С началом XVII века для нашего отечества наступила година бедствий и испытаний—бурная эпоха самозванцев, которая по своим неурядицам и нестроениям надолго осталась в памяти русского народа, под именем «смутного» времени, «русского лихолетья». Еще при Годунове Россию посетил целый ряд бедствий: повсеместный почти неурожай, страшный голод и мор. Затем на сцену действий стали выступать какие-то темные, загадочные (и доселе неразгаданные) личности, выдававшие себя за младшего сына Грозного—Димитрия, убитого в Угличе. Во имя своих будто бы законных прав эти лица усердно добивались московской короны и один из них, Лжедимитрий I, достиг престола.— В историю воскресавших Димитриев, в их борьбу за «прародительский» престол вмешались соседи России—поляки и шведы. Цель этого вмешательства заключалась вовсе не в том, что они желали оказать помощь для занятия московского престола тому или другому претенденту на него; а в том, что они хотели ослабить наше отечество, хотели внести разложение во весь строй жизни России, поколебать все ее основы, уничтожить ее самобытность гак в гражданском, так и церковном отношении. Особенно деятельно добивались этой цели поляки-католики. России в смутное время грозила двойная опасность: подчинение Польше и Риму; ополячение и окатоличение,— вот что, по-видимому, ожидало наше отечество в страдную эпоху самозванцев. Но Россия спаслась от этого несчастия!...

— 671 -

Никогда, кажется, по сознанию русского народа, опасность окатоличения не грозила России столь сильно и не была столь близка нашему отечеству, как при первом самозванце. Действительно Рим имел удовольствие видеть, что в лице Лжедимитрия на московский престол сел католик (хотя и тайный). В истории России это единственный и беспримерный случай, давно желаемый и ожидаемый слугами папы. В Польше Лжедимитрий дал им обещание исполнить их заветные мечты относительно Московии, так что с восшествием на русский престол самозванца в Риме считали цель окатоличения России на половину достигнутою.

Впрочем, не сам Лжедимитрий, легкомысленный и беспечный, был опасен для нашего отечества и церкви, а те люди, которые стояли за ним со своими адскими планами против России и православной церкви, т. е. иезуиты. Лжедимитрий был в их руках лишь орудием для осуществления этих планов, так сказать, проводником католицизма. Но вместе с тем весь успех иезуитских замыслов вполне зависел от того, насколько это орудие было послушно и насколько Лжедимитрий действительно был расположен и хотел действовать в пользу римской церкви. Без его содействия все мечты иезуитов навсегда должны были остаться мечтами. Таким образом в собственном смысле пропагандистом католицизма в России должен был явиться Лжедимитрий; он сам в Польше принял на себя эту роль. Как же он выполнял ее в Москве?

____________

Существуют два главных, но почти совершенно противоположных взгляда на Лжедимитрия І-го, как пропагандиста католичества в Москве. — Первый взгляд тот, что Лжедимитрий был фанатическим католиком, ревнителем латинства, поборником римской церкви, готовым употребить огонь и меч для распространения в России католицизма, ярым гонителем православной веры и церкви.

Напротив, по другому воззрению—Лжедимитрий вовсе не был до фанатизма предан католицизму, не заботился о его распростра-

— 672

нении в России и скорее отличался религиозным индифферентизмом, чем нетерпимостью.

Первого взгляда прежде всего держались наши предки, современники самозванца. Еще в то время, когда Лжедимитрий только что вступал в пределы России для возвращения «прародительского» престола, московское правительство уже объявляло, что он имеет пагубное намерение «в Российском государстве церкви Божии разорити и костелы латинские и люторские учинити и веру крестьянскую попрати и православных крестьян в латинскую и люторскую ересь привести и погубити» ¹). Пастыри всенародно проклинали самозванца, как еретика ²).—Но такое обвинение не произвело тогда никакого действия; москвичи очевидно считали его неправдоподобным и передались самозванцу; даже и анафема оказалась недействительною³). За то после смерти Лжедимитрия, когда стали известны его сношения с Римом, вышеприведенное обвинение считалось несомненным и самозванец явился в глазах русских людей насадителем латинства на Руси, проклятым еретиком, богоотступником, заклятым врагом православной церкви. Его решительно обвиняли в том, что он «церкви Божия осквернил», хотел «христианскую веру попрать, церкви разорить и костелы рижские устроить»; что он мучил православных, воздвиг на них гонение и даже хвалился, что во всех греческих странах «погасит Христово благочестие» ⁴).

Русские летописцы не находили слов для того, чтобы достойно выразить нелюбовь Лжедимитрия к православной церкви. Они называли его «Фокою мучителем», «Константином мотылоимянным» (Копроним, император византийский, иконоборец), «Улианом законопрестулником», «Фараоном, изострившим меч, еже посе-

¹) Акт. Арх. Эксп. II, № 28, 78 стр. № 29, 82 стр.

²) Карамз. 264 прим. к XI т. Изб. Поп. 227 стр.

³) Об этом подробнее см. в моей статье: «Из истории Лжедимитрия I. Христ. Чтен. 1883 г. №№ 9—10, 389—390 стр.

⁴) Собр. гос. гр. и дог. II, 309 стр. Иное сказ. о самозв. Времен. 16 т. 16, 32 и 93 стр. Изб. Попов. 236, 269, 273 стр.

673 —

кати и до остатка православных христиан» ¹) и в порыве негодования огласили его даже «сыном погибели» и предтечей антихриста» ²).

Такой взгляд наших предков на Лжедимитрия, как истого католика и фанатика папства, разделяли и иностранцы-протестанты, современники самозванщины. И они, подобно русским, приписывают Лжедимитрию какую-то странную нетерпимость относительно православия, видят в его действиях намеренное поругание православной веры, явное стремление искоренить ее и ввести вместо нее папскую, для достижения чего Лжедимитрий, говорят эти писатели, готов был душить, вешать, казнить всех подданных, которые откажутся содействовать ему во введении «ложной и идолопоклоннической веры» (т. е. католической) ³).

Вслед за современниками и некоторые историки смотрят на Лжедимитрия, как на фанатика-католика и гонителя православия. Так митр. Платон признает у самозванца «привязанность к вере латинской и пренебрежение своей и старание всемерное, чтобы всю Россию обратить в латинскую веру». Знаменитый историк русской церкви преосвящ. Макарий также решительно склонился на сторону этого мнения, признав самозванца горячим католиком, заботящимся о распространении латинства в России и готовым для этой цели на такой жестокий поступок, как избиение бояр ⁴).

Взгляда, противоположного сейчас высказанному, держатся наши лучшие светские историки. Так Карамзин, рассмотрев отношения Лжедимитрия к Риму, приходит к тому выводу, что самозванец (еще на первых порах своего царствования) охла-

¹) Изб. Поп. 209, 270, 237, 192, 238 и др. стр. Иное сказ. о самозв. Времени. 16 т. 93, 94 и 33 стр. Акт. Арх. Экс. II, 158 стр.

²) Сказание, еже содеяся в ц. гр. Μ. Чтен. в общ. истории 1847 г. № 9, 3 стр. Изб. Поп. 236 стр. Ин. сказ. 32 стр. Опис. рукой. Имп. Пуб. Биб. I т. (1882 г.) 414 стр.

³) Аделунг. Критико-литер. обозр. путеш. (1864 г.) II, 129, 130 и 138 стр. Петрея Истор. о Вел. кн. Моск. 218 стр. Слич. Ин. сказ. о сам. 32 стр. Изб. Поп. 236 стр.

⁴) Ист. Рус. ц. X т., 120—121 стр.

— 674 —

дел в своем усердии сделать русских папистами ¹) и едва ли бы исполнил свои обещания, данные католикам, если бы и дольше царствовал.

С. Μ. Соловьев, по замечанию Н. И. Костомарова, «историк в высшей степени трезвый в своих суждениях и осторожный в заключениях» ²), находит, что Лжедимитрию была чужда даже и мысль о насильственных мерах в пользу католицизма и самое принятие самозванцем латинства он считает делом политики и расчета ³).

Такое убеждение вполне разделяет и Н. И. Костомаров.

П. С. Казанский, в своем исследовании о личности первого самозванца, решительно не видит у Лжедимитрия особенной ревности к католицизму, считает его религиозным индиферентистом, хотя приписывает ему желание ввести унию в видах политических ⁴).

Замечательно, что оба указанные нами взгляда на Лжедимитрия, как пропагандиста католицизма, несмотря на свою противоположность, в существе дела основаны на одних и тех же исторических данных. Это бесспорно свидетельствует о том, что многие события и лица истории отличаются, по выражению Н. И. Костомарова, «удобоподатливостью различным толкованиям», при чем каждый историк имеет свою точку зрения на исторические факты. Ясно, что здесь дело не обойдется без предвзятости и односторонности в выборе и оценке событий и чем больше такой односторонности, тем меньше научной объективности и научного значения в историческом исследовании.

В виду такой удобоподатливости исторических событий различным толкованиям новый пересмотр исторических данных,

¹) Карамз, (изд. Смирд.) 227 стр. XI т.

²) Историч. Вестн. 1884 г. янв. 20 стр.

³) Истор. России (Μ. 1873 г.), VIII, 116 стр. Наш знаменитый поэт А. С. Пушкин говорит о первом самозванце: «Димитрий сильно напоминает Генриха IV. Он храбр и хвастлив, как тот. Оба переменяют религию ради политических видов, оба любят войну, удовольствия, оба наклонны к необыкновенным предприятиям».

⁴) Русск. Вестн. 130 т. 480 стр. 131 т. 500 и 503 стр.

— 675 —

проверка и добавление их новыми данными, критическая оценка существующих на них взглядов не только полезны, но и существенно необходимы. Этот путь несомненно ведет к правде; таким путем выясняется истина.

Который же из двух взглядов на первого Лжедимитрия нужно признать правильным? Смотреть ли на него, как на фанатика-католика и гонителя православия, или как на либерала и религиозного индиферентиста? Обзор деятельности Лжедимитрия на московском престоле в пользу латинства, рассмотрение его отношений к римской церкви и будет служить ясным и точным ответом на поставленный нами вопрос.

При этом мы неизбежно должны коснуться отношений Лжедимитрия к православию и православной церкви. По мнению русских людей, самозванец был гонителем православия потому именно, что непременно хотел распространить в России католицизм; иначе и быть не могло: окатоличение Московии неизбежно должно было явиться гонением на православие и истреблением его, одно явление служит здесь причиною, другое является естественным и необходимым следствием, не будь первого, без сомнения не было бы и второго.—Отношение Лжедимитрия к православной церкви составляет лишь другую сторону вопроса об отношении его к католицизму.

Таким образом все наше исследование распадается на две главные части: первая должна изобразить отношение Лжедимитрия к латинству и римской церкви, а вторая—его отношение к православной вере и церкви.

Но предварительно мы должны, хотя несколько, остановиться на таких вопросах, которые, по-видимому, не относятся к нашей задаче, но которые, в существе дела, имеют с нею самую тесную связь, помогают верно определить и понять характер действий Лжедимитрия на московском престоле относительно и православия и католичества; а именно: не был ли самозванец подготовлен и воспитан иезуитами? Мог ли он сделаться хорошим католиком и могла ли та среда, в которой ему при-

— 676

шлось вращаться и в России и в Польше, выработать из него ревностного поборника римской церкви?

Вопрос о том, кем был выдвинут самозванец, принадлежит к числу исторических проблем; историки до сих пор не пришли к соглашению, кто именно виновен в подстановке Лжедимитрия. Многие видели в этом деле работу ловких и усердных слуг папы-иезуитов и обвиняли их в подготовке и воспитании самозванца для своих целей—окатоличения Московии и подчинения восточной церкви римскому престолу. Такого именно убеждения держались многие протестантские писатели, современники самозванца. Одни из них утверждали, что Лжедимитрий—креатура иезуитов и слепое орудие в их ловких рука.х. Не сам он решился принять на себя имя Димитрия, а иезуиты почти страхом принудили его выдать себя за сына Грозного, заставили идти в услужение к Вишневецкому и проделывать там известную комедию—притворяться больным, призывать духовника и секретно объявлять ему о своем царском происхождении ¹).

Другие говорили, что иезуиты были главными руководителями самозванца, давали ему приличные наставления, как лучше разыгрывать роль московского царевича ²), словом учили его лицедействовать и актерствовать.

Такой взгляд протестантских писателей вовсе не был основан на каких-нибудь несомненных исторических данных; он вытекал лишь из их нерасположенности к римской церкви и из предположения (и почти убеждения), что только такие коварные и несовестливые люди, как иезуиты, способны на такую фальшь, на такую подделку. Но этот взгляд уже ясно определял роль и деятельность

¹) Аделунг. II, 128 стр. Бутурл. История смутн. времена 1, 62 стр.

²) Шаума Traa. Demetr. Moscov. Чтен. в общ. истор. и древ. Росс. 1847 г. № 2, 8 стр.

— 677 —

Лжедимитрия, как пропагандиста католичества в Москве. Если иезуиты выдвинули самозванца, то без сомнения они выбрали для этой роли такого человека, который мог быть их орудием для выполнения их иезуитских планов; если они воспитали Лжедимитрия, то конечно постарались офанатизировать его в пользу римской церкви. И удивительно ли, что из иезуитской школы мог выйти фанатически-настроенный католик, способный и готовый огнем и мечем распространять латинство в Москве?..

В нашей исторической литературе мысль о том, что Лжедимитрий был подготовлен и воспитан иезуитами, высказал и обставил довольно вескими доказательствами митроп. Платон (гл. 67 и 68), а потом г. Бицын ¹).

Такое мнение, по-видимому, подтверждается свидетельствами католиков и даже самого папы. На сейме 1605 года один польский дворянин, доказывая необходимость изгнания из Польши иезуитов, высказал мысль, что именно они были виновны в подстановке Димитрия московского ²). Вассенберг свидетельствует, что мнимый сын Грозного семь лет учился в иезуитской школе ³). По словам папы, Лжедимитрий еще с отрочества (а pueritia) был воспитан в католической религии и напоен ее учением. «Мы благодарим Всемогущего Бога, пишет Павел V самому царю московскому, который попустил потерпеть тебе изгнание, чтобы в юности твоей направить тебя на путь спасения» ⁴).

Однако мнение о подготовке самозванца иезуитами и иезуитском воспитании его встречает против себя сильные возражения и никак нельзя признать его несомненно верным. Вместе с ним уничтожается одно из сильных доказательств фанатической приверженности Лжедимитрия к римской церкви.—Еще Маржерет сделал несколько веских замечаний против такого убеждения, будто самозванец подготовлен иезуитами ⁵), и наши лучшие историки вполне разделяют его мысль.

¹) Правда о Лжедим. День. 1864 г. №№ 51 и 52.

²) См. Духов, бесед. 1864 г. №№ 41—44, стр. 216 и 257.

³) Карамз. 577 прим. к XI т.

⁴) Hist. Russ, monument. II № 37. Cm. №№ 42 и 43.

⁵) См. Сказ. совр, о Дим. самозв. (3-е изд.) I, 312—313 стр.

— 678 —

Допустим, что Лжедимитрий был подготовляем иезуитами: спрашиваем: когда же началась эта подготовка? Всего лучше, конечно, нужно было делать это ко времени, как кажется, ожидаемого прекращения на московском престоле династии Рюриковичей. И если такое пресечение царского рода считалось вполне вероятным, то ужели нужно было дожидаться того времени, когда престол перейдет к другому роду, который, без сомнения, не уступит захваченную власть без отчаянной борьбы? Можно ли было самозванцу рассчитывать на успех в такой борьбе?— Однако, когда русский престол, по смерти царя Феодора, сделался свободным и Борис отказывался занять его, не было и слухов о спасении царевича Димитрия: все почитали его уже умершим. А между тем это была самая удобная минута для заявления своих прав на престол со стороны претендента на московскую корону. Ужели таким случаем не воспользовались бы иезуиты для возведения своего прозелита на царство, если у них под руками был уже самозванец? Чего еще нужно было дожидаться? Очевидно, они не имели тогда и в виду такого искателя московского престола. И, в самом деле, не было ли несколько преждевременно заниматься подготовкой самозванца при жизни царя Феодора? Кто мог сказать, когда именно престол сделается свободным? Можно ли было предполагать, наверное, что Феодор умрет бездетным? У него на другой же год смерти царевича Димитрия родилась дочь: от чего же не мог родиться после и сын? Несомненно, самая мысль подготовить самозванца могла явиться только после смерти Феодора; при том же не мало времени нужно было на отыскание лица, способного разыгрывать такую роль,— а это прямо говорит против воспитания Лжедимитрия в католической вере а pueritia. Несомненно и то, что иезуитам хотелось, чтобы не из их среды вышел первый слух о спасении царевича Димитрия.

И рассказы самозванца и свидетельства многих поляков не подтверждают той мысли, что Лжедимитрий был подготовлен иезуитами. Из этих рассказов и свидетельств видно, что мнимый царевич всю свою юность провел в России, по большей

679 —

части в бродяжничестве по монастырям. В Польшу он явился уже достигнув «совершенного возраста» и «более двадцати лет от роду», как свидетельствуют иезуиты, и пробыл там «около трех лет» при дворах различных вельможных панов ¹). Де-Ту, добросовестный историк, имевший под руками иезуитские письма, говорит, что Лжедимитрий открыл о своем царском происхождении прежде всего оо. иезуитам ²); следовательно, не они его подставили, не они его и воспитали.

Вполне важно и то, что ни Годунов, ни московские бояре и не намекают на подстановку самозванца со стороны иезуитов, хотя Борис «имел способы открыть истину: тысячи лазутчиков ревностно служили ему не только в России, но и в Литве» ³).

Наконец, против иезуитского воспитания Лжедимитрия (особенно продолжительного) прямо и решительно говорят его ограниченные познания в латинском языке. Правда, по словам Вассенберга, Лжедимитрий, поучившись семь лет в иезуитской школе, узнал этот язык в совершенстве; а, по свидетельству Де-Ту, настолько, что мог порядочно написать письмо папе Клименту VIII ⁴); по Маржфрет, служивший у самозванца, напротив решительно утверждает, что Лжедимитрий почти ничего не знал по латыни; не умел ни говорить, ни читать, ни писать сколько-нибудь сносно ⁵). И такое свидетельство нужно признать совершенно справедливым. Лжедимитрий не научился грамотно подписывать даже тот титул, которого добивался с замечательным упрямством, и вместо imperator писал in perator ⁶). Его невежество в латинском языке обнаружилось даже и в русской подписи под договорною записью, данною Мнишку. Самозванец хотел написать, кажется, Деметриус, но ошибся и напасал

¹) Карамз. 213 прим. к XI т. Борец.-Борец. (Чтен. в общ. истор. 1848 г. № 5, Отд. III).

²) Сказ. соврем. о Дим. сам. (3 изд.) I, 329 стр.

³) Карамз. XI т. 306 стр. См. Вера в Сказ. соврем. I, 33 стр.

⁴) Сказ. соврем. I, 330 стр.

⁵) Ibid. I, 313 стр.

⁶) Собр. гос. грам. и дог. II, 229 стр.

— 680 —

нечто неудоборазбираемое, в роде—Демиустри ¹). Если бы Лжедимитрий действительно поучился в иезуитской школе (хотя меньше семи лет), то без сомнения он не знал бы так плохо по латыни. Одна безграмотная подпись: in perator, написанная при том нетвердою рукою, прямо отрицает пребывание самозванца в школе иезуитов. Когда Рангони, посол папы, говорил Лжедимитрию речь на латинском языке, то Бучинский переводил ее для самозванца, последний очевидно не понимал ее ²).—Латинские письма

¹) Ibid. № 76. Сказ. соврем. о Дим. I, 270 прим. В журнале Нива (1881 г. 137 стр.) были представлены снимки с подписей исторических лиц ХVІІ-ХVIII вв. и на первом месте копия с подписи Лжедимитрия I, о которой мы сейчас упоминали. И вот что сказано (138 стр.) по поводу этой подписи: «хитросплетенная подпись Дмитрия невольно вызывает на размышления—сравните ее с подписями современников: боярами (sic!) Мстиславским, Морозовым, князем Пожарским и Шуйским, какая колоссальная разница! Это не круглый, скорописный почерк древней Руси—это западное письмо, — это росчерк человека побывавшего в иезуитской школе... В монастырях не так писали. Взгляните на подпись передового монастырского деятеля Авраамия Палицына и вы скажете, что измышление царя Бориса о беглом чернеце Чудова монастыря — неудачно». Нам кажется странным сопоставление и сравнение почерка Лжедимитрия с почерком бояр, его современников, и даже Палицына. Нужно принять во внимание, что самозванец (если он Отрепьев), так сказать, по профессии писец и, как все его собраты, разумеется изощрялся в вырисовывании букв, замысловатости росчерков, в разных тонкостях каллиграфического искусства; тогда как бояре может быть только и умели сносно подписать свое имя; некоторые из них были неграмотны; что же следует отсюда относительно Лжедимитрия? Даже сравнение с почерком Палицына ничего не доказывает. Палицын вовсе не был специалистом-писцом и даже воспитался не в монастыре, как Лжедимитрий. Предположим, что спустя столетие—два кто-нибудь решался бы сличить изящный, красивый почерк писца наших дней с плохою подписью современного ему высокопоставленного лица,—к какому бы он пришел заключению. Не к тому ли, что этот писец получил воспитание где-то далеко, в заграничной школе?!... Ведь никто не учит наших писцов замысловатым росчеркам, хитросплетенным почеркам; различным вычурностям учит их многолетняя практика. От чего же патриарший дьяк XVII в. не мог превосходить в каллиграфическом искусстве своих современников, у которых едва не валилось перо из рук?... Ужели для этого нужно было поучиться за рубежом?

²) Аделунг. II. 108 стр.

— 681 —

мнимого царевича к папе писаны конечно не им, а иезуитами. Велевицкий говорит, что первое из этих писем самозванец написал на польском языке, а на латинский перевели его уже другие ¹).—Словом, нужно признать совершенно верным свидетельство Маржфрета о самом плохом знании Лжедимитрием латинского языка; а это говорит против иезуитского воспитания самозванца.

Что касается слов папы о том, будто Лжедимитрий с отрочества напоен учением католической церкви, то они вовсе не имеют цены исторического свидетельства. Очевидно Павел V не потрудился собрать точные сведения о первоначальной судьбе искателя московской короны и повторял в своих письмах неточные, непроверенные, ходячие слухи.

Самый характер самозванца вовсе не носит на себе следов иезуитского воспитания; а между тем оо. иезуиты умеют налагать на своих воспитанников какую-то особенную, неизгладимую печать. Мы увидим, что Лжедимитрий был к ним холоден; иезуиты для него чужие люди, — так не относятся ученики к своим воспитателям.

Но если Лжедимитрий не был подготовлен и воспитан иезуитами, однако несомненно, что его появление было в высшей степени приятно этим слугам папы; обращение искателя московской короны за помощью к польскому правительству возбуждало в иезуитах приятную надежду на осуществление давно лелеемой ими мысли о подчинении схизматической России апостольскому престолу.

После разделения церквей (в половине XI в.) Рим не переставал добиваться своего главенства в христианском мире; идея римско-католического единства никогда не умирала на западе;; стремление подчинить папской власти восток православный было всегда живуче; по временам такое стремление усиливалось, по временам ослабевало, но никогда не прекращалось. Проходили века; менялись обстоятельства, сменялись лица на папском троне: но главная задача оставалась неизменною...

¹) Отрыв. из рукоп. Велев. в прилож. к зап. Жолк. 130 стр.

— 682

Особенное внимание честолюбивого Рима привлекала Московия. Чрез всю христианскую историю нашего отечества тянется длинный ряд попыток подчинить «языческие и неверные» души ¹) русских людей апостольскому престолу. А после того как протестантизм отторг от папы целые народы, в Риме явилось желание пополнить поредевшее число католиков восточными схизматиками. К тому же расширение пределов московского княжества делало крайне привлекательным приобретение его в лоно католичества. Средством для распространения папской власти являлась уния, а деятелями по выполнению заветной мечты Рима — иезуиты.

Ни одно, кажется, царствование московских государей XVI в. не прошло без притязаний папства на русскую церковь. Малейший повод, чисто-политические сношения возбуждают в Риме приятную надежду на присоединение Московии к апостольской кафедре, вызывают бурю хлопот по религиозным вопросам, которых в Москве и не думали затрагивать. Грозный обратился к посредничеству папы для переговоров с Баторием и .заключения с Польшей мира, а в Риме помышляют о присоединении русских к католической церкви и в этом поставляют главную цель поездки папского посла. В инструкции, данной этому послу, знаменитому Поссевину, давались наставления, как лучше может он склонить князя к принятию католичества. Поссевин должен был польстить царю обещанием «значительного приращения могущества на земле» и приобретения царства небесного; должен был попытаться склонить на свою сторону духовенство, а в случае неудачи—уронить его во мнении великого князя, очернить патриарха константинопольского, как раба турок и под. ²). И действительно, иезуит Поссевин больше всего хлопотал о введении католицизма в России. «Сей желаемый тобою общий мир

¹) Это пишут папы. См. грамоту Климента к архиеп. упсальскому, в которой русские названы «infideles», Hist. Rus. mon. I, № CXVI. В папской грам. к легатам (под 1326 годом) «Rutheni называются infideles раgani» (Карамз. 310 прим. к IV т.).

²) Hist. Rus. mon. I, № CCXII. Аделунг. I, 208—209 стр.

— 683 —

и союз венценосцев, говорил он Грозному по заключении пира между Россией и Польшей, может ли иметь твердое основание без единства веры?» Царь спокойно отвечал: «мы никогда не писали к папе о вере. Я и с тобой не хотел бы говорить об ней» ¹)... Подобные желания «единства веры» составляли лишь вожделенную мечту Рима. Самое обращение московских государей к римскому престолу поддерживало эту излюбленную мечту. В Риме так и думали, что Россия, своими обращениями к нему, ищет теснейшего союза с ним и готова преклониться пред ним. Когда великий князь Василий Иванович, отец Грозного, почтительно и вежливо писал папе, радушно принимал его послов, в Риме порешили, что московский государь наконец признал власть св. Петра ²). Ничтожное послабление католикам эти последние готовы были считать за преклонение русских пред канонической верой. «Не изъявил ли ты особенного уважения к апостольской римской вере, говорил Поссевин Грозному, дозволив всякому, кто исповедует оную, жить свободно в российских владениях и молиться Всевышнему по ее святым обрядам, ты, царь великий, никем не нудимый к сему торжеству истины, но движимый явно волею царя царей?» ³). На все подобные, пристрастные доводы папистов в пользу католичества, русские отвечали нетерпимостью к ним: «вас преокаянных латын проклинаем» ⁴), говорили они ревнителям апостольской кафедры. Однако неудачи, которыми всегда сопровождались покушения подчинить русскую церковь Риму, не только не охлаждали ревности пап к распространению своей власти, но даже усиливали. Рим не переставал надеяться, что явится такой благоприятный случай, когда он победит упрямство и закоснелость в схизме московских государей. Несмотря на решительный отказ Грозного вести с папою переговоры о вере, католики

¹) Карамз. IX г. V гл. 213.

²) Hist. Russ. mon. I, № CXXIV.

³) Карамз. IX т. 213 стр.

⁴) Москов. соборы на еретиков XVI в. Чтен. в общ. ист. 1847 г. № 3. Отд. II, 30 стр.

— 684 —

продолжают попытки завязать сношения с Россией» по делам религиозным. Они следят, не изменятся ли обстоятельства для более удобной деятельности их пропаганды. Эти шпионства за состоянием России всегда прикрывались благовидными предлогами, политическими сношениями. Неистощимый повод для таких сношений представлял союз против турок. Но всегда таким чисто-политическим союзом прикрывался другой, более желательный Риму, союз — церковный. В 1594 г. в Москву был отправлен папский посол Александр Комулей, знавший и русский язык ¹). В наказе, данном Комулею напою Климентом VIII, первою причиною посольства выставлено желание склонить царя московского к союзу с Австрией» против турок; а потом, что было важнее, нужно было попытаться склонить царя к подчинению папской власти. И этот посол, подобно Поссевину, должен был представить все доводы в пользу превосходства католичества пред православием, употребить все средства для привлечения на сторону Рима государя московского — польстить его самолюбию обещанием императорского титула, который может давать только папа, очернить духовную власть константинопольского патриарха и под. ²).

Достойно замечания, что почти в каждой своей грамоте к русским князьям и царям папы доказывают главенство Рима, истинность учения католической церкви ³) и не стыдятся величать своими возлюбленными сынами царей того народа, который они называли «pagani», «infideles».

В конце XVI в. особенно усилилось желание иезуитов втянуть Московию в католичество. То было время реакции развившемуся раньше—во дни Сигизмунда-Августа — вольнодумству и про-

¹) Hist. Rus. mon. II, № ХХVI.

²) Древн. Русс. Вивлиоф. XII, 457—459 стр.

³) См. папские грамоты—Григория IX к Георгию Влад. (1231 г.). Иннок. IV к Даниилу Галицк. (Hist. Rus. mon. I. № ХХXIII и LXV), Евгения IV к кн. Вас. Темн. (Никон, лет. г. 1441, стр. 155. Татищ. IV, стр. 546—17), Льва X к кн. Вас. Иванов. (Hist. Rus. mon. I, № CXXIV), Григория XIII к Грозному (Древ. Рос. Вивлиоф. 78—80 стр. VI т.).

— 685

тестантизму, когда папство потоками крови водворяло свое господство в юго-западной России. После Сигизмунда-Августа на польском престоле появляются ревнители католичества, друзья иезуитов, фанатики папства. Баторий, ради польской короны перешедший из протестантства в латинство, говорил о себе: «si rex non essem. iesuita essem». Иезуиты явились в Польше повсюду; латинская церковь вздохнула свободнее. Торжество ее было полное, когда польский престол занял Сигизмунд III, фанатический католик, слепое орудие в руках иезуитов. На православную церковь открылось жестокое гонение; иезуиты всеми средствами заставляли православных принимать католицизм, а в случае неудач— тянули их в унию ¹), что оказывалось более удобным, и в конце концов добились торжества над православием. Русская церковь в лице своих иерархов признала над собою власть папы и свое единство с римскою церковью.

Такой успех иезуитов в юго-западной России еще больше разжигал их желание добиться торжества и в Московии. Казалось, была сделана уже половина работы, нужно было довести ее до конца...

Сама Польша, в силу исторических обстоятельств, стремилась к слиянию с Россией и при Феодоре Ивановиче оба государства едва не были соединены под властью одного московского царя. Такое соединение не могло быть не желательно Риму. Поляки рассчитывали, что и в России, как и Литве, перевес останется за польской национальностью, а слуги папы надеялись, что православие и в Москве постигнет та же участь, что и в Литве. Вместе с политическим единством предполагалось и единство церковное. Польские паны хотели даже окатоличить самого царя. На съезде они спрашивали про него у московских послов: «приступит ли к вере римской? Будет ли послушен папе? Причастие опресночное примет ли и церковь греческую с рим-

¹) См. об этом подробнее в стат.: Первое 25-летие литов. уния митр. Мак. Прибав. к Твор. Св. Отц. 1880 г. I и II кн. Иезуиты в Литве Сливова. Рус. Вестн. 1875 г. 118 т. Латин. ц. в северозап. крае Руси. Рус. Вест. 1870 г. 90 т. 33—39 стр.

— 686 —

скою соединит ли» ¹)? Дело расстроилось. Но надежды иезуитов на лучшее будущее никогда не угасали. Можно представить нетерпение их в ожидании удобного случая для своей миссионерской деятельности и вместе напряженное внимание к московским событиям. А эти события конца XVI века действительно представляли большой интерес и обратили на себя внимание западного мира. Грозный возбуждал любопытство, как тиран; его сын, как неспособный правитель. Случившееся при Феодоре убийство царевича Димитрия, прекращение царствующей династии Рюриковичей, воцарение Бориса, его довольно шаткое положение на престоле вследствие нелюбви к нему бояр и народа,-— все эти события породили много толков о положении дел в московском государстве. Слуги папы точно ожили!...

Но предварительно нужно было навести некоторые справки. Отыскался и повод. В 1601 году чрез Москву ехали в Персию Франциск Коста и Дидак Миранда, а в 1604 г. туда же пять братьев кармелитского ордена ²). Голландец Масса говорит, что первое посольство явилось в Москву за тем, чтобы проведать, что в ней делается, передать об этом римскому папе, который мог воспользоваться такими сведениями для своих целей.

Папство по отношению к православной России разыгрывало роль ловкого хищника, подстерегающего свою жертву. В Московии первою жертвою католической пропаганды был намечен самодержавный царь. Действительно замечательно, что и по делам религиозным папы имеют сношения с светскою властью, а не с духовенством. Из многочисленных папских грамот, отправленных в Россию, мы знаем только одну, адресованную «Archiepiscopis. Episcopis et universis cliricis... per Rutheniam constitutis» ³). Такую грамоту писал знаменитый Иннокентий III в 1207 году, когда папский престол с гордостью видел себя властителем не только западной Европы, но и византийской империи, в

¹) Солов. Ист. Гос. (4 изд.) VII, 269 стр.

²) Hist. Rus. mon. II, №№ XXXII иХХXIII.

³) Hist. Rus. топ. I, № III.

— 687 —

1204 году превратившейся из греческой в латинскую, а также церквей болгарской и сербской. Воззвание папы, конечно, и осталось воззванием. Одиночная попытка не нашла даже и подражаний. В Риме знали, что схизматическое русское духовенство упорно, и полагали, что оно не имеет большего значения в государстве. В «Московии» все значит царь. Иностранцы, посещавшие Россию, удивлялись неограниченности власти московского государя. «Владетель России, как думал Маржерет, самый неограниченный из всех известных венценосцев», и в России «нет другого закона, кроме беспредельной воли государя» ¹). «Во всех владениях великого князя, писал в своем отчете Ганс Кобенцель, посланник Максимилиана II (в 1576 г.), нет ни одного человека, который дерзнул бы ослушаться его повеления или запрета, но подданные волю его считают за Божию, а его признают за исполнителя небесных определений» ²). Подобные же известия о неограниченной преданности русских своему государю сообщил и иезуит Поссевин ³). Вот почему иезуитская пропаганда простирала свои взоры прежде всего на царя. Ревнители католичества полагали, что весь успех или неуспех римской пропаганды зависит от такого или иного отношения к апостольскому престолу московского царя. Он именно должен был явиться насадителем католицизма в России. Эта мысль перешла в Риме в твердое убеждение, как это видно из слов папы. «Мы должны надеяться, писал Павел V Мацеевскому, что если Димитрий (первый самозванец) пребудет тверд в вере (католической), то и москвитяне некогда могут быть присоединены к лону св. римской церкви, так как этот народ, как нам известно, очень предан своему князю».

В другом письме к Юрию Мнишку папа, сказав о желании привести русский народ в лоно католичества, откровенно прибавляет: «при всем нашем желании, мы не можем достигнуть

¹) Сказан. совр. о Димитр. самоз. I, 265 стр.

²) Аделунг. I, 186 стр.

³) Ibid., I, 211 стр.

— 688 —

этого, если нам не будет содействовать сам Димитрий» ¹). Вот какое громадное значение имел московский царь для успеха римской пропаганды! Вот почему мы говорили, что в собственном смысле пропагандистом католичества в Москве должен был явиться Лжедимитрий.

Нужно представить себе радость иезуитов, когда они увидели, что их излюбленная мечта может осуществиться: наследник московской короны в их руках и они могут перенести в Россию деятельность своей пропаганды. Царем московским будет католик! — одна эта мысль приводила оо. иезуитов в безумный восторг. Иезуиты отлично понимали, что появившийся в Польше претендент на московскую корону не может обойтись без их помощи и содействия. Сам самозванец видел, что только отдавшись в руки этих ловких людей он может добиться признания своего мнимого царского происхождения со стороны польского правительства и получить помощь для занятия престола. Действительно иезуиты обещали ему сделать все, что только можно сделать, но с условием, если Лжедимитрий, прежде вступления на престол, сам примет католичество, а потом даст клятвенное обещание служить его интересам на московском троне. Пользуясь стеснительным положением мнимого царевича, иезуиты конечно предложили ему такие условия, начертали такой план действий, при которых они с ревностью могли бы трудиться для славы римской церкви и приведения заблудших овец к одному отцу—папе. За все свои хлопоты слуги папы не требовали от Лжедимитрия никаких других жертв, кроме духовных—неизменного служения католической истине, самоотверженной покорности папе и его служителям. В׳ь беседе с самозванцем Рангопи категорически заявил, что только такая жертва доставит ему покровительство Рима, помощь Польши и, следовательно, возможность добиться московской короны.

Лжедимитрий беспрекословно соглашался на все предложенные ему условия. Да и как он мог не соглашаться, если только он не хотел губить свое предприятие в самом зародыше? Слуги

¹) Hist. Ras. mon. II №№ XLII и XLIII.

— 689 —

папа не сделали бы никакой уступки из своих требований; при том же они знали, с кем имеют дело. Мог ли заявлять свои претензии человек сомнительного происхождения, претендент на московскую корону без всякого права на нее? Бутурлин справедливо говорит, что «самозванство искателя московской короны было для иезуитов полезным обстоятельством» ¹). Да и думал ли серьезно самозванец о том, что ему когда-нибудь нужно исполнить обещания данные иезуитам? Едва ли. Недаром же некоторые благоразумные поляки находили невозможным полагаться на господарика московского ²)! Впрочем Лжедимитрий успокоил своих благодетелей обещанием ,0 том накрепко промышляти», чтобы привести в римскую веру все московское государство, «патриарха, архиепископов, епископов... и всех православных христиан» ³).

Вот с какою задачею для своего будущего царствования Лжедимитрий оставил Краков и затем пределы Польши. Едва ли можно было обещать больше того, что обещал иезуитам Лжедимитрий; ведь оп сулил окатоличение всей России, чего же еще желать слугам папы?

Но чтобы осуществить указанное иезуитами призвание самозванца, оправдать возлагаемые на него надежды,—мало одних обетов; для этого нужна искренняя, даже фанатическая приверженность к католицизму, нужно было сделаться, по крайней мере, Сигизмундом польским.

Мог ли быть таким ревнителем католичества Лжедимитрий и кто мот возбудить в нем такую ревность? Конечно всего лучше могли сделать это иезуиты; но мы говорили, что не они подготовили самозванца, не они и воспитали его. А та школа, которую действительно прошел Лжедимитрий, никак не могла выработать из него фанатического приверженца римской церкви.

¹) Истор. смутн. врем. I. 61 стр.

²) Русск. истор. библ. I, 2 стр.

³) Собран. гос. гр. и дог. II, 161 стр. Русск. истор. библиот. I т. 95 стр. Сказан. еже содеяся... Чтен. в общ. истор. 1847 г. № 9, 12 стр. Иное сказ. о самоз. Времен. 16 т. 15 стр. Летоп. о мятеж. 80 стр.

— 690 —

Во всех поступках самозванца высказалась нетвердость характера, невыдержанность—результат смешения разнородных начал, положенных в основу его воспитания ¹). Если верно, что характер человека вырабатывается под влиянием окружающих его людей, то такая невыдержанность в воззрениях и действиях Лжедимитрия понятна. Его жизнь была жизнь скитальца и кочевника; во время своего непрерывного странствования с места на место он сталкивался с людьми самых разнообразных взглядов, убеждений и направлении; невозможно, чтобы такие люди не оказали никакого влияния на молодого, впечатлительного и неопытного юношу. Остановимся несколько на тех обстоятельствах жизни Лжедимитрия, которые оказали влияние на его религиозные убеждения, и посмотрим, способствовали ли они развитию у самозванца особенного расположения к католицизму?

По рождению и воспитанию Лжедимитрий был русский, православный. Никто из москвичей не признал в нем иноземца, а наоборот все видели в нем великорусского грамотея. В Россию он явился, как в свою родную страну. Все ему было известно в ней: язык, нравы, обычаи, характер народа; между тем как Московия была для чужестранцев в полном смысле terra incognita. «Россия, говорит Маржерет, не такая свободная страна, куда всяк волен приходить, учиться языку, выведать то и другое и потом удалиться» ²). Нет! В ней нужно родиться и жить, чтобы хорошо узнать ее.

Поляки единогласно свидетельствуют о русском происхождении и воспитании самозванца ³). Замойский, сам Сигизмунд III и его послы прямо называют его даже москвитянином ⁴).

¹) См. речь Μ. О. Кояловича: Три подъема русск. народ. духа... 10 стр. и примеч.

²) Сказ. соврем. о Дим. самоз. I, 312 стр.

³) Русск. историч. биб. I, 2 стр. Сказ. совр; о Д. II, 175.

⁴) Записи. Жолкев. Прпложен. № 3 и 2. Русск. Стар. XXI т. 135 стр.

⁴) Русск. Истор. биб. I, 117 стр. Акт. Зап. Росс. IV, 207 стр. Сказ. соврем. о Д. сам. I, 203 стр. II, 175 стр. Рук. Велев. в прилож. 11 зап. Жолкев. 119, 123 стр.

— 691 —

Природный русский, москвич, Лжедимитрий получил воспитание, конечно, в духе своего времени — в приверженности к православной вере, в духе строгого соблюдения уставов православной церкви и строгого благочестия, которое составляло характерную черту русских до-петровского времени. Не могло же такое воспитание пройтп совершенно бесследно; напротив, оно должно было определить религиозные воззрения Лжедимитрия. Известно, что впечатления юности оставляют в душе неизгладимые черты и имеют могущественное влияние на образование характера. Притом же у Лжедимитрия была живая, впечатлительная натура, одаренная хорошими способностями. Образование Лжедимитрий получил по своему времени не только достаточное, но даже выходящее из ряду вон, которое современники объясняли чернокнижничеством, колдовством и научением беса ¹). Он очевидно быть любознателен и еще в молодых летах «вожделе искати и вницати со усердием в премудрость» каких то даже «богомерзких книг». Съизмала Лжедимитрий изучал «Божественное писание» ²) и приобрел такую начитанность, такое знание православия, что, по свидетельству его заклятого врага, составителя «сказания, еже содеяся»..., мог с успехом защищать его от нападений различных сектантов и еретиков ³) (за рубежом). Самозванец был сознательно убежден в истинности православия и обнаружил твердость в вере, в которой он рожден. Это признает тот же составитель «сказания», заметили и иезуиты, которые, не смотря на все свое желание отвратить Лжедимитрия «от схизмы греков», должны были сознаться, что он очень предан этой схизме даже после того, как его религиозные убеждения сильно пошатнулись, благодаря знакомству с рационалистическими мнениями ариан ⁴).

Нужно принять во внимание и то, что Лжедимитрий долгое

¹) Собр. гос. гр. и догов. П, 214. 309 стр. Иное сказ. о самозв. Времен. 16 т. 14 стр.

²) Избор. Поп. 220, 258 стр.

³) Чтение в общ. истор. 1847 г. № 9 6 стр.

⁴) Ibid. 11 стр. Рукоп. Велев. в прил. к Зап. Жолк. 123 и 125 стр.

— 692 —

время проживал по православным монастырям и не только был пострижен в монашество, но, но уверению московских властей, имел сан диакона ¹). Он саль рассказывал, что переходил в России из монастыря в монастырь ²). Чего он искал в них, сказать трудно; может быть истинного иночества, действительного ангельского жития и, не находя удовлетворения своей духовной жажде, скитался с места на место. Даже за рубежом он ходил в одежде монаха из монастыря в монастырь ³). Таким образом в собственном смысле школой для Лжедимитрия был монастырь; очень понятно, какой склад религиозных воззрении вынес из этой школы Лжедимитрий. И вообще факт русского происхождения и воспитания (даже монашеского) самозванца вполне важен; он отрицает мысль о фанатической приверженности Лжедимитрия к католицизму, об особенном расположении к римской церкви. Недаром поляки находили невозможным полагаться на Димитрия, так как он «и родом и по воспитанию русский» ⁴). Митр. Платон, признавая у Лжедимитрия особенную привязанность к католицизму, на этом именно основании готов или совершенно отрицать русское происхождение самозванца, или же признать, что он сызмала был воспитан в Польше. В таком противоречии находятся русское происхождение и воспитание Лжедимитрия с мыслью о его фанатической приверженности к католицизму!... А факт такого происхождения и воспитания должен стоять выше всяких сомнений!...

По мнению С. Μ. Соловьева, если согласиться, что Лжедимитрий—орудие иезуитов для введения в России католицизма, то нужно признать и то, что он был воспитан в польских владениях и вообще не москвич ⁵). До такой степени непримиримы эти два понятия!...

