ГЛАВА III. Теории понятия

Глава III.

Теории понятия

1. Сущность понятия.

§ 37. Путем анализа и отвлечения можно выделить из суждения такие элементы, как представление и понятие.

Представление есть мысль о предмете, содержащая в себе любые различенные в нем признаки (стороны предмета). Понятие есть мысль о предмете, содержащая в себе лишь те различенные признаки, которые образуют единое целое, служащее основанием для системы следствий. Так, мысль о круге, как фигуре, ограниченной замкнутою кривою, все точки которой находятся на равном расстоянии от одной точки на плоскости внутри кривой, есть понятие. Точно также мысль о большом круге шара есть понятие. Наоборот, мысль о круге, начерченном на доске аудитории Петроградского Университета в день зимнего солнцестояния, не есть понятие.

Некоторые философы, напр. Шуппе, утверждают, что наиболее ценные понятия, именно те, которые он называет «подлинными родами» (eigentliche Gattung, οἰκεῖον γένος)1), заключают в своем содержании закон, из которого можно вывести виды, подчиненные данному понятию, как роду. Только на основании таких понятий, говорит он, можно построить научную классификацию вещей. В самом деле, вещь, не есть простая сумма «элементов» 2); вещь есть совокупность определенных в пространстве и времени данных, причинно связанных между собою, что обнаруживается в совместном движении и покое их, а также в законосообразной смене качеств. В составе понятия вещи важнейшую роль играет закон причинной связи частей, а не отдельные «элементы». Поэтому построение общих понятий о вещах, на основании отдельных «элементов», напр., цвета, дает лишь неподлинные роды. Для установки подлинных родов вещей нужно отвлекать от их состава закон причинной связи их частей и образов видовые понятия путем перечисления видоизменений основного закона. Согласно этому учению, понятие, напр., треугольник, есть подлинный род, потому что его содержанием определяется, что существуют лишь такие-то определенные виды (например, прямоугольные, тупоугольные, остроугольные треугольники). Наоборот, понятие «красный круглый предмет», «яйцо для пасхального

1) Schuppe, Grundriss der Erkenntnistheorie und Logik, стр. 91.

2) «Элементами» Шуппе называет неразложимые далее чувственные качества (цвет, звук и т. п.), а также пространственные и временные определенности (где, когда).

85

подарка» и т. п. суть не подлинные роды, так как из их содержания нельзя вывести, какие виды подчинены им 1).

Сходное с Шуппе учение о понятиях развивает Кассирер, посвящающий большую часть своего обширного труда «Substanzbegriff und Funktionsbegriff» исследованию понятий математики и естествознания. Функциональными понятиями он называет понятия, охватывающие ряд не на основании отношения сходства, а на основании принципа функциональной зависимости, определяющего правило перехода от одного звена к другому 2). Такие понятия служат основанием для вывода из них подчиненных им видов. «Подлинное понятие», говорит Кассирер, «не оставляет без внимания в стороне особенности и частности подчиненных ему содержаний, но стремится показать необходимость появления и связи именно этих частностей. Так, от общей математической формулы, напр. формулы кривой второго порядка, мы можем прийти к специальным геометрическим образованиям круга, эллипса и т. д., рассматривая в ней определенный параметр, как переменный, и заставляя его принять непрерывный ряд значений. Общее понятие оказывается здесь даже более богатым по содержанию; кто обладает им, тот может вывести из него все математические отношения, присущие частной проблеме, но в то же время, с другой стороны, он не изолирует эту проблему, а понимает ее в непрерывной связи с другими проблемами, следовательно, в ее глубоком систематическом значении. Единичные случаи не выключены из рассмотрения, а фиксируются и удерживаются, как вполне определенные ступени в общем процессе изменения. Опять обнаруживается здесь с новой стороны, что характерный момент понятия заключается не в «общности» образа представления, а в обще значимости принципа ряда. Мы не извлекаем из предлежащего нам многообразия любые абстрактные части, а создаем для членов его однозначное отношение, мысля их связанными посредством всеохватывающего закона» 3).

Без сомнения, Шуппе и Кассирер правильно указывают идеал, к которому стремится наука при выработке понятий. Однако, надо иметь в виду, что нет оснований требовать, чтобы в содержании всех понятий заключался закон; это невозможно уже потому, что закон всегда сложен, и элементами законов в конечном итоге должны оказаться понятия, которые уже не заключают в самом своем содержании закона. Итак, мысль о предмете заслуживает названия понятия, согласно данному выше определению, уже в том случае, если она служит основанием для открытия необходимых связей, хотя бы сама в себе и не содержала таких связей.

1) Schuppe, Erkenntnistheoretische Logik, стр. 181 с., 204, 559, 564-576, 581; Grundriss der Erkenntnistheorie und Logik, стр. 90-93, 146-154.

2) Стр. 21 с. Книга Кассирера переведена на русский язык.

3) Там же, стр. 25 с.

86

2. Идеал-реалистическая теория общих понятий.

§ 38. Некоторые философы полагают, что только мысль о классе объектов может быть названа понятием; иными словами, они думают, что понятия могут быть только общими. Если придерживаться данного выше определения понятия, то нет основания отвергать возможность также единичных (индивидуальных) понятий. Таково, напр., понятие историка о реформации в Германии или понятие географа о Кавказском хребте и т. п. Замечательно, что теория обоих этих видов понятий представляет чрезвычайные трудности, и логика до сих пор не имеет удовлетворительного учения ни о том, что такое общее понятие, ни о том, что такое единичное понятие. Займемся сначала вопросом об общем понятии.

Проблема общих понятий с древних времен и до наших дней остается предметом труднейших исследований и ожесточенных споров нескольких наук, именно психологии, гносеологии и метафизики. Здесь этот вопрос будет изложен лишь настолько, насколько это необходимо для того, чтобы понимать различие между системою логики индивидуалистического эмпиризма, опирающеюся на номиналистическое учение о понятиях, и системою логики интуитивизма, признающего идеальное бытие, следовательно, отстаивающего, так называемый, реализм в учении о понятиях. Кроме того, здесь нужно еще показать, путем разграничения психологической и гносеологически-метафизической стороны вопроса, что учение об идеальном бытии, при введении известных оговорок, согласимо с другими теориями, выступающими обыкновенно под видом его противников. Для обеих поставленных нами целей, достаточно дать лишь краткий обзор общеизвестных типов учений об общем — реализма, номинализма и концептуализма.

Реализмом в учении о понятии принято называть учение, утверждающее существование идеального, сверхвременного и сверхпространственного бытия. Термин реализм неудобен, для обозначения этого учения, так как словом реальный мы условились обозначать пространственно-временное бытие. Поэтому будем называть рассматриваемую теорию идеал-реалистическою, разумея под словом идеал-реализм философское направление, утверждающее, что реальное бытие существует не иначе, как на основе идеального бытия.

