Антиномизм. Антиномизм есть учение, которое старается оправдать нарушение нравственного закона, или беззаконие, во имя будто бы высших принципов. Он представляет собою особую систему нравственности взамен той, которая основана на законе Божием. То, что попирает закон или волю Божию, в антиномизме стремится само занять место добра, обещая освободить людей от предрассудков и от всяких идеалистических теорий и дать полное удовлетворение человеческим потребностям. Примыкая всегда к либеральному движению, антиномизм

1682

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

умеет удивительным образом сочетаться и с консервативными и даже реакционными партиями, которые, стремясь к своим консервативным целям, попирают в то же время закон, как вредную им помеху, во имя будто бы высших целей. —Индивидуальный антиномизм допускает различие между низшею, обыкновенною, для масс обязательною, нравственностью, и высшею, свойственною только отдельным, избранным личностям,—различие притом в том смысле, что эти избранные личности не обязаны исполнять общих для всех требований закона и, следовательно, имеют право грешить. Такое учение встречается еще в древности, в некоторых гностических сектах. Различие между высшею и низшею нравственностью, подобно этим гностикам, делают и потому могут быть причислены к антиномистам и все те, которые, отрицая основное нравственное требование равенства всех пред законом или, что то же, его общеобязательность,—не общею нравственною мерою меряют так называемых гениев, которые утверждают, что, напр., для гениального полководца, поэта, артиста и т. п., извинительны такие слабости, как неверность в супружеской жизни, упущения по служебным обязанностям и т. п. Наконец, к этой же категории антиномистов нужно отнести всякого, кто злоупотребляет христианским учением о благодати ради угождения плоти, особенно же тех сектантов древнего и нового времени, которые извиняют и даже оправдывают разврат. —Общественный антиномизм является в виде антиномизма сектантского и социалистического. Сектантский антиномизм встречается в учении анабаптистов (см. 1596 стр.), отрицающих авторитет власти, различие между богатыми и бедными и т. п. Социалистический антиномизм отвергает всякое значение установленных Богом порядков в человеческом обществе и стремится ниспровергнуть семью, (государство и Церковь. Он проповедует, так называемую, эмансипацию плоти, т. е. полную свободу в удовлетворении телесных источников и влечений, и заносит свою разрушительную руку на брачный союз. Провозглашая „свободную любовь“, он трактует брак, как вредное и отвратительное учреждение. Он утверждает, что страсти полезны, законны и святы, что половой инстинкт не должно сдерживать, что искренность брачных отношений поддерживается лишь взаимною страстью супругов и, где страсть угасла, там нужно расторгать брачные отношения и давать место новым. Таким образом, это учение оправдывает плотские влечения и страсти и узаконяет господство животных инстинктов и влечений над высшими духовными стремлениями и требованиями человеческой природы; при этом значение духа человеческого забывается и попирается ради того, что есть чисто-животного в человеческой природе.—Политический, или дипломатический, антиномизм измыслил два рода этики: одна пригодна будто бы только для частной жизни, в которой нравственные требования должны безусловно исполняться всеми людьми, и права ближнего должны сохранять полную свою неприкосновенность, а другая имеет обязательное значение для деятелей на поприще государственном. С точки зрения этой морали, основанной на правиле: „цель оправдывает средства“, бывают такие обстоятельства и положения, когда необходимо нарушить чьи-либо права, отступить от трактатов, изменить данному слову или клятве, или дать клятву, не думая ее исполнить. Все это допускается, коль скоро без этого нельзя добиться осуществления каких-либо целей или выполнить какой-либо великий политический план.— Иезуитский антиномизм представляет собою особую систему нравственности. Правда, иезуитство, по-видимому, не имеет ничего общего с антиномизмом, так как волю Божию, оракулом которой для иезуитов служит римский папа, оно признает законом для себя и все делает ad majorera Dei gloriam (т. e. во имя Божие и к славе Божией), но на самом деле иезуитские богословы стремятся и достигают того, что верующие под видом исполнения нравственного закона в сущности привыкают только нарушать его; этой антиномистической цели иезуиты достигают чрез особые измышленные ими приемы (см., о них ниже).

Атеизм, или безбожие. Это такое извращение мыслей, по которому отвергают самое бытие Творца и Промыслителя мира и человеков—Бога. Так как идея Божества неразлучна с существом нашего духа, так как она глубоко напечатлена в разумной природе нашей, и весь окружающий нас мир и судьбы жизни человеческой громко говорят нам о Боге, то не без основания сомневаются не-

1683

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

которые, чтобы были когда-либо собственно безбожники. Но, с другой стороны, так как идея эта сама по себе необъятна для нашего разума, и ее развитие и прояснение не иначе возможно, как при помощи нашего же духа, и зависит от свойства и степени умственного и нравственного нашего образования, то нельзя отвергать возможности, в некоторой степени, и этого ужаснейшего заблуждения. По ложным началам, примечаемым в основании этого заблуждения, безбожников разделяют на теоретиков и практиков. Атеизм бывает теоретический, когда он вытекает из философской или научной, вообще мыслительной деятельности, стремится обосноваться на философских началах и оправдать себя научными данными и рассудочными доводами ¹) (Псал. 9, 25, 32; 13, 1; Рим. I, 22; 2 Кор. 10, 5; 2 Петр. 3, 4), и практический, когда человек самою жизнию своей, преступной и безобразной, мало-по-малу приводится сначала к забвению о Боге, а потом и к дерзкому отрицанию Его (1 Кор. 15, 34; Филип. 3, 19; Тит. 1, 16). Психологически вполне возможны и действительно бывают случаи, что человек, никогда не читавши безбожных сочинений и не слыхавши безбожных речей, но долго ведя жизнь развращенную, настолько помрачает и обезображивает образ Божий в своей душе, что последний как бы совсем изглаживается в ней; мысль о Боге посещает его все реже и реже, и, наконец, и самое напоминание о Боге становится для него тягостным и неприятным; недостаток любви к Богу постепенно превращается в неприязнь к Нему, усыпление совести и омертвение духа и сопровождающее их забвение Бога переходит, особенно под влиянием диавола ²), в безрассудное по упорству и слепое отрицание Бога, или даже и в яростное, совершенно уже безумное, богохульство. Забывая Бога, но не имея возможности забыть Его окончательно и совершенно,— так как о Нем напоминают и природа, и люди, и история, и собственное существование,—нося в своей душе хотя и смутное, но тем не менее мучительное

¹) Опыт свидетельствует, что безбожниками бывали не одни ученые и философы, по и совершенные невежды, или, всего чаще, недозрелые и поверхностные умы, или люди, начавшие систематическое образование, но не докончившие его, или люди, нахватавшие из книг, без разбора читаемых, верхушки разных наук и не имеющие понятия о корнях их, или люди, легкомысленно обольщающие себя надеждой прослыть чрез неверие передовыми учеными и, подобно попугаям, перенимающие чужие слова, смысл которых им мало понятен, или, наконец, люди бесхарактерные и малодушные, подпадающие влиянию сильного характера, деспотизма, насмешек и дерзких речей главарей и распространителей безбожия. Можно даже признать правилом, что огромное большинство безбожников имеют мало общего с серьезной наукой и еще более далеки от философии. К безбожию приводит не глубокомыслие, а легкомыслие, не серьезная наука, а мираж ее, не истинная философия, а извращение или отрицание ее, не возвышенные, а низменные помыслы, не высота нравственности и чистота сердца, а развращение. Гениальность не уживается с безбожием. Гений и без исследования и опытов внутренним чутьем познает и открывает истину; одного этого чутья истины достаточно, чтобы он почувствовал и понял ложь и безрассудство безбожия. Переберите в своем уме великих поэтов, художников, ораторов, как в древности, так и в новые времена, и вы затруднитесь указать среди них безбожников; перечислите знаменитейших философов—вы найдете между ними пантеистов и дуалистов, но не встретите атеистов; припомните первоклассных ученых всех стран и времен—и в великом числе их едва найдете трех-четырех близких к неверию. В числе безбожников можно отыскать ученых, но немногих и не первостепенных, можно указать писателей, но посредственных, можно найти мыслителей, но не гениев. Сознание Бога и мысль о Нем никогда не могут быть вытравлены из человека окончательно и совершенно; с этой точки зрения безбожие есть жалкий самообман и коренное самопротиворечие, так что невольно следует прийти к убеждению, что безбожниками могут быть только или ослепленные и порабощенные страстью, или обезумевшие, или мыслящие и действующие под влиянием злого духа, вообще люди с извращенным образом мысли и жизни, ненормальные.

²) Сильное пристрастие к земному и материальному, порабощение духа материей и всепоглощающий ноток чувственного растления всегда ведут к забвению Бога и к пренебрежению религией, но не всегда к положительному безбожию. Нужна еще гордость, которая и ученым, и развращенным дает достаточную дерзость для того, чтобы осмелиться прямо отрицать Бога и богохульствовать. Как в раю диавол успел уверить прародителей, что они сделаются богами чрез нарушение заповеди Божией, так тот же обольстительно горделивый голос звучит и в сердцах их потомков, внушая исследователям тайн природы, что они—полновластные владыки ее, боги, а нарушителям нравственного закона, что они—сами себе закон, что они—боги и никого не боятся, так как нет Бога, Который бы карал их. Никакая страсть не доводит так легко и так часто одних до сумасшествия, других до положительного безбожия, как гордость (Сир. 10, 14-15).

1684

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

предчувствие и ожидание страшной кары за преступную жизнь,—нераскаянный грешник усиливается заглушить этот мучительный страх, уверяя себя, что все кончится с концом земной жизни, что на небе нет карателя нечестия, нет Бога (Псал. 13, l—5; ср. Псал. 52, 2—6). Так как отрицательным безбожием следовало бы называть совершенное отсутствие Бога в человеке, а между тем в действительности такого состояния не бывает, бывает же только большее или меньшее отчуждение человека от Бога и от истинного боговедения и от богопочитания, или, что то же, от религии,—то отрицательное безбожие точнее можно было бы назвать полубезбожием не в строгом смысле слова. Причинами современного полубезбожия служат: противорелигиозный и материалистический дух времени, легкомысленное увлечение новоявившимися противорелигиозными учениями и тщеславное желание не прослыть людьми отсталыми, отсутствие какого бы то ни было религиозного воспитания и развития, влияние настоящих безбожников, открыто стать на сторону которых часто, впрочем, не решаются эти мелкодушные и слабохарактерные люди ¹).

Вегетарианство. Под именем вегетарианства (от латинского слова vegetare —произрастать) разумеется направление в воззрениях современного общества, представители которого считают единственною естественною пищей человека продукты растительные. Общества вегетарианцев возникли в Англии, в половине прошлого столетия (в 1847 г.), затем в Америке и на материке Европы. В настоящее время во многих государствах Западной Европы и в Америке вегетарианские общества, ассоциации, кружки и т. п. исчисляются целыми сотнями и тысячами, и вегетарианские столовые, рестораны, отели, обслуживающие исключительно интересы и потребности вегетарианцев, а также и литературные произведения, пропагандирующие вегетарианство, с каждым годом увеличиваются все более и более. Заметным становится распространение вегетарианства и у нас в России. В защиту своего учения вегетарианцы приводят такие данные: 1) человек принадлежит к разряду существ плодоядных, а не всеядных и плотоядных; 2) растительная пища содержит все, необходимое для питания, и может поддерживать силы и здоровье человека в той же степени, как и пища смешанная, т. е. животно-растительная; 3) растительная пища лучше усвояется, чем мясная; 4) мясное питание возбуждает организм и сокращает жизнь, а вегетарианство, напротив, сохраняет и удлиняет ее; 5) человечество по самому существу вещей влечется в более или менее отдаленном будущем к вегетарианству вследствие так называемой экспекторации (состоящей в

¹) К каким последствиям приводит безбожие,—красноречиво свидетельствуют следующие факты. Во Франции, с беспощадною последовательностью изгнавшей из школ не только религиозное воспитание, но даже и религиозное обучение, судебные чины приходят в отчаяние от ужасающего роста преступности среди молодежи. „Всякий здравомыслящий человек, пишет судебный следователь в Париже Гильо, каких бы убеждений он ни был, не может отрицать того, что страшное увеличение числа юных преступников стоит во внутренней связи с реформой школы (с введением безрелигиозного обучения). У юношества отняли религиозные идеалы. Тому, что зло не приняло более широких размеров, мы обязаны вольным католическим школам, воспитавшим хотя и маленькое, по отборное войско боящихся Бога, религиозно-нравственных людей». Бонжан, адвокат при суде Сенского департамента, пишет: „Франция быстро идет к погибели. Обучение без Бога—вот главная причина быстро прогрессирующего вырождения». „И это вполне естественно», говорит судебный чиновник Крюппи,— „юноша, не боясь Бога, следует только голосу своих страстей и способен на все». В докладе статистического бюро Сенского департамента читаем: „Из 100 детей, привлеченных к суду, 11 обучались в католических школах, а 89 в школах безрелигиозных». Один врач пишет: „20 лет я практикую, и на моих глазах произошло падение многих благополучий в знакомых мне домах. Вот результаты моих наблюдений: из 342 распавшихся семейств 320 совсем не посещали храма; из 417 заблудших, обесчестивших своих родителей, молодых людей и девиц только 12 не чуждались церковной молитвы; из 23 банкротов ни одного нельзя было видеть в церкви по праздничным дням; из 25 сыновей, бессердечно отнесшихся к своим родителям, 24 с детского возраста не готовились по-христиански встретить светлые дни Пасхи. Я подавлен ужасным красноречием этих цифр, но сказать ли? Я испытываю некоторое удовольствие, уверяясь в справедливости Божией к тем, которые восстали против Него и злоупотребляют Его благостью». Вот почему тысячу раз был прав Виктор Гюго, которого, конечно, нельзя обвинять в клерикализме, если он сказал: „Нужно привлекать к суду родителей, посылающих своих детей в школы, на дверях коих написано: Закон Божий здесь не преподается» (подр. см. Ц. Вед. 1907, 43).

1685

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

постепенном уменьшении числа скота, вызываемом увеличением населения и уменьшением пастбищ). Само по себе признание подобных оснований и других культурно-исторических данных, приводимых учеными и мыслителями в пользу вегетарианства, а равно и выполнение соответствующих этому признанию требований вегетарианского пищевого режима, конечно, не представляет собою чего-либо противохристианского; так как с христианской точки зрения о принципиальном запрещении человеку питаться только одной растительной пищей не может быть и речи. Но многие обосновывают вегетарианство на том, что животные—„наша родня“, „наши братья“, а потому люди, убивая животных для пищи, совершают „самое возмутительное и гнусное братоубийство“. Очевидно, в данном случае духовный мир человека низводится на степень животных и признается тожество животного с человеком. Опирающиеся на таком основании вегетарианцы являются поборниками материализма, и такое тесно связанное с их атеистическим учением вегетарианство является не только противохристианским, но и противорелигиозным. Вместе с этим иные из вегетарианцев, отвергая всякую солидарность с Православною Церковию, ставят употребление растительной пищи в основу нравственности, выводят из него все высокие нравственные качества, утверждая, что „растительная пища сама ио себе создает много добродетелей“. Так, в противоположность учению Спасителя, что «не входящее во уста оскверняет человека, но исходящее изо уст», и что скверна исходит от сердца (Мф. 15, 11. 18), один из указанных сторонников вегетарианства писал: „если бы христиане отказались от употребления в пищу крови и мяса,—тогда в короткое время ослабели бы, а может, и совсем перестали бы существовать между ними взаимные смертоубийства, дьявольские распри и жестокости“. Но как бы такие вегетарианцы ни были уверены в том, что „их система поражает самый корень зла и обещает выгоды не утопические“, однако оттого, что люди перестанут есть мясо, не водворится на земле рай, Царство Божие. Христианство тем и отличается от разных утопических теорий, что ясно различает идеал и действительность и, указывая человеческим стремлениям конечную цель в идеале, в то же время никогда не теряет из виду и действительности. А в этой действительности и невозможно полное осуществление идеального счастья; нужды, горе и ссоры всегда будут спутниками в нашем настоящем состоянии, так как причина этих несчастных состояний не внешняя, не случайная и преходящая, а глубочайшая, внутренняя, заключающаяся в повреждении грехом самой природы человека. Таким образом, корень всех бедствий лежит гораздо глубже, чем думают указанные вегетарианцы, и то средство, на которое они полагаются, одно, само по себе, не может уврачевать зла: это средство слишком для того мало, поверхностно и незначительно. То правда, что воздержание вообще и в частности употребление мясной пищи обуздывает наши страсти и похоти плотские, дает большую легкость нашему духу и помогает ему высвободиться из под владычества плоти и покорить ее себе. Но полагать воздержание от животной пищи в основу нравственности, выводить из него все высокие нравственные качества и утверждать, что вегетарианская „система поражает самый корень зла“, противно истинному христианскому учению. Само собою разумеется, что не может быть терпима в недрах св. Церкви проповедь о необходимости употребления только одной растительной пищи и в том случае, когда запрещение вкушать мясо опирается на соответствующие еретические воззрения, как это последнее мы встречаем среди некоторых „сожженных в совести своей“ „лжесловесников“ древнего и нашего времени (см., напр., о манихеях и хлыстах). «Аще кто», говорится в 51-м правиле свв. Апостол, удаляется от мяс «не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что вся добра зело», тот «или да исправится, или да будет отвержен от Церкве»; по 2-му правилу Гангрского собора, «аще кто с благоговением и верою идущего мясо (кроме крови, идоложертвенного и удавленины) осуждает, аки бы, по причине употребления оного, не имеющего упования, да будет под клятвою» (см. также Ап. 53, 63, Анк. 14, Вас. Вел. 76). Как видно из этих правил, св. Церковь считает нетерпимым пребывание в ее ограде отказывающихся от вкушения мяса по побуждениям, не соответствующим достоинству ее истинных чад, и строго осуждает также и тех, которые порицают других за употребление животной

1686

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

пищи, будто бы служащей препятствием ко спасению. Таким образом, употребление одной только растительной пищи может быть даже преступлением, подвергающим суровой каре членов св. Церкви, если основой невкушения ими мяса служит склонность их к затемнению чистоты, а тем более, конечно, к утрате Христова учения. Но соблюдение растительного пищевого режима может основываться исключительно только, напр., на признании, что „путь к здоровью, силе и бодрой старости ведет чрез огород, плодовый сад и пшеничное поле“, и вообще невкушение мяса может быть вне всякой связи с какими бы то ни было несогласными с истинным христианством воззрениями и побуждениями. Такое вегетарианство, как было уже замечено выше, не заключает в себе ничего противного св. вере. Мало того. Как известно, невкушение мяса издревле является строго охраняемым св. Церковию установлением, обязательным для избравших иноческий подвиг в течение всей их жизни. И для остальных членов св. Церкви соблюдение того же самого установления обязательно в определенные периоды церковного года (в многодневные и однодневные посты). Но эта последняя обязательность не является вместе с тем повелением в остальное время непременно вкушать мясо, а лишь разрешением употреблять этот род пищи. Ни в Ветхом, ни в Новом Завете не устанавливается обязательность вкушения мяса, как обычной пищи. Самое разрешение на животную пищу, было дано людям Господом Богом после потопа (Быт. 9,2—4); до того же времени люди, согласно заповеди, данной Господом нашим прародителям в раю (Быт. 1, 29), питались исключительно растительной пищей. Вообще решение вопроса о вегетарианстве, взятом вне связи его с еретическими и антихристианскими воззрениями, может быть, согласно разработке этого вопроса в нашей современной церковной литературе, формулировано так: „лучше питаться растительной пищей, как наиболее естественной и согласной с нравственной природой человека, и «могий вместити да вместит», а если кто не в состоянии воздержаться от мясной пищи, то он имеет на это разрешение, и никто не в праве его в этом укорять“ (см. Быт. 3, 17—19, 18, 8, 27, 4, 25; Исх. 12, 1—23; Лев. 11; Втор. 14; Тов. 6, 6; Мф. 14, 19—20, 15, 2, 11, 36—37; Мар. 3, 20; Лук. 10, 8, 24, 42—43; Иоан. 6, 11, 21, 1—13; Деян. 15, 19—20, 28—29; Рим. 14; 1 Кор. 8, 10, 23—31; 1 Тим. 4, 1-5).

Дарвинизм. См. ниже—Эволюционизм.

Деизм. Деисты хотя признают бытие Бога, как существа личного, но в то же время ограничивают Его деятельность в отношении к миру только актом первоначального создания мира. За исключением этого момента мир будто бы представляет вполне самостоятельное целое. Деизм понимает библейское выражение, что Бог после творения „почил от дел Своих“, в смысле перехода божественной деятельности в состояние бездеятельности в отношении к миру. После сотворения Бог и мир противополагаются, как две независимые субстанции; Бог остается в неизмеримой дали праздным и безучастным зрителем сотворенного им мира; в мире все существует и совершается по своим, хотя в начале и данным от Бога, но затем абсолютно независимым от Него, естественным законам; будучи сотворена однажды, вселенная для своего правильного, закономерного и целесообразного развития и не нуждается во вмешательстве вообще и особенно в сверхъестественном вмешательстве в ее область со стороны Творца. Что касается человека, то и он, по учению деизма, сотворен так, что, правильно пользуясь данными ему естественными способностями и силами, может достигать своего назначения в мире. Человек в состоянии познать все, что ему нужно ведать; поэтому он не нуждается в сверхъестественном откровении, хотя в религии вообще,—в благоговейном почитании Бога, как своего Творца и всемогущего Творца мира,—имеет нужду. Деизм исключает из религии все, что не сходится с понятиями рационализма и главным образом всякое сверхъестественное проявление Божественного могущества и Божеской благости—чудеса, пророчества, и признает достаточною для человека одну естественную или так называемую рациональную религию, которая обязательными для веры человека провозглашает только две истины: истину бытия Божия и бессмертия человеческой души. Представителями деизма были английские и французские ученые конца XVII и начала XVIII в,: Герберт, Болингброк, Тиндаль, Вольтер, Руссо и др.

1687

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

Детерминизм. По учению некоторых философов, все действия человека, даже кажущиеся нам свободными, безусловно определяются (determino—определяю), как неизбежные следствия, независимыми от них причинами, будут ли эти причины заключаться во внешнем ему бытии (природа, Божество) или в его собственной природе. Так как свобода воли предполагает относительную самостоятельность человека и способность его к независимому от внешних влияний самоопределению, то, очевидно, к отрицанию ее (детерминизму) неизбежно приводят все философские учения, отвергающие самостоятельное существование души и признающие все существующее проявлением одного какого-либо начала бытия¹). От строго философского материалистического и идеалистического детерминизма должно отличать детерминизм религиозный, иначе называемый фатализмом. Так, религия древних греков признавала существование рока или судьбы, как темной, непостижимой, безличной силы, которая определяет жизнь людей и противостоять которой не в силах не только люди, но и самые боги. На востоке, а позднее на западе, было распространено мнение, что все главные события исторической и частной жизни людей неизменно предопределены течением звезд (детерминизм астрологический). Сюда же относится верование магометан, что Бог, в силу вечного решения Своей воли, неизменно определил судьбу каждого человека, даже до малейших обстоятельств его жизни. В христианском мире сюда относится отрицающее нравственную свободу учение Кальвина и др., по которому Бог безусловно и неизменно предопределил одних к вечному блаженству, других к вечному осуждению.

Евдемонизм. Наивысшим благом и принципом деятельности евдемонисты почитают удовольствие. Как на главное основание своей теории, защитники евдемонизма указывают на тот всеобщий факт, что не только люди, но и все живые существа поставляют удовольствие высшею целью своей жизни; стремиться к удовольствию, избегать страданий—есть всеобщий, непреодолимый закон природы. Отсюда евдемонисты выводят заключение, что удовольствие есть единственная, нормальная цель человеческой деятельности, высочайшее его благо и единственное мерило добра. На этом основании они и отожествляют удовольствие с добром, благом человека, равно как неудовольствие—со злом.

Индифферентизм, или безразличие в вере. Под именем индифферентизма разумеется такой взгляд или такое направление духа относительно веры, по которому с одинаковым равнодушием смотрят на все верования, всем усвояя равное значение, и потому не стараются познать истинную веру, чтобы утвердиться в ней и по ней направлять свою жизнь и деятельность. Индифферентизм этот является на разных степенях развития и в разных видах. Одни равнодушно смотрят на различие христианских вероисповеданий, считая неважным, к какому бы кто ни принадлежал исповеданию, лишь бы только был христианином. Другие считают

¹) К такого рода учениям принадлежит материализм и идеализм. Не признавай существования духовного начала ни в человеке, ни вне его, почитая человека таким же продуктом материи и ее физических сил, как и все другие предметы природы, материализм утверждает, что и психическая жизнь, и деятельность человека подчинены тем же необходимым и неизменным законам, какие господствуют и в окружающей его природе, и также безусловно определяются ими, как физические явления своими физическими причинами. Идеализм, почитающий все развитием единого, абсолютного начала бытия, отвергая самую истину бытия конкретного и индивидуального, очевидно, и все действия человека, так же, как и все явления в мире, должен считать модификациями (изменениями) жизни единого абсолютного; существо, которое не имеет самостоятельного бытия, не может иметь и самостоятельного (свободного) действования. Таким образом материализм и идеализм одинаково ведут к детерминизму. Отличают иногда детерминизм метафизический и психологический, судя по тому, состоит ли это учение в связи с общим философским миросозерцанием (как в материализме и идеализме), составляя вывод из учения о сущности бытия, или основывается преимущественно на наблюдениях над явлениями психической жизни, не касаясь учения о сущности души, даже признавая ее духовность и самостоятельность. Таков, напр., детерминизм немецких философов Лейбница и Вольфа, которые хотя и допускают свободу воли, как свободу выбора, но поставляют ее в полную зависимость от разума, утверждая, что воля неизбежно определяется сильнейшими (т. е. более познанными) мотивами. Таков детерминизм немецкого философа Гербарта, который, сводя всю психическую жизнь к движению представлений, подчиняет это движение необходимым, механическим законам, доступным математическому исчислению, причем истинная свобода воли оказывается невозможною.

1688

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

противным здравому разуму ограничивать благодеяния веры пределами одних христиан и целые миллионы людей осуждать на погибель; существенные члены веры—бытие Божие и будущая жизнь—есть, говорят, у всех народов; и потому, в какой бы вере кто не жил, в языческой, или магометанской, или христианской, по их понятию, все равно, религии все равны и требовать от всех одной веры несправедливо. Иные, наконец, простираются и еще далее, не считают обязательным и того, чтобы все непременно были верующими. В деле веры все, говорят, надобно предоставлять крайнему каждого разумению и доброй воле: зачем стеснять свободу совести? Довольно любить и уважать в человеке человека, а вера и неверие должны быть безразличны ¹). Среди нефилософов и неученых близки к индифферентистам те, которые, по недостатку твердого и широкого образования, по слабости ума и лености, сами не исследовали и не решали вопроса о бытии Божием, но совершенно равнодушны к религии и не имеют ее, а вопрос о бытии Божием замалчивают, склоняясь, однако, больше в сторону сомнения и непризнания, нежели признания бытия Божия. Огромное большинство среди них состоит из жалких в своем скудоумии и слабоволии, полуучеиых или недоученых людей. В конце концов одни из них, напыщенные знанием „последних слов науки“, мало-помалу становятся на сторону неверия, другие, под влиянием страха, в виду приближающейся смерти, или же вследствие падения теорий, которым они поклонялись, и поворота в духе времени, возвращаются к вере.

Иллюминатство. Так называлось одно из масонских обществ. Оно было основано в 1776 г. в Ингольштадте (в Баварии) профессором канонического права Вейсгауптом. Возникнув на общих началах мистического учения о внутреннем просвещении человека свыше (illuminatio) и подобно другим масонским обществам первоначально имевшее филантропические цели, иллюминатство стало стремиться к влиянию на политические дела в Европе, вступило в сношения с иезуитами и, усвоив их начала, заводило повсюду политические интриги, и потому, естественно, возбудило скоро против себя сильные преследования.

Иезуитизм. Иезуитизм содержит в себе и индифферентизм, и фарисейство, и фанатизм; а потому он есть величайшее нравственное зло. Преданнейшие слуги папы и ревнители его власти, иезуиты выработали целую практическую систему, дабы поступки человеческой совести направлять разнообразно, смотря по требованию обстоятельств. Основным правилом иезуитского ордена служит безусловное подчинение высшим и всех генералу ордена. Иезуит не знает, что такое добро само по себе; высшая доблесть у него—послушание; следовательно, можно делать все, даже преступление, если в этом нужно выполнить долг послушания. Поставив для себя задачу в том, чтобы сохранить в целости римско-католическую форму христианства и подчинить этой форме, если можно, весь мир, иезуиты чудовищнейшим образом попирают нравственный божественный закон во имя закона же. Преследуя свою цель—подчинить волю католика внешнему, якобы непогрешимому, божественному авторитету в лице папы и сделать из нее вполне послушное орудие папской воли, иезуиты стали заботиться не о том, чтобы духом евангельского закона возбудить и усилить нравственное чувство в римских католиках до того, чтобы при его помощи и при свете слова Божия они могли чувствовать и ясно сознавать, что в каждом акте их деятельности есть добро и что—зло, что составляет их обязанность и что—грех, а о том, чтобы ослабить, угасить это

¹) Источниками такого ложного направления служат: а) неправильное воспитание и превратное направление разума и воли, б) беспечность и нерадение разума в исследовании истины, и отсюда незнание религии, в) испорченность сердца, преобладание чувственности и страстей и жизнь рассеянная, которые не терпят ограничений со стороны религии, страшась своего разрушения, г) пренебрежение общественным богослужением, и отсюда незнание духа христианского благочестия и равнодушие к священным обрядам и постановлениям Церкви, и пр. Такие и подобные им причины производят то, что религия становится для таких людей предметом совершенно сторонним; для них все равно, как бы кто ни веровал; и если бы совесть стада укорять их в том, или другие стали оспаривать их заблуждения, они готовы сказать, что Бог есть Отец всех человеков, и мы всех должны любить братскою любовию, что привязанность к известным верованиям только стесняет свободу совести, возбуждает одни раздоры и несогласия, препятствует успехам знания, лишает спокойствия и пр.

1689

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

чувство и заменить его различными внешними предписаниями, которыми бы. однако же, наилучшим образом достигалась цель ордена. В видах этого, иезуиты все свое внимание направили на то, чтобы предусмотреть каждый возможный случай в жизни человека и выработать для его поведения подробные, точные и обстоятельные правила (казуистика). Но так как вытравить нравственное чувство из природы человеческой оказалось делом непосильным, даже для иезуитов, и так как они видели, что благодаря этому чувству люди, неодушевленные истинною любовию к Богу и к ближним, находят для себя внешний закон игом тяжелым и неудобоносимым, а одушевленные удаляются и от самих иезуитов, и от их цели, то богословы этого ордена и стали стремиться к тому, чтобы верующие под видом исполнения нравственного закона в сущности привыкли нарушать его (сн. 1682 стр.), но не подозревали бы этого и всегда были покорны им. Приемы, к которым прибегали и прибегают иезуиты для произведения такой метаморфозы с христианскою нравственностью, т. е. чтобы люди, нарушая нравственный закон, были убеждены, что в точности исполняют его, состоят в следующем: 1) предлагая верующим положительные евангельские требования или заповеди, они заботятся не о том, чтобы эти верующие понимали и исполняли их согласно с духом евангельским и по образцу, указанному Христом, но о том, чтобы так или иначе извинить их нарушение, а равно облегчить и упростить их исполнение. Относительно, напр., гражданских законов они прямо учат, что их „можно не исполнять“, если, напр., большинство сограждан не исполняет или совсем не принимает их, или, по-видимому, не намеревается принять. 2) Говоря о положительных запрещениях евангельского закона или о грехах, иезуитские богословы заботятся главным образом о том, чтобы как можно больше расширить область так называемых простительных грехов, т. е. таких грехов, которые, по иезуитским понятиям, не требуют очищения чрез таинство покаяния и потому не могут считаться грехами в собственном смысле. К числу таких грехов относят: суетные помыслы, желания и вожделения, не переходящие в дела, расточительность, леность, невоздержность в еде и питье, алчность к деньгам и т. п. Но и то, что они признают тяжким или смертным грехом, требующим покаяния и удовлетворения, у них легко превращается в простительный грех, коль скоро к нему может быть применено одно из восьми условий, совершающих это превращение; напр., „если согрешивший усматривал злостность своего поступка как бы в дремоте, или если он, согрешив, после того внимательно обсудил дело и убедился, что не впал бы в грех, если бы поступок его с самого начала представился ему в настоящем его виде“, и т. п. 3) Приучают прямо ко лживости, утверждая, что можно, не греша, скрывать правду и говорить что-либо в одном смысле и в то же время подразумевать про себя другой смысл (мысленные ограничения); напр., по иезуитской морали, „присяга вяжет совесть в том лишь случае, когда присягающий действительно имеет про себя намерение присягнуть, если же он» не имея такого намерения, произносит лишь формулу присяги, то он не считается присягнувшим и не вяжется присягою“, и т. п. Еще более тонкую и развращающую сердце нравственную ложь проповедуют иезуиты во всех тех случаях, когда считают нужным то порицать, то извинять одно и то же преступление, смотря по тому, с каким намерением преступник совершал его, или с какой точки зрения он смотрел на объект своего преступления; напр., прелюбодейная связь не ради прелюбодеяния, а ради чадородия, не есть что-либо нравственно недозволенное, так как чадородие есть не злостная, а добрая цел. Неудивительно теперь, почему все то, что на языке простых смертных называется убийством, воровством, клеветою, предательством и проч., на языке иезуитов называется „законным ограждением своей жизни, здоровья, чести и имени“, или превращается в „законное самовознаграждение“. Равным образом ясно теперь, что известный, осуждаемый всеми здравомыслящими людьми, принцип—цель освящает или оправдывает средства—считается и должен по праву считаться принципом собственно иезуитским, хотя он, так формулированный, нигде не встречается в их сочинениях, и хотя они на словах обыкновенно отказываются от него. 4) Самый же обыкновенный и употребительный способ полнейшего извращения нравственного за-

1690

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

кона, практикуемый иезуитами, состоит в так называемом пробабилизме или правдоподобии. Сущность пробабилизма заключается в следующем правиле: „кто в своих действиях руководствуется правдоподобным мнением (opinio probabilis), тот может быть спокоен, ибо ни в каком случае не грешит. Правдоподобным же признается всякое мнение, основанное на доводах сколько-нибудь уважительных, т. е. если имеет за себя авторитет нескольких мужей благочестивых, мудрых и опытных, или даже одного такого мужа“. Вся ложь и безнравственность пробабилизма заключается к том, что он, во-первых, учит католиков сообразовать свои действия не с нравственным законом Божиим, а с мнениями оо. иезуитов и притом с мнениями, только похожими на правду или правдоподобными, во-вторых, уверяет, будто человек, следующий какому бы то ни было правдоподобному мнению, хотя бы было много других правдоподобных мнений, даже прямо противоположных ему (т. е. считающих известное действие грехом смертным), и в том числе не мало правдоподобнейших, „ни в каком случае не грешит, потому что действует в пределах правдоподобия“. Он может погрешить только в том единственно случае, когда будет следовать мнению, осужденному папою. Насколько пробабилизм сам по себе безнравственен и вреден, можно видеть из того, что нет такого порока, начиная с грубейших и кончая самыми утонченными, нет той слабости, для которой бы иезуиты не придумали благовидного оправдания и поблажки.