¹) Собр. гос. гр. и дог. 11, 163 и 322 стр.

²) Сказ. соврем. о Дни. самозв. II, 130 стр. Русск. Стар. 1878 г. XXI т. 195 стр.

³) Акт. Запад. Росс IV, 268 стр. Собр. г. гр. и дог. II, 293 стр.

⁴) Рус. ист. библ. 1, 2 стр.

⁵) Ист. Росс. VIII т. 79 стр.

— 693 —

Переменить религиозные убеждения Лжедимитрия могла только зарубежная жизнь. Не говоря уже о том, что эта жизнь была непродолжительна (около трех лет), могла ли она содействовать выработке из Лжедимитрия истого католика, способна ли она была воспитать в нем особенное расположение к католицизму?

Перебравшись за литовский рубеж, Лжедимитрий некоторое время проживал по православным монастырям. Потом в его жизни настает резкая перемена, полный разрыв с прошедшим: самозванец сбрасывает с себя монашеское платье, идет в мир и начинает бродячую жизнь главным образом по дворам польских панов. Причиною такой перемены было, без сомнения, его желание явиться в роли московского царевича, выдать себя за наследника московского престола и попытать счастье—привести в исполнение свой план относительно московской короны. Для выполнения подобного желания нужна была не жизнь в келье и среди монахов. Лжедимитрий бросил монастырскую жизнь!... Нет возможности точно указать порядок всех странствований самозванца по выходе из монастыря; впрочем для нашей цели это не особенно важно.

Несомненно, что вскоре по прибытии в польские владения Лжедимитрий отправился к казакам; вполне вероятно, что он бывал у них несколько раз, склоняя их на деятельную себе помощь в борьбе с московским правительством ¹).

Казацкая школа несомненно развила у Лжедимитрия страсть к войне, к наездничеству, удальству и отваге, т. е. те самые качества, которыми так любил хвалиться самозванец пред неловкими москвичами ²). Ничего только, совершенно ничего не

¹) См. Сказание, еже сод... «Чтен.» 1847 г. № 9, 7 стр. Описание рукоп. И. И. Биб. Бычк. 155 стр. Карамз. 202 прим к XI т. Прилож. к Зап. Жолк. 7 (№ 2). Рус. Стар. 1878 г. XXI т. 136 стр. Лжедимитрий находился в деятельных сношениях с казаками и неоднократно присылал им «воровские грамоты». См. Сборн. Оболенск. (1838 г.). Грам. ц. Бориса 11 стр. и 30 стр. примеч. дополн. к Ак. истор. I, № 151, 255 стр.

²) Кубасов говорит о Лжедимитрии «конское ристание любляше вельми... храбрость имея... воинство зело любляше. Изб. Поп. 314. Сл. Посл. прот. Терент. Опис. рукоп. И. П. Б. Бычк. I, 403 стр.

694

могла дать эта школа для развития у Лжедимитрия особенного расположения к католицизму. Казаки всегда были известны, как горячие защитники православия и русской народности от посягательств на них иезуитов и поляков. Что мог вынести из такой среды Лжедимитрий? Ужели привязанность к римской церкви?

Несравненно больше нерасположения к католицизму воспитала у самозванца гощинская школа братьев Гойских, куда Лжедимитрий явился, как говорят русские известия, учиться по латынски и польски и люторской грамоте» ¹). Гойские жили на Волыни и были известны, как ревностные ариане; основанная ими школа в Гоще сделалась одним из рассадников арианства. При реформационном движении, охватившем западную Европу в XVI в., Польша не избегла общей участи католических держав. И в ней нашли себе самый радушный приют не только протестантские мнения, во и самые крайние выражения протестантизма — антитринитарианство или арианство. Пользуясь предоставленною при Сигизмунде-Августе религиозною свободою, ариане быстро расплодились в Польше и Литве. Даже в самом конце XVI в. и в начале XVII, несмотря на реакцию католицизма и иезуитизма, арианство было еще очень живуче.

Вскоре, по своему появлении, ариане разбились на многочисленные секты, что однако ни мало не ослабляло их ряды. Главных партий было две—староарианская и новоарианская; но они разветвлялись на мелкие группы, из которых одна, принадлежащая к новоарианству, во главе с социнианами, взяла перевес; от чего польские антитринитарии и названы социнианами ²). Какие

¹) Иное сказ. о самозв. Времен. 16 т. 12 стр. Изб. Поп. 221. В «Дневнике Марины» и Сказ. совр. о Д. II, 131 стр.) сказано, что Лжедимитрий учил детей пана «читать и писать по-гречески», как замечено в «Повести о злополуч. и счастии в. кн. Димит.» («Чтен. 1875 г. 3, отд. IV),

²) Об арианстве в Литве и Польше см. в сочин. И. Соколова: «Отношение протестант. к России в ΧVΙ и XVII вв.» 257—264 стр.; в ст. Левицкого: «Социнианство в Польше и юго-западной Руси» (Киев. Стар. 1882 г. апр. и май), в ст. И. И. Малышевского (Труды Киев. Дух. Акад. 1876 г. июнь и июль), в ст. Н. И. Петрова (Стран 1883 г. окт. 181—185 стр.).

— 695

из арианских сект особенно развились на Волыни, где жили Гойские,—сказать трудно. По некоторым указаниям можно думать, что здесь господствовала самая рационалистическая из этих сект — новоарианская, проповедывавшая, что Иисусу Христу не должно воздавать никакого поклонения, как простому человеку, и предоставлявшая человеческому, разуму наибольший простор в понимании истин веры.

Курбский замечает, что еретики, от которых «чуть не вся Волынь заразилася», «тысячу крат горшии Ария, отвергали предвечное рождество Сына Божия, а полагали ему начало точию от Марии и верили в тысящелетнее царство Христа» ¹). Таких именно воззрений держались некоторые группы новоарианской партии.

На Волыни же проживал и московский ересиарх Игнатий, товарищ Феодосия Косого, учение которого представляло смесь протестантских воззрений с остатками ереси жидовствующих. Если такого рода арианские воззрения развивались на Волыни, то мы с большею вероятностью можем предположить, что Гойские были самые крайние унитарии и принадлежали к самой рационалистической арианской секте. Такого же направления была и основанная ими гощинская школа, в которую явился самозванец. Что привело Лжедимитрия именно в эту школу,—сказать трудно; может быть—случайность, а может быть—желание познакомиться с «вольными» мыслями, которые иногда бывают слишком увлекательны для молодых и неопытных умов. Во всяком случае обучение в Гоще не могло не отразиться на религиозных воззрениях самозванца. Правда, это обучение, как непродолжительное, не было, конечно, вполне серьезным ознакомлением с арианской догматикой, но оно успело посеять в душе Лжедимитрия семена легкомыслия, свободомыслия, религиозного индифферентизма, ослабило его православные убеждения и предотвратило его от увлечения католицизмом. Если еще в силу исторических об-

¹) Сказан. Курбск. 281 стр. «Отношение протест. к России в XVI й XVII вв. И. И. Соколова 263 стр.

— 696 —

стоятельств протестанты (всех толков) симпатизировали православным, гонимым, как и они сами, и искали союза с ними для борьбы с общим врагом тех и других—римскою церковью, то католиков ненавидели и презирали. И что, кроме решительного нерасположения к католицизму, могла внушить Лжедимитрию крайняя по убеждениям протестантская школа, враг римской церкви?!...

Нужно думать, что гощинская школа оказала сильное влияние на Лжедимитрия, увлекла его своим рационалистическим учением. Собеседовавшие с ним иезуиты заметили, что самозванец знаком и даже заражен учением Социна ¹). Очевидно обучение в Гоще не прошло бесследно!

После пребывания у Гойских мы встречаем Лжедимитрия в Брагине у Адама Вишневецкого. Здесь ли он объявил о себе, как московском царевиче, или он сделал это где-нибудь раньше и явился в Брагине, как царевич, — сказать с несомненностью мы не можем ²). Однако выбор человека, к которому можно было обратиться за помощью, был очень удачен. Как богатый и сильный при дворе пан, Вишневецкий мог оказать серьезную поддержку, а как человек детски-легковерный, мог легко признать Лжедимитрия за истинного царевича.

Вишневецкий исповедывал православие ³) и мы с уверенностью можем сказать, что Лжедимитрий в Брагине не встретился с иезуитами; да и с какой стати они могли появиться при дворе православного пана? Напротив, по иезуитским известиям, Лжедимитрий, во время пребывания у Вишневецкого, находился в сношениях с арианами, которые старались снискать расположение будущего царя московского и «заражали неосторожного юношу ядом

¹) Рукоп. Велевиц. Прилож. к Зап. Жолк. 125 стр.

²) Наши историки думают, что самозванец назвался царевичем Димитрием у Адама Вишневецкого. Нечто иное свидетельствуют лица, хорошо знакомые с историей Лжедимитрия: «назвавшись сыном великого князя, пишет Сигизмунд, он (Димитрий) обратился к Вишневецкому». Рус. Стар. XXI т. 136 стр. Прил. к Зап. Жолкев № 2, 7 стр., 119 стр. Собр. г. гр. и дог. 293 стр.

³) Акт. Запад. Рocc. IV т. № 177, 267 стр.

697 —

неверия» ¹). Такое заискивание расположения у Лжедимитрия со стороны протестантов было вполне естественно. Они могли опасаться, что их общины и в Москве постигнет гонение, если самозванец будет находиться под исключительным влиянием иезуитов и католиков; наконец они могли питать надежды на распространение своих мнений в России при покровительстве Лжедимитрия.

Сноситься с самозванцем во время жизни его в Брагине протестанты имели полную возможность: они находились в дружбе с православными и не задолго пред тем (в 1599 г.) заключили союз для борьбы с католицизмом. В числе православных вельмож, сочувствовавших такому союзу были и Вишневецкие ²). Правда, ариане никогда не были приглашаемы на православно-протестантские соборы, их чуждались и православные и последователи Лютера и Кальвина; но они в сношениях с первыми (православными) всегда искусно прикрывались личиною реформатства. Таким именно путем ариане легко могли пробраться во владения православного пана, где их ученик был чествуем, как законный наследник московской короны. От Адама Вишневецкого Лжедимитрий был перевезен в Самбор к Мнишкам; это была уже католическая семья. Здесь мнимый московский царевич пробыл довольно долго; судьба тесно связала его с этим семейством; может быть он и погиб рано, благодаря этой связи.

Мнишки заслуживают полного внимания как по тому влиянию, которое они могли оказать на Лжедимитрия, так и потому, что в них видят главных руководителей самозванца, главных пособников в деле распространения католицизма, так сказать, подстрекателей. Таким образом едва ли не Мнишки являются виновными в фанатической приверженности Лжедимитрия к католицизму. Но таковы ли они на самом деле и могли ли они воспитать в самозванце особенную любовь к римской церкви? Что это за лица?

¹) Рукоп. Велев. Прилож. к зап. Жолк. 120 стр.

²) Отношен. протест. к Росс. в XVI и XVII вв. Соколова 347 стр.

— 698 —

Юрий Мнишек, будущий тесть Лжедимитрия, сладенький старичек, лет за 50, был влиятельный пан, сенатор Речи Посполитой, но человек с самой худой репутацией. Его гласно обвиняли в развращении короля Сигизмунда Августа и в разграблении его казны. При жизни этого короля Мнишек, пользовавшийся его милостями, был у него поставщиком любовниц, а в день смерти так бессовестно обобрал своего благодетеля, что не на что было прилично одеть труп умершего короля. В выборе средств для достижения своих целей Юрий не стеснялся. Отличительными чертами его характера были природная склонность к интриге, гордость и тщеславие ¹). Обычными орудиями его действий, как замечает земляк Мнишка добросовестный Жолкевский, были лесть и ложь ²). Даже и старость не мешала ему быть ни честолюбивым, ни легкомысленным до безрассудности ³). От пресыщения, беспорядочной, роскошной жизни он нажил себе подагру да большие долги. Поправить свои денежные дела он хотел отдачею замуж своих дочерей. Появление в Самборе московского царевича обещало Мнишку большую наживу и он решился оказать деятельную помощь Лжедимитрию, выдать за него Марину, чтобы сорвать с своего зятя солидный куш. Когда же и тех денег, которые передавал ему Лжедимитрий, оказалось недостаточно для покрытия долгов и роскошной жизни, Юрий решился на самый гнусный поступок — продал свою дочь тушинскому вору! Вот на какие низкие поступки способен был тесть Лжедимитрия! Можно судить о нравственности этого человека!..

Правда, некоторые современники ⁴) выставляют Мнишка человеком благочестивым и бескорыстным, оказавшим Лжедимитрию помощь только из сожаления к его несчастию, но достоверная история говорит совершенно противное: Мнишек всевозможными способами высасывал деньги из московской казны ⁵) и,

¹) Солов. Ист. Росс. VΙΙΙ, 86 стр.

²) Записки Жолкев. 2 стр.

³) Карамз. XI т. 131 стр.

⁴) Паерле Сказ. соврем. о Дим. самозв. I, 155 стр. Сл. 68 стр.

⁵) Собр. гос. грам и дог. II, 281 стр. Сказ. соврем. II, 156 стр.

— 699 —

по уверению Жолкевского, покровительствовал самозванцу только из-за корыстных видов ¹).

В делах веры Мнишек всегда сообразовался с обстоятельствами, всюду ища себе выгод. При Сигизмунде Августе, во время сильного развития в Польше протестантизма, Юрий ничем не обнаружил своей привязанности к римской церкви. Его многочисленные родственники, друзья и знакомые были диссиденты (ариане, кальвинисты); даже первая жена была из арианской семьи. Мог ли из такого кружка выйти поборник папы? С наступлением в Польше господства иезуитов Мнишек спешит примкнуть к католической партии, потому что это выгоднее. Он преклоняется пред латинскими монахами, строит монастыри, делает вклады на иезуитские школы; но кто не видит, что это наглое каждение и угодничество господствующей партии—дело политики и расчета?

С. Μ. Соловьев называет Мнишек ревностными католиками ²). Но едва ли Юрий, человек низкой нравственности, «ослепленный корыстолюбием», замешанный в самых грязных поступках; легкомысленный, развратник, ханжа, мог быть ревностным папистом ³). Среди русских людей он не пользовался хорошею славою ⁴); а один из современников называет его достойным учителем обманщика самозванца ⁵).

Все папские превозношения особенного благочестия Мнишка ⁶) указывают лишь на то, что римский первосвященник, подобно Юрию, не стеснялся в выборе средств для достижения своих целей. Мнишек был дорог Риму, как человек, принявший самое живое участие в деле Лжедимитрия, а предприятие этого

¹) Записк. Жолкев. 2 стр.

²) Ист. Росс. VIII, 84 стр.

³) См. отзывы о Мнишке у Костом. Смут. врем. I, 101 стр. Коялов. Три подъема русск. духа, 10 стр. прим. Зап. Жолкев. 1 и 2 стр. Солов. 86 стр. VIII т.

⁴) Сказ., еже содеяся,.. «Чтен.» 1847 г. № 9, 13 стр.

⁵) Trag. Dem. Moscovit. «Чтен.» 1847 г. № 2, стр. 8.

⁶) Hist. Rus. mon. XI №№ 42, 43, 76 (4-еписьмо).

— 700

последнего сулило Риму окатоличение Московии. Мог ли папа не расточать похвалы такому полезному человеку?...

Между тем Мнишек, помогая Лжедимитрию, имел в виду свои побуждения—поживиться на счет московской казны и устроить свою дочь. Сама Марина понимала, что может сделать блестящую партию, если обратит на себя внимание московского царевича; а обратить внимание Лжедимитрия она должна была. Ведь она была красавица, «прелестница», как назвал ее Карамзин ¹), энергичная, отважная женщина, с значительною долею честолюбия и хитрости, чем напоминала своего отца. Что касается ее религиозных убеждений, то они были не тверды. Она была католичка, во родилась от матери арианки, не отличалась фанатическою приверженностью к римской церкви, иезуитов не уважала и готова была переменить свою веру ради почестей и короны. Сам Юрий Мнишек полагал, что она «ради замужества» с царем московским готова бросить католицизм ²). Могли ли такие люди развить уважение и даже фанатическую приверженность к римской церкви в сердце Лжедимитрия? Могли ли они дать ему то, чего и сами не имели, по крайней мере в достаточной степени?

Другое дело иезуиты, с которыми Лжедимитрий в Самборе вступил в близкие сношения; они действительно могли расположить самозванца к католицизму и конечно всеми мерами старалис достигнуть этого, чтобы впоследствии найти в нем деятельного помощника себе и покровителя при окатоличении Московии. Но Лжедимитрий попал в их руки слишком поздно. Он уже так много пережил, прошел такую разнообразную школу, что иезуитские попытки офанатизировать его в пользу римской церкви оказались безуспешными. Легкомысленный, беспечный, он всего меньше мог увлекаться иезуитскими наставлениями о главенстве римской церкви над другими церквами, о превосходстве католичества пред схизмой. К огорчению иезуитов самозванец оказался преданным схизме и зараженным протестантскими мнения-

¹) Ист. Госуд. Росс. XL т. 131 стр. См. Рукоп. Велевиц. 121 стр.

²) Русск. Истор. библ. I, 105 стр.

— 701

ми, особенно арианскими ¹). Сколько нужно было времени, чтобы преодолеть такие затруднения для развития у Лжедимитрия любви к католицизму!.. А между тем времени было недостаточно, даже очень недостаточно... К тому же и самая среда, в которой вращался Лжедимитрий, не располагала к слушанию иезуитских наставлений. Из бродяги-монаха, панского прислужника, Лжедимитрий превратился в героя дня, сделался предметом общего внимания и почета. В честь его давались балы, роскошные обеды; все вокруг него веселились и развлекались; и без того шумный и веселый Самбор превратился в хаос суеты. В этом чаду веселья могла закружиться голова и не такого неопытного в жизни скитальца, каким был Лжедимитрий. До иезуитских ли наставлений было ему среди такого веселья’? Его занимали лишь удовольствия, новость всей обстановки, непрерывные миры, подобных которым он и не видал в Москве. Впоследствии, на московском престоле, Лжедимитрии точно хотел воскресить польское веселье и поселить его на Руси. Так сильно понравился ему внешний строй польской жизни!

В общем веселье принимали в Польше участие и женщины, и Лжедимитрий конечно в первый раз увидел их во всей очаровательной прелести. Царицей балов в Самборе была без сомнения Марина. Своею красотою, обхождением, приветливостью она покорила себе сердце Лжедимитрия. Можно понять, чем была занята голова мнимого царевича, когда он жил под одной кровлей с дорогой для него особой, когда ласки и предупредительность милой хозяйки могли сводить его с ума? Могли ли интересовать его планы иезуитов и мечты фанатиков? Конечно Лжедимитрий не мог отвернуться от иезуитов; он понимал, что они — действительная сила в Польше и что только чрез них оп может добиться помощи для занятия московского престола. Таким образом он волей-неволей должен быть казаться внимательным учеником этих отцов. Положение самозванца было таково, как мы замечали, что оп должен был беспрекословно

¹) Рукоп. Велевиц. в прилож. к зап. Жолк. 125 стр.

— 702 —

принять все условия, какие только предлагали ему; отказываться было невозможно.

Иезуиты предложили ему принять католицизм и дать обещание распространить его в России. Лжедимитрий исполнил это требование: он принял латинство ¹), «по из всего видно, что это принятие было следствием расчета» ²). Самое обещание самозванца—окатоличить всю Россию было без сомнения вынуждено обстоятельствами и преувеличено; точно Лжедимитрий говорил таким образом: я могу обещать все, чего только просят у меня люди, воспользовавшиеся моим положением, а исполнять эти обещания, когда буду царем, вполне зависит от моей доброй воли. И можно ли обещания считать непременным желанием сделать то или другое дело, особенно когда эти обещания навязываются другими, требуются и вынуждаются co-вне? А таковы именно и были обещания, данные Лжедимитрием в Польше!...

Правда, у некоторых современников и самих иезуитов находятся указания на искреннее, по-видимому, расположение самозванца к римской церкви, на присоединение к ней по убеждфнию в правоте ее учения. Так Чилли свидетельствует, что Лжедимитрий произносил свою клятву на верность Риму пред Рангони с видом «сердечного умиления», а по словам иезуитов, присоединился к римской церкви «с великим усердием» ³), «по склонности к обрядам католической церкви», учением которой он «проникался все более и более» ⁴), так что сделался «хорошим, настоящим католиком» ^s).

Но это только по-видимому. Сами же эти известия наводят на сомнения относительно искренности расположения Лжедимитрия к римской церкви. Если бы самозванец принимал католицизм несомненно по убеждению, то сколько бы было расточено ему

¹) О том, где, когда и кем обращен в католичество Лжедимитрий см. в моей статье: «Из истории Лжедим. 1 Христ. Чтен. 1883 г. S9—10.

²) Солов. VΙΙΙ, 116 стр.

³) Карамз. XI т., 128 стр. и 213 прим.

⁴) Бор.-Борец. Чтен. с общ. истор. 1848 г. №5, стр. 7.

⁵) Петрея Истор. о вел. кн. москов. 191 стр.

— 703

похвал у иезуитов; а что мы видим? Недоверие к его обращению, сомнение в искренности его поступка. По Чилли, Лжедимитрий клянется только «с видом» сердечного умиления; по мнению иезуитов, в монастыре которых самозванец с великим усердием присоединился к римской церкви, он еще только «со временем обещает великие добродетели и постоянство в начатом деле»; он лишь «кажется» одушевленным усердием к распространению католической веры. Значит, пока до времени, у Лжедимитрия не замечалось ни великих добродетелей (у иезуитов высшую добродетель составляет фанатическая приверженность к католицизму), ни твердости в принятой им вере, ни усердия к пропаганде ее.

Таким образом сами иезуиты невольно признают, что самозванец вышел из их рук не таким, каким они хотели бы его сделать — католиком больше по имени, чем de facto. Но если Лжедимитрий принял католичество только по расчету, то ужели этого не заметили хитрые иезуиты? Ужели они могли жестоко обмануться в искренности самозванца к римской церкви? Едва ли. Они конечно понимали, что первою побудительною причиною к принятию католицизма для Лжедимитрия является надежда на помощь Польши. Но принимая под свое покровительство искателя московской короны, иезуиты имели в виду не столько личность Лжедимитрия, сколько обширную Московию, на которую давно завистью горели их хищные взоры. Попасть в нее иезуиты могли благодаря только стеснительным обстоятельствам самозванца. Нельзя отрицать и того, что они надеялись серьезно втянуть в католицизм самого Лжедимитрия. Пусть его первый шаг к соединению с Римом был делом расчета, это вовсе не исключало возможности сильной привязанности к католицизму впоследствии. В этом деле иезуиты могли положиться уже на себя, на свою опытность. Не даром же они не оставляли Лжедимитрия, следовали за ним всюду, старались быть его наперсниками.

Потом иезуиты очень хорошо понимали, что самозванец, принявши католичество по политическим видам, не может, однако решительно отказаться от своих обещаний, данных в Польше.

704 —

Такой отказ ставил бы его в критическое положение; Джедимитрий нажил бы себе непримиримых врагов в Польше, Риме, иезуитах. Таким образом если бы иезуиты считали принятие католичества самозванцем исключительно делом расчета, они все-таки не упустили бы такого случая—присоединить московского царевича к римской церкви. Ведь этот случай — единственный и беспримерный и ужели нужно было ждать другого времени, когда на московском престоле явится человек несомненно приверженный к католической вере? Да и будет ли когда-нибудь такой случай? Чем ждать неверного будущего, ne лучше ли воспользоваться верным настоящим?...

Нужно сказать и то, что иезуиты заметили как будто некоторое расположение у Лжедимитрия к римской церкви, что возбуждало в них надежду на лучшее будущее. Может быть и сами иезуиты в ослеплении своими мечтами и планами относительно введения в России католицизма преувеличивали усердие самозванца к римской вере, может быть и сам Лжедимитрий, проживая в Польше, оказывал расположения к латинству больше, чем у него было на самом деле, и своими щедрыми обещаниями подкупил иезуитов в свою пользу и обольстил их. Все это вполне возможно. Не даром же оо. иезуиты жаловались, что Лжедимитрий много изменился на московском престоле «и не был уже похож на того Димитрия, который был в Польше» ¹). Очевидно иезуиты, несмотря на все свое старание, не могли перевоспитать Лжедимитрия, победить его религиозный индифферентизм, который воспитала в нем вольная зарубежная жизнь, проживание у свободомыслящих и беспечных панов, столкновение с диссидентами, знакомство с рационалистическими мыслями.

После этого мог ли Лжедимитрий сделаться на московском престоле фанатическим ревнителем католицизма и жестоким гонителем православной церкви?

Н. Левитский.

(Продолжение следует).

¹) Отрывка из рукоп. Велев. Прил. к зап. Жолкев. 171 стр.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Христианское чтение. 1885. № 9-10. Спб.

Н. Левитский

Лжедмитрий I, как пропагандист католичества в Москве.

(Продолжение) ¹).

II.

В первой половине 1604 года Лжедимитрий, признанный в Польше истинным наследником московской короны и присоединенный к римской церкви, стал деятельно готовиться к походу в Россию для добывания «прародительского» престола. Оставляя пределы Польши, он еще раз высказал свое желание «всех русских людей в веру латинскую привести», передавал Новгород и Псков Марине с правом «попы своя держати» и «набожество своея римския веры» и вообще вводить латинство и подтвердил это обещание клятвою «при светцком чину, при попех» ²). В письме к папе Клименту VΙΙΙ от 30 июля Лжедимитрий, высказав благодарность его святейшеству за «особливую благосклонность» к нему и его делу, говорит о своем расположении к католичеству и о своей готовности содействовать его распространению ³). Таким-то миссионером римской церкви и просветителем России светом католицизма Лжедимитрий вступил в ее пределы.

Совершенно другую цель своего царствования самозванец выказал в своих манифестах к русскому народу.

¹) См. № 5 — 6 Христ. Чтения.

²) Собр. г. гр. и дог. II, № 76. Русск. Ист. биб. I, 95 стр.

³) Собр. гос. гр. и дог. II, № 107, 231 стр.

— 373

Заявляя о своих правах на московский престол, Лжедимитрий приглашал русских людей «попомнить православную христианскую истинную веру и крестное целование и цель своего будущего царствования поставлял в том, чтобы «все православное христианство в тишине и в покои и в благоденственном житии учинити» ¹). То же он повторяет и во втором своем манифесте, упоминая неоднократно, что он не хочет видеть «в христианстве разорения и кровопролития» ²).

Вполне естественно, что обещания Лжедимитрия, явно противоположные и исключающие друг друга, давали повод католикам видеть в нем насадителя католицизма в России, а русских побуждали смотреть на него, как на православного государя, ревнителя православной веры и поборника церкви. И те и другие в своих надеждах основывались на словах Лжедимитрия; ожидания тех и других были одинаково справедливы и одинаково законны.

Из фактов, свидетельствующих о таком или ином отношении Лжедимитрия к католичеству и православию до вступления в Москву и занятия престола, известны лишь очень немногие. За этот период времени мы знаем почти только о его военных подвигах и неудачах в борьбе с Годуновыми за московский престол.

Конечно иезуиты не могли оставить своего нового сына без надлежащего надзора и руководства, и потому два из них (Лавицкий и Черниковский) отправились вместе с самозванцем в поход ³). Говорят, эти отцы «постоянно находились при Димитрии» ⁴), с замечательною стойкостью и терпением переносили все невзгоды походной жизни, между тем как францисканцы, сопровождавшие Мнишка, не добравшись до Днепра, воротились в свой монастырь, где, разумеется, жилось попокойнее, чем в лагере ⁵). Иезуитов ничто не страшило; их одушевляла надежд

¹) Иное сказ. о самоз. Врем. 16 т. 16 стр. Изб. Поп. 224 и 236 стр. Ак. Эксп. № 89, II т.

²) Иное сказ. о самоз. 26 и 27 стр. Изб. Поп. 230 стр.

³) Де-Ту. Сказ. соврем. о Дим. самоз. I, 332 стр.

⁴) Борец. Борец. «Чтен.» 1848 г. № 5, 8 стр.

⁵) Ibid. Сказ. совр. о Дим. I, 332 стр.

— 374 —

окатоличения Московии и жажда просветительной деятельности. Сами оо. иезуиты говорят, что они отправились в поход с Лжедимитрифм единственно по желанию этого последнего ¹); но это едва ли справедливо. Возможно ли, чтобы они оставили на произвол судьбы своего неокрепшего в вере прозелита? Куда же девалось их страстное желание подчинить Россию апостольскому престолу?

Сам Лжедимитрий в письме к папскому нунцию Рангони свидетельствует, что иезуиты присоединились к нему не по его непреложному желанию, а по воле своих начальников ²), что более вероятно. Де-Ту прямо называет иезуитов виновниками похода ³). Вообще же справедливее думать, что не Лжедимитрий вел за собою в Москву иезуитов, а эти последние всеми мерами побуждали его стремиться к цели—сделаться царем в России, ободряли его в неудачах, подкрепляли его падавший дух, обуздывали своеволие и буйство польских солдат; наконец, иезуиты были нужны в войске, как духовные отцы и патеры поляков, отправившихся в поход вместе с самозванцем. И без дозволения Лжедимитрия они примкнули бы к его войску, к какому-нибудь польскому пану, чтобы таким путем пробраться в Московию. Разумеется, такой случай, как сопровождение Лжедимитрия иезуитами, католики могли считать за расположение московского царевича к римской церкви; а русские люди, напротив, совсем не замечали такого расположения самозванца к католицизму. Для них Лжедимитрий был чисто-русским человеком, в его поступках обнаруживалось усердие к православной вере, приверженность к православной церкви. Это признает и преосв. Макарий, считающий Лжедимитрия горячим католиком на московском престоле.

Следующий факт заслуживает полного внимания, как свидетельство о расположении Лжедимитрия к православной вере. Завладев Путивлем, который сдался без боя, Лжедимитрий велел перенести сюда из Курска чудотворный образ знамения Пресвятой

¹) Отрыв. из рукоп. Велев. Прилож. в зап. Жолк. 131 стр.

²) Ibid. 141 стр.

³) Сказан. соврем. о Дим. самозв. I, 332 стр.

— 375 —

Богородицы, встретил св. икону с честью, поставил в своих палатах, каждый день горячо молился пред нею и затем взял ее в дальнейший поход в Москву, где также держал ее во дворце ¹). Преосвящ. Макарий недоумевает: «по своей ли мысли самозванец поступил таким образом, или, быть может, по совету даже оо. иезуитов», во всяком случае этот факт, по его мнению, свидетельствует о том, что самозванец хотя и «дал обещание обратить русских к католицизму, однако желал, по крайней мере в начале, прикрывать свое намерение наружным вниманием и преданностью их вере ²).

Едва ли такой поступок могли внушить Лжедимитрию оо. иезуиты. Положим, они должны были потворствовать наружной приверженности самозванца к православной церкви, но сомнительно, чтобы они дали ему совет брать с собою всеми чтимую икону. Ведь, в глазах иезуитов, это была схизматическая святыня, почитание которой указывало на любовь и расположение Лжедимитрия к православию, нелюбимому иезуитами. Притом же обращение к православной, святыне могло напомнить самозванцу, что сам он рожден и воспитан в православии и ради мирских выгод сделался отступником от него. Такие напоминания, вполне естественные в русской земле и среди русских людей, всего меньше могли согласоваться с планами иезуитов, которые заботились о том, чтобы отвратить самозванца от схизмы. Для чего же иезуиты внушили Лжедимитрию мысль взять в Путивль икону из Курска? Ужели для того только, чтобы показать русскому народу, что его царь держится православия? Да разве кто-нибудь из русских людей подозревал Лжедимитрия в отступлении от православной веры? Нет! Народ не верил, когда ежу говорили, что самозванец хочет ввести в России католицизм! Кого же слуги папы хотели обмануть, научая Лжедимитрия лицемерию в делах веры? Никто, думаем, не упрекнул бы царевича в небрежности к православной вере, если бы он и совсем не брал икону из Курска. Ужели только таким поступком можно было засвидетельствовать «наружное внимание» к православию?...

¹) Солов. VΙΙΙ, 96 стр.

²) Ист. рус. ц. X т., 104 стр.

— 376

По нашему мнению, перенесение чудотворной иконы в Путивль было делом веры и усердия Лжедимитрия к церкви и совершено решительно по его мысли. Всего вероятнее, что Лжедимитрий хотел вручить и себя, и свое войско покровительству Царицы небесной. Мог ли он надеяться на силу своего ничтожного и слабого войска в борьбе с московским правительством? Правда, ему добровольно поддались многие украинские города, но главная борьба была впереди; под Новгородом Северским он потерпел уже неудачу. Где было искать ему подкрепления и поддержки? И не явилась ли у него тогда мысль предать свое дело заступлению Божественной помощи?

Недаром же Лжедимитрий взял с собою курскую икону Богородицы в Москву, может быть, приписывая заступлению Царицы небесной исполнение своего желания. Зачем он поступил так, если раньше чтил эту икону лицемерно, только ради обмана русских людей, будучи в душе истым католиком? Разве такое наглое лицемерие, ничем не оправдываемый обман нужно было продолжать долгое, долгое время? Или иезуиты были не в состоянии посоветовать сделать что-нибудь другое для доказательства наружной принадлежности Лжедимитрия к православной церкви?!..

Несомненно, за весь период времени от вступления Лжедимитрия в пределы России до занятия престола (от 16 октября 1604 года до 20 июня 1605 г.) русские люди не заметили за ним никаких проступков против православной веры и церкви, намеренного нарушения церковного устава и народных обычаев, не говоря уже о явном пренебрежении к православию.

Недаром же русские люди встречали Лжедимитрия в Москве, как «хранителя и поборника святые православные веры христианской, твердого адаманта, рачителя и красителя Христове церкви» ¹), а народ приветствовал его, как свое «солнышко праведное» ²). Удостоили ли бы Лжедимитрия таких похвал, такой восторженной встречи, если бы он был известен своим нерас-

¹) Акт. Арх. Эксп. II, № 224, 385 стр.

²) Солов VΙΙΙ, 108 стр. Аделунг. ч. II, 46 стр. Встречая Лжедимитрия, «радостны бысть вси людие», говорит Кубасов. Изб. Поп. 292 стр.

— 377 —

положением к православной вере, неисполнением церковных постановлений, любовью к ненавистному для русских католицизму? Народ русский никогда и не решился бы признать царем такого человека, не только что приветствовать его добрыми пожеланиями счастья и здоровья.

Москва ликовала, встречая своего «прирожденного» православного государя; ликовали и иезуиты, вступившие в столицу вместе с самозванцем. Трудно представить их восторг, их радость, когда они увидели, что их тайный ученик и тайный католик всенародно признан истинною отраслью Рюриковичей. Обольщенные обещаниями Лжедимитрия, они предавались своим излюбленным мечтам на счет России и в каком-то пророческом бреду восклицали: «скоро, скоро узрим ожидаемый нами день, когда свет, дотоле помраченный, засияет для всей Московии» ¹). Впрочем, слуги папы понимали всю трудность своей миссии и ждали для себя опасностей и гонений от схизматиков, но они с радостью перенесут бедствия и самые мучения, лишь бы поскорее наступил радостный день просвещения России светом католичества. Иезуиты заметили, что в день вступления их в Москву в Евангелии читались слова Господа: «вот Я посылаю вас, как овец посреди волков». Какое знаменательное совпадение!..

Как миссионеры, иезуиты были снабжены приличными наставлениями от своего начальства; для них была составлена особая инструкция ²) относительно того, как следует вести дело пропаганды католичества в Москве. Эта инструкция рекомендовала миссионерам осторожность в поступках и полное согласие с действиями Лжедимитрия ³). Весь успех или неуспех пропаганды католики ставили в зависимость от такого или иного отношения к римской церкви царя московского и папа, как мы знаем, сознавался, что его желание видеть распространение католичества в России без содействия этому делу Лжедимитрия, должно остаться желанием ⁴). Иезуиты признают, что папа питал сильную на-

¹) Аделунг. II, 101 стр.

²) Отрыв. из рукоп. Велев. Прил. к зап. Жолк. 131 стр.

³) Аделунг. II, 107 стр.

⁴) Hist. Russ. mon. II, № XLIII.

— 378

дежду подчинить схизматическую Россию апостольскому престолу при помощи Димитрия ¹).

Вот почему римский владыка находился в постоянных сношениях с царем московским по вопросу об окатоличении России. Непродолжительное царствование самозванца возбудило в Риме самую энергическую деятельность: письмо за письмом летело оттуда в Москву с новыми и новыми напоминаниями и упреками, увещаниями и убеждениями, наставлениями и предложениями. Эта обширная переписка между Москвой и Римом прекрасно обрисовывает отношение Лжедимитрия к римской церкви, степень его расположения к католицизму и вообще характер его деятельности на московском престоле, как пропагандиста католичества.

Папа вступил в сношения с Лжедимитрием и явился со своими напоминаниями об его обете очень рано, когда самозванец только что вступил в пределы России ²). До вступления его в столицу на папском престоле произошли перемены. Климент VIII, «отечески вступавшийся за дело» Лжедимитрия, умер. На римскую кафедру вступил ³) Павел V, по своим взглядам на папскую власть, прямой преемник Григория VII и Иннокентия III, человек, проникнутый, так сказать, до мозга костей мыслью о главенстве папы, о неизмеримом величии папской власти, которой все должно подчиняться и пред которой все должно преклоняться. Такому человеку естественно хотелось, как можно скорее, видеть себя главою русской церкви. Понятно, что он с нетерпением ждал того времени, когда Лжедимитрий станет вводить в России католицизм и, нужно думать, сильно интересовался самою личностью царя-католика. Конечно, по его требованию был доставлен в Рим портрет Лжедимитрия. О восшествии на престол нового папы самозванца известил нунций Рангони, прося

¹) Рукоп. Велевиц. 152 стр.

²) Собр, г. гр. и догов. «Дневная записка пути самозванца. (II, 167—173 стр.). Ноябрь 18. Принесена папежская грамота.

³) Клименту VΙΙΙ преемствовал Лев, во он святительствовал только 26 дней.

— 379 —

его отправить поздравление Павлу V. При этом Рангони выражает надежду, что соединение церквей будет предметом заботы царя московского. При письме были приложены подарки: крест, молитвенные четки и латинская библия. В этой последней нунций обращает внимание Лжедимитрия на текст: «Ныне аще послушанием послушаете гласа моего и снабдите завет мой, будете мои люди суще от всех язык». Слова эти Рангони применяет к Лжедимитрию, давая понять, что ему, в благодарность за благодеяние Божие, нужно исполнить свое обещание — ввести в России католицизм. Впрочем, это дело он советует вести «не оплошно и мудро и бережно», чтобы не потерпеть вреда ¹).

Сам Павел V, вскоре по вступлении на престол, почтил Лжедимитрия письмом (в июле 1605 г.). Поздравляя его с победою над Годуновым, папа особенно радуется тому, что Лжедимитрий вступил на царство послушным сыном римской церкви. Одна эта мысль приводила папу в восторг. Обращение московитян в католическую веру представлялось ему делом вполне возможным, и Павел выразил надежду на то, что «Отец щедрот, по своему милосердию, дозволит ему увидеть» распространение католичества в России при том впрочем условии, если Лжедимитрий «будет сохранят в целости и неповрежденности католическую веру» ²). Папа как будто сомневается в искренности расположения царя московского к римской церкви.

К огорчению Рима, до него дошли неутешительные вести о непрочном положении Лжедимитрия в Москве и заговорах против него ³). Разумеется, сведения получались от проживавших в Москве иезуитов, которые писали в Польшу о заговоре Шуйского ⁴). По донесению Лавицкого, Шуйский обвинял Лжедимитрия в оскорблении православной веры и распространял в народе слух, что самозванец намерен разрушить все церкви по совету

¹) Собр. гос. гр. и догов. II, № 98.

²) Hist. Russ. mon. II, 37.

³) Ibid. № XL. Письмо Валенти.

⁴) Лавицкий говорит, что днем казни Шуйского было 10 июля (30 июня ст. ст.), а письмо Валенти писано 30 июля.

— 380 —

иезуитов. Если такие известия дошли до Рима, то они могли ясно показать, как мало надежды на окатоличение Московии. Заговор против Лжедимитрия, в глазах папы и его слуг, был заговором против католической веры. Но мог ли Рим расстаться с своей излюбленной мечтой относительно Московии? Конечно нет! Не даром кардинал Валенти надеется, что Лжедимитрий, по открытии заговора, приведет свои дела в лучшее состояние и, так как он расположен к римской церкви, будет стараться распространить католичество в России ¹). Но это было скорее утешение себя, нежели на чем-нибудь основанная надежда. Однако в Риме стали опасаться, как бы Лжедимитрий, заподозренный в оскорблении православной церкви, ради коровы и, царства совсем не отказался от своих обещаний, данных католикам. Случись это, и Рим должен был бы проститься с мечтою о скором обращении москвитян в латинство. Такое опасение за судьбы католицизма в России не раз высказал в своих письмах римский первосвященник.

В августе 1605 года Павел V зараз отправил три письма—к королю Сигизмунду, кардиналу Мацеевскому и Юрию Мнишку. Во всех этих папских посланиях звучит нотка очевидного недоверия к искренности расположения Лжедимитрия к католичеству, хотя папа старается отогнать от себя эту горькую и злосчастную мысль.

В письме к Сигизмунду, расхвалив его за помощь, оказанную Лжедимитрию, как дело в высшей степени полезное для римской церкви и достойное короля ²), папа пишет: «если Димитрий, как мы надеемся, сохранит в целости католическую

¹) Hist. Kuss, топит. II, .V»XL.

²) Папа хвалит Сигизмунда за помощь Лжедимитрию, а между тем некоторые современники и сами поляки уверяли, что король «отказал в пособии» самозванцу и не имел к нему никакой веры (Сказ. совр. о Дим. I, 155 стр. Русск. Ист. Биб. I, 108 стр. Собр. г. гр. и дог. II, 295 стр.). Мы хотели обмануть Бога, пишет современник, уверяя бессовестно, что король а республика не участвуют в Димитриевом предприятии (Карамз. XI, 140 стр.). Папа хвалит поступок Сигизмунда, а добросовестные люди, в роде Замойского, считали его позором (Р. Ист. Биб. I, 15 стр.).

381 —

веру, которую он принял во время бегства из отечества, то мы не сомневаемся, что исповедание этой веры некогда будет иметь место между москвитянами» ¹). Нерешительный тон письма, условность выражения невольно наводят на подозрение, что Павел V не особенно полагается на твердость царя московского в католической вере. В этом еще больше убеждают нас его письма к Мнишку и Мацеевскому.

В первом из них—в письме к Юрию папа выражает свое вожделенное желание привести московский народ в лоно римской церкви, но соглашается, что может сделать это только при содействии Димитрия. А на это-то содействие он едва ли может рассчитывать; вот почему он и обращается к Мнишку, просит и умоляет его, как пользующегося расположением царя московского, употребить все свое старание и усердие, чтобы «согреть в сердце Димитрия ревность к католической вере, укрепить благочестие и почтение к апостольскому престолу».

При этом папа выражает надежду на то, что дело введения в России католицизма «некогда счастливо может быть доведено до конца». Какая слабая надежда!.. Мнишка папа расхваливает за «особенное благочестие» и за подвиги для римской церкви, сулит ему награду на небе и славу на земле ²) и в то же время как будто не надеется на этого «благочестивого» человека и находит нужным самого его убеждать и уговаривать содействовать слугам папы. Эти уговоры он делает чрез своего служителя, кардинала Мацеевского, родственника Мнишка. Мацеевский должен был повлиять на Юрия, убедить его исполнить обращенную к нему покорнейшую просьбу папы — утверждать и, насколько можно, умножать у Лжедимитрия ревность к. вере.

И в этом письме к Мацеевскому Павел V выражает сильное сомнение относительно твердости царя московского в католицизме. «Мы должны надеяться, что если Димитрий, согласно нашим ожиданиям, останется тверд в вере, то и

¹) Hist. Rus. mon. II, № XLI.

²) Hist. Rus. mon. II, № 43.

