Движение в пользу крестовых походов было уже довольно заметное в рыцарских замках и в деревнях, когда в нем принял непосредственное участие папа Урбан II. Можно даже думать, что первый крестовый поход осуществился бы и без знаменитой Клермонской речи, как это показывает ход событий. В марте 1095 года папа Урбан II присутствовал на соборе в Пиаченце, где решались вопросы церковного благочиния—о строгости монашеской жизни, о мире Божьем и проч. и где церковный авторитет обнаружился в некоторых мерах по отношению к германскому императору и французскому королю. Говорят, что в конце собрания была высказана мысль о крестовом походе. Летом того же года папа был в южной Франции, 18 ноября состоялся собор в Клермоне. Действия этого собора далеко не отличаются характером военных решений, напротив ограничиваются церковной сферой. Здесь снова выдвинуты были церковные вопросы: о прекращении феды, о мире Божием, произнесено отлучение от церкви короля Филиппа. В конце заседания папа произнес ту речь, с которой обыкновенно начинают историю первого крестового похода. Но о содержании этой речи, сказанной под открытым небом, ибо огромное стечение народа не могло поместиться ни в одном городском здании, нельзя составить точного представления. Правда, речь эта передана тремя писателями первого похода, которые сами присутствовали на соборе и были свидетелями всего происходившего, но содержание речи у всех передано по памяти, с значительными личными вставками и такими отличиями в изложении, которые спо-

собны внушить мысль, что все они передают не одну мысль, а разные. Само собой разумеется, если бы речь Урбана 11 имела действительно официальное значение, то она должна бы была сохраниться в каком нибудь акте, а не в случайном изложения писателей. Точно также и по отношению к организация крестового похода роль Урбана II сводится к самым незначительным мероприятиям. Правда, он обещал принять под защиту церкви имущество тех, кто отправится в крестовый поход, возобновил распоряжение о прекращении внутренних войн, поручил епископу Адемару произнести отпущение грехов для всех присутствовавших на соборе, но этим в сущности и ограничивалось участие папы в деле такой важности для всего европейского человечества, как организация крестового похода. Нужно было иметь мало политического такта и совсем не понимать готовящихся событий, чтобы оставаться до такой степени безучастным к организации и направлению похода, в котором за отсутствием церковного руководительства должны были получить место несогласные с интересами церкви влияния.

Если таким образом папе Урбану и его клермонской речи нельзя приписывать решительного значения в деле первого крестового похода, то остается рассмотреть составные элементы, из которых составилась крестоносная армия и в них поискать разгадки движения.

В первом крестовом походе, прежде всего, выступает на первый плав народное движение, оно шло впереди и по всей вероятности вызвало движение высших классов. Во главе воодушевленных проповедников, неотразимо действовавших на простой народ, предание ставит Петра Пустынника или Амьенского. Теперь уже доказано, что сага о Петре Амьенском не имеет фактической достоверности, ибо стало известно, что он не был в Иерусалиме и что рассказ об его видении в храме Гроба Господня есть позднейший вымысел. Тем не менее, участие Петра и подобных ему лиц, красноречиво обращавшихся к массам простого народа с проповедью о борьбе с неверными, более всего содействовало тому, что идея крестового похода стала популярной в народных массах.

Петр пустынник проповедовал о походе к северной Франция; вокруг него собралось множество народа с полным доверием к нему, как пророку Божию. В тоже время некто Вальтер из рыцарского сословия собрал массы народа в других местах. К концу зимы он уже имел до 15.000.. Готшальк сначала ведет дело вместе с Петром, потом отделяется от него и сам собирает огромную толпу из франков, швабов и лотарингцев. Проходя Германией, эти толпы нападали на сельских жителей, производили грабеж и вообще не хотели соблюдать приказании своих мало уважаемых вождей. В прирейнских городах Трире, Майнце, Шпейере и Вормсе толпы крестоносцев напали на евреев, многих перебили и разграбили их имущество. Означенные вожди и сподвижники их, выступившие в поход весной 1096 года, стояли во главе хотя и многочисленного, но самого жалкого сброда, к которому приставали преступники, беглые крестьяне и не ужившиеся в монастырях монахи. Эти первые крестоносные толпы не имели с собой ни запасов, ни обоза, не признавали никакой дисциплины и позволяли себе невообразимые насилия на пути, оставляя по себе самую дурную память. С подобными нестройными массами в первый раз знакомятся греки и турки-сельджуки и по ним составляют понятие о целях, средствах и силах крестоносцев.

Когда крестоносное ополчение приблизилось к границам Венгрии там уже знали, с кем приходится иметь дело, и приняли меры предосторожности. Король Каломан стоял с войском на границе я поджидал крестоносцев. Он соглашался не только пропустить их, но и снабдить съестными припасами, если они не будут позволять себе насилий и беспорядков. Первая толпа, пришедшая в Венгрию, имела во главе Готшалька. Здесь услыхала она, что другой отряд, предводимый графом Эмиконом Лейнинген, был почти весь уничтожен в Чехии князем Брячиславом. Тогда ополчение Готшалька, считая своим долгом отомстит за своих собратьев, начало опустошать страну, по которой оно проходило. Каломан напал на крестоносцев и одним делом решил участь всего отряда. Позже этой же дорогой идут

толпы, предводимые Петром и Вальтером. Наученные опытом, они прошли через Венгрию в должном порядке и без особенных приключений. Но на границе Болгарии ждал их враждебный прием. Петр проходил Болгарией как неприятельской землей и весьма ослабленный добрался до границ византийской империи. Численность крестоносцев, после всех потерь, доходила до 180.000.

Когда ополчение Петра достигло границы Византийской империи, царь Алексей Комнин послал на встречу ему послов и обещал снабжать Петра всеми продовольственными средствами, если он без замедления поспешит к Константинополю. На местах остановок крестоносцы действительно находили припасы, и греческое население относилось к ним с доверчивостью и не разбегалось при появлении их. Только два дня Петр остановился в Адрианополе и первого августа 1096 года прибыл к столице. Здесь присоединились к нему остатки отряда Вальтера, императорские чиновники указали им место остановки и расположения. Император отнесся к этой крестоносной толпе со всею гуманностью и состраданием. Он уговаривал Петра переждать на европейском берегу пролива, пока подойдут рыцарские отряды, ибо плохо вооруженная толпа, каково было почти 200 тысячное войско Петра, не в состоянии вести дела с турками. Призвав к себе Петра и расспросив его, император понял, что он имеет дело с мечтателем, совсем не знакомым с принятыми им на себя обязанностями предводителя. Алексей выразил, однако полное расположение к Петру, сделал ему подарок, приказал раздать деньги и припасы его отряду и просил лишь наблюдать порядок и не допускать насильственных действий. Крестоносцы бродили по городу, удивлялись роскоши и богатствам; беднякам нельзя было брать на деньги всего, что им нравилось, они начали брать силой. Последовали неизбежные столкновения с полицией, пожары и опустошения. Благочестивые крестоносцы стали жаловаться, что их удерживают против воли на европейском берегу и не позволяют вступить в борьбу с врагами креста Христова. Что оставалось делать византийскому правительству? Не без удо-

вольствия оно вняло ропоту толпы и дало ей возможность переправиться на азиатский берег. Здесь при Еленополе, на северо-западе от Никеи, крестоносцы расположились лагерем. На неприятельской земле, в виду турок-сельджуков, владения которых простирались тогда почти до самого берега моря, крестоносцам нужно было держаться со всею осторожностью и в полном подчинении одному вождю. Но Петр не сумел сохранить своего влияния: толпы расползлись по окрестностям, грабили селения и опустошали страну, одной удалось даже близ Никеи одержать верх над турецким отрядом. С кичением и самонадеянностью удальцы рассказывали в лагере о своих подвигах: составилась другая толпа охотников, пожелавшая повторить набег. Все это делалось помимо Петра пустынника, против его советов и предостережений. С огорчением оставил он лагерь крестоносцев и возвратился в Константинополь поджидать рыцарских ополчений. Затем все крестоносное войско постигла самая жалкая участь. Между тех как толпа охотников, запертая в одном укреплении, была уничтожена турками, в Еленопольском лагере распущен был ложный слух, что Никея взята крестоносцами. Все пожелали участвовать в добыче и шумно, без всякого порядка, снялись с лагеря. Путь лежал по гористой местности, которую заняли турки. Нестройная и беспорядочная толпа крестоносцев перебита была в один день, немногие спаслись бегством к Босфору и перевезены на греческих лодках в Константинополь. Это было в первых числах октября 1096 г.

Рассказанные события составляют введение в первый крестовый поход. Большинство участвовавших в этих событиях были люди, которые не возвышались до политических целей и соображений, и действовали только под влиянием фанатического чувства: насилия и убийства, совершенные ими в тех странах, чрез которые они только проходили, стремясь к своей цели—в Венгрии, Болгарии и Константинополе, казались им вполне благочестивыми подвигами, прямо относившимися к делу. Несчастный опыт, сделанный первыми крестоносцами, послужил уроком для последующих крестоносных войск. Как венгры, болгары, так

и сами греки стали недоверчиво относится к действием крестоносцев и их целим; по первым толпам они судили вообще о всех крестоносцах. Но кроме этого обстоятельства весьма невыгодно отозвалось на крестоносцах и то, что несчастный исход октябрьской катастрофы, уничтожив сотни тысяч крестоносцев, вселил уверенность в турок. Как у греков, так и у турок возникли новые планы относительно крестоносцев.