Коммунизм. Коммунизм проповедует принудительное общение имуществ, отрицая все виды частной собственности. Распространяя принцип коллективизма, т. е. общности, не только на производство и распределение, но и на самое пользование произведенными продуктами, или на их потребление, и подчиняя все это общественному контролю, коммунизм тем самым уничтожает индивидуальную свободу даже в мелочах, обыденной жизни ¹). По учению коммунистов, для счастья человечества, общим достоянием всех насильственно должно быть все, до жен и детей включительно, так, чтобы никто и ничего не мог назвать своим. Проповедуемое общение имуществ коммунизмом не следует смешивать с тем общением имуществ древних христиан, о котором говорится в Деяниях свв. Апостолов. Упоминаемая здесь иерусалимская община христиан была религиозно-нравственной, а не экономической, и общение имения в ней не было правилом обязательным для всех, а добровольным пожертвованием во имя Христово людей достаточных и совершенно зависело от воли каждого; так что здесь не было и тени какого бы то ни было принуждения, и в то время, когда одни жертвовали, другие могли оставаться при своем имении и распоряжаться им по своей власти (Деян. 5, 4). Но и указанное общение имуществ было явлением исключительным для апостольской церкви: оно практиковалось лишь в Иерусалимской церкви, другие же, основанные апостолами общины, такого опыта не делали, а в них каждый давал по достатку своему (Деян. 11, 29—30, 12, 12), сколько позволяло ему состояние (1 Кор. 16,1—3; ср. 2 Кор. 8 и 9). Будучи не всеобщим требованием христианства, указанное добровольное отречение от собственности в основе своей имело стремление к высшему совершенству (Mф. 19, 21) и совершенную христианскую любовь, связующую души и сердца людей в одно, плодом каковой любви и было совершенное бескорыстие первых христиан. Имея одно сердце и одну душу, они свое самоотречение добровольно простирали не только на пожертвование своим имуществом, но всегда го-

¹) Коммунистическое общение имуществ в государствах и вообще в жизни общественной невозможно. Здесь труды, занятия, служения и должности разнородны до бесконечности, нужды и потребности так разнообразны, неопределенны, разновременны, непредвиденны, что разделы невозможно определить никакими общими постановлениями. Проповедуемое коммунизмом общение имуществ ведет к ниспровержению всякого правосудия к совершенному разрушению благосостояния и порядка семейного и общественного. Тогда все страсти и самые грубые инстинкты получили бы право гражданства, как того и желают крайние коммунисты. Тогда все права собственности были бы ниспровергнуты: богатые невинно лишались бы законной собственности; бедные сделались бы богатыми без всякого права и заслуги: трудолюбие и бережливость потеряли бы всякое значение. Такая система может благоприятствовать тунеядцам и празднолюбцам, а не истинным гражданам. Вместо мнимого общения имуществ Св. Писание представляет нам другого рода общение, состоящее в христианской благотворительности, или добровольном вспомоществовании бедным, больным, престарелым и другим несчастным.

1691

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

товы были отдать даже и свою жизнь ради спасения ближних. Будучи естественным выражением исключительно высоких внутренних переживаний первых христиан. указанное общение имуществ в Иерусалимской церкви представляло собою кратковременное явление, упразднившись в ней по мере ослабления произведшей его причины. Что такое общение имений могло быть только временной мерой, а не новым постоянным строем жизни христиан, видно из того, что это было общение потребления, а не производства, что христиане продавали средства производства, обращая их в средства потребления, и что, следовательно, сам собою должен был наступить момент, когда все оказалось бы проданным и потребленным. Таким образом в жизни первых христиан не было намека на то общение имуществ, которое проповедуется коммунизмом, а была только живая, деятельная любовь между верующими, которая не отказывала нуждающимся ни в чем. Коммунизм, уничтожая личную собственность, вместе с этим уничтожает всякую возможность частной благотворительности, потому что собственностью общины частное лицо не в праве распоряжаться; а общение имуществ в апостольское время своим основанием имело, именно, частную, свободную и бескорыстную благотворительность во имя любви и братства о Христе (Деян. 4, 32—37, 5, 4, 1 Тим. 6, 17). Сводя вопрос о благе и счастии людей к материальной сытости или несытости, коммунисты материальную бедность считают не только величайшим, но и единственным коренным несчастием в жизни человеческих обществ, с устранением бедности мечтая установить в жизни человеческой счастье. Кроме уничтожения личной собственности, коммунизм вместе с тем подрывает и узы семейственных отношений, установляя, при отсутствии всяких форм брака, самые непринужденные отношения между полами и проповедуя необходимость воспитания детей обществом, вне семейного круга. Хотя не все социалисты—коммунисты, но все коммунисты—социалисты, потому что коммунисты стремятся к самой радикальной реформе экономического быта, к абсолютному уничтожению частной собственности; коммунизм относится к социализму, как род к виду. (См. антиномизм и социализм).

Космополитизм. Разумея под отечеством весь мир и всеобщее какое-то гражданство, космополитизм не допускает никакой особенной любви к своему отечеству; космополиты мечтают о каких-то общих интересах человечества и внушают—всех обитателей земли, всех стран и народов, любить совершенно равною любовию; они говорят о себе, что они не привязаны к стране, к месту, к лицам; что для них весь мир—отечество, все люди—братья, Нечего и говорить, что такой космополитизм не имеет для себя основания ни в естественном настроении людей, ни в истории, ни в религии ¹) (Деян. 17, 26; Мф. 15, 24. 10, 5—6, 23, 27; Лук. 19, 40—44; Иоан. 19, 25; 1 Тим. 5, 4; 2 Пет. 1, 7), и резко отличается от того заповедуемого Евангелием всеобщего человеколюбия, по которому каждый христианин, живя и действуя в своем отечестве среди своего народа, делами правды и любви к своему народу свидетельствует истину своей любви к Целому человечеству, не питая ненависти ни к какому народу и ни к какой стране, но, подобно благодетельному самарянину, когда открывается случай и возможность, распространяя свою любовь и на других людей, без различия их происхождения, звания, состояния, религии и пр.

Масонство. Название масоны или франкмасоны (каменщики или свободные каменщики) связано было с выдуманною легендою, будто это общество ведет свое начало от мудрецов, строивших соломонов иерусалимский храм; в средние века владетелями этой мудрости были рыцари тамплиеры; а в новое время преемниками их являются франкмасоны—свободные каменщики. Но достоверным считается лишь то, что масонский союз образовался из братства вольных каменщиков или строительных товариществ, возникших в Германии в XII или XIII в., благодаря кото-

¹) Кроме того, космополитизм совершенно несбыточен, при своих началах оставаясь одною пустою мечтою, и чрезвычайно вреден и разрушителен для жизни общественной, под предлогом всеобщего человеколюбия поселяя и питая в людях одно равнодушие, холодность и бесчувственность к ближним и ослабляя все общественные связи и отношения. Наконец, он разрушает великое дело Творца, Который соединил каждого с своим народом и своею страною особенными узами (Деян. 17, 26.).

1692

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

рым достиг высокого развития так называемый готический стиль. Занимаясь возведением громадных зданий, преимущественно храмов, длившимся целые годы, артели рабочих и художников, поселявшиеся близ построек в лачужках (ложах), вступали между собою в тесное общение и выработали однообразную организацию, упорядочивающую их взаимоотношения, разрешение возникавших между ними споров, прием в свою среду новых членов и т. н. Эта товарищеская организация занесена была немецкими каменотесами в Англию, Францию и Италию. С течением времени ее рамки были расширены задачею умственного и нравственного развития членов товарищества и их умственного образования. С конца XVI в. в распространившиеся в Германии и Англии строительные ложи стали приниматься „сторонние каменщики“, лица, не принадлежавшие к строительному цеху, люди богатые и ученые. В XVII в. строительные товарищества стали приходить в упадок, а к началу XVIII в. почти прекратили свое существование. Тогда-то некоторые английские просвещенные „сторонние каменщики“. воспользовавшись оболочкой строительных товариществ, и образовали масонский союз символических строителей духовного дела. Поэтому масоны символы и обряды для своего общества заимствовали от строительного мастерства; эмблемами высших идей были у них разные пилочки, молоточки, круги, треугольники, многоугольники и т. д. Общество было разделено на многие отделения, называвшиеся ложами и управлявшиеся особыми мастерами, во главе которых стоял великий мастер. Вступление в общество окружено было таинственными обрядами и заклятиями. Принимаемого или посвящаемого вводили в ложу с завязанными глазами; в минуту снятия повязки с глаз, братья приставляли к груди его острия мечей, требуя страшной клятвы о хранении тайны ордена; неожиданно сильно ударяли—младший надзиратель масштабом по шее, старший надзиратель—наугольником в левую груд, а мастер молотком по голове. В позднейшие времена эти обряды в некоторых ложах приняли характер настоящих трагических представлений. Комната обивалась черным сукном; вместо стола устроился жертвенник, на котором ставились человеческие скелеты с надписью: momento mori; показывались раскаленное железо, разные провалы и пропасти и другие ужасы. По вступлении в члены общества, каждый должен был постепенно проходить разные степени, по мере своего усовершенствования в мудрости и добродетели; в каждой степени сообщали ему новые тайны и новые обряды. В основу масонского учения вошел деизм, или естественная религия разума, изложенная в сочинениях английских деистов Шефтсбёри († 1713 г.), Коллинза († 1729 г.) и Толанда († 1722 г.). Для противодействия религиозным распрям, так долго угнетавшим Европу и приводившим к кровавым религиозным войнам, масонство, подобно деизму, выставило идею самой широкой веротерпимости и на началах этой веротерпимости хотело создать одну религию, одно братство между людьми, основанное на учении о свободе совести, братской любви и равенстве между людьми. В стороне были оставлены все догматические и вероисповедные разности как в христианской, так и других религиях; от поступающих в масонство требовались только основные начала всякого религиозного учения-вера в Бога, бессмертие души, воздаяние за гробом и начала нравственного закона. Требования нравственного закона ставились выше всего в масонском учении, или, лучше сказать, они и составляли главным образом религиозное учение. Так как основу нравственного закона составляет любовь к ближним, выражающаяся в делах благотворительности, то вся религиозно-нравственная деятельность масонства получила характер филантропический и самые общества масонские часто имели вид филантропических обществ. С религиозным индифферентизмом, легшим в основу масонского учения, естественно соединялся и совершенный индифферентизм в национальностях и политических учреждениях; в масонские общества могли быть принимаемы члены из всех стран, без различия национальностей и политических доктрин. К первоначальным целям—заботиться о нравственном воспитании людей и их внешнем благосостоянии, счастье и довольстве, с течением времени, присоединились разные стремления и занятия, перешедшие из прежних средневековых обществ, как то: „испытание натуры вещей“ и чрез то приобретение силы и власти к исправлению людей; занятия алхимией, или искусством повращать разные металлы в золото и драгоценные камни; занятие магией, или искусством вызывать духов для того, чтобы узнать будущее;

1693

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВНО УЧЕНИЯ.

стремление отыскать философский камень, или средство продолжить жизнь человека на несколько сот лет; разного рода хитрости и обманы для выманивания денег и приобретения богатств, и, наконец, политические интриги, внесенные в масонство иезуитами. Ко всему этому присоединялось „сохранение и предание потомству некоторого важного таинства, будто бы от самых древнейших веков и даже от первого человека, до нас дошедшего, от которого (таинства), может быть, судьба человеческого рода зависит, доколе Бог благоволит ко благу человечества открыть оное всему миру; но, чтобы открыть это таинство, надобно заботиться о нравственном усовершенствовании себя“. По месту происхождения различалось масонство „аглицкое“, которое было первоначальною и вместе самою простою формою, „шведское“, „берлинское“ и проч.; по характеру и целям в масонстве различались: „тамплиерство“, или система строгого наблюдения, „циннендорство“—.система слабого наблюдения, „розенкрейцерство“, „иллюминатство“. Последнее название (см. 1688 стр.) указывает на связь масонских обществ с мистицизмом. С тридцатых годов ХVIII столетия масоны появились в России и к концу царствования имп. Елизаветы считали в своих рядах „людей разного чина“ и между ними многих из высшего общества. В царствование имп. Екатерины II масонство распространилось еще более; к половине восьмидесятых годов ХVIII столетия оно проникло даже в Тобольск и Иркутск; во всех более или менее важных городах существовали масонския ложи. Московский кружок открыл широкую общественную деятельность. Покровительствуя молодым талантам, заводя школы, он снял на откуп университетскую типографию, которой, после этого, вместе с другими выпускались мистические книжки и журналы. В некоторых из этих издании проводились масонские взгляды, в иных—учение других мистиков; очень многие были направлены против вольнодумства. Издававшиеся масонами книжки продавались по дешевой цене, а в учебные заведения даже рассылались даром. Кроме того, в Москве была устроена масонами публичная библиотека. На ряду с широкой просветительной деятельностью масоны устрояли больницы, открывали аптеки и помогали на большие суммы бедным. Но все это делалось не под покровом св. Церкви, с которою масонство далеко расходилось, так как оно исповедовало не православную веру, а мистический теизм, чуждый всех вероисповедных догматов, стремилось к мистическому слиянию с Божеством в высшей мудрости и нравственности помимо Церкви, считая себя выше последней, принимало в себя на одинаковых правах членов всех вероисповеданий. Поражавшие своею таинственностью и фантастичностью странные орденские церемонии, своеобразные символические знаки, термины и телодвижения, полное пренебрежение положительными опытными знаниями, заменяемыми магией, алхимией и тому подобными бреднями,—все это имело своим последствием то, что в обществе и литературе многие высказывались против масонства; в народе же имя „фармасон“ (переделанное из „франкмасон“) сделалось бранным словом. С 1785 г. начались против них репрессивные меры. Наконец, своими таинственностями и сношениями с заграничными собратиями масоны навлекли на себя подозрения политические, и в 1791 г. ложи их были запрещены. В царствование имп. Павла I Новиков, глава масонов, заключенный ранее, был освобожден, а некоторые из масонов получили важные должности и сделались близкими ко двору. Имп. Александр I также отнесся к ним сочувственно. С дозволения правительства, в Петербурге и других местах открывались в значительном количестве новые масонские ложи; закрывались лишь те, кои учреждались самовольно и уклонялись в политику. Но все-таки масонство не имело тогда прежней силы. В 1822 г., по случаю размножения масонских лож с политическими тенденциями, последовал решительный указ о закрытии всяких тайных обществ вместе всех масонских лож. В настоящее время масонство или франкмасонство существует во всех государствах Европы и Америки. Все ложи каждой отдельной страны составляют гросс-ложу, или главную ложу, которая во внутреннем управлении своем пользуется полной свободой. Во главе каждой ложи стоит „мастер стула“. Провинциальные ложи подчинены гросс-ложам. В Англии имеются три главные ложи: Соединенная ложа в Лондоне (имеющая более 2000 лож), Шотландская ложа в Эдинбурге (имеющая более 500 лож), Ирландская ложа в Дублине (имеющая около 400 лож); во Франции главная ложа—Grand

1694

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

Orient de France (имеющая более 200 лож); в Германии работает более 400 лож. Существуют франкмасонские ложи и в других государствах Европы, а также в Северной и Южной Америке. В Соединенных Штатах находится до 8000 франкмасонских лож. К членам масонских лож принадлежат лица всех классов общества, национальностей и вероисповеданий. Целью франкмасонского союза служит развитие якобы „гуманитарных стремлений в человечестве“ и способствование к созданию „правильного человеческого общества без различия религии и национальности“. Но напрасно думать, что масоны, особенно современные, просто филантропы, благотворители, мистики. Филантропия не нуждается ни в тех страшных клятвах, какие требуются от вступающих в среду масонов новых членов, ни тех странных обрядов, какими сопровождается посвящение в мастера ордена. Главная задача масонов—уничтожение религии и особенно христианства во всем человечестве и ниспровержение всех христианских законодательств. Соответственно этой задаче они и стараются развращать христиан, поддерживать философов, мыслителей и писателей, которые подрывают христианство, возбуждать недовольство народа против правительства, устраивать и поддерживать все политические беспорядки и революции. С целью желаемого ими воздействия на подрастающее поколение, они стремятся захватить в свои руки школу, вытравить у детей всякое религиозное, нравственное и патриотическое чувство, тщательно вычеркивают имя Божие из учебников, а когда это неудобно, то нарочито сочиняют учебники, в которых ни слова нет о Боге, о Церкви, о преданности Царю, о любви к отечеству. Мечты масонов клонятся к тому, чтобы все дело воспитания детей забрать в свои руки и поставить непреодолимые преграды религиозным влияниям на детскую душу. „Пока мы,—как заявляют об этом французские масоны,—не изменим радикально мозг наших сограждан, пока мы не дадим совершенно другого направления умственности французских детей, франкмасонство должно считать себя еще ничего не сделавшим; поэтому надо всеми мерами добиваться проведения закона, которым возбранялось бы формально родителям, родственникам и опекунам воспитывать своих детей в какой-либо религии под страхом лишения их родительского, родственного и опекунского авторитета и легальной власти и отобрания детей и поручения таковых, за счет виновных, государству. Что касается современного положения масонства в России, то официально в ней масонских лож не существует; но распространение среди русского народа масонских идей и стремлений, как утверждают некоторые, широко ведется путем скрытой пропаганды.

Материализм. Материалисты признают одно только вещество, как нечто реальное, и отрицают все духовное, как нечто не существующее. Впрочем, положение о вещественности всего не разделяется всеми материалистами. Менее поверхностные из них не решаются утверждать, что духовные явления вещественны; по их учению, материя служит только первопричиною всех явлений, в том числе и духовых, хотя последние отличны от вещественных предметов и явлений. В отличие от грубого материализма, более философский материализм не отрицает в известном смысле и реальности духовных, явлений, но смотрит на них или как на продукт развития материи, или как только на следствия ее организации, подобные явлениям электрического тока, вызываемым вследствие прикосновения двух материальных тел. Общие пункты учения всех материалистов следующие: а) производство всего из материи, как из первоосновы и первопричины всякого бытия (монизм); б) отрицание самостоятельной причины духовных явлений—субстанциальности человеческой души и ее бессмертия. Все жизненные явления материализм пробует привести к физико-химическим свойствам вещества; всюду на место Всемогущего Творца вводит „химическое сродство“, действие водорода, кислорода и пр. Во всем он находит лишь внешнее механическое сцепление фактов и явлений и на всю вселенную смотрит, как на совокупность вещей, имеющую в себе самой причины, которые мы называем законами. Находя в мире только материю и бессознательную, неразумную, механическую силу, отрицая самую возможность премирного бытия и допуская существование только одного видимого мира, материализм тем самым отрицает бытие Бога и ведет к самому решительному безбожию. Таковыми были, среди язычников, у классических народов, материалисты: Левкипп (в конце VI и начале

1695

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

V в. до P. X.) и Демокрит (около 460—360 г. до P. X.), Эпикур (341—370 г. до P. X.) и Лукреций (98—55 до P. X.), в новое время, среди христианских народов,—французские энциклопедисты XVIII столетия и материалисты-естественники средины XIX столетия. Вместе с этим материализм разрушает самые основания, на которых утверждается истинно-нравственная жизнь. Свобода воли (см. детерминизм), сознание долга, совесть, нравственное чувство—отрицаются материализмом. Человек, по учению материалистов, есть не что иное, как „только сумма родителей и кормилицы, места и времени, воздуха и погоды, звука и света, пищи и одежды“. Добро и зло не есть дело свободного самоопределения, а есть результат необходимо действующих физических, физиологических и социальных условий. Пороки и преступления суть не что иное, как только обнаружения ненормального состояния мозга, нервной системы и потому невменяемы. Таким образом, материализм уничтожает различие между добром и злом, между добродетелью и пороком, и нравственную вменяемость поступков. Материалисты знают только то благо, которое имеет основание в личном ощущении; они признают господство одного животного инстинкта и внешней материальной силы; для них вечный закон жизни, переносимый ими из области жизни материальной в сферу самых высоких нравственных явлений, есть борьба за существование и личное наслаждение, и, следовательно, всеобщая вражда, насилие и взаимоистребление, утверждение блага и счастия одних на страдании и уничтожении других. Один из крайних материалистов всеми буквами написал, что „хороши обман, воровство, грабеж и убийство, коль скоро они ведут к богатству и наслаждению“. По свидетельству истории, в жизни практической материалистические воззрения всегда приводят к самым гибельным для нравственной и общественной жизни последствиям.

Мистицизм. По учению мистика немца Якоби (1743—1819 г.), ни природа, ни разум не могут вести нас к познанию о Боге. Природа не столько открывает, сколько скрывает Бога, так как в ней мы видим только бессознательное сцепление причин, действующих без начала и конца. Разум человека, вращающийся в среде бытия и познания условного и ограниченного, также может приходит только к началам условным. Если мы захотим ограничиться только рассудочным познанием, то последовательно придем к отрицанию бесконечного и сверхчувственного, ибо из соединения условного с условным по законам рассудка может быть выведено только условное; с нашим рациональным мышлением мы никогда не можем выйти из области бытия посредствованного, т. е. из связи естественных и механических причин. Единственный источник познания о Боге есть внутреннее чувство, способность непосредственного созерцания Божества. Бог непосредственно близок нам в нашем собственном духе, точно так же, как природа близка и присуща нам в нашем собственном теле. В Бога мы веруем потому, что видим, созерцаем Его, хотя, конечно, не телесными очами. Таким образом, по учению мистиков, идея о Боге не может быть следствием одного только наблюдения над природою или самостоятельною деятельностью разума, что существование ее в нас предполагает воздействие на наш дух высочайшего, соответствующего этой идее существа—Бога; но, полагая в основание своего учения эту верную мысль, мистики вместе с тем впадают в крайность: они отрицают всякое значение участия разума в деле Богопознания и преувеличивают значение в этом отношении внутреннего чувтства и созерцания. Вот почему история мистицизма и представляет нам не только глубокомысленных философов, но и многих мечтателей и визионеров, в защиту своих фантазий ссылавшихся на Божественное откровение, будто бы ими полученное. Первыми пропагандистами мистицизма на Руси явились масоны; из них наиболее деятельным был А. Лабзин. С 1803 г. он выступил с целым рядом переводов, а в 1806 г. начал издание мистического журнала „Сионский Вестник“. Мистицизмом начали увлекаться даже такие влиятельные лица, как кн. А. Голицын и М. Сперанский; сам Государь заинтересовался им. Кружок мистиков усилился с 1810 г. Феслером, который был вызван на кафедру философии в Петербургскую академию и, прослужив в ней 5 месяцев, перешел в комиссию законов; а с 1812 г. английскими методистами, приехавшими в Петербург. К тому же события 1812— .1814 г. породили религиозную настроенность в обществе. Всюду по городам стала появляться мистические кружки, куда собирались для чтения мистических книг, бесед,

1696

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

духовной молитвы и других мистических упражнений. Как модное направление, мистицизм нашел себе выражение в беллетристике, в живописи и архитектуре. На первых же порах своего существования, мистицизм встретил противодействие со стороны представителей Православной Церкви, выразившееся в появлении некоторых литературных произведений с опровержением мистицизма. Но в первое время, когда сочувствие в обществе мистицизму было очень сильно, это противодействие не могло развернуться свободно и не имело должного успеха. Решительное противодействие началось с 1824 г., когда особым указом запрещено было печатать книги религиозного содержания без дозволения духовной цензуры и сделано было распоряжение: отобрать из библиотек учебных заведений все книги, содержащие учение, противное правой вере. В 1825 г, такое распоряжение сделано Св. Синодом касательно учреждений и лиц духовного ведомства; вместе с этим предписано наблюдать, чтобы впредь не распространялись религиозно-нравственные книги, изданные без разрешения духовной цензуры и рукописные.

Натурализм. Под натурализмом разумеется такой образ мыслей, по которому все сотворенные вещи, их происхождение, порядок и продолжение происходят от самой природы, и мир существует, поддерживается и управляется сам по себе, собственными силами, без верховного Существа. В этом смысле натурализм имеет такое же значение, как и материализм, и ведет к безбожию. Другие, противополагая натурализм сверхъестественному откровению, разумеют под ним такое верование, которым допускается, что в деле религии достаточно одних естественных показаний и не нужно никакого сверхъестественного откровения. По и в этом смысле он не много представляет отрадного. Он признает только, то, до чего человек может дойти собственным разумом; и так как разум человеческий слаб и ограничен и подвержен многоразличным заблуждениям, то натуральная религия, и в древние и в новейшие времена, представляет нам самые скудные познания, и—более противоречий и заблуждений, нежели здравого учения, если только отделить от нее то, что заимствовано ею из сверхъестественного Откровения, которое она отвергает. В таком смысле натурализм сходен с рационализмом, или справедливее—с деизмом.

Нигилизм. Нигилизмом (от nihil—ничто) называется такое направление или учение, которое утверждает, что ничего нет вышечувственного, что вся жизнь а действительность ограничиваются только явлениями. Это—нигилизм как бы теоретический. В нравственном отношении нигилизм отрицает существенное и вечное значение добра, правды и доблести, и колеблет высшие основы общежития. Нигилизм, как прямая доктрина, развился преимущественно в XIX веке и явственно высказался в немецкой философии не только у Фейербаха (1804—1842 г.), но отчасти и у Шопенгауэра (1788—1860 г.) и Гартмана (род. в 1842 г.). У нас нигилисты явились в первой половине XIX века вследствие наплыва к нам с запада атеистических и материалистических идей. Эти люди стояли на точке зрения всеобщего безусловного отрицания; для них не было ничего святого, ничего внушающего уважение; все, пред чем люди привыкли преклоняться, за чем утверждена вековая давность,—все это они считали пустяками,. все без разбора стремились ломать и отрицать, над всем ругаться и глумиться. Сами себя нигилисты считали такими людьми, которые относятся ко всему с критической точки зрения, которые не склоняются ни пред какими авторитетами, которые не принимают ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. Не признавая никаких авторитетов, нигилисты считали необходимым развенчивать существовавшие авторитеты, ломать их, бросать в них грязью и глумиться над ними, чтобы через это „избавить людей от умственного раболепства“. Отвержение авторитетов доходило у нигилистов до какой-то мании; они стыдились даже разделять с кем-нибудь свое мнение. Сражаясь против авторитетов оружием сарказма и безусловного отрицания, нигилисты сражались и против принципов, и говорили, что все начала знания и все теории—„чистый вздор и обман робкого сознания“. Источник всему —наши телесные ощущения. Мозг наш постоянно воспринимает внешние впечатления, и эти случайные впечатления—определяющая сила наших воззрений и стремлений. Все идеалы, какие обращаются в человечестве,—это просто галлюцинации, это страшные призраки нашей мечты, сдавливающие собою свободное сознание чело-

1697

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

века и не позволяющие ему правильно жить на белом свете. V всех идеалистов, по нигилистическому воззрению, мозг расстроен до того, что с ними и о них не стоит толковать. Нигилизм не признавал ничего в мире, кроме материи, кроме атомов, входящих между собою в то или другое соотношение, и этим соотношением образующих то или другое явление; человек, по их воззрению, не имеет ничего особенного в существе своем против природы не только органической, но даже неорганической. „Люди“, проповедывали нигилисты.—„те же лягушки“, „кроме мяса и мозга“ ни в ком другого ничего нет. Началом деятельности нигилистов служило чувство самосохранения или эгоизм в ею грубом, пошлом виде,—эгоизм животный, не знающий чувства любви духовной. Искусство, поэзия, художники, поэты —все это, по воззрению нигилистов, „ерунда“, все это „гроша медного не стоит”: эстетическое чувство, или чувство красоты, по их понятиям, есть нечто напускное. Нечего и говорить, что нигилисты враждебно относились и к религии. Отрицая бытие Бога и бессмертие души, они считали религию вещью, „годною только для детского воображения“, и не могли говорить о ней без иронии. Им казались жалкими суеверами или лицемерными ханжами те люди, в которых они замечали проявление религиозного чувства. Нигилисты ничего не хотели знать о каких-либо святых возбуждениях. В них незаметно и живого голоса совести: их раскаяние могло быть вынуждено не нравственною потребностью, а общественным конфузом или неудачею, поставившею их в глупое положение. Нигилисты не находили нужным сохранять и нравственную стыдливость, считая стыд признаком слабости, и проповедывали мораль личного влечения и нравственную распущенность. Брак, по нигилистическим воззрениям,—не что иное, как, „непонятные узы“, „предрассудок“. Предрассудком они считали и родственные связи; к проявлениям сердечных родственных чувств относились с насмешкой и презрением и в отношении к своим родным проявляли плотскую бесчувственность. Как результат распущенности и понижения духовной природы, отличительную черту внешнего обращения нигилистов с людьми составлял цинизм. Этот цинизм выражался не в одних словах, но при всяком удобном случае тотчас переходил и в дело. Нигилисты преднамеренно всегда старались выставить себя сторонниками, бесстыдного пренебрежения всякими приличиями в своих разговорах, обращении, поступках и даже в одежде. Вообще, отрицание составляет характеристическую черту русского нигилизма. „Ни за что серьезно не приниматься, а только ругаться“,—так определяли нигилизм сами его представители. Отсюда ясно, что отрицание нигилистов—всецело разрушающее. Исход или результат его—пустота и безотрадное ничтожество. Нигилистам чуждо все положительное, и они наполнены одним злым презрением ко всему, одним беспощадным глумлением, не щадящим никого и ничего.

Оптимизм. По учению оптимизма, главным представителем которого служит немецкий философ Лейбниц (1646—1716 г.), совершенство мира есть необходимое следствие совершенства его Творца. По Своему всемогуществу и свободе Бог, по мнению Лейбница, мог избрать какой угодно из бесчисленного множества возможных миров: но по Своей абсолютной мудрости и благости Он должен был избрать только наилучший между ними. Таков и есть настоящий мир. Сколько бы ни было зла в мире, каждый другой возможный мир заключал бы его еще больше, и если зло вообще существует в мире, то это оттого, что и самый совершенный мир немыслим без зла; если бы не существовало зла,—и мир не был бы наилучшим. Если же нам кажется, что существование зла противоречить совершенству мира, то это зависит оттого, что мы по своей ограниченности не можем понять и обозреть всего мирового плана, где все на своем месте необходимо и все совершенно соответствует одно другому. Само по себе зло не может искажать совершенства мира потому, что в сущности оно не есть что-либо положительное, не есть какая-либо действующая, реальная сила, но состоит только в недостатке или лишении (privatio) добра, подобно, напр., тому, как темнота есть только недостаток света или холод—недостаток тепла. Зло есть только оборотная сторона добра, отрицательный момент в развитии добра, необходимый для полного и всестороннего осуществления идеи добра. Такой взгляд оптимизма на настоящий мир, как на самый наилучший из возможных миров, противоречить понятию о совершенстве Творца.

