Иоанн (Максимович) Сан-Франциский, архиеп. Материализм пред судом бытия и сознания

Разбивка страниц настоящей электронной статьи сделана по: «Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975, США.

Архиепископ Иоанн, Сан-Францисский (Максимович)

МАТЕРИАЛИЗМ ПРЕД СУДОМ БЫТИЯ И СОЗНАНИЯ

(Антропологический очерк)

Одна из самых больших идеологических фальсификаций XX века — это отождествление русской философии с мате­риалистическим мировоззрением.

Н. О. Лосский, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев, Б. П. Вышеслав­цев, многие другие, как и о. В. Зеньковский в своем ценном труде по истории русской философии, с достаточной ясностью показывают, что материализм не есть русская философия. Материализм — это чуждое русской культуре миропонимание, и оно может приравниваться к русской интеллектуальной культуре только в условиях полицейского удушения всякого инакомыслия. Удушение это началось после октября 1917 г. и продолжается до наших дней. Материализм есть казенное и принудительное мировоззрение тоталитарного после-октябрьского партийного государства. Вне этого государства он ничем себя не в силах проявить. Диалектический материализм наших дней не только философски-слаб, но и общественно труслив. Такова его «диалектика». Он прячется за железобетонными стенами своего «Института Марксизма-Ленинизма», охватывающими всю страну и охраняемыми всеми силами государ­ства. Несомненно, это единственный способ общественного спа­сения этого мировоззрения в России, т.к. во всех правовых государствах, где обеспечивается человеку свобода выражения его мысли, марксистский «диалектический материализм» не имеет никаких шансов на внимание и общественное существо­вание.

I

Сопровождая туристов по бывшему храму, а ныне «Музею религии и атеизма», «показывая атеизм», гиды несут о религии

117

невесть что. Встает вопрос: что чем тут «определяется»? «Бытие» ли этого гида определяется его «сознанием», или его «сознание» бытием? Вернее сказать, что его бытие и сознание одинаково определяются небытием. Да, небытие (призрачное бытие) тоже способно «определять сознание» человека, как и божественное Бытие. «Кто не собирает со Мною, тот расточает». Кто не живет истинным Бытием, проваливается в ложное, растворяется в призрачном. Растворение в призраках, — путь людей, избравших абстрактное и фантасмагорическое понятие материи, как изначального бытия, откуда всё происходит, и откуда будто бы рождается человеческое сознание.

Разные люди смотрят на одно и то же явление, а видят разное. Глядя на дерево, садовник хочет его окопать, ботаник — исследовать, хозяин дерева думает о его плодах, художник созерцает его эстетически, а прохожий думает о тени, которую даст ему дерево; ребенок играет под деревом, а мистик созер­цает в дереве символ Жизни, Христа, Логос мира и видит в ветвях его, листьях и плодах, — единство человечества в Боге.

На все предметы мира и его явления можно смотреть из разной аксиологической и пневматологической глубины. Иные смотрят лишь на костюм встретившегося им человека («по одежке» расценивая его), другие смотрят на лицо человечес­кое, третьи интересуются социальным, имущественным поло­жением человека, а четвертым интересен лишь духовный его облик... По мере нашей собственной глубинны, мы открываем глубину мира окружающего нас.

Материалист этого не видит, в это не верит. Он «партийно» подходит к человеку, он a priori избирает себе материю, как свое и мировое «изначальное бытие». Вот, не было печали, — избирают люди себе такую праматерь. И не бывает им горестно сознавать, что они из материи произошли и ею оканчиваются. Таким обедненным, обесцененным «бытием» материалист опре­деляет свое бытие и сознание. Но сознание человеческое выше безличной материи и не может определяться верчением безлич­ного вещества.