События 1096 г. должны были ускорить движение рыцарей. Проповедь о крестовом походе нашла приверженцев и среди высших слоев общества; но она не коснулась тех лиц, которые могли направить движение по одному плану и к одной цели. Ни французский, ни английский, ни немецкий короли не могли принять и не приняли участия в этом движении. Это объясняется тем, что, как король французский, так и германский император стояли в неблагоприятных отношениях к римскому престолу. Филипп I, король французский, навлек на себя гнев св. престола своим бракоразводным делом. Германский король Генрих IV находился в самом критическом положении; он вовлечен был в трудную и опасную борьбу за инвеституру и готовился в это время смыть с себя позор каносского свидания. Но, не принимая личного участия, никто из них не мог и остановить начавшегося движения. Среднее и высшее сословия—рыцари, бароны, графы, герцоги—были увлечены сильным движением низших классов, к которым пристали также и города, и не могли не поддаться общему течению. Видя массы народа, которые без оружия, без провизии стремились в неизвестные земли на неизвестное рискованное предприятие, военные люди считали бесчестным оставаться спокойными на своих местах.

Летом 1096 г. начинается движение графов, герцогов и князей. В средине августа снаряжается в поход Готфрид Бульонский, герцог Нижнолотарингский (племянник Готфрида Бородатого, который в борьбе за инвеституру был решительным врагом Григория VII). Готфрид Бульонский имел качества феодального государя, который хотел провести в своих владениях меры, противоположные интересам св. престола, и далеко не сочув-

ствовал недавней победе папства над светской властью. Но как скоро Готфрид Бульонский принял участие в крестоносном движении, народная сага придала ему церковный характер. В этом облике для историка трудно отличить настоящего Готфрида, отделить действительность от фантазии, истину от вымысла. По позднейшим преданиям, свой род Готфрид ведет от Карла Великого. Он находится в прямой связи с папами, он их помощник и слуга, он строит, обогащает церкви. Но если отнять от Готфрида весь фантастический элемент, то он представляется нам в высшей степени не симпатичным, не идеальным. Он желает на востоке вознаградить себя за те потери, которые он понес в собственных владениях. Чтобы иметь средства для похода, он заложил свои владения епископу Люттиха и Вердюна. Получив за это значительную сумму денег, он собрал вокруг себя многочисленный отряд (до 70 тыс.) из хорошо вооруженных рыцарей и снабдил его провиантом и всем необходимым для дальнего похода.

К нему пристают его братья Евстафий и Балдуин, впоследствии король иерусалимский. Готфрид не был главным начальником всего похода, но во многих случаях князья и бароны спрашивали его совета и руководились его мнениями. Он держал путь к Константинополю через Венгрию и Болгарию, т. е. шел тою же дорогой, что и ополчение Петра, Вальтера и других.

Наследственные земли тогдашней французской короны выставили отряд под предводительством брата короли, Гуго графа Вермавдуа. Это был еще молодой человек, гордый своим происхождением и рыцарской славой, тщеславный и пустой, по свидетельству Анны Комниной. Поход был для него лишь средством мекать славы и новых владений. Оп спешил возможно скорее добраться до Константинополя и предпринял путь чрез Италию, чтобы отсюда переехать морем в Византию. Поспешность много повредила ему; он действительно первым попал в Константинополь, но в печальном положении: буря прибила его судно к берегу, и он должен был без особенных почестей отправиться в Константинополь по приглашению императорских чиновников.

На севере Франция составилось два ополчения: Герцог Нормандии Роберт, сын Вильгельма Завоевателя, и брат тогдашнего английского короля Вильгельма Рыжего предпринял поход уже совсем не из религиозных побуждений. В своем герцогстве он пользовался весьма ограниченной властью и располагал малыми доходами. Большая часть городов Нормандии принадлежала английскому королю; бароны не оказывали повиновения своему герцогу. Для Роберта поход в Св. землю казался единственным средством выйти из затруднительного положения, в которое он поставил себя в Нормандия. Заложив английскому королю свое герцогство, Роберт получил необходимую для предприятия сумму и собрал вокруг себя рыцарей Нормандии и Англии. Другое ополчение собралось во Фландрии под предводительством Роберта Фриза, сына известного графа того-же имени, пилигрима в Св. землю, находившегося в дружественных отношениях с царем Алексеем Комнином.

Все три ополчения северной и средней Франции направились через Италию, где папа Урбан благословил их предприятие, причем Гуго Вермандуа получил из рук римского епископа священную хоругвь.

Из южной Франции составилось ополчение под главенством Раймунда, графа тулузского. Он уже ранее прославился в войнах с арабами и обладал всеми качествами народного вождя. Стотысячный отряд и строгая дисциплина снискали уважение графу тулузскому в Греции и в Азии. Он шел через Альпы к Фриулю и потом берегом Адриатического моря через Далмацию. Граф Раймунд С. Жиль играет странную роль среди других предводителей крестоносного ополчения. В нем мало энергии, мало предприимчивости; он как бы сам упускал из рук свое главенство и отдавал его другим.

Французские крестоносцы, избравшие путь чрез Италию, не успели все переправиться в Византию до наступления зимы. Часть их зимовала в Италии. Этому обстоятельству следует приписать движение, появившееся в южной Италии в начале 1097 года. Князь тарентский Боэмунд, сын Роберта Гвискара, владел малень-

ким княжеством, далеко не удовлетворившим его честолюбию и не соответствовавшим его военной славе. Он вошел в переговоры с оставшимися в южной Италии толпами крестоносцев и убедил их примкнуть к нему и под его начальством начать поход. Значение Боэмунда тарентского усилилось особенно тем, что с ним соединился для похода племянник его Танкред, замечательнейшее лицо первого похода. Южно-итальянские норманны, самые опасные враги Византии, не один раз уже считавшиеся с ней из-за обладания Далмацией, вносили, в лице своих предводителей Боэмунда и Танкреда, новый элемент в крестоносное движение—политические счеты и вражду к Византии. Силы норманнов могли равняться по качеству с силами французских рыцарей. Но предводители их были кроме того чрезвычайно коварны и корыстолюбивы. В особенности Танкред не мог переносить совместничества, держался во всем походе недоверчиво и не хотел подчиняться выгодах общей пользы. Зимой 1096 года норманны заняты были общим делом—войной с Амальфи. Боэмунд воспользовался случаем, сосредоточившим в одной местности норманнских рыцарей, и убедил их, что лучше искать счастья в отдаленных землях, чем терять время в осаде Амальфи. Так стал князь Боэмунд во главе южно-итальянских и сицилийских норманнов, вместе с тех в первый крестовый поход вносился элемент политических счетов с Византией. Все перечисленные отряды преследовали совершенно самостоятельные задачи. Общего плана действия и главнокомандующего не было. Даже части отрядов, и отдельные рыцари нередко переходили от одного вождя к другому.

В Константинополе благовременно получались сведения о движении князей, о числе их войска и направлении, какого держались они на пути в Азию. Само собой разумеется, точных известий не могло быть: доносили, что крестоносцев более, чем звезд на небе и песку на берегу моря, подозревали у некоторых вождей враждебные намерения относительно самой столицы Византийской империи. Царевна Анна Комнина так передает впечатление, произведенное крестоносным движением: «разнеслась весть о нашествии бесчисленных франкских ополчений. Император испугался, ибо

знал, каков был этот народ—неудержимый в порывах, неверный данному слову, изменчивый. Не без основания, предвидя важные затруднения, он принял свои меры, чтобы быть готовым встретить вождей крестоносного ополчения».

Византийское правительство упрекают в том, что оно своим недоверием и интригами парализовало действия крестоносцев и одно должно нести ответственность в неуспешности всего предприятия. Вместо того, чтобы вместе в вождями первого похода идти против турок-сельджуков, император Алексей, говорят, довел до крайних пределов подозрительности и думал извлечь личные выгоды из крестового похода. В дальнейшем изложении мы будем иметь возможность судить о взаимных отношениях византийского правительства и вождей крестового похода; теперь же заметим, что византийцы и крестоносцы иначе понимали весь ход отношений, из чего возникали крупные недоразумения и промахи со стороны тех и других. На первых порах Алексей остановился на мысли— пользуясь разобщением вождей и отсутствием между ними такого руководителя, который бы заправлял всем походом—не допустить, чтобы все отряды в одно и то же время собрались около Константинополя; наблюдать особо за каждым вождем, как скоро явится он в пределах Византии, и стараться по возможности скорее переправить его на азиатский берег. Знакомясь отдельно со свойствами и характером каждого предводителя, Алексей вступил с некоторыми из них в приязнь и завязал дружбу, вследствие чего должен был изменяться и взгляд его на поход. Тогда открылась возможность поставить вопрос, что все завоевания, которые имеют сделать крестоносцы у турок, переходили к византийскому императору и чтобы вожди предварительно дали к этому присягу.

Первым, с которым познакомился Алексей, был Гуго, граф Вермандуа. Еще из Италии он отправил к императору два письма, извещая о своем решении принять крест и о том, что высадится на византийскую землю в Драче (Dyrrachium-Epidamnus). На основании этих писем в Константинополе сделаны были соответствующие распоряжения. Местные власти подучили приказание сейчас-же по прибытии Гуго дать об этом знать в сто-

лицу и стараться без всякой медлительности препроводить его далее. Несколько судов греческого флота крейсировало около берега и наблюдало, когда прибудет Гуго. На беду, Гуго не мог встретить торжественного приема: буря выбросила его корабль на берег, византийская береговая стража нашла его в жалком положении. Сообразно полученным приказаниям, Гуго препроводили в Константинополь, где император устроил ему почетную встречу. Это было вскоре за поражением турками первой крестоносной толпы под Никеей, приблизительно в декабре 1096 года. Император был к нему весьма любезен, оказывал ему почет и внимание и без особенной борьбы убедил его дать вассальную присягу. За Гуго следили и доносили императору обо всем, что он делал и с кем говорил; на Западе из этого распространилась молва, что Гуго находится в плену и что император вынудил его дать ленную присягу.