Сторонник идеал-реалистического учения о понятиях считает мир гораздо более связным и объединенным, чем это представляется взору человека, не углубляющегося в идеальные основы мира. В самом деле, если бы все бытие было только пространственно-временным, т. е. только реальным, то вещи, находящиеся в разных частях пространства и существовавшие в разные времена, напр., Сократ, Декарт, Кант, были бы целиком, по всему составу своего

87

бытия внеположны друг другу: весь состав бытия Сократа целиком вмещался бы в то пространство, которое он занимал в Афинах, и в тот отрезок времени, которое протекало в V и начале IV в. до Р. Хр., а весь состав бытия Канта — в пространство Восточной Пруссии и отрезок времени XVIII в. Как бы глубоко мы ни анализировали бытие каждого из этих людей, мы никогда не натолкнулись бы в его составе на тожественные для всех них стороны. Наоборот, сторонник бытия идей полагает, что бытие Сократа, Декарта, Канта не исчерпывается пространственно-временным процессом: исследуя пространственно- временную индивидуальность их, мы неизбежно должны усмотреть более глубокую основу ее, поднимающуюся в сферу сверхпространственного и сверхвременного: таково Я Сократа, Я Декарта, Я Канта. Но этого мало, согласно некоторым философским учениям, проникая в еще более глубокие слои бытия, мы найдем во всех этих Я общую основу их, одно существо, одинаково обосновывающее и бытие Сократа, и Декарта, и Канта, так что эти три человека, столь далекие друг от друга в пространстве и времени, тем не менее в некоторой стороне своего бытия совпадают друг с другом, суть один и тот же человек в буквальном смысле этого слова (Адам Кадмон Каббалы, le Grand Etre Конта, Объективный Дух Гегеля и т. п.).

Такая интимная связь пространственно и временно раздельного кажется трудно постижимою только потому, что, следуя практическим потребностям повседневной жизни, мы не привыкли созерцать эту глубочайшую основу своего бытия. «Смотря наружу ᾒ ὅθεν ἐξῄμμεθα» (от своего источника), говорит Плотин, «мы не знаем, что мы едино есмы, как многие лица, которые обращены наружу, а внутри имеют один общий затылок» 1).

Сторонник таких учений, конечно, идет и дальше в этом искании единого начала и в конечном итоге приходит к убеждению, что вселенная в целом есть живое существо, имеющее одну сверхвременную основу, напр. ту, которую некоторые философы называют Мировою Душою.

Перечисленные идеальные начала, Я Сократа, Объективный дух, Мировая Душа, будучи сверхвременными и сверхпространственными, могут находиться, как нечто буквально тожественное, во множестве различных событий, однако это не придает им характера общего понятия. В самом деле, возьмем с одной стороны понятие Я Сократа, а с другой стороны 1) Я Сократа, беседующего в тюрьме с учениками, 2) Я Сократа, размышляющего о высшем благе, 3) Я Сократа, сражающегося при Потидее и т. д., и. т. д. Между понятием Я Сократа и тремя остальными понятиями нет отношения подчинения: нет многих экземпляров Я Сократа, образующих класс. В самом деле,

1) Плотин, Эннеады, VI, 5,7.

88

Я Сократа, согласно нашему идеал-реализму, есть не отвлеченная, а конкретная идея: это индивидуальное существо, творчески обнаруживающееся во времени, а не безжизненная форма, вроде идеи равенства или идеи треугольника. Поэтому различные представления и понятия о Я Сократа, суть представления о различных сторонах и случаях жизни одной и той же особи, а не различных особей. Точно так же, если существует Адам Кадмон, то Сократ, Декарт, Фома, Петр и т. д. суть как бы органы этого индивидуального существа, а не экземпляры его, и потому отношение между понятием Адама Кадмона и понятия Сократа, Декарта и т. п. не есть отношение подчинения 1).

Иное дело отвлеченная идея, напр. идея треугольности. Правда, и она сверхвременна и сверхпространственна; поэтому и она участвует, как нечто буквально тожественное, в бесчисленном множестве своих воплощений, напр., и в треугольнике, образуемом прямыми, соединяющими центр Земли, Солнца и Юпитера в такой-то момент времени, и в треугольнике, построенном при тригонометрическом определении расстояния какого-либо недоступного предмета и т. д., и т. д. до бесконечности. Однако, наличность одной и той-же отвлеченной идеи не превращает еще всю эту группу в одно существо; хотя члены этой группы и образуют сросток, как это иллюстрируется нижеприведенною схемою, все-же они остаются в отношении друг к другу, если иметь в виду только этот способ их объединения, особями. Группа особей, объединенных отвлеченною идеей, есть класс.

Греческая буква ε означает отвлечённую идею (ἔιδος), тождественную для трех особей A₁, А₂, А₃; знак+ показывает, что особь A₁, или А₂, или А₃ не
может существовать, не имея в своей основе идеального бытия ε.

Конкретное идеальное бытие, как сверхвременное начало, остающееся тожественным в смене временных процессов, многие лица, даже и мало склонные к идеал-реализму, легко допускают, напр. пользуясь в своем мировоззрении идеей души, также идеей атома. Но те же самые лица очень часто считают совершенно непонятным учение об отвлеченных идеях и вытекающее из него учение о классах. В самом деле, многие классы состоят из особей, столь чуждых друг

1) См. о конкретно-идеальном и отвлеченно-идеальном бытии Н. Лососий. Мир как органическое целое, гл. III, стр. 35-48.

89

другу (т. е. объединенных мало содержательною отвлеченною идею), что кажется недопустимым, чтобы они образовали все-же сросток, т. е. имели в своем составе буквально тожественное начало. Отвлеченных идей так много, они так разнообразны и потому устанавливают столько разносторонних и самых причудливых связей между вещами, далекими во всех остальных отношениях друг другу, что приходится допускать единство мира, по-видимому, трудно постижимое умом. Однако, если допущена уже та целостность мира, которая обусловливается конкретно-идеальными началами, и притом так, что весь мир признается за одно живое существо, тогда нетрудно представить себе и тожество отвлеченных идей. Особенно легко понять это, рассматривая некоторые отношения. Для пояснения обратимся к простому и близкому нам примеру, не требующему углубления и наиболее сокровенные недра мировой цельности. Кто признает субстанциальность и сверхвременность своего я, тот, напр., наблюдая свою радость при получении письма от друга, потом свое огорчение при чтении этого письма, сообщающего грустное известие, потом свое желание ответить на письмо, находит, что все эти три состояния связаны с я отношением принадлежности; состояния эти возникают и исчезают во времени, а само отношение принадлежности совершенно лишено характера временного нарастания и отмирания; множественность сменяющих друг друга содержаний вовсе не принуждает эту форму меняться, она остается буквально, численно тою же самою, что бы ни было объединено посредством нее.