1698

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ и ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

Отображения совершенств Творца вполне возможны бесконечно многие и в бесконечно многих степенях и формах мирового бытия,—и Бог был бы ограничен в Своем могуществе, если бы не мог создать никакого мира лучшего, чем настоящий, и в Своей свободе, если бы обязан был избрать для создания только один наилучший мир. Признать справедливым то, что при существовании зла мир может быть совершенным, что зло необходимо для осуществления добра, которое состоит не в чем ином, как в борьбе со злом и победе над ним, что поэтому существование зла составляет неизбежное условие самого совершенства, добра,—значит противоречить нравственному сознанию, которое считает вполне мыслимым и такой идеальный порядок вещей, где это совершенство достигается путем свободного саморазвития разумных существ, без необходимости борьбы с действительно существующим злом. Невозможно, наконец, согласить существование зла в мире с совершенством последнего, считая зло, как отрицание добра. С одной стороны недостаток добра в том случае, где оно по нравственному закону должно бы иметь место,—есть зло; с другой—опыт показывает, что в нравственном мире существуют не только такие явления, которые обнаруживают недостаток или слабость нравственной воли в человеке, но и такие, в которых обнаруживается положительно злая его настроенность. Таковы, напр., все преступления, совершаемые под влиянием порочных страстей. Будучи несостоятелен теоретически, оптимизм ведет к пагубным последствиям и в нравственной жизни. Если в мире нет зла и если то, что считается злом, необходимо для мировой гармонии, то единственное ограждение нравственности—сознание различия между добром и злом—должно быть уничтожено. Вследствие этого всякий, погрязая в пороках, может быть вполне уверен, что он не только поступает безразлично, но даже делает добро, содействуя совершенству мира. Эгоистические стремления людей не будут встречать препятствия к своему удовлетворению, и человечество должно будет представлять ужасную картину борьбы индивидуумов за личные интересы.

Пантеизм. Пантеизм (всебожие) есть такое мировоззрение, которое все существующее, как духовное, так и материальное, сводит к феноменальным видоизменениям самостоятельной субстанции, которую называет он божеством. По учению философа Спинозы, еврея по происхождению (1632—1677 г.), „Бог есть внутренняя причина вещей“; это основное положение пантеизма выражает ту мысль, что указанная причина не есть что-либо внешнее по отношению к миру, но внутренноприсуща ему; все явления мира физического и духовного относятся к ней как акциденции к своей субстанции, как бываемое к сущему. Божество, сообразно с таким пониманием, пантеизм называет большею частью не существительным, а прилагательным в среднем роде: „бесконечное“, „абсолютное“, „бессознательное“ и проч. При решении космологических вопросов пантеизм или божество превращает в мир (панкосмизм), или мир—в божество (акосмизм). Отрицая бытие личного Бога и загробную жизнь, пантеизм не допускает ни откровения людям со стороны Бога, ни молитв и жертв со стороны людей Богу и вообще никакого нравственного и интеллектуального отношения между Богом и человеком; пантеисту не о чем просить Бога, не за что благодарить Его и не на что надеяться; он может разве только восхвалять Его, но и то, с его точки зрения, без надежды быть услышанным. Составляя, как и прочие вещи, только преходящий и случайный момент в жизни абсолютного, человек не может быть ни самостоятельным, ни свободным, ни ответственным за свои действия. С существом безличным и бессознательным, каково „абсолютное“ пантеизма, он не может ожидать от него никакой помощи в деле нравственного развития.

Пессимизм. Пессимизм, главными выразителями которого служат немецкие философы Шопенгауер (1788—1860 г.) и Гартман (род. в 1842 г.), представляет противоположное оптимизму, воззрение на качество мира. Эти философы отнеслись к жизни с неслыханным презрением и озлоблением; в жизни мира они видят одну сплошную ошибку и бессмыслие. По учению Гартмана, высшею, идеальною целью мирового процесса может быть только счастье или блаженство, особенно тех существ, которые способны ощущать и сознавать его. Но жизнь полна бедствий и скорбей; сумма горя и страданий безмерно превышает сумму радости как в жизни отдел-

1699

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

них лиц, так и всего человечества. Если же человек, несмотря на это, стремится к счастью, то он обманывает себя иллюзиями. Таких иллюзий Гартман указывает три. Первая состоит в надежде на возможность личного счастья в этой жизни; но опыт скоро и решительно разрушает эту иллюзию. Вторая заключается в надежде на будущую загробную жизнь, в которой человек достигнет того блаженства, которого лишен в настоящей; но, отвергая личное бессмертие души, Гартман считает обманчивою и эту надежду. Третья иллюзия состоит в ожидании, что если не отдельные лица, то все человечество путем прогресса достигнет счастливого состояния на конце своей всемирно-исторической жизни; но прошедшая история человечества не подтверждает этого ожидания; не видно, чтобы мир делал успехи в счастье и нравственности; благосостояние человечества даже и не приближается; многие неудобства в жизни, конечно, устраняются цивилизацией, но люди от этого не делаются счастливее, так как возникают все новые и новые потребности, и человек становится более и более чувствительным к страданиям; вообще, с развитием сознания не умаляются, а возрастают несчастия. Общее заключение отсюда то, что существование мира находится в прямом противоречии с предполагаемою философами целью его—счастьем, что небытие мира лучше, чем его бытие, и что действительная цель, к которой идет мир, есть уничтожение его, а вместе с ним зла и страданий, составляющих необходимую принадлежность самого существования мира. Таким образом, пессимизм ошибочно определяет зло, как исконное и необходимое явление в мире, имеющее основание для себя в самой сущности мирового бытия. Корень зла пессимизм видит не в грехе, а в самом желании бытия, присущем людям наравне со всеми другими живыми существами, и радикальное освобождение от зла считает возможным только под тем условием, если бы могло абсолютно уничтожиться в людях самое желание жизни и бытия. Так как, по воззрению пессимистов, жизнь человеческая бессодержательна извне и бессмысленно изнутри, так как мир людской есть царство случайностей и заблуждения, и кроме разочарования человек ничего добиться не может, то ему советуется искать счастья в покое смерти и озаботиться вообще о возможно скором прекращении жизни на земле, отказавшись от любви, брака и нарождения детей. Шопенгауер, находя, что „жизнь человека подобно маятнику качается взад и вперед между скукою и страданием, а потому и не стоит сломанной булавки“,— призывает „все человечество надеть себе петлю на шею“.

Позитивизм. Во главе его стоят французский философ Огюст Конт (1795 —1857 г.), английский мыслитель Джон Стюарт Милль (1806—1873 г.) и английский философ Герберт Спенсер (1820—1904 г.). Огюст Конт, выходя из принципов французского сенсуализма и английского реализма, признавал действительным только такое знание, которое воспринимается в чувственном опыте и допускает эмпирическую поверку. Все, что не может быть разложено на чувственные ощущения и не допускает экспериментальной поверки, он признавал за фикции, построение которых относил на счет фантазии. Обозревая с своей точки зрения историю науки и мысли, Конт возвестил свой пресловутый „закон развития“, в силу которого религиозное и метафизическое миропредставление признаны были, хотя и неизбежными, но временными и теперь совершенно устарелыми ступенями умственного развитий. Посему всякие религиозные понятия и философские „сущности“ суть не больше, как стародавние фикции, которые должны быть совершенно изъяты из обращения современного человека как в науке, так и в жизни. На этих началах Конт построил и свою знаменитую „классификацию“, в которой все явления мировой жизни, не исключая биологических, психологических и социальных, пытается объяснить на почве математики, физики и химии. Это была проповедь, сливающаяся в. своих выводах со всеми оттенками современного неверия. Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер прямо признают Высочайшее Существо непознаваемым;) и отсюда их учение о Боге получило название агностицизма. Многие позитивисты непоследовательны, отступают от начал своей философии в частности и по вопросу о богопознании. Так, Джон Стюарт Милль не только рассуждает о Боге) бессмертии души и откровении, но даже допускает, что человек может иметь представление о Боге, как существе бесконечном и абсолютном, сам, хотя, быть

1700

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

может и предположительно, признает бытие Бога и Творца. По его мнению, о бытии Бога и Его свойствах мы можем доходить путем аналогии. Герберт Спенсер также допускает бытие Существа Высочайшего, которое он называет „Непознаваемым»; „Силой» и другими именами. Впрочем, не следует упускать из виду, что позитивисты, как и вообще скептики, в одних местах своих сочинений допускают то, что в других отрицают. Вообще воззрение на Высочайшее Существо выражается у них до крайности неопределенно; так что трудно сказать, признают они бытие Его или отрицают, и как понимают Его. В действительности же более последовательные позитивисты, как напр., Огюст Конт, от безбожников отличаются разве только тем, что не говорят прямо и дерзко, что Бога нет. Отринувши истинную религию, позитивисты стали выдумывать вместо нее поклонение всему, что есть лучшего в человеке,—человеческому разуму, человеческим добродетелям, поклонение идеальному человеку. В лучшем смысле позитивисты, как Джон Стюарт Милль, стоят на распутии между верой и неверием; сердце в лучшие минуты жизни влечет их к вере, а односторонне направленный рассудок и заимствованное или выработанное учение направляют их в сторону неверия. Словом, позитивисты—ни верующие, ни неверующие, но почти все они гораздо ближе к последним, нежели к первым.

Рационализм (от латинского слова ratio—разум). Рационализм не составляет какой-нибудь философской системы, не имеет и какого-нибудь однохарактерного типа, но вообще означает только такое отношение внутренней жизни к своим теоретическим и практическим вопросам, когда решение их представляется только приговорам разума. Таков самый общий смысл рационализма. Хотя в религиозной области должное употребление разума и необходимо, и спасительно для самой веры, способствуя возвышению и очищению религиозной жизни, но так называемый рационализм в религии есть односторонность, пагубная для религиозного духа. Враждебно относясь ко всему христианству и ко всякой религии вообще, рационализм поставляет разум человеческий верховным и единственным решителем религиозных и всяких других вопросов, отрицает все таинственное и чудесное в религиозной области, и, хотя иногда сочувственно относится к христианской морали, но отвергает все положительное в области христианской догматики и обрядности. Рационалисты утверждают, что есть одно только откровение—через разум человеческий, и потому отвергают важность положительного авторитета в деле религии и все сверхъестественное домостроительство Божие о спасении и благе человечества. Вообще задача рационализма—вытеснить из сознания не только веру, но изгладить, если бы это оказалось возможным, и самое имя Бога. Направление, поставившее своею задачею в области вероучения измышлять новые толкования его истин, удаляющиеся от истинного, прямого и постоянного их значения, известно под именем неологизма. Рационализм бывает весьма различных степеней—крайний и более умеренный. Учение это, распространившееся из Англии во Францию, Германию и другие страны, во второй половине XVIII века выразилось преимущественно в форме материализма и в форме деизма (см. выше). Свои нападения на религию и церковь рационалисты ХVIII века выражали не столько в каких-нибудь серьезных систематических разборах религиозных учений, сколько в отрывочных, поверхностных, но тем не менее язвительных глумлениях, остротах, кощунстве, брани и тому подобных выходках. Распространившись первоначально среди высшего общества, это направление стало на западе проникать и в средние и низшие классы народа, и во Франции уже к концу ХVIII века дошло до таких крайностей, что во время французской революции была даже сделана попытка совсем отменить христианское учение и провозгласить так называемую религию разума,—что, впрочем, тогда было скоро оставлено, потому что в большинстве народа оказалось еще довольно остатков приверженности к христианству. В настоящее время рационализм заявляет о себе в разного рода нестроениях, гибельных для жизни церковной, государственной, общественной и семейной. Под влиянием рационализма презираются авторитеты, отвергается власть родительская и всякая другая, нарушается повиновение старшим, разрываются супружеские связи, открыто существуют и нагло заявляются незаконные сожития и дело доходит до намеренных выкидышей, отравления детей, самоубийств

1701

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

и убийств. Вообще нет области в жизни человеческой, где бы ни отпечатлел рационализм своего страшного зловредного влияния.

Скептицизм. Скептицизмом собственно называется направление философии, подвергающее сомнению начало и возможность знания. Сомневаться—вообще значит, при рассматривании предмета, находить и для противной стороны его столь важные основания, что нельзя иметь полной в нем уверенности, пока не будем иметь решительных на то оснований. Такое сомнение происходит от нашей ограниченности, по которой мы не иначе можем доходить до предметной истины, как после долгих изысканий. И оно не только не предосудительно, но и весьма полезно для нас. Наше убеждение в истине тем делается тверже, чем более мы ее рассматривали и чем более видели силы и убеждения в ее основаниях пред основаниями противной стороны: без этого мы не можем быть свободными от заблуждения даже и тогда, когда бы и истинное что-нибудь приняли в наше сознание, потому что не познали его, как истинное, а приняли по предубеждению, по одной слепой вере. Многие сообщаемые нам познания происходят от нечистого источника, иные заключают противоречие в самих себе, другие противоречат уже познанным нами несомненным истинам. В таких случаях нельзя не усомниться; здесь сомнение есть средство обезопасить себя от заблуждений и сохранить душевный мир. Сами апостолы внушают нам „не всякому духу веровать, а испытывать духов, от Бога ли они. и все испытывать, и доброго держаться“ (1 Сол. 5, 20; 1 Иоан. 4, 1). Но, кроме этого полезного сомнения, бывает и вредное сомнение. Таков абсолютный скептицизм. В области религиозной он отрицает даже и самую возможность богопознания. Такого рода скептики были в древней Греции, каковы Пиррон и софисты. Другой еид скептицизма, скептицизм относительный, допускает только чувственно-опытное познание, но отрицает возможность познания бытия сверхчувственного, отрицает вообще всякое познание, кроме добываемого посредством внешнего опыта, отрицает метафизику. Ясно, что и относительный скептицизм не допускает возможности богопознания. Представителями относительного скептицизма в прошлом столетии был Юм (1711—1776 г.), к которому отчасти примыкает и Кант (1724 —1804 г.). Скептицизм, который по самому существу своему разрушает самые основания всякой истины и всякой веры, вреден и пагубен. Такой скептицизм есть не иное что, как наклонность или злонамеренное старание не соглашаться на истины веры и нравственности и подвергать все сомнению, без всяких здравых оснований, или по одним мнимым основаниям—не для того, чтобы дойти до истины, но, чтобы отвергнуть всякую истину, привесть ее в сомнение и сделать недоступною ¹).

Социализм (от латинского слова socius—союз, общество). По обычному словоупотреблению, социализмом называется направление, стремящееся к коренной и насильственной реформе общественных и преимущественно экономических отношений, без всякого внимания к тому порядку, который сложился веками. Выставляя своим исходным пунктом неравномерное распределение земных благ и объясняя только одной этой причиной бедность, лишения и страдания большинства, социализм обещает одарить все человечество счастьем, водворив для него на земле „рай“. Самой популярной социалистической теорией в настоящее время считается марксизм, объединивший в себе все другие социалистические доктрины и дерзновенно выступивший в мировой истории с проповедью своего „нового откровения“ и с

¹) Источниками такого настроения духа служат: недостаточное образование в религии, ложная философия, чтение вредных книг, сообщество с кощунниками и богохульниками, испорченное сердце. Если сомнение касается теоретических истин веры, то в основании своем имеет преимущественно высокомерие и гордость знания; если относится к практическим истинам, то происходит от безнравственности, которая не терпит законного ограничения со стороны религии, и потому старается привести ее в сомнение и отвергнуть. Такой скептицизм в религии имеет самые вредные последствия: не в состоянии будучи подавить стремления нашего духа к познаниям и не доставляя ему ни в чем утверждения, он возмущает все внутреннее спокойствие и счастье человека; иные из таких людей оканчивают жизнь самоубийством, другие делаются до нелепости суеверными, иные впадают в другую крайность—в бездну неверия. Св. апостол Иаков говорит, что „человек, у которого сердце двоится», бывает „не тверд во всех путях своих» (Иак. 1, 8).

1702

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

горделивою решимостью произвести переоценку всех ценностей жизни. Творцом этой теории, присвоившей себе наименование „научного социализма“, был известный немецкий экономист и политический деятель, сын крещеного еврея, Карл Маркс (1818—1883 г.), и отчасти его друг и сотрудник, соплеменный ему Фридрих Энгельс ¹) (1820—1895 г.). Учение этих двух, как их называют социалисты, „великих теоретиков научного социализма“, представляет собою целое мировоззрение, обнимающее все стороны человеческой жизни, так что нет такой области в деятельности и мысли человека, которой бы оно ни коснулось и на которую бы ни старалось наложить свою печать. Отличительной особенностью этого мировоззрения служит признание необходимости переворота не только в экономической области, но, по выражению самих социалистов, и „во всей юридической, моральной, философской и религиозной надстройке“. Сущность такой всесторонней коренной перестройки жизни человечества составляет введение на принципе общности, или коллективизма (каковое наименование употребляется для обозначения и самого социализма, во всей совокупности его идей), права неотчуждаемой в руки частных лиц общественной собственности на все орудия производства и землю и организация исключительно чрез посредство общества производства и распределения продуктов ²). Несо-

¹) К числу приверженцев марксизма, легшего, как известно, в основу мировоззрения и деятельности так называемой социал-демократии, относятся социал-демократы: Бебель (род. в 1840 г.), Либкнехт (1826—1900 г.), Каутский (род. в 1854 г.) и др.

²) В своем целом мировоззрении „научного социализма“ слагается из экономической теории и „теории исторического материализма“ (считающихся двумя „великими открытиями“ Маркса) и из основывающихся на этих теориях обще-философских воззрений на все стороны человеческой жизни. По устанавливаемому указанной экономической теорией закону, так называемой, „прибавочной ценности“, вся предпринимательская прибыль сводится к излишку рабочего времени, остающемуся от количества труда, необходимого для содержания самого рабочего, т. е. получаемая рабочим наемная плата настолько низка, что оплачивает только часть расходуемого им на труд времени, а остальное количество времени труда все идет в пользу предпринимателя. Хотя, по общепринятому взгляду, составляющая прибыль капиталиста часть стоимости вырабатываемого продукта идет в пользу предпринимателя, как вознаграждение за его труд (по приобретению и улучшению им производственных средств, по организации самого производства, по надзору за ним и сбыту продуктов), за его предприимчивость, за его обеспечивающее успех предприятия уменье вести таковое, за его риск своим капиталом (из которого денежная заработная плата выдается вперед, до перевода путем продажи продуктов труда на деньги и вне зависимости от имеющегося получиться убытка или барыша) и т. п.; но, по теории „научного социализма“, получаемая предпринимателем прибыль есть не что иное, как эксплуатация труда рабочего, так как только труд последнего „есть единственный источник и основа материальных ценностей“. Называя идущую в пользу капиталиста разницу между рыночной стоимостью вырабатываемого продукта и наемною платой рабочего „прибавочной ценностью“, марксисты утверждают, что она, как основанная исключительно на эксплуатации, неизбежно побуждает предпринимателя стремиться в увеличению этой эксплуатации всевозможными способами: удлинением рабочего дня, повышением продуктивности труда путем технических усовершенствований и т. п. Присоединяясь к капиталу, „прибавочная ценность“ способствует расширению производства, а последнее, чрез то самое, дальнейшему накоплению ее и т. д. Вследствие беспрерывного скопления средств производства в более крупных предприятиях, эти последние лишают возможности конкурировать с ними более слабые производства и поглощают их. Так постепенно шло и будет идти все большее и большее обнищание большинства и обогащение меньшинства, увеличивающая ряды пролетариата „экспроприация“ его собственниками и „концентрация“ орудий производства в руках все меньшего числа капиталистов. Соответственно этому взгляду, не считаясь с фактами действительности, неопровержимо, свидетельствующими о полной жизнеспособности весьма многих средних и мелких производств и предприятий (напр., ремесленных, особенно тех, где ручной труд не может быть заменен машинным, различного рода отраслей сельского хозяйства и т. п.) и о постепенном росте материальной обеспеченности рабочих (путем повышения заработной платы, введения государственного страхования на случай увечья, инвалидности и смерти, возникновения самостоятельных рабочих товариществ, учреждения благотворительных союзов, потребительных обществ, касс взаимопомощи, бесплатных общежитий при школах, домов призрения, больниц, ночлежных домов и т. п.), представители „научного социализма“ решительно утверждают, что в конце концов все общество разделится на два класса —нескольких колоссальных богачей и огромнейшей массы пролетариев. Одновременно с указанным экономическим процессом, как утверждают марксисты, идет и объединение все большего количества рабочих на отдельных пунктах общего планомерно организованного производства, т. е. обобществление труда, которое в своей завершитель-

1703

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

вместимое с сохранением существующего строя жизни, как выражаются некоторые социалисты, „перенесение имущественных прав с отдельных личностей на более

ной стадии и превратит капитал в общественное достояние. Той силой, которая осуществит такое превращение, является пролетариат. Для его движения, направленного в эту сторону, у марксистов имеется и принципиальное оправдание. По их учении, капитал есть в существе дела результат предшествующего труда рабочих масс, присвоенный себе капиталистами путем „прибавочной ценности“, а отсюда и переход капитала от предпринимателей к непосредственным представителям труда марксисты считают лишь возвратом рабочим того, что у них будто бы несправедливо отнято и что будто бы им принадлежит. Таким образом, имея права на „экспроприацию“ и, благодаря указанной „централизации средств производства и сделавшегося коллективным труда», все более и более объединяясь и организуясь на основе классовых интересов, современный пролетариат, по учению марксистов, захватит в свои руки политическую власть и с помощью ее легко совершит „экспроприацию*⁴ всевластного капитала, как чуждой и враждебной народу силы. Роковую неизбежность такой „экспроприации“ и неразрывно связанного с нею падения современного общественного строя и создания, взамен его, нового, социалистического, строя, марксисты подтверждают другой своей теорией—„теорией исторического материализма», которая вместе с тем во всю ширь раскрывает и все прочие особенности их учения. Сущность указанной марксистской теории, как это кратко было выражено Энгельсом, состоит в признании того, что „производство непосредственных материальных средств существования составляет основание, из которого развились государство, право, искусство и даже религия». Соответственно этому и „все в истории определяется тем, что и как производится и как обменивается производимое», т. е. все без исключения в исторической жизни человечества обусловливается состоянием экономики, или, что то же, способом производства и обмена продуктов, в данную эпоху. Ради краткости, марксисты называют всю духовную культуру „идеологией», о которой и утверждают, что она есть только „надстройка» на фундаменте экономических отношений, изменяющаяся вместе с изменением последних и в полной зависимости от них и совершенно не имеющая самостоятельного значения. Ближайшими опорами этой „надстройки» марксисты считают социально-экономические, являющиеся „в каждый момент результатом условий производства и обмена», классы общества и их взаимоотношение. Отрицая все другие несомненные исторические факторы и усвояя исключительное значение в ходе исторической жизни человечества только классовой борьбе, марксисты утверждают, что „история всего общества есть история борьбы классов, борьбы рабов и свободных, крепостных и баронов, рабов и капиталистов“,—борьбы из-за сохранения или из-за изменения существующих форм производства, обмена и распределения, так как эти формы являются для одних выгодными, для других, наоборот, невыгодными. Вопреки тоже неподкупному голосу истории и фактам современной действительности марксисты учат, что классовая борьба определяет собою и вполне объясняет и всю историю идей, что каждый класс общества имеет свое особое жизнепонимание, что подобно классам, жизнепонимания борются между собою, и что „господствующие идеи какого-либо времени всегда суть только *идеи господствующего класса“. Соответственно всему этому марксисты и утверждают, что „последние причины всех исторических переворотов следует искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи». Нетрудно видеть, что корнем всех этих воззрений марксизма служит материализм. Это не отрицается и самими марксистами, что явствует и из самого названия ими своей теории „материалистическим пониманием истории» или „историческим материализмом“. При такой основе „научного социализма» сама собою следует и полная несостоятельность его воззрений. Но так как марксизм может быть тем, чем он есть, только при этой основе, то он крепко и держится за материализм и не порывает с ним связи ни в одном пункте своего учения. Материалистически объясняя всю прошедшую жизнь человечества, „научный социализм“ с той же точки зрения смотрит и на современную действительность и на ее будущее. По его учению, современное общество разделяется на два враждебные класса—буржуазию (собственников, предпринимателей, капиталистов) и пролетариат (свободных, но нищих тружеников), а весь смысл современной жизни лежит в экономике и все явления действительности объясняются классовой борьбой; на почве именно этой борьбы между капиталом и трудом возник и держится весь современный общественный строй и вообще вся культурная жизнь современного человечества; все в ней, как отражение сложившихся экономических отношений,—право, политика, нравственность и даже религия,—приспособлено к поддержке капитала и угнетению трудящихся. Соответственно этому уничтожение народной нищеты признается марксистами возможным лишь путем замены современного строя экономической жизни, со всеми его, служащими к поддержанию интересов господствующего класса, „надстройками», новым* строем, социалистическим, и такая замена, по учению Маркса и Энгельса, совершится неизбежно, сама собою, без всякого искусственного стороннего вмешательства, единственно лишь вследствие роковых, абсолютно-необходимых и исключающих свободу воли законов истории. Но так как истинная история не знает таких законов и так как, чем уже было замечено выше, признаваемое марксизмом безостановочно увеличивающееся обнищание пролетариата противоречит

1704

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ и ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

или менее широкие группы должно считать той характерной чертой, которая отличает социалистов от реформаторских партий, стремящихся к улучшению совре-

фактам действительности, то и указанная замена старого строя новым может быть достигнута лишь чрез насильственное разрушение существующего строя жизни. Во всяком случае является несомненным, что в основе этого строя, если бы он так или иначе осуществился, будет лежать социалистический принцип коллективного производства и коллективного распределения продуктов потребления. В таком именно порабощении личности обществом, торжестве коллективизма над индивидуализмом—вся суть социализма и вместе с тем причина его полного противоречия с естественными законами человеческой общественности, здоровое состояние которой обязательно требует сочетания индивидуализма и коллективизма без нарушения должного равновесия между ними. При исключительном коллективизме, с его всеобщей рабочей повинностью, с производством всего „обществом и для общества», человек, как всецело зависящая от общества рабочая сила, обратится в машину и, подобно рабочему скоту, будет получать себе корм тоже в полной зависимости от своего коллективного хозяина общества, для одного только потребления и отнюдь не для приращения (капитализации), т. е. с правом только съесть полученное. Все это неизбежно ведет к подавлению самодеятельного и самоопределяющегося развития личности, к низведению ее на степень механического орудия общества. Вследствие этого социалистическое общество будет представлять собою механизм, а не организм, стадо, а не человечество. Оно будет телом без души, так как из него вынуто творческое начало, то, что действительно есть зиждущая сила, т. е. личность, индивидуальность. Такой „союз» людей, с устранением из их деятельности личного интереса, с попранием прав личности, с лишением ее самостоятельности и всех дорогих для нее свобод, а потому заведомо пагубный для человечества, может быть создан только путем особо грубого насилия одних над другими. Неизбежным является насилие и при существовании социалистического строя жизни. „Пи одна форма совместного труда и жизни в большем или меньшем размере, как говорит философ Спенсер, не может обойтись без контроля свыше и всегда требует подчинения распоряжающимся властям. Любое из учреждений может служить тому доказательством. Все они вынуждены иметь свои советы, своих облеченных властью вожаков, которым другие должны повиноваться под страхом неотвратимой в противном случае неурядицы и неудачи. Судите же после этого, чего следует ожидать там, где вместо сравнительно ничтожных ассоциаций, местных и добровольных, к которым можно принадлежать или нет—как угодно, вырастет ассоциация всеобъемлющая, в состав которой все граждане волей-неволей должны будут войти. Судите сами, чем при таких условиях должна сделаться власть иерархически организованной и централизованной администрации, вооруженной всеми средствами и опирающейся на силу любого размера, какая только может потребоваться для приведения в действие ее постановлений и для охранения того, что она называет порядком. Конечным результатом будет возрождение деспотизма». В данном отношении заслуживает особого внимания суждение некоторых из сторонников социализма о поддержании должных порядков в „чудовищном коллективном организме труда и капитала». „Центральная власть, говорят они, сосредоточенная в одном пункте, не может достигнуть ни при помощи наказаний, ни взыванием к народу и его долгу, ни каким-либо иным образом того, чтобы всюду в великой сфере единого социального производства каждый достигал наибольших результатов наименьшими издержками, т. е. чтобы производство велось вполне экономно, чтобы никто не оттягивал в свою пользу рабочее время, чтобы никто не расточал национальный капитал и не расходовал его небрежно, чтобы в каждом отделении состав средств производства в достаточном количестве подновлялся своевременно, сообразуясь с последними успехами техники, чтобы точно и справедливо был оценен различный труд, чтобы, начиная с чиновников, заведующих хозяйством, и кончая главноуправляющими, никто не эксплуатировал и не притеснял, не выжимал прибавочной стоимости и не брал взяток». Выходит, таким образом, что продуктивность работы чудовищной всеобъемлющей фабрики, соблюдение по отношению к трудящимся на ней справедливости, устранение злоупотреблений и т. н. не могут быть обеспечены даже и пользованием „наказаниями». Тем более является необеспеченным продолжительность существования этой измышленной марксизмом фабрики рабского труда с ее несомненно насильническим „исполинским необозримым административным аппаратом». Вполне справедливо утверждают некоторые, что если порядки социалистического строя жизни и водворятся на земле, то „человек проклянет такие порядки и, конечно, разрушит их», как невыносимые и уродующие его жизнь и ведущие к утрате не только духовных, а даже и материальных благ. К глубокому прискорбию, все это не кажется таковым современным поклонникам марксизма, и он, стремясь к полному целостному перевороту во всех областях жизни, сеет среди людей свои коренящиеся на материализме, а потому и пропитанные атеизмом, общефилософские воззрения на семью, общество, государство, религию и прочие стороны человеческой жизни, производя тем самым невообразимую путаницу в нравственно-религиозных понятиях, убеждениях и принципах современного человечества. Более подробное выяснение сущности, силы и пагубности этого социалистического яда и составляет задачу предлагаемого нами читателям дальнейшего ознакомления с социализмом.