Готфрид, герцог нижне-лотарингский, был уже в византийских пределах, когда узнал, что сделалось с Гуго и как он дал византийскому царю присягу на верность. Он отправил из Филиппополя посольство в Константинополь, требуя, чтобы Гуго дана была свобода, затем начал опустошать область, но которой проходило его войско. За день до Рождества Готфрид был уже под самым Константинополем. Император Алексей просил его к себе для переговоров; но Готфрид боялся западни и не хотел войти в столицу. Однако-жe крестоносцам отведено было место для стоянки, так как Готфрид желал дождаться под Константинополем других вождей. Алексею не хотелось иметь в герцоге лотарингском врага себе и потому он употреблял все меры предупредительности, чтобы вызвать его на личное свидание. Особенно, когда весной 1097 года стали подходить к столице остальные вожди, для византийского правительства были совершенно основательные причины бояться единодушного нападения их на столицу. Пересылаясь посольствами с Готфридом, Алексей оценил его лагерь печенежскими и славянскими наездниками с тем, чтобы совсем изолировать его от сношений с вновь прибывавшими вождями. Между этими последними особенные опасения воз-

буждал Боэмунд, князь тарентский. Алексей хорошо знал этого вождя по предыдущим войнам с Робертом Гвискаром. Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так: «Боэмунд имел старую вражду с императором и таял в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой; общим движением на восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы и по преимуществу Боэмунд только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом-же деде имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем». Можно догадываться, в каком тревожном состоянии было Византийское правительство, когда Готфрид не подавал надежды на примирение, а Боэмунд приближался к Константинополю. Однако всю зиму Алексей честно выполнял свои обязательства, своевременно доставляя припасы и предупреждая столкновения. 3-го апреля 1097 Алексей решился понудить силой герцога Готфрида на уступки. Правда, соображения византийского императора были весьма не гуманны, и византийцы первые начали делать нападения на отделявшихся из лагеря крестоносцев. Алексей думал, что герцог не решится на борьбу с ним, что запертый с одной стороны морем, а с другой— цепью византийского войска, он поймет всю невыгоду своего положения и согласится дать требуемую присягу. Но эти расчеты не оправдались: Готфрид поднял весь лагерь и прорвался через цепь византийских войск. К вечеру того-же дня крестоносцы подступили к стенам города. Большой опасности лотарингцы не могли внушать императору, но ему и то уже было неприятно, что дело зашло так далеко, что расчеты его оказались ложны. К тому-же получено было известие о приближении Боэмунда и желании его вступить с императором в переговоры. И было чего опасаться: узнай Боэмунд о раздоре между императором и герцогом, тогда соединились-бы норманны и лотарингцы и дали императору весьма чувствительный урок. Алексей сделал попытку повидаться с Готфридом и поручил вести переговоры об этом графу Гуго. Но герцог сурово обошелся с Гуго и колко заметил ему: ты, сын королевский, ставши рабом, хочешь и меня обратить в

рабы! Не хочу я ни ленной присяги давать, ни в Азию переправляться. Тогда император приказал вновь теснить крестоносцев. Ход событий проследить весьма трудно, по последующим событиям лишь можно заключить, что крестоносцы терпели поражения, и что ни Готфрид не узнал о приближении норманнов, ни Боэмунд—о затруднительном положении лотарингцев. Герцог согласился, наконец, принять предложение императора о личном свидании и явился во дворец. Император привял франкского герцога сидя, окруженный толпою царедворцев. Готфрид и его свита приблизились в трону и коленопреклоненные целовали руку императора. Алексей поговорил с каждым из свиты Готфрида и похвалил герцога за его благочестивую ревность, превозносил его военную славу. Затем Готфрид дал за себя и своих рыцарей ленную присягу, обещая возвратить императору все города, которые удастся ему отвоевать у турок. Не позже 8 или 10-го апреля лотарингское войско переправлено было на азиатский берег Босфора. Пример лотарингского герцога, давшего Алексею ленную присягу, имел значительное влияние на сговорчивость последующих вождей, а для императора Алексея служило это прецедентом—от каждого вождя требовать подобной-же присяги.

Боэмунд шел в Азию с другими намерениями, чем герцог лотарингский. Он думал основать на востоке независимое владение, причем он рассчитывал не на норманнские только силы, но и на помощь императора. Боэмунду таким образом желательно было прикинуться другом Алексея, для чего он заранее готов был на все уступки. Он отделился от своего отряда, поручив его Танкреду, и поспешил в первых числах апреля к Константинополю, чтобы переговорить с императором и войти с ним в соглашение. Переговоры с Боэмундом были не продолжительны: как император, так и тарантский князь были лучшие политики того времени и рассыпались друг перед другом в любезностях. Против ленной присяги Боэмунд не нашел особенных возражений и спокойно назвал себя вассалом императора. Ему отведено было роскошное помещение в Константинополе, и посылались кушанья с царского стола. Боэмунд боялся отравы и

отдавал приносимые блюда приближенным; тогда из дворца стали доставлять припасы в сыром виде. В тот день, когда Боэмунд дал клятву, император показал ему одну часть дворца, которая ради этого случая украшена была драгоценностями. Золото и серебро лежало здесь кучами. У Боэмунда сорвались слова, при взгляде на эти сокровища: «если бы мне владеть такими богатствами, то давно-бы я повелевал многими землями». Ему заметили, что эти сокровища назначены ему. Раз Бозмунд предложил императору назначить его великим «доместиком востока». Хотя Алексей не дал на это своего согласия, но и не сделал резкого отказа, оставляя Боэмунда в надежде подучить это важное звание при благоприятных обстоятельствах.

Остальные вожди прибыли в Константинополь по большей части в мае. Роберт Фландрский и другой Роберт Нормандский дали ленную присягу без особенных колебаний. Только граф тулузский Раймунд не уступил ни просьбам, ни угрозам, ни даже военной силе. Алексей мог добиться от Раймунда только обещания—не предпринимать ничего против жизни и чести императора. Все отряды перевозимы были на другую сторону Босфора. С конца апреля лотарингцы и норманны двинулись к Никее, другие отряды пристали к первым уже в походе. Император озаботился доставкой съестных припасов и обещался лично присоединиться к крестоносцам, как скоро сделает предварительные к тому распоряжения.

Алексей мог находить весьма благоприятными для себя обязательства, какие дала ему большая часть вождей. Во всяком случае важнейшие затруднения устранялись, как скоро западные дружины перевезены были в Азию. Ближайшие сношения византийцев с латинянами не могли однако склонить их в взаимному уважению и доверию. Император потребовал еще раз торжественной клятвы от крестоносцев, когда они уже переправились в Азию, при чем случилось следующее. Один французский рыцарь, принесши императору ленную присягу, сел на его трон, и император ничего не осмелился заметить ему, «зная высокомерие латинян». После того как князь Балдуин взял рыцаря за

руку и указал на неприличие такого поступка, рыцарь воскликнул, гневно смотря на императора: «что за грубый человек, он сидит, когда столь многие стоят перед ним!»

В Малой Азии крестоносцы должны были каждый почти шаг брать с бою. Византийское господство на востоке, во второй половине XI в., было уничтожено турками—сельджуками, которые сделались повелителями всего магометанского и христианского населения в Азии. Широкие полномочия, которыми владели наместники провинций, и отсутствие закона о престолонаследии были однако причиною, что отдельные части обширного султаната распались на независимые одно от другого владения. Для крестоносцев было весьма важно то, что иконийский эмир, владевший Малою Азией, не мог двинуть против них больших турецких масс, так как стоял во вражде с соседними магометанскими владениями Сирии и Армении, от султана же был в полной независимости. Император Алексей Комнин, угрожаемый норманнами и печенегами, не имел времени восстановить свою власть на востоке, хотя внутренние раздоры и усобицы турок не раз давали ему случай без особенного напряжения отнять у них по крайней мере Малую Азию. Крестоносцам пришлось вести дело с эмиром Килмдж-Арсланом, который утвердил свою столицу в Нивее, на восток его эмират простирался до реки Евфрата. Нужно иметь в виду, что магометанского населения, сравнительно с туземным христианским, не могло быть много, что симпатии малоазийского населения всего скорее могли быть в пользу крестоносцев, чем турок завоевателей.

Как ни искренно было желание крестоносцев добраться скорее до Иерусалима, но прошло два года, пока они прибыли в Палестину. События этих двух лет показывают, как между предводителями различных частей крестоносного ополчения развился дух партии, как постепенно изменялись стремления и цели предводителей.

Более выдающуюся роль в крестоносном ополчении играют норманны, в лице их предводителя Боэмунда, герцога торонтского, и провансальцы, предводимые Раймундом. Причины возвы-

шения этих двух вождей среди крестоносного ополчения различны для каждого из них. Провансальцы были хорошо вооружены и вообще отличались всеми необходимыми качествами правильно устроенного войска. Сам их предводитель Раймунд был человек религиозного направления и принял крест, исключительно следуя нравственным влечениям; для религиозных целей он готов был пожертвовать всеми политическими интересами и соображениями. Совершенно противоположного направления были Боэмунд и Танкред, представители норманнского элемента, это были князья, видевшие в крестовом походе средство для достижения политических целей. Все их стремления сосредоточивались теперь на Сирия, где они хотели основать независимое княжение. Боэмунд был гениальный человек как в военном, так и в политическом отношении: где нужно было напряжение сил для победы над сильнейшим врагом, где нужны были серьезные соображения и умно составленные планы действий, там крестоносные вожди обращались к уму Боэмунда. Норманны шли впереди всего крестоносного ополчения; они первые испытывали натиски турок-сельджуков, они же первые подступили к Никее, тогда как другие отряды крестоносного ополчения, оставшись назади, прибывали постепенно один за другим. Мало есть данных, по которым можно было-бы судить о численности всего крестоносного ополчения. Можно думать, что из Константинополя отправилось всего до 300 тыс. военных людей, кроме этого, судя по тому устройству войска, которое было в обычае того времени, нужно предположить, что в ополчении было еще около 300 тыс. чернорабочих, женщин, детей и других лиц, приставших добровольно в ополчению; следовательно, численность крестоносного ополчения доходила во всяком случае до полумиллиона.