Всякое математическое понятие, напр., понятие всякого числа, три, пять и т. п. есть такая сверхвременная форма, имеющая значение для самых разнообразных содержаний. Три ореха, три звука, три добродетели имеют в своей основе буквально одну и ту же форму три: может существовать множество троек орехов, но сама тройственность, сама отвлеченная форма «три» существует не во многих экземплярах, она есть нечто единственное для применения ко всякому материалу, вроде того, как если прибегнуть к грубому и неточному сравнению, одна и та же матрица годится для чеканки множества монет.

Указанные отвлеченные понятия можно назвать формальными. От них следует отличать такие отвлеченные понятия, как, напр., человечность (природа человека), сыновство (отношение сына к родителям), и. т. п., имеющие в виду не только форму, но и содержание бытия. Их можно назвать материальными отвлеченными понятиями. Несмотря на свою содержательность, они все же сами по себе не способны превратить многие единичные события или существа в одно живое существо; объединение, производимое ими, есть только соединение многих особей в один класс, строение которого пояснено приведенною выше схемою. Таким образом люди Фома, Петр, Семен и т. п. в одном отношении, именно поскольку они объединены

90

общею им отвлеченною идею человечности, составляют группу особей (экземпляры) одного и того же класса, а в другом отношении, именно поскольку они входят в состав Le Grand EtreКонта или Адама Кадмона Каббалы (если допустить, что такое существо есть), суть не экземпляры, а органы (части) этого живого существа.

Не надо, однако, упускать из виду, что и всякая отвлеченная идея, как это видно из схемы, есть всегда некоторая единственная в мире сущность; как нечто единственное, всякая из них отличается от всего остального в мире, имеет, так сказать свою индивидуальную физиономию, и, следовательно, мысль о ней есть единичное понятие; в этом отношении, следовательно, нет различия между мыслью об отвлеченной идее, напр., о трех (или о человечности) и мыслью о единичном событии, напр., о падении колокольни св. Марка в Венеции. Но громадное различие между этими двумя объектами заключается в том, что первый из них сверхпространственно и сверхвременно одинаковым способом объемлет весьма многое, тогда как второй из них, будучи временным процессом, такого многообъемлющего значения иметь не может.

§ 39. Многообъемлющими связями отвлеченной идеи объясняется множественность применений и ролей такой идеи в Строении бытия, а отсюда в свою очередь становится понятным разнообразие форм сознания общего. Так, Гуссерль говорит о следующих видоизменениях сознания общего: «то подразумевается вид в его идеальном единстве (напр., тон ступени с, число 3), то класс, как совокупность особей, причастных общему (все тона такой-то ступени; формально: все А), то неопределенное единичное данного вида (einА) или класса (какое-либо из А), то это определенное, единичное, мыслимое, однако, как носитель атрибута (это А здесь) и т. д.» 1).

Язык не может угнаться за этим разнообразием видов сознавания, и потому один и тот же термин имеет много различных смыслов, установить которые удается только из контекста речи. Так, грамматические формы еще вовсе не определяют, имеем ли мы дело с отвлеченным или конкретным общим понятием. Для пояснения обратимся опять к приведенной уже схеме, предполагая, что ε есть идея человечности (человеческой природы), т. е. отвлеченная идея, а A₁+ε, Α₂+ε, A₃+ε суть особи (Фома, Петр, Иван). Предложение «человеку свойственно заблуждаться» (errare humanum est) может служить для выражения весьма различных мыслей. Так, слово «человек» может означать «человечность» («человеческой природе" свойственно заблуждение»), но оно же может означать и «любой (всякий) человек» или даже «все люди» (весь класс). В первом случае

1) Husserl, Logische Untersuchungen(1 изд.), IIт., IIотд., 4 гл., § 26, стр. 170.

91

слово «человек» служит для выражения отвлеченного понятия, а во втором и третьем для выражения общего конкретного понятия.

Отвлеченным (или абстрактным) будем называть всякое понятие, предметом которого служит отвлеченно-идеальное бытие, а конкретным —всякое понятие, предметом которого служит конкретно-идеальное бытие или реальное бытие (реальное существо или событие), или воплощение отвлеченной идеи (напр., треугольник, образуемый пересечением прямых, соединяющих центры Солнца, Земли и Юпитера в такой-то момент) или класс таких конкретных предметов (напр., все треугольники).

Отсюда ясно, что общность понятия, как бы она ни была велика, еще не создает отвлеченности понятия. Как единичные, так и общие понятия могут быть конкретными; напр., понятие животное, или понятие живое существо (все животные, все растения и т. п.), или даже существо (если придать этому термину то-же значение, которое он имеет в предыдущем выражении) суть конкретные понятия. Точно также, наоборот, отвлеченные понятия могут быть и общими, и единичными. Если предметом понятия служит сама отвлеченная идея, напр. идея человечности (ε в нашей схеме), то в виду единственности этого предмета, согласно учению идеал-реализма, само это понятие единично. Термин «человечность» (в смысле «всякий случай человечности») означает общее отвлеченное понятие лишь в том случае, когда под ним мыслится класс (всякий случай человечности» (ему подчинены такие более частные понятия, как человечность монгола, человечность кавказца и т. п.); наконец, человечность (человеческая природа) такого-то определенного человека, напр. Петра Великого, само собою разумеется, есть единичное отвлеченное понятие 1).

Понятие можно считать общим лишь в том случае, когда предметом служит класс, обосновываемый отвлеченною идеей и притом мыслимый разделительно, а не собирательно, т. е. мыслимый, как множество особей (напр., все люди, также все формы человечности), а не как целость особей (человечество). Кроме того, термин означает общее понятие и в том случае, когда под ним мыслится любой представитель класса (напр., под словом человек — любой человек, под словом человечность — любая форма человечности).

§ 40. Класс, мыслимый разделительно, как предмет понятия, называется объемом понятия. Отвлеченная идея, поскольку она обосновывает общее понятие о классе особей, именно — характеризует свойства любой особи, называется содержанием понятия.

1) О том, что терминам отвлеченный и конкретный нужно вернуть значение, которое придавали им средневековые философы, см. соображения Милля в его «Системе логики», кн. I, гл. II, §4.