1705

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

менного правопорядка с сохранением основ его“. Более расплывчатое и неопределенное понимание социализма вносит путаницу понятий, ибо дает возможность смешивать в одну группу с социалистами лиц, лишь сочувствующих социальным преобразованиям, а на самом деле между этими понятиями существует коренная разница. Социальные преобразования имеют в виду законным и справедливым путем ослабить резкость неравенства человеческих состояний, прийти на помощь к действительно вопиющей нужде, лишениям и страданиям и достигнуть носильного облегчения всех этих зол; социализм же, выступая непримиримым врагом современных устоев порядка, проповедует разрушение всех учреждений, на которых покоится современная культура. Социализм есть прежде всего, как выражаются и сами его последователи, „уничтожение частной собственности“. Признавая это одно из самых основных общественно-государственных установлений злом, корнем всяких экономических бедствий, социалисты и считают необходимым свое переустройство общественной жизни начать „немедленным и неуклонным обращением всякого имущества частного, имущества государственного,—в имущество общее“. По совершении такой „экспроприации“, право на всякую собственность постоянно должно принадлежать только целому обществу, а каждому отдельному члену последнего должно быть предоставлено лишь „право потребления“. Так как при существовании семьи и семейных отношений, служащих самыми сильными побуждениями для приобретения личного владения, невозможно уничтожить частную собственность, то социализм является также врагом брачного союза и семьи. В его царстве мужчина и женщина могут между собою сходиться и расходиться свободно, сколько и когда угодно, а все обязанности по воспитанию происшедших от таких сожительств детей и все права им распоряжаться исключительно принадлежат обществу. Но такое „право свободного сожительства“ и лишение родителей всяких прав на детей не только не имеет ничего общего с брачным союзом, но даже составляет нечто прямо противоположное ему, превращая, по выражению некоторых, землю „в великий публичный дом“; а потому о семье в социалистическом строе не может быть и речи. Отрицает социализм и современное государство, уверяя, будто бы оно есть не более, как организованное господство одного класса над другим. Стремясь уничтожить это государство, социализм мечтает захватить государственную власть в руки одного класса, „пролетариата“, и начать устраивать социалистический строй посредством „диктатуры пролетариата“. Вопрос о дальнейшей участи государства социализм очень запутывает для общественного понимания. Несомненно, что социалисты, захватив власть, волей-неволей непременно принуждены будут или вечно держать в своих руках государство, или же их строй будет разрушен, как только они выпустят власть. Но они уверяют, что их классовое „пролетарское“ государство немедленно прекратит свое существование, как только ими посредством его существующий общественный строй будет заменен социалистическим. Этот новый строй, изображаемый и самими социалистами туманными чертами, будет представлять собою какое-то невообразимое самостоятельное сплочение производительных групп, которые самым процессом производства будут построены в некоторую организацию. Во всяком случае, будет ли существовать неосуществимая, отрицающая всякую власть, туманная социалистическая организация власти или, что несомненнее, останется в силе деспотически-властная „диктатура пролетариата“,—социализм и в отношении государства, как в отношении семьи и собственности, создает нечто, не имеющее ничего общего с теми основами, на которых само человечество жило и развивалось., С полною ясностью разрешается в социализме вопрос об упразднении религии вообще и христианства в частности. Правда, некоторые социалисты заявляют, что они будто бы „уважают всякое религиозное убеждение“, что признают „совпадение христианского учения“ с их „целями“, что готовы дат в обещаемом ими новом строе жизни место религии, как делу частных лиц; но такие заявления есть ни больше, ни меньше, как только лукавая тактика. Этим способом они хотят лишь успокоить тех, кто в глубине души сохранил еще преданность религии, так как такие люди, наклоняясь в пользу социализма его стремлением будто бы к действительному улучшение общественных отношений и неясно представляя об его разрушительном походе против основ человеческой жизни, осо-

1706

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

бенно ужаснулись бы, если от них прямо потребовали бы порвать связи с религией. В действительности же социализм—принципиальный противник всякой религии и особенно христианской. Об этом ясно свидетельствуют и дословные выражения тех социалистов, которые не делают тайны из своей ненависти к религии и часто позволяют себе дерзкое богохульство. ,Мы не верим, говорят они, ни в какого Спасителя“; „святой дух нашего времени“, призывающий нас „не к смирению и самоотвержению“, а „к священной войне,—это наука, знание, это социализм“; нет „утопии более утопической“, как вера в „Триединого Бога, в вочеловечение Бога, бессмертие и вечное блаженство“; „над угрозой вечными мучениями за гробом нужно смеяться, а указание на небесное блаженство следует презирать“; „со смертию все кончается“, и в том, „что теперь называют религиозной областью“,—„мы стремимся к атеизму“. При таком отрицании религии и особенно христианства социализм заранее всячески старается „освободить совесть от религиозных призраков“, довести своих последователей до признания, что „упразднение христианства прямо-таки необходимо“, так как „христианство и социализм враждебны друг другу, как огонь и вода“. Вообще социализм стремится отнять у людей то, что для них свято, близко и дорого, с чем они сжились целыми поколениями в продолжение многих веков. По его учению, весь существующий общественный строй является настолько одряхлевшим и совершенно отжившим, что здесь уже нельзя ничего ни починить, ни исправить путем реформ, а требуется полное и коренное разрушение его и всего того, на чем он держится и что с ним связано. Поэтому с точки зрения социализма и является необходимым ниспровергнуть существующие общественные и экономические отношения, вытравить религиозные верования, уничтожить установившиеся в обществе права, всякие отличия и привилегии власти, знатности, богатства, всякого рода привязанности, родственные узы, перевернуть вверх дном весь порядок, все развитие, все законы истории, и затем на развалинах разрушенного утвердить какой-то даже отчетливо не сознаваемый и самими социалистами новый порядок общественных отношений и жизни человечества. Само собою должно бы быть ясным для всех социалистов, что такой их опустошительный поход против коренных основ установившегося порядка человеческой жизни, как дело чрезвычайное, требует и средств тоже чрезвычайных. Хотя необходимость этих средств и отрицается некоторыми социалистами, но это только в теории, к тому же противоречащей истории и фактам действительности (см. 1702 стр., 2 прим.). Во всяком случае на практике социализм, как живая реальная сила, вдохновляющая деятельность своих приверженцев, проявляется в активной борьбе и в деле достижения своих целей допускает насилие. Современные вожаки пролетариата прямо рекомендуют ему быть в „боевом состоянии“, искусственно подогревая в себе „нравственное возмущение“, без которого ими считается невозможным подъем рабочего класса на высшие ступени материального благополучия. Но раз злоба признается главным фактором в борьбе обездоленных классов „за существование“, а затем и за свои экономические и политические права, то социализму остается лишь, как можно более, разжигать в массах зависть, ненависть и вражду. Выставляя своим девизом: „чем хуже, тем лучше“,—социалисты вместе с тем признают допустимость, хотя бы и самых крайних мер, так как, по их выражению, „кто хочет подняться вверх, тот не должен стесняться в средствах“. Они сами считают своим правом, даже более, своею обязанностью поднимать народные страсти против состоятельных людей, не считаясь с тяжестью последствий ожесточения социалистических масс. Показателем того настроения, в каком могут воспитываться эти массы, служит и текст социалистических песен. Все они насыщены именно призывом к „боевой готовности“, стремится пробудить и укрепить, путем „железной партийной дисциплины“, „волю к действию“, проникнуты фанатической верою в грядущее торжество социализма, жаждою „эмансипации“ (освобождения) от капиталистов и капитала, чувством ненависти к имущим и т. п. Для достижения своих целей социализм готов огонь этой ненависти перевести на весь пролетариат и тем подготовить всемирный социалистический пожар, необходимый для разрушения существующего строя жизни. Чтобы затуманить общечеловеческое сознание, не мирящееся с таким насильническим и всепожирающим пожаром, чтобы использовать свойственное человечес-

1707

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

кому сердцу сострадание к бедным, слабым, беззащитным, оскорбляемым и обременяемым всякого рода житейскими тягостями, социалисты уверяют, что этот „пожар“ необходим для блага человечества, что только таким способом возможно расчищение сорной почвы для построения нового здания, для водворения на земле будто бы царства всеобщего счастья с развивающимся над всем человечеством пленительным знаменем свободы, равенства и братства. Но, не говоря уже о том, что никакими, хотя бы и самыми высшими, целями не может быть оправдываемо пользование преступными средствами, обещания социализма, признаваемые им осуществимыми,—бессильны одарить человечество истинным счастьем. Основою социализма только и может быть и действительно служит материализм, которым и пропитаны социалистические воззрения, как атеистическим элементом, способным вытеснить господствующие авторитеты во всех областях, а потому и необходимым для социализма. Вследствие этого сущность социалистического миросозерцания состоит в признании исключительного значения за материальною стороною жизни и в отчуждении ее от высших интересов. Социализм переставляет центр тяжести в человеческой жизни, все, так сказать, ее притяжения с неба на землю и исключительно на землю. Для него вся область сущего исчерпывается пределами земного и его царство всецело и вполне от мира сего. Соответственно такому общему пониманию и направлению жизни социализм ставит своею окончательною целью создание „земного рая“, понимаемого им в смысле равенства всеобщего довольства, внешнего, материального и чувственного благополучия и, прежде всего, всеобщей сытости. Иной цели, кроме той глубоко односторонней, которая способна удовлетворить животный инстинкт, социализм не предполагает, потому что не знает и не хочет знать для человека никакой другой цели в этой жизни. Для него вполне достаточно, если человек будет пользоваться одними лишь земными благами жизни (см. Лук. 12,19). Считая все премирные надежды только детской иллюзией, строя свои расчеты на замене жизни вечной тленными соблазнами жизни временной, социализм старается убедить человечество, что ему нечего ждать, кроме благ мира, что все люди не должны более стремиться к чему-нибудь другому, кроме улучшения кратковременного земного существования. Но, как известно, материальное благо не может быть конечною целью человеческой жизни. Хотя человек и не может жить без хлеба, но и «не о хлебе единем жив будет» он (Мф. 4, 4). Одно внешнее благополучие, как бы полно оно ни было, неспособно удовлетворить человека. Желания человеческие идут в бесконечность: им нет предела. Ветхозаветный мудрец все имел, что хотел, в смысле обладания земными благами, но жажда души его оставалась неудовлетворенною. При исполнении всех своих желаний он только мог сказать: „все суета и томление духа“ (Екклез. 2, 11). Даже обладание всеми сокровищами мира, при неимении благ духовных, не только не может дать человеку никакого счастья и довольства, но и поведет его к погибели (Мф. 16, 26). Отсюда удовлетворение одних только материальных интересов, хотя бы и во всей их полноте, о чем так старается социализм, является ничем иным, как только крайним извращением истинного смысла и назначения человеческой жизни. Но социализм не в силах осуществить даже и свой идеал низменного счастья, идеал тупой сытости и физического довольства. Для этого довольства необходим постоянный источник соответствующих материальных средств, т. е. труд, тяжесть которого для человечества, по непреложному закону (Быт. 3, 19), тем обременительнее, чем шире полнота обещаемых социализмом земных благ. Кроме того, всеобщее и равномерное пользование такими благами в проектируемом социалистами „земном рае“ может быть обеспечено лишь несокрушимыми преградами не только для хищнических присвоений, а и для всяких иных способов захвата кем-либо в ущерб другим в свою пользу лучшего или в большем количестве. Но привлечение людей к труду, хотя бы и самому легкому, при уничтожении социализмом частной собственности, беспрепятственное для каждого равномерное пользование земными благами, при свойственном природе человека стремлении как можно больше, сравнительно с другими, отпить из чаши земных наслаждений,—все это возможно лишь под условием искоренения присущего человеческой природе эгоизма. Напрасны какие бы то ни было надежды на упразднение этого эгоизма и порождаемых им вражды, насилия и неправды принципами свободы, равенства и братства, которыми социалисты так силятся пленить своих последователей

1708

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ и ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

и о которых так стараются при всяком случае ораторствовать с особенным воодушевлением. О попрании требований этих принципов социалистами в настоящее время—ясно свидетельствует их „боевая“ тактика с ее деспотической „партийной дисциплиной“ и весь тот направленный ими к достижению своих целей образ действий, о котором было сказано выше. Но и в обещаемом социалистами „земном рае“, под прикрытием святотатственно похищенных ими у христианства принципов свободы, равенства и братства, вследствие искажения социалистами истинного смысла этих принципов, может развиваться один лишь эгоистический расчет со всеми порождаемыми им последствиями. Под свободой (сущность которой полагается христианством в свободе внутренней, свободе от греха, в отсутствии препятствий к развитию человеческой личности соответственно заложенному в ее природе идеалу совершенства, в каковом понимании своем она представляется вполне совместимою с внешним порядком и законностью, с иерархическим делением людей на управляющих и управляемых и с подчинением одних другим в делах, касающихся внешней стороны человеческой жизни) социализм разумеет отсутствие внешних стеснений человеческой деятельности, независимость от всяких ограничений. Но такая безусловная свобода, являясь ничем не сдерживаемым личным произволом и будучи лишена всякого этического значения, исключает собою возможность проповедываемого социализмом равенства между людьми, так как абсолютная свобода одной личности не может терпеть рядом с собою такой же свободы другой личности) а потому осуществление этой свободы для одних неминуемо поведет за собою рабство для других. Равенство (сущность которого христианство полагает в признании равенства всех людей в Боге, во Христе, в отношении к вечности, в одинаковой для всех людей возможности нравственного усовершенствования еще здесь на земле) социализм понимает в смысле уравнения всех людей во всех отношениях чрез поставление их в одинаковые внешние условия жизни, путем уничтожения имущественных, классовых и прочих различий, с упразднением всех особенных прав и преимуществ и с изглаждением даже всяких их следов, в какой бы то ни было форме. Но, упразднение имущественного, общественного и всякого другого различия между людьми, коренящегося на различии их физических и духовных свойств, на разности их дарований, способностей, прилежания и т. п., неосуществимо в жизни, как противное самой природе. При своей противоестественности социалистическое уравнение людей является и противным справедливости. .,Нет яда, как говорит один философ, более ядовитого, чем учение о равенстве, ибо оно проповедуется как бы во имя самой справедливости, между тем как оно конец справедливости“: равнять неравных—явная несправедливость. Самое стремление к водворению на земле неосуществимого социалистического абсолютного равенства, к тому, чтобы каждый был, „как все“, делая неизбежными крайние меры насилия, ведет к бесчеловечной тирании, всегда являющейся в той или другой степени врагом человеческого прогресса. При господстве же деспотизма, направленного к низведению всех людей на один уровень и чрез то к подавлению личного интереса и всех выступающих за пределы этого уровня проявлений индивидуальности, не только о развитии прогресса и цивилизации, но даже и о сохранении уже достигнутых ими результатов, конечно, не может быть и речи. Социалистическое братство основано исключительно только на солидарности материальных интересов (а не на простирающейся до самопожертвования взаимной бескорыстной любви, как христианское братство); сами социалисты сознательно заменяют слово „брат“ словом „товарищ“, и их братство, как товарищество, если и может существовать, то только до первого столкновения указанных интересов. Во всяком случае, лежащий в основе этого братства холодный расчет не в состоянии вдохнуть в социалистов тот живительный дух, который делает человека всегда готовым на всякие жертвы для своих братьев. Как основанный на общности интересов, принцип социалистического братства является началом, обезличивающим человека, и при своем последовательном проведении в жизнь ведет к господству большинства над меньшинством, к насилию над личностью и в конце концов к принижению последней до духовного уровня большинства. Сказанного достаточно, чтобы видеть, что выставляемые социализмом на своем знамени высшие идеи свободы, равенства и

1709

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

братства при господстве социализма поведут совсем не к тому, что составляет их пленительность для человечества, а совершенно к противоположному: свобода завершится рабством, равенство превратится в тиранию, а братство в нравственное одичание. Действительно, социализм, всегда действовавший во имя всеобщего счастья и всевозможных свобод человечества, хотя на первых порах и подавал своим приверженцам большие надежды, но, когда созревали его плоды, в результате оставалось одно горькое разочарование в этих надеждах и убеждение, что обещания свободы, равенства и братства, под прикрытием которых социализм открывал свои действия, всегда приводили к противоположным следствиям: подавлению личности, деспотизму, безначалию, бесчеловечию и варварству. Иначе и не может быть в виду полной непригодности тех средств для противодействия господству среди людей эгоизма, на которые так рассчитывает социализм. По его учению, причина всех социальных зол, от которых страдает человечество, лежит во вне, в существующих учреждениях, в действующих законах, в упрочившейся организации общества, в повсюдной неравномерности распределения материальных благ, а потому будто бы указанная причина может быть совершенно упразднена одними внешними земными средствами. Последователи „научного“ социализма с особенной настойчивостью уверяют, что если средства производства и потребления будут распределены иначе, если не будет личной собственности и все будет принадлежать обществу, то исчезнет среди людей всякий эгоизм, все станут жить и работать для всех, а не только для себя, невозможными будут ни классовая борьба, ни взаимная ненависть между людьми, ни угнетение слабых сильными, никакие бы то ни было преступления, так как все это является исключительно несовершенством общественного строя, порождением бесправия и нищеты. „Измените только эти внешние обстоятельства, говорят социалисты, преобразуйте жизнь человека,—и вы с удивлением увидите, как в одно мгновение изменится он и внутренне и сразу проявит свою ангельскую природу“. Но, как известно, хотя притеснения, чрезмерный труд, голод, холод и т. п. являются благоприятной почвой для преступности, однако можно и в положении нищего и раба сохранить свое человеческое и христианское достоинство и остаться негодяем и злодеем, как бы ни изменялись к лучшему внешние условия жизни. Одни эти условия не в состоянии сделать из человека, что угодно, месить его, как тесто, так как человек—не безвольный продукт окружающих его обстоятельств и условий. Отсюда само собою вытекает и ложность того положения социализма, что стоит только изменить внешние условия, чтобы затем изменились и внутренние свойства человека, что с изменением этих условий сами собою рушатся опоры зла, и оно в корне будет подавлено. Мало того. Социализм, оставаясь тем, что он есть по своему существу, имеет право говорить не о подавлении своим господством зла, а, наоборот, только о предоставлении злу полного простора. В самом деле, основной задачей социализма служит устроение человеческой жизни и общественных отношений на чисто экономической основе, т. е. на солидарности материальных интересов. Но. как известно, при наличности материального интереса, всегда и повсюду неминуемы рознь и борьба. Это лежит в самой природе интереса, как одного из проявлений эгоизма и корысти, а так как для социализма, при возведении им материального благополучия на степень верховной цели жизни, перемещение с почвы чистой экономики равносильно самоуничтожению, то при господстве социализма борьба за лучшее существование, борьба интересов остается печальным и неустранимым законом жизни. Но где борьба, там кипение страстей, там ненависть, вражда, злоба, притеснения, насилия,—словом, там проявление эгоистически-низменных наклонностей человеческой природы. О размерах и степени этого зла излишне и распространяться. Социализм, как мы видели, является самым рьяным поборником атеизма и, следовательно, в его „царстве“ дается полный простор для безнравственности, так как вне Бога, вне религии не может быть необходимых основ для морали, и неподкупный голос истории ясно свидетельствует, что нравственное сознание народов повсюду коренится не на другом чем-либо, а именно на религии. Таким образом, принципом социализма, соответственно сущности его учения, может быть только принцип внешней материальной силы, тот принцип, который господствует в мире животных и которому социа-

1710

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

листическое содержание, отрицающее все духовное и приравнивающее человека к животным, старается дать господство в жизни человеческой, словом—тот же безусловно гибельный для блага человечества принцип, который проповедуется материализмом и атеизмом, но только прямо и открыто. Вообще социализм, превращая материальный интерес из служебного в господствующий, из зависимого в самостоятельный, из средства в цель, подчиняя тем самым все стороны человеческой жизни интересам желудка, отвергая весь богатейший в мире христианский цветник учреждений, нравов, идей и идеалов, всем этим совершенно иссушает источник зиждительных сил для культуры и цивилизации и ведет людей к одичанию, а своим стремлением устроить их земную жизнь не только помимо Бога, но и против Бога, он неизбежно влечет человечество к его полной погибели. Вполне справедливо сказал один английский ученый (Виллиам Лекки), что „настанет день, когда одним из удивительнейших памятников людского безумия будет считаться факт, что подобное учение могло быть признаваемо передовым и прогрессивным“. К глубочайшему сожалению, этот день еще не настал, и социализм все еще продолжает выставлять своим основанием высшие гуманные идеи, а своею конечною целью их осуществление, прельщая тем самым массы людей, особенно простодушных и неопытных, неспособных проникать в истинный смысл этого пагубного учения и предвидеть те результаты, которыми господство социализма неминуемо завершится. По сравнению со всяким другим отрицательным учением, сила социализма, по выражению некоторых, „заключается в том, что в нем—не все ложь, не все —заблуждение, но есть отчасти и правда, есть и относительная истина, и этою-то своею двойственностью, этим невероятным сплетением правды и лжи, истины и заблуждения он представляет величайший соблазн для человечества, и особенно для необразованной и изнемогающей под бременем труда и лишений части его“. Преувеличенно рисуя картины повсюдного ослепительного богатства и сказочной роскоши меньшинства и ужасающей бедности большинства, указывая на бессердечную эксплуатацию рабочих капиталистами, на скудость заработка рабочих, на тяжелые условия их труда, на вредные условия фабричной жизни, при которых жены рабочих теряют облик матери семейства, дочери делаются жертвами проституции, сыновья— хулиганами и т. п., на изнурительность труда народных масс, на притеснения слабых сильными, выставляя при этом себя единственно истинным другом человечества и особенно всех труждающихся и обездоленных, бедных, слабых, беззащитных, оскорбляемых и обремененных всякого рода житейскими тягостями, социализм, всем этим возбуждая сочувствие к зависящим от бедности страданиям и бедствиям человечества, легко привлекает к себе колеблющиеся умы и чувствительные сердца и особенно впечатлительную молодежь. С особенной яркостью оттеняя, крайне преувеличивая и искаженно освещая отрицательные стороны жизни и с полной развязностью выставляя их, как нарочитую „систему для угнетения человечества господствующими классами“, для „порабощения народа“ и его „эксплуатации“, социализм этой ложной основой вводит в заблуждение своих поклонников, склоняя их к огульному осуждению частной собственности, семьи, общества, государства, христианской Церкви и поселяя в них стремление не к ограничению неизбежных во всякое время во всех областях жизни частичных несовершенств, злоупотреблений и уклонений от нормы, а к полному разрушению и ниспровержению самых вышеуказанных установлений. По суждению одного из наших писателей (И. А. Гончарова), даже и сам социализм, при отрицании души и ее прав на бессмертие, проповедуя „какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям“, не замечает, „что все это делается ненужным при том, указываемом им, случайном порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду, в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтобы завтра дать место другому такому же столбу“, что в таком случае „не стоит работать над собою, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее“, что „для обихода на несколько десятков лет“ достаточно запастись „такою честностью, которой синоним—ловкость, столькими зернами, чтобы хватило на жизнь, иногда очень краткую, чтобы было тепло, удобно“. Еще менее замечают всю эту несообразность поклонники

1711

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

социализма, особенно его неопытные прозелиты, увлекаемые его громкими и пышными фразами, его внешнею благовидною стороною, его прикрытием идеями общественного блага и социальной справедливости, его обещанием водворить на земле „рай“. Но «не собирают смокв с терновника» (Лук. 6, 44), а терновник, подобный социализму, который не может дать основ ни для нравственности, ни для общественности, ни для личности и ее свободы, ни для государства, ни для разрешения и социально-экономических вопросов, порождает, как уже было сказано нами выше, только одни смертоносные для человечества плоды. Не в человеческих учениях, произрастающих на почве глубокого материализма, решительного атеизма и крайней вражды к Богооткровенной религии, должно искать надежных руководящих начал для устройства нашей земной жизни, а там же, где содержатся непоколебимые истины и неизменные правила для вечной жизни, неразрывно связанной с нашим временным настоящим бытием, т. е. в христианстве ¹). Только одно христианство и может помочь слабому, обуздать сильного и способствовать общественному благосостоянию. Не иные, как только христианские, начала должны лежать в основе всех социальных разумных законодательных мероприятий и реформ; этими же началами должны быть проникнуты и все, кого касаются вводимые в жизнь улучшения порядков общественных отношений. Всякие благодетельные преобразования могут создать лишь внешние условия этих порядков, но внутренний оживляющий их дух может дать лишь одно христианство. Только на почве учения Христова и возможно устранение противоречий между личным и общественным интересами, сохранение свободы личности и ограждение общественного блага, достижение, так называемого, „социального умиротворения“. Напрасно утверждают некоторые, что христианство будто бы относится безучастно к крайним и резким проявлениям неравенства человеческих состояний и к действительным лишениям и страданиям огромной массы людей, отрицая возможность и необходимость посильного облегчения их и при настоящих условиях жизни, что христианство печется только о спасении души человека, не придавая значения внешней его жизни со всеми ее порядками и не давая собою опор для улучшения социальных условий жизни. Напротив, христианство, как ни одно из человеческих учений, признает силу и глубину наших скорбей и лишений, выясняя истинную причину их и указывая единственно целесообразные средства к облегчению всех труждающихся и обремененных. Согласно с христианским учением источник всех земных бедствий людей должно искать не в существующем устройстве человеческих обществ, не в организации отношений между властью и подданными, капиталистами и рабочими, богатыми и бедными, а в поврежденной грехом человеческой природе, уклонившейся от своего назначения, нарушившей общение с источником всякого блага и счастья— Богом. Пока испорченная грехом человеческая природа не будет совершенно восстановлена, пока не восстановятся в ней вполне правильные отношения к ее собственному назначению и к Богу, т. е. пока не откроется для человечества «новое

¹) Принятыми на бывшем в 1908 г. IV Всероссийском Съезде б Киеве тезисами было признано, что христианство и социализм—два всецело различные до полной противоположности мировоззрения, разделенные друг от друга бездонной пропастью. Не имея между собою ничего общего, они взаимно исключают друг друга: и в мире идей религиозных, моральных, правовых, государственных, политических, общественных, семейных, индивидуальных, и в сфере научно-философской мысли, и в мире творчества и т. д. Отсюда так называемый „христианский социализм“, допускающий возможность союза и соединения христианства с социализмом, есть явление по существу невозможное и самопротиворечивое,—в виду бесспорно атеистического характера всякого социализма и материалистической основы всех его теоретических построений. История показывает, что такой христианский социализм во всех странах или а) неизбежно приводил к полному отделению верующих христиан от социализма, который они объявляли учением нечистым, или б) к поглощению христианства социализмом, так что в нем для области веры и богообщения уже ничего не оставалось. Таким образом, о каком бы то ни было соглашении или примирении христианства с социализмом не может быть и речи. Как принципиальный и злейший враг христианства, идущий наперекор христианству и стремящийся стать на его место в качестве руководящей силы жизни, социализм должен быть отвергнут во всех пунктах, а потому, оставаясь христианином, быть в то же время и социалистом невозможно (подр. об этом, а также вообще о социализме и о направленных социализмом к ниспровержению христианства происках, см. Ц. Вед. 1905, 23, 35, 36, 49, 51, 52, 1906, 3, 6, 11, 14, 30, 33, 34, 38, 47, 48, 1907, 5, 6, 34, 1908, 5, 20, 37, 38, 41, 42-43, 1910, 2, 28).

1712

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

небо и новая земля, в которых правда живет» (2 Петр. 3, 13),—до тех пор всегда будут в жизни людей лишения, бедствия и страдания. И чем дальше люди будут уклоняться от Бога, чем слабее в них будет дух Христова учения, тем больше будет зла в мире, как бы ни были идеальны социальные условия жизни. Отсюда само собою следует, что в деле помощи страждущему человечеству, во всех стремлениях к улучшению общественной жизни, во всех социальных реформах, самое неотложное и коренное—это все то, что способствует проникновению всех людей истинным взглядом на смысл и значение их земного бытия, что ведет их к нравственному улучшению, духовному преобразованию всей, отравленной грехом, человеческой жизни. Соответственно этому, рассматривая земную жизнь, как преддверие вечности, материальные блага, как условие к нравственному усовершенствованию, бедность, как воспитывающее в христианских добродетелях ниспосылаемое Богом средство (1 Цар. 2, 7), все „печали и воздыхания“, как неизбежное следствие греховной порчи человеческой природы, и глубоко сочувствуя скорбям и лишениям бедных и несчастных людей, христианство старается открыть для них источник утешения и возможного счастья, независимо от внешнего положения, в их собственном духе—в мире совести, в успокоении духа, в разумном и примирительном взгляде на земные лишения и страдания. Только из христианства, как неиссякаемого и всеобъемлющего источника света и жизни, трудящаяся масса и может почерпать силы для трудолюбия и довольства своею участью, для терпеливого перенесения неизбежных в положении каждого рабочего трудов и разных невзгод. Высотою своего учения о превосходстве души над телом, вечной жизни над временной, неба над землею, добра над чувственным счастьем, духовных благ над материальными—христианство успевает утверждать во многих своих истинных последователях такое высокое нравственное настроение, что они даже в самых скорбях и лишениях находят для себя источник надежд и блаженства (2 Кор. 4, 8—9, 16—18, 5, ю). За это учение социалисты заподозривают христианство в том, что оно намеренно делает это,—из угождения людям сильным и богатым внушает бедным и слабым примирение со своим положением, намеренно обольщает людей проповедью о наградах жизни будущей, чтобы подавить и заглушить в них всякие стремления к улучшению своего состояния в настоящей жизни и тем закрепить за ними гнет сильных и богатых. Но эта клевета на христианство легко рассеивается тем, что оно, призывая бедных и слабых к успокоению и усовершенствованию в добродетелях довольства своею участью, кротости, смирения, терпения, упования на Бога, вместе с тем постоянно проповедует богатым, что они должны всячески облегчать положение бедных, и внушает сильным, что они должны употреблять свою силу на защиту и поддержку слабых. Вот—единственно надежный, исключающий всякое послабление и потворство страстям человеческим, путь к улучшению положения бедных и несчастных людей. Это путь—покорности воле Божией и следования заповедям Господним, путь неустанной борьбы с грехом, с тем злом, которое внутри человека, путь отречения от излишней притязательности со стороны бедных и самоотвержения со стороны богатых, путь беспредельного милосердия, деятельной взаимной братской любви (1 Кор. 13, 4—8), обильно изливаемой Духом Святым в сердца всех истинных последователей Христа (Рим. 5, 5). На этом пути уже совершенно нет места для ненасытимости, алчности и жестокосердия богатых, для зависти и ненависти ко всякой власти, авторитету, материальному благосостоянию со стороны бедных, для классовой борьбы, для всеобщей вражды и злобы, для споров о разделе хлеба земного, для желаемого социалистами объединения готовой на все „огромной толпы с сверкающими глазами и крепкими кулаками“, для каких-либо возмущений, революционных выступлений, бешенных атак против основ общегосударственного строя, для насилий и внешних переворотов, ведущих лишь к погибели (Мф. 26, 52). Но этот путь не только не исключает мирных социальных реформ, а неминуемо ведет к улучшению общественных порядков и отношений, делая нравственно обязательным для всех,—для отдельных людей, для целых обществ и государств,—посильно и со всевозможным усердием, полною готовностью и искренностью, способствовать облегчению участи слабых и бедных, ограждать их от злоупотреблений их общественным положением со стороны сильных и бога-

1713

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

тых ¹). И если бы нравственное обновление, внутреннее перерождение отдельных людей, для которого каждому так обильно даются христианством все потребные благодатные средства (2 Пет. 1, з), неуклонно и без перерыва шло вперед, если бы все люди, по возможности, всегда старались быть не слышателями только, по и исполнителями христианского учения о любви, то всепроникающее начало этой любви побуждало бы их непрестанно стремиться все к большему и большему совершенствованию общественных порядков и отношений (см. 1 Кор. 12. 12—27) и под ее всепобеждающей и животворной силой само собою созидалось бы внешнее устройство жизни людей к вящему обеспечению их общего земного благосостояния. Вообще возрождение и обновление христианского духа, то нравственное совершенствование каждого, конечною целью которого служит достижение им вечного блаженства на небе, вместе с тем и прежде всего другого является единственным залогом и для водворения всеобщего благополучия на земле, согласно заповеди Спасителя: «ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6, 33).

Спиритизм. Отличительной особенностью спиритизма служит признание вещественного общения людей с душами умерших чрез посредство (medium) особых лиц, называемых медиумами. Верование в возможность вызывания духов или душ умерших людей известно с глубокой древности и имело широкое распространение у древних вавилонян, халдеев, египтян, греков и др. народов. В новейшее время это верование возродилось в конце 1847 г. в Америке и стало известно под наименованием „спиритизма“ (от Spiritus—дух). Из Америки современный спиритизм был разнесен по всем странам и быстро распространился во Франции, Германии, Англии, России и несколько позднее в Италии. В России он появился среди образованного общества—сначала в столицах, а оттуда проник в провинцию. В конце семидесятых годов прошлого столетия у нас увлечение спиритическими сеансами приняло эпидемический характер, так что круглые столики, употреблявшиеся для спиритических сеансов, сделались принадлежностью почти каждого интеллигентного семейства. В ряды сторонников спиритизма вступали даже многие серьезные писатели и ученые, напр.: писатель Е. Н. Даль (1801— 1872 г.), проф. 11. Д. Юркевич (1827—1874 г.), проф. А. М. Бутлеров (1828— 1886 г.), академик М. В. Остроградский (1801—1861 г.) и др. Впоследствии интерес к спиритизму в русском обществе понизился, хотя никогда не падал совершенно. По-видимому, большое оживление спиритизму дало наше „освободительное движение“; по крайней мере, именно с 1905 г. у нас возник второй спиритический орган —журнал „Спиритуалист“, в добавление к издавна существовавшему „Ребусу“. Необычайные явления, наблюдаемые присутствующими на спиритических сеансах,— весьма разнообразны. Одни из этих явлений происходят при видимом непосредственном участии медиума. Так, напр., при наложении рук медиума на стол последний сам собою приходит в движение, приподнимается, наклоняется, вращается и т. п., или рука медиума с непостижимою поспешностью автоматически пишет на разные вопросы ответы даже на языках, неизвестных ему,—и разными почерками, в зависимости как бы от разных духов, таинственно диктующих ему; иногда медиум сообщает о событиях, совершающихся в данную минуту за сотни тысячи верст от него, описывая их с поразительной точностью (как это впоследствии устанавливалось самой строгой проверкой событий на месте их происшествия). При этом надо заметить, что медиумы—всегда люди в большей или меньшей степени нездоровые, невропаты, а называемое „трансом“ состояние, в которое обыкновенно они впадают во время сеансов,—прямо невменяемое, и в этом состоянии они действуют, как автоматы, ничего не помня и ничего не сознавая. Вторую группу составляют спиритические явления, совершающиеся в присутствии медиума, но без его непосредственного участия и без всякой видимой причины. Сюда принадлежат: стуки, передвижение мебели по всем направлениям, перемещение вещей из одного Хранилища в другое, хотя бы и запертое, появление неизвестно откуда и несмотря на запертые двери цветов, коробок с конфетами и др. предметов, письменные

¹) О способах и средствах, какие полезно употреблять пастырям нашей Церкви При решении социальной задачи, и о наиболее целесообразном пути теоретической и практической борьбы с социализмом см. Ц. Вед. 1907, 14, 1908, 37.