382 —

москвитяне могут присоединиться к лону св. римской церкви» ¹). Как скромны ожидания папы! По его мнению, русские лишь могут быть обращены в католицизм и неизвестно, когда может случиться это («некогда»). Так ли бы думал папа, если бы несомненно был уверен в фанатической приверженности Лжедимитрия к римской церкви? Правда, Павел V говорит, что он должен надеяться на верность царя московского католичеству; но должен не в силу каких-нибудь достаточных оснований, а потому, что ему хочется надеяться на это. Папа не может и представить измены Лжедимитрия; так это будет для него горько!.. Он просит и умоляет Мнишка утверждать и умножать ревность самозвавца к католической вере и таким образом сам положительно признает, что эта ревность царя московского не отличается ни избытком, ни твердостью. Подобное недоверие тем более неуместно и странно, что папа с полною верою повторяет (в тех же самых письмах) рассказы о том, будто Димитрий «не только с отрочества (а pueritia) напоен учением католической веры, но и воспламенен ревностью по Боге». Где же эта прославляемая ревность, когда папа решительно не верит «благочестью» Лжедимитрия? Зачем же нужны напоминания самозванцу об его обетах, когда и без них он воспламенен усердием к римской церкви? Что же утверждать в сердце Димитрия, если оно «избыточествует пламенною ревностью по Боге?»

Как ни прикрывается папа словами, как ни старается скрыть свои невеселые мысли, все-таки он признает, что расположение царя московского к Риму крайне слабо и не обещает духовных плодов для апостольского престола. При слабом усердии Лжедимитрия к римской церкви дело пропаганды католичества в Москве сильно тормозилось натянутыми отношениями между Россией и Польшей. В Риме очень хорошо понимали, что разрыв между этими соседками произведет духовный разрыв Московии с Римом, что доставит сильное огорчение папе. Нужно было непре-

¹) Ibid. II, № XLII.

— 383

менно отклонить этот жестокий удар!.. Слуги папы решили действовать в угоду Москве и Лжедимитрию, чтобы расположить последнего к римской церкви, причем жертвовали даже интересами возлюбленнейшего папского сына Сигизмунда III.

Боязнь не угодить царю московскому и, значит, вооружить его против Рима, доходила до крайности. Его святейшеству причинял крайнее беспокойство решительно всякий каприз московского посла ¹). На эти капризы Власьева Рим смотрел, как на выражение нерасположения Лжедимитрия к католичеству, и всячески старался устранить и малейшие поводы к ним. Папскому нунцию в Польше "было приказано, как можно, ласковее обращаться с послом Лжедимитрия, и когда Рангони исполнил это желание папы, Валенти писал к нему, что его святейшество очень доволен поступками его относительно московского посла и просит вперед продолжать такое же обращение, так как это служит к уловлению умов, особенно в тех странах, где ласковость ценится очень дорого ²).

Свою любезность к Лжедимитрию Рим простер до того, что отправил нарочного посла с письмом к нему и апостольским благословением. Послом был граф Александр Рангони, племянник нунция в Польше. Чрез него папа хотел получить верные сведения о том, как относится Лжедимитрий к римской церкви на московском престоле. Пока до Рима не дошло ни одной утешительной вести о делах московских. Томиться в неизвестности, в сомнении, жить в постоянном опасении за дело католичества в России нетерпеливый папа был не в силах. Нужно было узнать что-нибудь определенное!.. Любезность Рима по отношению к московскому престолу могла надмить гордого Лжедимитрия и, конечно, крайне не нравилась Сигизмунду. Король польский решительно воспротивился отправке в Москву графа Рангони. В Риме считали неблагоразумным до крайности раздражать Сигизмунда и решили отложить поездку посла; об образе же мыслей Лжедимитрия полагали узнать от его посла в

¹) Hist. Rus. mon. II, № 36.

²) Ibid. № 46.

— 384 —

Польше. Но Александр Рангони уехал в Москву вопреки воле короля, по совету своего дяди нунция, на что Рим посмотрел очень неблагосклонно ¹). Папа опасался, как бы не увеличились недоразумения между Москвой и Полиной, что вредно могло отозваться на деле католической пропаганды, и как бы самое посольство не ухудшило и без того незавидное положение католической миссии в Москве.

В то время, как Рим был сильно озабочен улаживанием неблагоприятных для римской пропаганды обстоятельств, в Москве совершилось событие, очень немаловажное, конечно, и для апостольской кафедры. 30 июля 1605 года Лжедимитрий был венчан на царство новым русским патриархом Игнатием. Это священнодействие несомненно сообщало санкцию правам Лжедимитрия на московский престол. Сам самозванец, кажется, спешил повенчаться на царство для укрепления себя на царском троне ²). К тому же его царское происхождение засвидетельствовала мать царевича Димитрия, инокиня Марфа. Положение Лжедимитрия на престоле казалось прочным. Так и думали в Риме ³). Слуги папы ожидали, что венчанный московский царь будет смелее действовать для приведения русских людей в лоно римской церкви, если только он расположен к католичеству. Надежда на успех иезуитской пропаганды увеличилась...

Узнав о короновании Лжедимитрия, обрадовавшись случаю напомнить ему об его обещаниях, папа пишет к нему торжественное и убедительное послание. Высказав удивление путям Промысла в судьбе Лжедимитрия и возблагодарив Бога за чудесное спасение и обращение его в католичество, Павел внушает новому венценосцу мысль о скорейшем введении католичества в России. «Мы уверены, говорит папа, что католическая

¹) Hist. Rus. топ. II, №№ LII и LIII.

²) См. рукой. Велев. 133 стр. Де-Ту говорит, что днем коронования сначала было назначено первое сентября; но Лжедимитрий по многим причинам ускорил торжество (Сказ. совр. о Дим. I, 339 стр.). Главной причиной была шаткость положения его на престоле (Аделунг. II, 101 стр.).

³) Рукоп. Велевиц. Прил. в зап. Жолк. 139 стр.

— 385 —

религия будет предметом твоей горячей заботливости... Убеждаем и умоляем тебя стараться всеми силами о том, чтобы желанные наша чада, народы твои, приняли римское учение». Для утверждения царя московского в католичестве папа говорит о нем, как об единой спасительной вере: «только по одному нашему обряду люди могут покланяться Господу и снискивать Его помощь...» Католичество — «это та вера, против которой бессильны врата ада, созидаясь на которой, царства и империи никогда не надают». А для того, чтобы действительно иметь возможность возбудить у Лжедимитрия усердие к римской церкви, папа отправляет к нему монахов, «знаменитых чистотой жизни и святостью», и предлагает, если угодно, и епископов ¹).

Лжедимитрий отнесся с явным несочувствием к этому папскому предложению. Сделал ли бы он так, если бы действительно был послушным сыном римской церкви? Не должен-ли он был принять это предложение, как в высшей степени полезное для успеха римской пропаганды, если только он заботился об окатоличении москвитян?..

Посмотрим, как же относился Лжедимитрий на московском престоле к католичеству и папским напоминаниям относительно введения его в России? Что он отвечал на послания Павла V? Как он исполнял свои обещания, которые раздавал в Польше щедрою рукою?

Мы знаем, что в своих воззваниях к русскому народу Лжедимитрий выразил желание умиротворить все православное христианство и выставлял себя поборником и защитником православной церкви и от кого же? Кто эти враги православия?

Немедленно по вступлении на престол Лжедимитрий избрал нового патриарха на место низложенного Иова. Этим избранником был рязанский архиепископ Игнатий. По посвящении в сан, новый патриарх обратился к своей пастве с окружною грамотою, в которой призывал народ к молитвам о здравии нового царя Димитрия и его матери и о том, чтобы Господь возвысил их царскую десницу над «латинством и бесер-

¹) Hist. Rus. mon. II, № XLIX.

— 386 —

менством» ¹). Нет сомнения, что грамота была написана и разослана с ведения Лжедимитрия. Игнатий не решился бы сделать это самовольно; недаром же он известен, как единомышленник, советник, собеседник и «потаковник» Лжедимитрия ²). Итак вот враги православия: латинство и бесерменство!.. Какое странное и унизительное для католичества сопоставление! Допустил ли бы подобный поступок человек, расположенный к римской церкви? По словам преосв. Макария, «как православный патриарх, Игнатий не мог иначе говорить православным» ³); но он мог совсем об этом не говорить. И почему все-таки Лжедимитрий допустил такое неуважение к латинству, если он был усердный католик?... И не странно-ли, что русские первопрестольники—царь и патриарх призывают народ к молитве об унижении пред православием того самого латинства, в которое они хотели обратить русских людей?!.

Сам Лжедимитрий так мало заботился о деле католичества, что, казалось, по отношению к нему не принимал на себя никогда никаких обязательств. Правда, он оказал некоторое внимание иезуитам, прибывшим с ним в Москву. Им отведен был лучший дом в священной для русских кремлевской ограде ⁴) и дозволено было беспрепятственно совершать богослужение и проповедывать. Это очень обрадовало иезуитов. В своих донесениях начальству они с восторгом говорят, что ежедневно отправляют богослужение, самым блестящим образом украшают храмы, а в торжественные дни употребляют звуки бубен и труб, «так что русские начинают с удивлением признавать в поляках, которых они считали и называли еще недавно еретиками, набожных христиан» ⁵). Но сами же иезуиты говорят, что они совершают обязанности католической церкви для поля-

¹) Собр. госуд. грамот. и догов. II, №92.

²) См. Сказ., еже содеяся... Чтен. в общ. истор. 1847 г. № 9, стр. 18, 20, 21. Летоп. о мятеж. 106 стр. и 97. Изб. Поп. 329, 270, 292 и 407.

³) Ист. рус. ц. X, 108 стр.

⁴) Сказ. соврем. о Дим. самоз. I, 340 стр. Петр. Истор. о Велик. княж. Москов. 210 стр. Аделунг. II, 129 стр.

⁵) Аделунг. II, 101 стр.

387 —

ков ¹), у которых они были единственными патерами. И в самом деле, нужно же было дать где-нибудь место богослужебных собраний и католикам, явившимся в Москву вместе с самозванцем. Было бы несправедливо совсем лишить их возможности исполнять обряды своей церкви. Лжедимитрий поступил, конечно, неосторожно, дав такое место в Кремле—русской святыне.

Правда, своими богослужениями иезуиты думали расположить русских к католицизму, но ужели подобные поступки можно считать серьезными попытками пропаганды? Эти отцы явились в Москву с непреложным желанием сделать все возможное для славы римской церкви, с полною готовностью на всякие труды, лишения, гонения и даже мучения за веру; но скоро увидели, что такое усердие их—ненужно и жертва—бесполезна.

Они стали вести себя тихо, скромно, о делах пропаганды сначала ничего не говорили и с царем и, казалось, приехали в Москву без всякой задней мысли. Замечательно, что и русские не выразили неудовольствия на поселение в Москве иезуитов, хотя такое неудовольствие было вполне естественно. Иезуитов как будто вовсе и не замечали и без сомнения никто не видел в них пропагандистов ненавистного латинства. Сами они из служителей папы хотели, кажется, перемениться в русских священников. Лавицкий, прибыв в Польшу проездом в Рим, удивил своих собратов: он был одет, как попы московские, имел отпущенную бороду, длинные волосы и висящий на груди крест ²). Кто узнал бы в нем иезуита и слугу папы?..

Вели ли бы себя иезуиты так скромно, если бы Лжедимитрий явно благоволил к ним и намеревался при их помощи окатоличить москвитян? Если бы он думал распространить в России латинство, то не позаботился ли бы он о том, чтобы призвать в Москву побольше таких оо. миссионеров? Ведь их было уж слишком мало, по сознанию самих иезуитов. Что могли сделать на необозримом поле жатвы несколько заброшенных сюда иезуи-

¹) Ibid. II, 107 стр.

²) Рукой. Велевиц. 140 стр.

— 388 —

тов? Маржерет справедливо говорит, что, если бы Лжедимитрий покровительствовал им, то «в России явилось бы их не трое, и то с Польскими войсками, не имевшими других патеров» ¹). Несомненно, что в начале пребывания оо. иезуитов в Москве их положение, как миссионеров католичества, было незавидно. Оставалась надежда на лучшее будущее. Лжедимитрий утешил обещанием основать в Москве академию и коллегиум (конечно иезуитский) и дозволить католикам иметь свою церковь. Иезуиты ожили. «Мы имеем основательную надежду, пишет в Польшу Лавицкий, что, может быть, уже в настоящем году общество наше раскинет свой стан против противников» ²). Еще более усилило эту надежду иезуитов венчание Лжедимитрия на царство. При этом торжестве им был оказан почет: они присутствовали за великокняжеским столом и один из них (Черниковский) приветствовал венчанного царя речью ³). Такой почет, такое внимание к иезуитам разжигали их желание начать миссионерскую деятельность.

Теперь, после коронования Лжедимитрия, они собираются «приступить к делу основательно» и ожидают великого успеха; просят выслать из Польши помощников себе, знакомых с русским языком и обычаями, и книг на латинском, польском и славянском языках для москвитян, имеющих сделаться католиками ⁴). Словом, все подготовлялось для успешной деятельности римской пропаганды, не доставало лишь поддержки со стороны царя московского, на которую католики имели полное право рассчитывать, согласно его обещаниям. Несомненно, Лжедимитрий явился бы на помощь иезуитам, если бы думал распространять в России католическую веру; но... все иезуитские сборы и при-

¹) Сказан. соврем. о Дим. I, 313 стр.

²) Адолунг. II, 101 стр.

³) Де-Ту (Сказ. совр. о Дим. сам. I, 340 стр.). Рукоп. Велев. 133 стр. Аделунг. II, 102 стр.

⁴) Аделунг. II, 102 стр.

— 389 —

готовления к миссионерству оказались преждевременными и бесполезными...

Достойно замечания, что иезуиты, приходившие в восторг от каждого обещания Лжедимитрия, в своих донесениях однако не говорят об особенном расположении его к римской церкви. Московский царь не заслужил их похвал по своему усердию к католичеству; видно, его не за что было похвалить. Будь самозванец хотя похож на того фанатика папства, каким изображают его протестантские писатели, иезуиты превозносили бы его до небес, как ревностнейшего слугу папы. Да и за что было хвалит Лжедимитрия? В чем обнаружилась его ревность к римской церкви? Не в тех ли фактах, которые указаны нами? Но ведь только возбужденные слуги папы могли видеть в них некоторый успех католичества в Москве. Или на эту ревность указывают обещания Лжедимитрия, высказанные иезуитам? Но кто знает, исполнил ли бы он когда-нибудь эти обещания? Почти накануне своей смерти самозванец ими же утешал иезуита Савицкого ¹) и, вероятно, долго стал бы утешать таким образом беспокойных слуг папы. Да и доказывают ли обещания Лжедимитрия непреложное его желание распространить в России католицизм? Нисколько. Самозванец хотел основать в Москве академию (по Маржерету, университет) ²) и коллегиум; но можно ли доказать, что эти заведения сделались бы рассадником католицизма?

Еще раньше самозванца подобную мысль, завести в России школы и даже университет ³), имел царь Борис, и можно ли подумать, что этот человек хотел подчинить русскую церковь папе? Сам Лжедимитрий, задумывая основать школы на Руси, имел в виду исключительно одну цель—распространить в своем царстве западную цивилизацию и рассеять невежество, в котором он упрекал москвитян ⁴). Конечно иезуиты были уверены, что дело воспитания русского юношества в школах, от-

¹) Рук. Велев. 173 стр.

²) Сказ. соврем. о Дим. I, 314 стр.

³) Карамз. XI т. 85 стр. и 125 прим. Вер. Сказ. совр. о Дим. I, 18 стр.

⁴) Сказ. совр. о Дим. I, 49 стр.

— 390 —

крытых Лжедимитрием, будет находиться в их руках, но случилось ли бы это, мы сказать не можем. Пока был жив самозванец, его обещания и оставались обещаниями...

Лжедимитрий хотел выстроить для поляков церковь в Moскве. Это была уже совершенно новая затея. До него католики не имели права «всенародно» исповедывать свою религию ¹), хотя неоднократно добивались этого права ²). Такое-то стеснение и хотел отменить Лжедимитрий. Он, конечно, не разделял предубеждения своих подданных против католической веры, хотел сделать Россию страною свободы, уничтожить ее замкнутость и изолированность от остальной Европы. В Польше Лжедимитрию говорили: земля здесь вольная, кто какую веру хочет, такую и держит ³); от чего же, думал он, в Москве не предоставить всем свободу вероисповедания?

Лжедимитрия удивляла нетерпимость русских людей к католикам, явная несправедливость к ним по сравнению с протестантами: в то время как последние могли иметь в России свои церкви, своих священников, католики никогда не могли добиться такого дозволения. А между тем, по мнению самозванца, если оказывать терпимость, то нужно оказывать без различия и протестантам и католикам. «Я хочу, говорил Лжедимитрий, чтоб в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду» ⁴). Москвитянам, конечно, не нравилось его намерение построить римский костел, и они с недоумением спрашивали своего царя: правда ли, что он имеет такое намерение? Лжедимитрий отвечал: «почему же мне не сделать этого? Да и вы сами не позволили построит храм (synagogam) для еретиков (т. е.

¹) Сказ. соврем. о Дим. I, 261 стр.

²) Поссевин, напр., просил у Грозного построить в Москве костел, но царь сказал ему: «церквей римских у нас не бывало и не будет» (Карамз. IX, 194 стр.). Того же права добивались католики при Бор. Годунове (см. Instrukcya Leonowj Sapiezie. Сборн. кн. Оболен. 1838 г. 9 стр.), но опять без успеха.

³) Иное сказ о самоз. Врем. 16 т. 12 и 13 стр.

⁴) Костом. Русск. ист. Спб. 1874 г. 2-й вып. 619 стр.

— 391 —

протестантов) и при ней школу? ¹) И почему то, что дозволено одним иноверцам, не дозволено другим?

При том же самые обстоятельства обязывали Лжедимитрия покровительствовать католикам. Ведь они именно оказали ему самую деятельную помощь, приняли живое участие в его деле; чем-нибудь нужно было заплатить за такую услугу. Сам самозванец надавал в Польше обещаний, которые нельзя было оставить совершенно не исполненными; своим отказом от этих обещаний Лжедимитрий вооружил бы против себя всех своих прежних благодетелей, которые постарались бы открыть глаза обманутому русскому народу и развенчать незаконного царя; а главное—до времени нужно было поддерживать сношения с Римом ради затеваемой войны с Турцией и предстоящего брака с Мариной. Особенно важно было, кажется, последнее обстоятельство. Самозванец боялся, что Сигизмунд не отпустит из Польши его невесту, и вот ради ее вызова он старается задобрить короля польского, уверяет его в своем расположении, оказывает внимание католической партии, льстит слугам папы, дает обещания иезуитам, приказывает Бучинскому, отправленному в Польшу для переговоров об отношении Марины к православной церкви, «соглашаться на все, лишь бы выпустили панну» ²). Последующие обстоятельства показали, что такая уступчивость царя московского ³) была делом расчета...

Итак, намерение самозванца построить в Москве церковь для поляков доказывает ли его особенное расположение к католичеству и желание подчинить русскую церковь папе? Ужели это намерение свидетельствует о чем-нибудь большем, нежели о простой терпимости к католикам, обусловленной и характером самозванца и историческими обстоятельствами, на которые мы указали? Только возбужденные ревнители католичества могли верить, что подобное обещание царя московского служит залогом ока-

¹) Аделунг. II, 101 стр.

²) Солов. VΙΙΙ, 123 стр.

³) Но Лжедимитрий оказался неуступчивым по вопросу о своем царском титуле и, как увидим ниже, об отношении Марины к православию, об исполнении ею обрядов православной церкви.

— 392 —

толичения России. По инициативе Бориса Годунова была построена в белом городе протестантская кирка ¹), указывает ли это на его намерение распространить в России протестантизм? Ведь и такой поступок никак не могли одобрить русские люди, как не могли похвалить и намерение самозванца. Последний хотел сделать для католиков нечто подобное тому, что сделал для протестантов Годунов, и почему же в намерении Лжедимитрия видят нечто большее, чем в поступке царя Бориса?—Замечательно, что на постройку в Москве костела самозванец просит благословения и разрешения у патриарха и духовного совета ²), а не решается сделать это самовольно. Такой поступок во всяком случае не лишен значения!...

Как на доказательство сильной привязанности Лжедимитрия к римской церкви и готовности его подчинить Россию апостольскому престолу указывают на то, что избранник самозванца, патриарх Игнатий, изъявил покорность папе. Такая радостная для папизма весть распространилась в Риме в конце 1605 года, как мы узнаем это из письма кардинала Боргезе к нунцию Рангони (от 3 декабря) ³). На чем основано это известие, из какого источника оно взято,—мы не знаем; но в достоверности и справедливости его имеем полное право усомниться. В самом деле не странно ли, что такое радостное событие, как признание папского главенства со стороны русского патриарха, было встречено гробовым молчанием Ватикана? После декабря 1605 года папа отправил не мало писем в Москву, но ни разу и не намекнул на подчинение Игнатия апостольскому престолу, между тем как подобный случай должен был вызвать целый поток папских благодарений Господу Богу за победу над схизмою и похвал Игнатию. Разве Рим не праздновал соединение всех церквей под своею властью, когда русский митрополит Исидор, вместе с иерархами востока, подписался под актами флорентийского собора? Разве апостольский престол не увековечил память

¹) Отношение протест. к России в XVI и XVII вв. И. Соколова 11 стр.

²) Сказание, еже содеяся.. «Чтен.» 1847 г. № 9, 20 стр.

³) Hist. Russ. monum. II, № LX.

— 393 —

подчинения ему южнорусской церкви, когда два епископа (Ипатий Поцей и Кирилл Терлецкий) облобызали ногу папы и вручили ему послание, ложно приписанное целому собору? Или же признание русским патриархом главенства Рима было менее знаменательным событием, чем предыдущие? Нет! При том нетерпении Павла V, с каким он желал видеть себя главою русской церкви, подобный случай отпраздновали бы в Риме с необыкновенным торжеством и еще раз выбили бы медаль с надписью: «Ruthenis receptis» (на принятие русских), как это было сделано по поводу введения унии на юге России. Но ничего подобного такому торжеству не случилось; видно, что нечему было порадоваться!... Как-то случайно пронеслась в Риме эта весть о подчинении русского патриарха папе и замерла она без отголоска. Никто ее не повторил, никто, кажется, ей не поверил. Сколько утешения она могла доставить папе; но мы увидим, что он приходит в восторг не от этого известия, а по-прежнему от чудесного спасения Лжедимитрия и принятия им католичества. Но и такое восторженное состояние папы сильно ослаблялось равнодушием царя московского к делу католической пропаганды. Мы упомянули выше, что самозванец так мало думал о введении в России латинства, что, казалось, не был связан никакими обязательствами по отношению к римской церкви, хотя он оказывал некоторое внимание слугам папы и щедро награждал их обещаниями. Голова молодого царя московского была занята совсем не теми мечтами, какие лелеяли оо. иезуиты. Его внимание было поглощено войною с турками и жаждою славы; до самой своей смерти он не переставал думать о торжестве русского оружия в борьбе с неверными, о своих военных подвигах и внешнем блеске своего царствования. Немедленно после венчания на царство он отправил в Польшу посла с тем, чтобы склонить Сигизмунда к союзу против турок ¹).

Хлопоты о таком союзе составляют главный предмет сношений Лжедимитрия с Римом. Для него папа не более, как

¹) Русск. Ист. Библ. I, 46—47 стр.

394 —

светский государь, человек необходимый для сношений с Польшей и германским императором и только! Лжедимитрий относится к нему нисколько не лучше, чем к Сигизмунду польскому и вовсе далек от того, чтобы униженно принимать его приказания и благоговейно внимать его внушениям, что он, без сомнения, сделал бы, если бы действительно был послушным сыном римской церкви. В этом убеждает нас прием папского посла Александра Рангони об отправке которого в Москву мы упоминали.

Рангони прибыл в Москву в сентябре 1605 года «для скорейшего распространения католической веры», как говорит Петрей ¹), и в конце этого месяца представлялся Лжедимитрию. Описывая оказанный ему прием, Рангони во всем хочет видеть проявление особенного расположения царя московского к римской церкви и уважения к папе; но его описание указывает и на нечто совершенно иное. С внешней стороны прием посла был блестящий: Рангони был привезен во дворец в собственных санях царя, выложенных соболями, покрытых парчой. Впереди посла ехал в богатой одежде шталмейстер. Поезд двигался между рядами стрельцов. Димитрий принял Рангони со всею пышностию на позолоченном троне в приемной палате. Посол сказал царю латинскую речь, которую переводил для него Byчинский. Без сомнения, присутствие при Лжедимитрии этого человека, протестанта по вере, не понравилось папскому посланнику; не даром он с презрением называет его «еретиком». После речи Рангони Лжедимитрий спросил: не привез ли он писем от папы, и, дав знак окружавшим его боярам встать с мест, с наклонением головы осведомился о здравии папы и его августейшего дома. Но в своей приветственной речи Лжедимитрий назвал его святейшество только «верховным первосвященником римской церкви». Почему же он не признал папу главою всех церквей и своим отцом, как этого ожидал Александр Panгони? Ведь это была удобнейшая минута для того, чтобы выра-

¹) Ист. о Вел. кн. Моск. 210 стр.

— 395 —

зить расположение к римской церкви и почтение к папе!.. После, через Бунинского, Лжедимитрий просил извинения у папского посла за такую холодность к апостольской кафедре. По предположению царского секретаря, Рангони, конечно, заметил, что Лжедимитрий произносил имя его святейшества с почтением; но Рангони, кажется, вовсе этого не заметил. Сам самозванец сознавал, что посол недоволен им, его речь и прием произвели на него не хорошее впечатление. Не даром же он просил у Рангони извинения, опасаясь, как бы обнаруженная им холодность к папе не послужила началом разрыва с Римом, что, как мы говорили, не могло входить в планы Лжедимитрия, по крайней мере, до некоторого времени, по соображениям, не имеющим ничего общего с делом католицизма.

Бучинский просил Рангони простить, если он слышал что-нибудь неприятное; видно, что папскому послу на блестящем приеме наговорили мало приятного и почти прямо неприятностей. Вот почему Лжедимитрий спешит кабинетным образом заявить свою преданность папе. Но могло ли это извинение, сделанное чрез секретаря (и то «еретика»), искупить обнаруженную холодность к римскому владыке? Конечно нет. По мнению самого Рангони, такое извинение было почти вынужденным, обусловливалось только желанием загладить неблагоприятное впечатление, произведенное на него царским приемом, а вовсе не особенным расположением Лжедимитрия к папе ¹). Так встречал царь московский римского посла, к которому Павел V просил иметь полное доверие ²) в надежде узнать о том, как Лжедимитрий относится к римской церкви!..

В день аудиенции папского посла не позвали и к царскому столу. Вот каков был почет этому дорогому гостю! Впрочем Лжедимитрий и по этому случаю извинился вред ним (какая вежливость!); но не странно ли? Свою преданность папе он заявляет чрез «еретика», ненавистного слугам римского владыки, а извинение за неприглашение посла к столу шлет через патера.

¹) Аделунг. II, 108—109 стр.

²) Hist. Russ. mon. II. № XLIV.

396 —

Едва ли это была простая случайность. Лжедимитрий почему-то и после, по вопросу о вероисповедании Марины, употребляет для переговоров того же Бучиненого, который извинялся за царя пред Рангони. Мог ли понравиться Риму такой посредник по делам религиозным? С каким чувством оставил Рангони русскую столицу,—незнаем, но едва ли с хорошим; а если он приезжал в Москву для содействия римской пропаганде, то, конечно, должен был разочароваться в успехе католицизма в России. Не даром же по приезде в Польшу он рассказывал иезуитам «многое о Димитрие и о состоянии целого государства московского» ¹), но ничего не передавал о приобретениях римской церкви среди русских схизматиков, что было гораздо интереснее для слуг папы, чем, рассказы о Московии, и даже не ободрил их обещаниями великих благ от царя московского в пользу апостольского престола.

Не только Рангони, но и сам Павел V имел полную возможность убедиться в том, что его «возлюбленнейший сын», царь московский, не заботится об исполнении своих обещаний, данных в Польше. Доказательство было на лицо: это—письма Лжедимитрия в Рим. Кажется самозванец редко писал папе; не даром же последний некоторое время жаловался на молчание царя московского и говорил, что его долготерпение истощилось в ожидании известий из России ²). Чем реже писал Лжедимитрий в Рим, тем ценнее его послания: в них со всею ясностью должно было отразиться действительное расположение его к папе и римской церкви. В своих письмах самозванец не имел нужды скрывать свою преданность апостольскому престолу, если она у него была, как он скрывал ее пред русскими людьми будто бы по страху пред ними; на оборот, он мог бы даже и преувеличить свое усердие согласно когда-то данным обещаниям и, пожалуй, должен был сделать это, если хотел казаться хорошим католиком. Папа жил ожиданиями, что в котором-нибудь из своих писем Лжедимитрий выразит свою

¹) Рукой, Велевиц. 144 стр.

²) Hist. Russ. monum. II, № LXXVI.

397 —

полную преданность Христову наместнику и расположение к католичеству.

Что же пишет папе царь московский? Как он относится к папским убеждениям ввести в России латинство?

В грамоте от 30 ноября 1605 года он хвалится чудесною Божественною помощью, которая дала ему возможность низвергнуть с престола злодея, «отцеубийцу его», говорит о своем намерении жить не в праздности и бездействии, а ополчиться вместе с императором против врагов христианского имени, стереть их державу с лица земли; поэтому просит Павла V убедить императора не заключать мира с турками, для той же цели предполагал послать к Рудольфу и своего посла. Во всей этой грамоте нет ни слова о распространении в России католицизма, ни о соединении церквей ¹). Одно это послание Лжедимитрия могло убить у папы всякую надежду на его главенство в русской церкви. Самозванец намеренно не касается тех вопросов, которые собственно интересны для римского владыки. Он толкует лишь о союзе против турок, т. е. о таком предмете, который никак не мог быть на первом плане у папы.

Грамота Лжедимитрия могла доставить одно только беспокойство его святейшеству, в чем после откровенно признавался и сам Павел V. Но к радости папы в Рим спешил иезуит Лавицкий, отправленный самозванцем с упомянутой нами грамотой и уполномоченный передать папе нечто такое, о чем нет речи в царском письме. Можно понять, с каким нетерпением ждали в Риме иезуита; от него надеялись подробно и точно узнать о делах московских и об отношении Лжедимитрия к римской церкви, в искренности и твердости которого сильно сомневался папа.

Римский первосвященник и его служители думали и верили, что царь московский хочет сообщить нечто важное и интересное для них; не даром же он выбирает послом именно иезуита. Чрез него он, конечно, лучше всего мог выразить свое распо-

¹) Древн. Росс. Вивлиоф. XII, 460—463 стр. Собр. гос. гр. и догов. II, № 107.

— 398 —

ложение к папе и католической церкви. Этого именно и ожидали в Риме и горели странным нетерпением поскорее видеть Лавицкого. «Мы с таким нетерпением ждали от тебя писем, писал впоследствии Лжедимитрию сам папа, что даже упрекали в медленности спешившего к нам, по твоему приказанию, Андрея Лавицкого, человека самого старательного: когда сильно чего-нибудь желаешь, то всякое замедление нестерпимо» ¹).

О чем же, о каких «делах большой важности» должен был сообщить папе посол царя московского? Из наказа, данного Лавицкому, мы узнаем о желании Лжедимитрия, чтобы папа склонил императора и короля польского к союзу с ним против турок, убедил Сигизмунда дать императорский титул царю московскому и сделал кардиналом нунция Рангони; о введении в России католицизма в наказе совершенно ничего не говорится ²). Это замечательно! Даже чрез верного папского слугу Лжедимитрий не выразил ни малейшего усердия к римской церкви, ни малейшего намерения подчинить русскую церковь власти Христова наместника на земле. Таких ли вестей ждали в Риме?!. Что между прочим передал папе Лавицкий помимо статей наказа,—скажем ниже. За первою грамотою вскоре (в декабре 1605 года) следовала и вторая, но и она могла доставить папе не больше утешения, чем предыдущая. В ней Лжедимитрий обещал доставить безопасность римским миссионерам, отправлявшимся в Персию, и выразил желание быт верным в исполнении данного папе слова ³). И только. Много ли обещала и эта грамота для успеха католицизма в Москве? Могло ли неопределенно выраженное желание Лжедимитрия успокоить нетерпеливого папу, подать ему несомненную надежду на расширение его духовного господства? В одном только римский первосвященник постепенно убеждался все более и более,—в том именно, что московский царь слишком индифферентно относится к религиозным вопросам и насколько щедро давал в Польше

¹) Hist. Russ. monum. II, № LXXVI.

²) Солов, VΙΙΙ, 126 стр.

³) Карамз. XI, 226 стр.

— 399 —

обещания католикам, настолько мало заботится об исполнении их на московском престоле. Уже не раз, как мы знаем, natta напоминал ему об этих обещаниях, просил и убеждал действовать для славы римской церкви и распространения католицизма, посылал и предлагал ему усердных помощников, своих ревностных слуг и в то время, когда в Москве снаряжалось неутешительное для Рима посольство, о котором мы упомянули, делает новую попытку побудить Лжедимитрия заняться обращением своих подданных в католическую веру. В письме, писанном в декабре 1605 года, Павел V старается внушить царю московскому, что распространение латинства в России есть только исполнение данного им же самим обета, что это дело—его священный долг и достойнейшая благодарность Господу Богу за чудесное спасение. Он истощает все свое красноречие на убеждение Лжедимитрия и всю свою аргументацию на доказательство истинности учения римской церкви и власти, предоставленной римским папам. «Возлюбленнейший сын! обращается Павел V к царю московскому, от всего сердца мы убеждаем тебя быть благодарным Богу и помнить Его благодеяния... Ты Превосходно исполнишь это, если постараешься подать свет истины седящим во тьме и сени смертней».

Так вот в чем обнаружилась у Лжедимитрия неблагодарность к Богу, забвение Его благодеяний! Он не заботится просвещать русских схизматиков светом католической истины, а между тем такое дело «приятнее всяких всесожжений, угоднее Господу всякой жертвы». Указывая, как спасительно заботиться о распространении римской веры, папа очевидно хочет расположить Лжедимитрия к заботе о таком богоугодном деле и для содействия царю в исполнении приятных Богу папских мечтаний посылает духовных лиц и еще раз предлагает, если угодно, епископов, так как «жатвы много, а делателей мало» ¹).

Это уже вторичное обязательное предложение папы снова не встретило со стороны Лжедимитрия ни малейшего сочувствия. Жатвы

¹) Hist. Russ. mon. II № LXII.

— 400 —

действительно было много, а делателей? À делателей, как мы говорили, слишком мало, так мало, что его святейшество должен был серьезно беспокоиться за судьбы католицизма в России. Он уже не в первый раз самовольно посылает в Москву своих усердных служителей; но в сравнении с многочисленностью жатвы это была только капля в море. А «возлюбленнейший сын» папы, царь московский, вовсе и не разделял опасения своего святейшего отца и все его просьбы и предложения встречал с такою холодностью, с таким равнодушием, которые были способны охладить какой угодно пыл, какое угодно рвение.

Если бы Лжедимитрий был хорошим католиком, он постарался бы и без напоминаний и предложений увеличить ряды католических миссионеров; а папа отправил бы тогда в Россию целые легионы своих усердных слуг, постарался бы наполнить ими все уголки обширного нашего отечества. В России почти сразу возникла бы целая латинская иерархия, которая принялась бы действовать не менее усердно, чем в Польше. К счастью нашего отечества ничего такого не случилось, благодаря полнейшему равнодушию Лжедимитрия к папским предложениям. Самозванец даже ослабил и без того ничтожные силы наличных пропагандистов католичества в Москве, послав самого деятельного из иезуитов в Рим послом к папе. Иезуитам почему-то не хотелось принять на себя такое поручение ¹). Не потому ли, что цель посольства, о котором мы упомянули, не согласовалась с их миссией и ослаблялись их ряды? Сам папа, кажется, подумал, что самозванец удаляет от себя усердных ревнителей католичества и под благовидным предлогом отослал Лавицкого обратно в Москву.

Религиозный индифферентизм Лжедимитрия, его равнодушие к делу римской пропаганды, холодность к папе, могли, пожалуй, совсем убить надежду Павла V на окатоличение Московии. Но одно обстоятельство еще поддерживало уже падавший дух римского владыки и оживляло эту папскую надежду на подчинение России апостольскому престолу. Таким благоприятным для Рима обстоятель-

¹) Рукоп. Велевиц. 137 стр.

401 —

ством был предстоящий брак Лжедимитрия с Мариною—католичкою.

Лжедимитрий сдержал свое слово, данное Мнишку и его дочери. Это было, кажется, единственное из всех обещаний, данных в Польше, которое он привел в исполнение. Вскоре после коронации (в сентябре 1605 года) самозванец отправил в Польшу Афанасия Власьева с предложением руки Марине. Видно, последняя сильно нравилась ему и оставила впечатление в его сердце, так как, несмотря на возможность более выгодного брака ¹), несмотря на множество затруднений к женитьбе на Марине, он непременно хотел обладать этой польской красавицей. Во всяком случае это не был брак по расчету, потому что за Мариной не только ничего не обещали, но с самого жениха требовали многого ²). Лжедимитрий пренебрег даже неудовольствием русского народа, которому не нравилось, что

«Не у князя он берет, не у боярина,

Не у нас на Руси, в каменной Москве,

Берет вор собака в проклятой Литве

У Юрья пана Стредомирского» ³)

Правда, Лжедимитрий как будто несколько замедлил своим сватовством, но не потому, что хотел изменить Марине, а потому, что тогдашние обстоятельства не совсем располагали к думам о свадьбе. До коронации, т. е. до полного утверждения себя на престоле, Лжедимитрий, конечно, считал сватовство преждевременным; а коронация сначала была назначена (по Де-Ту) первого сентября, но потом перенесена на 30 июля по многим причинам ⁴), из которых важнейшею был, без сомнения, заговор Шуйского против царя. До сватовства ли было Лжедимитрию в виду критического положения его самого? Очевидно, это

¹) Говорят, в Польше Лжедимитрию предлагали невесту и получше Марины—или княжну Трансильванскую или сестру Сигизмунда. Солов. VΙΙΙ, 119 стр. Костом. Смутн. время I, 111 стр.

²) См. Собр. гос. гр. и дог. II, 161 стр. Рус. Истор Биб. I, 94—95 стр.

³) Авенариус. Книга былин. Спб. 1880 г. 335 стр.

⁴) Сказ. соврем. о Дим. сам. I, 339 стр.

— 402 —

дело нужно было отложить до более благоприятного времени. Во всяком случае промедление было ничтожное, если только оно было. Лжедимитрий все-таки спешил вызвать в Москву свою невесту и выходил из терпенья, когда она долго не являлась. Он энергично побуждал Юрия ускорить приезд с дочерью» сыпал ему деньги «по любви к своей невесте» ¹). Словом, из всех поступков Лжедимитрия видно, что его брак с Мариной—несомненно брак по страсти. Это обстоятельство было в высшей степени важно для католиков. Слуги папы, конечно, отлично понимали, как много может сделать женщина, горячо и страстно любимая своим мужем. Марина в их глазах получала апостольское призвание, являлась орудием для окатоличения Московии. И король, и патеры увещевали ее содействовать распространению католической веры в России и укреплять в своем муже ревность к римской церкви ²). Ревнители католичества надеялись, что даже только по уважению к Марине, как жене царя, москвитяне захотят присоединиться к апостольскому престолу ³). На ней сосредоточились все надежды католиков относительно России; от ее брака с Лжедимитрием папа и его служители ожидали духовных плодов для всего христианства и особонно для католичества ⁴). В лице Мараны на московский престол должна была сесть природная католичка; неприкосновенность ее вероисповедания признал сам Лжедимитрий. Подобный брак действительно был для Рима радостным, много обещающим событием. При том он подавал повод думать, что московский царь решительно намерен исполнить свои обещания, данные в Польше, и уже приступает к их исполнению. Так, по крайней мере, решили в Риме, и обрадованный папа даровал полную индульгенцию всем, молящимся о благосо-

¹) Лжедимитрий отправил к Мнишку до 23 писем. См. Собр. гос. гр. и дог. II, №№ 104—106, 109, 110, 112, 113, 116—120, 123, 127—129, 131—137 Сказ. совр. о Дим. сам. II, 133, 134, 135 стр.

²) Рук. Велев. Прил. к зап. Жолк. 135 стр.

³) Hist. Russ, monum. II, № LXVIII.

⁴) Ibid. . LIV. Сказ. совр. о Дим. сам. II, 148 стр.

— 403 —

стоянии дочери воеводы Сендомирского ¹). Павлу V хотелось как можно скорее видеть Марину замужем за Лжедимитрием, и у него являлось опасение, чтобы какие-нибудь сторонние причины не расстроили вожделенный брак.

Узнав о совершившемся (в ноябре 1605 года) обручении Лжедимитрия, которого заменял посол Власьев, с Мариною, папа спешит принести поздравления царю, его невесте и тестю и превозносит до небес поступок самозванца, выражая уверенность скоро увидеть себя главою русской церкви. «Ты, пишет пала царю московскому в декабре 1605 года, ничего не мог сделать более достойного похвалы, более соответствующего твоему великодушию и особенному благочестью, как то, что восхотел соединиться славнейшим браком с Мариною, знатною женщиною, возлюбленнейшей нашею дочерью... Уже вся церковь отличного о тебе мнения...» Затем, что очень замечательно, Павел благодарит Лжедимитрия за расположение к католическим духовным лицам и откровенно говорит, что не этим расположением к римскому духовенству, а своим браком он «укрепил надежду и дух всех». Таким образом папа положительно признает, что внимание Лжедимитрия к католикам и те факты, которые, по-видимому, свидетельствуют о его преданности латинству (и которые указаны и рассмотрены нами), никогда во вчитались в Риме за доказательство от действительного расположения к апостольскому престолу, так что и сам он (папа) и его служители уже отчаялись видеть когда-нибудь исполнение Димитрием его обещаний, и только брак с Мариной вновь оживил их угасавшую надежду. — «Мы верим, продолжает папа в своем письме, что ты хочешь привести к свету католической истины и в лоно римской церкви народ московский... Верь и ты, что предназначен Богом к обращению москвитян в лоно древней матери, горячо их любящей, с нетерпением жаждущей принять их. Ныне мы тем более приветствуем твой счастливейший брак, что он, по нашим на-

¹) Рукоп. Велев. 136 стр.

— 404 —

деждам, окажет тебе большое вспоможение в совершении этого спасительного подвига» ¹).

В письмах к Марине и Юрию папа выражает ту же надежду на добрые плоды от брака царя московского. От Марины он ожидает, что она вместе с своим мужем будет заботиться о распространении католицизма; а Мнишка убеждает побуждать Димитрия к введению в России латинства и содействовать ему в этом полезном деле ²).—Но как различен тон папских посланий! Лжедимитрия папа уговаривает и убеждает мягко и нежно, просит и умоляет; от Марины требует, Марине приказывает. «Ты, пишет он царской невесте, вместе с возлюбленным сыном нашим, твоим супругом, должна всеми силами стараться, чтобы богослужение католической религии и учение святой апостольской церкви были приняты вашими подданными и водворены в вашем государстве прочно и незыблемо. Вот твое первое и главнейшее дело» ³). Почему папа не решается так настойчиво и требовательно писать к царю московскому? Не потому ли, что между отношением к католичеству Лжедимитрия и отношением Марины—громадное несоответствие?

Ожидаемые папою духовные плоды от брака царя московского доводили его до странного нетерпения поскорее видеть повенчанными Лжедимитрия и Марину. Это нетерпение было так велико, что римский владыка, вопреки канонам церкви, уполномочивал патера Савицкого повенчать царя московского тайно в великий пост ⁴), и если такая странная великопостная свадьба не состоя-

¹) Hist. Russ. mon. II, № LVI.

²) Ibid. № LVII.

³) Ibid. . LVII.

⁴) Hist. Russ. mon. II, № LXIII. Обряд, совершенный в Кракове (в ноябре 1605 г.), и у современников (см. Сказ. соврем. о Дим. самоз. I, 51, 175, 207, 299, 342 стр. II, 134 стр. Сказание, еже сод... 20 стр.), и у позднейших историков (Сол. VIIΙ, 119, Карам. XI, 230) обыкновенно называется обручением Лжедимитрия с Мариной; но в существе дела он был и венчанием по уставу римской церкви, как и назван в церемониале (Рус. Ист. Биб. I, 51—71 стр.). А так (как папа благословил Савицкого повенчать царя в великий пост, то нужно думать, он хотел сообщить еще

— 405 —

лась, то потому, без сомнения, что Марины тогда еще не было в Москве; она приехала туда уже после Пасхи. Во всяком случае такое полномочие, данное Савицкому, указывает на намерение католиков сообщить браку Лжедимитрия с Мариной санкцию своей церкви; это, впрочем, понятно и естественно при их желании разжечь у самозванца религиозный фанатизм.

