Аполонов А. В. Роберт Гроссетест

Апполонов А. В.

Роберт Гроссетест

Robertus Grossetestus

(ок. 1168/1175-1253)

В силу разных обстоятельств личность Роберта Гроссетеста долгое время оставалась в тени славы его знаменитого ученика — Роджера Бэкона, а сочинения первого воспринимались лишь как предварительные малозначимые наброски к философии последнего. Между тем, сам Бэкон (и не он один) говорил о Гроссетесте как о наиболее выдающемся своем современнике и не уставал превозносить его ум и знания: «Немногие из мудрейших достигли совершенства в философии, как, например... Соломон, а затем, для своего времени, — Аристотель, и позже — Авиценна, а в наши дни — Роберт, с недавних пор епископ Линкольна»'.

Роберт Гроосетест родился в Англии, в графстве Саффолк. О его семье практически ничего не известно, за исключением того, что она принадлежала к низшим слоям английского общества той эпохи. Тем не менее, по свидетельству хроникера Матвея Парижского, Роберт с самых ранних лет обучался в школах, а к 1198 г. по-

¹BaconRoger. Opus Tertium. Cap. XXII. См. С. 90 наст. изд.

5

6

лучил степень магистра. Затем он преподавал в Оксфорде, а после того, как Оксфорд в 1214 г. официально получил статус университета, стал его первым канцлером и занимал эту должность вплоть до 1221 г. Около 1229 г., когда францисканцы открыли при университете свою школу, провинциал ордена пригласил Гроссетеста читать лекции по теологии. Как правило, в орденских школах преподавали представители самих орденов, и подобный шаг лишний раз доказывает, сколь велик был авторитет Гроссетеста как в научных, так и в церковных кругах.

Церковное служение Роберта Гроссетеста началось в 1225 г., когда он был рукоположен в диаконы; с 1229 по 1231 г. он занимал должность архидиакона в Лейстере, а 27 марта 1235 г. был избран епископом Линкольна. В отношениях с английским королем Гроссетест держался подчеркнуто независимо. Он был убежден в превосходстве духовной власти над светской и несколько раз отменял на вверенной ему как епископу территории действие королевских указов.

Последние годы жизни Роберта Гроссетеста были омрачены конфликтом с римской курией. Причиной этого конфликта явилась широко распространенная практика назначения на церковные должности в Англии иностранцев (прежде всего — итальянцев из папского окружения), а также некоторые другие внутрицерковные злоупотребления, в которых прямо ши косвенно был задействован Рим. В 1250 г. в Лионе, где тогда находился папский двор, Гроссетест выступил с речью перед коллегией кардиналов и непосредственно папой Иннокентием IV, пытаясь обратить внимание понтифика на эти проблемы. Однако, судя по всему, речь Гроссетеста не особенно сильно повлияла на позицию Рима, поскольку незадолго до смерти линкольнского епископа конфликт между ним и курией вспыхнул с новой стой. После того как родственнику Иннокентия IV, Фредерико да Лавагна, была предоставлена должность каноника в Линкольнском диоцезе, Гроссетест написал папе гневное письмо (Epistola CXXVIII), в котором выражал свое недовольство и отказывался подчиниться решению понтифика.

Поступок Гроссетеста оценивают по-разному. Некоторые видят в его действиях своего рода предреформационное брожение умов, другие полагают, что линкольнский епископ действовал вполне в пределах канонического права ¹. Пожалуй, последнее мнение выглядит более правдоподобным. Во-первых, в данный период епископы обладали большими правами, нежели в последующие эпохи, а, во-вторых, Гроссетест, хотя и обвинял Рим в конкретных злоупотреблениях, никогда не стает под сомнение саму организацию католической церкви и ее учение. Более того, в течение всей своей жизни Гроссетест отстаивал идею о plenitudo potestatis,

¹ Более подробно об этом см.: McEvoy, J.PhilosophyofRobertGrosseteste. Oxford, 1982. P. 33-37.