Обстоятельства, можно сказать, благоприятствовали крестоносцам. Килидж-Арслан, уничтоживши толпы крестоносцев, предводимые Петром, Фолькиаром и другими, не ожидал новой опасности, был вдали от Никои, занимаясь набором новых войск. Город Никея расположен на берегу озера, вокруг которого возвышаются крутые горы. Находясь в выгодных усло-

виях, данных самой природою для защиты от внешнего врага, и будучи окружен стеной, город мог-бы выдержать продолжительную осаду, но городской гарнизон был малочислен и слаб. Население, окружавшее город, было преимущественно христианское—греки и армяне, которые, естественно, своимя симпатиями были на стороне крестоносцев. Последние могли тем легче приобрести эти симпатии, что вместе с ними следовал маленький греческий отряд, предводимый греческим-же стратигом. Первые подошли к Никее норманны и лотарингцы. Хотя народная сага выдвинула личность Готфрида Бульонского, как играющего первенствующую роль в делах первого похода, но не ему, не лотарингцам принадлежит главная заправляющая роль: направление делам дают Боэмунд тарентекий и Раймунд тулузский, норманны и провансальцы.

Южная часть города, обращенная к озеру, была плохо защищена; с этой именно стороны крестоносцы и должны были начать свои военные действия. Так как крестоносцы подходили к Никее отдельными отрядами, далеко недостаточными для того, чтобы окружить город со всех сторон, то они и не могли повести правильной осады. Подойди в это время к городу Килидж-Арслан, он мог-бы нанести крестоносцам значительный урон, и их ошибка осталась-бы надолго непоправимой. Боэмунд уговорил вождей, не дожидаясь прихода Килидж-Арслана, дать сражение ему вдали от Никеи. Кeлидж-Арслан потерпел поражение и должен был удалиться внутрь страны, предоставив Никею собственным ее судьбам.

После поражения Билидж-Арслана, крестоносцы воспользовались лодками, доставленными им по распоряжению греческого императора, для военных операции против Никеи, со стороны Асканиева озера. На 18 или 19 июня 1097 г. был назначен общий приступ, которым заправляли Боэмунд тарентекий и Раймунд тулузский. Утром того же дня ворота города были отворены, и в город вошел византийский отряд. Греческий стратиг, стоя у стен Никеи, вошел в сношения с комендантом и от имени греческого императора потребовал сдачи города. Крестоносцы были возмущены

таким ходом дела. Они рассчитывали на богатую добычу, между тем представитель греческого правительства отнял у них возможность грабежа. На их заявления, он ответил напоминанием о ленной присяге, и объяснил, что крестоносцы могут требовать удовлетворения от царя, и он не откажет им, но что они обязаны исполнять обещание, скрепленное присягой, согласно которой все отвоеванные у мусульман города переходят во власть греческого императора и, следовательно, не должны подвергаться разграблению. Князья должны были уступить и еще раз повторить ленную присягу, от которой на этот раз не отказались и самые упорные, как например Танкред. Император с своей стороны обещал впоследствии соединиться с вождями, а в ожидании этого крестоносцам сопутствовал византийский уполномоченный Татикий. Истинная цель миссии Татикия выясняется из дел под Антиохией. По-видимому, он играл роль охранителя интересов византийского императора; Внешним образом его миссия мотивировалась тем, что он, как представитель греческого правительства, мог оказывать большое влияние на православное греческое и армянское население страны, и таким образом крестоносцы, при его помощи, могли пользоваться всеми теми удобствами, каких не могли-бы иметь, если бы им пришлось брать все вооруженной силою. Он обязан был вести крестоносцев к Палестине более краткими и удобными дорогами.

От Никеи путь крестоносцев шел черев Дорилей, Иконий и Гереклею. Здесь они разделились на два отряда: одни направились на юг, к Тарсу, другие пошли на северо-восток, чтобы, обойдя Тверские горы, спуститься к Антиохии. Килидж-Арслан ожидал крестоносцев при Дорилее, желая преградить дальнейшее их движение. Впереди крестоносного ополчения шел Боэмунд со своим отрядом. Ему и принадлежит честь победы над Килидж-Арсланом при Дорилее. Позднейшие писатели рассказывают, что Боэмуид, отчаявшись в успехе своего предприятия при Дорилее, послал гонцов к крестоносным вождям; гонцы, будто, пришли прямо к Готфриду; последний, посоветовавшись с вождями, отправился лично на помощь Боэмунду и выручил его из беды. Но

дознано, что Готфрид вовсе не участвовал в деле при Дорилее; Боэнунд разбил Килидж-Арслана, соединившись с провансальцами. Делом при Дорилее и заканчивается более сильное сопротивление, которое турки оказывали крестоносцам; Килидж-Арслан удалился внутрь страны и ограничивался слабыми нападениями на отдельные отряды крестоносцев. Теперь, когда турки оставили незанятыми области, прилегающие к морю, императору Византийскому представилась полная возможность восстановить свою власть на всем побережье Малой Азии без особенных жертв и затруднений.

Крестоносцы обратили внимание на армян, которые, естественно, не были довольны магометанским господством. Армяне, ослабленные ударами турок-сельджуков, долго отстаивали свою независимость; но это удалось только той части их, которые переселились в Месопотамию, Каппадокию и северо-восточную Сирию, по побережью Средиземного моря. Крестоносцы дали понять армянам, что, если они согласятся действовать за одно с ними, то могут надеяться на освобождение от турецкого ига. Армяне с готовностью приняли предложение крестоносцев: в самое короткое время они выгнали из своих городов турецкие гарнизоны и турецкое население. Та часть крестоносцев, которая направилась на северо-восток от Гераклеи, имела целью поднять на своем пути христианские народности против турок и спуститься к Антиохии, где был назначен сборный пункт крестоносного ополчения.

На юг от Гераклов в Киликию направились только Балдуин, брат Готфрида и Танкред со своими отрядами; они держали путь к Тарсу, занятому слабым турецким отрядом. Крестоносцы и здесь подняли против турок христианское население, как в стране, прилегающей к Тарсу, так и в самом городе. Турецкий отряд должен был сдаться крестоносцам. Здесь возникли пререкания между—Балдуином и Танкредом из-за права на владение Тарсом.— Честь победы была на стороне Танкреда, между тем Балдуин присваивал себе и победу, и право на город. Рассвирепевший Танкред вырезал весь турецкий гарнизон и выгнал Балдуина. Этот факт свидетельствует о том,

что в это время у норманнского вождя уже созревала идея основания независимого владения. С своей стороны Балдуин, потерпев неудачу под Тарсом, отправился искать счастья в другом месте, одержав несколько побед над сельджуками и приобрев расположение армян, Балдуин вошел в непосредственные сношения с князем Эдессы Торосом и так расположил его в свою пользу, что вскоре был усыновлен им и объявлен наследником княжества. Не довольствуясь этим, Балдуин убил Тороса и занял его престол. Таким образом с 1098 г. в Эдессе устраивается первое княжение, во главе которого стоит западный герцог. Эго княжение имеет важное значение в том отношении, что оно составляло оплот для всех христианских народностей и защищало христианский элемент Малой Азии от ударов турецких волн, которые шли из середины Азии.

К октябрю 1097 г. крестоносцы подступили к Антиохии, где провели целый год (с октября 1097 г. по ноябрь 1098 г.). С одной стороны осада города, с другой внутренние раздоры остановили дальнейшее движение. Этот год составляет целую эпоху в истории крестовых походов. Дело в том, что Антиохия, поставленная самой природою в весьма благоприятные условия для защиты от внешнего врага, была укреплена еще и искусством. Город окружали высокие и толстые стены, по которым можно было свободно ехать экипажем в 4 лошади; стены защищались башнями (450), снабженными гарнизонами. Укрепления Антиохии представляли, таким образом, страшную силу, преодолеть которую, при недостатке осадных орудий, при отсутствии дисциплины и неимении главнокомандующего, не представлялось никакой возможности. Но и оставить позади себя такой важный стратегический пункт, каким была Антиохия, которая служила оплотом всего мусульманского мира, крестоносцы не могли. Правда в самом мусульманском мире господствовала анархия, которая была весьма полезна для крестоносцев. Сирия находилась тогда под двойным политическим влиянием, исходившим из Бгипта и из Багдада. Фатимидский калифат высылал толпы мусульман, которые, завладев некоторыми пунктами в Сирии и заняв Иеруса-

лим, ослабили значительно калифат Багдадский. Эмир Антиохии Баги-Сиан ожидал помощи то от багдадского калифата, то от египетского. Все другие мусульманские владения в Сирии находились также в положении политической раздвоенности. Ожидания Баги-Сианом помощи со стороны египетского или багдадского калифата остались тщетны; правда, несколько раз мусульманские отряды показывались в виду Антиохии, но они были так незначительны, что не осмеливались вступить в бой с крестоносцами и не принесли никакой пользы Баги-Сиану.

Осенью 1097 г. крестоносная армия оказалась в весьма печальном состоянии. Грабежи, отсутствие дисциплины и взаимная вражда заметно расслабляли крестоносное ополчение. Вожди не успели ничего запасти для себя на осень и зиму, между тем в крестоносном войске начались болезни, проявилась смертность, и пред страхом смерти целые толпы и даже отряды, во главе своих предводителей, обращались в бегство.