Как папа дорожил брачным союзом Лжедимитрия с Maриной и как велики были его ожидания от этого союза можно судить и потому, с какою заботливостью он спешит устранить все неблагоприятные обстоятельства, мешающие его заключению, с какою предупредительностью он старается угодить Лжедимитрию и исполнить всякое желание его.

В то время, как мы знаем, царь московский мечтал о своей военной славе, строил планы относительно войны с турками и требовал, чтобы его называли «непобедимым цезарем» и титуловали императором. Этого императорского титула он добивался с замечательным упорством, хотя не умел и написать его грамотно. В Польше, конечно, никогда не решились бы почтить самозванца таким титулом, которого не имел и польский король. Требование Лжедимитрия было встречено не только отказом, но и насмешками и глумлением. Со слов познанского воеводы Бучинский писал царю: «подлинно тебя Бог сопхнет с столицы твоей и надобе то указать всему свету и Москве самой, каков ты человек» ¹). Не получая удовлетворения своему требованию, Лжедимитрий сердился и негодовал на поляков, а вместо союза с Сигизмундом, стал грозить ему войной ²). Между Россией и Польшей возникали серьезные недоумения, которые повлияли бы и на желаемый Риму брак. Недовольный царем, его требовательностью и капризами, Сигизмунд мог не отпустить Марину из Польши и любезный папе брак неизбежно расстроился бы; такое опасение, как мы говорили, было и у Лжедимитрия.

большую санкцию браку Марины непосредственно с Лжедимитрием, которого в Кракове заменял посол.

¹) Собр. гос. гр. и дог. II, 258 стр.

²) Ibid.

— 406

В Риме порешили для блага католической церкви помирить несогласные стороны, при чем, конечно, имелось в виду исполнение желаний Лжедимитрия, от которых он вовсе не хотел отказываться.

В Польше не хотели дать царю московскому императорского титула; а папа, вопреки мнению польского правительства, приказывает своему нунцию негласно удовлетворить Лжедимитрия, и Рангони пишет ему: «Serenissimo et invictissimo Monarchae Demetrio Ioannis. Caesari ac Magno Duci totius Russiae... Domino et Regi» ¹). Кроме того, по поручению Рима, Рангони должен был убедить и короля уступить требованиям царя (на счет титула), указав на пользу союза между Россией и Польшей для войны с турками ²). Относительно самого этого союза Рим также хлопотал очень усердно. Так как Лжедимитрий делал уже приготовления к походу ³), то Рангони было дано приказание из Рима употребить все усилия довести дело о союзе до конца, так чтобы на будущем сейме в Польше вопрос о нем не представлял никаких затруднений ⁴). Сам папа умолял Сигизмунда не нарушать союза с царем московским, но всеми мерами поддерживать его и укреплять ⁵). Ради чего же все эти хлопоты папы и его слуг? Ради того, чтобы не расстроился многообещающий для католической церкви брак, ради того, чтобы не дать Лжедимитрию повода быть недовольным Римом и отыскать предлог к разрыву с ним. Не уверенный в расположении царя московского к римской церкви, папа ухаживает за ним, старается задобрить его, готов исполнять каждое требование его, всякое капризное желание, чтобы расположить его к апостольской кафедре. Он в высшей степени предупредителен и любезен по отношению к

¹) Hist. Russ. mon. II, МLXV.

²) Ibid. № LXni.

³) Нов. летопис. Времен. 17 т. 73 стр. Бер. Сказ. совр. о Дим. сам, I, 50 стр.

⁴) Hist. Russ. mon. II, № LXXII.

⁵) Ibid. № LXXV.

— 407 —

Лжедимитрию, бьется из всех сил, чтобы сделать ему угодное и за все свои труды, хлопоты и любезности просит царя только исполнить свое обещание, данное некогда Клименту VIII. Павел V, конечно, в праве был рассчитывать на благодарность себе со стороны Лжедимитрия и потому, оказав ему не мало услуг, спешит с своими напоминаниями. В письме от 11 февраля 1606 года папа настоятельно просит и убеждает своего «возлюблевнейшего сына» заняться обращением русских в католичество в силу им же самим данного обета. Выразив удивление путям Промысла в судьбах царя московского (что папа делает почти в каждом письме), высказав, что за свое намерение распространить в России католическую веру, Лжедимитрий получил уже награду на земле (дедовский и отцовский престол) и несомненно получил на небе, Павел V продолжает: «Теперь же с дерзновением приступи к тому, что спасительно для твоего народа. Да даст им Бог сердце послушное, дабы внимать тебе и охотно понижаться твоей воле». Дальнейшие слова папы заслуживают полного внимании. «У тебя есть, пишет он Лжедимитрию, много помощников и благожелателей среди своих, которые, руководясь твоим примером и по твоему изволению, явно притекли в лоно римской церкви и вместе с нами едиными устами чтут Бога» ¹). Эти слова Павла V указывав, по-видимому, на некоторый успех католической пропаганды среди русских, и замечательно, что причиною такого успеха выставляется пример самого Лжедимитрия. Непонятно, почему преосв. Макарий, старающийся доказать, что самозванец был хорошим католиком, не обратил внимания на это место папского письма, уже не повторяющееся в последующей переписке: оно, пожалуй, лучше доказывало 'бы его основную ды?Дь, чед укададие да неоднократные напоминания цапы.

Неизвестно, каких именно, «помощников и благожелателей» Лжедимитрия из русских людей, «которые явно притекли в лоно римской церкви», разумеет папа. Но его слова, несомненно,

¹) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (1-е письм.).

— 408 —

не указывают на прямые совращения русских в католицизм, — о таких совращениях действительно ничего неизвестно. А что были такие лица, которые дружили с иноземцами, окружающими Лжедимитрия, и перенимали от них нечто не соответствующее духу времени и русскому благочестью, это верно. Всего легче могли заразиться такими иноземными «новшествами» те, которые находились «в приближении» к самозванцу. Интересно определить, чем именно они заражались, что заимствовали от иноземцев и иноверцев, что перенимали при дворе царя московского— расположение ли к римской церкви, или нечто другое? Оригинальным образцом зараженного «иноземщиной» человека может служить князь Иван Хворостинин, который именно «был при Разстриге в приближении» и впал в ересь. На него очевидно повлияло знакомство с иностранцами, окружавшими Лжедимитрия. В чем же заключалась его ересь? «Православную веру хулил, постов и христианского обычая не хранил». Впоследствии у него заметили, что он дружит с иноземцами, держит у себя иконы «римского письма» и еретические книги; «подлинные свидетельства» удостоверили, что Хворостинин не велел своим людям ходить в церковь, отрицал воскресение мертвых, хулил святых угодников Божиих и жил «не по христианским обычаям», «всю страстную неделю пил без просыпу, накануне Светлого Воскресенья был пьян и до света за два часа ел мясное кушанье» ¹). Вот в чем выразилось у князя Ивана «нехранение христианского обычая»! Конечно его крайние убеждения развились постепенно, но несомненно, что семена их были положены при дворе Лжедимитрия, когда он обнаружил колебание в православной вере и «пошатнулся» в ней. На примере Хворостинина мы таким образом можем видеть, чем могли заражаться и иногда заражались приближенные к самозванцу лица. Несмотря на всю странность взглядов Хворостинина, мы решительно не можем признать в нем человека, зараженного католицизмом: римская церковь никогда не учила — отрицать воскресение мертвых, хулить

¹) Солов. IX, 413 стр.

— 409 —

святых, не соблюдать постов, как делал князь Иван, и папа, думаем мы, никогда не решился бы назвать такого отрицателя христианских истин своим возлюбленным сыном, благожелателем римской церкви, который вместе с ним едиными устами чтит Бога. Сами москвичи признают, что Хворостинин был заражен какими-то «еретическими учениями», несогласными с латинством. Позаимствовать такие «учения», находясь в приближении к Лжедимитрию, князь Хворостинин имел конечно полную возможность. Самозванца окружали больше «еретики»—протестанты, чем католики, на что, как увидим ниже, Горько жаловались и папа, и его служители. От таких наперсников царя приближенные к нему лица могли узнать некоторые «вольные мысли», протестантские взгляды, могли получить от них «еретические» книги с самыми крайними, отрицательными, рационалистическими воззрениями '). Сами протестанты, конечно, не опускали случая распространить в России свои убеждения и для этой цели воспользовались расположением к ним Лжедимитрия. Ясно, что они действовали не в интересах римской церкви, и зараженные ими лица никак не могли быть помощниками в деле окатоличения Московии; а между тем протестанты-то именно и могли найти сочувствующих себе лиц среди близких к самозванцу людей, доказательством чего и может служить князь Хворостивин, усвоивший несомненно не учение римской церкви, а протестантские мысли и крайние отрицательные воззрения (отрицание воскресения мертвых).—Итак мы с полною вероятностью можем думать, что не католичество находило себе усердных почитателей среди некоторых русских бояр, а скорее протестантство. На прямые же совращения из православия в иноверие нет исторических указаний, и много ли было лиц, зараженных вольномыслием подобно Хворостинину, — неизвестно. Вероятно, что очень мало. Все более или менее видные бояре Лжедимитрифва

¹) В наказе, составленном для Лжедимитрия второго, выражено желание окружить государя католиками, которые не сближали бы его с еретиками, we подсовывали книг арианских и кальвинских» (Солов. VΙΙΙ, 198 стр.). Значит, при Лжедимитрие I бывали такие случаи.

— 410 —

царствования известны своею привязанностью к православию, к русской старине, как к святыне. Конечно среди их не было и не могло быть ни одного благожелателя католичества и папы.

Словом, ни между чисто-русскими боярами, ни между зараженными «еретическими учениями» нельзя указать таких лиц, которые «явно притекли в лоно римской церкви». Да и сам папа едва ли вполне уверен в том, что есть такие люди; в противном случае он возблагодарил бы Господа Бога за очевидную победу католичества над схизмою и расхвалил бы Лжедимитрия, который своим примером способен привлекать других в послушание апостольскому престолу. А между тем как скромно и неуверенно выражение папы! Он даже несколько противоречит себе: то говорит, что царь московский приобрел себе уже много помощников в деле распространения католичества в России, то просит Лжедимитрия помнить свои обещания и оказанные ему благодеяния, т. е. косвенным образом упрекает его в неблагодарности, забывчивости и недеятельности. Не странно ли такое отношение к человеку, деятельно подвизавшемуся на благо римской церкви? Ужели добрый пример Лжедимитрия можно было поощрить только такими напоминаниями о забытых благодеяниях и обещаниях?!... Не странно ли и то, что слуги папы снова прибегают к помощи Мнишка для возбуждения у самозванца ревности к католицизму и, след., не надеются, что слова папы могут оказать на царя должное влияние ¹)?—Наконец Павел V после уже не говорит, что у Лжедимитрия есть «много помощников и благожелателей» Рима среди русских и со слов верного своего служителя иезуита Давицкого пишет совершенно не то, что в разбираемом нами письме.

Впрочем, и сам папа одновременно с написанием этого письма (от 11-го февраля 1606 года) мог достаточно убедиться, что пример московского царя, его расположение к католичеству никого не могли привлечь в недра католической церкви.

В то время как Павел V предавался сладким надеж-

¹) Hist. Russ. mon. II, № LXIX. Письмо Боргезе от 11 февр. 1606 г.

— 411 —

дам по поводу предстоящего брака Лжедимитрия с Мариной и заботливо старался устранить все препятствия к скорейшему заключению его в надежде на быстрое распространение католичества в России, над заветными мечтами Рима пронеслась такая буря, которая готова была совершенно уничтожить и рассеять их.

К заключению любезного для Рима брака оказались серьезные препятствия и, к огорчению папы, такие препятствия выставлял его «возлюбленнейший сын», царь московский. Тогда как католики, как мы говорили, ожидали, что католичество в лице Марины, если так можно выразиться, сядет на московском престоле, в Москве думали совершенно напротив. Лжедимитрий, по согласию с патриархом Игнатием ¹), решил, что Марина, пожалуй, втайне может быть католичкою и вообще у себя—дома она свободна держать «набожество и чин свой, как похочет», но наружно должна быть принята в православие и должна соблюдать обряды православной церкви. Для переговоров об этом был отправлен в Польшу «еретик» Бучинский. Можно понять, как неприятен был слугам папы такой посредник! От него нельзя бы ждать ни малейших уступок в пользу римской церкви. Этот посол и секретарь Лжедимитрия должен был настаивать пред Мнишком и пред католическим духовенством на том, чтобы Марина, по крайней мере, для формы соблюдала обряды православной церкви, причащалась у русского патриарха, ходила в церковь, постилась в среду и ела мясо в субботу и должен был представить, что только под условием этого наружного исполнения православных обрядов она будет коронована на московское царство ²), О перекрещивании своей невесты Лжедимитрий и не поднимал вопроса пред католическим духовенством; такое предложение озлобило бы слуг папы и не понравилось бы самому Мнишку, который примкнул к партии рев-

¹) Мы утверждаем (вопреки преосв. Филарету, Костомарову, Карамзину, Соловьеву), что попытка сделать Марину православною только по наружности была делом Лжедимитрия и патриарха, а не всего духовенства. См. об этом в моей статье: «Игнатий, названный патриарх Москов.» Стран. 1881 г. III, 210—212 стр. Сл. Изб. Поп. 272 стр.

²) Собр. гос. грам. и догов. II, 228—229 стр.

412 —

нителей католичества и, след., могло бы расстроить предполагаемую свадьбу. Лжедимитрий не надеялся, что и те скромные требования, которые он предложил через Бучинского, будут беспрекословно приняты католическим духовенством. Он скорее надеялся убедить русских святителей не требовать непременно перекрещивания Марины и, несмотря на то, что тогда не существовало церковного правила о принятии католиков в православие чрез крещение, однако не решился нарушить практиковавшийся (но, кажется, не всегда) обычай и предложил свою просьбу на рассмотрение духовного совета ¹). Самозванец видимо хотел оградить себя от нареканий русского народа за нарушение принятых обычаев.

Но как ни скромны были требования Лжедимитрия относительно Марины и соблюдения ею обрядов православной церкви, однако они шли в разрез с мечтами Рима. Можно понять, сколько огорчения, сколько неприятностей доставили они нунцию и другим слугам папы. Рангони и иезуиты увидели, какая незавидная роль дается этими предложениями Лжедимитрия католичеству в Москве, тогда как оно хотело блистать ярким светом светильника, поставленного на свещнице, а не под спудом. Вместо водворения католичества в России, вместо признания за ним прав на существование наравне с православием и даже взамен его, слуги папы видят, что оно (католичество) считается почти нетерпимым в Москве, чем-то таким, что может существовать только тайно. То ли думал папа, когда приходил в восторг от предстоящего брака Лжедимитрия с Мариной?

При том же самозванец прямо противоречил своим обещаниям, данным в Польше, что невольно наводило оо. иезуитов на горькую мысль, что Лжедимитрий далек от осуществления их заветной мечты относительно России. Радость по поводу предстоящего брака московского царя с католичкою оказалась преждевременною; торжество слуг папы омрачилось, когда Лжедимитрий высказал, что Марина формально должна считаться до-

¹) «Сказание, еже содеяся...» Чтен. 1847 г. № 9. 20 стр.

— 413 —

черью православной церкви; а между тем в Польше он говорил, что не коснется вероисповедания своей невесты. Да, он и теперь признавал за Мариной право у себя—дома выражать свое благочестие как угодно («как похочет»); но того ли ждали иезуиты и не огорчало ли их такое позволение царя? Не указывало ли оно на крайне слабое расположение Лжедимитрия к католицизму? Несомненно, да. Ведь для самозванца очевидно все равно—останется или нет его жена тайною католичкою; но в глазах русского народа непременно должна присоединиться к православию.

Очень понятно, что Рангони не мог удовлетворить требованиям Лжедимитрия; он не в праве был сделать это без согласия папы; но могло ли быть сомнение в том, что последний останется крайне недоволен совершенно неожиданным исходом того дела, от которого в Риме ожидали великих плодов для католичества? Рангони не желал бы и доводить до сведения папы о требованиях царя московского, чтобы не огорчать его святейшество. Он пишет Лжедимитрию горячее послание, убеждая его оставить свои домогательства и устранить все затруднения силою самодержавной власти. «Я не сомневаюсь, что когда ваше величество рассмотрите это дело с своею обычною мудростью и известным благочестием, пишет нунций царю, то посредством самодержавной власти, которой никто противиться не должен, отстраните все затруднения, не потерпите, чтобы закону дано было неприличное истолкование, и не сделаете никакого принуждения вашей невесте в столь важном деле: в противном случае могут произойти большие неприятности. Притом же это дело не новое: повсюду видим, что женщины греческого закона выходят замуж за латынов, и наоборот, при чем каждый из супругов сохраняет прежнее исповедание, прежние обряды; этот обычай имеет силу не только для частных людей, но и для государей; говорят, что один из ваших предков, задумав жениться на королеве польской, именно предлагал, чтоб она удержала все обряды церкви латинской» ¹).

¹) Собр. гос. грам. и дог. II, № 124.

414 —

Однако доводы Рангони нимало не убедили Лжедимитрия; последний вовсе не думал отзываться от своих требований и, так как нунций высказал, что дозволение Марине исполнять обряды православной церкви требует высшей власти, нежели его власть, то царь и обратился в Рим к его святейшеству с просьбою санкционировать его требовании. Но римский двор, видя, что Лжедимитрий действует вопреки это ожиданиям, решил теперь не делать больше ни малейшей уступки. «Пусть Марина, писал Боргезе, остается непременно при обрядах латинской церкви, иначе Димитрий будет находить новое оправдание своему упорству» ¹). Папский кардинал откровенно признает, что до сих пор Рим встречался только с непреоборимым упорством царя московского, которое разрушало все мечты папы, что Лжедимитрий, вместо исполнения своих обещаний, изыскивал лишь новые и новые оправдания своей недеятельности в пользу римской церкви. Вот как думали в Риме о расположении московского царя к католичеству!.,. И мог ли папа исполнит желание Лжедимитрия и дать санкции его требованиям? Без сомнения, нет! Он, конечно, желал бы сделать угодное царю московскому, дорожил его расположением к Риму; но, с другой стороны, удовлетворить просьбе самозванца значило попрать интересы׳ папства, унизить католичество пред схизмой, отказаться от всякой надежды на подчинение России апостольскому престолу. Задача, данная Лжедимитрием Риму, оказалась слитком трудною!... Недаром же папа передал дело целой конгрегации кардиналов и богословов, которая тщательно рассмотрела требования царя московского и, несмотря на все желание угодить ему, решила вопреки его просьбе. Апостольский престол, высказала эта конгрегация, не разрешает в подобных случаях отступать от исполнения обрядов римской церкви, и не бывало примера, чтобы когда-нибудь разрешил. Так, когда Сигизмунд польский отправлялся в Швецию для занятия престола, то ему не было позволено сообразоваться с лютеранскими обычаями ²), следова-

¹) Костом. Ист. рус. III в. 636 стр.

²) Hist. Russ. mon. II, №№ LXX иLXXIV.

— 415 —

тельно нельзя позволить подобный поступок и Марине по отношению к православной церкви.

Римский престол, который имеет непохвальный обычай «предусмотрительно» нарушать церковные каноны ¹), когда такое нарушение может принесть пользу апостольской кафедре, теперь, по поводу просьбы Лжедимитрия, не хотел сделать ни малейшей уступки, так как дело клонилось не к славе папского престола, а к его унижению. Рим упорствовал. Это во всяком случае замечательно. От такого упорства мог расстроиться брак Лжедимитрия с Мариной, на котором теперь только и покоилась папская надежда на распространение католичества в Москве.

Но Рим очевидно имел в виду другое; может быть в своих мыслях он говорил: пусть лучше расстроится этот некогда желаемый брак, нежели католичество будет унижено пред схизмой. Во всем этом деле очевидно проявилась борьба, и борьба упорная, за интересы папства.—Рим хотел отнять у Лжедимитрия «новое оправдание его упорству». Он мог рассчитывать и на то, что самозванец, получив отказ, согласится действовать по указаниям апостольской кафедры; мог, наконец, думать, что он уступит по любви к своей невесте. Одного только папство не могло пережить—добровольного унижения пред схизмой.

Упорствовал Рим, но не соглашался и Лжедимитрий. А между тем вопрос об отношении будущей московской царицы к православной церкви представлял для Лжедимитрия самый удобный случай выказать свою ревность к католичеству, если только она у него была. «Переговоры о женитьбе, говорит преосв. Макарий, вызвали его яснее обнаружить свои отношения к православию и латинству» ²). И что же обнаружил Лжедимитрий? Расположение ли

¹) Признание самого папы. Иннокентию IV, во время сношений его с знаменитым князем галицким Даниилом Романовичем, было предложено дать свою санкцию браку Василька с Дубровкой, заключенному в третьей степени кровного родства. Папа согласился, оговариваясь, что, хотя подобный брак и невозможен по церковным канонам, но римская церковь предусмотрительно обходит их. когда требует этого очевидная польза. Hist. Russ. mon. I, № LXXVI.

²) Ист. pyc. ц. X т. 114 стр.

416 —

к римской церкви и заботу о распространении католичества в России? Совсем нет! Ничего подобного не заметили слуги папы. Лжедимитрий упорно настаивал, чтобы Марина в глазах русского народа была православною, хотя при такой настойчивости рисковал навсегда потерять нежно любимую им Марину. Если бы он действительно хотел ввести в России католическую веру, то должен был бы не в Риме хлопотать относительно исполнения Мариною обрядов православной церкви, а, на оборот, в России—о дозволении иметь себе жену-католичку. Конечно, русские люди посмотрели бы на это неблагосклонно, даже враждебно, но почему Лжедимитрий не постарался убедить духовенство и бояр согласиться на его просьбу,—убедить, хотя теми же доводами, какими убеждал его самого Рангони? Почему он не попробовал прибегнуть к своей самодержавной власти, на которую указывал ему папский нунций? Ведь сам Лжедимитрий будто бы хвастался папским послам, что у него «под руку подведены» и патриарх, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, все его слушают и «творят его волю» ¹), так почему же он не действует так, как хочет? Зачем просит совета и благословения у православного духовенства? Так ли бы он поступал, если бы был «католиком в душе» и непременно хотел подчинить русскую церковь папе?—В случае народного ропота за оскорбление религии Лжедимитрий мог «переться на патриарха, который соглашался с ним. Притом же и сам царь, и иезуиты отлично понимали, что введение католичества в России никогда не будет встречено с восторгом и, когда ни начни вводить его, всегда встретятся препятствия. Брак с Мариной побуждал только Лжедимитрия обнаружить свои симпатии к римской церкви и, по крайней мере, оградить католичество в лице Марины. Этого-то и ждали в Риме, на этом и покоились мечты папы. Но таким мечтам не суждено было осуществиться!... Марина, как мы увидим, была принята в православную церковь чрез миропомазание. Дело, вероятно, было

¹) «Сказание, еже содеяся...» «Чтен.» 1847 г. № 9, 19 стр. Собр. госуд. гр. и догов. II, 298 стр.

— 417 —

улажено между Лжедимитрием, Юрием и самой невестой. По крайней мере последняя никогда бы не предпочла религиозные интересы московской короне ¹). Римская пропаганда молчаливо покорилась необходимости в надежде, что Марина силою женской прелести сумеет все переделать сообразно папским видам.

Преосв. Макарий, кажется, думает, что в переговорах о женитьбе Лжедимитрий обнаружил полное уважение к папе и преданность римской церкви. Но отчего же таких чувств не заметили у него ревнители католичества, предрасположенные видеть в царе послушного сына апостольской кафедры? Из-за чего они раздражались, из-за чего беспокоились? Ужели без причины? Правда, Лжедимитрий не требовал перекрещивания Марины и позволял ей быть тайною католичкою; но он и не мог поступить иначе и по религиозному индифферентизму и по случайным обстоятельствам. Настаивать на перекрещивании невесты было равносильно отказу от нее,—это очень хорошо знал Лжедимитрий; но отказаться от Марины он был не в силах, потому что горячо любил ее и был сильно привязан к ней. Дозволяя ей тайно держаться католичества, Лжедимитрий прилагал к своей невесте принцип своей веротерпимости, но совсем не в таких широких размерах, в каких допускал тот же принцип по отношению к обыкновенным смертным—своим подданным. Он делал большую уступку в пользу православия!.. Настаивая на том, чтобы Марина была принята в православную церковь и соблюдала ее обряды, Лжедимитрий признал неизменным то положение, что русская царица de jure непременно должна быть православною, хоть de facto может и не быть ею. Такая настойчивость и не нравилась слугам папы; они хотели возвести на московский престол чистую католичку. Но к своему огорчению Рим, как мы сказали, не мог побе-

¹) Мнишек говорил, что он наблюдал за своею дочерью, как бы она «ради замужества» не отступила от своей веры (Рус. Ист. Биб. I, 105 стр.). След. Марина была не прочь даже совсем бросить католичество, лишь бы получить московскую корону.

— 418 —

дить упорство Лжедимитрия!.. Но неприятность эта не была одиночною.

В то время, как папа переживал невеселые минуты по поднятому Лжедимитрием делу об отношении Марины к православной церкви, в Рим прибыл Лавицкий. Мы говорили, с каким нетерпением папа ждал прибытия иезуита в чаянии подробно узнать о том, о чем болело его сердце. На другой день своего прибытия в Рим (19-го марта 1606 года) Лавицкий удостоился папской аудиенции, и после того Павел V несколько раз требовал его к себе ¹). Так важны были для него иезуитские вести. Лавицкий вручил папе письма царя московского (о содержании которых мы упоминали) и без сомнения вел переговоры о тех предметах, о которых сказано в данном ему (и известном нам) наказе. Но ни послания Лжедимитрия, ни статьи наказа иезуиту не могли доставить и действительно не доставили его святейшеству ни малейшего утешения. В них московский царь, как мы знаем, совершенно игнорирует вопрос о соединении церквей и о распространении католичества в России и таким образом явно обнаруживает холодность к тому делу, на которое он, по мнению папы, призван Промыслом Божиим. Ни малейшего чувства удовольствия не испытал Павел V от прочтения послания своего «возлюбленнейшего сына»—Димитрия. Он лишь официально известил царя о получении их от Лавицкого и откровенно высказался, что не они, не его письма, а рассказы иезуита доставили ему наслаждение. Не известно, что служило предметом таких усладительных рассказов и какие «достойные вещи» о Лжедимитрии передал папе Лавицкий, только его святейшество, слушая иезуита, плакал от радости и жалел, «отчего Лавицкий не может сказать всего вдруг» (какое странное желание!), как хотелось папе. Видно, что рассказы иезуита были слишком приятны римскому владыке. Они привели папу в твердую уверенность, что апостольский престол наконец сделает великие приобретения в Московии и

¹) Рукоп. Велевиц. Прилож. к зап. Жолкев. 145 стр.

— 419 —

Павел V воздает благодарность Господу Богу за то, что Он, милосердый, «благоволил утешит его в беспокойствах» ¹). Здесь, в этих словах, папа высказался как-то невольно, при случае, но совершенно откровенно: он удостоверяет, что до прибытия Лавицкого в Рим далеко не был убежден в возможности распространения католичества в России и крайне тревожился за его судьбу, констатирует тот факт, что до сего времени (письмо от 10 апреля 1606 года) римская церковь не сделала никаких приобретений в Москве. Таким образом слова самого римского первосвященника решительно подтверждают то, что мы доселе говорили.

О своем беспокойстве, о своем опасении за дело римской пропаганды в Москве папа упоминает и в письмах к Мнишку и Мацеевскому. «С какою заботою, пишет он Юрию, мы думали об этом деле (распространении католичества в России), о том скажет тебе отец Андрей Лавицкий» ²). Кажется, для Павла V неприятны и самые воспоминания о пережитом тревожном времени; он не хотел бы и говорить о нем; так невеселы были до приезда иезуита в Рим мысли его святейшества!..

Теперь, после рассказов Лавицкого, настроение папы, доселе мрачное, стало просветляться. О. Андрей, писал Павел V к кардиналу Мацеевскому, «так много обещал нам от благочестия князя Димитрия, что мы вполне верим, что, с помощью Божией, легко может случиться то, чего мы так сильно желаем» ³). Лавицкий только еще в будущем сулил многое от благочестия царя московского; должно быть наличные факты не свидетельствовали о его расположении к католицизму.—Папа на слово поверил иезуиту. Утешенный, восторженный его рассказами и обещаниями, он написал умилительное послание Лжедимитрию с убеждением поскорее привести схизматиков в послушание апостольскому престолу. Павел V все еще продолжает удивляться путям Промысла Божия, допустившего бегство царя московского

¹) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (2-епис.).

²) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (4-епис.). Рук. Велевиц. 151—152 стр.

³) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (5-е пис.).

— 420 —

в Польшу и благоволившего просветить его светом католической веры. «Надобно удивляться этим делам Божиим! восклицает папа. Если мы вникнем в них своим умом, то необходимо должны воскликнуть с Апостолом: о глубина премудрости и разума Божия!»...

Убеждая царя действовать для славы римской церкви, Павел V готов видеть в нем второго Константина. «У тебя поле обширное, говорит папа: сади, сей, пожинай на нем, повсюду проводи источники христианского благочестия, строй здания, которых верхи касались бы небес, воспользуйся удобностью места и, как второй Константин, первый утверди на нем римскую церковь». Папа думает, что это очень легко сделать. По его мнению, царь московский имеет право жизни и смерти над своими подданными и удивительно, почему Лжедимитрий не прикажет им признать власть римского владыки. «Так как ты, пишет Павел V, можешь делать в земле своей все, что захочешь, то повелевай. Пусть народы твои услышат глас истинного пастыря, Христова на земле наместника». Ясно, что на папу благотворно подействовали рассказы и обещания прибывшего в Рим иезуита. Но вместе с радостными вестями Лавицкий принес и вовсе не добрые, вовсе не радостные, а такие, которые возбуждали в папе новое беспокойство и доставляли ему явное огорчение. Лавицкий не мог скрыть того, что Лжедимитрий окружил себя советниками, вовсе нежелательными Риму. Это не были схизматики (православные), которых царь должен был держаться по необходимости, а «еретики», отступники от римской церкви, т. е. протестанты; таковы были телохранители Лжедимитрия и его тайные советники—поляки Бучинские. К последним самозванец был гораздо больше внимателен, нежели к оо. иезуитам; они, а не католики, были действительными наперсниками царя. Вести грустные!.. Среди таких приближенных, схизматиков и еретиков, Лжедимитрий мог решительно охладеть к католицизму, расположение к которому, как с огорчением замечали слуги папы, у него постепенно угасало все более и более. Дело могло окончиться полным разрывом с Римом. Какая серьезная опас-

421 —

ность!.. Нужно было предотвратить ее и хотя сколько-нибудь воспламенить у Лжедимитрия ревность к апостольской кафедре; для этого папа желал бы видеть царя окруженным своими ревностными слугами, главным образом иезуитами, и потому поспешил отправить о. Андрея обратно в Москву (он впрочем не возвратился в Россию за смертью Лжедимитрия); «посылаем тебе обратно Лавицкого, который много кой-чего объявит тебе от нашего имени; особенно внемли увещаниям не вверят себя и своих еретикам и не удаляться от совета мудрых и благочестивых мужей» ¹). Не ясно ли из этих слов папы, под чьим исключительным влиянием находился Лжедимитрий? Под влиянием ли «благочестивых мужей», т. е. католиков и особенно иезуитов, или под влиянием их недругов — еретиков протестантов?..

Нет ни малейшей возможности скептически отнестись к известиям Лавицкого, и папа не сомневается в них; он только желает, чтобы Лжедимитрий на будущее время избегал своих прежних советников, ненавистных Риму, и приближал к себе ревнителей католичества. Но надеется ли Павел V на то, что царь московский послушается его доброго совета? Едва ли. Горький опыт научил его не слишком полагаться на послушание «возлюбленнейшего сына» римской церкви. Это недоверие выразилось и теперь. Поняв из рассказов Лавицкого, что иезуиты не пользуются милостями Лжедимитрия, папа хочет окружить этими советниками московскую царицу и поручает ее расположению и Лавицкого, и весь иезуитский орден, полезный целому свету (toti orbie terrarum utilem societatem). Папа хочет добиться, чтобы оо. иезуиты, хотя косвенно, чрез Марину, могли оказывать свое влияние на Лжедимитрия и могли руководить им для блага римской церкви. К огорчению папы, Марина никогда не отличилась особенною привязанностью к иезуитам, даже не любила их и в духовных нуждах обращалась исключительно к францисканцам. Рангони «с особенным старанием» рекомендовал

¹) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (2-е пис.).

— 422 —

ей (пред отправлением в Москву) иезуита о. Савицкого, а она «вопреки общему ожиданию» не хотела исповедываться у него и в свою свиту взяла четырех монахов ордена св. Франциска. Правда Савицкий сопутствовал будущей московской царице, но казался совершенно лишним, и только иезуитская навязчивость могла побуждать его на дальнейший путь. Уже в конце путешествия (в Вязьме) Марина удостоила своего внимания о. иезуита. Савицкий чрезвычайно удивился перемене в отношениях к нему царицы и даже не верил своим ушам, когда услышал приглашение к Maрине ¹). Так чуждалась она этих усердных слуг папы. И вниманию такой женщины папа поручал целый иезуитский орден!...

Обращаясь в своем письме к Марине, Павел V убеждает ее воспитывать своих будущих детей в строгом благочестии и с юных лет напоить их мыслью, что на них-то именно и лежит священнейшая обязанность распространять истинную (т. е. католическую) религию. При этом папа превозносит до небес московскую царицу и пишет ей самые нежные строки: «мы оросили тебя своими благословениями, как новую лозу, насажденную в винограднике Господнем; да будешь дщерь, Богом благословенная, да родятся от тебя сыны благословенные, каковых желает святая матерь наша церковь, каковых обещает благочестие родительское, т. е. самых ревностных распространителей веры Христовой ¹).

Итак на кого же Павел V возлагает свои действительные надежды относительно распространения католичества в Москве? На того ли, в ком он готов видеть второго Константина, или на ту, которая, в его глазах, является лозою, насажденною в винограднике Господнем, или же, наконец, на будущее потомство возлюбленной Риму четы? Ясно, что гораздо более на последних, чем на первого. На этом потомстве сосредоточиваются последние папские надежды и мечты. Но доживет ли папа до того времени, до того радостного дня, когда московский престол перейдет к сынам Мари-

¹) Рукоп. Велевиц. Прилож. в зап. Жолк. 139, 142, 143 и 164 стр.

²) Hist. Russ. mon. II, № LXXVI (3-e пис ).

— 423 —

ны? Едва ли; вероятно, нет. Куда же девалась надежда Павла V, высказанная им в начале Лжедимитриева царствования, надежда на то, что Господь сподобит его лично видеть Россию у ног Христова наместника на земле? Она, очевидно, стала отодвигаться на неопределенное время в будущем и почти решительно за пределы царствования Лжедимитрия. С тех пор, как была высказана такая мысль, многое изменилось; переменился и самозванец. Папа заметил, что он не питает особенного расположения к римской церкви; наоборот он нуждается в постоянных напоминаниях относительно исполнения данного им же самим обещания и, что всего оскорбительнее и грустнее для римского владыки, крайне невнимателен к этим напоминаниям. От одного ослушания царя московского можно было прийти в отчаяние и потерять терпение. Впрочем, пока система письменных напоминаний была единственно возможною для воздействия на Лжедимитрия. В Москве, правда, были католики и иезуиты, но царь, как мы знаем, устранил их от себя и таким образом решительно парализовал влияние католической партии. Осталась еще надежда на Мнишка, который спешил уже в Москву. Как тесть Лжедимитрия, сендомирский воевода естественно должен был сделаться его приближенным человеком, наперсником и главным советником. Нужно было расположить такого полезного человека к содействию Риму в его заветных желаниях и стремлениях. Папа пишет Юрию письмо, замечательное по своей откровенности: оно хорошо показывает, как ничтожны были папские ожидания от самого Лжедимитрия для успеха римской пропаганды в России. «Наша надежда, писал римский первосвященник (от 10-го апреля 1606 года), на распространение католической религии в Московии преимущественно основана на твоем благочестии». Так не высоко мнение римского владыки о ревности самозванца к католицизму! Папа почти решительно ничего не ждет лично от Лжедимитрия в пользу римской церкви и безмерно выше его ревности ставит благочестие развратника и ханжи Юрия Мнишка. Он говорит, что сильно

— 424 —

нуждается в помощи и содействии сендомирского воеводы для распространения католичества в Москве и выставляет Юрию на вид то, что и для него «конечно важно, чтобы могущественный князь Димитрий и его народ находились в подчинении и послушании св. римской церкви» ¹). Уж не боялся ли папа, как бы Лжедимитрий совсем не бросил католицизм и не разорвал бы окончательно сношений с Римом?!...

Н. Левитский.

(Продолжение следует).

¹) Hist. Russ. mon. II. № LXXVI (4-e пис).

Христианское чтение. 1886. № 1-2. Спб.

Н. Левитский

Лжедмитрий I, как пропагандист католичества в Москве.

(Продолжение) ¹).

В начале мая (2-го) 1606 года в Москву явилась давно ожидаемая Лжедимитрием Марина и с нею много поляков и литовцев и пять монахов ²). Несколько раньше (24 апреля) прибыл в столицу Юрий Мнишек. Приезд царского тестя и царской невесты преосв. Макарий считает вполне важным событием по тому влиянию, которое оно могло оказать на распространение католичества в России. Признавая Мнишек усердными католиками, ревностными исполнителями папских планов, преосв. Макарий находит естественным, «если Юрий и его дочь, после многократных, обращенных к ним просьб его святейшества, как только прибыли в Москву, принялись осаждать Лжедимитрия, чтобы он исполнил обещание, данное им св. отцу ³)». Но это только предположение нашего знаменитого церковного историка. Оно не имеет под собою фактической подкладки и основано лишь на тех надеждах, которые возлагает папа на семейство Мнишек. Но разве Павел V не возлагает таких же надежд и на Лжедимитрия в письмах к нему, хотя другим лицам говорит нечто иное? Зачем же нужно было Юрию и Марине осаждать царя напоминаниями? Ведь если они находили это нуж-

¹) См. 9—10 №№ кн. Христ. Чтен. за 1885 г.

²) Сказание соврем. о Дим. самозв. 11. Днев. Марин, 138 стр. Едва ли эти пять монахов были иезуиты, как полагает преосв. Макарий (X т. 116 стр.). На основании указаний Велевицкого нужно думать, что четверо из них были францисканцы (Рукоп. Велев. 143 стр. сл. 165 стр.).

³) Ист. русск. ц. X, 120 стр.

133

— 134 —

ным ради того, чтобы побудить Лжедимитрия исполнить свое обещание, то не следует ли отсюда, что он сам по себе, без ид подстрекательств, не исполнял и не думал исполнять взятых на себя обязательств? И не ослабляется ли главное положение преосв. Макария, что Лжедимитрий был хорошим католиком, что он окружал себя иезуитами и внимательно относился к папским напоминаниям о введении латинства в России?

Совершенно справедливо, как мы знаем, что папа ожидает от Юрия Мнишка многого в пользу римской церкви. Следует ли отсюда заключение, что сендомирский воевода аккуратно и слишком ретиво исполнял папскую просьбу? Самое беглое знакомство с ничтожным и грязным характером Юрия должно сказать противное...

В своем нетерпеливом ожидании, как можно скорее видеть в России введение католичества, папа хватался за все доступные ему средства, ведущие к цели, прибегал и обращался ко всем лицам, которые имели отношение к делу Лжедимитрия и обращался не потому, что несомненно ждал от них деятельной помощи себе; а просто потому, что иначе не к кому было обращаться. Папа действовал решительно в надежде на «авось». Что бы он ни думал о расположении Мнишка к римской церкви, все-таки он должен был заискивать у Юрия, должен был просить и умолять его содействовать ревнителям католичества, иначе у кого же искать себе поддержки? Павел V отдает Мнишку очевидное предпочтение пред другими лицами, заведомо более его заслуживающими доверия римского владыки, и таким образом обнаруживает, что внимание его к сендомирскому воеводе—дело политики и расчета ¹). Можно ли же отсюда, на основании такого доверия папы к Мнишку, делать заключение, что последний слишком усердно заботился в Москве о благе римской церкви?

Нет сомнения, что и Марина не осаждала своего жениха напоминаниями исполнить просьбу папы и данное ему самим Лжедимитрием обещание. Могла ли она делать это, когда сама ради

¹) См. Христ. Чтен. 1883 г. № 9—10, 399-400 стр.

— 135 —

замужества с царем московским и ради московской короны была готова изменить католичеству?!..

Мы положительно уверены, что ни Юрий, ни его дочь по приезде в Москву, и не принимали на себя той роли в отношении к Лжедимитрию, какую приписывает им преосв. Макарий. Их напоминания царю в самые первые дни пребывания в русской столице были решительно неуместны просто по деликатности.

Да и не странно ли представлять (как представляет преосв. Maкарий), будто Юрий и Марина «как только прибыли в Москву», так и начали назойливо указывать Лжедимитрию на то, что он не исполняет своих обещаний? Ужели это дело нельзя было отложить хотя на некоторое время? И не удивительна ли такая судорожная, нетерпеливая деятельность Мнишек? Наконец, много ли времени можно было уделить на заботы о католицизме? Едва только в Москву явилась царская невеста, как начались суетливые хлопоты и деятельные приготовления к свадьбе; сначала эти хлопоты и приготовления, а потом и свадебные пиршества поглотили все внимание и Лжедимитрия и Мнишек. В эти дни, кажется, все было забыто, кроме веселья.

Впрочем у Юрия Мнишка, по приезде в Москву, была забота только не о католицизме, а о деньгах,—забота более существенная для него и более близкая его сердцу. Об этом предмете первой необходимости, т. е. о деньгах, Мнишек действительно хлопотал пред царем ¹). Ему ли было ревновать о католицизме, когда его тяготила масса долгов и-отсутствие всяких средств для роскошной жизни, к которой он привык? Мнишек вовсе не принадлежал к числу тех людей, которые могут быть живы «не о хлебе едином». Ом жил совершенно наоборот—для удовольствий, роскоши и неги, все остальное, не исключая и религии, служило этой низкой цели. Не даром же «по смерти Лжедимитрия, на допросе Юрий решительно отрицал даже намерение свое распространить в России католицизм и на

¹) См. днев. Мар. Сказ. совр. о Дим. самозв. II, 156 стр. Костомаров говорит (III в. Ист. 638 стр.), что Мнишек «не знал границ любви своей к деньгам».

—136 —

вопрос бояр: «зачем он желал ввести в московское государство латинскую веру?» категорически отвечал: «об этом я не думал» ¹) и против него не было никаких доказательств, а при знакомстве с характером сендомирского воеводы, нужно признать за его словами значительную долю правды.

Что касается царской невесты, то по отношению к ней, по приезде в Москву, случилось нечто совершенно противное тому, что утверждает преосв. Макарий. Не она осаждала Лжедимитрия напоминаниями об его обещаниях, а ее самое старались отклонить от католицизма.

Привезенная в Москву, встреченная здесь с необыкновенным торжеством, Марина была помещена в Вознесенском монастыре, вместе с Марфой Ивановной, матерью царевича Димитрия ²), и оставалась в нем до свадебного дня. Тяжела, несносна показалась ей жизнь в схизматическом монастыре и только ее гордость, добивавшаяся короны и царства, заставляла молчать это тяжелое чувство. Марина жила как будто в заключении: никуда ее не выпускали, даже не дозволяли навещать своего отца и наконец лишили ее последнего утешения—возможности слушать католическую литургию не только в будни, но и в праздники (даже в день Пятидесятницы) ³). Уж не заставляли ли ее приучаться к схизматическим обрядам, которые она обязывалась наружно исполнять? Вполне естественно, что, после известных вам сношений Лжедимитрия с Римом относительно вероисповедания царской невесты, явилась настоятельная нужда научить Maрину разыгрывать свою роль дочери православной церкви и нам кажется очень вероятным известие составителя сказания о Димитрие («Légende de la vie et de la mort de Demetrius...»), что и сама невеста и ее спутницы-польки были наставлены в правилах вероисповедания греческой церкви, говорили, что Лжедимитрий со временем надеялся даже окрестить Марину в русскую веру ⁴);

¹) Русск. истор. библ. I, 105 стр.