92

Число особей, составляющих объем общего понятия иногда бывает определенным, ограниченным (таково, например, понятие Апостолы Иисуса Христа), но очень часто он бывает неопределенным или даже бесконечным (например, понятие человек, треугольник). Отсюда возникает вопрос, как можно мыслить бесконечное число особей разделительно. Ответить на него в духе интуитивизма и идеал - реалистического учения можно следующим образом. Мыслить множество это не значит переживать в своей душе соответственное этому множеству количество образов: само транссубъектавное множество в подлиннике, согласно интуитивизму, становится предметом созерцания и этот акт созерцания не множествен, он един, но направляется сразу на множество (как сказано уже выше, не надо переносить на акт знания свойства предмета знания: акт может быть единым, а предметов может быть множество). Единство созерцания в данном случае, пожалуй, еще легче понять, чем охватывание единым взором множества выставленных в окне магазина разнообразных предметов: ведь, мысля класс разделительно, как множество, мы берем это множество так сказать, с того конца, где оно сливается в единство, именно со стороны отвлеченной идеи ε (см. схему, 89 стр.) и привесок к этому ε, бесчисленные воплощения идеи в особях А₁ А₂, А₃ и т. д. предстоят пред нашим умственным оком, как объединенное идеей все, причем в этом все мы не созерцаем видовых и индивидуальных отличий особи А₁, от особи А₂ и т. д., потому что берем их только со стороны воплощенности в них идеи ε. Таким образом теряет силу насмешливое замечание Бредли: «Я полагаю, что под классом вы разумеете группу подлинно существующих образов; но, когда я обращаюсь к фактам и пробую заглянуть в мой дух и подметить, что имеется в нем, когда я произношу слово «млекопитающие», или «треугольники», или «кошки», мне едва ли когда удается уловить актуальную группу образов. Мысль, будто млекопитающие есть название для скопища образов млекопитающих, столпившихся вместе в моем духовном поле зрения, и что среди них я могу подметить небольшую группу «собак» и всех кошек, сидящих вместе, крыс, кроликов и слонов, которые имеют курьезные метки соотношений между собой, а также с «четвероногими», «плотоядными», «последовыми» (placentalia), и еще Бог знает что, — нет, думается мне, все это ни капли не похоже на правду. Эти скопища и стада нереальны, это — чистейшие выдумки» 1). Это замечание задевает только представителей номинализма, для которых общее понятие о классе есть коллекция индивидуальных образов, но оно не затрагивает идеал-реализма, согласно которому общее понятие имеет

1) Bradley, The Principles of Logic, 162; переведена цитата И. И. Лапшиным в его «Гносеологических исследованиях» стр. 41.

93

и может иметь в виду коллекцию особей, не созерцая еще их индивидуальной физиономии.

Из схемы и соответствующего ей учения видно, что объем общего понятия обусловливается содержанием его. Приоритет содержания должен отразиться и в теориях логики при решении самых разнообразных проблем. Между тем, вследствие наглядности отношений объемов (а в настоящее время и вследствие удобства математической обработки учений об этих отношениях), а также вследствие склонности многих мыслителей к номинализму, в логике до сих пор преобладают теории, исходящие из рассмотрения объемов понятий. В этом отношении можно говорить о двух течениях в логике — об экстензионализме (логика объема) и компрегенсивизме (логика содержания). Различие между этими течениями будет уяснено позже в связи с многими частными вопросами, при решении которых здесь будет отстаиваться точка зрения логики содержания.

§ 41. Вопрос об условиях возможности единичных (индивидуальных) понятий, пожалуй, еще менее выяснен в логике, чем проблема общих понятий. Единичное понятие не имеет объема, так как предметом его служит не класс особей, мыслимый разделительно, а один единственный в мире предмет. Оно имеет в виду предмет посредством совокупности различенных в нем сторон, т. е. посредством признаков (всякая различенная сторона предмета называется признаком), которые составляют содержание понятия. Итак, у единичного понятия нет объема, но есть содержание.

Отвлеченные понятия, согласно широко распространенному, хотя и ложному убеждению, все принадлежат к числу общих понятий. Отсюда возникает недоумение, как возможны единичные понятия, если содержание их складывается преимущественно из отвлеченных признаков. К тому-же, индивидуальное бытие считается неисчерпаемо содержательным бытием; если даже оно принадлежит к области ограниченного бытия, то все-же оно есть бытие, сполна определенное во всех отношениях, а этих отношений бесконечно много. Отсюда опять возникает недоумение, как возможно исчерпать бесконечное содержание конечным числом отвлеченных признаков. Неудивительно, что некоторые представители логики отвергают существование единичных понятий и вместе с тем не допускают, чтобы возможны были infimae species (низшие виды).

Последовательно развивая учение идеал-реализма, можно возразить в ответ на эти сомнения, что всякий предмет есть нечто единственное в мире. Даже общее многому, идея, мыслимая в отвлеченном понятии (ε в схеме на стр. 89), напр., человечность, доброта, красный цвет и т. п. есть нечто единственное в мире и потому составляет предмет единичного понятия, и только в том случае, когда под этими терминами мы хотим разуметь нечто

94

множественное, класс, именно все видоизменения человечности, доброты, красного цвета и т. п., мыслимые разделительно, в нашем уме находится общее понятие. Даже и тогда, когда мы мыслим класс, если мы имеем его в виду не разделительно, а собирательно, напр. русские в смысле русский народ, животные в смысле царства животных, тотчас оказывается, что в нашем уме наличествует единичное, а не общее понятие.

Таким образом, как это ни парадоксально, можно утверждать, что в большинстве случаев, особенно тогда, когда мы мыслим отвлеченными понятиями, они оказываются единичными. Что касается конкретного бытия, всякое существо, всякое событие и всякий отрезок реального мира действительно есть нечто неисчерпаемое, но для того, чтобы, такое бытие было предметом понятия, однозначно определенного, т. е. имеющего в виду единственный в мире предмет, вовсе не требуется исчерпать это бытие: достаточно иметь в содержании понятия признаки, совокупность которых указывает на то, что имеется в виду единственный предмет; таково, напр., понятие центр мира (пример Зигварта) 1). Впрочем, для единичности конкретного понятия не требуется даже и таких однозначно определяющих предмет признаков, если принять теорию интуитивизма, согласно которой предмет имеется в виду в подлиннике. В самом деле, если мысля конкретный предмет, я имею в виду «этот» предмет в подлиннике, то единичность понятия обеспечена; само собою разумеется, для того, чтобы знать, что мышлению подлежит «этот» предмет, напр. «русский народ», не требуется указания на него пальцем, достаточно мысленной (интуитивной) направленности на него. Возможно возражение, что мыслить русский народ, как народ, заселивший великую равнину Восточной Европы, образовавший государство, зачатки которого относятся к IX веку и т. п., это еще не значит иметь единичное понятие, хотя бы принимая во внимание следующее соображение Манселя: «Нет логически обоснованного возражения против такого воззрения, будто вся история человечества через известные промежутки повторяется, и что имя и действия Цезаря могут быть последовательно найдены у различных индивидуумов, в соответствующие периоды каждого цикла:

Alter erit tum Tiphys et altera quae vehat Argo

Delectos heroas; erunt etiam altera bella

Atque iterum ad Trojam magnus mittetur Achilles» 2)

Эти соображения, однако, имеют силу только для тех теорий, которые разъединяют предмет и понятие о нем. Если же признать,

1) Sigwart, Logik, I, 359 (3 изд.)

2) Мансель, Prolegomena logica, цитата взята мною из «Гносеологических исследований» И. И. Лапшина, вып. I, Логика отношений и силлогизм, стр. 77.