Боэмунд, князь тарентский, который и прежде играл видную роль в крестоносном ополчении, как опытный вождь, как храбрый, неустрашимый рыцарь, как устроитель рядов, под Антиохией отличается уже как искусный политик. Боэмунд увидел, что Антиохия, со своими неприступными и несокрушимыми укреплениями, со своим выгодным положением (недалеко от Средиземного моря, на реке Оронте, впадающем в море) представляет весьма удобный пункт для основания в ней независимого княжества, что составляло главный предмет всех стремлений и желаний его. Дела его в Эдессе и Тарсе только разжигали честолюбие тарентского князя. При достижении намеченной цели ему могло мешать присутствие в крестоносном войске уполномоченного греческого императора.—Роль Татикия, правда, была двусмысленна, но важно то, что он в походе был представителем и защитником интересов греческой империи. С точки зрения Татикия, и Антиохия, подобно Никее, будучи взята крестоносцами, должна была принадлежать греческому императору и никому другому. Положение Татикия среди крестоносного ополчения было довольно влиятельное, он умерял честолюбивые стремления отдельных вождей

Раймунд Ажильский, писатель крестовых походов, обвиняет Тативия в том, что он, отчаявшись в успехе осады, подговаривал князей снять осаду с города и расположить войска по окрестным селениям, что он поселил между крестоносцами вражду и измену в скрылся из лагеря. Обстоятельство это очень важно, но оно не вяжется вообще с положением и ходом дел. Анна Комнина прямо обвиняет Боэмунда в вынужденном бегстве Тативия. Эти два противоположные известия возможно объяснить следующим образом. Боэмуид, преследуя свои честолюбивые цели, тяготится присутствием Татикия. Хотя намерения Боэмунда не были ни для кого тайной, крестоносцы всякий раз, когда находились в стесненном положении, вручали ему командование над союзными войсками, вынуждаемые к этому, во-первых необходимостью, во-вторых насильственными действиями со стороны самого Боэмунда; Татикий-же, представитель византийского императора, был вполне независим и самостоятелен в среде крестоносцев и в то же время пользовался весьма большим авторитетом и мог оказывать влияние на весь ход дел. Боэмунду нужно было во чтобы то ни стало устранить это влияние. Когда разнеслась несть о приближении 300 тысячной армии Мосульского эмира Кербуги, который шел на выручку Антиохии, Боэмунд начал доказывать вождям, что Кербуга подослан византийским императором, что цель участия Татикия в их войске состоит в том, чтобы возбуждать мусульман против крестоносцев. Все это возбудило в крестоносцах такую неприязнь против Татикия, что он принужден был бежать. Бегство Татикия имело важное значение для всего хода событий. Крестоносцы нарушили клятву, данную византийскому императору, устраняй греческий элемент из своего ополчения и начали действовать на свой собственный страх. После бегства Татикия Боэмунду открылось свободное поле для его честолюбивых замыслов. Боэмунд сыграл здесь роль Ахиллеса под Троей. Обиженный Ахиллес оставляет стан греков, проводит в бездействии целые месяцы, пока, наконец, греки, теснимые со всех сторон троянцами, не были вынуждены просить его выручить их из

беды. Увлекаемый честолюбием Боэмунд, ведя, что при той деморализации, которая господствовала среди крестоносцев, нельзя поддержать осаду и ожидая в тоже время с часу на час прибытия сильного мусульманского ополчения, под начальством Кербуги, сделал решительный шаг. Он заявил крестоносцам, что если они не предоставят ему главного начальства над всем войском, если не пообещают оставить за ним это главенство и на будущее время для ведения дела крестового похода, если, наконец, не предоставят в его власть Антиохии в случае ее завоевания, то он умывает руки и не отвечает ни за что и вместе с своим отрядом оставит их. Между тем среди крестоносцев день ото дня увеличивалась смертность, бегство целых отрядов и вождей. Находясь в таком положении, крестоносцы порешили предоставить Боэмунду все полномочия для ведения дела и обещали исполнит все, что он требовал.

Боэмунд еще раньше вошел в соглашение с одним из офицеров, защищавших антиохийские стены. Это был Фируз, армянин по происхождению. Фируз, как христианин, не йог не питать симпатии к крестоносцам, освободителям всего малоазиатского христианства; кроме того, он имел личную вражду к Баги-Сиану, эмиру Антиохия. Сношения Фяруза и Боэмунда держались в тайне и никто не знал о них. Боэмунд назначил на 2-ое июня общий приступ на Антиохию. Б ночь е 1-го на 2-ое июня он подвел свой отряд к башне, которую защищал Фируз; башня была сдана. С другой стороны в Антиохию ворвались другие крестоносцы, и в городе началась резня; большая часть мусульманского гарнизона, не успевшая спастись бегством, была перерезана и перебита. Сам Баги-Сиан едва спасся бегством, но всего только на несколько дней; его поймали и убили. Таким образен, 2-го июня 1098 г. Антиохия была взята. Но немного выиграли крестоносцы, занявши город обнищавший, изнуренный голодом, ослабленный продолжительностью предшествовавшей осады.

На другой день (3-го июня) к городу подошел эмир Мосульский Кербуга с 300-тысячной турецкой армией. Кербуга знал и о слабости крестоносного войска, и о том бедственном положении,

в котором оно находилось: крестоносное ополчение простиралось теперь не более, как до 120 тыс., остальные 160 тыс. частью погибли в битвах мусульманами и в трудном переходе по опустошенным областям после Никейского дела, частью-же были рассеяны в различных городах Малой Азии, в виде гарнизонов. Но и эти 120 тысяч вошли в город, лишенный всяких средств к пропитанию, при том они были утомлены продолжительною осадою и длинными переходами. Бербуга знал это и твердо решился голодом заставить крестоносцев сдаться. Крестоносцы очутились в самом ужасном, безвыходном положения. Три недели они сидели запертыми в городе, изредка делая незначительные и не имевшие никаких последствий вылазки, пользуясь тем, что город не вполне тесно окружен был врагами. Для крестоносцев оставалось одно средство к спасению: но реке Оронту спуститься и Средиземному морю, в гаванях которого были венецианские торговые корабли. Но этот путь представлял много опасностей, им пользовались, однако, сначала поодиночке, а потом целыми отрядами, были даже случаи, что князья и знатные рыцари сдавались на милость мусульман или спасались бегством к морю.

К этому тяжкому для крестоносцев времени относится появление саг и народных сказаний, которые были продуктом болезненного, фантастического настроения народных масс. К этому времени относится и происхождение саги о Петре Пустыннике. Исторический Петр Пустынник, спасшись после уничтожения его армии, участвовал, правда, в первом крестовом походе, но не как вождь, а как простой пилигрим, без особенной силы, авторитета и влияния. Только в весьма немногочисленном кружке простого народа Петр Пустынник пользовался некоторым почетом и уважением, что выражалось в том, что его избирали казначеем. Он был между прочим одним из первых, которые решились бежать из Антиохия, и только Боэмунд остановил его. В это-же время составилось сказание о св. копье. Раймунд тулузский, отличавшийся религиозным настроением между остальными крестоносными вождями, вполне искренно верил в св. копье. Но уже Боэмунд, находясь под Иерусалимом, подсмеивался над Раймундом, дока-

зывая ему, что рассказ о св. копье был вымыслом для поддержания упавшего духа и для возбуждения мужества народных масс. Предание о св. копье появилось следующим образом. Однажды приходит в Раймунду Тулузскому один монах и рассказывает, что во время молитвы ему явился св. Андрей и сказал, что в городе есть место, где скрыто копье, которым было прободано ребро Спасителя, что в этом именно копье крестоносцы должны искать свое спасение. Добродушный Раймунд поверил этому; объявили народу, начали искать, нашли действительно заржавленное копье; толпы крестоносцев были воодушевлены этой находкой. Боэмунд, назначенный главным предводителем крестоносного ополчения, решился сделать последнее усилие, чтобы освободить Антиохию от осады. В мусульманском войске между тем происходили раздоры между предводителями, в продолжение трех недель многие из них оставили отряд Кербуги, так что осаждающая армия значительно ослабела. 28 июня 1098 г. крестоносцы сделали вылазку, прогнали мусульман и завладели всем их лагерем. Спасение Антиохии и славная победа над Кербугой приписана была чудесной помощи св. копья, которое с тех пор сделалось палладиумом крестоносцев.

Когда крестоносцы овладели Антиохией, религиозный энтузиазм их вождей значительно ослабел. Целый год они проводят в бездействии, во взаимных спорах и распрях из-за обладания Антиохией; они как бы совсем забыли о главной цели своего предприятия— об освобождении от неверных Гроба Господня. Бак только миновала опасность от Кербуги, тотчас между сильнейшими вождями—Боэмундом Торонтским и Раймундом Тулузским возник довольно крупный спор, характеризующий обоих предводителей. Боэмунд напоминал теперь крестоносцам об их обещании, данном ему до взятия Антиохии, и требовал исключительного господства в городе. Но у Раймунда тулузского, представителя законности и рыцарской верности долгу, была многочисленная партия, которая в силу чисто материальных выгод находила требования Боэмунда вполне несогласными с положением крестоносцев. Раймунд и его партия настаивали, в виду данных ви-

зантийскому императору обязательств, на том, что Антиохия должна быть передана во власть византийского правительства. Партия Раймунда взяла верх, и в Константинополь было отправлено для переговоров посольство, во главе которого стоял брат французского короля Гуго Вермандуа. О результатах переговоров мы ничего не знаем, так как Гуго не возвращался более в лагерь, он сел на корабль и удалился в отечество. То же сделал и другой вождь Стефан Блуа, который, правда, не играл выдающейся роли в ополчении, но участвовал в нем с значительным военным отрядом, так что его удаление не могло не ослабить крестоносное войско. Боэмунд, чтобы отстоять свое право на господство в Антиохии, обратил внимание вождей на поведение византийского императора, свидетельствовавшее о враждебных его чувствах к крестоносцам. В то самое время, когда крестоносцы, лишенные средств к пропитанию, изнемогали под Антиохией, взятие которой замедлялось еще и тем, что они не имели осадных снарядов, византийский император находился вблизи Антиохии с значительными военными силами и осадными машинами и не захотел оказать крестоносцам никакой помощи; между тем при переправе крестоносцев через Босфор, он дал слово лично участвовать в их походе. Теперь же, занимая без особенных усилий Эфес, Милет и другие города, без особенных жертв, одерживая победы над турками, ослабленными крестоносцами, император покупает ценою крови крестоносцев легкие победы и расширяет свои владения. На это именно обстоятельство указывал Боэмунд, как на бесчестный поступок со стороны византийского императора, и ему удалось убедить князей в том, что передача Антиохии византийскому правительству принесла бы вред делу крестовых походов. Таким образом, Антиохия предоставлена была во власть тарентского князя.

