котором и пребыл до славного прибытия патриархов, или лучше сказать, до упокоения и безвременных своих похорон». 1).

Так, кроме вопроса о подлинности или неподлинности привезенных Мелетием патриарших ответов, неожиданно возникло новое соблазнительное дело: о подлинности или неподлинности привезенных греком Стефаном грамот патриарха Дионисия, признававших Паисия Лигарида экзархом константинопольского патриарха в предстоящем соборном суде над Никоном. Наконец, чтобы как-нибудь распутать эту сеть интриг, подлогов и обманов, созданную греками по делу Никона, государь решился в январе 1666 года тайно послать к патриарху Дионисию уже не греков, которым трудно было доверять после стольких опытов, а русского, именно: келаря Чудова монастыря Савву, чтобы на месте получить обо всем верные сведения. Савва побывал на востоке и привез от патриарха Дионисия такие сведения: «Мелетий диякон, говорил Дионисий Савве, приехал несмирно, учинился всем турчаном ведом и учинил мне убытков два ста мешков,—и сие с клятвою нарек. А иконийский Афанасий митрополит мне не сродствен и имел на себе от турок долг и упросил сроку на

1) Сочин. Лигарида о суде над Никоном, гл. 19.

320

неделю, да и ушел; а я с ним никакого слова не приказывал и чтоб его держать крепко и отнюдь не отпускать, да аще царь его отпустит, то велику пакость церкви: сотворит. Как Мелетий диякон приходил и мы с Нектарием патриархом написали две граматы слово в слово и руки своя приложили, да одну послали с Мелетием во Александрию, а другую Нектарий послал с своими калугеры в Антиохию ко патриархам того ради, что единой грамоте быть невозможно, ради их дальнего расстояния. А Стефан гречин у меня не бывал, токмо в прошлом в 178 году артофилаксии докучал мне, чтоб я написал в грамоте, что б газскому быть экзархом, токмо я того ему не попустил, и буде такая грамата объявилася у царя, и то всеял плевелы артофилаксии, а Лигаридии лоза не константинопольского престола и я его православна не нарицаю, что слышу от многих, что он папежчик и лукав человек... А Стефана гречина не отпускати ж, понеж и той великое раззорение церкви православной сотворил, яко и Афанасий иконийский... А что газский Паисий Лигарид рукоположнец папин и по многих лятских костелех служил за папу литоргию, (но если он) истинно отвержется я проклянет пред собором всю папежскую ересь и исповедует символ православия, и он в собор прият будет» 1).

Из заявлений патриарха Дионисия, привезенных келарем Саввою, наше правительство убедилось, что патриаршие ответы, привезенные Мелетием, действительно даны были патриархами за собственноручною их подписью, что Афанасий иконийский, выдававший себя за патриаршего экзарха, был в этом отношении обманщик, что Стефан грек привез в Москву подложные грамоты о назначении Лигарида экзархом для суда над Никоном и что патриарх Дионисий не только не думал назначать Паисия Лигарида своим экзархом в Москве, но и не признает его православным, а папежником.

Паисию Лигариду известиями, привезенными келарем Саввою, по-видимому нанесен был смертельный удар: из экзархов и судей ему приходилось теперь попасть в

1) Гиб. II, 892—894.

321

подсудимые по обвинению в латинстве. В своем сочинении о суде над Никоном Паисий очень глухо и в то же время очень пренебрежительно выражается о посольстве Саввы. «Отправлен был, рассказывает он, и Савва келарь Чудова монастыря к Дионисию, нынешнему председателю фессолоникийскому (на месте Дионисия в то время патриархом в Константинополе был уже Парфений): но отправление его более походило на бегство, чем на посольство; так тайно произошло оно, что трое только знали о нем... Савва удобно прибыл в Фессалонику и, подобно тайному некогда ученику—Никодиму, явился и он тайно к Дионисию и, когда сим последним был благословен и принят, представил ему причину такого путешествия. Тот, назвав все достоверным, утвердил в особенности томы (ответы патриархов, привезенные Мелетием) и подписи их, отпустил Савву не наделив его никаким письмом, вследствие предстоящей ему опасности, пожелал только царю вожделенных победным трофеев, и отпустил его с благословением, снабдив разрешительною грамотою. Заехал он (Савва) и к вселенскому патриарху Парфению: но сей и ухом не повел на просьбы Саввы... Итак Савва возвратился без результатов, получив неудачу в своих огромных надеждах; предполагал воздвигнуть трофеи выше всех, а вышел ничем: ни третьим ни четвертым, мегарцем по лжи». Но это уверение Паисия в безрезультатности посольства Саввы было решительно несправедливо. Напротив оно произвело сильное впечатление на наше правительство, которое, конечно, никак не могло игнорировать того обстоятельства, что Лигарид свое положение в Москве, как патриаршего экзарха и правомочного судии Никона, думал было основать на заведомо подложных грамотах, что сам константинопольский патриарх Дионисий считает его не православным, латынником. Произвело оно сильное впечатление и на самого Лигарида. Его смущение было так велико, что он, в виду ожидаемого прибытия в Москву восточных патриархов, которые могли поднять о нем дело на соборе, счел за лучшее и более благоразумное просить царя до созвания собора отпустить его домой, так как, смиренно заявлял теперь недавний патриарший экзарх и грозный судия Никона, он прибыл

322

в Москву вовсе не с тем, чтобы судить, а за милостынею. И московское правительство тоже разделяло опасения Паисия. Когда патриархи, Паисий александрийский и Макарий антиохийский, из Астрахани направились в Москву, сопровождавшему их иеродиакону Мелетию поручалось царем спросить их: «нет ли патриаршу гнева какова на газского митрополита Паисия; да будет они гнев на него держат и ему (Мелетию) всячески говорить патриархом, что б они, не розыскав, гневу на него не держали». Но опасения Паисия и царя относительно патриархов были совершенно напрасны. Патриархи ехали в Москву с тем, чтобы исполнить желание московского правительства—осудить Никона, а потому они вовсе и не думали выражать свой гнев к газскому митрополиту, а вошли с ним, как увидим, в самые близкие дружеские отношения и постарались оправдать его от всяких обвинений 1).

1)—гл. 21. Греческие дела 717 г. №2, Гиб. И, 989, 1069, 1085.

Страница сгенерирована за 0.21 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com