Пушкинский, первый курс Лицея. Люди одного социального круга, класса, воспитания и схожих экономических условий. Но — несходство в их судьбах, различие в их убеждениях, раз­ность их призваний — Пушкин, Горчаков, Матюшкин, Пущин, Кюхельбекер, Дельвиг. Неповторимое, личное сознание, нрав- ственно-свободная воля каждого человека определяют его жизненный путь и неповторимость его лица, гораздо более, чем материальные условия жизни, классовые условности и

118

экономические предпосылки. Маркс и Энгельс не были проле­тариями, они принадлежали к меркантильному буржуазному, «Западному» обществу 19-го века; Ленин был русским дворя­нином. Откуда же явился у них пафос пролетариата? Каким путем они стали возвестителями идеи пролетарского единства и мессианства? И почему один бедный русский северянин ос­тавался всю жизнь архангельским рыбаком, другой делался Ломоносовым, третий чудотворцем-молитвенником отцом Иоанном Кронштадтским, а из четвертого (подобного им всем — экономически) получался только портовый гуляка? ... По каким законам материя тут определяла, действовала, фан­тазировала? Глубина жизни человеческой определяется, в своих основах, не одними внешними, физическими и экономи­ческими условиями, но прежде всего нравственным личным выбором сознания. Тут онтологический корень человека: чело­век есть личность, домогающаяся глубины и цели жизни.

Мы видим, что этот важный, всеопределяющий момент, ма­териалистами отрицается только теоретически; практически он вполне принимается в их личной, социальной и государст­венной жизни. Бытие, и для них есть, прежде всего, бытие личное, рождающееся из нравственной ответственности чело­века, из глубины его свободы, и рождающее нравственную от­ветственность человека. Таково высшее антропологическое измерение. Если бы материалисты не признавали того, что су­ществует личный, духовный, нравственный мир в человеке, они не могли бы никого ни судить, ни обвинять, ни награждать. Ответственность за человеческое добро, или зло, за «партий­ность», или «антипартийность», надо было бы возлагать тогда только на «материю» и «экономику». Но материалисты не де­лают этого вывода, они признают духовную ответственность личности и (в силу этого) юридическую вменяемость каждого нормального человека. Иначе сказать, они, материалисты вполне признают свободную душу, личность, способную нрав­ственно выбирать свой путь, свои критерии и оценки. Сами по себе (вне личности человека) экономика и материя и для ма­териалистов не имеют значения. И они, якобы не признающие личного духа, как определяющего начала в человеке, оказы­вается вполне верят и в личный дух и в нравственные катего­рии: «героизм», «долг», правда», «справедливость», «свобода от эксплуатации», — все это у них на устах. Как же мертвый «базис» рождает такую замечательную и столь разнообраз­ную нравственную надстройку в человеке? Материализм и не пытается объяснять такое чудо. Если духовные основы бытия

119

признаются материализмом только «надстройкой» над бытием, а не самим бытием в человеке, то как же этой надстройке они, материалисты придают такое исключительное и личное зна­чение в государственной, в общественной и в частной жизни? Мы видим, что материалисты практически вполне признают личную душу в человеке и крепко верят в нее. Оттого они так славят одних людей, награждая их орденами, знатностью, ти­тулами героев, а других бранят, прорабатывают, унижают, осуждают и убивают за инако-мыслие, инако-волие... Это же мы видим и в отношении негативно-нравственных категорий, таких как «преступление», «измена», «ложь», «правда», «эк­сплуатация». Материалисты признают эти чисто-религиозные, бытийственные категории в жизни, а основу этих категорий, религиозно-этическую природу человека, они отрицают, как и существование личной души человека, где эти нравственные возможности и силы только и могут раскрываться. Не в про­топлазму же эти духовные ценности прячутся? Религиозно­-нравственные оценки заполняют личную и общественную жизнь материалистов, не менее, чем жизнь верующих в Бога, так как нравственные понятия не отделимы от человека. Че­ловек от них никуда не может уйти.

Но, в то время как религиозное сознание открыто, честно, правдиво, логично утверждает и культивирует эти ценности, материализм ими пользуется «контрабандно». А, чтобы оправ­даться, пускается в диалектику. Но, несомненно, тот, кто воспринимает бытие только биологически или экономически, извращает и обедняет человека, убивает его дух.