В Антиохии распространилась смертность, которая похитила многих знатных, в том числе и папского легата, духовного представителя в первом крестовом походе. Крестоносное ополчение терпело большой недостаток и в пище и в одежде. Лишения приводили в экстаз простой народ, который приписывал

свои неучастия небесной каре за то, что медлили освобождением Гроба Господня. Выведенный из терпения народ угрожал сжечь Антиохию, если его не поведут дальше. Честолюбивый Боэмунд устоял против искушения и не внял побуждениям долга, — Раймунд же Тулузский и другие вожди двинулись дальше. Они направились к Иерусалиму береговою полосою и не теряли надежды вознаградить себя другими земельными приобретениями. Легкие победы над ослабленным турецким населением не вознаграждали их более. Они с завистью вспоминали об Эдессе, Тарсе и Антиохии. В особенности честолюбивыми желаниями горел теперь Раймунд, всего более обиженный судьбой. Он был из сильнейших вождей крестоносного ополчения, он всех теплее относился к делу крестовых походов и, однако до сих пор он не владел ничем; между тем и менее знатные и менее сочувствовавшие делу похода имеют уже независимые владения. Раймунд остановился у Триполи. Уже все было готово для взятия города, как вдруг Боэмунд зорко и ревниво следивший за тем, чтобы вблизи его княжества не появилось другого самостоятельного владения под главенством западного князя, прислал к Триполи коварного Танкреда, который и помешал плану Раймунда. В крестоносном лагере начались громкий жалобы на князей, простой народ требовал немедленного» движения к Иерусалиму. Тогда Раймунд, находя невозможным противиться далее общему желанию, принужден был оставить Триполи (в середине мая 1099 г.).

Крестоносцы очень иного потеряли в спорах из-за Антиохии и Триполи. Летом 1098 г. Иерусалим, находившийся во власти слабого багдадского калифа, был завоеван сильным египетским калифом. Таким образом, по мере приближения крестоносцев к Иерусалиму, пред ними вырастали новые и сильные преграды Иерусалим оказался весьма укрепленным, снабженным сильным гарнизоном. Между тем крестоносная армия, пришедшая к Иерусалиму, представляла одни жалкие остатки того блестящего ополчения, которое два года назад переправилось через Босфор. Всех крестоносцев было теперь не более 20 тысяч, и те были изнурены, обессилены длинными переходами, битвами и всякого

рода лишениями. В этом ополчении не доставало уже многих знатных; часть погибла от эпидемических болезней, часть осталась в различных завоеванных городах, часть воротилась в отечество. К Иерусалиму пришли из главных вождей только три: Раймунд Тулузский, Роберт Нормандский и Готфрид Булонский, после присоединился Танкред. Но у них не было ни средств, ни материалов для предстоявших осадных работ. Крестоносцам помогли в этом отношении Генуэзцы и Пизанцы; они доставили все необходимое для осады и средства к пропитанию. 15-го июля 1099 г. Иерусалим был взят приступом.

Итак, цель была достигнута, крест восторжествовал над исламом. Город был наполнен враждебным мусульманским населением, завоеватели обошлись с ним в высшей степени жестоко. Как бы в отмщение за свои продолжительные страдания, оно предали мечу и огню все, что было в городе мусульманского. Летописцы с удовольствием рассказывают о лужах крови, по которым ходили воины христовы. Кровожадностью и хищностью отличился Танкред, удовлетворивший на этот раз, сколько возможно было, своей жестокости и ненасытной скупости. Первым делом, которое должны были решить крестоносцы, был вопрос об устройстве административной власти в Иерусалиме. Но здесь снова они опять разделялись на две партии: одна стояла за то, чтобы устроить в Иерусалиме церковную республику с патриархом во главе,—это партия духовного господства; другая партия выдвигала светский принцип, это последняя взяла перевес. Предложили Раймунду Тулузскому принять на себя управление Иерусалимом, но он в силу своих личных нравственных принципов отказался; предложили Роберту Нормандскому, и тот отказался. Остался один Готфрид Бульонский, который и согласился на предложение, заявив, однако, что будет носить титул не Иерусалимского короля, а «защитника Гроба Господня». Иерусалим, таким образом, был предоставлен во власть герцога нижне-лотарингского Готфрида Бульонского. Это обстоятельство имеет важное значение для последующей истории государств, основанных западными князьями. В Малой Азии было другое княжество—Эдесса, принадлежавшее брату

Готфрида Бульонского—Балдуину; таким образом в руках одного дома были два владения, которые при необходимости могли соединиться и оказывать сильное влияние на политику и положение других княжеств. Вручение власти над Иерусалимом Готфриду Бульонскому обусловливало собою усиление лотарингского дома на Востоке. Готфрид Бульонский был человек добрый, уступчивый, но в то же время весьма недалекий. Он едва не упустил ив, рук и той незначительной доли власти, которая ему досталась. В первый-же год княжения Готфрида духовенство Иерусалимское в высшей степени систематично начинает его стеснять, доводя его власть до минимума.

Самый желательный, естественный ход событий вслед за окончанием первого крестового похода должен был бы заключаться в дальнейшем проведении того принципа, который поставили себе крестоносцы,—принципа укрепления христианского элемента в Азии и ослабления мусульманского. Такой именно ход событий был желаем и ожидаем всем христианским населением как Европы, так и Азии. Но так как усиление христианского элемента в Азии обусловливало собою в тоже время усиление тех княжеств, которые были основаны крестоносцами и так как это последнее обстоятельство было противно видам и интересам византийской империи, то ход событий принял совершенно иное направление. Византийские цари с этих пор всегда стояли на страже своих собственных интересов и препятствовали делу усиления христианского элемента в Малой Азии; этим обстоятельством объясняется все негодование, все обвинения, которые направлены против Византии со стороны западно-европейцев.

Турецкий султан Килидж-Арслан, выгнанный из Никеи, стесненный в Иконии, предоставивший всю переднюю Азию ее собственным судьбам, не был уже более серьезным врагом для Византии, которая и поспешила восстановить свои права в Малой Азии. Но раз передняя Азия перешла во владение Византии, политика византийского императора пошла дальше; он начал подумы-

вать о том, чтобы подчинить своей власти и Сирию, Палестину и владения, основанные крестоносцами. Вот почему в событиях XII ст. мы встречаемся с явлением в высшей степени любопытным. Византийский император, объявляя войну крестоносцам, часто заключает союзы с тем самым народом, который так недавно еще готов был разрушить византийскую империю,—заключает союзы с турками. Тоже самое делают и западные князья: угрожаемые со стороны византийской империи, они, видя в ослабленных турках менее опасных врагов, чем были для них теперь греки, заключают с турками союзы, чтобы общими силами выжить из Азии беспокойный греческий элемент. В этом именно обстоятельстве и заключается весь трагизм положения дел и интерес изучения эпохи.

Между всеми князьями выдающееся положение занял Боэмунд. Он, устроившись в Антиохии, сохранил сношения с западной Европой, что доставило ему весьма благоприятные условия и выгодное положение для предстоявшей ему деятельности. Боэмунд решился округлять свои антиохийские владения; это и было вполне осуществимо, так как те незначительные и слабые представители мусульманского элемента, которые еще остались вокруг Антиохии, не могли оказать большого сопротивления. Но Боэмунд в 1099 г. встречается с неожиданным для него противодействием. Император Алексей, так часто обещавший прислать войско и лично участвовать в походе после занятия Иерусалима крестоносцами, поднимает оружие против самих крестоносцев, направив свои действия на первый раз против самого опасного своего соседа князя антиохийского. Он снарядил флот и приказал осаждать приморский город Лаодикею, занятый отрядом Роберта Нормандского. Отдать Лаодикею греческому императору было далеко не в интересах антиохийского князя, так как в этом случае он всегда был бы подвержен неприятному соседству и наблюдению со стороны греков. Поэтому взаимные отношения норманнов и греков в 1099 г., принимая все более резкий характер, дошли наконец до полного разрыва. Борьба между противниками возгорелась и привлекла к участью посто-

ронние силы. К малоазиатским берегах в это время прибыли корабля генуэзцев и визанцев, привезшие свежие, хотя немногочисленные военные силы, направлявшиеся в св. землю. Им Боэмунд и указал, что опасность грозить в настоящее время не от мусульман, а от греков, и легко привлек их к участью в борьбе. Боэмунд, таким образом, свой личный интерес, сделав общин делом, выгнал греческий гарнизон из Лаодикеи, а пизанцы начали делать нападения на приморские города.

Сила Боэмунда была в высшей степени серьезна, другие князья сравнительно с ним не имели значения. У Готфрида, князя Иерусалимского, было не более 200 рыцарей и до двух тысяч мало дисциплинированного войска. При такой малочисленности дружины положение «защитника Гроба Господняu было весьма незавидное. Боэмунд понял это, и желал распространить свое влияние на Иерусалим. Для этого отправился в столицу Готфрида как-бы для того, чтобы исполнить тот нравственный долг, который лежал на нем—поклониться Гробу Господню. Его сопровождает довольно значительная армия, простиравшаяся до 20 тысяч, Боэмунд оказал такое влияние на дела в Иерусалиме, что патриархом Иерусалима был выбран архиепископ пизанский Адальберт, человек вполне преданный Боэмунду. Новый патриарх, честолюбивый и ловкий политик, направил свои действия к тому, чтобы отнять у Готфрида и ту тень власти, которую тот еще имел. Адальберт хотел основать на востоке святой престол, подобно римскому, ввести в Иерусалиме духовный абсолютизм и подчинить себе все светские княжества.

