Хойнацкий А. Ф., проф. Коммунизм, его история, воззрения и задачи

Христианское чтение. 1879. №5-6. СПБ.

Проф. А. Ф. Хойнацкий

Коммунизм, его история, воззрения и задачи. ¹)

В настоящее время, когда и правительства и общества стремятся всеми силами к искоренению зловредных начал и стремлений анархии и всякого нестроения внутреннего и внешнего, без сомнения, необходимо также и живое слово для разъяснения этих начал и стремлений в их историческом развитии, сущности и направлении, тем более что современные возмутители общественного порядка и спокойствия по большей части умеют прикрываться таким лоском, такими словоизвитиями и ухищрениями, что неопытные беспрекословно подчиняются им, как действительным борцам свободы и носителям всякого блага и счастья человеческого.

К числу такого рода опасных начал и стремлений, вносящих крамолу и нестроение в жизнь государственную, общественную и частную, как известно, относится и так называемый коммунизм со всеми его фракциями — нигилизма, интернационалки и т. п. Теперь не только в Европе, но и у нас в России не редкость встретить 16-тилетних девиц, которые с полнейшим апломбом станут защищать коммунистические бредни, распинаться за их пользу и благодетельное влияние на жизнь и общество, и т. д.

¹) Составлено по церковной энциклопедии Μ. Новодворского, «Enciklopedia Koscielna», т. X. Варшава 1876 года, «Kommunizm», стр. 578, 591 г. Смотри также Steine, Der Socialismus und Kommunismus des heutigen Frankreich. Leipzig, 1842 г. Его же Gesch. der socialen Bewegung in Frankr. Leiptz. 1850 г. Alfred Sudre, Histoire du Communis Мф. Paris, 1850 г. Христ. Чт. 1875 г. и др.

711

712 —

Но едва ли многие из рассуждающих и слушающих рассуждение о коммунизме разумеют, что такое он в его сущности и направлении.

Обыкновенно коммунизмом называют оппозицию против основ частного права или против так называемой частной собственности. Но в таком смысле коммунизм не многим бы отличался от социализма, который исходя от начал равноправности труда и капитала, требует изменения господствующих отношений между этими двумя факторами, а вместе с тем и изменения прав собственности. В этом отношении социализм не доходит только до допущения равного права владения для всех. Коммунизм напротив требует безусловно уничтожения всякой собственности и введения общности всех имуществ.

I.

Пришлось бы зайти очень далеко, чтобы открыть первые следы коммунизма в истории человечества. Нерасположение нищего к богатому, первое воровство или грабительство—вот первые зачатки фактического коммунизма. Древнейшие же образчики, конечно не полные, коммунистического устройства общины находим в Крите и потом в Спарте, в законодательстве Ликурга (810 л. до P. X.), который узаконил общность воспитания, прав и имуществ.

Первым теоретиком коммунистом, как свидетельствует Аристотель ¹), был Фалкас из Халкидона, после него Гипподамос из Милета, и наконец Платон, развивший теорию коммунизма в известной своей „республике“. Применительно к природе человека республика эта должна была состоять из трех сословий или состояний: „ученых“, как законодателей и господ, „воинов“ и „народа“, т. е. земледельцев и ремесленников. Господа должны были определять для каждого его положение и образ деятельности; отдельная собственность уничтожалась, земле-

¹) Polit. II, 4, 5.

— 713 —

дельцы должны были возделывать общие земли и сбор с них делить между всеми; женщины должны быть также общие, и не как личности, а подобно невольникам должны были считаться вещами.

Обращаясь к истории древнего Рима, находим там не мало похожего на обыкновенный строй современной общественной жизни в большей части Европы. Жители страны уже во времена Сервия Туллия (550 л. до P. X.), сообразно имуществам, разделяемы были на 5-ть классов; шестой, называемый „capita censi“ ничем не владел. Самое название его пролетариатом, от „proles“, показывает, что он владел только детьми. Патриции получали в управление значительные общественные или государственные земли (ager publicus), которые возделываемы были для них их невольниками и клиентами. Из истории известны неоднократные возмущения, бывшие в Риме вследствие такого раздела. Хотя народ иногда и брал верх, но всякий раз при этом он упадал в бытовой своей жизни, и римские императоры, для избежания кровавых волнений, должны были содержать сотни тысяч обывателей на счет государственной казны.