7

полноте папской власти, и ее примате по отношению к власти светской.

Роберт Гроссетест умер 9 октября 1253 г. В Англии мало кто сомневался в его святости. Свидетельством тому была вся его жизнь, посвященная заботам о пастве и изучению Писания. И хотя официально Гроссетест не был канонизирован, многие современники называли его святым. Матвей Парижский так писал о нем: «Итак, в ночь на св. Дионисия около Бакдена св. Роберт, епископ Линкольна, оставил сей мир. Откровенно обличавший короля и споривший с папой, выговаривавший прелатам и исправлявший монахов, он был советник священникам, учитель клира, опора ученым людям, проповедник народу, преследователь распущенности, неутомимый исследователь каждого слова Писания, молот римской курии. В том, что касалось пищи, укрепляющей тело, он был щедр, великодушен, учтив и любезен. В том же, что касалось пищи духовной, он был набожен, полон благоговения и раскаяния. В епископских обязанностях он был усерден и неутомим и заслуживал всяческого уважения»'.

Философские и теологические труды Роберта Гроссетеста чрезвычайно разнообразны. В сферу его интересов входили теология, метафизика, физика, науки тривия и квадривия. Известны такие его работы, как «Храм Божий» (Templum Domini), «Шестоднев» (Hexaemeron), «О свете» (Deluce), «О радуге» (De iride), «О цвете» (Decolore), «О сфере» (De sphaera), «О природе мест» (De natura locorum), «Об истине» (De veritate). Кроме того, Роберт Гроссетест был одним из наиболее выдающихся переводчиков Средних веков. Он перевел на латынь творения псевдо-Дионисия, «О православной вере» Иоанна Дамаскина, «Никомахову этику» Аристотеля и греческие комментарии к ней, «О софистических опровержениях», «Вторую аналитику» и «Физику».

Философию линкольнского епископа обычно характеризуют как метафизику света. Наиболее ярко эта доктрина выражена в небольшом, но емком сочинении «О свете», полное название которого «О свете, или О начале форм» (De luce seu de inchoatione formarum). Согласно Гроссетесту, изначально Бог сотворил первую материю и первую форму, форму телесности, которую автор отождествляет со светом. Первоматерия и первая форма суть субстанции сами по себе простые, лишенные всякого протяжения, соответственно, измерения в материю могла внести только та форма, которая могла бы, умножив по необходимости себя же саму и распространившись тотчас же во все стороны, в своем распространении распространить и материю, поскольку форма сама не может оставить материю, так как она от нее не отделима и материя сама не может лишить себя формы. Однако указанными свойствами обла-

¹Historia Anglorum. Vol. III. P. 146-147.

8

дает только свету, и Гроссетест заключает, что свет_у следовательно, есть первая телесная форма.

Итаку свет,бесконечно самоумножаясь, начинает распространяться из некоей первичной точки равным образом во все стороны. Одновременно он распространяет и материю, придавая ей сферическую форму. При этом крайние области материи более разрежены, нежели внутренние, и при достижении пределов разреженности дальнейшее распространение материи прекращается и образуется вселенная — конечная трехмерная сфера ¹, крайняя область которой составляет небесный свод, или небесную твердь (firmamentum). Эта крайняя сфера — совершенное простое тело, которое состоит только из первой материи и первой формы; за его пределами нет ничего. Это тело, твердь, само испускает свечение (lumen), так как свет есть совершенство первого тела и сообразно природе своей себя самого от первого тела умножает; это свечение направлено к центру сферы и распространяется по прямым линиям от любой точки поверхности сферы к ее центру, увлекает за собой материю, а потому представляет собой духовное тело, или, лучше сказать, телесный дух. Таким образом, вокруг центра вселенной концентрируется и сосредоточивается материя и поскольку первое тело уже не в состоянии изменяться, а пустоты между ним и более плотной материей центра быть не может, то в крайних, наиболее разреженных, областях содержащейся под первым телом массы образуется второе тело, или вторая сфера, свечение (lumen) которой, в свою очередь, образует еще одну сферу, и так далее. Всего, по Гроссетесту, образуется тринадцать сфер, из них девять — небесные, которые совершенны, не подвержены изменению, возникновению и уничтожению, а четыре оставшиеся — сферы элементов, для которых характерны несовершенство, а потому — изменение, возникновение и уничтожение.