Если мы припомним характер норманнских завоевателей, как Роллон, основавший свои владения в Нормандии, как Роберт Гвискар, утвердившийся в Италии; если примем во внимание политику и средства, какими пользовались эти князья для достижения своих целей, то мы будем иметь возможность понять и оценить действия Боэмунда. Боэмунд считал себя ничем не ниже Роллона и Роберта Гвискара и хотел повторить в Азии дела, которые его предки совершили в Европе. Боэмунд уже был близок к осуществлению исторической задачи нормандского народа. Владея

сильной армией, он округляет свое антиохийское княжество; здесь были молния государства, принадлежавшие турецких эмирам; но эти эмиры не могли оказать Боэмунду сильного сопротивления, так как они были ослаблены войной с крестоносцами, к тому-же их силы были разъединены внутренними раздорами. Но стремления Боэмунда имели трагический исход, отравившийся неблагоприятным образом на всем христианском деле. Боэнунд напал на опасного соперника в лице Данишменда Мелика-Гази, эмира Сивасского (на Галисе). Оставшись позади крестоносцев, Данишменды успели настолько усилиться, что после окончательного ослабления иконийского султана, выступили к 1101 году главным оплотом мусульманского элемента в Азии. Появление этой силы было вполне новой и неожиданно для Боэмунда.

Когда Боэмунд, по просьбе армянского князя Гавриила, в Малатии, пошел войной на Мелика-Газы, то против ожидания встретился с сильным турецким отрядом, потерпел полное поражение, захвачен со многими рыцарями в плен и отведен в Неокесарию, где содержался около четырех лет (1101 —1104 г.). Этот плен имел важное значение для всех христианских земель в Азии: христиане остались без своего главы, были предоставлены собственным силам среди враждебного магометанского населения. Боэмунд, находясь в плену у Мелика-Гази, очень может быть, сделался его политическим наставником и учителем. Как ни был груб Данишменд, он понял цену своего пленника. Когда византийский император пожелал выкупить. Боэмунда, Мелик-Гази потребовал огромную сумму денег. Греческое правительство готово было на все жертвы, лишь-бы избавиться от грозного норманна. Но тут спасло Боэмунда совершенно случайное обстоятельство: Мелик-Гази и Килидж-Арслан поссорились между собою из-за того, как должна была быть разделена между ними выкупная сумма за Боэмунда. Боэмунд воспользовался этим обстоятельством, чтобы выставить им на вид опасность со стороны византийского императора. Он выяснил им, что царь Алексей, завладевши им, избавится от сильного и грозного врага и направит тогда свои силы против них, что если они дорожат

собственно выкупной суммой, то ее выплатят им друзья его— князья Иерусалима и Эдессы, что в данном случае важнее не деньги, а политические интересы, в достижении которых он может оказать большую услугу всему турецкому народу, соединившись в ним против византийского императора. Боэмунд обещал турецких вождям всю переднюю Азию, а себе выговаривал только Антиохию. Уполномоченный византийский Григорий Таранит, который вел с турецкими князьями переговоры о выкупе Боэмунда, был вовлечен в обман и потому не донес византийскому императору, что переговоры приняли неблагоприятный для Византии оборот. Мелик-Гази, получив за Боэмунда выкуп от одного армянского князя, освободил его на волю и препроводил в Тарс *).

Возвратившись в Антиохию, Боэмунд собрал в свои руки все нити политического движения. Он составил большой союз» с котором участвовали как магометанские, так и христианские силы и, прежде всего, направил свой удар против эмира Моссула и Алеппо, который наиболее теснил христиан во время нахождения его в плену. Хотя средства, собранные Боэмундом, и были значительны, но результат далеко не соответствовал его ожиданиям: христианские князья потерпели полное поражение в битве при Гарране (1104 г.). Это поражение имело весьма важное значение для судьбы христианских княжеств на Востоке, оно возбудило новые надежды в мусульманах и греках и поставило на край гибели самое существование крестоносцев. К тому-же и в

*) Несколько монет, сохранившихся от этого времени, дают нам весьма любопытный и в высшей степени драгоценный материал для уяснении положения дел в эту эпоху. Монеты принадлежат царству Данишмендов; на одной стороне изображен Иисус Христос, на другой стороне греческими литерами выбито: «Мелик-Гази, царь Романии и Анатолии»— явление в высшей степени знаменательное; оно прямо характеризует нам Мелика-Гази. Он не был похож на тех диких турецких завоевателей, которые жгли, опустошали, и уничтожали все, что было вне ислама. Мелик-Гази проводит принцип веротерпимости, предоставляет подчиненным народам политическую свободу, оставляя неприкосновенным греческий язык и греческое письмо. В этих монетах в настоящее время имеется единственное указание на ту политическую роль, какую играл в передней Азии Данишменд и которая была усвоена им, без всякого сомнения, по внушению такого умного политика, как Боэмунд.

будущем не предвиделось благоприятной перемены обстоятельств, потому что христиане не сохранили между собою солидарности; между вождями двух племен норманнов и провансальцев продолжала роста вражда и недоверие. Провансальцы в отсутствии Боэмунда, при помощи греческого императора, завладели Триполи, обстоятельство, которое было весьма нежелательно для Боэмунда, так как близкое соседство провансальцев могло серьезно угрожать судьбам антиохийского княжества. Кроме того, Боэмунд имел основание недоверчиво относиться к провансальцам еще и потому, что они к продолжение всего крестового похода отстаивали интересы византийского края, заклятого врага Боэмунда. После рокового для христиан поражения при Гарране, всякая попытка со стороны Боэмунда, в смысле ослабления византийской или мусульманской силы в Азии казалась уже неосуществимой и несвоевременной, ибо силы христиан были в высшей степени ослаблены. Король Иерусалимский, который по своему положению должен был-бы играть передовую роль среди христианского элемента и стоять в челе всякого предприятия, направленного для ослабления врагов Христовых, Иерусалимский король, «защитник Гроба Господня», лишен был всякой силы, всякого авторитета. Если и оставались у кого средства для борьбы, то они сосредоточивались в руках антиохийского князя. Но он мало заботился об общих интересах, он преследовал свои личные целя. Политический горизонт христиан, таким образом, был мрачен; их выручило случайное обстоятельство.

Для исполнения своей заветной мечты, Боэмунд составляет обширный и дальновидный план. Находя наличные средства христиан недостаточными для борьбы с двумя силами, мусульманской и греческой, он решил вызвать для этой борьбы новые силы из Европы. Он сообщил князьям, что они переживают в данную минуту весьма опасное для себя время. «Но опасное время», утешал он, «возбуждает к великим планам и предприятиям. Я полагаю, что в Антиохии можете оставаться вы одни; я же отправлюсь в Европу и привлеку новые силы для борьбы». Но Боэмунд был далек от мысли составить второй крестовый поход; честолюбивый и себялюбивый князь преследовал одну личную

цель—уничтожить власть византийского императора в Азии. Этот план выясняется из действий Боэмунда, когда он был в плену у мусульман, а равно и из последующих обстоятельств. Для выполнения этого плана представлялось немаловажное затруднение. Греческий император, как-бы предчувствуя, что подобный план мог зародиться в уме предприимчивого норманна, приказал греческим военным судам крейсировать у берегов малой Азии. Существует легенда, которую повторяет и Анна Комнина: чтобы обмануть бдительность греков, Боэмунд будто бы, приказал положить себя в гроб и таким образом удалось кораблю, везшему живого мертвеца, пройти беспрепятственно ту оберегательную линию, которую составили греческие суда у берегов малой Азии. С острова Корфу Боэмунд послал письмо, полное сильных угроз, греческому императору.

В Италии Боэмунда ожидала восторженная встреча как героя и борца за святое дело. Папа Пасхалис II — человек добрый и доверчивый вошел в виды Боэмунда, дал ему рекомендательные письма к королям французскому и немецкому и разрешил проповедовать поход против схизматических греков. Боэмунд провел в Европе три года, и недаром. Его вполне заслуженная слава, как лучшего предводителя крестовых походов, выросла на глазах Европейцев и доставила ему желанный успех. Король французский женил его на одной из своих дочерей (Констанция), а другую выдал за Такреда, чем Боэмунд завязывал связи с коронованными европейскими особами. Его проповедь имела полный успех в Ломбардии, Франции и Германии. К началу 1107 г. возвратившись в южную Италию, он стал выжидать соединения навербованных их сил. Приморские города—Генуя, Венеция и Пиза предложили к услугам его флот. Весною 1107 г. в южной Италии собралось многочисленное (свыше 30 тысяч) ополчение, снабженное в изобилии оружием и съестными припасами. Эта эскадра должна была внушать серьезные опасения грекам. Таким образом, во имя идеи уничтожения византийского господства и завоевания греческой импе-

рии под знаменами Боэмунда соединилась Германия, Франция, север и юг Италии.

Ополчение, во главе которого стоял норманнский вождь, направилось пряно к византийским владениям и осадило город Драч (Dyrachmm). В 1081 г. Роберт Гвискар нападал на византийские владения, но с тех пор обстоятельства во многом изменились в пользу Империи. Вследствие побед, одержанных крестоносцами на востоке, Византия избавилась от врага, угрожавшего ей в Азии и император Алексей, располагая значительными морскими и сухопутными силами, имел полную возможность защищать свои западные владения. Драч оказался очень сильным и укрепленным городом, для взятия которого нужно было сделать еще большие приготовления: построить лестницы, стенобитные машины, башни, а лесу у крестоносцев не было. К этому присоединилось еще то, что греческий флот отнял у крестоносцев возможность подвоза съестных припасов. Крестоносцы начали терпеть лишения; поднялся ропот среди войска; от Боэмунда требовали, чтобы он не тратил бесполезно времени в осаде одного города, а вел бы войско дальше. Подобное внутреннее и внешнее положение дел заставило Боэмунда прекратить осаду и начать переговоры с византийским императором. Царь Алексей хорошо знал своего противника и потому в переговорах употребил всю осторожность и настойчивость. В 1108 году был заключен мир, унизительный для честолюбия норманнского князя. Он должен был отказаться от всех своих планов, от притязаний на Киликию, Лаодикею и провансальские владения, обязался передать Антиохию византийскому царю, если не оставить после себя мужского поколения, и, что еще унизительнее, даже употребить силу против своего брата, если бы он не согласился на эти условия. Этим и оканчивается деятельность Боэмунда. С 1108 г. он не играет уже никакой роли. Может быть, он и хотел еще раз повторить свою попытку, но на этот раз не встретил более того одушевления в Европе, какое нашел ранее. Да и обстоятельства были совсем иные. Папа Пасхалис был в борьбе с германским императором Генрихом V, заня-

тый тяжелою и рискованною борьбой, папа на этот раз иначе взглянул на дело Боэмунда и не только не оказал ему поддержки, но даже вошел в сношения с византийским царем и был готов сделать ему крупные уступки относительно южной Италии, чтобы получить от него помощь в борьбе с императором. Боэмунд умер в 1111-м году.