1714

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ и ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

ответы на бумаге, предварительно запертой в ящике или помещенной между двумя сжатыми стеклянными и другими пластинками, игра музыкальных инструментов, появление света, голосов, музыкальных звуков и т. п. Но самое главное поразительное явление на спиритических сеансах это—так называемая теле соматия или материализация „духов“, т. е. явление „духов» в чувственно-доступной осязаемой форме. Большею частью материализация бывает неполная и появляются лишь части человеческой фигуры или отдельные органы—руки, ноги, лица, то маленькие, то громадной величины. На ощупь они или холодны, как труп, или тепловаты и гибки, как у здорового человека, или пылают жаром, точно при сильной лихорадке; но все они одарены движением и необычайной силой. В случаях полной материализации явившийся „дух“ обыкновенно имеет парообразный, прозрачный вид с туманными и расплывчатыми очертаниями, иногда же в виде вполне ясной фигуры, доступной осязанию. Его внешний вид, выражение лица, покрой одежды —такие же, какие существовали при земной жизни этого духа, согласно историческим данным, или памяти лиц, знавших его. Иногда он обладает кроткой добродушной физиономией, голова окружена светлым ореолом, на плечах крылья, иногда, наоборот, он имеет дикий, зверский вид. При полной законченной материализации „духов», их можно касаться, ласкать и обнимать; они громко поют, присаживаются к письменному столу и пишут ответы на заданные вопросы¹). Иногда „духи» позволяют даже фотографировать себя при дневном освещении или при свете магния. Редко „духи» являются уже цельными, сформированными пред собранием; чаще всего они возникают и образуются на глазах зрителей. Обыкновенно в углу комнаты появляется сначала светлое облачко, затем в центре этого облачка выделяется темное ядро, которое очень быстро начинает уплотняться. Из этого ядра незаметно вырисовывается голова, шея, грудь, плечи и остальные части фигуры. Очертания из расплывчатых делаются все более и более определенными до тех пор, пока не появится полная человеческая фигура. Исчезает эта фигура разными способами: то расплывается в облаке, из которого появилась, то внезапно пропадает необъяснимым образом, то уходит в пол, в стену и т. п. Во всех таких необыкновенных явлениях спириты видят обнаружение душ умерших людей. Но весьма большое количество явлений, которые первоначально считались действием «духов», оказались поддельными. В 1875 и 1876 г. явления спиритизма исследовала комиссия из русских ученых во главе с проф. Д. И. Менделеевым и признала (большинством 9 голосов против 3) спиритизм за обман и суеверие. Однако это объяснение является легковесным для того, чтобы противопоставить его признанию реальности и таинственности явлений спиритизма целым рядом научных и других авторитетов, среди которых достаточно указать, напр., на французского астронома К. Фламмариона (род. в 1842 г.), английского физика Д. Тиндаля (1820— 1893 г.), итальянского антрополога Ч. Ломбразо (род. в 1836 г.), президента Соединенных Штатов А. Линкольна (1809—1865 г.), английского министра-президента В. Э. Гладстона (1809—1898 г.), Московского митрополита Филарета (1783— 1867 г.), Вышенского подвижника, епископа Феофана (1815—1894 г.) и Кронштадт-

¹) Знаменательно, что явления спиритизма обнаруживались в известной постепенности, от менее сложных к более сложным, что сначала „духи“ заявили о себе чрез простые постукивания и столоверчение; затем вступили в разговоры при помощи столописания или устные, причем сначала чрез посредство медиумов, а потом и непосредственно; после того стали появляться материализованные отдельные органы человека и уже в конце появились целые фигуры, сначала призрачные, неуловимые, а потом настолько осязательные, что их стали фотографировать. Заслуживает также особенного внимания та легкость, с какою „духи“ умеют приспособляться ко вкусам спиритов. В своем сочинении „Гипнотизм и спиритизм“ проф. Лаппони находит, что „духи“ разделяют убеждения, исповедуемые участниками сеанса: они благочестивы с верующими, нежны и сентиментальны с влюбчивыми, благоразумны с рассудительными, положительны и практичны с деловыми людьми, блещут знанием пред теми, кто любит науку, веселы с любящими пожить, простоваты и неотесаны с простыми людьми. Так, в Германии духи отличаются мистицизмом, пронырливостью и отвлеченным мышлением; во Франции—свободомыслием, благородством, веселостью, легкомыслием; в Испании высказывают пожелания, чтобы все спиритические общества соединились с франкмасонством и т. д.; в России они восхваляют православие и одновременно занимаются нигилистической пропагандой; у мормонов они признают и поощряют многоженство.

1715

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

ского протоиерея о. Иоанна Сергиева (1829—1908 г.). Те же авторитеты в научном мире лишают всякой ценности и теорию галлюцинаций и иллюзий для объяснения спиритических феноменов. Несомненно, что обман, шарлатанство и фокусничество всех видов имели и могут иметь место при спиритических сеансах в качестве постоянных спутников спиритизма. Но несомненно также и то, что в основе спиритизма, как утверждают некоторые, лежат действительные факты, реальные события. Те спиритические явления, которые состоят в автоматических движениях, могут быть удовлетворительно объяснены гипотезою полусознательных движений: когда, напр., к опытам приступают лица с предвзятыми убеждениями и получают ответы, вполне согласные с убеждениями, ничего другого не происходит, кроме полусознательного выражения этими лицами своих убеждений в соответствующих движениях ¹ ). Причина других непонятных спиритических явлений может лежать в особых, до сих нор неизвестных науке, силах природы и человека ²). Но за всем тем все-таки остается ряд спиритических явлений, свидетельствующих о присутствии в них элемента сверхфизического. Самые попытки к физическому объяснению явлений спиритизма в конце концов знакомят нас только с механизмом, с аппаратом этих явлений, а не с агентом или агентами, чрез них действующими. Участие в явлениях спиритизма других агентов, кроме лиц присутствующих на сеансах, вынуждает признать сила фактов, и к этому выводу приходят даже известные естественники, врачи, натуралисты, предубежденные против всего сверхъестественного. Знаменитый английский физик и химик В. Крукс (род. в 1832 г.), не имеющий ничего общего с мистикой, прямо заявляет, что среди спиритических явлений есть такие, которые „убедительно свидетельствуют о действии разумной силы, внешней и посторонней для всех присутствующих при этом лиц“. Спиритизм, как было сказано выше, эту таинственную разумную силу считает проявлением душ умерших. Но между живыми людьми и душами умерших людей стоит стена нерушимая и препятствующая грубо-вещественному общению, ибо вещество плоти находится по одну сторону стены, а по другую сторону такого вещества нет. Проникновение через эту стену может быть только делом особого

¹) В настоящее время некоторыми считается доказанным реальность выделяемых человеком (и другими животными) светящихся волн (причем правая сторона тела излучает волны голубоватого, а левая—красно-желтого цвета), проявление которых заметно сенсетивам (лицам особо чувствительным к внешнему влиянию). Немецкий естествоиспытатель, барон Карл Рейхенбах (1778—1869 г.), изучавший это явление, на ряду с ним признает наличность способности человека посредством световых излучений выделять из себя силу, способную действовать на расстоянии. Эту излучающуюся из организмов светоносную силу Рейхенбах назвал „одом» или „биодом»и считает, что она занимает средину между магнетизмом, электричеством и теплом. Имеются сообщения о том, что проверка телекинетии (способности приводить в движение предметы без соприкосновения с ними) опытами, произведенными некоторыми английскими и французскими учеными, признается ими давшей положительные результаты. Поэтому некоторыми причиной движения стола и вообще движущей силой на расстоянии во время спиритических сеансов считается выделяемая организмом одическая сила.

²) Для объяснения наблюдаемых на спиритических сеансах исчезновений и появлений предметов, профессор физической астрономии в Лейпциге, Цёлльнер, в 1877 —1878 г. выступил с гипотезой „четвертого пространственного измерения». По этой гипотезе для нас, существ трехмерного измерения, предметы исчезают тогда, когда они перемещаются в четвертое измерение и появляются вновь, когда из четырехмерного пространства переводятся в трехмерное. Представим себе, говорит Цёлльнер, точку, помещенную на плоскости, внутри окружности. Двигая эту точку только в означенной плоскости, т. е. по двум измерениям, нельзя ее вывести за пределы круга. Для существа двухмерного, находящегося в той же плоскости, разрешение этой задачи представлялось бы невозможным и перенос точки за круг был бы чудом. Но пользуясь третьим измерением, мы решаем эту задачу очень просто: приподнимаем точку с плоскости (по третьему измерению) и переносим ее через линию окружности. Для существа двухмерного момент поднятия точки с плоскости являлся бы моментом ее исчезновения, а момент опускания ее на плоскость—моментом ее чудесного появления. Таким же образом мыслимо для нас, говорит Цёлльнер, хотя и не может быть наглядно представлено, перенесение точки за пределы замкнутого трехмерного пространства, напр., шара, в котором была бы помещена такая точка. Эта гипотеза Цёлльнера, вскоре же после ее появления, была отвергнута научной критикой, как основанная на совершенно произвольном предположении какого-то таинственного четвертого измерения, наглядное представление которого и сам измысливший его Цёлльнер считал невозможным.

1716

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

чуда, т. е. нарушением обычных естественных законов, делом сверхъестественным, актом особой благодатной воли Бога. Низведение таких чудес на степень обычных явлений представляет собою коренное заблуждение тех, которые на спиритических сеансах с кощунственною развязностью обращаются с своими вопрошениями к являющимся им будто бы душам умерших, „Спрашивают ли мертвых о живых“, говорит пророк Исаия (8, 19). „Невозможно, как учит св. Иоанн Златоуст, здесь блуждать душе, уже отделившейся от тела“ (Бес. к антиох. нар. о Лазаре). По земле, «яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити», диавол (1 Пет. 5, 8). Для уловления людей в свои сети он может принимать всякие виды и даже образ ангела света. И на спиритических сеансах таинственные деятели, как хамелеоны, меняющие свой вид в зависимости от среды и обстановки, никто иные, как демоны. Поэтому, как писал известный святитель Феофан затворник, „спиритизм—прямо бесовщина, ничем не прикрытая. Тут осязательна нечистая сила. Кто тут действует, можно судить по явлениям. Да они и сами не скрывают, что суть бесы“. Никем и из других наших церковных писателей не отрицается, что спиритизм есть сфера деятельности злых духов. Отсюда и занятие спиритизмом, подобно занятиям волшебством, колдовством и т. п., является душепагубным, страшным грехом, как „мерзость пред Господом ¹) (см. Второз. 18, 12, Анк. 24, Вас. Вел. 65, 72, Григ, Нис. 3, VI Всел. соб. 61). Еще большую опасность представляет собою спиритизм с его внутренней стороны, будучи одним из злейших и коварнейших врагов христианства, ибо враг этот, как вероломнейший волк, облекся в овечью шкуру. Истые последователи спиритизма утверждают, что получаемые ими во время спиритических сеансов „откровения духов“ не ограничиваются ответами на рядовые и не имеющие существенной важности вопросы (каковы, напр., „кто стучит“? „чей дух“? „долго ли я проживу“? и т. п.), а представляют собою целую стройную религиозно-нравственную философ-

¹) Знаменитый святитель, московский митрополит Филарет, по поводу „столоверчения“ писал следующее.—„О стологадании печально слышать, что многие, как дети на новую игрушку, бросались на оное, не подумав, что это за игрушка и чем кончиться может игра“. „Представим себе, что сын в доме отца, имея свободу пользоваться всем, что ему нужно, и многим, что приятно, не довольствуется сам и, встретив хранилище, от которого ему не дано ключа, подделывает ключ и отпирает оное, положим, не для того, чтобы украсть, а только, чтобы посмотреть, что там сокрыто? Не есть-ли это. неблагородно? Не должно ли быть совестно сыну? Не должно ли быть неприятно отцу? Вот суд о всяком гадании или ворожбе, в том числе и о стологадании, по самому простому взгляду на сие дело. Но если внимательнее посмотрим на опыты-суд должен сделаться строже. Пред одним страстным стологадателем стол оклеветал жену его. Теперь, говорят, борющийся с подозрением муж и оскорбленная жена проводят бессонные ночи“. „Сего довольно, чтобы понять, как много виновны и как ведут себя к наказанию не покоряющиеся премудрому и благому Богу, запершему от нас сокровенное и будущее, и покушающиеся открыть опое поддельными ключами. Теперь спрашивается: действительно ли стологадателям отвечают души умерших, которых имена им объявляются, или имена сии употребляются ложно, и под ними скрываются некие неизвестные? В сем последнем случае сии неизвестные суть лжецы, приписывающие себе чужие имена; но ложь не принадлежит чистым существам; отец лжи—есть диавол, итак, стологадатели должны осторожно размышлять, с кем имеют дело и от кого хотят узнать сокровенное. Здесь нужно вспомнить наставление преподобного Антония Великого относительно демонов: „если выдают они себя за предсказателей, никто да не прилепляется к ним“. Но если отвечающие стологадателям суть действительно умершие, то суд о сем деле давно произнесен Самим Богом, чрез пророка Моисея, в восемнадцатой главе книги Второзакония: «да не навыкнеши творити по мерзостям языков тех: да не обрящется в тебе очищая сына своего и дщерь свою огнем, волхвуя волхвованием, и чаруяй, и птицеволшебствуяй, чародей, обавая обаванием, утробоволхвуяй, и знаменостроитель, и вопрошаяй мертвых: есть бо мерзость Господеви Богу твоему всяк творяй сия». Для тех, которые смотрят на стологадание, как на новое открытие неизвестной доныне силы в природе, и на сем, может быть, думают основать для себя законное право продолжить над нею исследование, не бесполезно заметить, что их делу не принадлежит честь не только разумного, но и случайно нового открытия в природе; они только каким-то образом пробрались в область старого языческого суеверия. Тертулиан в 23 главе своей апологии христианства, обличая мечты языческой магии (magia phantasmata) и приписывая их действию демонов, говорит: per quos caprae ее meusae divinare cousveverunt: чрез них и козы и столы обыкновенно производят гадания. Он только не объясняет, какие приемы употреблялись, чтобы столы способствовали гаданиям».

1717

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

скую систему нового духосообщенного учения, способного „морализовать человечество, произвести в нем великую нравственную революцию“. Правда, среди спиритов есть христиане разных исповеданий, не исключая и православного, вероотступничество которых ограничивается увлечением спиритическими сеансами, и многие спириты, на ряду с признанием некоторых, наиболее пришедшихся им по вкусу, спиритических воззрений, продолжают держаться и обрывков своих прежних, приобретенных с детства, верований. Но спиритизм и его истые последователи считают истинной свою „духосообщенную“ религию, а не религию христианскую¹). Христианское учение о живом Боге, Троичном в Лицах, спиритизм заменяет своим учением о Боге, которое носит в себе следы пантеизма (хотя спириты формально и отрицают пантеизм) и близко подходит к учению индийцев и особенно древних гностиков. Отрицая Божество Иисуса Христа, спиритизм признает Его лишь за одного из высших духов, взявшего на себя миссию открыть людям истину. Отвергая тем самым и христианский догмат искупления человечества Иисусом Христом, спиритизм

¹) Лучшей системой спиритизма считается система, изложенная в сочинениях французского спирита Аллана Кардека († 1869 г.), которого правоверные спириты называют „апостолом“ спиритизма. Эта система состоит в следующем.—Бог есть верховный Разум, первоначальная причина всего существующего. Составными началами вселенной, проникающими все и всюду, служат материями дух. Многочисленные миры вселенной неодинаковы по степени своего развития. Наша земля есть один из менееразвитых материальных миров; Марс еще менее, а Юпитер гораздо более развит. Духи находятся повсюду, и бесконечные пространства населены ими до бесконечности. Все духи сотворены были равными, по затем между ними в отношении к совершенству образовалось бесконечное разнообразие, и по степени своего совершенства они—различных разрядов. Первый разряд—ото духи, достигшие совершенства; в духах второго разряда стремление к добру преобладает над стремлением ко злу; к третьему разряду относятся духи несовершенные, в которых материя преобладает над духом; к этому разряду относятся духи: „нечистые“, „легкомысленные“, „лжеученые“, „средние“, „стучащие и беспокойные». Все духи не имеют плоти, той грубой материи, из которой состоит мир вещественный, но и они имеют „перисири“—своего рода материальную, флюидическую (эфирную), оболочку, которая столь тонка, что не может производить никакого впечатления на наши внешние чувства. Соответственно степени своего нравственного совершенства духи различаются между собою и пропорциальной тонкостью своего „перисири“: чем несовершеннее дух, тем грубее и его „перисири“. Как существа активные, духи действуют на инертную материю и служат ближайшею причиною всех явлений природы, не нарушая, однако, а исполняя законы природы. Духи—деятели всех перемен, происходящих в стихиях земного шара, в воздухе, воде, огне, твердых телах и даже в недрах земли. Воздействуя на материю, духи способствуют материальному прогрессу и преобразованию земного шара. Но так как материя есть грубое начало, то она может приходить в соприкосновение только с самым грубым „перисири“ духов; отсюда следует, что в явлениях природы могут принимать участие только духи низших разрядов. Причина бесконечного разнообразия духов в отношении к совершенству заключается в них самих, в их свободной воле. Но в свое время все они достигнут совершенства путем самоискупления, для каковой цели Бог установил воплощения духов. Духи перевоплощаются не только на земле, но и в других мирах вселенной, которые, по спиритическому учению, так же, как земля, населены живыми существами. Воплощаясь то в том, то в другом мире, дух может не один раз воплотиться в одном и том же мире. В высшем мире не могут воплощаться низшие духи, в мире же низшем, как земля, возможно воплощение и высших духов; но такие воплощения имеют мессианскую цель—просветить, наставить, помочь. Душа человека есть воплотившийся в него дух, существовавший ранее воплощения, так что каждый новорожденный человек не есть новый по душе, а нова только его телесная оболочка. Посредством рождений и смертей ежедневно происходит вселение из мира духовного в мир телесный и из последнего в первый. Воплощение каждой души повторяется многократно. Переходя из одного тела в другое и тем самым добровольно налагая на себя приковывающие ее к земле и подвергающиеся всем превратностям телесного существования узы, душа этим путем отбывает наказание за грехи предшествующих существований. Такое самоискупление чрез перевоплощения продолжаются до тех пор, пока душа, все более и более совершенствуясь, не сделается блаженным, чистым духом. Поселяясь в плоть для очищения, души людей не лишаются в то же время общения с бестелесными духами. Средою, передающею влияние духа, хотя бы находящегося и в другом мире, является всемирный ток. Как воздух передает звук, так и этот ток разносит мысли. Все люди окружены духами, и они видят не только наши дела, но и мысли, даже те, которые мы желали бы скрыть от самих себя. И духи не остаются пассивными зрителями нашего состояния. Но человек свободен привлекать к себе тех или других духов, как он свободен вести хорошие и дурные знакомства. Всякий дух действует только в сродной

1718

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

проповедует самоискупление людей путем их многократных перевоплощений. На место Святого Духа спиритизм ставит высших духов, способствующих нравственному совершенству человека. На ряду с этим спиритизм, льстиво суля совершенство и блаженство решительно всем, даже падшим ангелам, отрицает христианские догматы о первородном грехе, об аде и вечных мучениях, о Церкви, таинствах и обрядах. Что касается морали спиритизма, выдаваемой им тоже за „откровения духов“, то она состоит из общих христианских нравственных начал, но с примесью крайней мечтательности и самообольщения, по которому спириты считают для себя вполне возможным осуществление всех высших христианских идеалов. Спиритизм крикливо рекламируя себя сторонником прогресса, равенства и братства, проповедует безграничную терпимость и совершенно одинаковое отношение ко всяким верованиям и учениям¹). При такой веротерпимости, являющейся ничем иным, как

ему атмосфере; вот почему, живя добродетельно, человек привлекает к себе духов добра, а погрязая в пороках, отдает себя в рабство духам зла. Влияние духов на людей тем более усиливается, чем более ослабляется в человеке связь души с телом. Во время сна узы, связывающие душу с телом, ослабляются, и так как тело в ней не нуждается, то она пробегает пространства и входит в более непосредственные сношения с духами. Состояние летаргии, сомнамбулизма или лунатизма, экстаза и т. п. тоже наиболее благоприятны для сношений нашей души с духами. Духи находятся в постоянном общении со всеми, действуя незаметно, как внутренние „вдохновители“, в качестве же очевидных свидетелей из загробного мира они говорят и действуют только чрез медиумов, или посредников. Для такого общения с духами не существует ни дней, ни часов, ни мест, предпочтительных одних пред другими; не нужно ни формул, ни заклинательных и кабалистических речей; не нужно никаких особых приготовлений и посвящений. Самые удобные минуты для общения с духами те, когда человек менее развлечен своими обычными занятиями, когда тело и дух его находятся в более покойном состоянии. Но во время этих общений духи свободны в своих действиях и далеко не всегда отвечают спрашивающим их. Ими нельзя распоряжаться по своему произволу: они отвечают, как хотят, когда хотят и как они могут. Чрез посредство медиумов с людьми сообщаются не одни только чистые духи, но и духи нечистые, откровения которых противоречат между собою и оказываются фальшивыми; вследствие этого следует быть разборчивыми по отношению к сообщениям духов, чтобы не принять лжи за истину, Для блага самого же человека духи редко открывают будущее, так как если бы человек знал будущее, то он пренебрегал бы настоящим и действовал бы уже не с полной свободой. Духи вообще не все открывают людям, чтобы не избавить человека от труда изучения и исследования; они не приносят ему никакой готовой науки ш предоставляют его собственным силам во всем, что он может открыть сам. Но необходимые ответы на всевозможные вопросы из всех областей веры и жизни „духи“ охотно открывают людям.—Такова в общих чертах спиритическая система Кардека, составленная им, по его уверению, на основании полученных спиритами ответов от „духов“. Однако из множества „откровений духов“ Кардек выбирал только те, которые подходили под его план и мировоззрение; остальные же он выбрасывал, заявляя, что это—сообщения духовобманщиков. Таким образом у него получилось то, что ему было желательно, и изложенная система, называемая им философией „духов“, является собственно рационально-мистической философией самого Кардека, причем в этой философии, за исключением немногих положений, принадлежащих ее творцу, все остальное является заимствованным из других общеизвестных источников, так что на долю „откровений духов»ничего не остается, или же „духи» своими „откровениями“ вводят в заблуждение спиритов, выдавая чужое за свое. Иными и не могут быть спиритические системы, так как спиритизм, кичливо обещающий „морализовать человечество“ и вывести его из мрака и умственной бедности, за все время своего существования ничем не обогатил и не осчастливил людей, и вызываемые спиритами души умерших людей разных эпох не сообщали им даже ни одного ценного исторического известия. Напрасно, конечно, ожидать, чего-либо подобного и в будущем. Даже и вышеизложенная спиритическая философия Кардека продолжает оставаться наиболее полной и лучшей. Но так как со времени ее появления прошло около полустолетия, то невольно приходится сделать заключение, что „духи» за весь этот период времени своими „откровениями» не привнесли ничего нового такого, что могло бы послужить хотя бы только к более лучшей аргументировке и систематизации спиритизма. Само собою разумеется, что наличность такой скупости или скудости „духов» стоит в явном противоречии с непрерывающимся обилием их „откровений», столь широко и крикливо рекламируемых спиритами.

¹) Спиритизм весьма охотно вступает в дружбу со сторонниками социализма и коммунизма, чтобы общими силами подкапывать существующее устройство человеческих обществ, а потому, как явление религиозно-социальное, он одинаково может грозить как церкви христианской, так и государству. Он тем более опасен, что для своей прививки к обществу не требует, чтобы люди сразу забыли и отрешились от насле-

1719

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

самым крайним индифферентизмом, спиритизм, однако стремится заменить собою всякую религию вообще и самому стать мировою религией. С этой целью спиритизм старается убедить всех, будто бы он дает то, чего люди не знали и что стоит несравненно выше того, что они знали; между тем как веро-и-нравоучение спиритизма, выдаваемое им за „новое откровение духов“, является не только не „новым“, а даже и не самостоятельным, как заимствованное отовсюду. Отрицая богочеловечество Иисуса Христа, спиритизм позволяет себе называть „откровение“ своих духов даже „истинным христианством“. Но, по слову Апостола, „всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста“ (1 Иоан. 4, 3); а потому и спиритизм есть учение антихристианское. Самое верование спиритов в истинность и полноту открытого им чрез посредство их „духов“ знания, если и может на чем обосновываться, то только на их убеждении, что у них среди „духов“ ,не менее собственных корреспондентов, чем в любом из городов“.

Теософы (современные) ¹). Исходным пунктом стремлений современных теософов служит желание „братски примирить все расы на религиозной почве, в единой всеобщей истине“ и воспитать братское чувство народов. По их мнению, ни одна из исторических религий не давала и не даст такой почвы в полноте. Они отрицают Божественность происхождения христианского Откровения, его учение о падении прародителей, о воплощении Сына Божия, об Его воскресении и вознесений на небо, о воскресении мертвых, разрушая тем самым христианство в самой его основе. Христианское нравственное учение хотя и признается ими, но на ряду с моралью Будды, Магомета и других основателей языческих религий. Правда, из среды их иногда раздаются заявления, что „с глубоким благоговением теософия преклоняется пред Божественным Учителем“, но это только маска, личина. В действительности же, по теософическому учению, христианство не более истинно, чем и буддизм, и учение Спасителя будто бы не менее ложно, чем и суеверные традиции седой старины Востока. Если же так, то, как заключают теософы, всецелая истина должна быть открываема из совокупности всех религиозных верований путем аналитического выделения и разложения, причем дело синтеза соединить эти разрозненные и раздробленные куски в настоящий рельефный образ и вложить в него дыхание жизни, которым будет существовать человечество. Но, под видом

дованных порядков, представлений и верований; напротив, он готов уживаться со всякими верованиями, никого не стесняя и приспособляясь ко вкусу каждого, и только мало-по-малу незаметно и слегка поселяя в одних—более равнодушных—простое любопытство и желание испытать новое чувство и настроение, в других—людях скептических—легкое сомнение, в третьих —полуверующих и подчас набожных—простой мистицизм, т. е. веру в таинственное, способную подогреть сердце и дать отраду жизни, особенно среди тяжелых обстоятельств и близости смерти. В этой податливости и таинственности обстановки, обещающей проникнуть за пределы гроба, и заключается вся сила обаяния спиритизма, а в то же время и вся опасность его для нашего времени, столь легкомысленного и индифферентного в деле веры.

¹) Под этим обозначением здесь разумеется собственно, так называемое, „Теософическое общество“. Главная инициатива образования этого общества принадлежит нашей соотечественнице Е. Н. Блаватской, известной в России своими письмами на родину под псевдонимом Рады-Бай, которая, отправившись в Америку, в Нью-Йорке вместе с полковником г. Олкоттом, в ноябре 1*875 г., основала „Теософическое общество“ Выступив с своею проповедью, теософы нашли большое сочувствие на Востоке и привлекли к себе не малочисленные симпатии на Западе. Уже в Америке к ним пристало множество „спиритистов» (каких там насчитывалось до 12 миллионов), а затем между сторонниками новейшей теософии стали появляться и более известные имена, напр., из членов Королевского Общества в Лондоне, из членов психологического общества и вообще „психистов“, профессора, целые сотни заявивших себя в науке, литературе и политике людей. Таким образом, с течением времени теософы навербовали себе значительное количество последователей в разных частях света. Со времени смерти Блаватской ее продолжательницей, или, как говорят теософы, „апостолом движения“, стала ее ученица, английская писательница А. Безант (род. в 1847 г.), посвятившая свою деятельность уяснению и проведению теософических воззрений в сознание многочисленных в настоящее время поклонников теософии в различных странах. Насколько велика современная теософическая литература,—можно судить по тому, что одних журналов выходит на всех языках около 50. Имеются уже этого направления журналы и в России („Вестник теософии“, „Теософическое обозрение», „Теософская жизнь»). Начиная у нас прокладывать себе дорогу, теософическое движение, как и везде, распространяется в среде более или менее интеллигентных классов.

1720

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

совершенной веротерпимости, теософы, на самом деле, пытаются обратить всех к священной религии индусов с центральными понятиями Абсолютного, высшего принципа мира, его эманации и духа, привить буддийскую веру в перевоплощения, убедить в возможности для каждого совершать свое спасение ,без Христа и Его св. Церкви, упразднить безусловный авторитет Божественного Откровения в решети всех вековых вопросов. Они даже не прочь признавать древнюю магию жрецов и проделки современных факиров совершенством человеческого знания, идеалом стремлений человечества. Своими усилиями проникнуть-в. тайны мироздания, жизни и смерти и овладеть тайнами психического и сверхъестественного миров, или, так называемым, оккультизмом, по древним традициям и догмам Египта, Индии, Вавилона, Ассирии и Персии, теософическое движение в существе дела возвращает человечество к грубым временам древнего суеверного язычества. Но, выставляя своею задачею извлечение, путем будто бы беспристрастного изучения и исследования всех религий и верований, истины из-под их символических покровов, крикливо беря на себя заботу будить в людях совесть, противодействовать губительному действию на человека всевозможных пороков, распространять повсюду понятия о трезвости, целомудрии, честности, справедливости, кротости, содействовать устройству всякого рода благотворительных учреждений и обществ и т. п., теософическое движение влияет на умы людей, успевших оторваться от живой веры во Христа, но не Смогших еще совсем оторваться от всяких устоев жизни и наивно верящих в возможность бескорыстной любви к страждущему человечеству при полной утрате любви ко Христу, и в последнее время захватывает все более широкие круги общества. Вследствие этого теософическое учение признается великою опасностью для нашего времени.