И удивительно упорство людей, отрицающих жизнь свобод­ного, личного нравственного духа в человеке. Упорство это идет от доктринерской веры в материю и желания строить жизнь вне нравственных основ. Это и есть разрушение чело­века. Это демоническая борьба с Богом, как следствие омра­чения человеческого духа. Уходя от нравственного абсолюта, человек думает, что в состоянии уйти от божественного мира и спрятаться от Суда Высшей Правды. Психологически, отри­цание Божественного Бытия, есть боязнь его и нежелание, чтобы оно было. Светобоязнь в человеке такая же ненормаль­ность, как водобоязнь в животном. Человек, прячущий голову в песок «материи», напрасно надеется, что этим он избавлен от встречи с бессмертным миром истины.

Человек сопряжен с материальностью; мера ее необходима в мире даже для самого откровения истины в человеке. Оттого религия есть и оправдание высшего смысла материи. Истина

120

воплощается в человеке, во всех предметах мира, его законах, символах, словах и звуках.

И нельзя даже говорить о законах науки и законе мироз­дания, если не признавать в самом понятии закона нравствен­ный и метафизический смысл.

II

Способны ли мы составить таблицу, на подобие химичес­кой Менделеевской, с указанием, как и в каких случаях данное наше бытие должно определить мысли, чувства и действия на­шего сознания? Невозможность составления такой таблицы показывает, что человек есть нравственно свободная личность, а не химический агрегат материи, дающий всегда одну и ту же реакцию в определенных условиях.

Закон свободы, по которому бытие дворян-помещиков де­кабристов определило их сознание в сторону революции, в то время, как сознание многих их крепостных опровергало свою «экономическую базу» в противоположном направлении. Дос­тоевский в «Записках из подполья», выразил эту последнюю свободу человеческого духа думать, чувствовать, желать, дей­ствовать — независимо от всяких экономических и внешних условий.

Свобода духа определяет сознание человека. Человек всег­да внутренно свободен любить нравственный свет, критико­вать себя в этом свете, или развязывать свое зло, диктаторски навязывать его другим. Человек всегда свободен одобрить внутреннее какое-либо свое чувство, или осудить; он свободен принять пришедшую к нему мысль, или отвергнуть ее. Мы не всегда, люди, способны сразу победить в себе то зло, которое осуждаем, но всегда мы способны его увидеть, обличить, осу­дить, не согласиться с ним. Этим велик, безмерен человек. И здесь кончается влияние на него экономики и партийности, на­чинается жизнь его нравственного сознания, открывающего сущность человека. К такой свободе духа призван человек. В ней начинается (ив великой силе иногда приходит) то Царство Божие, которое открыто нашей грешной человеческой воле Спасителем, реально освобождающим нас от рабства тупым силам экономики и партийности, косным силам биологичес­кой природы и энергиям демонической воли.

Полное отрешение от тела, от «экономики», для живущих на земле невозможно. И даже грешно. Но и совершенное по­гружение в инстинкты тела и экономику, тоже невозможно

121

для нас, людей. Такого всецелого «погружения в материю» не может осуществить и материалист. Люди соединены с областью духа и, если они не поднимаются в мир светлый, то низвер­гаются в тьму духовную, хотя бы им и казалось, что они стоят на твердой почве науки.

У идеологов и практиков «научного материализма» мы ясно видим все элементы идейного (то есть, духовного) мира, хотя он открыт у них, главным образом, в сторону тьмы, не света. Они создают идеологию, стараются мыслить идейно и в соот­ветствии с законами логики (Логоса). Действуют разумом и сердцем на разум и сердца других людей, они оперируют воз­вышенными, духовными (несомненно, божественными) поня­тиями добра, пытаются защищать ценности справедливости, свободы, правды, братства, равенства, жертвенности, общей пользы, героизма и бескорыстия. Эти категории нравственные мало что имеют общего с функциями желудка, родовых желез, или с чувственными интересами «особи», или коллектива «особей».

Иная важная сторона этой темы — несоответствие самой материи материалистическому о ней у гению, тем понятиям, которые до сих пор еще в ходу у материалистов. Мировоззре­ния материалистов сложились под влиянием старых понятий о материи. Материалистическая мысль хотела бы, но не может выйти из этого своего тупика: достаточно просмотреть статьи московского журнала «Вопросы философии».