Оценивая деятельность Боэмунда, мы должны признать, что он принес много вреда всему христианскому деду на востоке, что он есть главный виновник всех бедствий, неудач и потерь крестоносцев. Христиане на востоке должны были преследовать одну цель: твердо сохраняя солидарность между собою, они должны были заключить в тоже время прочный союз с византийской империей и направить все силы на мусульман. Между тем роковая ошибка христиан заключалась в их соревновании между собою и во вражде е Византией, самая сильная ответственность в этом отношении падает на Боэмунда. Он своим честолюбием поселил антагонизм между византийскою империей и крестоносцами. Он первый ввел в практику тот странный прием, к которому впоследствии прибегали и византийские императоры; он первый начал заключать дружественные союзы с тем народом, против которого было направлено все крестоносное движение.

В виду ложного направления, данного крестовому походу по вине Боэмунда, и принимая во внимание слишком незначительные силы, какими располагали оставшиеся на Востоке вожди, естественно возникает вопрос: чем же держались основанные крестоносцами княжества антиохийское, иерусалимское и эдесское?

Главная волна крестоносцев, отхлынувшая на запад, питала там чувство соревнования своими рассказами о подвигах и успехах, которые имели крестоносцы в Азии. Правда, эти же рассказы говорили об опасностях и лишениях, которым подвергались крестоносцы; но рыцарские роды, не владевшие землями на западе, и не имевшие надежды на приобретете военной славы и добычи на родине, охотно поддавались мечтам прославить себя военными подвигами и приобрести независимые владения. Таким

образом возвратившиеся на родину из Азии крестоносцы оживили в своих европейских соотечественниках религиозный энтузиазм· и чувство военной чести. Результат этого—прилив новых волн западных народов на восток. В 1101 г. последовало первое движение. Бароны Италии, Франции и отчасти Германии составили сильное ополчение, которое только отчасти в лице своих отдельных весьма немногочисленных вождей было проникнуто религиозным энтузиазмом; большинство же рыцарей питали честолюбивые цели. Отряд этот, простиравшийся до 300 тысяч человек, направился в Азию обычным путем, которым шли все крестоносцы через Константинополь. Участь этого ополчения весьма печальна; его вожди, узнав, что главная опора восточных христиан—Боэмунд находится в плену у мусульман, хотели силою освободить Боэмунда. В стычках с Килидж-Арсланом и султаном Каппадокийским Данишмендом, они были почта все уничтожены; только весьма незначительная чает их достигла Антиохии и Иерусалима и поддержала ослабленные силы Танкреда и Балдуина.

Другое большое движение произошло в 1107 г., под предводительством Боэмунда; как мы видели выше, отряд Боэмунда потерпел полную неудачу при Драче, и только часть его достигла Сирии.

Итальянские торговые города: Генуя, Венеция и Пиза—увидели в крестовых походах средство распространения своей торговли. Эти города владели уже торговыми факториями на многих островах Средиземного моря; теперь, пользуясь крестоносным движением, они основывают свои фактории в Сирии и Палестине, и снабжают крестоносцев военными кораблями. Лучшими своими успехами крестоносцы обязаны военным силам и помощи италийских городов. Особенно сильный энтузиазм охватил в это время северную Италию и южную Францию, которые и высылали многочисленные отряды. В течение всего XII столетия, таким образом, происходит движение рыцарей с запада на восток и последовательно продолжается прилив новых сил, который оказал большую поддержку христианам, приобретшим независимые владения на во-

стоке. Это и было первым средством, которым держались христианские княжества.

Второе средство, поддерживавшее восточных христиан против напора мусульман, заключаюсь в рыцарских орденах религиозно военного характера. Происхождение этих орденов следующее. Благочестивые люди устраивали в Иерусалиме благотворительные заведения—богадельни, госпиталя, цель которых была оказывать помощь, как бедным пилигримам, так и туземному христианскому населению: здесь находили прием все бедные, не имевшие собственных средств к жизни, и все те, которые нуждались в присмотре и уходе. Такова была цель этих учреждений еще в XI ст.; в XII ст. они ставят себе новые задачи и новые цели.

Одному из таких монашеских братств Балду ин отвел место по близости к Соломонову храму. Это братство, владевшее значительными средствами, расширило свои первоначальные задачи, поставивши себе целью поддержат падающия христианские княжества на востоке; таким образом это братство получило чисто военный характер «Milites templi», Тамплиеры. Один из членов этого братства, Гуго Пайенский отправился на запад и, запасшись письмами лапы, набирал прозелитов в орден. Германский император и английский король сделали богатые пожертвования, которые дали возможность ордену тамплиеров составить значительные военные силы. Рыцари этого ордена, отличавшиеся хорошим вооружением, составляли лучшее христианское войско на востоке. Их отличительная одежда—белый плащ с красным крестом, наводили ужас на мусульман.

Рядом с орденом Тамплиеров образовался и другой военный монашеский орден — Госпиталитов. Первою целью этого братства была благотворительность. Когда Тамплиеры преобразовали свой орден в монашествующее рыцарство, то их примеру доследовали и Госпиталиты (иначе называемые—Иоанннты); отличительная одежда их — черный плащ с белым крестом. Эти ордена получили решительное преобладание в делах и судьбах иерусалимского королевства и были могучими факторами в борьбе христиан с мусульманами.

Еще значительнее было третье средство, которое поддерживало христианские королевства на востоке. Провансальские бароны не могла забить того, что сдобрен их, тулузский герцог был князем в Триполи; точно в таком же положения относительно востока находились князья и бароны лотарингские: двое из лотарингских князей имели на востоке княжества — один Эдесское, другой— Иерусалимское. Связь Лотарингии и Прованса с тремя упомянутыми малоазийскими княжествами была жива и поддерживалась обменом отношение. Особенное значение имело событие 1181 года, когда прекратилась в Иерусалиме лотарингская линия. Балдуин, король иерусалимский, пред смертью сделал весьма умные шаг: он связал родственными узами линию лотарингского дома с одной из самых сильных графских фамилий на западе; он обручил свою дочь Мелизинду с Фулько, графом Анжу и Мена. Графства Анжу и Мен, окружавшие родовые владения французского королевского лома (Канетингов), были гораздо обширнее королевских владений; графы Анжу и Мена далеко превосходили своим могуществом Канетингов. Балдуин, предложивши руку своей дочери одному ив самых сильных феодальных французских владетелей, свивал интересы иерусалимского королевства с интересами анжуйского дома» владевшего всей средней Францией; теперь в делах иерусалимского княжества была заинтересована не только южная Франция, но и средняя. Но этот союз обещал еще громадные политические выгоды для всего христианского востока в ближайшее время. Именно, после прекращения в Англии линии Вильгельма завоевателя, английская корона была предложена анжуйскому дону, и сын Фулька сделался королем Англии. Когда таким образом во власти одного дома сосредоточились половина Франции, вся Великобритания и иерусалимское королевство, дом анжуйский заявил свои претензии на норманнскую корону. Важность этого союза для христианских княжеств на Востоке будет вполне ясна, если скажем, что благодаря лишь ему в половине XII столетия мог состояться второй крестовый поход.

Переход иерусалимского княжества во власть анжуйского дома имел и внутреннее значение для самого Иерусалима. Фульк хотел

дать иерусалимскому княжеству то устройство, которое было в его землях. Основные законы Иерусалимского королевства известны под именем Ассизов (Les assises de Jérusalem). Обыкновенно устройство иерусалимского королевства и происхождение Ассизов приписывается Балдуинам. Но Ассизы носят на себе чисто-феодальный характер; они—копия с феодальных хартий западной Европы. Нет сомнения, что такое устройство Иерусалиму мог дать только тот князь, который был знаком вполне с феодальным строем западной Европы; Фулько именно имел свои владения в том государстве, где феодальный режим был лучше всего pasвит и поэтому «городское устройство и законы ленной системы» должны быть отнесены к его времени. Хотя существование христианских княжеств было обеспечено приливом военных сил с запада, вызываемым общностью интересов, но внутреннее положение их далеко не соответствовало целям и пользам европейского христианства. Нельзя читать без сожаления историю этих княжеств между первым и вторым крестовым походом. Между тем, как вся цель их должна была направляться к ослаблению сильных центров мусульманского востока — Алеппо, Моссула и Багдада, христианские княжества разъедаемы были внутренней борьбой и мелкими интригами; в каждом княжестве вассалы стоят в раздоре со своими сюзеренами.

Серьезная опасность грозила восточным христианам со стороны византийской империи. Мы видели, что еще Алексей Комнин объявил войну Антиохии, Царствование его преемника Иоанна Комнина представляет ряд завоеваний в малой Азии, имевших целью захватить Антиохию. Князь Антиохии дает вассальную присягу Иоанну Комнину, направлявшемуся уже с военными силами в Иерусалиму. В то же время эмир Моссула Имадеддин Зенги, родственник Кербуги, взял приступом Эдессу (1144 г.). Это последнее обстоятельство, в связи с угрожающим положением, принятым императором Иоанном Комнином, поставило христиан в такое отчаянное положение, что их могла спасти только экстренная помощь со стороны западной Европы.

Страница сгенерирована за 0.23 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com