²) Нов. летоп. Врем. 17 т. 72 стр. Сказ. соврем. о Дим. самозв. I, 342, 302. II, 147.

²) Сказ. совр. о Дим. самозв. II, 207. Рук. Велев. 166 стр.

⁴) Légende... 10 стр. Адел. II, 121 стр.

137 —

а русский народ думал, что царская невеста для того и помещена в монастыре, чтобы ознакомиться с православием. Такой поступок царя по отношению к Марине (т. о. помещение в православном монастыре, удаление от католиков, не позволение слушать латинскую службу) естественно мог и должен был под купать в его пользу русский народ ¹). За то он, этот поступок, доставил сильное беспокойство оо. иезуитам ²). Ведь Лжедимитрий нарушить даже и те предложения, которые он посылал на санкцию сначала Рангони, а потом папе, и которыми он крайне огорчил его святейшество и всех ревнителей католичества. Он дозволял Марине дома у себя выражать свое «набожество» как угодно; иезуиты, скрепя сердце, уступили тогда необходимости и до времени примирились с мыслью, что царица будет лишь тайною католичкою; теперь же, по приезде Марины в Москву и после известного нам распоряжения царя — не допускать к ней патера для совершения католической службы, как будто не дозволялось ей даже и тайно, дома исповедывать католическую веру. Как же было не беспокоиться слугам папы? И что они должны были подумать о расположении Лжедимитрия к католичеству?

А сама Марина могла ли осаждать своего жениха напяливаниями о введении католицизма в России, когда и для себя—лично не могла отстоять права держать свое «набожество» и «попы свои», хотя такое право было раньше признано неприкосновенным со стороны Лжедимитрия?

Другое дело иезуиты. Они действительно могли разжечь фанатизм у царя московского и, как говорит преосв. Макарий, «не

¹) По словам Де-Ту, Лжедимитрий поместил Марину в монастыре, «исподняя обыкновение русских. (Сказ. совр. о Дим. самозв. I, 342 стр.). Если это верно, то самозванец, значит, заботился об охранении русских обычаев. Говорят, что Марину, скучавшую в монастыре, увеселяла музыка, пляски и песни, о чем «Москва сведала с омерзением» (Карамз. XI, 257 стр.); по замечательно, что русские летописцы не говорят о таком явном поругании святого места ради потеха ненавистной «еретицы»—католички.

²) Рукоп. Велев. 166—167 стр.

— 138 —

дремали» ¹). Но только, к их огорчению, Лжедимитрий был крайне невнимателен к ним. Еще Лавицкий, как мы знаем, жаловался папе, что советниками самозванца служат не добродетельные оо. иезуиты, а «еретики», в роде Бучинских, и преосв. Макарий, вопреки исторической правде, говорит, что Лжедимитрий окружал себя иезуитами и «держал их при себе, как духовных руководителей» ²). Совершенно не то говорил в Риме о. Андрей Лавицкий, а в справедливости его слов могли убедиться и другие его товарищи. Савицкий, бывший духовник Лжедимитрия в Польше, по выбору самого самозванца ³), по прибытии в Москву, не только не пользовался милостями царя, как этого следовало бы ожидать, но должен был прибегнуть к особенному ходатайству, чтобы только добиться доступа во дворец ⁴). Явившись в Москву вместе с царской невестой, имея от своего начальства приказание переговорить с царем «о делах, касающихся религии», и кое-что для передачи ему, Савицкий не знал, когда и как удастся ему исполнить возложенное на него поручение. И только за два дня до смерти Лжедимитрия, даже сверх ожидания, иезуит имел возможность сделать это. Очевидно, для этих отцов, был закрыт беспрепятственный вход к царю, иначе Савицкий немедленно, по прибытии в столицу, воспользовался бы таким доступом. Он имел серьезное поручение от своего начальства и в числе вещей, привезенных им царю московскому, были подарки папы, папский портрет и индульгенции. Ужели бы иезуит замедлил передать по назначению эти драгоценные и даже священные для него вещи, если бы на то была полная возможность. Кажется, оо. иезуиты не смели даже и с докладом являться во дворец и напрасно Савицкий просил царя отменить такое стеснение и дозволить ему свободный во всякое время доступ к себе «для совещания и предложения» иезуитских планов; Лжедимитрий обещал принимать его к себе,

¹) Ист. русск. ц. X, 120 стр.

²) Ibid. 112 стр.

³) Борец.-Борец. «Чтен. в общ. истор. 1848 г. № 9, 7 стр. Рукоп. Велев. 126 стр.

⁴) Рукоп. Велевицк, 164 и 174 стр.

— 139

но не иначе, как после доклада об нем каждый раз «польского еретика» (Бучинского). А между тем этот «еретик» имел ту привилегию, которой напрасно добивался иезуит. Самые подарки папы и в числе их священные для католика предметы — индульгенции Лжедимитрий принял как-то официально, без всякого особенного уважения и к ним и к лицу, пославшему их, без должного благоговения, только лишь «благосклонно» ¹). И это наедине, с глазу-на-глаз с иезуитом!.. Так ли бы поступил в данном случае истый католик, ревностный приверженец римской церкви?

Возбужденные прежде преувеличенными обещаниями Лжедимитрия, оо. иезуиты приходили в отчаяние от явной холодности и очевидного нерасположения царя к ним. При всем своем желании оказать пользу римской церкви, что они могли сделать, когда были удалены От двора и оставили своего «возлюбленного сына» под влиянием схизматиков и еретиков?.. Не напрасно же, после смерти самозванца, иезуиты горько жаловались, что он следовал советам окружающих его еретиков, дозволил им свободный к себе доступ и отдалил от себя «благочестивых» людей, ревнителей католичества ²). Одно это обвинение ясно и решительно показывает, что Лжедимитрий не только не оправдал возложенных на него надежд Рима, но и разрушил их в конец. Осмелились ли бы иезуиты осуждать своего истинного благодетеля и покровителя, если бы Лжедимитрий был таковым, и не оплакали ли бы они его потерю непритворными слезами? Как бы ни была плоха совесть иезуитская, думаем, что и она никогда не решилась бы порицать тех, которые действительно были послушными сынами римской церкви.

Наконец наступил тот радостный день, которого некогда с нетерпением ждал папа,—день бракосочетания Лжедимитрия с Мариной и венчания последней на царство. Но был ли этот день действительно радостным для Рима? Едва ли. Лжедимитрий не внял папским просьбам оставить неприкосновенным веро-

¹) Ibid. 173-175 стр.

²) Ibid, 172 стр.

140 —

исповедание Марины; слуги папы, хотя и покорились необходимости, уступили настойчивости царя, однако могли ли они равнодушно видеть, что «возлюбленнейшая дщерь» папы, орудие Рима для окатоличения Московии, сама формально стала схизматичкой? Иезуиты могли утешаться, что такая принадлежность Марины к православной церкви фальшивая, но такое утешение было слишком ничтожно!.. Того ли, как мы говорили, добивались слуги папы?.. Впрочем, еще церемония коронования Марины на царство могла несколько утешить их.

Любопытна и оригинальна была эта коронация! Любопытна— потому, что была первою попыткой коронования женщины в России ¹); оригинальна—потому, что Марина, еще не повенчанная с Лжедимитрием, оставаясь невестою царя, была уже коронованною особою, имела право на царство.

Коронования, кажется, больше всего добивалась сама невеста (но Лжедимитрий воспользовался этим честолюбивым желанием Марины в своих видах). Едва ли самозванец не условился об этом с своей невестой еще в Польше. Бучинский, отправленный для переговоров с католическим духовенством об отношении Марины к православной церкви, должен был сказать, что она не будет коронована, если не причастится у русского патриарха. Значит, вопрос о короновании будущей царицы был предрешен когда-то раньше. Гордая Марина, без сомнения, всем бы пожертвовала, лишь бы видеть на своей голове царскую корову. Она хотела быть не только женою царя, но и царицею. В короновании она, без сомнения, видела ручательство за прочность царствования; а в короновании до брака — залог своих всегдашних прав на московский престол, которые (т. о. права) освящались не брачным союзом с царем, а церковным обрядом. Впоследствии Марина самым решительным образом опиралась на это право и никогда по переставала величать себя «царицею всея Руси». «Все отняла у меня судьба, писала она королю: остались только справедливость и право на московский

¹) См. Маржер. (Сказ. совр. о Дим. самоз. I ч.) 273 стр.

— 141

престол, обеспеченное коронацией...» ¹) Такого-то нрава, такой-то чести и добивалась Марина! Совершенное над нею коронование ²), закончилось многолетием государю и благоверной цесаревне Марии. Католичество в лице царской невесты было таким образом уравнено с православием. Слуги папы могли утешиться!..

Однако, провозглашенная благоверною, ׳г. е. православною, Марина за литургией была помазана св. миром и допущена к причащению из рук патриарха. Непосредственно после обедни благовещенский протопоп Феодор совершил венчание ³).

Наши историки, обвиняя Лжедимитрия в нарушении церковного устава и обычаев в выборе дня для совершения брака, смотрят на дело с точки зрения существующего теперь порядка и обычая, забывая, что ныне действующий закон... относится ко второй половине XVIII века и вызван существующим тогда разногласием в церковной практике ⁴).

¹) См. Бера (Сказ. современ. о Дим. самозв. I, 112 стр. Костом. Русск. истор, III в. 650 стр. Солов. VIII. 276 и 277 стр. Карамз. XII, 197 стр.

²) Подробности коронации и венчания св. в Собр. госуд. грам. и догов. II, № 138, 289—293 стр. Также у Карамз. XI т., 262—264 стр. Костомар. Смутн. вр. I, 335—342 стр.

³) После венчания Марину, говорят, приветствовал иезуит Черниковский (Ист. р. ц. Май. X, 117. Костом. III в. истор. 639 стр.). Это известие взято, кажется, у Вассенберга (Карамз. XI т. 499 пр.); во мы сильно сомневаемся в его правдивости, так как оно не подтверждается свидетельствами других современников и историков и самих иезуитов (Савицкого), которым это всего лучше нужно было знать. Правда, Карамзин (XI т., 576 пр.) причисляет Вассенберга к достоверным польским историкам, во у него есть исторические неточности: он верит в царское происхождение Лжедимитрия, говорит, что самозванец 7 лет учился в иезуитской школе... Таково же, может быть, и разбираемое нами свидетельство.

⁴) Замечательно и то, что Свят. Синод, хотя и составил обширный трактат о порядке и условиях заключения брава, но не обнародовал его для руководства пастырям. Мнения самих членов Синода о том, в какие дни брак может быть совершаем, были далеко несогласны (См. Христ. Чт. 1884 г. At 9—10, 404 стр. и прим.). Такой проектированный, но не обнародованный указ Синода естественно не имел (по крайней мере, некоторое время) силы и в церковной практике продолжал оставаться прежний порядок относительно дней для совершения брака; а так как этот поря-

— 142 —

Несмотря на всю странность коронационного порядка, мысль Лжедимитрия о присоединении Марины к православной церкви чрез миропомазание была приведена в исполнение. Казанский недоумевает, «сознательно или бессознательно самозванец устроил под видом коронования присоединение к православной церкви своей невесты чрез миропомазание и причащение» ¹); мы с уверенностью думаем, что такой поступок Лжедимитрия был вполне сознательный, и во всем ходе дела о Марине обнаружился заранее выработанный хитрый план присоединения царской невесты к православию, не раздражая католиков, и все переговоры Лжедимитрия с Римом указывают не на случайность его действий. Нужно думать, что Лжедимитрий, сознававший необходимость присоединения Марины к православной церкви и не желавший в то же время огорчать слуг папы, хотел прикрыть это присоединение актом коронования. Он знал, что его невеста добивается венчания на царство, а если так, то она неизбежно должна принять помазание св. миром, чем и санкционировалось бы ее присоединение к православной церкви по второму чину. Самозванец хотел угодить и католикам и православным. Первые, по-видимому, не могли обижаться на поступок царя с своей невестой, так как она не произносила отречения от католической веры, вторые (т. е. православные) должны были согласиться, что Марина все-таки принята в православие, хотя и без крещения, и не имели права сказать, что царь женится на «еретичке». И не в

док нигде не был строго определен и указав, то и в церковной практике, без сомнения, продолжались те же несогласия, какие заметны в XVI и XVII вв. Я имел случай лично убедиться, что (по крайней мере в некоторых местах) даже в 30-х годах настоящего столетия церковная практика позволяла совершение брака именно в четверг (когда венчан и Лжедимитрий) и даже в вечернее время (как принято делать теперь). Таким образом можно думать, что синодский указ екатерининского времени довольно долго оставался мертвой буквой и священники в выборе дней для брака руководились тем порядком, какой унаследовали от отцов. Это-то, по моему мнению, и доказывает, что прежде, до введения ныне действующего порядка, четверг считался днем дозволенным для совершения брака. Так, без сомнения, было и в XVII веже.

¹) Русск. Вестн. 1877 г. 130 т. 481 стр.

143 —

этих ли между прочим видах коронование Марины и присоединение ее к православию (одновременно) совершены прежде брака? Несомненно только, что Лжедимитрий никому не угодил—ни католикам, желавшим видеть царицу полною и явною католичкою,—ни православным, добивавшимся крещения царской невесты. Только религиозный индифферентизм беспечного Лжедимитрия мог делать такие странные попытки соединить несоединимое, католичество с презренной для него схизмой

Женитьба Лжедимитрия на иноземке, не крещеной в православную веру, может быть, была, слишком большою ошибкой царя-самозванца, сделалась для него роковою, «пагубною», как говорит летописец ¹), и, как верно замечает составитель сказания о Димитрии («Légende de la vie et de la mort de Demetrius»...), явилась одною из главных причин его гибели и несчастья ²). Но, говорят, эта женитьба произвела решительный кризис в отношении Лжедимитрия к католичеству и римской церкви и послужила, по мнению некоторых летописцев и историков, сигналом к осуществлению давно будто бы задуманного плана, введения латинства в России. Приводить такой план в исполнение Лжедимитрий принялся, как говорят, с какою-то судорожною поспешностью, с каким-то непонятным и странным нетерпением. По словам составителя «сказания о самозванцах», Лжедимитрий «в тоиж час (после свадьбы) воздвиже велию бурю и гонение на християны, и опроверже христианскую веру, и начат субботствовати Римски, якож обеща папе, потом в среду и пяток млеко и телчия мяса и прочая нечистоты ясти» ³). Другой летописец говорит: «совершив свою пагубную свадьбу, окаянный еретик Гришка Отрепьев совет составляет со единомышленники своими о разорении святых Божиих церквей и о потреблении православных христиан» ⁴) «В первые же дни после своего брака, пишет преосв. Макарий, самозванец решился

¹) Сказание, еже содеяся... Чтен. в общ. истор. 1847 г. № 9, 22 стр. Légende... изд. кн, Оболен. М. 1839 г. 20 стр.

²) Иное сказ, о самозв. Врем. 16 т. 32 стр. Изб. Поп. 237, 273.

³) Сказание, еже содеяся... «Чтен.» 1847 г. № 9, 22 стр.

144 —

приступить к осуществлению своего намерения» ¹) (т. е. к введению католичества в России). План, ведущий к этой цели, состоял в избиении бояр, как мы узнаем об этом из обнародованного Шуйским показания поляков Бучинских, «Время мне, говорил самозванец 16 мая князю Вишневецкому в присутствии этих Бучинских, своим делом промышляти, чтоб государство свое утвердити и веру костела римского распространити. А начальное дело то, что бояр побити»...

На возражения, что исполнить такой замысел, как избиение бояр, очень трудно и, пожалуй, невозможно, Лжедимитрий отвечал: «у меня все обдумано!» и затем раскрыл, в чем заключается его план. Резня назначалась 18 мая, за городом, во время военной потехи, и производить ее должны были поляки. Ближайшим и непосредственным следствием ее Лжедимитрий выставлял немедленное исполнение всего, «на чем он присягал папе и кардиналом, и арцибискупом и бискупом» ¹). Так, по рассказам Бучинских, царь самозванец замышлял боярскую резню для торжества католической истины и готовился рассечь мечом религиозный гордиев узел.

На основании такого свидетельства, мы имели бы право признать Лжедимитрия усердным, нафанатизированным католиком; одна только его попытка потоками крови водворить в России католицизм могла бы явиться убедительным доказательством обуявшей вдруг ревности самозванца к римской церкви.

Но существовал ли в голове Лжедимитрия такой план, какой приписывают ему Бучинские? Можно ли признать вполне справедливым то, что показали на убитого уже царя-самозванца эти

¹) Ист. р. и X, 120 стр. Пр. Макарий думает, что главными виновниками решительных действий самозванца в пользу католической церкви были Мнишки и иезуиты; а по сказаниям русских летописцев, Лжедимитрий, наоборот, действовал самостоятельно, по своей инициативе; хотя у него выставляются «злосоветники», но почин дела усвояется царю (См. иное сказ. о самозв. Врем. 16, 32 стр.).

²) Собр. гос. грам. и дог. II, № 140. По словам одного хронографа (Изб. Поп. 228 стр.), Лжедимитрий хотел «всех православных христиан побити», Кого же бы он стал обращать в католичество?

145 —

поляки! Обращаясь к нашим историкам, мы находим их несогласными друг с другом но вопросу об исторической достоверности показания Бучинских. Более беспристрастные из них, более осторожные в своих суждениях и заключениях прямо отвергают справедливость и добросовестность свидетельства этих приближенных самозванца. С. Μ. Соловьев находит их показание столь невероятным, что не считает нужным входить в разбор его, как уже опровергнутого сильным замечанием нашего знаменитого историографа, Н. Μ. Карамзина ¹). Этот последний говорит о показании Бучинских: «свидетельство едва ли достойное уважения, и если по вымышленное, то вынужденное страхом из двух малодушных слуг, которые, желая спасти себя от мести Россиян, не боялись клеветать на пепел своего милостивца, развеянный ветром! Современники верили; но трудно убедить потомство, чтобы Лжедимитрий, хотя и нерассудительный, мог дерзнуть на дело ужасное и безумное» ²).

Но Карамзин несколько ошибся!.. Нашлись и среди потомства такие лица, которые легко признали справедливым показание Бучинских и в числе их знаменитый историк русской церкви преосв. Макарий. Он находит безусловно справедливым свидетельство слуг Лжедимитрия и уверен, что все так и случилось бы, как рассказывали Бучинские, если бы Шуйский не предупредил самозванца. Вместе с тем это свидетельство служит у преосв. Макария самым главным, самым веским доказательством сильной привязанности Лжедимитрия к римской церкви и не для того ли он слишком доверчиво отнесся к такому свидетельству, чтобы лучше аргументировать свое главное положение! Ведь помимо показания Бучинских все, представленное преосв. Maкарием в подтверждение той мысли, что Лжедимитрий был хороший католик,—не веско и не особенно доказательно. Свиде-

¹) Ист. Poс. VIII, 152 стр.

²) Карамз XII, 15 стр. Кроме Соловьева и Карамзина показанию Бучинских не доверяют Костомаров и Устрялов, См. сказ. о Дим. самозв. I, 452 стр. (прим.).

— 146 —

тельство царских слуг превосходно восполняло этот недостаток!...

Но если преосв. Макарий верит Бучинским, так сказать, на слово, то П. С. Казанский хочет доказать, что им нужно поверить; впрочем, показание их они принимает с таким ограничением, которое делает это свидетельство непригодным для доказательства мысли преосв. Макария.

В виду явного несогласия историков ко взглядах на показание Бунинских, мы находим недостаточном опровергнуть одних авторитетом других; а так как зто показание является решительным доказательством фанатической приверженности Лжедимитрия к римской церкви и, следовательно, имеет ближайшее отношение к нашей задаче, то мы считаем необходимых, насколько возможно, подробнее остановиться на нем. Это кажется нам тем более нужным, что свидетельство Бучинских, отвергнутое Карамзиным, Соловьевым и др. историками, не подверглось у них тщательному разбору; а между тем после уже упомянутых историков Казанский высказал некоторые соображения в защиту (не полной, впрочем) достоверности разбираемого нами показания.

Посмотрим, таково ли свидетельство Бучинских, чтобы ему можно было поверить без колебания и размышления и насколько сильна его защита у Казанского?

Прежде всего Бучинские, как известно, давали свое показание уже после смерти самозванца, когда против убитого царя изыскивались всевозможные обвинения с тою целью, чтобы оправдать бунтовщиков-бояр и доказать, что Лжедимитрий понес заслуженное наказание. Это невольно возбуждает сильное сомнение в правдивости свидетельства бывших царских слуг и наводит на мысль, уж не вымышлено ли это свидетельство, или не вынуждено ли страхом, как говорил Карамзин. И кто, положа руку на сердце, решительно и с полнейшею уверенностью может сказать, что все, показанное Бучинскими, — святая истина? И почему мы именно им должны поверить на-слово, без тени сомнения? Однако, «не должно забывать, говорит Казанский, что

147 —

все прочие обвинения против Отрепьева, высказанные Шуйским, были совершенно справедливы и подтверждаются документами». (Значит, совершенно справедливо и показание Бунинских, обнародованное тем же Шуйским, хотя оно и не подтверждается документами). «Далее о намерении перебить бояр свидетельствует секретарь самозванца Бучинский, человек прямой, как видно из письма его к Отрепьеву, не имевший никакой причины сочинять подобное обвинение на самозванца, так как знание о подобном замысле могло быть поставлено ему в вину, как соучастнику» ¹).

Едва ли верно сопоставлением показания Бунинских с прочими обвинениями, высказанными Шуйским против Лжедимитрия, доказывать справедливость первых и выводить из такого сопоставления заключение, будто свидетельство Бунинских отличается такою же историческою достоверностью, какою и прочие обвинения, выставленные Шуйским Подобное заключение было бы логично только в том случае, если бы вины, возведенные на Лжедимитрия царем Василием (кроме обвинения Бунинских), основывались на показаниях частных лиц и подтверждались документами. На деле же было совершенно не так. Обвинения, высказанные Шуйским против Лжедимитрия, взяты из первоисточников, из документов, потому-то они и правдивы, хотя и нельзя сказать, что они вполне, совершенно справедливы: в передаче их обнаружилось немало предвзятости и тенденциозности. Очень понятно, что эти обвинения, как заимствованные из документов, подтверждаются ими; иначе, кажется, и невозможно, и Казанский выражается неточно и даже неверно, когда говорит, что эти обвинения «подтверждаются документами»: он упускает из виду, что обвинения эти, по признанию самого Шуйского, взяты из грамот и писем Лжедимитрия и к Лжедимитрию и каким же образом они могут по подтверждаться ими? Разве предположить, что Шуйский, ссылаясь на документы, мог сочинять и то, чего в них совершенно нет? Тогда, что мы должны были бы подумать о совести такого человека и решился ли бы сам Казанский поверить ему и защищать его, как заслуживающего доверия?

¹) Русск. Вестн. 131 т. (1877 г.) 491 стр.

— 148 —

А если Шуйский, как естественно и необходимо, не вот лгать, когда ссылался на документы, то еще не значит, что все, взятое им не из этого источника, заслуживает полного доверия. А таково именно показание Бучинских. Оно представляет свидетельство частных лиц, не основано на документах и ими не подтверждается, даже не удостоверено другими лицами — Вишневоцким, напр., с которым Лжедимитрий и вел речь об избиении бояр. Очевидно доказывать справедливость такого показания ссылкой на достоверность других обвинений, высказанных Шуйским против Лжедимитрия, совершенно невозможно. Эти последние представляют не частные свидетельства, на поверку оказавшиеся согласными с документами, а изложение самих документов, где не может быть, как мы сказали, явной лжи и недобросовестности.

Между тем обвинение в намерении избить бояр приписано Лжедимитрию не на основании документальных данных, а по словам лишь двух братьев-свидетелей и справедливость его всецело лежит на совести Шуйского, обнародовавшего такое показание без достаточного даже удостоверения в его истинности, и на совести самих рассказчиков—Бучинских. Если прочим обвинениям мы верим в силу их׳ь документального характера, то свидетельству Бучинских должны поверить уже после того, как предположим, что ни Шуйский, ни эти два поляка не могли сказать неправду. Но сделать такое предположение, убедиться в этом мы едва ли имеем достаточные основания.

Совести Шуйского мы имеем полное право не доверять даже при беглом знакомстве с характером его двуличной деятельности в деле царевича Димитрия. Судя по словам Шуйского, царевич сам зарезался, был убит по приказанию Годунова и потом воскрес из мертвых. Можно ли примирить такие несообразности? Очевидно этот человек ныне говорил одно, а завтра — другое; уверял, что говорил правду и призывал в свидетели Бога; религию он употреблял для своих целей. Возбуждая народ к бунту против Лжедимитрия, Шуйский является на площадь с крестом в руках, именем Бога призывает

— 149

русских людей вооружиться против «злого еретика», выставляет себя только ревнителем церкви и веры, а среди участников заговора мечтает о короне и царстве и ради их лукавит и кривит душою, желая выставить себя поборником православия. Следствие по углицкому делу Шуйский производил пристрастно и недобросовестно ¹); даже в подборе обвинений против самозванца в той грамоте, в которой находится и показание Бучинских, он не чужд предвзятости и тенденциозности. Упомянув о «многих ссыльных воровских грамотах с Польшей и Литвой о разорении московского государства», Шуйский ничего, однако не говорит о содержании их. Он излагает содержание известных нам писем папы к Лжедимитрию и направляет это изложение на доказательство той мысли, что самозванец был ревностнейший католик; даже в грамоте, отправленной Лжедимитрием в Рим с Лавицким, Шуйский отыскал выражение безусловного повиновения папе и решительного намерения исполнить желание римского владыки, чего на самом деле не видно, чего не заметил Павел V и чего не знает история. Едва ли можно сказать, что обвинения такого рода, не чуждые тенденциозности, «совершенно справедливы», как говорит Казанский. Если они таковы, то почему же сам Казанский не разделяет взгляда Шуйского на Лжедимитрия и не признает самозванца фанатическим католиком? Да и не опасно ли доверять совести такого человека, который допускает ложь и недобросовестность в своих поступках, попирает справедливость ради каких-то расчетов и неблаговидных целей?

Скажут: обстоятельства заставляли Шуйского, когда он был боярином, поступать несправедливо и говорить ложь, а после воцарения ему уже не было повода и нужды лицемерить, скрывать правду, клеветать на других. По-видимому так, но только

¹) В углицком следствии Карамзин видит памятник бессовестной лживости Шуйского (X т. II гл.). Соловьев говорит, что это следствие было произведено недобросовестно (VII, 387 стр.). Устрялов, не обвиняя сильно Шуйского, признает однако, что «в свое время он утаил истину о смерти царевича Димитрия, т. е. просто солгал.

(Сказ. совр. о Дим. самозв. II, 281 стр.).

150

по-видимому. Вступив на престол, Шуйский имел причины по. обстоятельствам же говорить неправду, как он делал это, бывши боярином. Ведь он был заговорщик, бунтовщик и, наконец, убийца своего государя. Кто бы ни был этот государь — самозванец или нет, Шуйский призвал его законным правителем России, присягал ему и даже уверял, что он истинный потомок Рюриковичей; восстав против него, Шуйский явился мятежником против высшей власти, признанной им же самим, и клятвопреступником. Чем он мог оправдать такой неблаговидный свой поступок? Достаточно ли было указать только на самозванство царя, когда сам же он признал его спасшимся от смерти царевичем Димирием! Конечно нет. Шуйскому прямо могли указать на его противоречие себе самому, что решительно бросало бы тень на чистоту его намерений и бескорыстность его поступков. Очевидно нужно было отыскать такие обвинения, которые оправдывали бы неотложность заговора и необходимость жестокой расправы с царем.

Таким обвинением против Лжедимитрия и явилось его намерение будто бы ввести в России католицизм и истребить православную веру. Шуйский главным образом, даже исключительно, настаивал на этом именно обвинении, сознавая, что оно именно лучше всего могло оправдать его бунт против государя; справедливость такого обвинения он всячески старался доказать, в пользу его пытался отыскать все возможное и в сохранившихся документах и в показаниях частных лиц.

Обвинение не вытекало, как неизбежное следствие, из беспристрастного, объективного исследования дела; оно было предположено, как нечто необходимое, как нечто верное; оставалось лить отыскать несомненные доказательства, подтверждающие его, и такие доказательства собирались очень усердно. Можно ли сказать с уверенностью, что при таком розыске дело было ведено с полнейшею добросовестностью, с полнейшим беспристрастием, так что не должно быть и тени сомнения в справедливости всего добытого таким исследованием? И кто знает, не был ли этот

— 151

розыск подобием следствия по углицкому делу, миниатюрным повторением его?

На допросе Шуйский и бояре, изыскивавшие обвинения против убитого Лжедимитрия, давали понять свидетелям Бучинским, чего они добиваются, чего хотят от их показания. Действительно эти свидетели «о всех известных им злодейским умыслах самозванца против России» говорили именно «по допросу от бояр» ¹). Все показание Бучинских представляет, без сомнения, ответ на предложенный им вопрос; следовательно их спрашивали не о чем ином, как о «злодейских умыслах» убитого царя. А что такие умыслы существовали у самозванца, это было решенное дело, и бояре никогда бы не поверили Бучинским, «слабы они решились защищать Лжедимитрия от возводимых на него клевет. Да и сами Бучинские разве не понимали, что нужно от них допрашивающим боярам? Обвинение или оправдание убитого ими царя? И разве не могли они решиться наклеветать на труп своего благодетеля, поруганный теми, которые добиваются от них улик против убитого?

Но, говорит Казанский, Бучинский не мог клеветать на Лжедимитрия, так как был человек прямой, не имевший при том причины лгать на самозванца. Если, допустим, таков был Ян Бучинский, то еще неизвестно, таков ли и его брат Станислав, о характере которого мы нечего не знаем; а между тем имя его в показании стоит на первом месте. Может ли Казанский поручиться, что и Станислав Бучинский такой же честный человек, каким он выставляет Яна? Известно ли, кому из этих двух братьев принадлежит показание?

В чем обнаружилась прямота характера Яна Бучинского? Казанский судит об этом по его письму к Лжедимитрию, в котором приведены дерзкие слова познанского воеводы о царе московском. Бучинский, действительно, и излишнею, кажется, откровенностью передал Лжедимитрию нелестный отзыв об нем поляков, как будто сам он очень рад случаю выставить на вид гордость, заносчивость и непрочность положения царя москов-

¹) Собр. гос. грам. и догов. II, 296 стр.

— 152 —

ского. Поляки, во главе с своим королем, не прочь были подразнить незаконного государя и поглумиться над ним, говорили о нем с презрением и явным неуважением. И, кто знает, может быть, в письме Бунинского выразилась не столько прямота его характера, сколько высокомерие и наглость поляка, презирающего москвитян?!.

Но допустим, что в своем письме к Лжедимитрию Буминский является человеком прямым; можно ли на этом основании утверждать, что он не клеветал на самозванца? Он мог изменить своему прямодушию, своей откровенности по нужде, по требованию обстоятельства; такую уступчивость обнаруживают самые сильные характеры, самые честные и правдивые люди, к разряду которых, может быть, и не относились братья Бучинские, «малодушные слуги», как их назвал Карамзин. Казанский слишком уверенно говорит, что у Бучинских не было никакой причины сочинять обвинение на Лжедимитрия. Едва ли так. Карамзин указывает такую причину их лжи в желании спасти себя от мести русских. Причина вполне естественная, справедливая и законная. Нужно обратить внимание на незавидное положение поляков в Москве с той минуты, когда всеобщий набат в столице подал сигнал к бунту: часть их погибла во время восстания, оставшиеся в живых не могли сказать с уверенностью, что будет с ними завтра— останутся ли они целы, или их постигнет злая участь, смерть от мести разъярившейся толпы. Кто из этих трепетавших за свою жизнь людей решился бы сказать тогда доброе слово об убитом царе, хотя бы он даже заслуживал этого? Ведь этот поруганный венценосец, в глазах его убийц, был еретик, чернокнижник, враг православной церкви и России и кто стал бы разубеждать в этом бояр и народ? Осмелились ли бы сделать это самые верные слуги Лжедимитрия? Из-за чего они стали бы подвергать себя неприятностям? Пусть Бучинские—люди прямые, о чем однако им естественно было заботиться по смерти самозванца—об убитом ли царе, или о самих себе—и не пожертвовали ли бы они своею прямотой для своего собственного сохранения?

— 163 —

Обвиняя убитого царя в намерении избить бояр и истребить православие в России, Бунинские явно подкупали бояр в свою пользу и располагали их к себе. Благодаря такому обвинению, заговор Шуйского и его сообщников против государя являлся оправданным, как средство самозащиты, как оборона православия и церкви. Бунинские могли надеяться, что бояре не забудут той услуги, которую они оказали им, а это могло избавить свидетелей от некоторых неприятностей в Москве. Сочинить такое именно обвинение на самозванца, какое высказали Бучинские, было очень легко и естественно. Сами же бояре, замышляя бунт против Лжедимитрия, распространяли по Москве слух, будто царь хочет избить их на воинской потехе и затем распространить католичество в России.

Таким образом обвинение было дано совне, оставалось развить его, обставить подробностями, что и могли сделать Бучинские, может быть, по доброй воле, по той причине, на которую мы указали, может быть, да и очень вероятно, по принуждению со стороны бояр. Бояться обвинения в соучастничестве Бучинские не могли и очевидно не боялись и напрасно Казанский указывает на это, как на причину справедливости их показания. Он выражается неточно и неверно, когда говорит, что «знание о подобном замысле могло быть поставлено Бучинскому в вину, как соучастнику». Ужели Казанский, защищая справедливость показания слуг Лжедимитрия, отрицает это знание об умысле царя против бояр? Откуда же Бучинские взяли свое показание? Сочинили? Но этого, то и не допускает Казанский. А если так, если, допустим, обвинение Бучинских против самозванца справедливо, то, несомненно, они знали намерение Лжедимитрия и так как не предупредили бояр, то, значит, были виновны в соучастничестве. Иначе невозможно. Однако Бучинские нисколько не опасаются подвергнуться обвинению вместе с Лжедимитрием; видно, что им решительно нечего было бояться за свою виновность в поступках самозванца. Если бы у них существовало подобное опасение, то им благоразумнее было бы ничего не показывать на убитого царя; а если, наоборот, не было опасности подвергнуться обвинению

— 154 —

в соучастничестве с Лжедимитрием, то ничто не препятствовало Бучинским сделать несправедливое показание, тем более, что на это были свои причины. Кажется, только при справедливости обвинения, высказанного Бучинскими против самозванца, существовала улика против них самих; в противном случае, при лживости их показания, может быть (да и вероятно), подсказанного боярами, подобная улика против Бучинских решительно не могла иметь места. Обвинять Бучинских для бояр значило отнимать вернейшее средство оправдания своего бунта против царя и разоблачать неприглядность сбоях поступков. Вот почему Бучинских и не обвиняли, как соучастников Лжедимитрия в заговоре против бояр. Крайне сомнительно, чтобы им не указали на виновность их, если бы показание, по сознанию бояр, было совершенно справедливо. Откуда и из-за чего такая снисходительность к нелюбимым полякам?

В самом обвинении, высказанном Бучинскими против самозвавца, многое возбуждает сильное сомнение в справедливости передаваемого и указывает, так сказать, на деланность, сочиненность показания.

Бучинские говорили, что Лжедимитрий намерен избить бояр; такой замысел нельзя не признать трудно исполнимым, даже «ужасным и безумным делом», как назвал его Карамзин. Без, сомнения боярская резня не могла произойти так легко, как легко выходило на словах. Бояре не дали бы беспрекословно резать себя, как агнцев; на их защиту явились бы служивые люди и простой народ, недовольный поляками и их наглым поведением в Москве,—можно ли было перерезать всех их? И не послужило ли бы это кровопролитие, замышляемое Лжедимитрием, сигналом к общей резне, после которой не осталось бы в живых ни поляков, ни самозванца?

Допустим, что Лжедимитрию нужно было избавиться от некоторых бояр, так ужели для этого нужно было избиение их, так сказать, гуртом, с некоторою торжественностью, при огромном стечении народа? Ужели самозванец не имел других способов удалить их из Москвы, лишить их силы и значения?

— 155 —

Несомненно у царя было самое законное основание избавиться от более опасного и честолюбивого из бояр — Шуйского и избавиться не на время, а навсегда. Не Лжедимитрий лично, а собор избранных людей всех чипов и званий осудил князя Василия на смерть; но царь с великодушием ветренности простил его, дал ему жизнь, возвратил к славе и почестям. Не говорит ли это о том, что Лжедимитрий нимало не желал погибели бояр,—погибели ни для кого ни для чего не нужной? Или предположить, что самозванец берег бояр до известного дня и хотел устроить из их резни какое-то торжественное зрелище? Но чтобы решиться устраивать такие варварские сцены, нужно было иметь самое жестокое сердце и не иметь, ни жалости, ни сострадания к другим; при том же надобно было обладать полною уверенностью в своей личной безопасности и в своем праве безнаказанно казнить других без вины, по своему капризу. Можно ли однако сказать, что Лжедимитрий был самый жестокосердый и немилосердый тиран? Конечно нет. А положение его на престоле, как скажем ниже, далеко не отличалось прочностью; поэтому не было ли рискованным делом посягательство на жизнь бояр? Замечательно, что Бучинские говорят именно об избиении бояр и даже ограничивают число их 20 человеками; интересно, что, рассказывая о распределении самозванцем, кому из поляков кого из бояр убить, они по имени называют только Федора Мстиславского и братьев Шуйских, главных вождей заговора и виновников смерти самозванца. Очевидно Бунинские впали кому говорили: пред боярами они и говорят о замысле убитого царя против бояр, пред Шуйскими рассказывают об опасности, грозившей именно Шуйским. Такое сообщение крайне подозрительно!.. В нем видно явное намерение свидетелей подделаться под вкус допросчиков, угодить пм, сказать приятное им; могло ли тут обнаружиться беспристрастие и справедливость к обвиняемому, который, в глазах его судей, был уже виновен и за свою виновность осужден и наказан? Для убитого царя уже не могло быть оправдания; а обвинять его мог всякий во всевозможных

— 156 —

преступлениях и кто стал бы разоблачать лживость подобных обвинений?..

Ради чего Лжедимитрий покушался на жизнь бояр и желал их истребления? Преосв. Макарий полагает, что такой варварский план был придуман самозванцем ради введения католичества в России. Не понятно, какая причинная и необходимая связь между избиением бояр и постройкой костелов и вообще насаждением в московском государстве римской веры. Ужели только бояре являлись противниками задуманного введения в России католицизма? Ужели только они стояли, так сказать, поперек дороги? А духовенство? Или оно не имело никакого значения в делах духовных? Ужели патриарх и другие святители имели в них меньше авторитета, нежели бояре? Конечно, никто не станет утверждать этого. Перебей Лжедимитрий всех бояр, на защиту восстало бы духовенство, а за ним и весь народ, покорно слушающий своих пастырей. Самозванец пред своею свадьбой имел уже случай познакомиться с твердостью в православии некоторых святителей; почему же после свадьбы он видит своих противников только в боярах? Если же он почему-нибудь надеялся на поддержку духовенства (главным образом патриарха), то к чему опасение бояр и желание избавиться от них разом, одним ударом?

Не странен ли самый план введения в России католической веры посредством боярской резни? Чтобы решиться исполнить его, нужно быть нафанатизированным католиком. Когда же сделался таким ревнителем папства Лжедимитрий? Кто мог внушить ему такой безумный план—насильно действовать для распространения латинства? Конечно этого не могли одобрить поляки, особенно Бучинские, советники Лжедимитрия, протестанты по вере, не могли сочувствовать введению католичества в России и Вишневецкие—православные паны. Правда, к крутым мерам и насильственным действиям в пользу римской церкви подстрекали Лжедимитрия папа и, пожалуй, Рангони ¹); но этого не посоветовали бы

¹) Впоследствии и они переменили свой взгляд и считали неблагоразум-

157 —

даже и иезуиты, жившие в Москве и лучше своих начальников донимавшие неразумность таких мер и действий. При том же, как мы внаем, Лжедимитрий находился под особенным, даже исключительным влиянием «еретиков»; но кто же из этих советников мог побудить его делать резню ради введения католичества?..

Странно то, что будто бы Бучинские говорили самозванцу: «слышали есмя здеся у многих, что за веру здеся и так нас не любят; а только стати неволею приводити, и за то станут всем народом» ').

Так в какую же веру хотел приводить русских Лжедимитрий—в католическую или протестантскую? О какой вере говорят Бучинские, за которую их не любят и в которую невозможно приводить «неволею»? Ведь они были протестанты, и что же общего между ними и католической церковью? Для католиков Бучинские—презренные «еретики», и не странно ли, что эти «еретики» отожествляют себя с послушными сынами папы? Или уж они забыли о своем отчуждении от римской церкви? И не внесено ли замечание это в показание Бунинских чуждою

Преосв. Макарий главною и даже исключительною причиною боярской резни считает намерение Лжедимитрия ввести в России латинство; но, однако из показания Бучинских не видно, чтобы такая причина была единственною и важнейшею. По их словам, Лжедимитрий находил нужным «веру костела римского распространити», это с одной стороны; а с другой, — он считал необходимым «государство свое утвердити» и избить бояр ради того, чтобы самому не «быть убиту» от них. Не ясно ли, что самозванец трепещет не только за свою власть, по и за свою жизнь? Бак примирить с таким страхом, с таким опасением за свою жизнь намерение водворять католичество в России

ным побуждать к действиям «силою и страхом относительно преобразования веры». Солов. VIII, 197 стр.

¹) Собр. госуд. гр. и догов. № 140.

158 —

потоками крови? О чем нужно было думать, о католицизме или о своем спасении?

Даже Казанский, защищающий справедливость показания Бучинских, совершенно далек от того, чтобы считать избиение бояр началом распространения в Москве латинства, и таким образом одну из причин боярской резни, выставленную Бучинскими («веру костела римского распространити»), признает незаслуживающею веры. След., если бы мы даже и вполне согласились со взглядом Казанского на показание Бучинских, все таки мы должны были бы отвергнуть мысль преосв. Макария, будто избиение бояр замышлялось ради окатоличения русских людей. Казанский в таком замысле Лжедимитрия видит лишь последнюю и отчаянную попытку его укрепиться на престоле. «Подобное намерение (избить бояр), говорит Казанский, легко могло родиться у самозванца в тех обстоятельствах, в каких он находился. О существовании заговора против него ему неоднократно доносили. Приехавший из Польши Мнишек вероятно передал ему сущность переговоров Безобразова с канцлером литовским. Что это дело велось не слишком секретно, видно из слов Хрипунова к Борше о мнимом Димитрие,—слов, переданных давно Бучинским Лжедимитрию, что уже подлинно проведали в Москве, что он не есть прямой царь и увидит, что ему сделают вскоре. Производить следствие и суд формальный было не безопасно; могло казаться удобнейшим покончить все одним ударом» ¹). Если так, если Лжедимитрий знал, что против него составляется очевидный заговор и открыто высказываются русскими неудовольствия пред чужим правительством, то мог ли решиться он на безумную меру—оскорблять парод введением ненавистного латинства?.. Действительно, современники свидетельствуют, что Лжедимитрий не раз был предупреждаем относительно заговора бояр против него ²). Но не странно ли? Несмотря на предостережения, он оставался беспечен, не прини-

¹) Русск. Вестн. т. 131, 491 стр.

²) См. Бера (Сказ. совр. о Дим. самозв. I) 57 стр. Де-Ту (Ibid) 345 стр. Маржер. (Ibid) 303; Днев. пол. посл. (Сказ. совр. о Дим. самозв. II) 236 стр.