Толстовство. Замечательный писатель, выдающийся поэт-художник, граф Л. Н. Толстой (1828—1910 г.) во вторую половину своей жизни отпал не только от православно-христианской Церкви, но и вообще от всей догматической стороны христианства, явился в роли нового истолкователя сущности учения Иисуса Христа и выступил с проповедью об отрицании Церкви, государства, собственности и современной цивилизации человечества. Свои рассуждения о предметах веры Толстой раскрыл в брошюрах, известных под названием: „Исповедь“, „В чем моя вера“, „Новое ч Евангелие“, „Царство Божие внутри нас“, „Критика догматического богословия“ и др. Толстой в своем учении изменяет коренным основам не только православной христианской веры, но и всякой религии. По его учению, „ожидать новой лучшей жизни, той жизни, в которой будет доступно человеку ближайшее общение с Богом, блаженство личности, рай, мы не должны“. Иисус Христос, Которого Толстой считает религиозным реформатором, подобным Конфуцию, Будде, Магомету и пр., будто бы не только никогда не говорил ничего в подтверждение личного бессмертия, но, напротив, даже отрицал его. Иисус Христос также будто бы „никогда и нигде не говорил и о Своем личном бессмертии“. Бессмертие состоит единственно и исключительно в не умирающей жизни человеческого рода. В отношении к источникам христианского вероучения, книгам Св. Писания, у Толстого господствует полнейший произвол. Все книги Ветхого Завета, а также и Апостольские Писания Толстой отвергает без всякого основания и признает только Евангелие. Но и к последнему он относится не так, как следует относиться истинному христианину. Приняв за правило, чтобы „каждый из людей старался понимать учение Христа сам своим разумом, а отнюдь не обращайся за толкованием его к церкви“, Толстой произвольно толкует различные места Евангелия, исключив при этом из него все чудесное и сверхъестественное. Существенное содержание Евангелия, по Толстому, заключается в следующем: человек есть сын бесконечного начала, сын Отца, но не личного Бога, сын не плотию, но духом; 2) и потому человек должен служить этому началу, Отцу и Богу (но не личному), духом (но не таинствами, не богослужением, не молитвами); 3) жизнь всех людей имеет божественное начало: „она одна свята“, 4) и потому человек должен служить этому началу в жизни всех людей, в жизни сынов человеческих, или же сына человеческого,—это воля Бога (безличного); „жизнь всех людей единственная достопоклоняемая святыня“; 5) истинная жизнь есть только в каждый миг настоящего; „обман жизни во времени, жизни прошедшего и будущего“, т. е. „вера в вечность личного Бога, как и надежда на личное бессмертие,

1721

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

скрывает от людей истинную жизнь настоящего», и 6) потому человек должен стремиться к тому, чтобы „разрушить обман прошедшего и будущего» (обманчивую надежду на будущую премирную жизнь); 7) „истинная жизнь есть жизнь настоящего, присущая всем людям», и 8) потому живущий в настоящем общей жизнью всех людей, жизнью сына человеческого, соединяется „с Отцом, началом и основой всей жизни». По учению Толстого, в мире разлито божественное начало „любви», как некий тонкий „дух», проникающий все живые существа и сосредоточивающийся главным образом в человеке. Эта „мировая сила любви»,—назовите ее и „Духом», „Богом», безразлично, так как эти названия нисколько не объясняют самого существа этой „силы»,—проявляется в человеке то как „разум» (Дух), то как „любовь» (Отец), то как „разумение жизни» (Сын), т. е. осуществление „разумной любви» в практической жизни людей. Толстой в своем ответе на постановление Св. Синода об его отлучении (см. Миссион. Обозр. 1901,6) еще нагляднее подтвердил свое безбожное учение. Вот что он, между прочим, писал: „Я отвергаю Бога, во Святой Троице славимого. Создателя и Промыслителя вселенной, отрицаю Господа Иисуса Христа, Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, отрицаю безсеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы. То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая—постоянного блаженства,—совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни. Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я (читаю низменным, не соответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия». Не обращая внимания на то, что в христианской религии нравственное учение стоит в прямой и неразрывной зависимости от ее догматической стороны, Толстой в своем учении, являясь самым решительным анти-догматистом, выступает с моралью, выдаваемою им за специально-христианскую, прямо и положительно не связывая ее не только ни с какими религиозными, но и философскими началами. По его мнению, нравственные правила, им будто бы впервые открытые, таковы, что их могут принять все люди, хотя бы они держались самых противоположных воззрений по самым существенным для человека вопросам. Вместе с извращением религиозных основ Толстой изменяет самым коренным основам общественного и государственного порядка. Взяв будто бы из Евангелия пять следующих заповедей: 1) не противься злу или злому, 2) не прелюбодействуй, 3) не клянись, 4) не судись и 5) не воюй, —он отверг клятву, присягу, суд, всякую власть и собственность всякого рода. Американское, французское, японское, английское, русское, словом все существующие правительства Толстой считает сложным, освященным преданием и обычаем, учреждением для совершения посредством насилия безнаказанно самых ужасных преступлений, убийств, ограблений, спаивания, одурения, развращения, эксплуатации народа богатыми и властвующими. И представительное правительство, как и народное представительство, по мнению Толстого, неразрывно связанное с участием народа в политических делах, тем самым „вовлекает людей в интриги, хитрости, борьбу, озлобление, доходящее до убийства»; оно развращает политических деятелей, как и „королей, министров президентов, членов парламентов, всякого рода революционеров, либералов». „При представительном правлении вместо одного или немногих центров разврата является большое количество таких центров, т. е. появляется большое количество людей, праздно живущих трудами рабочего народа». „Дело как нас русских, так и всех людей, порабощенных правительствами, не в том, чтобы заменять одну форму правительства другою, а в том, чтобы избавиться от всякого правительства, чтобы уничтожить его». Толстой отверг также отечество и всякую к нему любовь, всякую ему верность. Защиту отечества от врагов и войну он считал преступлением и приравнивал к простому „разбою, убийству». По его учению, различение между своим народом и другими народами есть зло; любовь отечеству или „патриотизм есть чувство неестественное, грубое, постыдное, неразумное, вредное» и даже „корыстное» и „безнравственное». Идея патрио-

1722

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

тизма, заявляет он, лежит в основе государственности и потому „чувство патриотизма должно быть подавляемо и уничтожаемо“. Патриотизм, по мнению Толстого, есть орудие власти правительств над народами; он является средством обмана народа со стороны императоров, королей, членов парламентов, правителей, военных, капиталистов, духовенства, писателей, художников и проч., чтобы жить трудами народа; а для управляемых патриотизм есть „отречение от человеческого достоинства разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти; он есть рабство“. Вся наша жизнь, учит Толстой, негодна в самом своем корне; вся она основана на насилии; от насилия вся наша теперешняя жизнь проникнута развратом; разврат скрывается и там, где его никак не предполагают; разврат гнездится и в том, что нынешние люди считают самым законным пользованием своими правами или исполнением своих обязанностей; на насилии основана администрация, на насилии основан суд; разврат, произведение насилия—вся наша культура, вся цивилизация; нужно радикально изменить всю теперешнюю нашу жизнь; всякая внешняя сила, самая законная власть—есть насилие, которое должно быть изгнано из человеческого общества; нужно уничтожить насилие вообще и всецело; уничтожать насилие (т. е. весь нынешний общественный порядок) вообще, везде и всецело, это и значит не противиться злу или злому... Наконец, Толстой в своем учении изменяет самым коренным началам общечеловеческого чувства. В сочинении, под заглавием „Крейцерова Соната“, граф проповедует о необходимости уничтожения плотской любви; если не уничтожит ее одно поколение и вследствие этого появится новое поколение, то пусть уничтожает ее следующее поколение, затем еще дальнейшее поколение, пока плотская любовь не уничтожится совсем; вследствие же полного уничтожения плотской любви сам собою уничтожится весь человеческий род. То, „что у нас называется нравственной жизнию“, по учению графа, есть „безнравственная жизнь“, так как даже „нравственный брак“ есть „разрешение на разврат“. Таким образом, Толстой проповедует необходимость самоуничтожения человечества, прекращения размножения человеческого рода и учит о брачном сожитии, как разврате. Если резюмировать „веру“ Толстого, то окажется что это— странная смесь всех заблуждений нашего века, заблуждений, идущих к нам с Запада и воспринятых им в течение своей жизни, а именно: рационализма и так называемой „отрицательной критики“, затем атеизма или по крайней мере пантеизма, буддизма (собственно в учении о нравственности и в частности—о (сопротивлении злу), космополитизма и даже просто нигилизма и анархизма (в смысле отрицательно —разрушительного начала), именно там, где он подвергает беспощадному осуждению и отрицанию существующий общественный порядок и проповедует всеобщий переворот и разрушение этого порядка.

Традиционализм. По учению традиционализма, хотя существование в нас идеи о Боге несомненно предполагает воздействие на наш дух Божества, но вследствие падения человека, разрушившего союз его с Богом и возможность живого взаимодействия между ними, такое воздействие могло иметь место только в первобытном состоянии человека. Бог сообщил первому человеку понятие о Себе путем откровения: затем, когда постоянная возможность такого откровения, вследствие повреждения человека, прекратилась, действительное распространение религиозных истин могло происходить только путем предания, преемственной передачи первоначально полученного религиозного познания. К защитникам этого учения принадлежат французские философы: Ламеннэ (1782—1854 г.), Ботэн (1796-1867 г.), Боналд (1753—1840 г.) и др.

Утилитаризм. Наивысшим благом и принципом деятельности утилитаризм признает пользу. Полезным для нас мы вообще должны признавать все, что содействует нашему благосостоянию, хотя бы оно не всегда доставляло удовольствие, но сопровождалось бы и страданием; напр., полезно для нас образование ума, хотя оно достигается трудом; полезны умеренный образ жизни, неприятное лекарство для сохранения жизни. Основанное на требованиях разумной природы, предпочтение полезного приятному и составляет основание учения о пользе, как главном принципе нравственности. Хотя утилитаристы и говорят о хороших и дурных поступках, проводят границу между добродетельными действиями человека и действиями нехорошими, но в существе дела утилитаризм не признает добродетели. Он есть

1723

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

как бы отрицательное направление в этике. Рассматривая все наши поступки с точки зрения их полезности, утилитарное направление совершенно отрицает нравственность и добродетель, а счастье человека видит в удовольствиях.

Фатализм (от fatum—судьба, рок, предопределение). См. на 1687 стр. о детерминизме.

Филантропия и гуманность. Хотя без религии не может быть между людьми ни истинной нравственности, ни истинного человеколюбия, но некоторые, отвергая религию, в основу нравственности полагают, так называемую, гуманность, т. е. естественное чувство человеколюбия. Чтобы это учение совсем не казалось без всякого смысла и опоры, защитники его выставляют несколько оснований в его пользу. К этим основаниям относятся: а) общие права человечества, по которым каждый может рассчитывать на участие других людей и одинаковую с другими людьми долю счастья на земле: б) возвышенность и благородство идеи гуманности самой в себе, внутреннее удовольствие, которое всякий может находить в добром деле, во взаимной любви и помощи; в) солидарность личных интересов с общими, по которой каждый, действуя для блага других, получает в то же время пользу себе; г) общественное мнение развитых людей, обязывающее к тому, чтобы люди поддерживали друг друга и помогали друг другу. Но все эти основания, будучи шаткими, не дают достаточной опоры для гуманности. Если и встречаются люди, отрешившиеся от религиозного убеждения и, однако проникнутые высокими гуманными идеями и чувствами, то это объясняется только тем, что в этих людях, независимо от их собственного сознания и расположения, еще держатся остатки религиозно-нравственных влияний, полученных ими от того общества, среди которого они родились. Если бы остатки этих влияний совершенно исчезли между людьми, вместе с тем исчезли бы между ними и все добрые чувства и гуманные отношения, и люди пришли бы в такое состояние, что „человек для человека стал бы зверем“. Вообще всякая естественная филантропия, разрушающая под собою религиозную основу, тем самым разрушает и свое собственное существование. Что же касается признаваемого некоторыми сходства между гуманностью и христианской любовию к ближним, то это сходство только внешнее; по своему же существу та и другая резко различаются между собою. Христианство принимает во внимание прежде всего отношение человека к Богу, т. е. признает равенство всех людей пред Богом по их нравственному и духовному существу; тогда как гуманность не обращает внимания на отношение человека к Богу, но берет человека только в его земном положении, во внешних жизненных отношениях. Как проявление только естественных чувств природы человеческой, гуманность простирается даже на нравственное несовершенство ближнего, любит на ряду с истинно-добрыми качествами и все недоброе, греховное, свойственное человеку. В противоположность христианскому учению: ..положит душу свою за други своя“, гуманность, благотворя другим, ищет своей славы, т. е. к ней примешивается эгоистическое начало. Тогда как любовь христианина должна простираться на всех, филантроп любит только по выбору, именно тех, которые, по личному мнению его, представляются ему достойными любви; любя таких лиц, он им желает добра и блага настолько, насколько все это не препятствует его личному благополучию; следовательно, в гуманности деятельностью человека руководит эгоизм, а это отнимает у нее всю нравственную цену и достоинство поступков. Полагая целью своей благотворительности только временное, земное благополучие, гуманность поставляет счастье в земном, материальном благосостоянии и ограничивает его только здешнею жизнию, с ее мирскими благами и наслаждениями, тогда как христианство поставляет сущность счастья собственно в духе, духовном наслаждении и удовлетворении и простирает его, главным образом, вместе с бессмертным духом, в будущую вечную жизнь.

Эволюционизм. Основателями теории эволюционизма, или трансформации, были французский естествоиспытатель Ламарк (1744—1829 г.) и преимущественно английский натуралист Дарвин (1809—1882 г.), по имени которого она часто и носит название, дарвинизма. По этой теории роды и виды организмов произошли путем постепенного преобразования их из менее совершенных в более совершенные. Защитники этой теории предполагают, что один вид растительного или животного

1724

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

царства произвел из себя множество других видов; так, напр., из травы могли постепенно произойти кустарники и деревья, из рыбы, которая, выпрыгнув из воды сначала случайно, потом несколько раз повторяла опыт как бы летания над поверхностью воды,—произошли летающие рыбы, а от них—птицы и т. д. ¹). Вообще, вся органическая жизнь, по этой теории, происходит от немногих простых и элементарных форм и даже только от одной первичной формы, при содействии двух факторов: внутреннего, заключающегося в самых организмах, и внешнего, именно внешних благоприятных обстоятельств и условий. Таким образом, по этой теории, все органические существа в истории своего возникновения и образования связаны между собою и составляют неизмеримо длинную цепь постепенных образований и преобразований из известных первичных зачатков органических форм под влиянием естественных условий жизни и путем чисто механического взаимо-

¹) Что касается причины, которая могла вызвать эти последовательные видоизменения низших органических форм в высшие, то, по мнению прежних эволюционистов (Ламарка и др.), эти причины заключались во влиянии на них изменяющихся внешних условий жизни, климата, нищи, местности, в необходимости для организмов применяться к этим новым условиям и, наконец, в силе привычки, которая развивает и укрепляет вызванное нуждою изменение органов. Изменение среды, вызывая новые потребности, преобразует органы и мало-по-малу производит новые породы органических существ. Новые эволюционисты (Дарвин), не отвергая значения этих причин преобразования пород, указывают кроме того и другие, более важные,—в борьбе организмов за существование и в естественном подборе. Борьба за существование состоит в том, что, при множестве стремящихся размножиться организмов, не только отдельные особи, но и различные породы вступают между собою, из-за условий сохранения и продолжения рода, в состязание или борьбу. В этой борьбе одолеют те особи или виды, которые окажутся организованными более выгодным образом, чтобы воспользоваться данными отношениями природы или приспособиться к ним. Но является вопрос, отчего одни организмы, одни породы оказываются более, а другие менее приспособленными к борьбе за существование? По мнению Дарвина, в силу стремления каждого органического существа к произведению разновидностей, первоначально возникают случайно некоторые, очень незначительные, но полезные для них видоизменения в некоторых экземплярах данного рода растений или животных« Эти полезные изменения, дающие известным особям преимущество пред другими в сохранении и распространении, передаются наследственно дальнейшим потомкам, постепенно накопляются более и более и после долгого времени упрочиваются в дальнейших поколениях, образуя из них постоянные породы органических существ. Но кроме сохранения и упрочения полезных для организма изменений, дающих ему устойчивость в борьбе за существование, возникают, сохраняются и затем передаются по наследству и некоторые другие особенности, которых нельзя назвать в точном смысле полезными, и которых происхождение Дарвин объясняет другим путем; именно, сохраняются и такие особенности, которые хотя и бесполезны при борьбе за существование, и о почему-либо имеют значение для животного, напр., как правящееся им украшение. Для объяснения происхождения такого рода особенностей, как напр., пение, разноцветные красивые перья у птиц, у Дарвина служит, так называемый, половой подбор, по которому более красивые самцы имеют более шансов оставить потомство и упрочить тем известные особенности, чем лишенные этих качеств. Путем сначала случайного возникновения, а потом удержания и передачи по наследству полезных для жизни организма, в его борьбе за существование, особенностей, из немногих простых первичных форм, по учению эволюционистов, постепенно возникло в течение неизмеримо долгих периодов времени все разнообразие столь различных ныне растений и животных. Такое учение с точки зрения здравого смысла и неопровержимости множества фактов, очевидных для каждого, конечно, не может быть признано состоятельным. В продолжение тысячелетий, с тех нор, как началась история человечества, оно нигде и никогда не замечало в природе никаких проповедуемых эволюционистами переходов одной породы в другую, никаких новых образований. Известно много семейств обезьян, высоко стоящих по развитию, но в течение тысячелетий ни одному из них не удалось сочетать такую, наиболее приспособленную, пару, чтобы произвести какое-нибудь человекоподобное существо, превышающее породу обезьяны. И из соединения двух, особенно низко стоящих индивидуумов людей, никогда не происходило существа из породы обезьяны. Никем не может быть опровергнут тот очевидный факт, что и самое несовершенное, самое крайне уродливое человеческое существо, и то еще так далеко от самой совершенной обезьяны, как небо от земли. И куда ни посмотрим, мы везде наталкиваемся на границы, которых нельзя перейти. Вообще, эволюционизм заключает в себе много логических несообразностей и выдаваемых за действительные факты вымыслов. Вместе с этим, провозглашая обезьяно-подобность человека, это учение ведет и унижению человека в его собственных глазах и к до давлению в нем всех лучших, и благороднейших стремлений и чаяний.

1725

ПРОТИВНЫЕ ХРИСТИАНСТВУ И ПРАВОСЛАВИЮ УЧЕНИЯ.

действия их. Родовых первоначальных свойств нет; все черты живых существ имели свое происхождение в определенное время в процессе постепенного образования их, имели свой эмбриональный период, свои период развития и утверждения. Относительно самых первичных зачатков сторонники теории не могут доказать, что они образовались или, по крайней мере, могли образоваться из материи сами собою, при надлежащем соединении в ней заключающихся нужных для того условий, тем не менее убеждены, что они должны были образоваться именно таким образом. Человек есть только завершение развития животного мира; в нем, как во всяком животном, все—продукт естественного развития. Первоначальные предки нынешних людей произошли из чашечки какого-нибудь допотопного цветка или из гриба, или от допотопных гигантских лягушек, или от обезьяны. И духовные силы человека не суть нечто существенно новое, чего не было бы в животных и в зачаточной форме; напротив, для всех духовных сил человека можно указать зачатки в психических силах, обнаруживаемых животными. Все различие и здесь в степени развития, и очень естественно думать, что образовалось это различие постепенно и что постепенное развитие зачатков духовных сил в животном мире до высоты их в человеке произошло таким же путем, при действии тех же средств, как и постепенное, по теории, развитие животного мира на земле. Сторонники теории не могут не видеть, и не отрицают, громадного различия в духовном отношении между представителем низшей человеческой расы, низшим дикарем, и высшею обезьяной, наиболее человекоподобным животным. Но дарвинисты совершенно неосновательно утверждают, что все это различие, т. е. вообще разумность человека, могло и должно было образоваться путем естественного развития, что все это различие должно быть следствием какого-нибудь усовершенствования организма, какой-нибудь органической способности, жизнию, развитой \ человека из зачатков ее в животном, возвысившей интеллектуальную силу человека, развиваемой далее деятельностью последней и в то же время этим своим развитием способствовавшей ее развитию. Стремясь на началах эволюции уяснить все области не только мировой, но и человеческой жизни во всех ее проявлениях, позднейшие эволюционисты стали прилагать основные принципы теория Дарвина: приспособление и наследственность, и к нравственности человека. Так, по мнению английского мыслителя Герберта Спенсера (1820—1904 г.), нравственность есть продукт развития; нравственное чувство не есть основная принадлежность человеческой природы, но выработалась постепенно из более простых чувствований, по мере того, как приспособление человека к условиям существования становилось более полным, более совершенным. По такому взгляду на нравственность выходит, что чем развитее и культурнее народ, тем он нравственнее, чему противоречат факты; достаточно указать на то, что, напр., первенствующие христиане, не отличавшиеся ни внешней культурой, ни высоким умственным развитием, стояли на такой высокой степени нравственного совершенства, которая для нас, живущих спустя 19 веков после них, обладающих несравненно высшей цивилизацией, остается неосуществимым идеалом. Несостоятельность теории эволюции в ее применении к нравственности можно видеть и из того, что если нравственность, как утверждает названная теория, есть продукт эволюции, если возникновение нравственности обусловливается наследственною передачею нравственного характера, выработанного опытами предков на счет полезности действий, то отсюда следует, что кто не имеет такого нравственного характера, тот не может иначе измениться к лучшему, как только путем длинной и упорной борьбы с собою, путем постепенного и весьма медленного процесса работы над развитием своего ума и своей воли; между тем и в истории, и в современной жизни мы видим примеры почти внезапного нравственного перерождения, или точнее—возрождения. Все это говорит в пользу той истины, что в основе нравственности лежит начало Божественное. Нравственность не могла бы возникнуть эмпирическим путем, если бы в человеческой природе не были заложены нравственные потребности и влечения и если бы Господь не сообщил нам в Своем Откровении о назначении нашего земного существования и о тех средствах, которые способствуют выполнению этого назначения.

1726

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

VIII. Западные христианские вероисповедания.

Католичество.

Христианская Церковь с самых первых времен своего существования разделялась на две половины: восточную и западную. Между этими частями Вселенской Церкви сначала было полное единение, и весь христианский мир был объединен единством вероисповеданий и основных начал церковного устройства и одушевлен единою христианскою любовию. Но впоследствии дух злобы начал мало-по-малу отторгать западную Церковь, а наконец и совсем отторг ее от святого союза с восточною Церковию. Видимое начало ослабления этого союза восходит к тому времени, когда стала ослабевать гражданская связь между восточною и западною римскою империей, а окончательное расторжение его последовало уже в XI веке по случаю спора из-за опресноков, когда легаты римские положили (16 мая 1054 г.) на престол храма Софии в Константинополе анафему на патриарха со всеми его последователями. Отделившись от восточной Церкви и начавши жить жизнью особною, в себя замкнутою, западная церковь все более и более отступала от чистоты древних преданий и христианского вероучения и все более и более вносила нововведения и новшества в церковную жизнь. Особенно много таких нововведений в учении веры, в обрядах церковных и иерархическом устройстве внесено было в темные средние века. Схоластическая наука привела все эти отступления и нововведения в систему, обставила их равными доказательствами и закрепила в сознании католического мира. Позднейшие западные соборы придали этим нововведениям равное значение с догматами и правилами древней Вселенской. Церкви. Таким образом в западной церкви образовалась целая особенная система вероучения и церковного устройства. Дух властолюбия, все более и более развившейся в западной церкви, извратил в ней внутренние начала духовной. дат—начала свободной и братской любви, превратил ее из духовного царства Божия в царство мирское, принявшее в себя начала мирского государственного устройства и мирские государственные цели, интересы и стремления. Отступления римской церкви от православной содержатся в учении: I) об источниках церковного учения; II) о личном свойстве Святого Духа; III) о первородном грехе и непорочном зачатии Пресвятой Девы; IV) об оправдании и спасении человека; V) о Церкви и ее устройстве; VI) о таинствах и VII) о загробной судьбе человека. Кроме вероучения римская церковь еще отличается от православной своим VIII) нравоучением и IX) богослужением.

I. Признавая источниками церковного учения Св. Писание и Св. Предание, римско-католическая церковь некоторые книги, признаваемые православною Церковию неканоническими, почитает и выдает за канонические, а именно: 1) Варуха, 2) Товита, 3) Иудифь, 4) Премудрости Соломоновой, 5) Премудрости Иисуса Сирахова, 6) две книги Маккавейские, 7) Песнь трех отроков, историю о Сусанне, историю о Виле и Змие и 8) всю книгу Есфирь. Другое заблуждение римской церкви относительно источников церковного учения состоит в том, что папы, опасаясь, что рассмотрение и испытание Св. Писания покажет верующим несогласие их целей с духом христианства, запретили всем, не принадлежащим к церковному клиру, чтение Библии и распространение среди народа переводов Св. Писания на живых понятных языках.—II. По учению католиков, Дух Святой исходит не только от Отца, но вместе от Отца и Сына ¹); это учение об исхождении Святого Духа на западе внесено в символ веры, так что 8 член Никео-Цареградского символа веры читается у них так: „(верую), и в Духа Святого животворящего,

¹) При раскрытии этого учения, надобно строго отличать вечное исхождение Святого Духа, которое и составляет собственно Его личное свойство, от временного похождения Его на тварей или посольства в мир, которое не относится к самой Ипостаси Святого Духа, а есть нечто внешнее, преходящее, и усвояется как Святому Духу, так и Сыну (Иоан. 16, 28, 29). Если Церковь православная утверждает, что Святой Дух исходит от одного Отца, то она разумеет именно только вечное и ипостасное исхождение Святого Духа. Относительно же временного исхождения и православные, совершенно согласно с западными христианами, веруют, что Дух Святой исходит, т. е. посылается в мир не от Отца только, но и от Сына или, точнее, чрез Сына.

1727

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

Иже от Отца и Сына (а Pâtre Filioque) исходящего».—III. По католическому учению первобытное состояние праотцов было состоянием сверхъестественным, благодатным. Повреждение и извращение, которое потерпел человек вследствие грехопадения, состоит поэтому только в утрате сверхъестественного благодатного дара, который для человека в первобытном состоянии служил уздою его чувственности и разуму давал перевес над нею. Через эту утрату сверхъестественного дара, человеческая природа, очевидно, не могла потерпеть повреждения и извращения,—она утратила только сверхъестественное украшение, которое получила не в самом акте творения, а после него, но особой Божественной благодати. Господство разума над чувственными возбуждениями и страстями, укрепляемое и сохраняемое сверхъестественным даром, со времени грехопадения прекратилось, но природа человека сама в себе осталась неповрежденною,—она только возвратилась в первоначальное состояние, status purorum naturalium. Что плоть похотствует против духа, это не есть следствие падения, а есть состояние, само в себе отвечающее природе человека. Борьба между разумом и чувственностью появилась бы еще в раю, если бы Бог не наделил природу человека сверхъестественным даром праведности и святости; после того, как дар был отнят, естественно происходит борьба в каждом человеке.—Свое учение о первородном грехе римская церковь простерла до полного отрицания первородного греха, возвестив в 1854 г. новый догмат о непорочном зачатии (Immaculata conceptiu) Пресвятой Девы ¹). Смысл этого нового догмата тот, что хотя Пресвятая Дева родилась от Иоакима и Анны естественным образом, однако зачатие Ея по особенному преизбытку благодати, не было причастно первородному греху, распространившемуся от Адама на весь человеческий род.—IV. По учению католиков, человек, освобождаясь ради искупительных заслуг Иисуса Христа от греховной вины и вечных наказаний, должен еще понести за оскорбление правосудия Божия временные наказания, имеющие значение мести или кары. Такое значение мести или кары за грех имеют прежде всего разные бедствия и несчастия, постигающие человека во время земной жизни. Затем такое же значение имеют церковные епитимии и временные наказания за гробом в чистилище. Впрочем, отвратить от себя необходимость этих наказаний возможно. Кто живет добродетельно, особенно кто стремится к высшему христианскому совершенству, старается осуществить в своей жизни не только заповеди Господни, но и евангельские советы, тот удовлетворяет правосудию Божию, преклоняет гнев Божий на милость и таким образом отвращает от себя необходимость подпасть временным наказаниям за грехи. Мало того,—кто исполняет евангельские советы, тот совершает такие дела, которые стоят выше требований закона, долга, — словом совершает дела сверхдолжные (opera superrogationis) и может достигнуть высокой степени святости. Эти дела для спасения самих совершителей их не необходимы, потому что эти дела совершены сверх долга; но они все-таки не проходят бесследно; напротив, заслуживая самим совершителям высшую степень вечного блаженства, они входят в церковную сокровищницу заслуг (thesaurus meritorum), из которой папа, как глава и распорядитель церкви, может давать индульгенции, т. е. ссужать заслуги тем, которые не имеют своих добрых дел, нуждаются в заслугах (а нуждаются все) и достойны того.—V). Существующая на земле или воинствующая Христова церковь, по учению католиков, имеет главу невидимую Иисуса Христа и видимую римского епископа или папу, как преемника ап. Петра, князя апостолов, поставленного от Самого Христа верховным

¹) Так как, по учению католиков, первородный грех состоял только в лишении сверхъестественной благодати, при остатке в падшем человеке, хотя ослабевшим и получивших ложное направление, но целых и неповрежденных его сил, то для восстановления человека в первобытное состояние праведности, вполне достаточно было того, чтобы к нему возвратилась потерянная им сверхъестественная благодать. А так как, далее, сверхъестественная благодать излилась в преизбытке на Пресвятую Деву в самом Ея зачатии, или, когда Она была еще в утробе матери, то понятно, что первородный недостаток в благодати, общий всем людям, в Ней должен быть восполнен, и Она должна была родиться в таком состоянии, в каком находился первый человек до своего падения, быв, при естественных несовершенствах своей природы, восполняем сверхъестественною благодатию (сн. 497 стр., 1 прим.).

1728

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

первосвященником и Его наместником (Матф. 16, 18); главенство папы есть прямое и непосредственное, а не от церкви заимствованное, и заключает в себе полную верховную юридическую власть учительства, надзора и управления; оно простирается на всю церковь и на всех ее членов, даже иноверных. Власть папы выше власти Вселенских соборов. Он есть непогрешимый представитель всей церкви: непогрешимый истолкователь Св. Писания и Св. Предания; его вероопределения непогрешимы. Поэтому не позволяется критиковать его решения как относительно веры и нравственности, так и относительно благочиния и управления церковного, и его решения апеллировать к Вселенскому собору, как к высшей его власти. Он есть верховный судия всех верующих в церковных делах. Все церкви, не признающие над собою власти папской, не суть истинные церкви. Протестанты—еретики. Греко-восточные христиане—схизматики (отщепенцы). Верховная власть и дар непогрешимости ведёт свое начало от ап. Петра и передается преемственно от одного папы к другому ¹).—VI. В свое воззрение на таинства римско-католическая церковь внесла „оpus оperаtum“ и изменила чинопоследование или образ совершения всех

¹) Догмат о папской непогрешимости был утвержден на Ватиканском соборе в 1870 г. (см. об этом соборе ниже). Но провозглашение этого догмата не нашло себе всеобщего сочувствия среди последователей католичества. Из среды их выделились некоторые католические богословы во главе с знаменитым Деллингером (1799—1891 г.)—деканом богословского факультета в Мюнхенском университете. Под его влиянием и руководством образовалась община, так называемых, старокатоликов, которые не признали постановлений Ватиканского собора и вообще отвергли теорию неограниченной власти папства, или, так называемый, ультрамонтанизм (каковое обозначение заимствовано от ultra montes, по буквальному переводу,—за горами, так как своим началом и развитием римский католицизм обязан Риму, отделенному от Средней Европы горами Альпами). Вслед за Мюнхеном старокатолические общины, под руководством профессоров-богословов, стали возникать и в других германских городах, напр., Кельне, Бонне и проч. Вскоре они выбрали себе и епископа—боннского профессора Рейнкенса (1821—1896 г.), который получил рукоположение от девентерского епископа независимой от Рима католической церкви в Голландии и стал во главе германских католиков. Римская церковь отвергла от себя старокатоликов, но они тем не менее продолжали и продолжают считать себя истинными католиками. Вполне справедливо утверждая, что папство внесло в католичество много ложного и извратило его, старокатолики отбросили новые догматы римского католицизма (о личной непогрешимости и абсолютной власти лапы, о непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии, о чистилище, а также многие искажения в совершении церковных таинств и обрядов). К сожалению, многие пункты вероучения в вероисповедной системе старокатоликов раскрыты не совсем ясно и определенно (напр., об исхождении Святого Духа, о таинстве Евхаристии, о Церкви); в их Катехизисах встречаются выражения, присутствие которых в вероисповедных книгах не может быть признано желательным с православной точки зрения (напр., о таинстве миропомазания, что принятие его яко-бы не необходимо для спасения, о призывании святых,—что это призывание якобы нельзя считать существенною необходимостью для человека в деле достижения им вечного блаженства, и проч.); наконец, некоторые пункты из системы христианского вероучения совершенно не раскрыты в большинстве старокатолических Катехизисов (напр., учение о почитании свв. икон и мощей, каковое учение в позднейшее время даже прямо отвергается некоторыми старокатоликами). Все это свидетельствует о том, что старокатолики в своем вероучении еще не вполне стали на древне-вселенскую почву; кроме того, заметно (особенно в последнее время) разногласие различных отраслей старокатоличества по отдельным пунктам христианского вероучения, свидетельствующее об отсутствии полного соглашения старокатоликов между собою, а также и недостаток решимости проводить в церковную практику то, что уже признается ими в теории. Однако, считая свое учение близко соприкасающимся с учением Вселенской Церкви, старокатолики мечтают восстановить общение с Православною Восточною Церковию, а также и с западными христианскими обществами, признающими церковные начала времен Вселенских соборов. В этих видах вожди старокатоличества устраивали и продолжают устраивать конференции и конгрессы, с участием в них, кроме старокатоликов, представителей богословской науки с православного Востока и из России (а также духовных лиц и богословов англиканского и протестантского вероисповеданий). Целью таких собраний служило и служит выработка оснований, на которых возможно было бы установить единение с Православною Церковию. У нас, в 1892 г., Св. Синодом была учреждена в С.-Петербурге особая комиссия (существующая и доселе) для исследования вопроса о старокатоликах и для сношения с ними. Но пока все это не привело к желаемым результатам, так как старокатолики, признав в принципе истинною христианскою Церковию Церковь времен Вселенских соборов, не хотят сделать решительного шага к тому, чтобы, порвав все связи с католицизмом и отрешившись от всех влияний протестантизма, присоединиться к Православной Восточной Церкви, сохраняющей и до настоящего времени чистые начала и предание древней Вселенской Церкви. „Наши деятели? как свидетель-

1729

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

семи таинств. Под именем opus operatum у римской церкви разумеется учение о спасительном действии таинств даже на недостойно или, что то же, на пассивно принимающих их. По мнению ее богословов, таинство есть проводник или, точнее, канал, из которого христианин почерпает благодать, помимо всякого с своей стороны содействия или сочувствия. Чтобы то или другое таинство благотворно подействовало на человека, для этого требуются только известные внешние средства, напр., чтобы было лицо, совершающее таинство, чтобы были произнесены известные слова и т. п., и только. Человек может даже не веровать в таинство, к которому приступает, или может совершенно равнодушно относиться к нему, и все-таки он получит спасающую благодать. От него в данном случае ничего не требуется, кроме самого акта приступления к таинству.—Крещение в римской церкви совершается чрез обливание, т. е. вода наливается на голову крещаемого, при произнесении слов: „я крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа“.—Совершителями таинства миропомазания считаются одни только епископы (см. 995 стр., 2 прим.); совершается это таинство над младенцами не вслед за крещением, а по достижении ими по крайней мере семилетнего возраста. При совершении обрядов миропомазания, епископ сперва воздевает руку над принимающими таинство, потом помазывает миром ¹) на челе, называя каждого по имени и говоря: „знаменую тебя знамением креста (Signo te signo crucis) и укрепляю миром спасения, во имя Отца и Сына и Святого Духа». В заключение епископ ударяет помазанного слегка по ланите, говоря: „мир с тобою“.—В таинстве причащения римско-католическая церковь отличается от православной: а) введением опресноков вместо квасного хлеба, б) учением о времени пресуществления св. даров на литургии после слов Христовых („сие есть тело Мое», „сия есть кровь Моя»), а не после призывания Святого Духа, г) лишением чаши мирян, т. е. приобщением их только под одним видом хлеба, и д) недопущением младенцев ко св. причащению.—По учению римских богословов, таинство покаяния представляется, как внешний процесс следствия и суда над человеком грешником. Духовник расследывает вины кающегося, какие им сделаны грехи, когда, по каким побуждениям, при каких обстоятельствах,—с такою тщательностью, что исповедь в католической церкви иногда превращается в самую мелкую казуистику, в шпионство, в инквизиторский допрос²). Относительно разрешения грехов в таинстве покаяния римская церковь учит, будто это разрешение дается неполное и что после отпущения греховной вины и вечных наказаний на грешнике остается еще некоторый долг, для погашения которого он должен принести за грехи свои удовлетворение правде Божией; вслед-

ствовал Св. Синод еще в 1903 г. (см. Ц. Вед. 1903, 24), одушевлены были самыми лучшими чувствами к старокатоликам и, понимая всю разность в национальных, исторических, церковных и прочих условиях и традициях, со всяким терпением относились к возникавшим разногласиям и недоумениям старокатоликов и готовы были сделать все, чтобы уравнять для них путь к вступлению в церковь“. Но прежние „главные столпы старокатолического движения“ „один за другим сходят с жизненной арены, уступая место новым людям“, для которых, при их „удаленности от Востока и неясном представлении о нем, мир протестантский, естественно, может показаться и сродным, и близким, и нелегко им устоять против его незаметного, но постоянного влияния“, дабы не увлечься „заманчивой и столь свойственной рационалистическому Западу мечтой восстановить истинную Церковь у себя дома своими научными силами и своим разумом“ и тем уклониться „на распутие протестантства, к великому горю всех своих искренних друзей“. „Если бы, как говорит проф. Овербек, старокатолики последовали путеводной звезде православия, то избегли бы всякой опасности“.