95

как это утверждает интуитивизм, что ум, мыслящий понятие, направлен на сам предмет в подлиннике, то ясно, что даже в случае палингенезии ничто не мешает нам иметь единичные понятия: в самом деле, допустим, что кроме русского народа, существующего теперь, т. е. в том цикле эволюции, к которому принадлежит эта моя теперешняя жизнь, существовал в предшествующем цикле второй русский народ, в еще более раннем цикле третий русский народ и т. д., и т. д. В таком случае, размышляя о прошлом русского народа, обусловившем теперешнюю революцию, я направляю свое внимание на русский народ теперешнего цикла и, следовательно, имею единичное понятие; в следующую минуту, фантазируя в духе учений палингенезии, я имею в уме новый предмет, русский народ, отнесенный мною, напр., ко второму циклу развития и направляю свое внимание на этот новый предмет, имея в уме опять единичное понятие и т. д.

Согласно изложенному учению, предметом мышления чаще бывают единичные, чем общие понятия, даже и в математике, механике, физике. Объясняется это тем, что ум, занятый научными исследованиями, отыскивает не столько законы, сколько необходимые связи между различными сторонами бытия. Зная необходимые связи, легко уже перейти от них к мышлению о законах 1).

3. Номинализм.

§ 42. Номинализм развивает теорию общих понятий, глубоко отличающуюся по духу от идеал-реализма. В составе бытия Сократа, Декарта, Канта, Фомы, Петра, Ивана и т. п., согласно номинализму, нет тожественной сверхвременной и сверхпространственной сущности; каждый отдельный человек всем своим бытием сполна внеположен в отношении к другому человеку, и в уме наблюдателя могут существовать только единичные, вполне индивидуализированные представления о них. Тем не менее мышление может быть направлено не только на отдельные особи, но и на целый класс их. Достигается это благодаря способности речи, именно благодаря тому, что, наблюдая Фому, Петра, Ивана и т. п., мы обозначаем каждого из них, вследствие сходства между ними, одним и тем-же словом «человек» (или вообще каким-либо чувственным знаком). Таким образом в нашем уме устанавливается ассоциация между словом «человек» и множеством единичных представлений о единичных особях, о Фоме, Петре и т. п. Слово «человек» служит

1) Об отношении между необходимостью связи и законосообразностью связи см. в моей статье «Реформа понятия сознания в современной гносеологии и роль Шуппе в этом движении», в сборнике моих статей «Основные вопросы гносеологии», стр. 194-203.

96

исходным пунктом для образования целой обширной связки (коллекции) единичных представлений. Класс именно и есть не более, как такая связка единичных представлений; слово (имя, nomen) играет роль объединяющего средства вроде того, как мочало сдерживает вместе пучок розог в венике (в виду этого выдающегося значения слова для образования понятия теория эта называется номинализмом). Мыслить общими понятиями, согласно такому учению, значит мыслить пачками единичных, вполне индивидуализированных представлений. Точно так же общее суждение, по этому учению, есть связка единичных суждений; так, напр., суждение «человек — двуногое существо» есть коллекция единичных суждений «Фома двуногое существо, Петр двуногое существо» и т. д. Вступив на путь отрицания общего, номинализм не останавливается на превращении общих представлений в единичные вещи. Логически неизбежно сами единичные вещи, напр. Исаакиевский собор, превращаются с точки зрения номинализма в связку единичных представлений, соответствующих сегодняшним, вчерашним и т. д. актам восприятия познающего субъекта и не заключающих в себе тожественного элемента, хотя бы уже потому, что эти акты восприятия совершались в различное время. Таким образом, мир распадается на единичные события (содержания восприятия), обладающие каждое сполна своим особым индивидуальным содержанием.

Произнося слово или высказывая предложение, не необходимо иметь в своем уме все ассоциированные с ними единичные представления или суждения; достаточно, если мы сознаем возможность вспомнить их. «Так как слово это», говорит Юм, классический представитель номинализма, «не может оживить идеи всех этих единичных объектов, — то оно лишь затрагивает душу, если позволительно так выразиться, и пробуждает ту привычку, которую мы приобрели путем рассмотрения этих идей. Последние не действительно, не фактически, но лишь в возможности наличны в духе; мы не рисуем их отчетливо в воображении, но держим себя наготове к обзору любых из этих идей, в случае если нас побудит к тому какая-нибудь наличная цель или необходимость» 1). Произвести действительный обзор единичных представлений необходимо бывает в том случае, когда требуется проверить правильность высказанного нами сочетания слов. «Если мы, упомянув слово треугольник», говорит Юм, «образуем при этом единичную идею равностороннего треугольника и станем затем утверждать, что три угла треугольника равны между собою, — другие единичные идеи равнобедренного и разностороннего треугольника, которые мы сперва оставили без внимания, тотчас же предстанут перед нами и заставят

1) Юм, Трактат о человеческой природе, кн. I, Об уме, перев. С, Церетели, стр.

97

нас заметить ложность этого положения, хотя оно и верно по отношению к идее, образованной нами сперва» 1).

Забегая вперед, необходимо уже теперь рассмотреть следующее затруднение для номинализма. Общие суждения имеют значение для бесконечного множества единичных предметов; но пересмотреть одну за другою бесконечное множество особей, получить о каждой из них индивидуализированное представление и затем сложить из них путем суммирования бесконечно большую связку нельзя; значит, последовательное развитие номинализма должно создать скептическое отношение к общим суждениям, именно должно привести к отрицанию возможности абсолютно достоверного обоснования общих суждений. Для идеалреалистического учения этой трудности не существует: связка особей не суммируется умом познающего субъекта, а объективно существует благодаря лежащей в основе всех особей одной и той же идее, так что созерцающему уму остается лишь совершить моментальное обозрение ее и притом рассматривать особи не в индивидуализированном виде, а лишь поскольку каждая из них есть воплощение идеи. Конечно, идеальное бытие, а также единство воплощений его не могут быть предметом чувственного наглядного созерцания; проникновение в эту область доступно человеку лишь в такой мере, в какой он развивает в себе способность умозрения, т. е. разум, вообще духовность. Неудивительно поэтому, что номиналисты, отрицающие идеальное бытие и пытающиеся свести общее к коллекции наглядно данного единичного, считают себя трезвыми мыслителями, опирающимися на несомненный наглядный опыт, а идеалистов — фантазерами. Противник Платона, Антисфен заявил: «лошадь я вижу, но лошадности не вижу». На эту критику Платон ядовито возразил: «не удивительно, — глаза, — которыми можно видеть лошадь, у тебя есть, а того, посредством чего можно усмотреть лошадность» (разума) «у тебя не хватает».