— 159 —

мал мер предосторожности, видимо не верил в возможность бунта против себя и, что особенно замечательно, вполне доверял боярам, когда те говорили ому, что не следует обращать внимания на доносы немецких наушников ¹). Не странно ли такое доверие к своим врагам? Где же опасение царя за свою жизнь? Самый беспечный человек в виду грозившей опасности подумал бы о своем спасении; а такую опасность, если верить Бучинским, признавал и сам Лжедимитрий. Если не безопасно было, как говорит Казанский, производить формальный суд и следствие, то ужели нужно было, сложить руки и ждать, когда разразится приготовляемый удар? Еще более непонятна и странна беспечность Лжедимитрия, если принять во внимание то, что сам он задумывал избиение бояр. Ужели при таком замысле не нужно было подумать и о своей безопасности? По словам Бучинских, в Москве готовилась между царем и боярами борьба не на живот, а на смерть; а на самом деле оказывается, что Лжедимитрий даже и не верил, чтобы кто-нибудь желал ему зла. Он полагал, что ненавидеть его не за что. Ведь москвичи и бояре сами добровольно признали его своим царем, присягали ему на верность, никому из них он не желает зла, ради чего ему грозят и могут грозить возмущением? Трудно ли было убедить такого человека, что никто не затевает против него заговора? И Лжедимитрий легко верил таким убеждениям бояр. Странное и непростительное легковерие и легкомыслие! Чтобы поверить на-слово своим заклятым врагам, поверить тогда, когда они строят очевидные козни, для этого нужно быть не только наивным, но и просто невменяемым. Даже в час смерти Лжедимитрий указывал на свою невиновность пред русским народом и от чего же бояре не указали ему на то, что он хотел пролить кровь православных ради введения католицизма?

Они исключительно настаивали лишь на самозванстве царя, выставляя это единственною причиною его смерти и своего возмущения против государя.

После этого справедливо ли думать, что заговор Шуйского

¹) Сказ. совр. о Дим. самозв. I, 59 стр. Солов. VIII, 139 стр.

—160 —

был вызвав покушением Лжедимитрия на жизнь бояр, чем, между прочим, Казанский хочет доказать и правдивость показания Бунинских?

«Приведение в исполнение заговора против Лжедимитрия, говорят он, накануне дня, назначенного для избиения бояр, показывает, что Шуйский имел уже сведение о замысле Лжедимитрия. Так и надобно понимать слова его: пора за дело! беда за плечами!» ¹). Но такое доказательство, без сомнения, скорее опровергает, нежели подтверждает обвинение, высказанное Бучинскими против Лжедимитрия. В самом деле, если Шуйский и бояре произвели возмущение против царя 17 числа потому именно, что знали об 18, как дне боярской резни, то является невольный вопрос: откуда же им стал известен замысел самозванца? Ужели Лжедимитрий был так неразумен, что распустил сам об этом слух? Этого ни откуда не видно, да подобный поступок совершенно невероятен и даже немыслим. Кто же мог предупредить бояр о грозившей им опасности? Ведь весь разговор об избиении их шел между Лжедимитрием и Вишневецким, в присутствии Бучинских. Вишневецкий, конечно, и не подумал бы никогда передавать боярам о предмете своей беседы с царем, иначе прямо значило бы выдать поляков и Лжедимитрия и дать сигнал к бунту. Бучинские до смерти самозванца также ничего не говорили боярам о замысле против них, и сами бояре не говорят, что они были предупреждены кем-нибудь против опасности.

Откуда же они могли узнать о планах Лжедимитрия? И когда бояре могли получить о них сведения и даже вооружить и подговорить толпы народа, если от разговора царя с Вишневецким до начала бунта не прошло и суток? Удивительная быстрота!..

Несомненно, возмущение Шуйского против самозванца не было и не могло быть результатом сведений о покушениях Лжедимитрия на жизнь бояр. Казанский напрасно и несправедливо говорит, что на подобное знание о заговоре указывают слова Шуй-

¹) Русск. Вест. 1877 г. 131 т. 491 стр.

— 161 —

ского: «пора за дело! беда за плечами!» По рассказу Вера, князь Шуйский имел такие мысли еще в начале царствования Лжедимитрия, перед первым своим заговором, едва не окончившимся для Василия Ивановича позорною смертью на плахе ¹). По аналогии с последующими событиями нужно думать, что и первый заговор Шуйского был вызвав предполагаемою резнею бояр. И кто знает, не возвели ли бы на Лжедимитрия этой вины, если бы тогда Шуйский успел в своем намерении?!.. Второй заговор зрел гораздо дольше; заговорщики сбирали силы, выжидали удобной минуты. Еще до свадьбы Лжедимитрия они хотели приступить к исполнению своей мысли ²); ужели же и тогда предполагалась боярская резня? Если предполагалась, то кто стал бы ее производить до прибытия в Москву поляков и почему о вей ничего не известно? Если боярам грозила опасность и до царской свадьбы, то почему не торопились предотвратить ее и чего-то выжидали? Или они ждали приезда поляков, тогда как с одним самозванцем было легче справиться? Если же такой опасности для них не было, то для чего же они составляли заговор против царя? Не ясно ли, что этот заговор вовсе не был вызван замыслом Лжедимитрия на жизнь бояр? Будь этот заговор результатом такого замысла, он должен был бы возникнуть и созреть только после 16 мая; но он обнаружился гораздо раньше и едва не был приведен в исполнение в то время, когда самозванец и не думал делать боярам никакого зла; следовательно причины его совершенно не те, которые выставляли бояре после смерти самозванца и которые предполагает Казанский. — Заговор Шуйского и бояр очень понятен. Не могли же они еще целые годы подчиняться какому-то бродяге и обманщику; он уже царствовал довольно. В свое время он нужен был для низложения ненавистного Годунова; бояре признали его для того, чтобы свергнуть Бориса» ³); они «смотрела на Лжедимитрия, как на страшное знамя, под которое

¹) Сказ. совр. о Дим. самозв. I, 52 стр.

²) Ibid. 59 в 345 стр.

³) Сказ. совр. о Дим. самозв, I, 56 стр.

— 162 -

можно было соединить против Годунова народную громаду» ¹). «Чтобы избавиться от ига лютого тирана (т. е. царя Бориса), говорил Шуйский по низложении самозванца, я подал руку Димитрию, не разбирая его рода и племени» ²). Цель была достигнута: царственный род Годуновых истреблен; для полного торжества боярской партии оставалось низложить самого Лжедимитрия. Оба заговора Шуйского несомненно имеют в виду именно эту последнюю цель. Первая неудача научила заговорщиков быть осторожнее и осмотрительнее и выждать самой удобной минуты для своих действий. Такая минута действительно и представилась в разгар свадебных пиршеств, когда Лжедимитрий, увлеченный весельем, был до крайности беспечен и когда наглое и буйное поведение поляков ³) озлобило против них русский народ. Пища народному недовольству была дана; бояре раздували пламя, высказывая разные обвинения против царя и поляков и, воспользовавшись желанием Лжедимитрия устроить потешные состязания, распространили слух, что затевается боярская резня. Современники решительно уверяют, что подобное обвинение на царя было возведено самими же боярами ⁴), с целью оправдать свой поступок, свое восстание против венчанного царя, о чем мы и говорили выше. По словам польских послов, в день бунта многие кричали, что Литва бьет бояр, и бросились на спасение их ⁵). Очевидно в народе был слух о возможности боярской резни; чье же это было дело, если не самих же бояр, которые могли только сочинить его, как сказано выше, а никак не могли узнать, если даже допустим, что Лжедимитий мог задумать такой неразумный таг к распространению католичества, как боярское побоище. Несмотря однако на довольно продолжительную подготовку к восстанию против Лжедимития, убийство царя было

¹) Костом. Кто был перв. Лжед. Спб. 1864 г. 61 стр.

²) Де-Ту (Сказ. совр. о Дим. самозв. I ч.) 349 стр.

³) Это признают и сами поляки. См. Карамз. 522 прим. к XI т. Составители наказа Лжедимитрию II говорят, что многие поляки в великой ненависти у московитян по безнравственности и буйству». Сол. VIΙΙ, 197 стр.

⁴) Сказ. совр. о Дим. сам. I, 54 стр. II 4 236 стр.

⁵) Ibid. II ч. 237 стр.

— 163 —

делом лишь небольшой боярской партии, сообщников Шуйского; пассы народа, непричастные боярской интриге, спешили не на убийство царя, а для его спасения от поляков; стрельцы даже защищали Лжедимитрия ¹) и наконец не все бояре изменили самозванцу. При отсутствии единодушия в москвичах, заговорщикам оставалось поскорее разделаться с самозваным царем ²), и они действительно поспешили это сделать, пока народ изливал свою месть на ненавистных поляках. Так ли бы действовали бояре, если бы действительно затевался заговор против веры со стороны Лжедимитрия? За православие русский народ восстал бы, как один человек и однако боярам приходилось прибегать к хитростям, чтобы привести в движение народную массу. Так ли бы заволновалась эта масса, если бы грозила серьезная опасность и православной церкви, и православной вере ³)?

Наконец, преосв. Макарий как будто хочет подтвердить показание Бучинских ссылкой на хронографы и другие сказания, в которых говорится о намерении самозванца избить бояр ⁴). Но, во-первых, эти сказания дышат непримиримою ненавистью к Лжедимитрию и стараются возвести на него множество явно несправедливых обвинений ⁵) —таким свидетельствам нужно верить с осторожностью и осмотрительностью ⁶). Во-вторых, откуда наши хронографы и сказания почерпают свои сведения о боярской резне? Все из одного источника—показания Бучинских, к которому относятся с полною верою, потому что считают Лжеди-

¹) Нов. летоп. Врем. 17 т. 73 стр.

²) Солов. VIII, 155 стр. в 144 стр.

³) В грамоте, разосланной по областям Шуйский говорят, что самозванец погиб, но как погиб? — об этом ни слова (см. Солов. VIII, 153 стр.).

⁴) См. Ист. р. Ц. X, 84 прим. 122 стр.

⁵) См. Иное сказ. о самозв. Врем. XVI т. 33 стр. Ниже мы подробно скажем об этих обвинениях.

⁶) Здесь припоминается вам мудрое критическое правило, высказанное диак. Феодорам в письме к сыну: «в чюжих баснях, дитятко, всяко бывает, у кого с кем и брани не бывало; а у кого с кем распря есть, тамо не скоро вера, чадо,всякому слову». Мат. для ист. раск. VI т. 137 стр. Это правило не следует забывать и историкам.

— 164 —

митрия способным на всякое злодейство; многие из сказаний вполне воспроизводят обвинение, высказанное By минскими против самозванца ¹). Можно ли же такими свидетельствами подтверждать справедливость такого обвинения? Наоборот, не следует ли и их отвергнуть, если мы найдем показание Бучинских не заслуживающим веры? Несомненно да.—Достойно замечания, что некоторые из летописцев, очевидно не знакомые с показанием Бучинских, и не обвиняют самозванца в намерении избить бояр ²). Почему? Даже и в народной памяти (в былине о «Гришке расстриге») не сохранилось такого обвинения против Лжедимитрия.

Мы, может быть, слишком долго остановились на разборе показания слуг самозванца. Резюмируя все, сказанное нами об этом показании, мы находим справедливым признать его недостоверным, так как оно представляет пристрастное, недобросовестное свидетельство, или сочиненное Бучинскими, или подсказанное боярами, не выдерживающее исторической критики и опровергаемое ходом событий в последние дни царствования Лжедимитрия. Все, что мы будем говорить дальше, также прямо и решительно обнаруживает недостоверность показания Бучинских. С признанием несправедливости этого свидетельства падает самое главное, почти единственное основание считать Лжедимитрия фанатическим католиком, способным на варварские сцены, на кровопролитие ради подчинения русской церкви апостольскому престолу, и обнаруживается полная несостоятельность тех известий, которые приписывают самозванцу какую-то судорожную поспешность в деле распространения католичества в России (эти известия приведены нами выше).

Впрочем, во всех сказаниях о намерении Лжедимитрия ввести латинство в московском государстве одна черта заслуживает полного внимания, а именно—ясное указание на то, что самозванец до своей свадьбы решительно ни чем не выразил

¹) См. Ин. сказ. о самозв. Врем. XVI, 44—47 стр. Сл. «Сказание, еже содеяся... Чтен. в общ. ист. 1847 г. № 9, 22—23. Изб. Поп. 273 стр.

²) См. Нов. летоп. Врем. XVII т. 73 стр.

— 166 —

своей особенной привязанности к римской церкви. Так составитель «сказания о самозванцах», несмотря на крайнюю нелюбовь, ни мало не скрываемую ненависть к Лжедимитрию, признает однако, что царь только после венчания «начат субботствовати, якож обеща папе» ¹), значит, раньше он нисколько но заботился об исполнении обещаний, данных в Польше католикам, Зато после свадьбы, по словам составителя этого сказания, Лжедимитрий слишком энергично принялся за окатоличение России, немедленно, «в той он час» стал вводить латинство; но это конечно преувеличение: после свадьбы царя до его смерти прошло несколько дней, и о введении католической веры не было и речи; нужно, по крайней мере, было дать пройти дням брачного торжества, в которые, кажется, забыто было все, кроме веселья. В итоге выходит, что Лжедимитрий во все свое царствование ничего не сделал для римской церкви и распространения ее в пределах России. Сам он в показаниях Бунинских говорит: «время мне веру костела римского распространити» и исполнить все, обещанное папе и его служителям, и тем дает понять, что в течении 11 месяцев своего правления он не обнаружил ни усердия, ни старания к исполнению взятых на себя обязательств относительно римской церкви. Один летописец, не обвиняющий Лжедимитрия в намерении избить бояр, говорит, что он после свадьбы еще только «втайне поучашеся латинскую веру прияти; но Бог не допусти ему сего сотворити, прекрати живот сего окаяннаго» ²). В глазах этого повествователя Лжедимитрий даже и не католик; он еще только изучает латинскую веру, чтобы принять; очевидно в его действиях не было видно ничего подобного намерению окатоличить Россию. Какая громадная разница между известием этого летописца и свидетельством составителя «сказания о самозванцах» по вопросу об отношении Лжедимитрия к римской церкви!... И сколько времени еще нужно ждать, когда «втайне поучающийся латинской

¹) Иное сказ. о самозв. Врем. 16 т. 32 стр. Изб. Поп. 237, 273 стр.

²) Нов. лет. Времен. 17 т. 73 стр.

166 —

вере» царь московский дойдет до решимости распространить ее между своими подданными огнем и мечем?!..

Слуги папы действительно недоумевали, когда Лжедимитрий будет приводить своих подданных к ногам Христова наместника на земле?

Бракосочетание царя с Мариной представляло удобнейший случай окончательно узнать планы самозванца. Так решили ревнители католичества. Иезуит Савицкий, прибывший в Москву вместе с царской невестой, был уполномочен от своего начальства переговорить с Лжедимитием и получить от него решительный ответ о делах, касающихся религии». Того же самого добивались слуги папы чрез польское правительство путем дипломатических переговоров. Что же отвечал Лжедимитрий на эти решительные требования католической партии?

Когда Савицкий просил самозванца ясно высказать ему свои планы касательно распространения католичества в России и «начал припоминать ему некоторые из его намерений» (очевидно не исполненных), то этот последний стал успокаивать иезуита только обещанием основать в Москве коллегию. Когда и скоро ли могло осуществиться такое намерение, выраженное Лжедимитрием еще в начале царствования? Сам Савицкий соглашается, что такое выражение расположения к католической церкви слишком слабо и при том еще дело далекого будущего. Во всей беседе Лжедимитрия с иезуитом для слуг папы только и было успокоительного, что это обещание царя построить иезуитский коллегиум. И это в частной беседе, с глазу-на-глаз с 0. иезуитом, который надеялся услышать самые утешительные вести для римской церкви; между тем в такой беседе Лжедимитрий мог насулить целые горы, мог обнадежить и успокоить ревностного слугу папы, если сам хотел хотя бы только казаться хорошим католиком. Почему же он не сделал этого? Высказав обещание основать коллегию, Лжедимитрий переменил предмет беседы и совершенно некстати стал говорить иезуиту о числе своего войска и о своем желании вести войну, начал жаловаться на короля польского за титул,—словом сразу перевел разговор на

— 167

свои излюбленные темы, решительно овладевшие его воображением. Савицкий даже удивился неожиданности таких объяснений и не мог понять, для чего Лжедимитрий ведет об этом речь; а из нелестных отзывов самозванца о короле польском мог вывести лишь неприятное впечатление и мало успокоительного. В конце беседы с иезуитом Лжедимитрий позвал своего секретаря, «еретика» Бучинского ¹). Можно понять, с каким неудовольствием и отвращением посмотрел Савицкий на этого ближайшего советника самозванца! С каким же ответом ушел иезуит от Лжедимитрия? Ободрили ли его речи царя московского? Есть ли в них хоть слабый намек на намерение путем насилия ввести в России католицизм? А между тем Савицкий беседовал с царем за два дня до его смерти, когда, конечно, план избиения бояр и распространения латинства уже созрел в голове самозванца. Лжедимитрию следовало только раскрыть этот план пред иезуитом, чтобы привести его в самое восторженное состояние г окончательно успокоить тревожный дух папских служителей. От чего же он не поступил так и оставил Савицкого мучиться и тревожиться за судьбы католичества, в России? Не лучше ли было с таким собеседником, как Савицкий, обдумать план избиения бояр, нежели раскрывать его пред Вишневецким, который и не интересовался папскими мечтами относительно России и возможностью или невозможностью осуществления их?

Еще яснее высказались отношения Лжедимитрия к католичеству в переговорах с польским правительством. С Мариною Мнишек в Москву явились послы Сигизмунда, частью для того, чтобы присутствовать при торжестве венчания царя московского, частью для переговоров о некоторых предметах, служащих поводом к недоразумениям между Польшей и Россией. Согласно обещаниям, которые Лжедимитрий дал во время пребывания своего в Польше, поляки требовали от него различных уступок в пользу своего государства и короля (отдачи

¹) Рукоп. Ведевиц. Прилож. к зап. Жолкев. 173—175 стр.

— 168 —

северской земли, заключения вечного мира с Полыней, помощи Сигизмунду для возвращения шведского престола) и между прочим (что собственно и важно для нас), чтобы Лжедимитрий «позволил иезуитам и прочему католическому духовенству войти в московское государство и строит там церкви». Судя по этому требованию польского правительства, ни иезуиты, ни прочее католическое духовенство не имели свободного, беспрепятственного доступа в Россию и это тогда, когда на московском престоле сидел тайный католик?!.. Такого доступа еще только добиваются на будущее время. Что же отвечал Лжедимитрий на требование поляков? «Церквей латинских и иезуитов не хочу» ¹)—вот его ясный и лаконический ответ. Такие переговоры самозванца с польскими послами происходили в те дни, в которые, но уверению Шуйского, зрел у Лжедимитрия замысел избить бояр и готовилось истребление православной веры. Сравните это обвинение, высказанное Шуйским от лица Бучинских, с требованием польского правительства, обращенным к Лжедимитрию, и с ответом последнего на такое требование,—сравните и не покажется ли это самое обвинение клеветою, лживо возведенною на убитого самозванца? Мот ли дать такой ответ (какой дал Джедимитрий), истый, фанатический католик?..

Лжедимитрий говорил правду, что он не хочет иезуитов. Сколько их было в Москве? По словам Велевицкого, только двое ²), третьего (Лавицкого) Лжедимитрий отправил в Рим послом к папе. Почему он не позаботился вызвать их побольше, если непременно хотел привести русских в лоно римской церкви? Мы знаем, что папа предлагал царю даже епископов и что самозванец не обратил на это предложение никакого внимания и закрыл для католических духовных вход в Россию; в Москве оказались только те патеры, которые явились с поляками, как их духовные отцы,—не допустить их было невозможно. То ли бы было, если бы Лжедимитрий выразил непременное желание ввести в своем царстве католическую веру, и

¹) Солов. VIII, 134 стр.

²) Рукоп. Велевиц. 181 стр.

169 —

не явились ли бы тогда в Россию целые легионы папских служителей? Какую пользу могло принести римской церкви избиение русских бояр, когда в России не было ли костелов, ни католических епископов, ни учителей, ни наставников для просвещения русских светом католической веры? По словам Бyxинских, Лжедимитрий говорил: избив бояр, «тотчас велю костелы римские ставити, а в церквах русских пети не велю»,—ужели это можно было сделать вдруг, разом? Не лучше ли было согласиться с требованием польского правительства и постепенно настроить костелов и поселить в России латинскую иерархию? Без сомнения, да. Но Лжедимитрий отказал полякам и тем действительно доказал, что он не хочет ни римских церквей, ни римского духовенства. Он как будто даже стал изменять своей веротерпимости и начал относиться к католикам с нерасположением и нелюбовью. В начале царствования Лжедимитрий, кажется, не прочь был от того, чтобы соединить русскую церковь с Римом на началах унии; на это указывают его «вольные» мысли о возможности восьмого и даже девятого вселенского собора, его признание, что в латинах нет порока и вера греческая и латинска—одно ¹). Но эти уяиопальяые стремления Лжедимитрия покоились на политических расчетах. По словам Мнишка, самозванец «желал соединить свое государство с государствами христианскими» (т. е. католическими) и поэтому думал ввести в Россию унию, впрочем «без малейшей отмены богослужения (православного)» ²) (а что показывали Бучинские?). Мы говорили, что Лжедимитрию в начале царствования по многим причинам нужно было поддерживать сношения с Римом и Польшей, даже заискивать у них: всего лучше укреплению союза с ними могла содействовать уния церквей. Но потом Лжедимитрий, кажется, бросил всякую мысль и об унии. На что она была нужна? Марина была отпущена в пределы России, союз против турок никак не мог состояться; из-за императорского титула возникли пререкания и серьезные недоумения; поляки позволяли себе

¹) Изб. Поп. 192, 234 и 407 стр.

²) Русск. истор. биб. I, 105 стр.

— 170 —

дерзкие отзывы о царе московском, дразнили самозванца. Лжедимитрий сердился, негодовал на Сигизмунда; вместо союза с ним стал грозить ему войной. По мере того, как увеличивался разлад между Россией и Польшей, охладевало у Лжедимитрия и стремление к сближению с католическою церковью; это, как мы знаем, очень хорошо понимали папа и его служители. Поляки, во главе с Сигизмундом, не хотели уступит требованиям Лжедимитрия, последний отказался сделать уступки Польше и римской церкви.

Охлаждение царя московского к католичеству постепенно увеличивалось, когда он стал встречать протест со стороны поляков (католиков), и закончилось, как мы уже знаем, решительным отказом дать позволение на постройку костелов в России и открыть беспрепятственный вход в Московию иезуитам и католическому духовенству. Таким образом, по стечению обстоятельств, постепенно и незаметно Лжедимитрий усвоял относительно католичества тот образ действий, которого держались и это предшественники на престоле, не дозволяя католикам «всенародно» исповедывать свою религию.

Начав свое царствование пожеланием, чтобы Господь возвысил его десницу над латинством, Лжедимитрий закончил его, можно сказать, полным разрывом с римскою церковью, «возлюбленнейшим сыном» которой он считался до конца жизни.

17-го мая (1606 года) Лжедимитрий погиб. Как же отнеслись к его смерти слуги папы?

Без сомнения, трагическая развязка брачных торжеств в Москве, неожидаемая католиками, сразу уничтожила мечты папы об окатоличепии Московии. Как ни слабы были надежды Рима на Лжедимитрия, однако с его смертью безвозвратно исчез единственный возможный случай пропаганды католицизма в России. В таком именно смысле высказался кардинал Боргезе прелату Симонетта ¹). Какое роковое событие для Рима, если Лжедимитрий

¹) Hist. Russ. mon. II, № LXXIX. Из инструкции Боргезе прелату Симонетта от 30 дек. 1606 г.

— 171 —

был горячим поборником интересов папства! Какая невознаградимая потеря для слуг папы, если самозванец сильно желал распространения в России католической веры!.. Но, к удивлению, в резкой перемене судьбы Лжедимитрия слуги папы увидели карающую руку Провидения, «заслуженную и справедливую» казнь. Вместо слез, которыми они должны были бы оросить могилу своего благодетеля, слуги папы признают гибель царя московского справедливою, божественным наказанием и за что же? За то, во-первых, что он «Димитрий много изменился и не был уже похож на того Димитрия, который был в Польше» (и который так обольстил слуг папы своими обещаниями). Во-вторых за то, что «о вере и религии католической (вопреки столь многим обещаниям) он мало думал». За то, в-третьих, что «о папе, которому он посвятил себя и своих подданных, говорил без уважения и даже с презрением». Потом за то, что слушался советов еретиков, а не благочестивых людей (т. е. католиков), «преимущественно следовал их наущениям» (не от того ли он постепенно охладевал к католицизму?) и все они имели к нему доступ и т. д. и т. д. ').

Когда разнеслась весть о спасении Лжедимитрия, кардинал Боргезе (выразитель мнения римской курии) отнесся к ней холодно. «Начинаем верить, пишет он папскому нунцию в Польше, что Димитрий жив; по так как он окружен еретиками, то нет надежды, чтоб он продолжал оставаться при прежнем намерении. Бедствия должны были бы побудить его к оказанию знаков истинного благочестия; но дружба с еретиками обнаруживает, что у него нет этого чувства» ²). Боргезе не приветствует с восторгом спасение Лжедимитрия от смерти, что он непременно сделал бы, если бы признавал самозванца ревностным католиком, и для блага римской церкви не видит решительно никакой пользы от этого спасения. Кардинал верит,

¹) Рукоп. Велевиц. 171—172 стр.

²) Солов. VIII, 191 стр.

— 172 —

что именно Лжедимитрий I, царствовавший в Москве, спасся от смерти, но находит, что он—неисправим, по-прежнему окружает себя еретиками и что самые бедствия во побудили его проникнуться «истинным благочестием», т. е. ревностью к католицизму. Что же было прежде, когда несчастья еще не разразились над его главою? И какое мнение составили слуги папы о ревности Лжедимитрия к римской церкви за одиннадцать месяцев его царствования?..

А какое огромное значение придает кардинал Боргезе дружбе Лжедимитрия с еретиками! По его мнению, такая дружба служит несомненным признаком отсутствия «истинного благочестия» и указанием на измену апостольской кафедре. А такая дружба Лжедимитрия с «еретиками» не может подлежать ни малейшему сомнению, что, по единодушному признанию слуг папы, решительно говорит о недостатке веры и усердия к римской церкви. За то расположение, которое самозванец оказывал протестантам, католики решительно возненавидели их. Составляя наказ для второго Лжедимитрия, слуги папы не забыли, сколько вреда причинили «еретики» римской церкви при Лжедимитрии первом, и определили «запретить им, как неприятелям унии, въезд в государство» ¹). Но дело римской пропаганды было уже непоправимо; удобный случай для нее прошел невозвратно!..

Не с миром, не с сожалением и слезами проводили католики Лжедимитрия в загробный мир, а с упреками и осуждением. Ужели же они дали бы такое «последнее целование» умершему, который был для них истинным покровителем и благодетелем?

Между тем как католики считали погибель Лжедимитрия божественною карою за нерасположение его к папе и за недостаток ревности к католической вере, православные, с своей стороны, видели в этой погибели самозваного царя тоже наказание свыше, но за то, что он хотел «до конца разорить» право-

¹) Солов. VIII, 200.

— 173

славную веру и ввести вместо нее «поганое латинство» ¹), за то что был «богоотступник», «еретик» и «враг Божий». — Но не был ли этот приговор православных слишком строг, преувеличен и даже пристрастен? Ответ на это мы получим, когда рассмотрим отношение Лжедимитрия к православной вере и православной церкви,—к этому-то предмету мы теперь и перейдем.

Н. Левитский.

(Продолжение будет).

¹) Акт. арх. эксп. II, 127 в 131 стр. Ин. сказ. о самозв. Времен. 16 т. 33, 43 стр. «Сказ., еже сод...» «Чтен.» 1847 г. № 9, 17 стр.

Христианское чтение. 1886. № 7-8. Спб.

Н. Левитский

Лжедмитрий I, как пропагандист католичества в Москве.

(Окончание ¹)

III.

Обращаемся к вопросу об отношении Лжедимитрия к православию и православной церкви. Это отношение современники самозванца охарактеризовали далеко не симпатичными и даже самыми мрачными чертами. Такой взгляд, впрочем, очень понятен. Лжедимитрий, в глазах русских людей XVII века, был «еретик», ревнитель латинства, поборник папы и, следовательно, «враг Божий, губитель и веры крестьянския разоритель» ²). «Он обещался полякам, говорят русские летописцы, в русском государстве веру их ввести; и сего ради на православные воздвизая пламень ярости, аки злодыхательная буря надымаяся, истнити хотя в земли рустей Христово благочестие, якож Иулиян» ³). Став на такую точку зрения и нимало не сомневаясь в том, что Лжедимитрий имел непреложное желание ввести в России ненавистное латинство, современники самозванца старались усмотреть в каждом его поступке нечто недоброе, направленное к поруганию православной церкви.

Вот почему из истории отношений Лжедимитрия к православной церкви мы знаем исключительно лишь темные стороны и целый ряд обвинений против самозванца за оскорбление им православия, как будто в этих отношениях действительно не было ни одной доброй черты. В том случае, когда запас обвинений

¹) См. 1-2 «Христ. Чтен.».

²) Акты Экеп. II, 127 и 131 стр.

³) Иное сказ. о самоз. Врем. XVI т. 94 стр. Изб. Поп. 193 стр.

— 49 —

истощался, хронисты точно спешили дополнить недостающее голословными порицаниями и упреками, уподобляя венчанного самозванца всем известным им нечестивым лицам. Вот, кажется, один из самых снисходительных отзывов о Лжедимитрии, который мы читаем в сказании о начале патриаршества: «к вере христианстей никакоже прилежа, но и зело ругаяся, и спроста рещи. яко ничтоже православия царствию достойно ни рек, ни сотвори» ¹). Итак, за все свое царствование Лжедимитрий ничего достойного православного царя не только не сделал, но и не сказал!... Какой строгий и решительный приговор об отношении самозванца к православной вере и церкви!.. Но справедлив ли он и вполне ли беспристрастен?

Чтобы хотя отчасти уяснить себе вопрос об отношении Лжедимитрия к православию, мы и должны остановиться на тех обвинениях, которые взведены на самозванца за оскорбление веры православной, и посмотреть, действительно ли они так тяжелы, как тяжелы под пером писателей XVII века, и действительно ли Лжедимитрий имел намерение ругаться над святой верой ради ее унижения и потому, что «в душе он сам был ²) латинянин». В чем же обвиняют Лжедимитрия? Чем же именно он «зело ругался над православною верою? Говорят, самозванец допускал «явное пренебрежение к церковным уставам и обычаям», «осквернил и обругал церкви Божии» ³), гнал русское духовенство и всех вообще православных и все это делал с известною уже целью окатоличения России.

Рассмотрим сначала те поступки Лжедимитрия, в которых, как говорят, выразилось «явное пренебрежение к церковным уставам» и поругание святой церкви. Самым ранним фактом, сюда относящимся, считается произведенная самозванцем перемена во главе русской иерархии.

«Одним из первых действий нового царя, говорит преосв.

¹) Дополн. к Акт. ист. II, № 76.

²) Ист. р. ц. Макар. X, 112 стр.

³) Ibid. 104 и 113. Собр. гос. гр. и дог. II, 309 стр. Ин. сказ. о самозв. Врем. 16 т. 43 и 39 стр. Изб. Поп. 407 стр.

— 50 —

Макарий, показавшим, по-видимому, его заботливость о православной церкви, но вместе и пренебрежение к ее уставам, было избрание нового патриарха» ¹). Летописные сказания решительно называют это избрание избранием «не по правилу святых отец» ²), так как оно не было предоставлено собору святителей, а совершено светскою властью, самим Лжедимитрием «по воле своей еретической» ³). Сам Игнатий свидетельствует, что занял патриаршую кафедру «по царскому изволению» самозванца ⁴).

Чтобы еще ярче выставить незаконность поступка Лжедимитрия, летописцы говорят, что возведение нового патриарха (Игнатия) на престол совершено «без священных рукоположений» ⁵). Самого самозванцева избранника обвиняют в «еретичестве», в тайном католицизме, который будто бы ведал в нем патриарх Иов ⁶). Последние две подробности об Игнатие и его поставлении на патриаршество не только сомнительны, но и прямо мало вероятны.

Известие, будто выбранный Лжедимитрием новый патриарх занял кафедру «без священных рукоположений», без сомнения нужно считать ложным. Какая была нужда допускать в выборе святителя заведомо антиканонический поступок? Разве собор русских пастырей не согласился бы исполнить волю того, кого он признал своим природным и законным государем? Конечно, согласился бы, как не раз соглашался и прежде с волею великих князей и царей ⁷). Да и какие были причины отклонить предложение Лжедимитрия о кандидатуре Игнатия на патриаршество? Несмотря на свое нерусское происхождение, Игнатий был епархиальным архиереем в нашем отечестве, был удостоен епи-

¹) Ист. рус. ц. X, 106 стр.

²) Изб. Поп. 407 стр.

³) «Сказание, еже сод...». «Чтен. в общ. ист». 1847 г. № 9, 17 стр. В других сказаниях: Расстрига возводит на престол Игнатия...» Изб. Поп. 193, 235, 270, 410 и 292 стр.

⁴) Собр. гос. гр. и дог. II, № 92, 204 стр.

⁵) Иное сказ. о самозв. Врем. 16 т. 97 стр. Синод. хроногр. Изб. Поп. 194 стр.

⁷) Степ. кн. Латух. Карамз. XI т. 378 прим.

⁶) См., наприм., об избрание митр. Варлаама у Макар. VI, 150 стр.

скопской кафедры патриархом Иовом и, как все другие пастыри, мог иметь право на первосвятительство в России. А то обстоятельство, что он первый решился признать Лжедимитрия истинным сыном Грозного, должно было возвышать его в глазах народа и самих пастырей, согласившихся признать самозванца законным наследником московского престола. Даже компетентные судьи в церковных вопросах—сами пастыри не говорят, как мы увидим несколько ниже, что Игнатий возведен на патриаршество незаконно.

Обвинение самозванцева избранника в латинстве ничем не может быть доказано с несомненностью. Правда, летописец говорит, что Игнатий еще в Рязани «втайне держал веру латинскую» ¹); но откуда же он знает чужие тайны? Говорят, будто бы Иов не дал Игнатию благословения, потому что ведал в нем римские веры мудрование; но это известие не только крайне сомнительно, но положительно странно и должно быть отвергнуто ²).

Даже самое посольство Игнатия к низложенному патриарху Иову за благословением едва ли было. Для двукратного путешествия его в Старицу не оказывается достаточно времени. Преосв. Maкарий, передавая этот факт, как будто сомневается в его полной достоверности, говоря, что «если признать его действительность», то нужно отнести его ко времени, предшествовавшему посвящению Игнатия в сан патриарха ³). А так как это посвящение совершено на четвертый день по вступлении Лжедимитрия в Москву (24 июня), то, значит, от низложения Иова и изгнания его в Старицу до занятия патриаршей кафедры его преемником прошло меньше двух недель. Такой промежуток времени слишком незначителен для двух поездок из лагеря самозванца в Старицкий монастырь и обратно (нужно принять во внимание тогдашнее «смутное» время и тогдашние пути сообщения); а Игнатий еще участвовал в торжественном въезде Лжедимитрия в Москву—

¹) Нов. летоп. Времен. XVII т. 71 стр.

²) Об этом подробнее см. в моей статье: «Игнатий, названный патр. Моск.» Стран. 1881 г. III т. 197-190 стр.

³) Ист. рус. ц. X, 107 стр.

— 52 —

20 июня, следовательно, около этого числа и вовсе не отлучался от самозванца.

Сам Иов не говорит, что Лжедимитрий с угрозами требовал от него благословения Игнатию. Он рассказывает лишь об оскорблении, нанесенном ему при изгнании из Москвы ¹) и, если бы такие оскорбления и насилия продолжались и по изгнании, то, думаем, он упомянул бы и о них.

Таким образом пренебрежение к уставам церкви при избрании Лжедимитрием нового патриарха выразилось исключительно в способе выбора—волею царя, а не собором пастырей. Строго говоря, такое избрание действительно было нарушением канонов. «По церковному правилу, говорит преосв. Макарий, избрание патриарха в России было предоставлено собору русских святителей, а государю принадлежала только власть утверждать одного из избранных собором кандидатов на патриаршество» ²). Так должно быть de jure при избрании первосвятителя русской церкви, но de facto, не всегда соблюдалось такое правило и другими лицами, кроме Лжедимитрия. Иногда государи сами вместе с святителями выбирали главу духовенства, иногда и прямо назначали его своею властью и, если даже формально избирал собор пастырей, кандидат все-таки указывался светскою властью и выбор падал на него. В чине поставления митр. Иоасафа сказано: «Князь великий Иван Васильевич всея России со своими богомольцами, с архиепископом Макарием..., с епископами, со всем освященным собором... избрал на митрополию игумена Иоасафа» ³). Избрание митрополитов Даниила и Варлаама без сомнения совершено лично великим князем ⁴). Наконец, что светская власть в избрании русских первосвятителей действовала иногда самовольно и принудительно, ясно видно из избрания уже упомянутого митр. Иоасафа. Он выбран на митрополию еще тогда, когда его предшественник — Даниил, насильно лишенный власти, не

¹) См. акт Арх. эксп. II, 67.

²) Ист. рус. ц. X, 106 стр.

³) Солов. VII, 85 стр.

⁴) См. Мак. Ист. рус. ц. VI, 166 и 150 стр.

53 —

дал своего отречения от престола. 9 февраля (1539 г.) Иоасаф был уже поставлен митрополитом, а только 26 марта (того же года) Даниил написал (вероятно подписал) свою позорную отреченную грамоту.—Однако станет ли кто-нибудь утверждать, что подобные поступки великих князей, явно нарушающие церковные правила об избрании первосвятителя русской церкви, были намеренным унижением православной церкви и направлены к поруганию православия?!.. Поступок Лжедимитрия в избрании патриарха совершенно аналогичен с представленными выше. От чего же он выдвигается из ряда вон, как необычайное и будто никогда небывалое явление?!.. Не слишком ли строго смотрит на этот поступок Лжедимитрия преосв. Макарий? Сам же он говорит, что собор русских пастырей, низлагая Игнатия с престола, вовсе не упоминает о том, что он был поставлен неправильно и был незаконным архипастырем русской церкви ¹). Без сомнения, современные Игнатию пастыри, решительно к нему нерасположенные, не упустили бы из виду незаконного поставления его на патриаршество, когда лишали его власти; указание на такой поступок было бы самою основательною причиною к низложению патриарха. Если же они этого не делают, то тем молчаливо признают, что в избрании Игнатия не было допущено ничего такого, что явно нарушало бы, если не церковное правило, то практиковавшийся прежде обычай. Поэтому мы имеем право и основание думать, что, хотя Игнатий и был намечен кандидатом на патриаршество лично царем, но с волей Лжедимитрия согласился и весь духовный совет. При таком положении дела обвинять Игнатия в незаконности вступления на патриарший престол едва ли было удобно. Его и не обвиняли те строгие судьи, которые осудили его на монастырское заключение... Отчего же теперь то повторяется это обвинение?..

Нисколько не противоречит сейчас сказанному признание самого Игнатия, что он занял патриаршую кафедру «по царскому изволению» самозванца. Всякий святитель не только может,

¹) Ibid. X т. 122 стр.

54 —

но и должен сказать то же, так как утверждается светскою властью и, следовательно, занимает святительскую кафедру по ее «изволению».

Сделать выбор нового патриарха лично от себя Лжедимитрий конечно имел побуждения и основания. — Он мог желать избрания именно Игнатия, как такого человека, который старался понравиться ему и угодить и первый из русских архиереев признал его законным царевичем. Потом, вопрос о выборе патриарха был, кажется, предрешен до вступления Лжедимитрия в Москву, так что не за чем было передавать его собору русских пастырей на перерешение и если Лжедимитрий доводил об этом до сведения святителей, то для получения только их согласия. И такое согласие, без сомнения, было дано...

Мы рассмотрели первый поступок Лжедимитрия, в котором, как говорят, высказалось его пренебрежение к церковным уставам, направленное к унижению и поруганию православия. Если с точки зрения строго-канонической такой поступок нельзя одобрить, то, с другой стороны, не следует считать его заведомо недобрым и злонамеренным; но крайней мере, такой злонамеренности в избрании Игнатия на патриаршество не видят строгие, даже слишком строгие к Лжедимитрию и его патриарху пастыри XVII века. Случаи, подобные бывшему при самозванце, встречались и раньше его и после и, к сожалению, будут встречаться и, конечно, они вовсе не направляются к поруганию святой православной веры.

Особенно обильный повод к обвинению Лжедимитрия в поругании православной веры и осквернении православной церкви подала его свадьба с полькою Мариною Мнишек.

На эту свадьбу, как известно, в Москву явилось много поляков и литовцев. Еще раньше, вместе с Лжедимитрием, вступило в Москву польское войско. Такое «нашествие иноплеменников» не могло понравиться нашим предкам, не любившим иноземцев и иноверцев и если в первый раз (при вступлении Лжедимитрия в столицу) оно являлось, так сказать, неизбежным злом, то во второй раз (на свадьбу) показалось

— 55

чем то преднамеренным и народ решил, что самозванец навел в Москву поляков нарочно «для християнского разорения», желая «православную, яко солнце сияющую, веру попрати и церкви греческия веры разорити, папежскую веру во царствующем граде утвердити» ¹)

Все эти, наехавшие в Москву, поляки, как естественно, принимали участие в торжественной встрече, устроенной москвичами своему новому царю, и особенно в торжестве коронования Марины и царского венчания и, следовательно, присутствовали в православном храме при богослужении, чего, как уверяет составитель одного сказания, никогда не бывало, «ниже слышано бысть в царствующем граде Москве» ²). В этом поступке русские люди усмотрели уже явное осквернение церкви Божией. Вход в кремлевские соборы (Успенский и Архангельский) «многих еретиков, ляхов и венгров, говорит преосв. Макарий, не мог не показаться народу прямым осквернением святыни» ³). Особенно возмущало русских людей то, что эти неправославные посетители московских храмов являлись туда без всякого благоговения к святому месту, «в саблях и магирках», целовали святых на иконах в уста, вели себя так, как будто находились не в храме — наваливались на образа и даже спали, а женщины, если вверить одному сказанию, «безчинствоваху мочью» ⁴). И. такие непристойные поступки поляков, по мнению русских людей, не только были дозволены Лжедимитрием, но даже совершались по его инициативе, так что за них вполне и исключительно ответствен самозванец. Он именно, желая поругаться над православием, дал полякам «великую вольность» оскорблять православные святыни и «повеле по церквам, и монастырям, и по святым местам ходити и безобразно наругатись» ⁵).

¹) Изб. Поп. 293 стр. Собр. гос. грам. и дог. II, 309 стр.

²) «Сказание, еже сод..., «Чтен. в общ. истор.» 1847 г. № 9, 17 стр.

³) Истор. р. ц. X т. 105 стр. То же у Карамз. XI т. 203 стр. (изд. Смирд.).

⁴) «Сказание, еже сод...». «Чтен. в общ. истор.» 1847 г. № 9, 22 и 19 стр. Изб. Поп. 407 и 416 стр.

⁵) Нов. литоп. Врем. ХVIІ т. 73 стр. Сказание, еже содеяся...» 18 и 19 стр. Собр. гос. грам. и дог. II, №140.

— 56 —

Лжедимитрий, таким образом, является виновным в поступках не своих, а других лиц и на него, как на козла отпущения, хотят возложить всю тяжесть ответственности за чужие грехи.

Но вполне ли справедливо подвергать такой ответственности одного Лжедимитрия?

Прежде всего он является виновным в том, что дозволил полякам входить в православные храмы, в чем некоторые летописцы и историки видят дело беззаконное и направленное на поругание православия. Но такой взгляд едва ли вполне справедлив. Несмотря на нелюбовь русских к латинянам, последним, хотя и не всегда, дозволялось присутствовать при нашем богослужении, по крайней мере в торжественных случаях. Так Гербфрштейн в оба свои посольства был в Успенском соборе при богослужении ¹). Знаменитого папского посла Антония Поссевина Грозный решительно приглашал в церковь и если Поссевин не пошел, то на это была его добрая воля ²).—Если бы посещение католиками православной церкви считалось явным оскорблением святыни, то факты, в роде указанных нами, были бы невозможны, или же указывали бы на намерение великих князей оскорблять религиозное чувство русских людей и осквернять православную святыню. Но можно ли подобный упрек сделать, наприм., Грозному, который во всей своей беседе с иезуитом явился самым горячим поборником православной церкви?!...

Итак мы имеем достаточное основание предполагать, что допущение католиков в православные храмы, хотя, может быть, и не особенно одобряемое народом ³), однако не считалось и не могло считаться явным поруганием православной веры. А в виду указанных нами достоверных исторических фактов, свидетельствующих о таком дозволении католикам, нужно признать со-

¹) Зап. о Московии 72 стр. Мак. Ист. р. ц. VIII т. 372 стр. и 469 прим.