¹) У латинян государей, при короновании, помазуют елеем оглашенных (oleum catechnmenorum), употребляемым в таинстве крещения.

²) Главное средство воспитания в народе духа благочестия, после богослужения, есть, конечно, исповедь с ее наставлениями, сокрушениями сердца я непритворными слезами. Но руководители духовной жизни католиков менее всего заботятся о самоиспытании и исправлении своих духовных детей исповедью: они в интересах своих собственных и тех орденов или каст, к которым принадлежат, делают из исповеди часто орудие для узнания тайн общественных и частных. Отсюда, естественно, происходит то, что исповедь в католической церкви, можно сказать, не есть истинная врачебница для очищения грехов людей, второе слезное крещение их, а есть некоторого рода искусство узнавать то, что нужно для внешних целей ордена. Вследствие этого исповедь теряет то высокое значение, которое она имеет в Церкви Православной.

1730

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

ствие этого римская церковь и на епитимии смотрит не как на исправительные и врачебные средства, а как на наказания для удовлетворения правде Божией. Это удовлетворение совершается двояко: его приносит или сам грешник за себя, исполняя епитимию, или чрез других—усвояя себе излишек заслуг Христа и святых Его (индульгенции); кто же не успеет принести этого удовлетворения за себя (лично или чрез других) здесь на земле, тот должен будет принести его за гробом, в чистилище.—Что касается индульгенций, то под ними разумеется прощение или уменьшение наказания, которое должен бы понести грешник для удовлетворения правде Божией после того, как отпущены будут ему вина и вечное наказание за грехи, чрез усвоение ему епископом римским преизбыточествующих заслуг Спасителя и сверхдолжных добрых дел Богородицы и святых вне таинства покаяния. Эти индульгенции выдаются на живых людей, которые ими освобождаются от обязанности приносить удовлетворения, исполнять за известные грехи епитимии, и на умерших, которым сокращается срок мучений в чистилище. Индульгенции эти, по великому милосердию Божию и по снисхождению папы, могут быть раздаваемы даром или за какие-нибудь благочестивые подвиги: за путешествия ко святым местам (преимущественно в Рим), за полезные общественные предприятия, за какие-нибудь заслуги и пожертвования в пользу папы. Индульгенции бывают полные, простирающиеся на всю жизнь и на все грехи, и неполные—на несколько дней или лет. Есть еще индульгенции великие, которые в известное время даются всему католическому миру, или целой стране, или всем христианам, находящимся в Риме—в каких-нибудь особенных случаях, напр., во время торжественного празднования юбилеев в римской церкви, при избрании нового папы, по случаю каких-либо важных предприятий церковных, или особенных опасностей, угрожающих церкви, во время крестовых походов, католических вселенских соборов, канонизации святых и т. д. Индульгенции эти даются лично самим папою, или чрез великого кардинала пенитенциария, чрез епископов и других членов церковной иерархии, чрез прикосновение к освященному папскому жезлу. Есть в католических странах привилегированные церкви, часовни, алтари, иконы, пред которыми всякий желающий может помолиться и получить индульгенцию на несколько дней. Благодать индульгенций может быть приобретаема в известного рода медалях, четках, крестиках, освященных в Риме, и тому подобных предметах.—Брак римская церковь признает безусловно нерасторжимым даже в случае прелюбодеяния одного из супругов; она толкует слова Евангелия в том смысле, что, в случае прелюбодеяния, оба сочетавшиеся могут расстаться, но без разрешения невинному из них вступать в новый брак.—В учении о таинстве священства римско-католическая церковь отличается от православной тем, что с XI века совершенно запретила брачное состояние своему приходскому духовенству и, возбранив священство тем, которые не согласятся обречь себя на всегдашнее безбрачие, утверждает, что будто брачная жизнь несовместна как вообще с чистотой христианского целомудрия, так особенно с достоинством священного сана. Кроме того, римская церковь догматические определения степеней священства смешала с каноническими, признав власть папы неизмеримо, выше власти епископов и установив должности так называемых кардиналов. Кардиналы римской церкви имеют разные священные степени: одни—епископов, другие—пресвитеров, третьи—диаконов. Но самое звание кардиналов не только дает важные преимущества кардиналам епископам перед епископами и митрополитами не кардиналами, а и кардиналам пресвитерам и диаконам над всеми епископами не кардиналами. Кардиналы священники пользуются даже правом посвящать с низшие церковные должности, каковое право, ио каноническим правилам, принадлежит только епископу. Все вообще кардиналы по своей власти и значению стоят непосредственно вслед за папою. Все они вместе составляют курию („римскую курию“), которой принадлежит рассмотрение всех дел, касающихся церковной и государственной жизни. Курии кардиналов усвоено (с 1059 г.) право избрания нового папы (в особом собрании—„конклаве“), т. е. одни только кардиналы избирают папу и каждый из них сам может быть кандидатом на папский престол. Словом, кардиналы—князья церкви, ближайшие советники ее главы, присутствующие в римской консистории и занимающие в собра-

1731

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

ниях места, высшие епископов ¹). В таинстве елеосвящения римская церковь тем отступает от православной, что предоставляет право освящать елей для таинства одному епископу и главною целью елеосвящения считает укрепление больного в страданиях и борьбе с ужасами смерти, почему преподает это таинство в виде напутствия и только таким больным, которые находятся уже при смерти. Сообразно с таким назначением таинства, католики называют его „последним помазанием“ (extrema unctio) или „помазанием на исход души“ (unctio exeuntium), „таинством умирающих“ (см. 1286 стр.).—VII. Особенность учения римско-католической церкви относительно состояния душ, перешедших в загробную жизнь, состоит в том, что, кроме рая и ада, куда отходят души умерших, она признает еще чистилище. Так называет она особое место или состояние очищения, в котором души умерших людей, не получивших при жизни разрешения от каких-нибудь легких, простительных грехов, или же хоть и получивших разрешение, но не понесших временного наказания за них для удовлетворения правде Божией, терпят мучения (ослабляемые и облегчаемые для них молитвами за них церкви, милостынями и особенно приношением безкровной жертвы) до тех нор, пока совершенно не очистятся от грехов, т. е. пока не искупят чрез свои мучения сделанных ими легких грехов и не получат прощения.

VIII. Отступления римской церкви от православной в догматическом отношении повлекли за собою соответствующие отступления ее и в области нравоучения. Католик не имеет истинной и живой веры во Христа, потому что он не знает Его непосредственно, а знает вместо Него папу, заменяющего собою на земле Христа; папа для католика непогрешимый авторитет в делах веры, и всякий католик должен веровать во Христа настолько и так, насколько и как позволяют ему непогрешимые папские вероопределения. При отсутствии истинной и живой веры в Спасителя у католика, что само собою понятно, не может быть и обусловливаемых ею христианской надежды и любви. Католик живет не во Христе и не для Христа: идеалом его совершенства служит не Он (Мф. 5, 48), а папа, к которому обращены его взоры и направлены ожидания. Но папа цель своей деятельности единственно полагает в том, чтобы всех подчинить своей воле и заставить веровать в себя, как непогрешимого властителя и распорядителя не только в делах церковных, но и гражданских. Отсюда естественно папе нужно полное и рабское послушание со стороны верующих и фанатическая преданность ему, заставляющая презирать и гнать всех врагов папы, всех, не признающих его непогрешимости и мнящих спастись помимо его. Действительно, целым рядом крутых мер и насилий, каковы: инквизиция, интердикты, религиозные войны и т. п., папы довели своих пасомых до такой степени подчинения себе, что они послушание папе и фанатическую преданность ему стали признавать основными началами своей нравственной деятельности и ими заменили лежащие в основе ее христианские добродетели ²).

¹) Старшие епископы местных национальных церквей называются примасами, в том смысле, что они должны быть признаваемы высшими правителями их не как самостоятельные патриархи (подобию восточным патриархам, но как уполномоченные представители папы. Но, не довольствуясь этими постоянными представителями своей власти в поместных церквах, папы для усиленного надзора за состоянием этих церквей и решения возникающих в них дел, завели обычай посылать в разные страны еще особенных чрезвычайных уполномоченных, с званием легатов от ребра апостольского (legati а latere apostolico). Лицам, облекаемым этим званием, хотя бы они имели только степень диаконов, обязаны оказывать чрезвычайные почести и беспрекословное повиновение все высшие правители страны—духовные и светские. Когда папским уполномоченным, посылаемым в разные страны, даются не столько церковные, сколько политические поручения—заключения конкордатов с государями, присутствование при дворах в качестве послов от лапы, то они называются нунциями (nuntius— посол) и пользуются всеми дипломатическими привилегиями и средствами при отправлении своей должности. Эти нунции назначаются из духовных и светских чиновников римского двора.—Считая себя верховными обладателями не только тех стран, в которых уже утвердился католицизм, но и тех, которые не принадлежат к католической церкви, в которых даже совсем не распространено христианство, папы назначают в Риме духовных правителей и для таких стран (в уверенности, что и они должны сделаться достоянием нанизма). Так, в Риме назначаются патриархи для восточных православных церквей, не признающих власти папской, и даже епископы для языческих стран (episcopi in partibus infidelium).

²) В противовес этому, в конце прошлого столетия, в лоне римско-католиче-

1732

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

Фанатизм стал составлять существо духа и настроения католической церкви, а послушание папе доведено до того, что верующий сделался машиною в руках его и его клевретом, слепым орудием, которое он по своему произволу употребляет на добро или на зло. Вместе с этим католичество страдает недостатком искренности добродетели: фарисейством и внешностью. Вся религиозная жизнь католика есть, по преимуществу, внешняя; все рассчитано на эффект; в храмах и при входе в храм поражают взоры людей пышные статуи и великолепная драпировка; слух молящихся поражается игрою на органах, в проповедях, произносимых с вольною, небезукоризненною жестикуляцией, господствует вольность мыслей; содержание их

ской церкви в Польше возникло религиозно-нравственное движение, стремящееся к нравственному возрождению польского духовенства и народа и к преобразованию их жизни в духе христианского учения (к так называемой христианизации жизни), свободного от затемняющих его чистоту римско-католических искажений. Начало этому движению, известному под именем мариавитства, было положено состоявшим в г. Плоцке викарием, ксендзом Казимиром Пршыемским, задумавшим образовать священнический кружок для борьбы с развращенностью латинского духовенства. Осуществление им своего плана было достигнуто при помощи и под руководством проживавшей в Плоцке и отличавшейся особенной набожностью женщины Фелиции, в монашестве Марии Франциски, Козловской, избранной, по верованию мариавитов, Самим Богом для учреждения общества последователей образа жизни Святой Девы Марии (Mariae vita). Это общество, открытое в 1893 г., в настоящее время представляет собою уже обширный „религиозный союз мариавитов». По изданному в 1908 г. „Уставу» этого союза, „мариавиты исповедуют догматы католической церкви, но для осуществления своих стремлений образовали отдельный религиозный союз, который в своем управлении, внутреннем устройстве и деятельности не зависит от римско-католической иерархии». Признавая и исповедуя „Господа Иисуса Христа, сокрытого в Святых Дарах, жертвою за жизнь мира и существенно животворящим Источником возрождения христианства, погибающего от неверия и пороков“, религиозный союз мариавитов „считает главною своею целью: а) особым образом почитать и во всем мире восстановить почитание Господа Иисуса Христа, подобающее Ему в Святых Дарах, б) молить Господа Иисуса, пребывающего в Святых Дарах, о спасении человечества, в) распространяя почитание Святых Даров, способствовать среди христиан нравственному их возрождению и восстановлению христианской ревности первых веков, и г) исповедовать, что для достижения этих целей необходима помощь Пресвятой Богородицы, в силу чего весь союз мариавитов состоит под покровом Пресвятой Девы, почитая Ее под названием: Непрестанной помощи». Относительно богослужения в „Уставе религиозного союза мариавитов» говорится, что их союз „сохраняет литургию западной католической церкви», что „служебник и часослов мариавиты преобразуют соответственно требованию почитания Святых Даров», что „мариавиты будут совершать литургию, все богослужения и требы на народном языке», что они „сохраняют все праздники католической церкви и, кроме того, учреждают праздники Пресвятой Богородице 2 авг. по новому стилю—в память основания союза, и 4 окт. по новому стилю—праздник св. Франциска Ассизского, как своего патрона». Особенным почитанием пользуется образ, именуемый „Непрестанная помощь», каковой образ, надо заметить,— восточного письма, с греческими письменами (Μ. Ρ. Θ. Υ. I. С. X. С.), пренебрегаемый ярыми римско-католиками. Согласно установленному означенным „Уставом церковному строю, каждая отдельная община мариавитов, или приход, управляется настоятелем (пробстом) и его помощниками—викарием и диаконом; приходы объединены в округ, управляемый кустошем (хранителем) и его помощником—викарием, а округа составляют провинцию, или епархию, во главе которой стоит провинциальный министр с его помощником—провинциальным викарием. В настоящее время существуют соответственно их населяющим национальностям провинции: польская, литовская, чешская, немецкая, французская. Высшим административным должностным лицом в мариавитском союзе является генеральный министр и его заместитель, именуемый генеральным викарием. Кроме этих должностных лиц, у мариавитов периодически созывается в каждой провинции провинциальный капитул из управителей округами. Самую же высшую инстанцию церковного управления у мариавитов составляет созываемый чрез каждые 3 года в седмицу Сошествия Святого Духа генеральный капитул, в состав которого входят все провинциальные министры и кустоши. В основу образа жизни мариавитских священников положен устав ордена св. Франциска Ассизского, с освобождением их от общей жизни в монастырях, но с обязательным принятием обетов— послушания, убожества (состоящего в отречении от собственности и всякого жалованья и ограничении своего содержания исключительно одними добровольными пожертвованиями), целомудрия и почитания Иисуса Христа во Святых Дарах. Носительницами высших религиозно-моральных интересов для женской половины мариавитского общества у мариавитов служат члены общины сестер-мариавиток, представляющей из себя как бы нечто в роде женского монашеского ордена. Во главе этой общины стоит главная начальница, находящаяся в зависимости от генерального министра союза мариавитов. Подобно священникам, сестры-мариавитки, при вступлении своем в общину, дают

1733

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

составляет не исправление сердца слушателей, но, весьма нередко, политические события, порицание тех или других распоряжений правительств. Наконец, католичество страдает иезуитизмом (см. о нем выше, 1688—1690 стр.).

IX. Римско-католическое богослужение тоже имеет не мало особенностей, сравнительно с православным. В богослужении католической церкви менее, чем в православном, духовной высоты, внутреннего смысла, религиозной строгости и чистоты древнего предания. В нем более чувственного, мирского характера, более заботы о внешности и расчетов на эффект, более влияния на воображение, чем на ум. Самое главное богослужение—литургия —в западной церкви слишком далеко уклоняется от древнего христианского типа ¹) (сн. 2 прим. к 771 стр.). Особенно предосудительно и вредно

вышеуказанные 4 обета; кроме этих главных обетов они также обязуются: обучать детей в школах, воспитывать их в приютах, ухаживать за больными и руководить домами призрения. Как было сказано выше, согласно своему „Уставу“, „мариавиты исповедуют догматы католической церкви“. Стоящее у них на первом плане, как их особенность, учение о присутствии живого Бога Христа в Евхаристии и признание за этим таинством существенного значения для нравственного возрождения людей не только чрез достойное причащение, но и чрез боголепное поклонение Святым Дарам (adoratio—часовое моление пред Святыми Дарами;,—само по себе не представляет основания для отпадения от римско-католической церкви, которая не отрицает того, что Иисус Христос является жертвою за жизнь мира, что Он есть животворящий Источник возрождения христианства и проч. Но мариавиты решительно отвергают догмат о капском главенстве в христианской церкви, исключив все относящееся к этому догмату из своих вероучительных и богослужебных книг. Уже одним этим отрицанием папского догмата вполне и оправдывается выделение мариавитов из римской церкви, потому что этот догмат, как известно, представляет собою краеугольный камень, на коем зиждется все здание папской системы. Вполне понятным является поэтому и отношение к мариавитству римско-католической церкви, представители которой поспешили отлучить от церкви и проклясть мариавитов, как злостных и тяжких еретиков, посягающих на все здание римского католицизма. Но в существе дела мариавиты, как противники догмата о папском главенстве, являются борцами против коренного зла папства. В действительности же существенным недостатком мариавитства является отсутствие в нем источника благодатно-иерархического служения, т. е. епископства, и по их „Уставу“ пост генерального и провинциального министров, совмещающих в себе высшую административную, юридическую и учительскую власть (первый над всем советом, а второй над провинцией), могут замещать священники, а не одни лишь епископы (которых, надо заметить, у мариавитов пока не имеется). При отсутствии необходимого в каждой христианской церкви епископства, вся будущность мариавитства, как религиозного движения, зависит, от того, к какой церкви представители его обратятся за помощью. Сохранявшаяся вначале связь с Римом в настоящее время окончательно порвана мариавитами. Само собою разумеется, что действительную помощь мариавиты могут получить лишь от Православно-Восточной Церкви. Согласно Высочайше утвержденному 28 нояб. 1900 г. положению Совета министров, религиозный союз мариавитов, живущих в пределах России, признается законно существующею и пользующеюся охраною закона сектою, причем последователям ее предоставляется беспрепятственно исповедывать свое вероучение и исполнять обряды веры по принятым у них обычаям и правилам. Распространяясь все более и более, мариавитство приобретает себе последователей преимущественно среди трудового люда. Нравственный уровень мариавитов стоит высоко. Предявляемые к ним предписания их „Устава“ о почитании Иисуса Христа во Святых Дарах с возможно частою исповедью и причащением с чистою совестью св. Таин, о соблюдении заповедей Божиих, особенно заповеди о любви к Богу и ближним, о добровольном исполнении гражданских обязанностей, соответственно общественному положению каждого и в частности о выполнении всех государственных повинностей,—все это мариавиты стараются соблюдать с надлежащим усердием. Почти все мариавиты не курят и не употребляют спиртных напитков, благодаря чему благосостояние их быстро возрастает. „Кто не выпивает и не курит, как говорят мариавиты, тот всегда может жертвовать на церковь“. Обыкновенно постройке церквей у них всегда сопутствуют приюты для детей, дневные ясли, школы, зал для бесед и занятий, библиотеки, всякого рода мастерские, и нигде—роскошных помещений для священников. Последние, служа примером умеренности и воздержания для народа, довольствуются маленькой кельей, по большей части пристроенной к ризнице церкви. Они отличаются нравственною чистотой, нестяжательностью, отречением от всякой собственности, всецело преданы своему делу, пастырскому долгу, с народом обращаются кротко, снисходительно, сочувственно относятся к его духовной темноте и житейским горестям и тягостям. В своей жизни—это христиане-подвижники, а в общественной своей деятельности—искренние и преданные пастыри-народники.

¹) Примечательно, что из первохристианских церквей только одна римская не сохранила литургийного чина с именем апостольским. Ученые поэтому не без основания полагают, что в первые 2—3 века Рим не имел своего особого литургийного

1734

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

на западе в средние века оказалось разрешение одному и тому же священнику служить по нескольку литургий в день на одном и том же престоле, или на нескольких престолах в одной церкви служить нескольким священникам в одно и тоже время. Ради корысти католические священники старались распространять в народе такие понятия, что каждому сколько-нибудь зажиточному христианину недостаточно присутствовать в церкви на общей, совершаемой для всех литургии, а нужно заказывать для себя особенные заздравные и заупокойные службы. Святых престолов в западной церкви дозволяется устроят по нескольку в разные стороны—у западной, южной, северной стены храма ¹). Кроме главной литургии, совершаемой на большом престоле вслух всех—с пением и органом (missa cantata), дозволено другим священникам на других престолах, по просьбе или заказу частных лиц, наскоро шепотом прочитывать другие литургии ²). совершая при этом святейшее таинство (missa lecta). Что касается до других церковных служб, кроме литургии,—утренних и вечерних,—то они в обычное время года почти совершенно не посещаются мирянами и остаются им неизвестны, так что самое совершение этих служб предоставляется доброй воле и совести священнослужителей. Общее устройство католических храмов отличается от православных тем, что в них главная часть обращена на запад; также и в домашней молитве римские христиане имеют обычай обращаться не на восток, а на запад (к месту жительства папы). В западных храмах нет ни иконостасов, ни сени над престолом ³); нет и особенных жертвенников для приготовления св. Даров. Характер западной—итальянской живописи отличается от восточной—византийской. В западной иконописи, при большем изяществе внешней формы, менее духовной высоты и строгости христианской идеи. Там более дается места произволу художественной фантазии, чем у нас. У западных художников высокий, неземной мир святых людей изображается иногда слишком похожим на земной чувственный мир со всеми его волнениями и страстями. Кроме иконописных изображений, в западных церквах употребляются также и пластические (статуи лепные и резные). В католических храмах позволяется сидеть присутствующим при богослужении ⁴), что в древней церкви не было допускаемо. Воинские чины присутствуют при богослужении в шапках и с оружием, иногда принимают участие и в священных церемониях, что придает более внешней пышности католическому богослужению, но не соответствует духу истинно христианского богослужения. Крест полагают на себя католики пятью перстами, а не тремя, и сперва на левое, а потом на правое плечо. Богослужение в западной церкви в средние века везде совершалось на мертвом непонятном для слушающих, а иногда и для священнослужащего, латинском языке. Уже в позднейшие века католическая церковь вынуждена была позволить чтение и пение священных молитв—гимнов на местных национальных наречиях. Но и теперь в католической церкви основа богослужения везде остается латинская; латинский язык считается священным языком. В средние века вошли в употребление при католическом богослужении органы и другие музыкальные инструменты. Западное пение церковное отличается от нашего православного тем, что в нем нет того торжественного спокойствия, той глубины, величавости и строгости, как в нашем пении. В нем более заботы о внешней виртуозности и эффектах, чем о строгом соответствии с смыслом священных песнопений. В его характере более высказываются волнения земного человеческого чувства, нежели глубокая

чина, но употреблял греческую литургию и, вероятно, даже на греческом языке. Латинская литургия появляется уже в 4-м веке.

¹) Так как при этом богослужение может быть совершаемо в одно и то же время на нескольких престолах,—то и может случиться, что обращенные лицом к одному престолу могут стоять спиною к другому, на котором также совершается бескровная жертва.

²) Нередкие случаи поспешности, небрежности, даже иногда явного кощунства в совершении этих тайных литургий подорвали к последним всякое уважение со стороны народа.

³) От этого, может быть, замечается там менее благоговения к святому месту. К престолу подходят, вокруг престола ходят, на престол облокачиваются не только служители церкви, но и простые миряне, мужчины и женщины.

⁴) Требуется, чтобы вставали только в особенно важных моментах, напр., во время чтения Евангелия, возношения Даров, когда священнослужащий благословляет народ и т. п. Для сидения при богослужении, средина католических храмов бывает занята креслами и скамейками, места которых продаются иногда за деньги.

1735

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

сосредоточенность молитвенного настроения. В католической церкви в храмах и вне храмов совершается очень много разных процессий и церемоний, в которых также более рассчитывают на эффект—на увлечение фантазии, чем на возбуждение правильного религиозного смысла и чувства. Вообще, в западном богослужении не мало нововведений, искусственности, вычурности и даже прямо нецерковных тенденций.

Среди всех вышеуказанных отступлений римско-католической церкви от православной центральное место занимает догмат о папском главенстве. Сами папы и их приверженцы признают его за основу католицизма. По общему сознанию православных богословов, именно этот догмат, как краеугольный камень, на котором зиждется все здание папства, и обусловливает собою особенный характер всего устройства римско-католической церкви со всеми ложными учениями ее вероисповедной системы. Очевидная несообразность этого догмата с основными началами истинного христианского веро-и-нравоучения служила главною причиною появления в римско-католической церкви ересей, расколов и целого ряда движений, в той или другой мере нарушавших единство римско-католической церкви, подрывавших ее авторитет и наносивших ей явный ущерб. Хотя несомненно, что все это, а равно и всякие другие ненормальности, неизбежные в римско-католической церкви при признании папского авторитета, как совмещающего в себе будто бы всю полноту христианского ведения, останутся в полной силе до тех пор, пока римский католицизм будет оставаться тем, чем он есть; но папство и поныне, как и прежде, считает себя непогрешимым и с исключительным упорством продолжает отстаивать целостность и неприкосновенность своего абсолютизма, превращающего духовное царство Божие в царство мирское ¹).

¹) Порождаемые и поддерживаемые своеобразным строем римско-католической церкви ненормальные условия ее жизни в последнее время послужили причиной возникновения в ней научно-религиозного движения, которому усвоено наименование модернизма (от французского слова moderne—новый) и которое одинаково привлекает к себе все классы католического общества, не только духовных, но и широкие круги мирские. Очагом или родиной этого нового явления в религиозной жизни католического запада считается Франция, откуда оно быстро проникло в Италию и распространилось в Германии, Англии и Америке; его отзвуки уже громко раздаются в славянских землях; слышны они и в России. Основной задачей модернизма служит примирение католицизма с современной наукою. Как известно, в настоящее время все науки о природе и духе всецело проникнуты идеей эволюционизма, т. е. идеей развития, постепенного перехода от низших форм к высшим. Та же идея в ее применении к вопросам религиозным составляет основной принцип и модернизма. По учению модернистов, источник религии лежит в имманентизме, т. е. психологическом ощущении и как бы „осязании“ Божества в индивидуальном и историческом сознании людей, в том, что человек в самом своем внутреннем существе чувствует Бога непосредственно, мистически. Считая чувство источником религии и утверждая, что нет никаких оснований выделять это чувство из всеобщего закона развития, модернисты и применяют к религиозной области доктрину эволюции. По их учению. Божественное Откровение уже в силу самого акта перенесения идеального и вечного в мир явлений должно было подпасть влиянию различных исторических факторов, осложняться различными элементами, источник которых не в вечном, а временном начале. Отсюда историко-критический метод—основной метод богословия модернистов, имеющий своею задачею найти идеальный, божественный элемент в религии путем устранения из нее всего того, что является в ней результатом исторических наслоений, и, главным образом, из ряда средневековых, схоластических, часто совершенно антихристианских построений выделить истинный католицизм. Коренной ошибкой Рима модернисты считают непризнание им несомненного и очевидного факта—общей эволюции. В наше время, говорят они, нет места прежнему фанатизму,—каждый хочет верить сознательно и осмысленно; в век рационализма никак нельзя говорить языком схоластики, отожествляющей религию с теологией, требующей слепого подчинения разума человеческого внешне-церковному авторитету, сдавившей богословскую мысль и сообщившей ей мертвенность, неподвижность. И в первую очередь надо похоронить господствующую в католическом богословии схоластику; она давно отжила свой век; к ней уже нет возврата,—и о ней нечего думать. „Мы, говорят модернисты, стремимся приблизиться к настоящему веку, говорит его языком, чтобы человечество почувствовало существующую связь между современными идеями и взглядами католицизма“; между тем, благодаря прежнему консерватизму и боязни эволюции, многие католические догматы в наше время являются совершенно неприемлемыми с точки зрения современного знания и современной науки; поэтому существующее в римско-католической церкви папское главенство с его абсолютными правами должно быть заменено

1736

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

Протестантство.

Вследствие неправильностей и злоупотреблений римского католицизма, в начале XVI в. среди католиков явились реформаторы, которые дали церковной жизни устройство на новых началах, ими самими измышленных, и отторгли от папы почти целую половину католического мира, образовав особые религиозные общества под общим именем протестантских. Это были на севере, в Германии,—Лютер, на юге, в Швейцарии,—Кальвин и Цвингли. От первого ведет свое начало лютеранство,

конституционным папством, носители которого пользовались бы лишь первенством чести, не дающим им каких-либо исключительных административных, юрисдикционных и учительных прав над другими епископами христианской церкви; вместе с этим иезуитско-аристократическая форма правления в конституционном папстве должна замениться формою правления мирско-демократической, в силу которой и простые верующие призываются обнаруживать влияние в церковных делах, для них тем более естественное, что даже меньшинство мирян обладает большею жизненною силою, чем весь омирщившийся клир. Вообще, по суждению модернистов, церковь не может далее опираться на тех основах, которые поставлены в средние века, не может потому, что она в настоящее время находится совершенно в иных условиях, созданных изменением прежних умственных, моральных и политических убеждений общества; необходимо понять это и стремиться к тому, чтобы человек науки не бежал от веры, чтобы историк и критик могли быть вместе и верующими,—чего нельзя ожидать при наличном положении вещей, так как, „чтобы убедить людей, нужно быть ими попятим, а чтобы быть понятым,—следует начать рассуждение исходя из таких принципов, которые этими людьми могут быть поняты“. Соответственно этому модернисты полагают, что современное знание, в каком бы виде оно ни представлялось нам, должно служить критерием религиозных истин, и вера должна примиряться с ним в тех его положениях, которые в наше время принимаются людьми учеными, как наиболее вероятные и им непротиворечивые; поэтому необходимо принять все выводы и данные паук, как бы, по-видимому, резки и отрицательны они ни были. По воззрению модернистов, не следует даже смущаться теми отрицательными выводами, которые могут возникнуть вследствие приложения их к католическому богословию и которые с несомненностью обнаружат, насколько последнее устарело, отстало от жизни и науки и как много в нем веками образовавшихся бесполезных и вредных наслоений. Нельзя не признать, что в ряду этих наслоений модернисты порицают и отвергают много таких присущих римско-католической церкви верований и установлений, которые действительно чужды истинному духу Христову. Так, не говоря уже о том, что модернисты признают полную абсурдность некоторых чудесных реликвий римско-католической церкви (напр., веревки, на которой удавился Иуда, хвоста осла, на котором въехал Христос в Иерусалим, и т.н.), они порицают излишнюю пластичность и чувственность католического культа и принятые в нем пышные церемонии, бьющие только на внешний эффект; требуют они совершения богослужения на народном языке и замены этим языком теперешнего латинского, непонятного для огромного большинства молящихся; настаивают на отмене запрещения народу читать Библию и распространять ее на живых попятных народам языках; нападают на целибат, бесполезный и порождающий соблазн среди верующих; ратуют за уничтожение иезуитского ордена, вредного для религиозной жизни общества; признают обязательным упразднение индульгенций, укореняющих в членах церкви идею религиозной торговли; не мирятся с отлучениями, слишком часто допускаемыми римско-католическою церковью, и с index librorum prohibirorum, представляющим собою род полицейского учреждения, опасного для верующих; вооружаются против вторжения пап во все сферы не только церковной, но даже и гражданской жизни западных государств, и против всех папских притязаний, противоречащих идее церкви Христовой, как „царства не от мира сего»; восстают против догматов о папском главенстве и непогрешимости папы,—этих главнейших из вероисповедных пунктов, укоренившихся в римско-католической церкви и являющихся основой, на которой возросли другие ложные учения, присущие римско-католической вероисповедной системе и упорно отстаиваемые папством. Само собою разумеется, что со стороны папства, в корне подрываемого модернизмом, последний вызвал к себе решительное и полное осуждение. В изданной в 1907 г. папою Пием X энциклике модернизм прямо называется „скоплением ересей», ведущим к уничтожению не католичества только, но и всякой религии вообще, к совершенному атеизму. В ответ на это модернисты утверждают о себе, что они не хотят „быть мятежниками, но искренними католиками—на спасение христианства», подчиняющимися тому авторитету, который должен существовать и существует в христианстве со времени апостолов; что они продолжают оставаться членами своей церкви и самый факт нежелания их выйти за ее пределы, соорганизовать свое особое общество, говорит в их пользу; что они идут не против своей церкви, а лишь против того абсолютизма, который совершенно убивает жизнь последней; что все их усилия, все их стремления концентрируются около идеи преобразования своей церкви, построенной только на новых началах, которые удовлетворяли бы дан-

1737

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

а от второго и третьего реформатство или кальвинизм. Вышедши из среды католиков, протестанты невольно и бессознательно удержали некоторые католические заблуждения. Так, они удержали католическое учение об похождении Святого Духа от Отца и Сына, обливание в крещении, употребление опресноков в евхаристии, органы при богослужении (не все, впрочем, протестанты), места для сиденья в церкви. В других пунктах протестантские учения являются большею частью противоположностями католическим учениям, противоположностями крайними, но также несправедливыми, иногда еще более далекими от православия, чем католические отступления ¹). Главною задачею церковной реформации Лютер поставил восстановление христианства в духе апостольского века, а вслед за ним тою же целью руководились и другие

ным современной жизни, результатам современной культуры: что они не стремятся уничтожить веру, фактора психологического,—они основываются на нем; что они не исключают сверхнатурального элемента в религии, а отрицают только то резкое разграничение натурального и сверхнатурального, которое сделано было средневековой философией и которое легло в основу официального католичества; что они не отвергают религию, и их учение не ведет к атеизму. Таким образом, воззрения на модернизм папы и самих модернистов различны до противоположности. Среди литературных взглядов на модернизм тоже царит разногласие в его оценке. Это объясняется тем, что модернизм находится в процессе развития, а не завершения, и пока еще не представляет собою определенно сложившейся и окончательно сформировавшейся системы. При таком положении дела остается согласиться с теми, которые признают, что в настоящее время нельзя высказать ни решительного осуждения, ни решительного одобрения этому новому движению в западно-христианском мире, доколе более или менее не выяснятся его вероисповедные взгляды. Но, на ряду с признанием преждевременности того или другого безапелляционного суждения о модернизме, уже отмечается его положительная сторона, как движения, направленного к устранению всего того, что в католицизме действительно является ложным, вымышленным, фальшиво истолкованным. Однако при этом остается место для не безосновательного опасения, как бы стремление модернистов упразднить устарелые формы католической жизни, выбросить вон мешающие ей и ее развитию окаменелости, удалить образовавшиеся в течение многих веков путем привитых властолюбием пап наслоения,—в конечном результате не повлекло за собою отрицание и того, что имеется в католичестве древнего, истинно-христианского, вечного и неизменного, т. е. как бы освобождение модернистами римско-католической церкви от всего того, что в ней есть, так сказать, „папского“, не распространилось и на ее первоначальные основы, на такие истинно-христианские начала жизни, которые навсегда должны остаться нерушимыми. О применимости к этим началам излюбленного модернизмом принципа эволюции, о подчинении их современной науке, о приспособлении их к ложным требованиям культуры и к духу нашего времени, конечно, не может быть и речи. Вообще модернисты, поскольку возбужденное ими движение оказывается повинным в подрыве тех незыблемых и вечных истин, которые общи католичеству и православию, являются, как их называет в своей энциклике папа, „сеятелями плевел“, стремящимися „уничтожить христианство“; а поскольку в этом движении проявляется лишь только борьба с тем, что в католичестве с его папством составляет отклонение от православия, с тем, что, как искажение чистоты истинных христианских начал, давно уже отмечалось и православною Восточною Церковию, модернисты являются, как они и сами себя аттестуют, ревнителями истинного блага римской церкви. Так или иначе, но в настоящее время модернисты имеют в своих рядах немало видных и несомненно просвещенных духовных лиц, даровитых светских писателей и вообще людей пауки, искренних и убежденных, которым, по признанию самого лапы Пия X, „свойственны качества, помогающие им влиять на души: жизнь, полная деятельности, постоянство и особенный жар во всякого рода научных занятиях, слава по большей части строгого образа жизни“, так что, по суждению того же папы, „прямо становится досадно, что на погибель Церкви тратятся такие силы“. Действительно, подобного рода участники движения, вызванного и поддерживаемого сложившимися ненормальными условиями жизни римско-католической церкви, представляют собою для нее грозную силу. Эта сила заключается не столько в теоретическом содержании модернизма, сколько в энергичной борьбе его приверженцев с папским абсолютизмом,—сила значительная, с которой Риму необходимо считаться долго и упорно. И вопрос большой сложности,— кому суждено в этой борьбе оказаться победителем, кому побежденным. Как бы то ни было, только модернизм живет, крепнет и развивается в полной уверенности, что им подготовляется в католицизме „неслыханный религиозный переворот“.