В последние времена пред Рождеством Христовым находим коммунистические порядки в обществах „терапевтов“ в Египте и „ессеев“ в Иудее. О первых говорит Филон, что они имели общие столы и помещения ¹), о вторых Иосиф Флавий замечает, что вступая в общество, они отдавали ему свое имущество, а дневные заработки вручали назначенным для этого лицам, которые обязаны были заботиться об их пище и одежде ²).

Христианство, внесши новые начала как в частную, так и в общественную жизнь человечества, положило конец древнему коммунизму, и на долго уничтожило даже самую память о нем в истории Европы. Первые следы коммунизма по Рождестве Христовом видим уже во времена Крестовых походов в секте так называемых „каритов“ или „паратов“, кото-

¹) De vita contemplativa II, 474, edit. Mun.

²) Antiqq. II, 8, § 3.

— 714 —

рые, приняв в основу своего учения манихейский дуализм духа и материи, фанатически преследовали богатых и богатство, как источник всякого зла. После сего в XIII веке видим секту „Братий и сестер вольного духа“, восстававших против церкви, гражданской власти, частной собственности, супружества и семейства, как исчадий греха, и проповедовавших общность имуществ и женщин. Секта эта под разными названиями распространялась по Франции, Германии и Италии и была причиною различных беспорядков и даже войн во времена реформации. Такого рода грубым коммунизмом отзывалась потом система Фомы Мюнцера, который хотел было основать в Турингии „государство справедливых“ (1525 г.), где должны были быть все равны, все общее и власти никакой. Сюда же надобно отнести портного Боккельсона в монастыре (1535 г.), полагавшего, чтобы на счет государства устрояемы были общие столы, поддерживавшего полигамию и одобрявшего всякого рода беззакония, на том основании, что „избранным все позволено“. Здесь же нужно вспомнить о сектах „фамилистов“ и „севеллеристов“ в Англии, известных во времена Кромвеля (в 1530 г.), у коих ненависть против собственности и еще более против ее владельцев имела тоже коммунистический характер.

В XVIII в. гернгутеры (1742—1762) в Пенсильвании пробовали было завести у себя общность имуществ, которая, впрочем, продолжалась у них не долго.

В тоже время, рядом с практическими коммунистами, все более и более выдвигается на сцену ряд коммунистов-теоретиков, которые мечтают устроить государства на началах Платона. Таков был прежде всего известный Томас Мор, канцлер Генриха VIII, который в своем сочинении „De optimo reipublicae statu deque noua insula Vtopia“ поставляет общность имуществ и труда высшим идеалом государственной жизни и общественного благосостояния. Фома Кампанелла в своем сочинении „Civitas solis“ во главе государства ставит „великого метафизика“, как воплощение разума, и под его начальство поставляет трех министров, из коих первый, изображая силу, должен быть воен-

715 —

ным министром, второй, изображая мудрость,—министром просвещения, третий, изображая любовь,—министром внутренних дел. Низшие чиновники исполняют в соответствующих частях распоряжения министров. Все совершеннолетние собираются чрез каждые 14-ть дней на публичные совещания и выборы чиновников, которых утверждает великий метафизик. Полнейшее послушание начальству обеспечивает здоровое потомство, которое должно быть воспитываемо на счет государства. Чиновники распределяют между обывателями труд, помещение и жизненные припасы в общих домах. Деньги в обращении не полагаются, а заграничная торговля дозволяется только чрез размен товаров. Каждый своим трудом и приобретенными сведениями вспомоществует другим, а любовь к общему благу должна занять место супружества и частной собственности. Подобного же рода мечтания встречаются у Бекона Веруламского в его сочинении: „Noua Atlantis“, также у Д. Верасса в „Histore des Sevarambes“ (1677 г.) и др.