Жизнь призвана вести человека к возвышению, утончению и одухотворению. И, только по мере просветления, она обретает высшую ценность. Тут и лежит вся задача культуры, как нравственного преображения жизни. Не только человек, — вся природа определена к этому процессу спасения в человеке. Оттого, даже в материи, человек ценит все наиболее «тонкое», близкое к духовному миру. Как бы, сама материя ищет в своей вершине, в человеке, свое утончение, одухотворение, спасение от грубой «материальности», той «тьмы внешней» (Мф. XXV, 30), куда отбрасывает человека в всю природу тяжелое, непросветленное материалистическое сознание. В слове, в музыке, в гармонии, в линиях и красках (даже — в стакане вина) человек ищет возможной «тонкости», высшего качества вещей. Таково начало духоведения.

Красота, правда, мудрость замыслов, сила искания и дости­жения добра, мира сердца, для многих, гораздо большая реаль­ность, чем факты материального прикосновения, экономических расчетов, и физического принуждения.

122

Человек может быть порабощен экономикой, условиями физической государственной и политической жизни, недостат­ком здоровья и т.д., но стать убежденным и увлеченным, стать чему-то доверяющим, во что-то верующим, что-то лю­бящим, он может лишь вследствие таинственного процесса своей встречи с миром высшим.

«Бытие бытию рознь». Бытие может быть паразитарным, безличным, стандартным, даже вампирическим; и бытие мо­жет быть неповторимо-личным, жертвенным, преображающим, воскрешающим. Есть бытие скрипучее и есть певучее, есть целительное бытие и есть болезнетворное.

«Зло» и «добро» декретируют не политические партии. Зло и добро есть явление самого качества человека. Существует не только физически или психологически разное, но и пневматологигески-различное бытие. Есть бытие Сократа, Моцарта, Паскаля, Пирогова, Пророка Исайи, Апостола Павла, Иоанна Златоуста, преподобного Серафима... И есть бытие Герострата, Нерона, Иуды, графа Калиостро, «Дюссельдорфского вампира» (не будем говорить о современниках). Одинаковая «экономи­ческая база» никак не могла сделать из натурально и экономи­чески схожих немцев одного Дюссельдорфским вампиром, а другого поэтом Моргенштерном. Своей личной, свободной волей (даже иногда не понимая этого) человек всегда выби­рает себе то именно духовное сознание, в котором хочет жить. Мы сами себе выбираем рай или ад. Это есть наше внутреннее состояние, которое перейдет с нами в вечность. И человеческий выбор ценностей жизни не зависит от условий экономического бытия. Никакая «экономическая база» не влияет на мать, ночи напролет сидящую около своего больного ребенка. Никакая «экономическая база» не толкает того, кто бросается в реку спасать незнакомого человека. Марксистская «экономическая база» не совершает сознательного подвига отдания своей жизни за свою веру, за другого человека, за отечество, или, хотя бы, за торжество материалистических идей. И не «эконо­мическая база» несет вдохновение поэту, художнику, движет гением, подвигом ученого, жертвенностью человека.

Материалисты, конечно, практически признают неповтори­мую человеческую личность и свободу нравственного ее опре­деления. У них в ходу понятия «вины» или «заслуги», «под­вига» человека. Последователи диамата награждают человека за лучший, с их точки зрения, выбор бытия — сознанием: дают ордена, премии, индивидуальные пакеты, персональные дачи, почетные звания, возвышение в герои труда, науки, войны.

123

Если бы у человека не было личной свободы выбщатъ (и — лучшим образом осуществлять) свое собственное бытие и соз­нание, каждое мгновенье жизни, какая могла бы идти речь о его «подвигах», «заслугах» и — наградах? Если бы человек своей жизнью и подвигом был обязан только «экономической базе», надо было бы награждать эту «базу», в честь ее имено­вать города и улицы, ей ставить памятники... И награждая (а иногда и кощунственно славя человеческую личность, или коллектив), материалисты, конечно, исповедуют свободный дух человека. Так материализм себя опровергает, входя в жизнь. Таков последний завиток его диалектики.

124