Всякая попытка изгнать из мира какой - либо основной элемент и построить теорию, низводящую его на степень чего-то производного из других элементов, или заключает в себе petitio principii или приводит к регрессу в бесконечность. В таком положении находится и номинализм, поскольку он пытается отрицать идеальное бытие, сверхвременно и сверхпространственно тожественное многому. В самом деле, чтобы объяснить мышление общими понятиями, он ссылается на то, что многие единичные представления могут быть ассоциированы с одним и тем-же словом, напр. со словом человек. Однако, согласно учению самого номинализма, слово «человек» существует не иначе, как осуществляющийся во времени процесс произнесения звуков «человек», процесс, каждый

1) Там же, стр. 25.

98

раз совершающийся некоторым единственным, индивидуальным, неповторимым более способом, и говорить, что единичные представления Фомы, Петра, Ивана и т. д. ассоциировались в нашем уме с о д н и м и тем-же словом это значит ссылаться не на единичные события произнесения слова человек, а на общую всем им идею слова человек. Таким образом номиналист, отрицая существование идей, в тоже время для объяснения возникновения в нашем уме коллекции единичных представлений тихомолком ставит в центр этой коллекции идею; так, в приведенном примере номиналист отказывается допустить идею человека, но зато вместо нее незаметно для себя допускает идею слова «человек». Если бы номиналист попытался избежать этого petitio principii, то ему пришлось бы объяснить, как образовалось общее понятие слова «человек»; следуя духу своей теории, он должен был бы признать, что это общее понятие есть тоже связка представлений о единичных случаях произнесения слова человек, и что она образовалась в нашем уме путем ассоциации с каким-либо другим одним и тем-же чувственным знаком; конечно, и по поводу этого второго чувственного знака возник бы тот же вопрос и т. д. до бесконечности 1).

4. Концептуализм.

§ 43. Концептуализм, как и номинализм, отвергает сверхвременное и сверхпространственное идеальное бытие, однако он не низводит общие понятия на степень лишь коллекции индивидуализированных единичных представлений. По мнению концептуалиста, единичные представления могут быть подвергнуты умом познающего субъекта такой обработке, благодаря которой из них получается, по крайней мере, как субъективный продукт, общее понятие, единая мысль (концепт), служащая в некоторых отношениях выражением любого единичного предмета какого - либо класса. Для получения этого продукта, говорят они, достаточно подвергнуть единичные представления анализу (разложить их на элементы) и затем отвлечь из них те элементы, которые окажутся сходными. Так, общее представление дома получается из единичных представлений следующим образом: как бы ни были разнообразны дома по архитектуре, материалу, постройке, величине, все же у всякого дома есть крыша, окна, двери и т. п.; отвлекая эти признаки, присущие всем домам, мы получаем общее представление дома.

Итак, идеализм для объяснения общего понятия допускает существование особого царства бытия, а концептуализм полагает,

1) О недостатках номинализма см., между прочим, исследования Гуссерля в его «Logische Untersuchungen», II отд, гл. 3-5 и приложение «Moderner Humanismus», см. также Г. Гомперц «Weltanschauungslehreт. I, Methodologie, особенно критику взглядов Корнелиуса (есть русский перевод).

99

что этого не требуется: нечто столь своеобразное, как общее понятие, он надеется получить из н е о б щ е г о. Крайняя простота концептуализма наводит на мысль, что в нем кроется какой-нибудь недочет, и в самом деле этот недочет обнаружить нетрудно: крыша, окно, дверь и т. п., как признаки, присущие всем домам, суть уже общие, а вовсе не единичные представления, следовательно, ссылаясь на них, нам показали только, как из сравнительно простых общих представлений можно составить более сложное общее представление, нам показали, как из кирпичей можно сложить стену, между тем вопрос о том, как впервые возникли общие представления из необщих, как возникли кирпичи, остался вовсе неразрешенным, и разрешить его этим путем нельзя : в самом деле, это объяснение заключает в себе petitio principii, а если для устранения его мы станем объяснять возникновение общих представлений крыши, окна и т. п. тем же способом (ссылаясь на сравнение и отвлечение), то получится новое petitio principii, для устранения которого придется прибегнуть к тем же размышлениям и т. д. до бесконечности. Элементарное изложение концептуализма слишком грубо обнаруживает недостатки этой теории. Возможна и такая постановка вопроса, при которой они глубоко скроются. Можно утверждать, что различные вещи (и представления) содержат в себе элементы неразличимо сходные (одинаковые) по содержанию, но численно различные, существующие в разных местах пространства, в разные времена (в этом смысле они не тожественны, так что единого во многом в вещах нет, идеального бытия нет); отвлекая эти элементы из единичных представлений, мы получаем представление (или понятие), служащее заместителем (концептуалистическая теория представительства) многих единичных представлений. Эта теория опирается на понятие неразличимо сходных, т. е. одинаковых по содержанию, но численно различных элементов. Но здесь является вопрос, возможно ли существование одинаковости содержания без тожества содержания в каком-либо отношении.

На этот вопрос приходится ответить, что понятие одинаковости и даже вообще понятие сходства неизбежно ведет к ссылке на понятие тожества или, в случае нежелания прибегнуть к этому понятию, заключает в себе бесконечно повторяющуюся проблему. Гуссерль в своих «Logische Untersuchungen» говорит об этом следующее: «Везде, где есть одинаковость, есть также тожество в строгом и истинном смысле этого слова. Мы не можем называть две вещи одинаковыми, не указывая той их стороны, с которой они одинаковы. Той стороны, сказал я, и здесь то и заключается тожество. Всякая одинаковость имеет отношение к роду, которому подчинены сравниваемые вещи, и этот. род не есть нечто опять-таки лишь одинаковое с обеих сторон, так как в противном случае возникал бы противоречивый regressus in inrinitum

100

(регресс в бесконечность). Обозначая сравниваемую сторону, мы указываем с помощью более общего родового термина тот круг специфических различий, в котором находится тожественная сторона сравниваемых вещей. Если две вещи одинаковы со стороны формы, то соответствующий род формы есть тожественный элемент в них; если они одинаковы со стороны цвета, то в них тожествен род цвета и т. д. Правда, не всякий род может быть обозначен точно словами, и потому нередко мы не находим подходящего выражения для обозначения сравниваемой стороны вещей, иногда нам трудно бывает ясно указать ее; тем не менее мы имеем ее в виду, так что она определяет наше утверждение одинаковости вещей. Если бы кто- либо, хотя бы только в отношении к чувственной стороне восприятий, стал определять тожество, как пограничный случай одинаковости, то это было бы извращением истинного отношения между понятиями. Не одинаковость, а тожество есть нечто абсолютно неопределимое. Одинаковость — есть отношение предметов, подчиненных одному и тому же роду. Если бы не могло быть речи о тожестве рода, о той стороне, с которой существует одинаковость, то не могло бы быть и речи об одинаковости» 1).