Рядом с этою коммунистическо-романическою литературою выступают на сцену известные „критические воззрения“, давшие почву коммунизму и приготовившие великую французскую революцию. — Гоббес и Спиноза противопоставляют государственному строю состояние натуры, где каждый имеет право на все, а физическая сила решает вопрос о владении. Они же идею государства выводят из договора, в коем отдельные личности ограничивают свои права, чтобы удобнее и спокойнее жить на свете при общих для всех основах и условиях жизни. „Но, спрашивают они далее, — условия эти и основы точно ли равны для всех! Права и собственность разделяются ли одинаково между всеми, заключившими договор, когда целые классы населения, равные с другими по праву природы и договора, обижены в правах своих и в своем материальном положении!“ Подобным образом рассуждают Лингве в „Theorie des lois civils“, Гельвеций, Гольбах в „Système de la nature“, и Руссо, который приписывает собственности все бедствия цивилизации. „Первый, кто, отгородивши клочок земли, дал знать другим, что это его собственность, и нашел простаков, которые

— 716 —

поверили ему, был первым, настоящим основателем существующего общества“, говорит Руссо. „Сколько же, продолжает он, войн, убийств и нужд предотвратило бы для себя человечество, если бы кто, разрушивши ограду, закричал: не верьте сему лжецу; вы погибли, как только забудете, что плоды земли принадлежат всем, а земля никому“. Такого рода воззвания не могли пропасть бесследно, и фундамент для революции был готов со всеми ее ужасными спутниками. Хотя в 1791 и 93 годах французский конвент признал право собственности, и установил обязанностью для всех вспомоществовать нуждающимся и доставлять работу здоровым рукам; но самое законодательное признание за пролетариатом права на вспоможение и доставление ему работы разделило общество на два лагеря: богатых и бедных и дало мысль о возможности и даже необходимости заступаться силой за означенные права. К счастью, вскоре после этого главный вождь революции Робеспьер пал и во главе правления стали люди с более здоровым смыслом; но коммунистические идеи уже не могли умереть. Основы для них вырабатывались в самых тюрьмах, и здесь то у некоторых созрела мысль, что без уничтожения собственности никакие желания, никакие потребности людские не могут получить удовлетворения. Во главе этих людей стал Гракх Бабеф; соединившись с уцелевшими сторонниками" Робеспьера, он основал газету „Lе Tribun“ и общину под наименованием „Société du Pantheon“. Так как Директория к этому времени запретила публичные сходки, то община действовала тайком и подготовляла новую революцию. Самый крайний коммунизм был основною ее задачею: „все имущества принадлежат народу; он один владыка всего. Всякий имеет право на счастливое существование, и для этого должен работать. Работы эти, однако должны быть распределяемы не самовольно, а по закону. Совершеннейшее равенство пользования предоставляется всем, а власть заботится о том, чтобы каждый имел умеренное благосостояние. Возделывание земли должно составлять главнейшее занятие. Науки, промыслы и искусства должны быть ограничены, насколько возможно. Равенство в жилищах и в одежде, так как никто не должен выделяться от дру-

— 717 —

гих. Дети поступают в большое воспитательное заведение и, независимо от дарований и способностей, получают одинаковое самое простое образование. А чтобы выходящие в свет сочинения не возмущали никого и не поддерживали основ неравенства, все они должны быть подчинены строжайшей цензуре. Большие города должны быть уничтожены, как источники неравенства и как продукты болезненного состояния общества“. Число сторонников этой системы росло час от часу, и когда все было уже готово ко взрыву, Директория, напавши на след, посадила в тюрьму 65 человек главных вожаков ее, в том числе Бабефа и Боунаротти. Из числа обвиненных Бабеф был осужден на смерть и казнен в 1796 году; остальные частью сосланы в заточение, частью освобождены. Между ссыльными находился и Боунаротти, который, спустя 20 лет, написал историю и изложил основы этого коммунистического заговора.