²) Карамз. IX т. (изд. Эйверл.) 216 стр. и 632 прим.

³) Кобенцелю государь не советовал входить в русскую церковь, чтобы не подвергнуться нареканию от православных (Мак. VΙΙΙ, 469 прим.). Значит, Кобенцель все-таки имел право войти в церковь.

57 —

вершению несправедливым указание составителя «Сказания, еже содеяся в царствующем граде Москве», будто «соборная (Успенская) церковь искони себе не прияла еретиков латынь» и будто такого поступка, как вход папистов в наши храмы, «ниже слышано бысть».

Если же в торжественных случаях католикам позволялось быть в православных храмах при богослужении, то Лжедимитрий, конечно, имел, хотя некоторое, основание дозволить это приехавшим в Москву полякам. Брак его с Мариной и венчание последней на царство, без сомнения, представляли торжественный и даже торжественнейший случай. Странно было бы отказать в присутствии при подобной церемонии таким лицам, как послы короля польского, отец, брат и все вообще родственники невесты. Даже человек более строгих взглядов на иноверцев, нежели каким был Лжедимитрий, и тот, думаем, дозволил бы большой части этих лиц (если уже не всем) присутствовать при торжестве коронования царской невесты и брака царя, без всякого намерения ругаться над святою православною верою. Тем более мог сделать это Лжедимитрий, не питавший к католицизму такой глубокой антипатии, какою отличались русские люди XVII века.

Гораздо соблазнительнее было присутствие в православном храме протестантов, на что указывают летописные сказану ¹). Действительно, протестантам было запрещено посещать православные церкви, хотя такое запрещение во всей своей строгости было узаконено только Грозным. После своего прения о вере с пастором Рокитою Иван Васильевич строжайше запретил пускать в церковь православную кого-либо из лютеран ²). Следовательно, можно думать, раньше, хотя в виде исключения, протестантам иногда позволялось входить в наши храмы. И если такое позволение действительно существовало, то после запрещения Грозного оно не должно было уже иметь места. Приглашая иезуита

¹) «Сказание, еже сод...» 22 стр. Изб. Поп, 416 стр. Собр. гос. гр. и дог. II, № 140.

²) Сокол., Отнош. протест. к России в ΧVΙ и ΧVIΙ вв. 67 стр.

— 58 —

Поссевина в церковь, Грозный предупреждает папского посла: «Антоний, смотри, чтобы кто-нибудь аз лютеран не вошел с тобою» ¹).

Датский посол протестант Ульфелд, несмотря на свое желание, не был допущен в один из монастырей (во Пскове), как недостойный ²).

Если же Лжедимитрий действительно позволил вход в православные храмы «люторем, и кальвинцем, и евангеликом» и сделал это, как говорили Бучинские, «нарочно» ³), то поступил неосмотрительно, незаконно, и за это по справедливости заслуживает упрека. Но действительно ли самозванец давал дозволение (да еще нарочное), — это еще вопрос. Можно ли было бы с уверенностью указать в толпе поляков и литовцев, который из них—католик, который—протестант-лютеранин, кальвинист, евангелик? Да и много ли было этих «еритов» в Москве? Участвовали ли они в торжестве короновании Марины и брака ее с Лжедимитрием? По дневнику Maрины, поляков пустили в церковь немного (русских было больше) ⁴), и пустили, разумеется, тех, которые находились в близких родственных отношениях с царскою невестою, а эти лица принадлежали к католическим семействам. Если же в числе вошедших в храм находились и протестанты, то, говорим, их очень трудно было выделить и узнать среди других иноземцев. Правда, летописцы с уверенностью говорят, что «во святую церковь внидоша (за Мариною) и литоры и калвинцы» ⁵); по этим они вовсе не хотят со всею точностью обозначить вероисповедание иноверных посетителей православных храмов, а лишь указывают на их неправославие. Марина не раз называется в русских сказаниях «люторкою», «девкою люторской веры»; про ее отца — Юрия Мнишка также говорится, что он

¹) Карамз. IX, 216 стр. и 632 прим.

²) Макар. 496 прим. к VIII т.

³) Собр. гос. гр. и дог. II, № 140. Ск. Изб. Поп. 407 стр.

⁴) Сказ. соврем. о Дим. самоз. II, 157 стр.

⁵) «Сказ., еже сод...» 22 стр.

— 59

был «люторские еретические веры» ¹),—следует ли отсюда заключать, что эти лица, несомненно принадлежащие к католической церкви, были в то же время протестантами? Всего вероятнее, что слово «лютор» и друг. употреблялись в бранном смысле. Поэтому напрасно только на основании этих именно эпитетов судить о вероисповедании тех лиц, к которым приложены подобные названия и напрасно думают, что летописцы верно обозначили, какие именно иноверцы входили вместе с Мариною в соборную церковь Успения Богородицы. Если мы согласимся с ними (летописцами) в этом, то должны будем признать, что кроме католиков и протестантов разных толков в московские храмы были допущены «люди иных многих и всяких вер» (каких именно,—неизвестно) ²) и даже жиды ³). Но согласиться с этим очень трудно...

Вполне естественно, что все перечисления «еретиков» «разных вер» прежде всего и больше всего относятся к папистам, которых несомненно явилось в Москву очень много и которые действительно присутствовали при православном богослужении; но католикам, как мы говорили, никогда не было абсолютно запрещено входить в православные храмы. Лжедимитрий лишь расширил рамки того дозволения, которое раньше его допускалось изредка и только для некоторых лиц в роде посланников иностранных держав. Ему, как человеку либеральному в религиозных вопросах, могло казаться несправедливым запрещение для одних того, что было дозволено для других. Мы знаем, как он рассуждал, убеждая русских дозволить католикам построение в Москве костела; совершенно такие же аргументы он мог представлять и по поводу дозволения папистам посещать православные храмы. И здесь мог высказаться религиозный индифферентизм Лжедимитрия и, пожалуй, его ветреность; а русские люди, мнительные и предубежденные против само-

¹) Ibid. 21 стр. Изб. Поп. 416 стр. Даже Иов называет Марину «девкою люторской веры). Ак. арх. эксп. № 67, 155 стр. В «Рукописи патр. Филарета, (изд. Мух. 1837 г. 1-я стр.) и Лжедимитрий называется «лютарем».

²) «Свазанио, еже сод...» 22 стр. Собр. гос. гр. и догов. II, № 140.

³) Избор. Поп. 273 стр. и 237.

— 60 —

званца, думали, что он имеет злой умысел на их святую веру.

Впрочем, большая часть обвинителей самозванца упрекает его не столько за дозволение полякам посещать православные церкви, сколько за их неблагочинное поведение в храме. Такой упрек высказывает Шуйский ¹); в том же обвиняли поляков и московские бояре перед польскими послами.

В договоре Сигизмунда III с Мих. Салтыковым и его товарищами между прочим говорится, что католики, если захотят, то могут «приходить до церкви греческие», во должны являться туда «зо страхом, як пристоит православным христианом, а не с гордостью, и не в шапках, и псов бы с собою в церковь не водили, и в церкви не сидели» ²). Следовательно, можно полагать, русские люди чуждались собственно не католиков, а их неблагочинного стояния в храме и, вероятно, случаи такого неприличного поведения папистов в церкви были налицо. Даже заклятый враг Лжедимитрия (составитель «Сказания, еже содеяся»)... обвиняет иноверцев, посещавших православные храмы, исключительно за их нехорошее поведение и за то, что они входили в церковь в «саблях и магирках» ³). Если поляки непристойно вели себя в церкви, то их и нужно винить за это, а не Лжедимитрия, и почему же на последнего возложена вся ответственность за чужое поведение? Потому, говорят, что самозванец дал им (полякам) «вольность» и повеление ругаться над православными святынями и, как «потаковник» иноверцам, должен нести осуждение за такое поругание православия. Но откуда же летописцы знают о подобном повелении Лжедимитрия, данном будто бы полякам? И не сами ли они приписали это повеление самозваному царю с тем, чтобы, как можно сильнее, очернить незаконного похитителя православного царства? Польские паны вели себя нагло помимо всяких приказаний и позволений Лжедимитрия. На своей родине они привыкли к такому необузданному своевольству, против которого бессильно было бо-

¹) Собр. гос. гр. и дог. II, 309 стр.

²) Прилож. к зап. Жолк. № 20, 42 стр. .

³) «Сказание, еже содеяся...» 22 стр.

роться и польское правительство. Могли ли они измениться и переродиться в Москве и мог ли обуздать их своеволие Лжедимитрий? Напротив, в русской столице на правах гостей и таких лиц, которым, по их мнению, самозванец был обязан престолом, паны вели себя, пожалуй, развязнее и нахальнее, чем на родине. С самим Лжедимитрием они обращались не только бесцеремонно, но и решительно дерзко, будучи очень хорошо уверены в его самозванстве ¹). И стали ли бы они слушаться незаконного «царика»? С своей стороны Лжедимитрий однако, насколько мог, старался противодействовать незаконным требованиям поляков. Так, когда послы Сигизмунда потребовали, чтобы им дано было место для сидения в церкви во время коронования Марины, Лжедимитрий отвечал им, что у русских нет обычая сидеть в церквах. Волей-неволей принужденные стоять послы, однако по окончании церемонии, отошли в сторону и сели ²).

Вполне естественно, что и другие поляки, вынужденные стоять в церкви и утомленные продолжительностью службы, позволяли себе прислоняться к святым образам, чего никогда не допускали пропитанные церковностью русские люди; но ужели и это они делали злонамеренно и даже по нарочному приказу?

То обстоятельство, что поляки являлись в церковь с саблями, к явному соблазну русских людей, объясняется самими же летописцами вполне удовлетворительно. Оказывается, что иноверцы посещали московские храмы в таком виде, «как у них кто ходит по своей вере»³), следовательно, в таком поступке не было ничего преднамеренного, необычайного, направленного на поругание православных храмов, иначе нужно предположить, что они явно издевались и над своею верою. Оставить же свою привычку ради угождения москвичам гордые поляки конечно не решились бы и напрасно было бы принуждать их к этому.

Соблазняло русских людей и то, что польки «Божиим образол ругалися», прикладываясь к иконам целовали святых в

¹) «Что ваш царь! говорили поляки москвичам. Мы дали царя Москве».

²) Сказ. совр. о Дим. самозв. II, 220—221 стр. I. 186 стр.

³) Погод. хроногр. Изб. Поп. 416 стр. Сказание, еже сод..» 22 стр.

62 —

уста, по это, конечно — одно только неумелое выражение почтения к православной святыне.

Наконец вполне неправдоподобно, будто польки дошли до такого бесстыдства, что «безчинствоваху мочью в церкви». Это говорит не беспристрастный повествователь, а явный враг Лжедимитрия и его сказания не подтверждают другие летописцы, из которых ни один не щадит память венчанного самозванца.

Итак вполне ли справедливо и законно обвинять Лжедимитрия в явном поругании православия и православных святынь на том основании, что он позволял полякам входить в наши церкви и что эти пришельцы вели себя в храме недостойно? Ужели справедливо, что все поступки поляков, оскорбляющие религиозное чувство русских людей, совершались «но еретическому Ростригину научению» ¹). Если из этих поступков «объяви лося его злоумышленное ухищрение и ересь» ²), то отчего народ не восстал единодушно на спасение попираемого православия и не примкнул к заговору Шуйского?

Гораздо серьезнее второе обвинение Лжедимитрия в «осквернении» церкви Божией и поругании православия.—Как известно, самозванец, выбрал себе невесту польку, католичку, или, как говорили русские люди, «девку люторской веры», Марину Мнишек, венчал ее царским венцом и вступил с нею в брак, не крестив ее предварительно в православную веру, а только помазав св. миром, т. е., по мнению русских людей, «сущи ей в латинской вере» ³).Таким поступком Лжедимитрия остались крайне недовольны строгие ревнители православия, по мнению которых, таких еретиков, как латинян, следовало принимать в православие не иначе, как через перекрещивание. Не даром же они говорят, что самозванец взял «некрещеную жену бесерменския веры» ⁴)

¹) «Сказ. еже сод...» 22 стр. Изб. Поп. 407 стр.

²) Изб. Поп. 417 стр.

³) Поп. летоп. Времени. 17 т. 73 стр.

⁴) См. Собр. гос. гр. и дог. II. 307 стр. Изб. Поп. 192. 237, 407 и 416 стр. Нов. лит. Врем. 17 т. 73 стр. Иное сказ. о самозв. Врем. 16 т. 43 стр. «Сказание, «же сод...». «Чтен в общ. ист.» 1847 г. № 9, 21 стр.

63 —

и его самого величают «законопреступником». А патриарх Филарет главную и даже единственную вину патриарха Игнатия поставлял в том, что он не крестил Марину, а только помазал св. миром ¹), венчал с Лжедимитрием и допустил до принятия св. Таин ²), презревши будто бы правила св. апостолов и св. отцев. Так незаконен казался русским людям поступок Лжедимитрия относительно Марины.

Но справедливо ли возлагать всю тяжесть ответственности за это дело на одного самозванца? Ведь он действовал не один и не самовольно, а с согласия и благословения духовных властей. Но Лжедимитрий только, а с ним вместе и собор святителей просил у Мнишка дочь в жены царю ³). Зачем же пастыри соглашались с самозванцем, если в его намерении «от иноплеменных жену себе пояти» видели дело, недостойное православного христианина ⁴), а в его просьбе не крестить Maрину признавали явное нарушение церковных канонов? Будь, просьба Лжедимитрия относительно неперекрещивания Марины прямым противоречием постановлениям церкви, русские святители, думаем, никогда не решились бы исполнить волю царя. Протест со стороны их был тем более возможен, что почин его был уже сделав Гермогеном и Иосифом, высказавшимися против желания Лжедимитрия. Однако в своем протесте

¹) Нечто странное говорит Костомаров: «принятие св. Тайн по обряду восточной церкви уже делало Марину православною: так думал царь и с ним те русские, которые, отрешаясь от строгих взглядов, были снисходительнее к иноверию» (Рус. ист. III в. 639 стр.). Но в самом деле, конечно, никто так не думал. Все русские полагали, что Марина принята в православие по второму чину, чрез миропомазание и строгие православные возмущались только тем, что она не крещена. Патр. Филарет, человек, без сомнения, строгих взглядов на иноверие, признает, однако, что Марина присоединена к православной церкви чрез помазание св. миром, а никак же не одним только принятием св. Таин.

²) Собор. излож. Филар. Никит., в Потребнике иноч. (Μ. 1639 г.) 14 гл. л. 214 на об. 215.

³) Акт. зап. Росс. IV, 271 стр. Нов. Лет. Врем. 17 т. 72 стр. Изб. Поп. 272 стр. Рук. п. Филар. 1-я стр.

⁴) Хроногр. Кубас. Изб. Поп. 295 стр.

— 64 —

эти пастыри остались одинокими; почему же их голос в защиту православия не нашел себе поддержки среди других членов собора?

Да и было ли действительно исполнение просьбы Лжедимитрия явным нарушением церковных постановлений? Патр. Филарет говорит, что Игнатий, уволивший Марину от перекрещивания, «презрел правила св. апостол и св. отец»; но где же в этих правилах есть повеление подвергать вторичному крещению католиков, переходящих в православную церковь? Даже русская церковь не знала такого правила до патриаршества Филарета Никитича. Какие же постановления могли нарушать Лжедимитрий своею просьбою, а Игнатий—своим согласием на исполнение такой просьбы? Может быть перекрещивания Марины требовала практика русской церкви, но практика—не каноны и за ее нарушение нельзя подвергать такой же ответственности, как и за нарушение канонических постановлений. Впрочем, и практика церкви, кажется, не была так строга, что делала поступок Лжедимитрия поруганием православной церкви.

Маржерет, современник самозванца, сам долго живший в Москве, хотя и говорит, что католики презираются русскими, однако замечает, что их увольняют от второго крещения ¹). Даже между русскими пастырями XVII века были такие, которые не считали нужным требовать перекрещивания латинян, переходящих в православие. Таков был Крутицкий митрополит Иона, местоблюститель патриаршего престола после Гермогена. Возможен ли был бы подобный факт, если бы практика русской церкви безусловно требовала перекрещивания католиков? Впрочем, может быть церковная практика тогда еще не выработалась, так как случаи обращения папистов в православие были очень редки, даже исключительны (в до-смутное время) ²). После смерти Лжедимитрия І-го «русские, по свидетельству иезуита Велевицкого, принимали католиков в свою веру не иначе, как окрестив их по своему обряду» ³); но это было плодом ближайшего знаком-

¹) Сказ. соврем. о Дим. самозв. I, 260 стр.

²) См. Макар., VIII т. 371 стр.

³) Рукоп. Велев. (Прилож. к зап. Жолк.), 189 стр.

ства наших предков с поляками и результатом наглого поведения последних в Москве на свадьбе Лжедимитрия. И митр. Иона был осужден за свою снисходительность к латинянам, но был осужден уже с точки зрения строгих постановлений патр. Филарета, которые раньше, конечно, не могли иметь значения обязательных законов. Таким образом увольнение Марины от перекрещивания совсем не представляет заведомо-антиканонического поступка (такой поступок даже можно оправдать канонами церкви); может быть в нем выразилось нарушение практиковавшегося раньше обычая, но такого редкого обычая, который почти не имел приложения и, кажется, не установился и не утвердился. Все летописцы смотрят на это дело (освобождение Maрины от крещения) уже с точки зрения постановления собора 1620 года, следовательно, несколько односторонне и небеспристрастно. Пред судом собора патр. Филарета Лжедимитрий и Игнатии окажутся, конечно, явно несправедливыми за свой поступок относительно Марины. Но справедливо ли их судить таким судом?!...

Потом, кого следует обвинять в антиканонических поступках по поводу принятия Марины в православную церковь—Лжедимитрия или собор пастырей? Вез сомнения, гораздо больше последних, чем первого. Ведь Лжедимитрий только просил благословения святителей, предоставляя им самим исполнить его желание или же отказать. Он ли виноват в том, что собор пастырей решил так, а не иначе?

Лжедимитрий поступил даже осмотрительно, не решившись самовольно действовать по вопросу о принятии Марины в православие, из боязни подвергнуться нареканиям со стороны русских людей за снисходительность к ненавистному латинству. Так ли бы он поступил, если бы заботился только о поругании православия и унижении православной церкви?

Напрасно также обвинять исключительно одного Игнатия за послабления Лжедимитрию. Конечно, патриарх, как первосвятитель и главный авторитет в церковных делах, был виновнее других святителей; но прав ли и собор иерархов? Во вся-

— 66 —

ком случае нельзя одобрить его двусмысленный образ действия: поддерживая патриарха при Лжедимитрии, этот собор после смерти самозванца, лишил Игнатия управления церковью и возвел на него те вины, которых далеко по был чужд и сам.

Скажут: Лжедимитрий действовал принудительно и насильно заставил русских святителей согласиться с своим желанием не крестить Марину.

Допустим, что это было так, что пастыри уступили царю по страху, однако может ли это оправдывать их угодливость светской власти и не ложится ли все-таки на них вина за нарушение интересов церкви? При том же такого действия по страху пред Лжедимитрием со стороны русских иерархов не подтверждают и исторические памятники. По словам врага самозванца, составителя «Сказания, еже содеяся в царствующем граде Moскве», царь не приказывал, не принуждал, а только просил благословения жениться на Марине, не подвергая ее вторичному крещению ¹). По показанию Бучинских, вопрос о царской невесте всецело находился в руках русских иерархов и от них зависело—согласиться на венчание Марины с Лжедимитрием без крещения ее, или не согласиться ²). А между тем Бучинские выставляют самозванца человеком способным действовать принудительно и насильно. Преосв. Макарий вполне доверяет показанию Бучинских, следовательно, должен признать, что такой или иной исход вопроса о Марине исключительно зависел от воли архипастырей и если они соглашались с царем, то потому, конечно, что не думали таким согласием попрать церковная установления и обычаи, или же, если допускали нарушение их, то добровольно брали на себя ответственность за это. Во всяком случае лично с Лжедимитрия решительно должен быть снят упрек за поругание православия его браком с не перекрещенной католичкой.

Самый день, выбранный Лжедимитрием для бракосочетания его с Мариной дал повод упрекать царя в нарушении церков-

¹) «Сказан. еже сод...» «Чтен.» 1847 г, №, 20 стр.

²) Собр. госуд. грам. и догов. II, № 140, стр. 298.

— 67 —

ных правил и обычаев и, следовательно, в оскорблении православия.

Лжедимитрий был венчан с Мариною 8 мая, в четверг, накануне памяти такого чтимого в России святого, как святитель Николай.

В таком выборе дня для брака одни из историков видят нарушение церковного правила, а другие — только русского обычая. «Неизвестно, говорит Соловьев, но каким причинам Лжедимитрий не хотел сообразоваться с церковным уставом и венчался 8 мая, на пятницу и на Николин день» ¹).

«По русскому обычаю, говорит Костомаров, не венчались накануне постных дней; правда, это собственно не составляло церковного правила, а только благочестивый обычай: царь не хотел оказывать уважения к обычаям. С приездом Марины, Димитрием через-чур овладело польское легкомыслие» ²). «7 мая, говорит Карамзин, невеста (Марина) переехала во дворец, где в следующее утро совершилось обручение по уставу нашей церкви и древнему обычаю; но, вопреки сему уставу и обычаю, в тот же день, накануне пятницы и святого праздника совершился и брак» ³).

Итак, что же нарушал Лжедимитрий выбором дня для своего брака — церковный ли устав, или же только благочестивый обычай, или же, может быть, и ничего не нарушал?

Ответить на это решительно и с несомненностью—трудно, и преосв. Макарий благоразумно по делает Лжедимитрию упрека за день его свадьбы. Просматривая летописные сказания XVII века, мы находим в одной половине их (представляющей лишь переписку и повторение одного и того же рассказа) выражение неудовольствия на самозванца за то, что он женился «против пятка и против памяти чудотворца Николы» ⁴). Другая половина хронистов (более самостоя-

¹) Солов. VIII, 136 стр.

²) Костом. Истор. 638 стр.

³) Карамз. XI г. 262 стр.

⁴) Иное сказ. о самозв. Времен. 16 т. 32 стр. Из этого сказания заим-

— 68 —

тельных в изложение событий) вовсе не делает Лжедимитрию такого упрека, обвиняя его лишь в том, что он взял иноверку и женился на ней, не крестя ее в православие ¹) Едва ли бы и они упустили случай высказаться против Лжедимитрия по поводу дня его свадьбы, если бы этот день был выбран незаконно. Таким образом, если, по мнению одних русских, подобный выбор был предосудителен, то, по мнению других, в нем не было ничего явно противного церковным уставам и обычаям. По крайней мере на подобное заключение наводит молчание целой группы хронистов, вовсе не расположенных к Лжедимитрию. И если эти писатели так именно думали, то, как кажется, они думали вернее и судили справедливее, чем хронисты первой группы,—обвинители Лжедимитрия за день его свадьбы. Насколько нам известно, в русской церкви до смутного времени не существовало определенного и точного постановления, в какие именно дни брак мог быть совершаем ²). Из обычая, практики и постановлений церкви греческой было взято решительное запрещение совершать браки в посты (особенно в великий) и только.

Между тем от второй половины XVI века мы знаем факты, убеждающие нас в том, что четверг считался днем дозволенным для совершения брака. Именно в этот день совершены свадьбы царя Ивана Васильевича (3 февраля 1547 года) и его брата Юрия Васильевича (3 ноября 1554года) ³). Подобные случаи были бы невозможны, если бы в церковных постановлениях того времени или даже в церковной практике четверг

ствуют свои сведения и некоторые хронографы. Изб. Поп. 237, 273. В Карамзинском хронографе (Ibid. 329 стр.) сказано только: «Гришка венчался мая в 8 день, на праздник Иванна Богослова-. —«Сказ еже содеяся...»(21 стр.) упоминает, что свадьба была «против праздника святителя Николая» и только!

¹) Нов. Летоп. Времен. 17 т. 73 стр. Изб. Поп. 192, 407 стр. Сл. 326 и 416 стр., Кубасов совершенно не говорит, что Лжедимитрий нарушил своим венчанием церковный устав (Ibid. 295 стр.).

²) Таких указаний не встречается в древнейших памятниках канонического права. См. Голуб. Ист. р. ц. II пол. I т. 386—390 стр. Стоглав (18 гл. ו говорит только, в какое время дня нужно совершать брак.

³) Летоп. рус. (Спб. 1792 г.) IV, 189 и 199 стр.

— 69 —

был отмечен днем недозволенным для венчанья. Несколько позднее смутного времени, в половине XVII века встречается запрещение совершать браки в следующие четыре дня недели: понедельник, среду, пятницу и субботу ‘) и, следовательно, венчание в четверг признавалось решительно законным.

В промежуток времени между указанными границами совершилась свадьба Лжедимитрия именно в четверг и мы имеем основание думать, что в выборе самозванцем дня для брака не было допущено не только нарушения устава церковного (как думает Соловьев), но даже и благочестивого обычая (как думал Костомаров). Гораздо труднее сказать в частности о том, был ли нарушен церковный устав и обычай тем, что свадьба Лжедимитрия совершена накануне Николина дня. Некоторые летописцы, как мы знаем, выражают по этому поводу неудовольствие, другие же ничего не говорят. Неудовольствие на такое совпадение свадебного дня с кануном праздника святителя Николая выражено и в народной былине:

«На вешний праздник Николин день,

В четверг, у расстриги свадьба была,

А в пятницу праздник Николин день».

Вообще же неизвестно, были ли кавуны памяти особенно чтимых святых такими днями, в которые не дозволялось в XVII веке совершать брак. Самое дозволение русских пастырей совершить брак накануне Николина дня не указывает ли на возможность такого совершения с церковной точки зрения? Иначе не понятно, почему духовенство не настаивало, чтобы брак был совершен или несколько раньше, или же днем позже. Могут сказать, что Лжедимитрий намеренно выбрал канун такого уважаемого праздника для явного нарушения постановлений православной церкви. Но странно, почему такой поступок, если он был противен уставу церковному, не встретил противодействия со стороны ревнителей православия и был принят «без всякого пре-

¹) Акты арх. экспед. IV, № 334, 497 стр.

— 70 —

кословия» ¹). Да и сам Лжедимитрий едва ли бы решился явно идти наперекор церковным постановлениям. «Самый своенравный человек, как совершенно справедливо говорит Казанский, едва ли бы захотел по одному упорству омрачать светлый день свадьбы народным неудовольствием» ²). Едва ли Костомаров справедливо говорит, что Лжедимитрием, по приезде Марины, «через чур овладело польское легкомыслие», я он не хотел оказывать уважения к русским обычаям. Наоборот, кажется, самозванец желал сообразоваться с этими обычаями, чтобы не подвергнуться упрекам со стороны своих подданных. Он согласился с требованием бояр, чтобы Марина, не любившая русский наряд, была одета в русское платье, и сделал это для того, «чтобы никто не жаловался», будто он замышляет перемены в обычаях русских ³). Не желая соблазнять благочестивых москвичей, он отменил в первый день брачных торжеств музыку ⁴). Пир, устроенный на другой день брака, был приспособлен к обычаям и вкусу русских ⁵), вопреки ожиданиям поляков и к их явному неудовольствию.

Если Лжедимитрий ради такого торжественного случая, как день брака, старался избегать всего, что могло вызывать народное неудовольствие, то тем больше, думаем, он не решился бы явно попирать церковные постановления.

Достойно замечания, что время дня, выбранное для совершения брака Лжедимитрия, а именно непосредственно «после совершения обедни» ⁶) вполне соответствует постановлению стоглавого собора (1551 г.)—совершать браки днем после литургии, а не ночью ⁷).

Наши светские историки, обвиняя Лжедимитрия в нарушении церковного устава и обычаев в выборе дня для брака, смотрят на дело с точки зрения существующего теперь порядка и обычая,

¹) Изб. Поп. 294 стр.

²) «Русск. Вест». 131 т. 501 стр.

³) Сказ. соврем. о Дим. самое. I, 57 и 185 стр.

⁴) Собр. госуд. грам. и догов. II, X 138.

⁵) Рукоп. Велевиц. 170 стр.

⁶) Собр. гос. гр. и дог. II, № 138.

⁷) Стогл. 18 гл.

7 —1

забывая, что ныне действующий закон, запрещающий совершать браки накануне постных дней и великих праздников, в число которых включен и праздник святителя Николая (9 мая), относится ко второй половине XVIII века и вызван существующим тогда разногласием в церковной практике ¹). Странно, конечно, узаконением XVIII века проверять законность или незаконность поступков, имевших место в XVII веке.

Словом, день, выбранный Лжедимитрием для венчания, был вполне законен для этого, и упрек за такой выбор, 110 нашему мнению, совершенно не основателен и должен быть снят с. памяти самозваного даря.

Почему же, скажут, летописцы XVII века недовольны тем, что свадьба Лжедимитрия совершилась в четверг, накануне Николина дня?

Такое неудовольствие действительно проглядывает в их рассказе; но замечательно, что за такой поступок они не называют самозванца «законопреступником», нарушителем церковных постановлений и «ругателем православия». Если мы не ошибаемся, русских людей оскорбляло не то, что брак совершен на пятницу и на Николин день; брак, как таинство, не мог унижать никакого дня, а брак Лжедимитрия, как нужно думать с уверенностью, был совершен даже в дозволенный день; а оскорбляло то, что свадебные пиршества приходились в канун пятницы и праздника святителя Николая. На такое предположение наводят следующие слова хронографа: «а на свадьбе у него были и, ликования и теши разногласные, а свадьба была у него в четверток против праздника великого чудотворца Николы Мирского» ^г).

Так вот что не понравилось русскому народу и что оскор-

¹) Вслед на нашими светскими историками и в моей статье повторена ошибка, будто день, выбранный Лжедимитрием для брака, был незаконен. Пользуюсь случаем исправить эту ошибку, своей статьи: «Игнатий, назван. патр. Москов.», «Странн.». 1881 г. ІІІ кн. 216 стр. См. №.№ 1 -2 «Христ. Чт.» за текущий год, прим. 4 к стр. 141 вашей статьи.

²) Изб. Поп. 417 стр.

— 72 —

било его религиозное чувство: свадебное времяпровождение, «ликования и теши» и это накануне памяти великого чудотворца и без сомнения вечером, когда по церковному начался уже следующий день. Сам Лжедимитрий, кажется, хорошо знал, что особенное веселье во дворце под праздник может возбудить народное неудовольствие; не даром же он отменил в этот день музыку. Но народ-то мог ли предположить, что дело обойдется без пира, веселья, «ликования и тешей»? Он очень хорошо сам знал, что значит праздновать свадьбу. Нужно принять во внимание и то, что на другой день брака, в пятницу, во дворце Лжедимитрия был, как говорят, пир горой, и, к соблазну русских и даже поляков ¹), была предложена гостям скоромная пища. Начались «ликования и теши», «игра всякая, крик и вопль и всякой безмерной неподобной говор». «О велико Божие милосердие и долготерпение!» восклицает летописец ²). Так необычно показалось веселье на царской свадьбе, нарушившее однообразную монотонную жизнь благочестивых москвичей. Это-то «неподобное» времяпровождение и могло дать русским людям повод к обвинению Лжедимитрия в оскорблении великого праздника и пятка, который москвичи привыкли проводить скромно и в воздержании. Если наше предположение правдоподобно, то легко понять, почему Лжедимитрий, несмотря на законность выбора дня для брака, все-таки не избежал осуждения со стороны некоторых летописцев за такой выбор (собственно для брачного веселья). А если так, если летописцы недовольны лишь неудачным совпадением брачных торжеств с праздником святителя Николая и пятницей, то обвинение наших историков (по-видимому, основанное на исторических известиях XVII века), будто Лжедимитрий выбрал для брака такой день, в который по церковному чиноположению не венчали, окажется или преувеличением, или просто недоразумением, которое легко могло возникнуть в виду ныне действующего постановления о времени совершения бра-

¹) См. Рукоп. Велевиц. 169 стр.

²) «Сказ., еже содеяся...» «Чтен. в общ. ист.» 1817 г. № 9, 22 стр. Изб. Поп. 417 стр.

73 —

ков. Во всяком случае упрек за нарушение Лжедимитрием постановлений церкви самым брачным актом, по нашему мнению, решительно должен быть вычеркнут из ряда других обвинений, которые когда-нибудь возводились на самозванца.

Вот те главные факты из истории Лжедимитрия, в которых будто бы выразилось явное пренебрежение к церковным уставам и обычаям, поругание православной веры и осквернение церкви Божией. Таковы ли эти факты — при беспристрастном взгляде на них и действительно ли в них заключается что-то недоброе, преднамеренно-недоброе и сознательно-злое, направленное во вред святому православию?!...

Далее говорят, что Лжедимитрий во всей своей обыденной обстановке, во всех мелочах будничной жизни обнаруживал пренебрежение к обычаям русских, их быту и правам, далеко отступал от типа тогдашнего русского человека: не крестился пред иконами, не велел благословлять и кропить св. водою свою трапезу, садился за нее без молитвы; подражал полякам в одежде, прическе и походке; ел телятину, которая у нас считалась заповедным мясом, не мылся в бане, не спал после обеда и проч. и проч. ¹)... Все это, по-видимому, мелочи, большая часть которых не имеет, кажется, никакого отношения к религии. Что, наприм., общего между православием в неядением телятины, спаньем после обеда, кроплением трапезы св. водою и т. дал.?!... Не так, однако думал русский человек ХVІІ века. Для него ничего не было мелочного и в житейском быту, чем можно было бы пренебрегать, что произвольно можно было бы переменить и отменить. На весь внешний строй своей жизни он привык смотреть, как на некую святыню, которую нужно ретиво оберегать, чтобы не погрешить против православия. Все, что отличало русского от иностранца, сделалось вместе с тем отличием православного от иноверца; все чужеземное наши предки оценивали с точки зрения религиозно-православной, как нечто противное святой

¹) См. Петрея Истор. о вел. кн. Моск. 209—210 стр. Макар, Истор. р. ц. X, 114 стр. Сказан. соврем. о Дим. самозв. I, 58 и 313 стр.

—74

вере, еретическое. Отсюда понятно, что в попытках заимствовать что-нибудь из «иноземщины» русские люди видели опасность для веры, покушение на целость православия. Вот почему они с неудовольствием видели, что Лжедимитрий нарушает тот порядок жизни, который они привыкли видеть и во дворце, и в хижине поселянина. Такого нарушения они не могли простить никому, а тем более Лжедимитрию, который, после своей погибели, явился в глазах народа «еретиком», «богоотступником», насадителем латинства и гонителем православия. Думали даже, что самозванец намеренно нарушает обычаи русских, чтобы подготовить их к переходу в латинство ¹); в каждом мелочном нововведении видели прямое посягательство на православную веру. Лжедимитрий любил музыку, и летописцы говорят, что он дозволял ее «для поругания святым Божиим церквам»; он предлагал гостям телятину и будто бы делал это «для осквернения православных христиан» ²) и проч.

Конечно, нельзя не согласиться, что Лжедимитрий не был ревностным исполнителем обычаев, освященных веками и ставших для русских святынею,—это не могло не броситься в глаза народу по сравнению с набожностью такого, напр., царя, как Федор Иванович. Этот «всегда упражняшеся в молитвах день и ночь», постоянно беседовал с духовными и монахами? неопустительно посещал церковные службы, путешествовал по монастырям ³) и т. д. Какой контраст с таким благочестивым царем представлял беспечный, нерадивый, веселый, старавшийся подражать полякам Лжедимитрий, назвавшийся младшим братом Феодора!... Странно, однако думать, что в небрежном отношении самозванца к обычаям русских выразилось его намерение издеваться над православием. Это лишь плоды знакомства, и то поверхностного знакомства с польской цивилизацией, которой не мог не увлечься Лжедимитрий. Подобно ему большая часть рус-

¹) См. Макар. X, 113 стр.

²) «Сказ., еже содеяся...». «Чтен. «1847 г. № 9, 22 и 17 стр.

³) См. Нов. Летоп. Времен. 17 т. 37 стр. Сказан. соврем. о Дим. самозв. I, II, 255 и 328 стр.

75 —

ских, побывавших на западе, не отличалась точностью исполнения отцовских и дедовских обычаев. Маржерет указывает в пример на Посника Димитрия, бывшего при Годунове посланником в Дании. Самого царя Бориса обвиняли в пристрастии к иностранцам и иностранным обычаям и называли «потаковником» всех, увлекавшихся иноземщиной, а, между тем. Борис был «радетелем» о православии. Удивительно ли, что и Лжедимитрий, поживши в Польше, увлекся польским строем жизни и не оказался на московском престоле таким благочестивым царем, каких привыкли видеть и желали видеть строгие охранители России от заражения иноземщиной?!... «Впрочем, замечает Маржерет, защищающий Лжедимитрия от обвинения в осмеянии русских обычаев, я возражаю только на слова; а в самом деле найдется очень немного как иноземцев, так и русских, которые заметили бы в поступках его достаточный повод к обвинению в этом случае: он вообще исполнял обряды русской церкви» ¹). Преосвящ. Макарий, признавая Лжедимитрия «латинянином в душе» (во кто же вполне постиг его душу?), говорит, однако, что он «казался православным, посещал православные церкви» и даже имел православного духовника ²). По свидетельству летописи, самозванец хотя в начале своего царствования и оказался «благочестивым» ³), т. е. усердным сыном православной церкви. По словам Бера, весть о том, что Лжедимитрий изменил православию, разнеслась в самом конце его царствования; при этом обвинители царя говорили, что теперь он «весьма редко посещает Божие храмы, где прежде так часто присутствовал» ⁴). Замечательно, что и русские хронографы не упрекают Лжедимитрия в недостатке усердия к православному богослужению и молитве, и если царь не отличался избытком ⁵) такого усердия, то, конечно, не было повода упрекать и совершенным отсутствием его.

¹) Сказ. соврем. о Дим. самозв. I, 314 стр.

²) Макар. X т. 112 стр.

³) Полн. собр. рус. летоп. V, 57 стр.

⁴) Сказ. соврем. о Дим. самоз. I, 58 стр.

⁵) Русские люди отличались любовью к молитве Царь и именитые бояре каждодневно выслушивали полуночницу, утреню и обедню. По количеству

— 76 —

Единственный случай, рассказанный Массою и повторенный Костомаровым будто Лжедимитрий в первый же день въезда в Москву небрежно крестился и неистово прикладывался к образам (что будто бы заметили монахи), не подтверждается известиями других современников и не заслуживает веры ²).

Посты Лжедимитрий вообще исполнял; в этом убеждает нас и описание обедов, устрояемых им в постные дни, и настойчивое требование его, чтобы Марина постилась в среду вместо субботы. По известию наших летописцев, самозванец только после свадьбы «начат субботствовати по-римски, в среду и пяток млеко и телчия мяса и прочие нечистоты ясти» ³), следовательно раньше свадьбы он не делал такого нарушения постных дней. А субботствовать Лжедимитрию и совсем не пришлось. От свадьбы до смерти он пережил всего только одну субботу, в которую праздновал третий день своей свадьбы и пировал с поляками. В такой веселый день не могло быть и речи о посте и, по известию Бера, были приготовлены мясные кушанья из телятины ⁴).

Вообще же нельзя не согласиться с Маржеретон, что нет достаточного повода обвинять Лжедимитрия в неисполнении русских обычаев. Если самозванец не был ревностным исполнителем их, то не желал и осмеивать их, намеренно нарушать их ради подготовления к католицизму своих подданных. Сам Лжедимитрий опровергал подобные обвинения, как явную ложь и недобросовестную клевету. Вот какой случай рассказывает

вычитываемых ежедневно молитв, говорят Вармундт, русские превосходили некоторых святых. Крестным знамением она осеняли себя почти непрестанно, без него они не могли дать шагу из дому, не смели ничего взять в рот. Сокол., Отнош. протест. к Рос. в ΧVI и ХVЦ в., 236 стр. Макар. VΙΙΙ, 320 и 321 стр.

¹) Русск. истор. вып. III, 616 стр.

²) Эта известие разобрано Казанским, «Русск. Вестн». 131 т. 498 стр.

³) Иное сказ. о самозв. Врем, 16 т. 33 стр. Изб. Поп. 237, 273 стр.

⁴) Сказан. соврем. о Дим. самозв. I, 58 стр. Кстати Велевицкий говорит, что еще в пятницу были приготовлены мясные кушанья (Прил. к записк. Жолк. 169 стр.), а Бер об этом вовсе не упоминает.

77 —

Гаркман. В народе распространилось не мало слухов о небрежном отношении самозванца к русским обычаям, об оскорблении святынь. Так передавали, что Лжедимитрий носит крест не на шее ¹), а в сапоге, держит икону Богоматери не на «божнице», а под кроватью, или, по словам народной былины:

«Честные иконы под себя стелет,

«А чудны кресты под пяты кладет» ²).

Лжедимитрий, услыхав о таком обвинении против него, в одной беседе с духовными назвал распространителей таких толков бессовестными лжецами, возмутителями, которые ни разу не подходили к его кровати. Для удостоверения в истинности своих слов, он снял со стены икону, висевшую подле него, и, приложившись к ней, сказал: «пусть сотворит Господь Бог надо мною или над этою иконой какое-нибудь знамение, если я когда-нибудь помышлял отступиться от святой веры русской и принять другую, не говоря уже об оскорблении и сокрытии святых икон под кроватью или в сапоге». Затем снова повторил: «да совершит Господь в глазах ваших знамение надо мною или над иконою, если я мыслю что-нибудь иное». То же он повторил и лицам других сословий и убедил их, что действует с добрым намерением ³).

Лжедимитрий говорил правду, что обвинения против него за оскорбление благочестивых обычаев и православной веры возводятся на него недоброжелателями, у которых действительно была цель — очернить самозванного царя в глазах народа и свергнуть его с престола. На его жизнь было обращено общее и особенное внимание, как на человека, проживавшего в «иноземщине». Чтобы уберечься от обвинений и упреков за свои поступки нужна была чрезвычайная внимательность к себе; этого

¹) К Погодин. хроногр. сказано: «А креста Христова тот вор на себе не носил». Изб. Поп. 417 стр.

²) Книг. былин Авенар. 336 стр. Говорят, Лжедимитрий велел полякам «честные кресты носити на поясах и ниже пояса у колена» («Сказ., еже содеяся» 19 стр.). Какая цель такого приказания?

³) «Русск. Вестн.» 131 т. 16 стр.

— 78 —

то и не доставало неосторожному, горячему и легкомысленному Лжедимитрию. Ему не мешало бы обратить внимание на хороший практический совет, данный Юрием Мнишком: «ведайте, ваше царское величество, что люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят» ¹). А у Лжедимитрия были враги, которые пользовались каждым его промахом и каждый поступок старались истолковать в худую сторону. И мало ли можно было возвести на самозванца обвинений, так как он не отличался особенною строгостью в исполнении всех благочестивых обычаев, подчас допускал вольномыслие и небрежность. И Карамзин справедливо говорит, что первым врагом Лжедимитрия был он сам со своим легкомыслием, безрассудством, надменностью ²). Всего меньше, думаем, можно объяснять легкомысленные поступки самозванца его расположением к латинству. Нужно признать, что такое средство распространения католичества, как неуважение благочестивых обычаев, намеренное нарушение и даже осмеяние их, крайне неудачно; им скорее всего можно было испортить все дело. Так бестактно поступать—смеяться над уважаемыми обычаями и уничтожать их — не посоветовали бы, конечно, и слуги папы: римская церковь слишком широко пользуется теорией приспособления к взглядам, верованиям и обыкновениям народа, чтобы таким путем завлекать в недра католицизма неопытные души. Наконец, если Лжедимитрий намеренно нарушал и церковные постановления и благочестивые обычаи, ругался над православною верою, желая, как говорили русские люди, «попрати» ее и «исшити в земли Рустей Христово благочестие» и ввести латинство, то чем можно объяснить те факты, в которых однако выразилось доброе расположение самозванца к православной церкви? Скажут: он делал это только для виду, чтобы не возбуждать ропота в преданном православию русском народе; но в таком случае, зачем он допускал и такие поступки, которых не могли одобрить русские люди? Ведь эти по-

¹) Собр. госуд. грам. и дог. II, 243 стр.

²) Карамз. XI т. 212 стр.

— 79 —

ступки не были случайными промахами, «делались будто бы намеренно и сознательно, и значит Лжедимитрий не желал прикрывать своего нерасположения к православию. После этого зачем же он хотел казаться сыном православной церкви?