Несомненно, что Гроссетест в своей трактовке происхождения вселенной опирался, как и любой ортодоксальный католик, на идею творения мира Богом ex nihilo. Это явствует, например, из его «Шестоднева», где он, помимо прочего, пишет, что вселенная возникает, —

¹ Гроссетест пытается ответить на вопрос о том, почему бесконечно порождающий себя свет конституирует конечную вселенную, следующим образом: «Бесконечно же умноженное простое с необходимостью порождает конечную величину, так как произведение от какого-либо бесконечного умножения бесконечно превосходит то, посредством умножения чего оно производится. Однако одно простое не превосходит бесконечно другое простое, но только лишь конечная величина бесконечно превосходит простое. Бесконечная же величина превосходит простое бесконечное число раз бесконечно (infinitiesinfinite). — Необходимо, следовательно, чтобы свет, который прост по природе своей (inse), будучи бесконечно умноженным, распростирал материю, точно так же простую, до размеров конечной величины (magnitudinis)» (О свете, или О начале форм / Пер., вступ., коммент. А. М. Шишкова // Вопросы философии. 1995. № 6. С. 125-126).

9

издесь прямая связь с трактатом Deluce,— после слов Бога «да будет свет» (fiatlux). Бог свободным волением сотворил материю и световую форму, Он Сам определил законы, по которым функционирует вселенная, Он же может и изменить их. Более того, само функционирование мирового механизма невозможно без постоянной сохраняющей деятельности Бога. Как пишет Гроссетест в трактате «Об истине», «Если тварное оставить само по себе, оно, как происходит из ничто, так и будет соскальзывать обратно, в ничто... То есть, как кажется, «быть» для той или иной твари — значит поддерживаться Вечным Словом»'.

Трактаты «Об истине» (De veritate), «Об истине высказывания» (De veritate propositionis), «О знании Бога» (De scientia Dei) переводятся на русский язык впервые. Они написаны между 1220 и 1230 г. и в целом посвящены одной проблеме: определению понятия истины в свете христианского представления о Боге как о Высшей Истине. В этих сочинениях Гроссетест проявляет себя как последовательный сторонник августинианской школы: рассуждение идет на языке Августина и в терминологии Августина; неоднократно цитируются Августин и Ансельм Кентерберийский; более того, эти цитаты в значительной степени определяют ход рассуждения, являясь основой аргументации proetcontra.

Вопрос об истине в постановке Гроссетеста имеет ярко выраженный теологический подтекст: трактат «Об истине» не случайно начинается словами Евангелия от Иоанна: «Я есмь путь, истина и жизнь». Такой подход связан в первую очередь с тем, какое представление об истине господствовало в среде августиниански ориентированных теологов. Истина — не просто соответствие слова о вещи самой вещи, пребывающее в уме, а не в вещах, как сказал бы Аристотель. Истина — полнота бытия вещи, и та ши иная вещь истинна в том случае, если обладает полнотой бытия, то есть существует так, как должна. Так, например, человек обладает двойственным бытием и соответственно двойственной полнотой бытия. Одно его бытие — бытие в качестве животного, состоящего из тела и разумной души. А другое его бытие — бытие в качестве праведного человека, потому Августин и говорит, что, если человек лжив и порочен, он — ложный человек. Являясь полнотой бытия вещи, истина, тем не менее, не перестает быть соответствием. Точно так же, как истина высказывания (и полнота одного его бытия) есть соответствие высказывания о вещи и самой вещи, истина вещи (и полнота ее бытия) есть соответствие вещи вечным образцам, ши экземплярам, в уме Бога. Поэтому и человек, с точки зрения Августина и Гроссетеста, ложен, если он лжив и порочен, — ведь как таковой он не может соответствовать своему образцу в уж Бога.