Более идеальное, хотя и не менее опасное направление в этом отношении находим у Сен-Симона. Родившийся в 1760 году, наследник великого имени и богатого имущества, он сначала ратовал за свободу Америки, и после различных превратностей судьбы и потери имущества, во время революции, начал мечтать уже о том, чтобы осчастливить все человечество. Женившись на богатой невесте, чтобы „иметь средства для осуществления своих планов и собственным опытом уразуметь институцию брака“, он роскошною жизнью расточил все имущество жены, бросил ее, и в сочинении: „Письма женевского обывателя к своим современникам“ развил свои фантастические планы устроения общества. Многие из последующих его сочинений не могли найти себе издателя. Признаваемый за сумасшедшего, он однако и в самых затруднительных обстоятельствах не потерял веры в свое призвание. Засим дальнейшие его произведения: „Реорганизация европейского общества“ и журналы „L’industrie“, а с 1819 года „Organisateur“ приобрели ему некоторое число последователей. Обескураженный, однако малым их количеством и затруднениями в проведении своих планов, он с отчаяния в 1823 году выстрелом хотел лишить себя жизни. Выстрел, однако не был смер-

718 —

тельным, и Сен-Симон в два последние года своей жизни издал еще два сочинении: „Катихизис промышленности“ и „Новое христианство“. Сен-Симон хотел организовать общество на началах промышленности и новой веры, в которой, уничтожив догматы, оставил только одну нравственность или нравоучение. Для улучшения состояния бедного класса он желал разделить занятия каждому соответственно его способности, вследствие чего должны-де достигаться всеобщий прогресс и благосостояние. Государство должно заботиться о воспитании детей. Сен-Симон, как представитель по преимуществу социализма, не уничтожал собственности, но хотел ограничить ее в видах всеобщего благосостояния. Своих последователей он разделил на три класса: первые два составляли „новициат или ученичество“ и только третий составлял „семью“, где все жили сообща, на общий счет. Все это должно было служить примером для других, как образец будущего устройства общества.

Сен-симонизм мало помалу распространялся, и его последователи с жаром пропагандировали свои идеи по разным большим городам Франции. Вскоре впрочем преемник Сен-Симона Анфантен своим планом эмансипации плоти дал повод к разделению, а потом и к упадку школы Сен-Симова. По недостатку денег орган ее: „Globe“ перестал выходить, и „семья“ расстроилась вследствие столкновения с французским уголовным кодексом. Другим путем к той же цели шел Карл Фурье, родившийся в Безансоне в 1777 году, сын богатого купца, который воспитывал его для того же звания. Во время революции Фурье потерял имущество и в большой нищете жил до смерти в Марселе. Останавливаясь над нуждою большей части людей, он порешил, что состояние это не есть непоправимое, и решился трудиться над улучшением участи пролетариата. Признавая, что гармония между Богом, человечеством и природою служит целью жизни, он полагал, что достигнуть таковой можно только удовлетворением всем стремлениям и потребностям человека. Отсюда, вместо требуемого христианскою нравственностью подавления этих потребностей и стремлений, по Фурье необходимо удо-

— 719 —

влетворить им во всех отношениях, чтобы установить гармонию и создать счастье человечества. Фурье развил эту систему в „Теории четырех движений“ 1808 г. Когда публика не обратила никакого внимания на эту не совсем ясно написанную книжку, то спустя 14 лет он издал многотомное сочинение, под заглавием: „Трактат о домашней земледельческой ассоциации“, в котором систему свою восполнил и уяснил. Фурье требовал только миллиона франков на покупку земли и для устроения по этой системе социального быта. Миллиона конечно не нашлось; но после упадка Сен-симонизма с Фурье соединился Виктор Консидеран, и они оба начали издавать в 1832 году журнал „Фаланстерия или реформа промышленности". В тоже время Боде Дюлори богатый владелец пожертвовал для той же цели свое имение. Здесь устроена была ассоциация или „фаланстер земледельческий и промышленный“, где каждый имел определенную работу соответственно своим способностями желанию. Ожидали сбережения времени, умножения богатства, а с тем вместе и улучшения общественного благосостояния. План, разумеется, не удался; чрез год не стало денег, и фаланстер был закрыт; но система, пущенная в ход Фурье, развивалась дальше и дальше. Консидеран все более и более приобретал влияния на молодежь, которая, уставши от политических революций, тем с большею ревностью устремилась к мечтам об улучшении материального быта человечества. Новая их газета: „Phalange“ имела значительное количество подписчиков, и хотя Фурье умер в 1837 году, но система его пережила его и сделалась господствующею на многие годы.