Можно попытаться спастись от этих соображений ссылкой на то, что сходное не имеет никакого отношения к тожеству, так как неразличимо сходное является таковым для нас, а в действительности оно заключает в себе различия. Однако, это возражение недопустимо в имманентной теории знания, не раздваивающей мира на представления о вещах и действительные вещи: то, что представляется, как не различающееся между собой, и на самом деле есть не различное, а тожественное; если же дальнейшее исследование вскроет различие там, где мы раньше видели только тожество, то от этого тожество не перестанет быть тожеством, оно только дополнится при этом усмотренными различиями.

Пользуясь аргументацией, аналогичною той, к которой прибегнул Гуссерль для опровержения юмовской теории различения признаков вещей 2), можно указать еще один недостаток, присущий всем концептуалистическим теориям и состоящий опять-таки в том, что проблема оказывается или бесконечною, или для окончания ее нужно прибегнуть к идеал-реализму. Сходство (при численном различии, при отсутствии тожества) не может быть последним основанием для возникновения общего представления уже потому, что всякая вещь сходна со многими другими вещами в различных отношениях. Положим, вещь а сходна с вещами Ь, с и d в одном отношении и с вещами к, 1 и т в другом отношении, так что a,b,c и d составляют один класс и а, к, 1, т другой класс; если классы образуются на основании чувства сходства, то, следовательно, относя вещь а в одном

1) Husserl, Logische Untersuchungen, II, стр. 112 с.

2) Там же стр. 194 с.

101

отношении к первому классу, а в другом ко второму, я должен различать два разные чувства сходства, два разные круга сходств, т. е. должен уже иметь классификацию сходств; по поводу этой классификации является вопрос, откуда она возникла, и если в ответ на это мы снова сошлемся на чувство сходства, то проблема окажется бесконечною, если же во избежание бесконечности мы сошлемся где- либо на тожество, то концептуалистическая теория превратится в идеалреалистическую 1).

Избежать всех этих возражений концептуалист не может до тех пор, пока он убежден, что, анализируя представление единичного объекта, он разлагает его на элементы, равноценные по своему бытию. Если этого убеждения нет, то легко может случиться, что лицо, на словах признающее себя концептуалистом, на деле окажется сторонником идеал-реализма. В самом деле, допустим, что анализ единичных представлений А₁, А₂, А₃ разлагает их на признаки ε ab, ε cd, εef, причем латинские буквы отмечают реальные стороны единичного объекта, а греческая буква ε— идеальную сторону его; тогда отвлечение, выделяющее из единичных представлений ε, приводит к усмотрению в чистом виде идеи ε, лежащей в основе объектов А₁ А₂, А₃,. Такое учение, конечно, есть не концептуализм, а идеал-реализм: оно утверждает, что анализ и отвлечение суть субъективно-психические приемы, направленные на предмет только для того, чтобы выделить из его состава сверхвременную идею, между тем как концептуализм утверждает, что анализ и отвлечение выделяют в уме субъекта временной концепт, служащий представителем вместо любого другого экземпляра того же класса, как серебряный рубль при платеже долга служит представителем любого другого серебряного рубля.

§ 42. Наконец, следует еще упомянуть о теории, называемой умеренным концептуализмом или умеренным номинализмом. Согласно этому учению, роль общего понятия играет в нашем уме индивидуализированное единичное представление, мыслимое однако так, что внимание наше сосредоточивается не на всем его составе, а выдвигает на первый план только часть его признаков, именно признаки, сходные с признаками других вещей, образующих класс. Так, мыслить общее понятие треугольника можно, согласно этой теории, не иначе, как представляя такой-то единичный треугольник, напр. остроугольный треугольник с углами в 30°, 70° и 80° и такою-то величиною сторон, но обращая в нем внимание только на то, что это площадь, ограниченная тремя пересекающимися прямыми. Сходство и различие между крайним концептуализмом и умеренным состоит в следующем: обе теории признают, что в составе каждого единичного представления о вещах, которые могут быть

1) См. мое «Обоснование интуитивизма», гл. VIII, общее и индивидуальное.

102

отнесены к одному и тому же классу, есть ядро, которое, будучи выделено путем анализа и отвлечения, играет роль представителя любого экземпляра того же класса; но крайний концептуализм считает способность отвлечения настолько могущественною, чтобы выделить это ядро из единичного представления начисто и мыслить его отдельно от индивидуальных признаков, а умеренный концептуализм полагает, что способность отвлечения не обладает для этого достаточною силою, что она может только подчеркнуть это ядро, но не вырвать его из состава индивидуализированного единичного представления. Таким образом принципиального различия между крайним и умеренным концептуализмом нет; умеренный концептуализм обращает только внимание на особенность, действительно присущую если не всем, то, может быть, некоторым умам, образовать столь тесную ассоциацию между всеми признаками единичного представления и обладать столь живым воображением, что, мысля общее понятие, они неизбежно находят в своем уме еще и индивидуализированные единичные представления. Напротив, разница между умеренным концептуализмом и крайним номинализмом принципиальна: крайний номинализм отвергает существование однородного ядра в различных единичных представлениях и сводит общее понятие лишь к коллекции индивидуализированных единичных представлений. Поэтому мы полагаем, что указанную теорию не следует называть умеренным: номинализмом.

Умеренный концептуализм, как и крайний, может оказаться безотчетным идеал-реализмом, выступающим против идеал-реализма лишь по недоразумению. В самом деле, допустим, что анализ единичного представления А₁ разлагает его на признаки ε ab, причем латинские буквы отмечают реальные стороны объекта, а греческая буква ε— идеальную сторону его; тогда отвлечение, состоящее хотя бы и не в выделении ε, а только в подчеркивании его вниманием, приводит все же к усмотрению идеи, лежащей в основе и А₁ и А₂, и А₃ и т. д. Это — идеал-реализм, утверждающий, что мы неспособны созерцать идею в чистом виде, что мы можем наблюдать ее не иначе, как погруженною в сферу реального бытия. И действительно, некоторые люди всегда, а другие, по крайней мере, в случае мышления о мало привычных объектах не могут обойтись без наглядных чувственных представлений. Однако, новейшие исследования, напр. опыты, производимые вюрцбургскою школою психологов, показывают, что мышление без наглядных представлений есть явление, весьма распространенное в нашей душевной жизни1).

1) См. напр., статью Кюльпе, «Современная психология мышления» (в «Новых идеях в философии» №16), статью А. Крогиуса «Вюрцбургская школа экспериментального исследования мышления» (там же), статью К. Büh- ler’ a «Tatsachen und Probleme zu einer Psychologie der Denkvorgänge(в Archiv für die gesamte Psychologie, 1907 г., IXи XII), Messer — Empfindung und Denken, O. Selz, Ueber die Gesetze des geordneten Denkverlaufs и др.

103

5. Сходства и различия номинализма, концептуализма

и идеал-реализма.

§ 43. В заключение сопоставим друг с другом идеалреалистическое, номиналистическое и концептуалистическое учение для выяснения их сходств и различий: 1. Идеал-реализм утверждает, что общее существует в познаваемой действительности и вступает в подлиннике в сознание познающего субъекта; концептуализм утверждает, что оно существует только в уме познающего субъекта, но не в познаваемой действительности, а номинализм утверждает, что оно не существует ни в действительности, ни в уме познающего субъекта.