¹De veritate. Ed. Baur. S. 141.

²Soliloq. II, 15, n.29.

10

Втаком понимании истины и лжи находит свое отражение старая августинианская формула об обращении ens (сущего), verum (истинного) и bonum (благого), а также оценки зла и лжи как недостатка бытия. Здесь же можно обнаружить и знаменитый парадокс св. Августина, согласно которому существование истины самоочевидно и истина существует, даже если не существует никакой истины. В самом деле, если мы утверждаем, что никакой истины нет, и это действительно так, то данное высказывание будет истинным. Следовательно, истина существует, даже если не существует истины. Выводы, которые делает из этого парадокса Роберт Гроссетест, достаточно показательны: отчего же истина следует из всего, даже из уничтожения себя, если не от того, что она есть само по себе необходимое бытие? Итак, истина есть само по себе необходимое бытие, ши, по меньшей мере, необходимо следующее из самого по себе необходимого бытия. Если под «бытием, необходимым самим по себе» понимать Бога и учитывать, что Бог для Гроссетеста — это Высшая Истина, то перед нами, по сути дела, доказательство бытия Божия. По крайней мере, сходная аргументация используется именно как доказательство существования Бога Александром Гэльским и Бонавентурой ¹ и как таковое же критикуется св. Фомой Аквинским и Дунсом Скотом ².

Как ничто тварное не может существовать без сохраняющего действия Бога, так и никакая тварная истина не может быть истиной без озарения божественным светом. Здесь Гроссетест обращается к метафоре света и просвещения, или иллюминации. Истина уподобляется им свету, а ее постижение умом (очами ума, oculis mentis) сравнивается с видением физического объекта с помощью органов зрения. При этом истина тварных вещей является цветом, который есть свет, но свет, инкорпорированный в тело. Цвет, как и свет, по своей природе стремится к самопорождению и самораспространению, однако он не способен к этому в силу своей инкорпорированности. Следовательно, для того, чтобы цвет действовал в соответствии со своей природой, ему требуется содействие внешнего света, каковым светом в случае телесного зрения является свет солнца ³. То же, с точки зрения

¹AlexanderHalensis.Sum. theol., lib. 1, n. 25. Bonaventura. Sent., I, d. 8, a. 1, q. 2.

²Thomas Aquinas. Sum. theol., I, q. 2, a. 1. Ioannes Duns Scotus, Ordin., I, d. 2, p. 1, q. 2, n.1.

³В «Шестодневе» Гроссетест пишет о цвете так: «В самом деле, инкорпорированный свет... является цветом, каковой цвет не может сам по себе порождать в воздухе свою форму (species) вследствие того, что [ему] препятствует его инкорпорированность. Однако, когда свет разливается по цвету, он движет его к действию по распространению своего подобия. Итак, все телесное без света темно и непознаваемо» (Цитируется по изданию: McEvoyJ.PhilosophyofRobertGrosseteste. Oxford,

11

Гроссетеста, мы можем наблюдать и в случае с истиной, а также в процессе человеческого познания. Во-первых, никакая тварная истина не может быть явлена человеческому уму сама по себе, но только в свете Высшей Истины, как никакой телесный объект не может быть виден при отсутствии внешнего источника света. Во-вторых, равным образом и человеческий ум не в состоянии сам по себе постигать истину, как глаз не способен наблюдать объект в темноте. Очевидно также, что полное и совершенное познание вещи достигается не столько в ней самой, сколько в ее вечном экземпляре, поскольку«подобие или первообраз более ясен по своей сущности, нежели сама вещь¹.

А. В. Апполонов

¹De veritate. Ed. Baur. S. 142.