Между тем в то время, когда Сен-Симон и Фурье развивали свои системы, важные обстоятельства случились во Франции, как-то: падение Наполеона, времена реставрации, новая революция и воцарение Людовика Филиппа, а с ними и господство промыслового мещанства и соединенное с сим последним большее и большее разъединение или разделение между мещанством и народом, или между буржуазией и пролетариатом. Борьба между капиталом и трудом выступала все яснее. Опуб-

— 720 —

линованная Боунаротти история заговора Бабефа и выходившее с 1839 года издание „L’homme libre“ требовали для полнейшего достижения общности имуществ избиения всех, кто захотел бы противиться этому. Бланки, Барбе и Мартин Бернард составляли безумный триумвират, распространявший учение этого рода. Их намерения, впрочем, провести свои идеи в дело, уничтожены были в несколько часов помощью войска в 1839 году; по коммунизм остался жить в тайне, и Феодор Дезами не побоялся сказать в „Кодексе коммунизма“ 1843 года: „делай, что хочешь, бери все, чего в данную минуту желаешь... долой власти, один счетчик достаточен для государства... Бог не нужен для человечества“...

Впрочем, грубый коммунизм этого рода мог влиять только на низшие, испорченные массы общества. Лучшая часть рабочих, в особенности после 1839 года, с презрением отвернулась от него, и пошла вслед за другою формою коммунизма с примесью религиозного элемента. Начало ему положено было Лямене, в последние, тяжелые годы его жизни. „Осчастливление человечества, говорит он, заповедано самим Богом, и это подтверждает христианство, которое проповедует учение любви. Во имя этой-то религии и должны быть уничтожены собственность и семейство“. Направление это было принято патером Констаном, который соединил коммунизм с пантеизмом и проповедывал эмансипацию плоти; затем следовали Альфонс Ескиро, К. Пеккер и в особенности Р. Леру, признававший единство духа и натуры, и проповедывавший религию будущего, возвышающуюся над иудейством и христианством, в коей осуществится-де идея человечества, и вместе с сим погибнут государства, семейства и частная собственность. Те же самые начала распространяла в поэзии и повестях приятельница его Амантина Люцилла Аврора Дюпен, баронесса Дюдеван, известная под именем „Жорж-Занд“ († 1876 г.). Адвокат Кабе, горячий демократ, принужденный во времена Людовика-Филиппа оставить Францию и поселиться в Англии, где жил некоторое время в изгнании, додумался до открытия, что истин-