¹) Видно, что протестантские богословы смутно чувствовали неправильности католических учений, но, желая поправить их, сами слишком вдавались в противоположную сторону и приходили к односторонностям и заблуждениям еще большим. Поэтому-то православие и остается твердою срединою между уклоняющимися в противоположные стороны крайностями католических и протестантских учений, полнотой истины, заключающею в себе верные стороны католичества и протестантства и исключающею неверности того и другого.

1738

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

реформаторы. Но, на самом деле, реформаторы не только не возвратили общества своих последователей к древней и божественной чистоте апостольской Церкви, а совершенно отторгли их от этой Церкви и лишили всякой возможности иметь с нею живую связь. Апостолы источниками христианской веры признали как Св. Писание. так и Св. Предание, а хранение их в чистоте и неповрежденности вручили иерархии, имеющей различные степени и завершаемой вселенским собором. Следовательно, протестантству, желавшему возвращения к чистоте первобытной Церкви, следовало идти путем предания и неповрежденность его отыскивать в соборных определениях Вселенской Церкви, а они этот именно путь и отвергли, чем и положили начало совершенному разрыву с апостольской Церковию. Отвергнув предание и всякое посредство в изучении и понимания верующим Св. Писания, протестанты на место их поставили субъективное воззрение каждого христианина, ничем не стесняемый произвол его разума, который и признали единственным судьей в делах веры и понимания Св. Писания, а этим самым религию низвели на степень рациональной философии и проложили путь всевозможным в ней заблуждениям ума человеческого. И действительно, протестантский мир сделался игралищем разнообразных рационалистических и натуралистических школ, которые в конечных своих выводах все содержание христианства обратили в ничто.

Лютеранство.

Общество лютеран (часто называемое протестантством) составляют народы, исповедующие христианскую веру в том виде, как установлено это на западе в XVI веке под главным влиянием Мартина Лютера. Сравнительно с учением Православной Церкви, лютеранство заблуждается в следующих пунктах своего вероучения: I) о Св. Писании, как единственном источнике и единственном правиле веры; II) о состоянии человека по падении и об оправдании его верою, без добрых дел; III) о церкви, как невидимом обществе святых, что повлекло за собою отрицание иерархии; IV) о таинствах и V) об отношении между церковью земною и небесною. Кроме того, имеют также отличительные особенности лютеранское VI) нравоучение и VII) богослужение.

I. Главным исходным пунктом протестантских заблуждений послужило то, что протестанты отвергли всякий авторитет церковный в деле веры—авторитет Предания, учителей Церкви. Соборов ¹). Отвергая значение в делах веры всякого вообще предания, лютеранство единственным источником и правилом веры признало Св. Писание. Читать и толковать Св. Писание в лютеранстве, в противоположность римско-католическому запрещению читать Библию мирянам, разрешается каждому по его уразумению и личному воззрению, не подчиняясь никакому стороннему внешнему руководству и авторитету. Каждый христианин непосредственно озаряется и освящается Духом Святым, умудряющим его в уразумении истины Христовой и открывающим ему эту истину. Единственным руководительным принципом при изъяснении Св. Писания должно служить само же Священное Писание: сопоставление одних мест с другими, объяснение неясных мест ясными и т. п.—II. Первобытная праведность человека, по учению лютеран, состояла в полном совершенстве его природы. Грех глубочайшим образом повредил природу человека, низвратил ее и испортил до самой глубины ее, в самых ее основах; чрез падение человек лишился не только подобия Божия (как у католиков), но и образа Божия. Как потерявший свою свободу, сам человек нравственно действовать не может, если бы даже и хотел. Спасение его. поэтому, всецело совершается Богом, силою Его благодати. Именно, едва только грешный человек, услышав евангельскую проповедь о спасении, признает свою греховность и виновность перед Богом, свое полное бессилие исполнить божественный закон и чрез то спастись, и твердо уве-

¹) На практике, впрочем, протестанты далеко не вполне проводят свой принцип. Вопреки отрицанию предания на словах, они на деле многое удерживают из старого церковного предания, именно: канон священных книг, о чем в самом Писании не говорится, три древние символа—никейский, так называемый, апостольский и известный под именем Афанасия Великого.

1739

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

рует, что примирен с Богом чрез Иисуса Христа, тотчас подается ему, ради веры его, божественная благодать ¹). Поданная человеку благодать вменяет ему заслуги Христовы, оправдывает его или, точнее, объявляет его праведным и святым, хотя на самом деле он и не становится таковым; она же производит в нем и все его добрые дела, во свидетельство его веры, но без всякого с его стороны участия, к которому он положительно не способен вследствие своего полного бессилия. Таким образом, по Лютеру, человек засиживает свое спасение или спасается исключительно верою, но не делами ²), потому что вера его есть единственный акт, к которому он оказывается самостоятельно способным, хотя и благодаря благодати (евангельской проповеди о спасении).—III. По лютеранскому учению, церковь есть невидимое общество святых, в котором верно проповедуется евангелие и правильно совершаются таинства. Под святыми, составляющими церковь, нужно разуметь не святых людей, находящихся на небе, а истинно верующих на земле, оправданных и возрожденных. Могут быть в церкви и дурные члены, но они только по имени, номинально принадлежат к ней, а не действительно—реально, почему при определении понятия церкви и не берутся в расчет. Отрицая церковь видимую, лютеранство вместе с тем отрицает иерархию, как богоучрежденное сословие людей, которым одним, и по Господню установлению, и по силе благодати, полученной ими в таинстве священства, принадлежит право и обязанность учить, священнодействовать и управлять. По лютеранскому учению, все верующие, по силе таинства крещения, суть равно священники, и из среды себя избирают особых мужей, как своих представителей, для отправления духовных обязанностей, как-то: для проповедывания евангелия, совершения таинств, духовного руководствовали ко Христу. Эти духовные лица, назначенные на служение церкви, не составляют особенного сословия, не суть священники в собственном смысле, а только проповедники и наставники (пасторы) и по сану все существенно равны между собою, по божественному праву (jure divino) имеют одни и те же служебные полномочии, и от прочих верующих отличаются только должностью (Amt) или служебными обязанностями, а не свыше дарованными им правами и благодатными дарами.—IV. По воззрению лютеран, действенность таинств исключительно зависит от веры лиц, приемлющих таинства, так что таинство бывает таинством и имеет свою силу только во время самого принятия и употребления его с верою, а вне употребления или в случае принятия без веры оно не есть таинство и остается бесплодным. Таинства сами по себе не суть проводники благодати, а только знаки для возбуждения и укрепления веры в Искупителя.—напоминания о том, что благодатию Его род человеческий спасен. Уверенность человека в его спасении без внешних напоминаний может ослабевать,—и вот для поддержания и воспитания ее и даны таинства—эти внешние знаки. И насколько таинство в момент совершения его возбуждает в душе верующего веру в Искупителя и сообразное с нею настроение, настолько оно и имеет для него силу и значение. Установив такой взгляд на таинства, лютеране большую часть из них отвергают, именно: миропомазание ³), священство, брак, елеосвящение. Относительно таинства покаяния Лютер некоторое

¹) По Лютеру, стоит только человеку прикоснуться мыслью к идее Христа, чтобы быть блаженным. Стоит быть уверенным в получении блаженства, чтобы в действительности обладать им. Оправдывающая субъективная вера протестантов есть не просто признание новозаветного Откровения, но и уверенность в том, что человеку прощены грехи, что он оправдан и будет блажен. Смысл всех рассуждений Лютера об оправдании сводится к следующему положению: „мысли о деле спасения, и оно будет твоим достоянием“.

²) Хотя всякий христианин, по учению лютеран, возрожденный Духом Святым, содействуя Богу в деле своего оправдания, обязан творить добрые дела из чувства благодарности и ради повиновения Богу, однако эти дела его не имеют никакого значения для получения им вечного спасения, так что когда идет речь об этом последнем спасении, то о добрых делах человека не следует и упоминать, потому что они не суть средства к спасению, и христианин не должен делать их с целью получить награду в вечной жизни; вечная блаженная жизнь приобретается одною верою.

³) Отвергнув миропомазание, как таинство, Лютер превратил его в простой благочестивый обряд, сохраняемый лютеранами доныне под именем конфирмации и являющийся на самом деле не более, как публичным экзаменом отрока-христианина в знании истин веры, совершаемом с торжественною обстановкой (см. 2 прим. к 995 стр.).

1740

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

время колебался и сперва признавал его за таинство, находя, что оно, имея своею целью отпущение грехов чрез веру во Христа, возбуждает эту веру, но потом отверг и его. Протестанты утверждают, что исповедь совершенно невозможна, потому что, по словам псалма, „грехопадения кто разумеет“; исповедание грехов они признают тайное и внутреннее пред Богом, а не перед священником. Имеющими все признаки таинства лютеране считают таинства крещения и евхаристию, но и эти таинства видоизменяют сообразно с своими взглядами. Крещение, по их учению, не доставляет верующему во Христа совершенного очищения от всех (первородного и личных) грехов (как учит Православная Церковь), а только служит символом или внешним знаком прощения их ему. Чрез крещение изменяются только отношения человека к Богу: из отверженного он становится сыном Божиим, имеющим надежду на вечную жизнь, и участником в дарах благодати, которые получаются им не чрез самое таинство, а невидимым образом и вне всяких внешних условий; природа же его ни мало не изменяется, и грех по прежнему продолжает царствовать в нем. Вечеря Господня, по учению лютеран, установлена для утверждения нас в вере, для внешнего исповедания нашей веры и для возвещения благодеяний Христовых; чрез нее и в ней мы получаем отпущение грехов; тело и кровь Христовы, духовно принимаемые с истинною верою, питают нас в жизнь вечную, и при сем чрез Святого Духа, обитающего во Христе и в нас, мы более и более соединяемся с Его телом. Значение евхаристии, как жертвы, лютеранами отрицается. По их учению, хлеб и вино не пресуществляются в тело и кровь Христову. Но, отрицая действительность пресуществления хлеба и вина в тело и кровь Христовы, лютеране вместе с тем учат, что Иисус Христос невидимо и таинственно присутствует в таинстве хлеба и вина, пребывает Своим телом здесь же вместе с хлебом, и вкушающий хлеб и вино невидимо вкушает тело и кровь Христовы не духовным только, но и плотским образом. Как это так, на это лютеране отвечают обыкновенно следующими, ничего не объясняющими выражениями: „in pane, cum pane, sub pane“ (в хлебе, с хлебом и под хлебом).— V. Так как человек оправдывается только верою в Искупителя, чрез которую он входит в непосредственное общение с Ним, и если для оправдания человека ничего не нужно, кроме внутренней личной уверенности в своем спасении, то, само собою понятно, для него не могут иметь никакого значения предстательства и ходатайства прославленных на небе святых и после его смерти молитвы за него оставшихся в живых его собратий. Посему лютеране считают совершенно неуместным почитание и призывание святых, почитание их мощей и изображений—икон ¹) и молитвы за умерших ²).—VI. Что касается нравоучения, то, отрицая вообще значение добрых дел в спасении, лютеране особенно восстают против всяких внешних подвигов благочестия: странствований к святым местам, соблюдения постов, аскетических подвигов самоотречения, безбрачия. Протестанты отвергли их не только как бесполезные, но как излишние и вредные, так как будто ими заменяются для людей внутреннее нравственное настроение и дается повод к тщеславию и лицемерию. Отвергая высшие нравственные подвиги самообуздания и самоотречения и ограничивая всю нравственность общими обыденными обязательствами и требованиями, лютеране нравственную жизнь христиан приводят к одному невысокому нравственному уровню. —VII. Отвергая внешние выражения благочестия в жизни, протестанты вместе с тем стараются, сколько возможно, упростить всякую внешность—обрядность в богослужении. Отвергнув большую часть церковных украшений, служб и обрядов, они

¹) Почитание святых, по Лютеру, есть унижение заслуг Иисуса Христа, как единственного Ходатая между Богом и людьми; призывать святых в молитвах, как наших ходатаев и заступников пред Богом, значит смешивать заслуги Христа с человеческими подвигами, которые сами по себе ничто,—с человеческою слабостью и бессилием. Святые, по учению Лютера,—только замечательные исторические лица, о которых нужно воспоминать с благоговением, говорить с уважением, но к которым нельзя обращаться с молитвою. Другими словами, святым, по Лютеру, нужно воздавать почтение только гражданское, но не религиозное.

²) В лютеранском молитвослове (см. Краткий Молитвослов Евангелическо-лютеранской Церкви. Изд. А. В. Ферман. Москва. 1906 г.) в молитве „за все человечество“ имеется моление об усопших; откуда следует, что, по крайней мере, современные нам лютеране творят частные молитвы за умерших (см. подр. Ц. Вед. 1906, 28).

1741

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

оставили в своих храмах только изображение распятия, некоторые иконы, удержали пение и музыку при богослужении, колокольиый звон, некоторые церковные процессии и вместо древних, оставленных ими, молитв и гимнов составили свои новые.

Реформатство.

Реформатское вероисповедание (или кальвинизм) в основных пунктах, за исключением касающихся этих пунктов незначительных и немаловажных разностей, согласно с вероисповеданием лютеранским. Подобно лютеранам, реформаты признают Св. Писание за единственный источник и учат об оправдании одной верою без добрых дел, а сообразно с этим держатся одинакового с лютеранами взгляда на церковь и церковную власть и на отношение церкви земной к небесной. Особенности реформатского вероисповедания сравнительно с лютеранским составляют: I) учение о безусловном предопределении, а также II) учение о таинствах и преимущественно о таинстве евхаристии.

I. Уже Лютер склонился к мысли о безусловном предопределении, т. е. что Бог спасает, осуждает на погибель, кого хочет, и ограниченные твари не смеют даже и спрашивать и рассуждать об этом. Но Лютер, при некоторой практической сдержанности, не хотел раскрывать это учение ясно и последовательно. Реформаты же провели это учение до последней крайности. Цвингли начал и Кальвин до конца довел такое мрачное учение о предопределении, по которому Бог является как будто жестоким и несправедливым деспотом, одних без всякой заслуги спасающим, а других погубляющим ¹); и личная свобода человека и всякое нравственное вменение совершенно теряют при этом значение; человек оказывается чисто страдательным орудием безусловной воли Божией, а вся его свободно-нравственная деятельность, все его усилия к большему и большему нравственному совершенству превращается в ничто.—IL Учение реформатов о таинствах вообще почти ничем не отличается от учения лютеран; первые только тверже устанавливают и определеннее обозначают взгляд на таинства, как на знаки и символы, посредством которых Господь величайшие благодеяния Свои, явленные людям, возобновляет и запечатлевает в их памяти и тем укрепляет и увеличивает их веру. Но на таинство евхаристии взгляд у реформатов существенно разнится от лютеранского. Понимая слова, произнесенные Спасителем во время установления таинства евхаристии не в буквальном, а в переносном смысле, Цвингли вместе с тем хлеб и вино признает только символами тела и крови Христовой, воспроизводящими в памяти верующего дело спасения, совершенного Искупителем на земле; приступаю-

¹) Подробное учение реформатов о безусловном предопределении можно представить в следующем виде.—Бог, как Существо всесовершенное или беспредельное, не знает для Себя никаких ограничений. Его воля, будучи всемогущей и безграничной, должна., поэтому, безусловно царить над всем, в том числе и над волями существ тварных, конечных. Воля последних существ сравнительно с волей Божией одно полное ничтожество. Но при Своей безграничной воле, Бог обладает и безграничным, всесовершенным знанием. Это божественное знание или всеведение неотделимо от Его воли. А если так, если Бог знал от века все, что имело явиться впоследствии по Его воле,—а не знать этого Он не мог,—то значит от Его воли и зависело все явившееся в действительности. Следовательно, если одни из людей спасаются, а другие погибают, то причина этого заключается в безусловной воле Божией, причине всех причин. Бог от вечности все предвидящий, от века же, по одной Своей воле (следовало бы сказать: по Своему произволу), предопределил, для проявления Своей милости и правды, как избрание, спасение одних людей, так и отвержение других, как блаженную участь спасаемых, так и мучительную участь погибающих. Сообразно с таким Своим избранием, предопределением, Он одним—спасаемым—подает Свою всесильную благодать, которой они не могут противиться и которая, поэтому, есть для них благодать непреодолимая (gratia irresistibilis); другим—погибающим—Он не только не подает Своей благодати, не только попускает зло, но и движет их злою волею. В решении вопроса о своем спасении человек таким образом нисколько не участвует. Судьба его решена еще до его рождения. Спрашивать о причине такой или иной судьбы людей—нельзя, потому что эта причина кроется в хотении Верховного Существа, стоящего вне всяких известных нам причин и законов. Но если человек призван к вере в Бога, то он является избранником Божиим и ему, как избранному Богом, подается непреодолимая благодать, в силу чего он обязательно спасется.

1742

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

щий к таинству евхаристии вкушает тело и кровь Христа только духовно, а не плотски; он мысленно соединяется со Христом; вкушение это производит действие не сверхъестественное, а естественное—нравственное, именно—ободряет, утешает верующего, укрепляет его веру в действительность искупления. Вкушение от хлеба и вина возбуждает в верующем такую твердую уверенность относительно всего, совершенного Искупителем для спасения его, что дело искупления делается как бы присущим ему, неотъемлемым от его существа. Соглашаясь с Цвингли в понимании слов установления таинства, Кальвин всю силу таинства полагает в самом таинстве, допуская, что оно действительно сообщает благодать; в нем верующий приобщается тела и крови Христовой реально и субстанциально, но присутствуют они в хлебе и вине не вещественно, а духовно, динамически. Приступающий к таинству под условием веры духовно питается от всего существа Христова, взятого в нераздельности Его Божественной и человеческой природы. Для этого же нет нужды в низведении тела Христова на землю,—оно может быть заменено возношением мысли причащающегося к телу Христову на небе. Из находящегося на небе тела Христова, вследствие его соединения с Божеством, изливается таинственная сила на возвышающихся к нему верующих. Таким образом, реформатство совершенно отрешилось от всякой мысли о связи тела Христова с хлебом и вином и отвергает в нем действительное присутствие тела Христова, считая виды его только образами Распятого Господа.

Что касается богослужения, то надо заметить, что вообще к церковной обрядности реформаты относятся враждебнее, чем лютеране. Все богослужение их обращается в одну проповедь, нередко рутинную, скучную; местами молитвенных собраний служат простые комнаты, более похожие на школу, чем на церковь. Все обращено только к научению одного рассудка: никакой пищи чувству и воображению, которые так же, как и рассудок, требуют себе высшего удовлетворения в религии.

Англиканство.

При английском короле Генрихе VIII (1509—1547 г.) в «Англии было положено начало реформации. Генрих VIII от папы Климента VII добивался развода с своею женою Екатериною Арагонскою, чтобы жениться на некоей Анне Болейн. Папа, боясь гнева германского императора Карла V, отказал Генриху в разводе. Тогда Генрих в 1533 г. приказал парламенту издать закон о независимости Англии от папы в церковных делах, а в 1534 г. торжественно и формально провозгласил себя верховным главою вместо папы. Впоследствии Генрих от лица парламента издал в 10-ти членах нечто в роде нового учения. Содержащееся в членах вероисповедание представляет смешение учений и обрядов католической церкви с несколькими незначительными примесями протестантства. Но собственно реформа вероучения началась в Англии при преемнике Генриха, Эдуарде VI (1547— 1553 г.). В первые годы правления Эдуарда было выработано систематическое изложение догматов англиканского вероисповедания, которое было изложено в 42 членах и имело характер смешанный, нося на себе отпечаток и католичества, и протестантства. При королеве Елизавете (1558—1603 г.) эти члены были пересмотрены и из них составлено новое вероисповедание в 39 членах, каковое вероисповедание и было уже окончательным, сохраняющим силу до настоящего времени. Вероисповедание, изложенное в 39 членах, имеет характер смеси лютеранства, реформатства и католичества. Так, вместе со всеми христианами Запада это вероисповедание признает догмат об похождении Святого Духа от Отца и Сына (Filioque); вместе с лютеранством считает единственным источником веры Св. Писание, учит об оправдании одною верою без добрых дел, принимает, как обязательные для верующих и необходимые для их спасения, только два таинства—крещение и евхаристию, придавая им лютеранский смысл, отвергает учение о чистилище, почитании и призывании святых, почитание мощей и икон; вместе с кальвинизмом— допускает безусловное предопределение; вместе с католичеством признает церковную иерархию, состоящую из епископов, пресвитеров и диаконов, которые одни имеют право совершать таинства и проповедывать слово Божие, но вместо главенства

1743

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

папы утверждается главенство над церковью короля, который определяет на должности всех высших духовных лиц и имеет власть верховного судьи в делах веры. Впрочем, некоторые члены указанного вероисповедания изложены настолько неполно и неопределенно, что могут быть понимаемы и понимаются неодинаково, смотря по различию религиозного направления толкователей. Таково, напр., учение 17-го члена о предопределении, которое одни понимают в строго-кальвинистическом смысле, а другие признают условным; равным образом и учение 25-го члена о числе таинств по способу своего выражения, особенно при сопоставлении его с другими символическими источниками, дает место сомнению в том, придерживается ли англиканская церковь строго протестантского взгляда, что таинств только два, или же признает и остальные пять таинств, приписывая им лишь менее важное значение (сн. выше, 4 прим. к 1026 стр.). Богослужение англиканской церкви изложено в „Книге общих молитв“. Составители ее положили в основу своего труда тот римско-католический богослужебный чин, который употреблялся в Англии до реформации. Кроме переложения на английский язык, богослужебная реформа состояла главным образом в весьма значительном сокращении прежнего чина (напр., в исключении множества особых служб на памяти святых и в устранении многих обрядов и церемоний) и в перемене молитв соответственно новым догматическим учениям. Одною из своих главных задач составители „Книги общих молитв“ поставляли также, как можно, более дать места в англиканском богослужении Св. Писанию, что действительно и было ими исполнено. Ветхий Завет распределяется на столько частей, чтобы большая его часть прочитывалась ежегодно однажды. Новый Завет, за исключением Апокалипсиса, из которого избраны только некоторые части, разделен так, чтобы в продолжение года он прочитывался три раза, причем воскресные и праздничные чтения Апостола и Евангелия в счет не принимаются. Книга псалмов полностью прочитывается в продолжение каждого месяца. По своему общему характеру англиканский богослужебный строй более приближается к протестантскому, чем к римско-католическому или православному; но вместе с тем в нем сохранилось значительное количество таких молитв, символических действий и обрядов, которые в протестантизме не допускаются. Сюда нужно отнести, напр., употребление при богослужении священных облачений, коленопреклонение при приобщении, отрицание сатаны и освящение воды при крещении, осенение крещаемого крестным знамением, отпущение грехов кающегося при чине посещения больного, соединение рук брачующихся и употребление кольца при совершении брака, и т. д. По своему устройству англиканская церковь—епископская. Члены ее разделяются на пастырей и пасомых. Группирующиеся подле своего храма верующие, составляя из себя церковную общину или приход, на своих приходских собраниях определяют налог в пользу церкви и избирают из своей среды попечителя или старосту, на обязанности которого лежит управление церковным имуществом, попечение о благолепии храма и забота о снабжении храма всем потребным для богослужения. Низшее духовенство разделяется на соборное, во главе которого стоит декан, и приходское. Духовенство каждого собора представляет собою организованную коллегию, называемую капитулом. Приходское духовенство делится на приходских священников и их помощников—викариев и капелланов. Пастырская деятельность приходского духовенства подчинена надзору и руководству так называемых архидиаконов, которые назначаются епископом из лиц пресвитерского сана, большею частью служащих при соборе, и являются его ближайшими помощниками по епархиальному управлению. Во главе епархии, в качестве ее верховного пастыря, судьи и правителя, стоит епископ. Ему одному принадлежит право совершать конфирмацию и рукополагать священнослужителей в свою епархию. По церковному управлению Англия разделяется на две провинции: Кентерберийскую и Йоркскую, во главе которых стоят архиепископы, причем архиепископ Кентерберийский именуется примасом всей Англии и пользуется преимуществом чести и среди имеющихся отдельных ветвей англиканской церкви за пределами Англии. Стремление англиканской церкви оживить свою внутреннюю жизнь и придать ей возможно большую самостоятельность породило „церковные конгрессы“, которые ежегодно собираются теперь в каком-либо из заранее предназначенных к тому городов Англии; а с 1867 г. чрез каждые десять лет в Ламбэтском дворце архиепи-

1744

ЗАПАДНЫЕ ХРИСТИАНСКИЕ ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ.

скопа Кентерберийского собирается еще все-англиканский собор или конференция, на которой присутствуют епископы, съезжающиеся со всех концов мира. На этих конгрессах и конференциях обсуждаются и решаются вопросы относительно вероучения, нравственности, церковного устройства и практики и т. д.; но эти собрания, представляющие собою вполне достоверное свидетельство о современных воззрениях англиканской церкви, не обладают никакими полномочиями с точки зрения государственной власти, а потому их постановления не имеют законодательной силы. Вследствие вышеуказанной неопределенности и двусмысленности изложенного в 39 членах англиканского исповедания, дающего повод направлять его в разные стороны и толковать в разных смыслах, издавна в англиканской церкви образовались три партии, называющие себя церквами и продолжающие существовать и в настоящее время: низкая церковь, широкая церковь и высокая церковь. Низко-церковная партия является представительницею крайних идей протестантизма, стараясь учение и практику англиканской церкви понимать и направлять именно в этом, возможно более протестантском, смысле. Широкая церковь представляет собою собственно не партию, а то довольно равнодушное к религиозно-церковным вопросам большинство, которое вполне удовлетворяется неопределенными формулами официального англиканства. Основная идея высоко-церковной партии состоит в том, чтобы, противодействуя крайностям реформации, отстоять в англиканской церкви все то, что она сохранила от древности, даже возвратить ей, по возможности, в этом отношении и то, что было ею утрачено, и вообще как можно более приблизить ее к преданиям и практике нераздельной вселенской церкви¹).

¹) В среде этой партии в тридцатых годах прошлого столетия образовалась еще особенная „самая высокая“, члены которой называются по имени основатель— оксфордского профессора Пьюзи (1800-1882 г.)—пьюзеистами, а по своим стремлениям к восстановлению древнего церковного обряда—„ритуалистами“. Эта партия поставила себе задачею доказать жизненность англиканства, как вероисповедания, будто бы не изменившего характеру древней вселенской церкви, поставить его в живую связь с Восточною Церковию и даже объединить их. Формулируя же свое учение, которое они желали бы видеть общепризнанным в Англии, они весьма близко, и притом во многом, приближаются к Православной Церкви. Так, напр., источником вероучения они признают не одно только Св. Писание, но и Св. Предание; отвергают безусловное предопределение, и если говорят о нем, то в православном смысле, т. е. объясняют его предведением Божиим; о спасении человека думают, что оно совершается чрез веру и дела; на евхаристию смотрят, по-видимому, вполне православно,—не употребляют только слова „пресуществление“; веруют, что существует „общение святых», почему не отвергают ни почитания и прививания святых, ни молитв за умерших; считают полезным и назидательным для религиозного чувства бытие свв. икон и свв. мощей, но отвергают необходимость поклонения им. В последнее время, под влиянием развивающегося среди высокоцерковников стремления воскресить в англиканской церкви древне-вселенские предания и практику, и в ее богослужебном строе постепенно вводятся некоторые улучшения. Многие англиканские храмы стали украшаться священными изображениями, а с недавнего времени начинает вводиться употребление каждения и возжение светильников при богослужении. Хотя введение в практику этих обрядов и обычаев древней церкви и приводит к столкновению с противниками этого движения, но современные деятели высокоцерковного направления идут и далее, стараясь ограничить церковное главенство короны, которое вследствие сосредоточения всей верховной власти в руках парламента и правительства, составляющегося из представителей того же парламентского большинства, превратилось в главенство над церковью парламента и получило в последнее время особенно печальный для церкви характер, благодаря свободному доступу в парламент не только лиц, не принадлежащих к англиканской церкви, но даже и иноверцев, которые, следовательно, являются законодательствующими даже в вопросах веры и богослужения. Из того же высоко-церковного направления продолжают исходить и попытки англикан к сближению и единению с Православною Церковию. Поставив себе задачею возвращение англиканства к образцу древне-вселенской Церкви и серьезно занявшись ее изучением, высоко-церковники скоро поняли, что живым представителем этого образца служит именно Православная Восточная Церковь, следствием чего и явился открывшийся еще в начале XVIII столетия и не прекращающийся до настоящего времени целый ряд сношений англикан с православными Церквами Востока и нашей Русскою. К глубокому сожалению, англикане стремились к единению с Православною Церковию, но без отречения от своих англиканских заблуждений; искали взаимообщения в таинствах с православными христианами, а сами продолжали держаться своеобразных мнений о числе таинств и их значении. Однако любовь, уважение и расположение, которые англикане продолжают выражать к св. Православной Церкви, не может лишать благой надежды на возможность в

Страница сгенерирована за 0.32 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com