2. Согласно учению идеал-реализма, общее первоначально (не производно из других элементов мира), а по учению концептуалистов и номиналистов общее или суррогат общего производно из индивидуального.

3. Номинализм не может считать достоверными общие суждения, а концептуализм неизбежно должен допустить трансцендентность познаваемых объектов в отношении к общим суждениям о них, поскольку общие суждения состоят из субъективно созданных общих понятий, а вещи индивидуальны. Только идеал-реализм может построить теорию знания, которая была бы и вполне имманентною и вполне обосновала бы достоверность общих суждений.

4. Идеал-реализм признает почти все виды сознания общего, допускаемые в отдельности остальными теориями. В самом деле, крайний концептуализм утверждает, что сознавать общее это значит иметь в уме одно не индивидуализированное представление; идеал-реализм находит такой вид сознания общего, напр., в суждении «любому человеку свойственно ошибаться». Умеренный концептуализм утверждает, что сознавать общее это значит иметь в уме одно индивидуализированное представление, подчеркивая в нем вниманием не индивидуализированное ядро; идеал-реализм признает, что многие лица в силу индивидуальных психологических особенностей своего мышления чаще всего именно таким способом представляют смысл вышеприведенного суждения «любому человеку свойственно заблуждаться». Наконец, номинализм утверждает, что сознавать общее это значит иметь в уме связку единичных представлений; идеал-реализм согласен с номинализмом, присоединяя, однако, оговорку, что эта связка (напр., в суждении «все люди заблуждаются») состоит из неиндивидуализированных единичных представлений и объединена не словом, а идеей.

Гибкость и разносторонность идеалреалистического учения есть немаловажное преимущество его. Не удивительно, что в современной гносеологии и логике совершается в широких размерах и весьма разнообразными способами возрождение платоновского идеализма, обыкновенно, в какой-либо модернизированной форме. Чтобы отдать

104

себе отчет в этом, достаточно сравнить, напр., «Logische Untersuchungen» Гуссерля (II том) с теориями трансцендентально-логического идеализма марбургской школы (Когена, Наторпа и др.) или фрейбургской школы (Рикерт а и др.), а также с идеал-реализмом в русской философской литературе (напр., в книге Флоренского «Стой и утверждение истины», Франка «Предмет знания», Булгакова «Свет невечерний», Лосского «Мир как органическое целое»).

6. Отвлечение, открывающее идеи.

§ 44. Изложенное идеалреалистическое учение предполагает, что идеи могут быть выделены путем отвлечения из состава непосредственно- наблюдаемого, даже чувственно воспринимаемого бытия. Однако, по поводу некоторых идей могут возникнуть сомнения, чтобы они могли быть найдены таким путем. Так, напр., прямая линия или точка, по-видимому, нигде в наблюдаемом бытии не даны. Затруднение заключается не в том, что все чувственно воспринимаемые протяженные вещи трехмерны, а прямая линия одномерна: если бы в природе встречались стволы деревьев, волоса, шерстинки и т. п., имеющие точную форму цилиндра, то простая задача абстракции сводилась бы к тому, чтобы отвлечься от двух измерений и иметь в виду лишь длину. Однако, уже геометрически точный цилиндр есть идеальная форма, по-видимому, нигде в материальных предметах не данная. Чем точнее мы воспринимаем материальный предмет, тем больше находим в нем неровностей и даже контуры темных предметов, четко вырисовывающиеся на фоне голубого неба, никогда не соответствуют тому, что геометр называет прямою линией. Отсюда, по-видимому, неизбежно следует, что понятия прямой, точки и т. п. не могут быть отвлечены от восприятия конкретных предметов и должны считаться конструкциями нашего ума, свободными порождениями нашей умственной деятельности, возникающими по поводу данных восприятия, но глубоко отличными от их содержания. Таковы учения психологистического идеализма, резко отличного от идеализма Платона; в самом деле, согласно такому учению, идеи не суть сверхвременные и сверхпространственные моменты транссубъективного бытия, они низводятся на степень временного субъективного психического процесса в уме мыслящего индивидуума. Наука, состоя из таких идей, может дать знание о природе лишь постольку, поскольку сама природа низводится на степень лишь явления в человеческом уме.

Вопреки приведенным выше соображениям идеал-реализм может все же настаивать на том, что идеальное бытие транссубъективно, и что знание о нем может быть достигнуто на основе чувственного восприятия путем отвлечения от него. В самом деле, прямая

105

линия, напр., хотя и нет нигде прямолинейных вещей, все же не может быть продуктом психологической идеализации и конструкции, возникающим после чувственных восприятий, потому что идея прямой есть условие всякого чувственного восприятия протяженной вещи. Воспринимать дерево, как высоко поднимающееся вверх, можно лишь прослеживая в конкретном целом однородное направление от земли до верхушки его; окидывая взглядом поле, мы воспринимаем протяжение его от какой-либо межи до ручья, как более длинное, чем от другой какой-либо межи до дороги; и такое восприятие формы вместе с соответствующим суждением возможно лишь потому, что протяженность предмета содержит в себе направления в длину, в ширину и т. п. и без них вовсе не была бы протяженностью. Таким образом в состав чувственно воспринимаемого предмета погружены нечувственные идеи, сообразно которым сформирован предмет, и потому созерцание предмета (интуиция) никогда не бывает сполна чувственным, оно всегда сопутствуется также сверхчувственным созерцанием (интеллектуальною интуицией, умозрением).

Идеальные элементы сращены с реальными так тесно и в таком взаимопроникновении с ними, что нужна большая культура ума для выделения их в чистом виде. Мы пользуемся ими ежеминутно, но делаем это безотчетно, так что они могут оставаться неопознанными в течение всей нашей жизни.

В заключение следует заметить, что не всякий акт отвлечения выделяет из состава конкретного предмета идеальные моменты его. Отвлеченная, т. е. несамостоятельная сторона предмета может тем не менее быть реальным элементом предмета; так, смотря на желто-зеленую листву березы весною, я могу отвлечь «эту» желто-зеленость, оставаясь на такой ступени отвлечения и совершая его в таком направлении, что в моем сознании имеется реальный элемент предмета. Утверждать, что всякое отвлечение дает в результате отвлеченную идею, это значит воображать, будто конкретный реальный предмет есть не более, как связка отвлеченных идей; в таком случае принципиальное различие между царствами идеального и реального бытия исчезло бы. Можно было бы условиться поэтому обозначать отвлечение, совершаемое в таком направлении, чтобы выделить идею, особым термином, напр., называть его, как это делает Гуссерль, идеирующею абстракцией 1).

1) См. Husserl, Logische Untersuchungen, II т., II, гл. VI, § 42, стр. 221 (1 издание).

106