— 721 —

вое счастье народа состоит не в самой республиканской форме правления, а в общности имуществ, труда и воспитания. Возвратившись в Париж, он издал в 1840 году „Путешествие по Икарии“, где старается доказать, что и Евангелие само требует общности имуществ. Вот сущность утопии Кабе: „В Икарии основы общества относительно семьи и супружества не изменены; только воспитание детей от 6-ти до 18-ти лет основывается на одинаковом плане развития физического и умственного. Почва плодородная, обильная всякими плодами; средства сообщения превосходные; климат здоровый; край богато снабженный всеми материальными и идеальными удобствами жизни. Государство состоит общим властителем всего и, наблюдая за потребностями жизни каждого, требует от каждого труда. Для сего молодые люди на 18-м году жизни учатся ремеслам, за исключением только тех, которые служат обществу наукой. Если слишком многие желают заняться одним ремеслом, то строгий экзамен отдаляет от этого менее способных, которые вследствие сего должны искать других занятий. Государство каждый год распределяет размер труда, и мужчины до 65-ти лет, а женщины до 50-ти лет должны выполнять назначенные работы в общих мастерских. А чтобы мнимая болезнь не служила поводом для уклонения от работы, все больные поступают в общий лазарет. Торговли внутри края нет, потому что каждый пользуется всем необходимым даром; внешнею же торговлею занимается государство, высылая лишние продукты за границу и сдавая их на руки начальству другого государства. Денег в крае тоже нет, да они и не нужны. Такого рода устройство, по мнению Кабе, обеспечивает высшее благополучие и цивилизацию, всеобщее довольство и здоровье. Государство имеет строгий надзор за литературою; и хотя в свободное время можно писать книги каждому, но печатать их без особого разрешения не дозволяется. Газеты, из коих одна выходит на волость, одна на провинцию и всеобщая газета на все государство, пишутся чиновниками; в них не полагается никаких рассуждений, а только одни факты и протоколы. Форма правления демократиче-

— 722 —

ско-представительная; во главе ее стоит президент и 15 министров. Государство составляется из 1000 волостей, из коих 10 составляют провинцию“. Впрочем Кабе не требует, чтобы такую реформу произвести внезапно. Она должна быть вводима постепенно, при помощи демократического управления, запрещая завещания и пожертвования, налагая на владельцев высокие подати и учреждая большие товарищества, организуя труд и плату, вводя общее воспитание и т. д.

Книжка Кабе нашла не мало сторонников между рабочими. Появились общества „Икарийских коммунистов“, а Кабе основал даже в 1841 году журнал „Le populaire“ с целью распространения своих идей. Другие, как-то: Карл Муаре, Адольф Бойе, Флора Тристан и в особенности Ледрю-Роллен считали впрочем план Кабе слишком наивным и разработывали идею коммунизма самостоятельно. Наступила революция 1848 года; трон Людовика Филиппа пал, и социальная республика должна была служить наградой коммунистам за все сделанные ими дотоле усилия. — И действительно в состав нового правительства вошли мастеровой Алберт, а Ледрю-Роллен и Луи-Блан, как члены того же правительства, ясно указывали, в каком духе правительство это будет действовать. Бланки и Барбе, выпущенные из тюрьмы, собрали в клубе „Прав человека“ остатки прежних тайных коммунистических скопищ, и стали во главе пролетариата, организуя его силы, так что вскоре 100,000 человек готовы были выступить на открытую борьбу с собственниками. Главным деятелем того времени был Луи-Блан, член тогдашнего правительства в Париже. Родился он в 1813 г. в Мадрите, и сначала занимал, как журналист, весьма скромное положение, и только своею статьей: „Организация труда“, помещенною в „Revue du progrès“, обратил на себя всеобщее внимание. Статья эта, напечатанная потом отдельною брошюрою, имевшею несколько изданий, доказывает, что конкуренция служит гибелью для общества, и потому государство может и должно уничтожить ее, выступив само как производитель с исполин-

723

ским капиталом и забрав в свои руки все местные промыслы, так как с ним тогда не в состоянии выдержать конкуренцию ни один капиталист. Получивши таким образом в свою власть фабрики и т. п., правительство должно выдать органические законы труда и давать равную плату всем работникам, потому что хоть и разные существуют занятия, но труд один и тот же, да и быт каждого рабочего должен быть обеспечен. Затем все воспитание должно быть изменено совершенно, чтобы уничтожить жажду к великим предприятиям и приучить народ к скромной жизни.—Сами по себе—это социалистические тенденции; но они очевидно ведут к коммунизму. Вследствие этого Луи-Блан приобрел себе громадное влияние между пролетариатом; а отсюда понятно само собою, что принятый в состав революционного правительства он стал во главе комиссии, учрежденной для улучшения состояния рабочих. Последовавшие затем события и новая законодательная палата исключили Луи-Блана из состава представителей, а четырехдневная свалка на улицах Парижа 22—25 июля 1848 г. и новые обстоятельства, наступившие после этого для Франции и для Европы, немного успокоили умы и отвлекли Луи-Блана от социалистических и коммунистических затей и стремлений. Ледрю-Роллен, Луи-Блан и много других социал-демократов и коммунистов скрылись за границу; коммунистические общины распались; часть икарийских коммунистов с Кабе во главе переселились в Америку; но и там дела их шли так плохо, что в 1855 году колония их уничтожилась.