А между тем существуют несомненные указания на доброе отношение Лжедимитрия к православной вере и церкви; их не отрицает и преосв. Макарий, считающий самозванца способным на насильственные меры для введения в России католицизма. Правда, таких указаний очень немного; летописи переполнены исключительно одними обвинениями против самозванца и один исторический памятник, как мы знаем, говорит, что Лжедимитрий «ни что же православия царствию достойно ни рек, ни сотвори», что он царствовал «беззаконно» ¹); но это-то и указывает на то, что свидетельства русских людей XVII века О Лжедимитрии не отличаются должным беспристрастием и отзываются полною ненавистью к царю, об источнике которой мы скажем несколько ниже. Тем более должны быть драгоценны для лас указания таких небеспристрастных свидетелей на доброе отношение самозванца к православию.

Мы уже знаем, что Лжедимитрий вообще исполнял требования церковных уставов и благочестивых обычаев, церкви православной никогда не чуждался и, если не всегда, то, по крайней мере, в начале царствования был ее усердным сыном. Тогда он «показася благ и благочестив» ²), как говорит летописец, который называет его «злым змием». Благовещенский протопоп Терентий, приветствуя Лжедимитрия уже после венчания его на царство, называет его благочестивым царем, крепким хранителем и поборником православные веры ³). В другом послании к «благовернейшему и вышшему царю и богохранимому государю» Димитрию Ивановичу (т. е. Лжедимитрию)

¹) Дополн. к Актам истор. II, № 76,

²) Полн. собр. р. лет. V, 57 стр. Как мы знаем, преосв. Макарий говорит, что Лжедимитрий посещал православный церкви. (X, 112); а по словам преосв. Филарета, самозванец не делал этого, «даже и в праздники. (Сокр. ист. 19.) стр.). Следовательно?!.

³) Акт. арх. эксп. II, № 224.

80 —

Терентий восхваляет его, как «благочестием чистым и правдою облистаема» ¹). И такие похвалы расточались не в первые дни царствования самозванца, а в 1606 г., когда должно было обнаружиться его; нерасположение к православию.

В ином послания к царю, вероятно, того же Терентия Лжедимитрий выставляется, как «един во всей поднебесной християном кренили хранитель и поборник» ²).

Интересно сопоставить эти отзывы о самозванце с обвинением, которое возводил на него Шуйский в самые же первые дни его царствования, называя царя еретиком, замышляющим истребить в России православие и ввести католичество. Можно ли призвать такое обвинение справедливым? И почему для некоторых явился поборником православной веры и благочестивым царем тот, в ком будто бы немедленно по прибытии в Moскву «московский людие начаша позновати богомерзкую ересь»? ³) Решился ли бы кто-нибудь даже и из придворного духовенства хвалить гонителя православия? И что побудило летописца сказать доброе слово о Лжедимитрии?!.

Невежин, издатель богослужебных книг, в послесловии к напечатанному им Апостолу восхваляет Димитрия Ивановича, как благочестия поборника и божественных велений изрядна рачителя, благоверного и христолюбивого, крестоносного царя ⁴). Допустим, что это обычные восхваления, расточаемые всем государям, но решились ли бы их приложить к явному ненавистнику православия?

Особенно важно то, что самозванец пользовался любовью большинства, как об этом проговорился Далицын, человек вовсе неблагосклонный к Лжедимитрию, считавший его за еретика. Чем же самозванец приобрел народную любовь? Ужели тем, что ругался над православием, осмеивал благочестивые обычаи и насильно желал окатоличить Россию? Нет!.. Этим он мог бы

¹) Описан. рукой. Имп. публ. библ. I, 402—403 стр.

²) Ibid. 403 стр.

³) Изб. Поп. 235, 270 стр.

⁴) Солов. VΙΙΙ, 112 стр.

— 81 —

заслужить только ненависть и проклятие народа; а между тем его любили... Видно, что Лжедимитрий при жизни не казался таким «злым еретиком», «богоотступником», каким выставили его после смерти его враги, устроившие ему погибель. Без сомнения Лжедимитрий заслуживал лучшей, более доброй памяти, чем та, которая сохранилась в исторических памятниках XVII века.

Несмотря на категорическое заявление, что самозванец не сделал ничего достойного православного царя, зато совершил множество «злых диаволих дел» ¹), мы, однако можем утверждать, что он делал дела, вполне достойные ревнителя православия и охранителя интересов православной церкви. Важнейшим доказательством этого мы считаем пособие Лжедимитрия львовскому братству, известному своей непоколебимой преданностью православию и самой энергической борьбой с католичеством и унией. В царской грамоте, отправленной братству вместе с дарами, сказано: «видя вас несомненными и непоколебимыми в нашей истинной правой христианской вере греческого закона, мы послали к вам из нашей царской казны, на построение храма Пресвятые Богородицы, соболей на триста рублей, да созиждется храм сой во утверждение истинной нашей непорочной христианской веры и в прибежище православным христианам» ²).

Если думают, что Лжедимитрий оказывал покровительство православной церкви в России только по необходимости, не желая до времени раздражать народ, то как объяснить его поощрение львовскому братству? Этот поступок не был вынужден обстоятельствами. Ведь никто, конечно, не упрекнул бы самозванца в небрежном отношении к православной церкви, если бы он не оказал никакой милости православным членам братства. А могла ли понравиться Риму, Польше, иезуитам подобная поддержка, оказанная московским царем горячим противникам унии? Если Лжедимитрий «держал при себе иезуитов, как своих духовных руководителей», то как же он мог

¹) Акты арх. экс. II, 130 стр.

²) Собр. гос. грам. и догов. II, № 130.

— 82

допускать подобные поступки, направленные не к пользе римской церкви, а к ее вреду? Какой послушный сын папы решился бы материально и нравственно поддерживать врагов католичества? И не странно ли, что Лжедимитрий заботится об утверждении того православия, которое будто бы сам гнал?

Б своей грамоте Лжедимитрий называет православную веру своею, истинною, правою и непорочною верою; такое признание в виду фактов, в роде рассказанного Гаркманом, не лишено значения, и мы считаем пристрастным и неправдоподобным показание Бучинских, будто самозванец называл православную веру не своею, а верою (т. е. русских), отчуждая себя от православной церкви.

Уже ли же и такой поступок, как содействие православию в борьбе с католичеством, есть «дьявольское дело»?!.

Есть и еще факт из истории отношения Лжедимитрия к православной церкви, в котором самые заклятые враги самозванца могут признать только «благотворимое дело», вполне достойное истинного христианина и православного царя. Лжедимитрий возвратил из ссылки и заточения «всех тех, которых царь Борис многозавистные ради злобы изгна и заточи» ¹) и в числе их Филарета Никитича (Романова), которого поставил потом митрополитом ростовским. Таким образом самозванец, по словам преосв. Макария, «дал русской церкви такого иерарха, который вскоре сделался не только ее главою, но и украшением» ²). С какою неохотою, с какими оговорками передают летописцы об этом добром деле Лжедимитрия, умолчать о котором очевидно совершенно невозможно. Так они говорят, что это дело «содеяся Божиими, ими же весть, судьбами»; но этим они признают, что Бог избирал Лжедимитрия орудием для совершения добрых дел, и не опровергается ли этим то призвание, что самозванец был чадом сатаны, предтечей антихриста и под.? Мог ли Бог избирать сосуд дьявола орудием своих целей для блага православной церкви?—Во

¹) Изб. Поп. 193, 240, 276, 410 стр.

²) Макар. X, 109 стр.

— 83 —

всяком случае за Лжедимитрием, по признанию его непримиримых врагов, числится хотя одно доброе дело; после этого справедливо ли сказано, будто он «ничтоже православия царствию достойно ни рок, ни сотвори»?

Наконец, можно ли отрицать то, что Лжедимитрий благодетельствовал православным архиереям и монастырям, оказывал почет и уважение русским пастырям? Или и эти поступки недостойны «православия царствию»? Впрочем, обвинители самозванца не признают за ним такой заслуги пред православною церковью и даже обвиняют его в совершенно противном—в гонении и «лютом мучительстве на православное христианство» ¹), в заговорах на жизнь других ради истребления православия. Он гнал, говорят, пастырей, гнал и всех православных, на всех «воздвиже велию бурю и гонение» ²). «Владея превысоким государством мало не год, писал патриарх Гермоген, и которых злых диаволих дел не делал? И коего насилия не учинил? Святителей с престола сверг, преподобных архимадритов, игуменов и иноков не токмо от паствы, но и от монастырей отлучил, священнический чин от церквей аки волк разгнал» ³).

Обвинение слишком тяжкое! Лжедимитрии здесь выставляется уже непримиримым врагом православия, гонителем его в лице пастырей. Но справедливо ли такое обвинение?

Прежде всего Гермоген, конечно, имеет в виду низложение патриарха Иова. Такой поступок—не благовиден и не законен, но можно ли поставить его в особенную вину Лжедимитрию? Едва ли самозванец давал прямое приказание низложить патриарха и посылал для этой цели гонцов в Москву, как говорит составитель одного сказания ⁴). Он ограничился лишь общим указанием, что только тогда вступит в столицу,

¹) Изб. Поп. 192, 234, 269, 407.

²) Иное сказ, о самозв. Времен. 16 т. 32 стр. Изб. Поп. 237 и 273 стр.

³) Акт. ар. экс. II, 130 стр.

⁴) «Сказ., еже содеяся...» 17 стр.

— 84

когда враги его будут истреблены до последнего ¹). Не указывая этих врагов, Лжедимитрий предоставлял самим москвичам решать, кто эти враги, и вели в след за тем его слуги свергли с престола Иова, то, значит, он, по их мнению, был в числе главнейших сторонников низвергнутой династии Годуновых. Приверженцы Лжедимитрия, конечно, не оставили бы в покое патриарха Иова, если бы он согласился признать самозванца законным государем ²). Он не правился народу, как потаковник Годунову. При низложении Иова никто конечно не видел в нем страдальца за веру; таким он явился уже после того, как Лжедимитрий был признан самозванцем и еретиком.

Самый случай насильственного низведения Иова с патриаршества вовсе не исключительный и не единственный. Раньте многократно встречались подобные печальные факты. Насильно были лишены престола, наприм., св. Филипп, Даниил, Иоасаф. предшественник Иова Дионисий вместе с архиепископом Крутицким Варлаамом ³). Конечно все это факты неотрадные; ненормальностями

¹) Макар. X, 92 стр. В одном хронографе низвержение Иова представляется делом не самозванца. а каких-то «человек суровейших» (Изб. Поп. 415 стр.).

²) Лжедимитрий указывал, что Иов вместе с другими москвичами признал его законным государем (см. Собрав. гос. грам. и догов. II, № 39. Акт. арх. эксп. II, № 35). Преосв. Макарий думает, что «это была или намеренная ложь, чтобы сильнее подействовать на народные толпы, или, может быть, не намеренная: самозванцу могли сказать прибывшие из Москвы, что и патриарх присягнул ему, и самозванец легко мог поверить приятной вести, пока нe узнал истины. По крайней мере в следующих своих грамотах (от 11 и 12 июня) Лжедимитрий говорит лишь о том, что ему целовали крест бояре в прочие, а о патриархе Иове и об архиереях вовсе не упомянул. (X, 93—94 стр.). Не странно ли? В один и тот же день (11 июня) самозванец уверял, что Иов признал его законным государем и будто бы отказывался от такого уверения. Когда же он «узнал истину?.. Неправду говорит один хронограф (Из. Поп. 329), будто Лжедимитрий «будучи на Московском государстве» сослал Иова «в заточение».

³) См. Нов. Летоп. Времен. 17 т. 27 стр. Иное сказ. о самозв. Времен. 15 т. 82 стр. В заточение был сослан и митроп. Варлаам (Ник. летоп. IV, 264 стр.).

— 85 —

нельзя оправдывать ненормальности; но почему в поступке Лжедимитрия хотят видеть нечто большее, чем в поступках других лиц, в роде Ивана Васильевича, Василья Ивановича, Бориса Годунова? Ведь эти последние нисколько не лучше посту пали с пастырями церкви, чем Лжедимитрий с Иовом, а иногда и решительно хуже. Жестоко обошлись с Иовом, во еще хуже был поступок Шуйских, в малолетство Грозного, с митроп. Даниилом. Его не только свергли с престола и сослали в монастырь (Волоколамский), но и принудили написать позорную грамоту о своем отречении от престола не по болезни и немощи (как сделал это еретик Зосима), а по неспособности проходить высокое иерархическое служение ¹). Иова, по крайней мере, не принуждали писать такое дозорное отречение

Обвиняя Лжедимитрия за его поступок с патриархом, мы с таким же, если еще не большим, правом должны обвинять и других великих князей в насилии над пастырями церкви и, значит, в гонении на православие. Однако Годунов, низвергнувший с престола двух святителей — митрополита и архиепископа—заслужил от самих же святителей название «праведной и беспорочной души» ²), а Лжедимитрий, совершивший подобный поступок при обстоятельствах более извинительных, оказался врагом и гонителем православия, делающим «дьявольския дела». Отчего такая разница во взглядах? Почему поступки Лжедимитрия судят всегда беспримерно строже, чем поступки других русских правителей? Ужели такой суд беспристрастен?..

Наконец, ужели кто-нибудь будет утверждать теперь, что низложение Иова было гонением на православие, когда Иов лишился кафедры не за преданность православию, а по соображениям чисто политическим?

Кроме этого факта — низложения патриарха Иова известен только один еще случай удаления с престола (на покой) ростовского митрополита Кирилла Завидова. Сделано было это един-

¹) Акт. арх. эксп. I, 185.

²) Карамз. 306 прим. в XI т.

— 86 —

ственно по желанию дать место Филарету Никитичу (значит тогда все епископские кафедры были заняты). Но за этот поступок никто не в праве сделать Лжедимитрию упрека. Летописцы, как мы знаем, считают его почти единственным добрым делом Лжедимитрия. Последний действовал несамовольно; собор русских пастырей не только соглашался с ним, но и сам умолял Филарета принять управление ростовскою епархией ¹). Что такая перемена, произведенная Лжедимитрием на кафедре ростовской митрополии, находила себе полное сочувствие среди русских иерархов, ясно видно из того, что Филарет Никитич и после смерти самозванца занимал свой пост, тогда как Игнатий, немедленно по убиении своего благодетеля, лишился патриаршества; а между тем и тот, 0 другой—и Филарет, и Игнатий были избранниками самозванца. Не странно ли?.. За возведение на престол Игнатия вместо Иова Лжедимитрий подвергся осуждению, а за возведение Филарета, при жизни митрой. Кирилла, удостоился похвал и одобрения!..

Если же и русские люди и сами пастыри считали вполне достойным предоставить управление ростовской епархией Филарету и одобряли поступок Лжедимитрия, то естественно не могли, не противореча себе, ставить ему в вину удаление с митрополии Кирилла. Такого упрека не мог сделать и патр. Гермоген ²).

Таким образом лишение престола Иова оказывается единственным случаем такого рода, за который можно упрекнуть Лжедимитрия. На другие подобные факты нет указаний, да таких фактов и не было, на что мы имеем свидетельство самих духовных лиц. В рукописи патриарха Филарета сказано, что ко времени венчания Шуйского на царство в Москве из

¹) Изб. Поп. 194, 241, 276. 410. Во всех этих местах сказано: «его же (Филарета) тогда едва священным собором умолиша и поставиша его митрополитов Ростову граду и Ярославлю».

²) Многие хронографы обвиняют Лжедимитрия исключительно только за низложение патриарха Иона, не указывая других «актов насилия самозванца над другими пастырями (Изб. Поп. 2.92 и 329 стр.). А один хронограф и ту вину, как мы знаем, приписывает суровости и безчеловечию других людей суровейших» (Изб. Поп. 415 стр.).

— 87

всех русских пастырей не доставало одного только казанского митр. Гермогена, высланного Лжедимитрием в епархию ¹); все остальные были те же, что и до Лжедимитрия, кроме вновь посвященного митр. ростовского Филарета.

Каких же святителей сверг с престола самозванец, когда свергнутым (и то до воцарения Лжедимитрия) оказывается один только Иов? Какие же это «благочестивые пастыри», уже в правление самозванца, от царствующего града «отгнашася и в заточении скончашася» ²), когда все пастыри были живы и только один из них находился в опале и был выслан в епархию? Каких же «митрополитов, ахиепискупов и епискупов» Лжедимитрий, как говорят Бучинские, «порозослал» ³), если выслан был один митрополит и ни одного архиепископа и епископа?.. После этого не имеем ли мы права сказать, что обвинение Лжедимитрия в том, что он «святителей с престола сверг», гонял, мучил, морил в заточении—слишком преувеличено и пристрастно?!.

Даже поступок самозванца с знаменитым Гермогеном и коломенским епископом Иосифом может служить, но нашему мнению, убедительным доказательством того, что Лжедимитрий был далек от фанатического гонения на православных иерархов, хотя в этом поступке некоторые ⁴) видят прямое восстание самозванного царя на святую церковь.

Как известно Гермоген и Иосиф были недовольны тел, что Лжедимитрий хочет «от иноплеменных жену себе пояти» ⁵) и непременно требовали перекрещивания Марины, чего именно и не

¹) См. Карамз. XII г. 10 прим.

²) Изб. Поп. 4?7 стр.

³) Собр. гос. грам. и дог. II, 36 140, 195 стр.

⁴) Преосв. Филарет говорит: самозванец приказал немедленно выслать Гермогена из столицы в казанский монастырь (правда ли?) и грозил лишить его сана. Такая же участь ожидала и Иоacaфa (так называет коломенского епископа и Соловьев: VΙΙΙ, 136 стр.). Но Господь защитил церковь!» (200 стр.). Буквально тоже повторяет и Μ. Толстой в своих «рассказах из истории рус. церкви» (499 стр.).

⁵) Хроногр. Кубас. Изб. Поп. 295 стр.

— 88 —

желал самозванец. Патриарх и другие пастыри соглашались с царем. Таким образом из всего освященного собора святителей только они двое—Гермоген и Иосиф шли наперекор желанию Лжедимитрия, являлись противниками не только светской власти, но и духовной—патриарха и собора, которые нашли возможным дать с своей стороны санкцию предложению Лжедимитрия относительно его невесты. При прежних «благочестивых» царях за такое противоречие и противодействие сослали бы в монастырь под строжайший надзор, с лишением, конечно, права на управление. Давно ли, при Феодоре, лишились места и сосланы в монастырь митрополит Дионисий и архиепископ Варлаам за то, что явились защитниками Шуйских и других бояр, гонимых Борисом? Вот как поплатились эти святители за противодействие, и то непрямое противодействие желаниям правителя русского царства, заслужившего, однако название «праведной и непорочной души»!.. А чем наказали Гермогена и Иосифа? Первого, как слишком настойчивого и энергичного, выслали в епархию, второго—оставили в покое. И это свидетельствует заклятый враг Лжедимитрия, составитель одного «сказания». Правда, о Гермогене он говорит, что Лжедимитрий не только велел сослать его в Казань, но и «сан святительский сняти и в монастырь заточити», хотя такое приказание почему то не было исполнено: «милостию Божией, замечает этот «сказатель», сохранен бысть до умертвия Ростригина,», т. е. в монастырь Гермогена не заточали, а лишать святительского сана и не думали. Относительно Иосифа тот же составитель «сказания» говорит, что Лжедимитрий «последи хотел сослать ею в заточение» ¹) и следовательно признает, что его не подвергали никакому наказанию. Да и не странно ли откладывать такое наказание на неопределенное время в будущем? Хотел ли Лжедимитрий действительно сделать то, что ему приписывают,—неизвестно. Может быть раздраженный протестом Гермогена и отчасти Иосифа самозванец наговорил им много угроз, — об-

¹) «Сказ., еже содеяся... Чтен. в общ. ист». 1847 г. № 9, 20 стр.

стоятельство вполне объяснимое вспыльчивым, горячим и раздражительным характером царя. Но эта вспыльчивость—минутная. Лжедимитрий, кажется, сам очень хорошо сознавал этот недостаток своего характера и старался загладить его милостью и прощением тем, которые заслужили его угрозы. Он рассердился на Татищева, велел сослать его в Вятку и... оставил в покое. Осужденного на смерть Шуйского он не только освободил от казни, но и приблизил ко двору. Так же невыдержанно, сначала запальчиво и с раздражением, а лотом ласково и милостиво Лжедимитрий обошелся и с польскими послами. И не этими ли странностями и противоречиями его характера объясняется снисходительное отношение его к Гермогену и Иосифу? Разгневанный их протестом Лжедимитрий однако мог, по своей переменчивости и, если можно так сказать, по отходчивости своего характера, быстро переменить гнев на милость, удовольствовавшись одной минутной вспышкой. И если он выслал все-таки Гермогена в Казань, то только потому, что этого человека нельзя было склонить на свою сторону ни гневом, ни милостью; его просто нужно было удалить; Иосиф вероятно был сговорчивее ¹).

Одно только несомненно, что с митроп. Гермогеном и епископом Иосифом было поступлепо в высшей степени снисходительно за их противодействие желанию царя и решению духовного собора. Таково об этом свидетельство летописца XVII в., который считает Лжедимитрия «змием лютым», «антихристовым предтечею» ²). Не то говорят наши лучшие историки, от которых мы вправе ожидать полного беспристрастия: они почему-то

¹) Соловьев в недоумении говорит, что неизвестно, по каким причинам Иосифа оставили в покое (VIIІ, 136 стр.). Нам думается, что причины эти, так сказать, субъективные и заключаются в характере самозванца. Для тех же, которые считают Лжедимитрия гонителем православия, случай с Иосифом остается загадкой и, чтобы не было разногласия с предвзятой идеей, нередко истолковывается в смысле неблагоприятном для самозванца и даже вопреки исторической правде (об этом сейчас ниже).

¹) «Сказ., еже содеяся...» 3 стр.

— 90 —

увеличивают наказание Гермогену и Иосифу и, следовательно, вину Лжедимитрия. Так Соловьев говорит, что Гермогена заключили в монастырь ¹), чего однако не было. Карамзин уверяет, что оба ревностные пастыря и Гермоген, и Иосиф были сосланы расстригою за их смелость ¹), а между тем, как мы знаем, последнего несомненно оставили в покое. Вот слова преосв. Макария: «нашлись святители, каковы казанский митрополит Гермоген и коломенский епископ Иосиф, также протоиереи, которые смело говорили самозванцу, что невеста его должна быть крещена по православному. Самозванец велел разослать этих смельчаков из столицы, одних—в их епархии, других—в другие места» ³). Значит, был сослан и Иосиф? Иначе кого же выслали «в их епархии»? В какие «другие места» и кого, кроме Гермогена, отправленного в его епархию, сослали? Достойно замечания, что о «протопопах», которых «порозослал» Лжедимитрий, говорят Бучинские и вовсе не упоминают летописи и хронографы.

Ужели поступок Лжедимитрия с Гермогеном и Иосифом можно назвать дьявольским делом? Ужели это значит свергать святителей с престола и морить их в заточении? Ужели беспристрастно судят наши историки, когда стараются возложить на Лжедимитрия такую вину, которой он непричастен?..

Мы полагаем, что поступок самозванца с Гермогеном и Иосифом вовсе не служит доказательством его фанатической ненависти к православной церкви; а может, наоборот, указывать на то, что Лжедимитрий меньше других русских правителей был способен оказывать давление на духовную власть. Гораздо симпатичнее другой поступок самозванца—с астраханским архиепископом Феодосием. Обвиненный своими согражданами в том, что не признает Лжедимитрия истинным сыном Грозного, и приведенный к самозванцу, Феодосий смело говорил царю: «знаю, что ты называешься царем, во прямое твое имя Бог весть; ибо при-

¹) Ист. Росс. VΙΙΙ, 136 стр.

²) Ист. Гос. Росс. XI, 252 стр.

³) Истор. Рус. ц. X, 115 стр.

— 91 —

рожденный Димитрий царевич убит в Угличе и мощи его там» ¹). Лжедимитрий не велел даже и оскорблять такого честного и откровенного человека. Так ли бы поступили с Феодосием за его смелый ответ при другом царе, уже не гонители православия? Едва ли и конечно нет...

А если бы Лжедимитрий действительно желал гнать православное духовенство, то он, без сомнения, воспользовался бы поступком Феодосия по отношению к нему, чтобы хотя одного пастыря сослать куда-нибудь подальше, а между тем он даже не решился и оскорбить верного своему долгу иерарха.

Вообще же, справедливость требует сказать, что Лжедимитрий отпросился к православному духовенству с почтением и уважением нисколько не меньшим, чем другие цари. Патриарх был приближенным к нему человеком, его советником и собеседником ²). Всем архиереям самозванец дал самые первые места в государственной думе ³). Чем бы он ни руководился в этом— намерением ли сделать нечто подобное польской раде, или желанием привлечь святителей на свою сторону ⁴), одно только несомненно, что он оказал пастырям немалый почет и очевидное уважение. При всяком выдающемся, торжественном случае Лжедимитрий приглашал к участью и русских пастырей. Важные дела, особенно касающиеся духовной области, он передавал на их рассмотрение. Задумав дозволить католикам построение церкви в Москве, Лжедимитрий спрашивает на это разрешение православных пастырей. Вопрос о своей невесте царь передает в руки духовенства: он не приказывает, а просит благословения святителей на брак с Мариной. Ужели же и в таких поступках Лжедимитрий явился «злым еретиком», гонителем и «разорителем» православные веры, мучителем пастырей?

¹) Любарск., Иерарх. астрах. епарх. «Чтен. в общ. истор». 1848 г, VII. 65—66 стр.

²) «Сказ., еже содеяся...» 18, 20 и 21 стр. Лет. о мятеж. 106 стр. Изб. Поп. 329, 270, 292, 407 стр.

³) Собр. гос. грам. и догов. II, № 93.

⁴) Макар. X, 109 стр.

— 92 —

К сожалению, мы не можем фактически проверит обвинение Гермогена, будто Лжедимитрий не только гнал пастырей, во и преподобных архимандритов, игуменов, иноков и священнический чин. Чем можно подтвердить такое обвинение? И не преувеличено ли оно, как преувеличено и то, будто самозванец «святителей с престола сверг» и морил в заточении? Да и какой был смысл гнать архимандритов, игуменов и священников, когда святители, как мы говорили, не только не страдали от самозванца, а даже могли смело, безбоязненно к безнаказанно говорить против царя, защищая права церкви и свои мнения?

Нельзя не обратить внимания и на то, что Гермоген в числе гонимых Лжедимитрием лиц исчисляет архимандритов, игуменов, иноков и священнический чин, а другие обвинители самозванца значительно суживают круг этих страдальцев. В показании Бучинских Лжедимитрий говорит, что он «порозослал» митрополитов, архиепископов, епископов «протопопов и совершенно не упоминает об иноках. Кубасов говорит, что царь «мнихов многих пречестные обители архангела Михаила в заточение разосла» ¹) и таким образом все гонение самозванца ограничивает одним монастырем. Если даже Кубасов говорит совершенную правду, то и тогда мы не можем признать чудовских «мнихов» страдальцами за веру. Лжедимитрий поразослал их потому именно, что «знаем ими бываше», как прежний монах, проживавший в Чудовом монастыре. Однако царь не избегал митрополита крутицкого Пафнутия, который был архимандритом чудовским, когда Отрепьев проживал в управляемом им монастыре ²). Если Лжедимитрий щадил Пафнутия, как православного иерарха, то это еще раз указывает на его хорошее обращение с русскими святителями и доброе расположение к ним.

Правда, говорят, что Лжедимитрий не любил монахов. Он будто бы называл их тунеядцами, приказывал описать все монастырские имения и заявлял, что хочет оставить им необхо-

¹) Изб. Попов. 292 стр.

²) Сказан. о осаде Троиц. Серг. мон. Палиц. 21 стр.

— 93 —

димое на содержание, а все прочее отберет в казну. Таково свидетельство иностранцев ¹). Русские же сказания передают, что самозванец хотел «монастыри и обителища иноческая раскопати», обратить их «в жилища погапцом», одеть иноков «в светлые портища» и поженить, а инокинь выдать замуж ²). Такое известие не заслужило ни чьей веры и по своей странности не нуждается в опровержении; но оно очень хорошо показывает, какие нелепые клеветы способны были возвести русские люди на убитого самозванца. И такой чудовищный замысел против монастырей Лжедимитрий был намерен будто бы привести в исполнение после 18 мая, назначенного днем боярской резни и началом гонения на православие. Но почему для успехов католицизма в России нужно было срыть монастыри, женить иноков, «облечь их в светлые портища» и д. дал.? Даже нужно усомниться в достоверности известий о покушении Лжедимитрия на монастырские имения. О таком распоряжении самозванца не говорят, однако русские источники и те лица, которые были больше всего заинтересованы в этом деле—русские пастыри. Они не могли бы благосклонно посмотреть на подобную попытку отобрать монастырские имения, которые, по их мнению, «утверждены за святителями и монастырями страшными клятвами». Известно, с каким жаром защищали они «недвижимые вещи, вданные Богови благоверными», сначала при Иоанне III³), а потом при Грозном ⁴). Простили ли бы пастыри Лжедимитрию его посягательство на церковную собственность, если бы такое посягательство действительно обнаружилось, и не поставили ли бы они в вину царю такой поступок, как оскорбление и ограбление церкви Божией?

В действительности было даже нечто совершенно противное

¹) Сказ. совр. о Димитр. самозв. I, 52 стр. Тоже говорят Костомаров (Ист. III, 619 стр.) и Карамз. (XI, 238 стр.).

²) Иное сказ. о самозв. Врем. 16 т. 32 стр. Изб. Поп, 238, 273.

³) Карамз, 622 прим. к VI т. «Чтен. в общ. истор.» 1847 г. III кн. I отд. 41—13 стр.

⁴) См. Послание митр. Макария в «Летоп. рус. литер. и древ». V т. Отд. III, 129—136 стр. Опис. рукоп. Имп. Пуб. библ. Бычк. I, 286—287 стр.

— 94

тому, в чем обвиняют Лжедимитрия относительно монастырей. Самозванец не только их не грабил, но и вовсе не желал нарушать прежде данных им прав и привилегий, а подтверждал такие права, давал их вновь, жаловал духовенству несудимые и тарханные грамоты, назначал обителям ругу и угодья ¹). Ужели это значит обирать монастыри ²), отбирать монастырские имения в казну, видеть в монахах тунеядцев и людей праздных?

Преосв. Макарий, у которого вовсе незаметно снисходительности к Лжедимитрию, признает однако, что «самозванец благодетельствовал и православным архиереям, и обителям» и это совершенно справедливо!... А благодетельствовать, конечно, не значит подвергать преследованию и быть благодетелем не значит быть врагом и гонителем... И не имеем ли мы права сказать, что Лжедимитрий был совершенно чужд фанатической ненависти к православной церкви, не был ненавистником православного духовенства и относился к нему нисколько не хуже, чем прежде его бывшие «благочестивые» цари?

Нам остается сказать несколько слов о том обвинении, будто Лжедимитрий «воздвиже велию бурю и гонение на христианы» ради введения в России католичества и истребления православия. Гонение это относится уже к последним дням царствования самозванца и «велия буря» со всею силою должна была разразиться над православием 18 мая 1606 года, когда Лжедимитрий будто бы замышлял произвести боярскую резню. Отдельные случаи гонения на православных были, говорят, и раньше этого, в продолжение всего одиннадцати-месячного царствования самозванца и начинаются они казнью Шуйского, которую наши летописи относят к самым первым дням правления Лжедимитрия. Понятно, что число таких гонений может быть очень велико, так как в каждом гневе царя на подданных, в каждой опале бояр почему-то видели покушение на целость веры. Каждый опальный и

¹) См. Акт. ист. IX, 58—64. Сборн. Мухан. № 135—137.

²) Преосв. Филарет говорит, что Лжедимитрий «обобрал монастыри» (199 стр.). Ужели это не преувеличение?

³) Макар. Ист. рус. ц. X, 113 стр.

гонимый в исторических памятниках XVII века представляется, как мученик, страдалец за веру. Легко понять, что в таком взгляде выразилось со всею силою предубеждение против личности самозваного царя, и все факты гонений на лиц, казавшихся Лжедиммтрию подозрительными и опасными (если даже мы признаем, что подобные факты совершенно справедливы), ни мало не подтверждают намерения царя преследовать православие. Такие гонения были вызваны соображениями и побуждениями, не имеющими ничего общего с православною верою. Это ясно видно и из самых исторических памятников XVII, которые, однако хотят усмотреть в каждом поступке Лжедимитрия посягательство на святое православие. И. если мы отбросим эту предвзятую идею летописных сказаний, то все преследования Лжедимитрия, какие только ему приписываются, окажутся не имеющими никакого отношения к вере и церкви и, следовательно, не подлежащими нашему рассмотрению; а главнейшее обвинение в намерении избить бояр ради введения католичества было уже разобрано нами с возможною полнотой и над источником такого обвинения мы произнесли свой приговор. На каждое царствование и прежде Лжедимитрия падает целый ряд опал, следует ли отсюда заключение, что церковь и тогда была гонима? Правда все гонимые самозванцем являются его обличителями за ересь; но в чем заключается эта ересь Джедимитрия? Из летописных сказаний оказывается, что эта ересь заключалась в принятии самозванцем не принадлежащего ему имени сына Грозного и присвоении царского престола. В этом обвиняли Лжедимитрия и Шуйский, и дьяк Осипов и другие ¹), и конечно обличители подобных ересей никак не могут считаться страдальцами за веру.

Важнее всего, как смотрел народ на таких «мучеников», защитников православия. Кажется, при своей любви к вере и

¹) «Сказ., еже сод...» 17, 25. Изб. Поп. 235, 417 и др. стр. Шуйский говорил Федору Коневу с товарищами, что на престоле «не прямой царевич Димитрей Иванович, но злой враг христианский, еретик и вор Гришка Отрепьев».

— 96 —

церкви он должен был сострадать этим мученикам и явиться их защитником ради спасения своего дорогого достояния—святого православия. И что же мы видим? Вот на лобном месте является первый страдалец «за истинную православную христианскую веру», готовый склонить голову под меч калача, и держит народу речь, что умирает «за правду и за христианскую веру». Народ безмолвствует ¹). Он видит в Шуйском только противника законной власти, получающего должное по заслугам. Так ли бы он отнесся к казни Василия Ивановича, если бы видел начинающееся гонение на православие?

Во дворец является другой обличитель—дьяк Осипов, является с желанием «за благочестивую веру пострадати» ²) и начинает обличать «богоотступника». Его казнили, но народ остался спокоен ³). Почему? По стопам Шуйского обличителями Лжедимитрия являются дворянин Тургенев и мещанин Федор Калачник. Последний, веденный на казнь, кричал народу: «приняли вы вместо Христа антихриста и покланяетесь посланному от сатаны, тогда опомнитесь, когда все погибните». «По делом тебе смерть!» кричал ему народ ⁴). Вот как он смотрел тогда на этих мучеников за православную веру! Ужели же этот народ, горячо преданный своей вере, сочувствовал и мог сочувствовать ее гонению? Конечно, нет! Не видел он никакой опасности для веры, не грозила ему никакая погибель и не явился еще антихрист. Нет сомнения, что русские люди не видели в Лжедимитрии того жестокого мучителя, того гонителя православных, какого знаем мы

¹) Впрочем составитель одного «сказания» («Сказ., еже сод...» 18 стр.) говорят, что по поводу речи Шуйского с лобного места «восплакася весь народ царствующего града Москвы плачем велиим и рыданием», но другой сказатель передает, что плач этот был «тайно»: «вcu предстоящии, в сердцах своих рыдаху» (Изб. Поп. 271 стр.) и, след., вовсе не «плачем велиим». Да как знать, кто в сердце плакал, кто — нет? Не ясно ли, что не «в сердцах»—то никто не плакал? У других хронистов нет и речи о соболезновании народа князю Василию.

²) Изб. Поп. 417 стр.

³) Солов,. VΙΙΙ, 137 стр.

⁴) Ibid. 117 стр.

— 97

теперь из летописных рассказов. Этот мучитель, этот гонитель, этот антихрист явился в лице самозванца уже после смерти. При жизни народ его любил, но эта любовь вскоре заглушена была, была подавлена массою обвинений, возведенных на убитого царя людьми авторитетными для народа. Не было сомнения, что поруганный венценосец—самозванец. Одна мысль незаконно назваться царевичем была уже «прелютою» и «богомерзкою» ересью, делом «темномудраго духа», прелестью дьявола ¹). Об этом «велегласно» говорила и светская, и духовная власть, и народ с ужасом стал отворачиваться от своего прежнего любимца. Добрая намять о Лжедимитрии исчезла и несчастный царь остался с самыми мрачными чертами характера; в нем стали видеть что-то демоническое, чуть-чуть не воплощенного диавола.

«Еретик», наученный бесом принять имя царевича Димитрия, мог ли царствовать достойно, мог ли явиться истинно благочестивым и православным государем? Конечно нет! Чего можно было ожидать от него доброго? Орудие дьявола, Лжедимитрий был послан на Русь православную Богом, как орудие небесной кары, как бич за грехи народа.—На эту точку зрения стали наши летописцы при описании царствования самозванца; недаром же это описание выходит так мрачно.

Самозванство Лжедимитрия вот, кажется, первый и главный источник предубеждения против него и вражды к нему. Сам Лжедимитрий мог подавать повод к недовольству им. Далекий от гонений на православие, он, однако, как мы замечали, не был ревнителем и охранителем старины, которая в умах русских людей являлась чем-то неприкосновенным, божественным. Он затевал какие-то новости, которых прежде не знали русские люди: толковал о веротерпимости, не хулил католиков, говорил, что и они христиане; вольнодумствовал, допуская возможность 8 и 9 вселенского собора ²); а между тем такие мысли равнялись поруганию православия и не могли не соблазнять строгих русских.

¹) Изб. Поп. 220, 258, 270, 190 и 287 стр.

²) Иное сказ. о самозв. Врем. 16 т. 94 стр. Изб. Поп, 192, 234, 407.

— 98

Лжедимитрий думал распространить в России западную цивилизацию; но такое дело, по мнению ревнителей старины, грозило целости веры ¹). Царь был любитель веселья, беззаботной жизни, пиров, «пустошных игр» ²),—чем, как мы знаем, не мало соблазнялись русские. Он одевался по-польски, не окружал себя царским этикетом; а между тем русский думал, что даже перемена платья русского на иностранное есть измена вере отеческой. Уже после Лжедимитрия один русский моралист говорил: «Бог не повеле на неверных ризы и на их обычаи верным человеком взирати и завидети: понеже Богу мерзко беззаконное платье и обычай их мерзок и неприятен» ³). А это-то мерзкое Богу платье и мерзкие обычаи и занес Лжедимитрий из «иноземщины» на святую Русь. Он явился вводителем того, чего так береглись наши предки. Делал он это вовсе не с целью поругаться над православием; но русские-то люди могли ли ему простить такие «новшества»? Конечно, нет! Они и не простили ему. Лжедимитрий явился для них изменником вере отцов, «богоотступником», «попрателем» православия, «врагом Божиим» и, значит, гонителем православной церкви. Это мнение перешло в твердую уверенность и несомненное убеждение, когда стала известна переписка самозванца с Римом. Теперь становилось ясным, к чему вел царь православную Русь и что он затевал сделать с нею: искомый X отыскан. Окатоличение,—вот что ожидало, по мнению русского народа, наше отечество в царствование самозванца. Уверенные в этой мысли, веря обещаниям Лжедимитрия, данным католикам, наши летописцы стали видеть в каждом поступке самозванного царя что-либо, направленное во вред православной, церкви. Конечно они далеки были от беспристрастия, да и можно ли ожидать такого беспристрастия от людей предубежденных, не симпатизирующих Лжедимитрию и явно враждебных?

¹) Так говорило духовенство Борису. Сказ. соврем. о Дим. самозв. I, 18 стр.

²) Доп. к Акт. Истор. II, № 176.

³) «Труд. киев. дух. акад.». 1864 г. I, 9 стр.

— 99 —

Теперь хотя несколько мы можем понять, отчего не сочувствуют самозванцу наши исторические памятники и почему их отзывы далеко не в его пользу. Было бы ошибочно вполне доверить всем этим нелестным отзывам без их точной критической поверки. Но раз высказанное предубеждение не может исчезнуть скоро; в большей или меньшей степени оно будет всегда находить себе веру и дело истории путем хотя бы разногласных и противоречивых суждений восстановить и выяснить истину.

Мы, насколько возможно полно, рассмотрели отношение Лжедимитрия к католической церкви и папству с одной стороны и с другой—отношение к православию и православной церкви. Мы не видим ни из каких поступков самозванца его фанатической привязанности к латинству; его обещания, данные слугам папы, были пустые обещания, об исполнении которых он меньше всего заботился. Ничем нельзя доказать и фанатической ненависти Лжедимитрия к православию; да такая ненависть и непонятна, если мы согласимся, что самозванец не думал вводить в России католицизм. Те факты, в которых будто бы со всею силою обнаружилась нелюбовь Лжедимитрия к православной церкви, намеренное нарушение ее постановлений и даже явное гонение в лице пастырей,—без сомнения, не являются такими при беспристрастном рассмотрении их. Из этого рассмотрения, надеемся, можно увидеть доброе расположение самозванного царя к той вере, исповедником которой его считали при жизни; а это уже решительно отрицает мысль о желании царя путем насилия и резни распространить в России ненавистное латинство, к которому и самозванец не имел никакой особенной привязанности. Правда, он оказал веротерпимость по отношению к католикам, но эти факты легко объясняются (и объяснены нами) вольной зарубежной жизнью Лжедимитрия и его политическими расчетами.

Трудно сказать, что вышло бы впоследствии из предприимчивого, либерального царя, зараженного иноземщиной; «но несомненно, что он для русского общества был человек, призывавший его к новой жизни, к новому пути. Он заговорил с русскими голосом свободы, настежь открыл границы прежде замкнутого

— 100 —

государства... предоставил свободу религиозной совести... Объявлена была война старой житейской обрядности»... ¹). Но Лжедимитрий «явился слишком рано еще, именно столетием раньше» ²). Он выступил с новыми порядками тогда еще, когда старина считалась неприкосновенной святыней и борьба с ней была или преждевременна, или непосильна. Лжедимитрий сам сделался жертвою этой борьбы, может быть, легкомысленно и без такта веденной. Впрочем его погибель была устроена путем заговора и будто бы для спасения веры.—так, по крайней мере, говорил глава восстания Шуйский ³).

17 мая Лжедимитрий погиб; миновала опасность для веры и церкви, и как за это должны бы были русские люди возблагодарить Господа Бога! Но что же они сделали? Предались пьянству, хвастались своею храбростью и удалью в расправе с поляками, хотя шли на сонных, а «и не думали, по словам летописца, возблагодарить Всевышняго, молебнаго славословия Богови не воздаша» ¹). Так ли нужно было возблагодарить Господа за избавление от жестокого гонителя православия?!... Впрочем, другой бытописатель передает, что все москвича с величайшим усердием благодарили Бога за погибель «злого еретика», поздравляли друг друга с радостью, целовались ⁴), как на Пасху, но.., к сожалению, такой радости и такого единодушия не было и 17 мая 1606 года не ознаменовалось одушевленным ликованием!...

Лжедимитрий умер, заслужив проклятие русских людей, как гонитель православия, и осуждение слуг папы, как изменник своим обещаниям. Кому же он угодил? И мог ли кому-нибудь угодить? Едва ли. Русских смущало его пристрастие к иноземному и отчуждение от своего-русского, католиков раздра-

¹) Костом. Ист. III в. 664—665 стр.

²) Солов. IX, 425 стр.

³) «Мы готовы пострадати за святыя церкви и за православную христианскую веру»—вот слова Шуйского. «Сказ., еже содеяся...» Чтен. 1847 г. 23 ,9, стр.

⁴) Карамз. 565 пр. к XI т.

⁵) «Сказ., еже сод...», 25 стр.

101 —

жала его недеятельность в пользу римской церкви. Те и другие были недовольны самозванцем. Первые сделались причиною его погибели; вторые—католики увидела в этой погибели карающую руку Провидения. Так печальна память о Лжедимитрии!... Но был ли он тем, чем выставляют его православные — гонителем православия, распространителем католичества огнем и мечом? И не должна ли история снять с него этот тяжелый и небеспристрастный упрек?!...

Н. Левитский.

Страница сгенерирована за 0.24 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com