После революции 1848 года главнейшим представителем коммунизма является Прудон, который до того времени играл незначительную роль. Рожденный в 1809 году в Безансоне— он первоначально работал в типографии; но беспокойный дух вызвал его на другое поприще. В 1840 году он издал в Париже небольшое сочиненьице, под заглавием: „Что такое собственность?“, отвергнутое академией, но за то принятое с восторгом в уцелевших коммунистических кружках. Неистовые выходки Прудона против собственности, которую он

724

сравнивал „с воровством“, признание анархии за лучший способ правления, и другие отрицательные теории, которые развил он в последующих своих сочинениях, привели его в 1848 году в законодательную палату, а отсюда в тюрьму. Укрывшись в 1858 году в Бельгии, чтобы избежать нового заключения за сочинение: „О справедливости в революции и в церкви“, Прудон умер в 1865 году в изгнании, не пожелавши воспользоваться амнистией, которую получил еще в 1866 году.

Затем уже после этих людей теории выступают на сцену практики коммуны, или последние практические коммунисты во Франции 1871 года в лице известных убийц, грабителей, петролейщиков, разогнанных покойным Тьером и теперь снова возвращающихся в Париж.

В других странах Европы коммунизм большею частью пробавлялся и жил тем, чем наделяли его французские коммунисты. В особенности он нашел себе убежище в Бельгии, где как и во Франции существует значительный пролетариат на фабриках. Уже в 1831 году Де-Потте требовал социальной революции и другого в разрез с существующим раздела собственности. Следующие бельгийские писатели Адольф Бартель, Лусиан Жотран, Яков Кат и другие проповедывали не менее грубые социалистические идеи; и в том же духе проявляются там оппозиция пролетариата и частые забастовки и стачки рабочих.

В Англии, где положение рабочих требует тоже не малых улучшений и преобразований, благодаря здравому смыслу народа, воззрения коммунистов не успели еще развиться до крайностей, а социал-демократические стремления, известные там под названием „чартизма“, к нашему предмету не относятся.

В Италии Мадзини справедливо считается родоначальником социализма и неразрывно связанного с сим коммунизма.

В Германии философ Фихте первый начал распространять идеи социализма и коммунизма. Очевидно, под влиянием Жан-Жака Руссо (в „Beitrage zur Berichtigung der Ürtheile über

— 725

die fianzözische Revolution“ 1793 года) он говорит: „кто не работает, может, само собою разумеется, есть, когда я ему дам; но сам по себе он не имеет права на прокормление... Необработанную материю каждый имеет право присвоить себе, но относительно обделанной приобретает право собственности тот, кто ее обработал... Безусловно необходимо, чтобы всякий, кто работает, имел сносное и удовлетворительное содержание, соответствующую климату одежду и здоровое помещение“. Еще яснее, в коммунистическом духе, высказывается Фихте в сочинении об „Основах естественного права“ (1796 г.), где возможность жизни он признает единою, незапрещенною собственностью всех людей: „бедный, говорит он, имеет абсолютное право на вспоможение“. Впрочем учение Фихте в начале не встретило сочувствия у немцев. Только после 1830 года сен-симонизм и фурьеризм, распространяемые Лаврентием Штейном и портным Вейтлингом, бывшим учеником Кабе в Париже, соединившим учение этого последнего с фурьеризмом, начали выказывать в Германии признаки жизни. В особенности Вейтлинг явился между немцами настоящим апостолом коммунизма. С 1840 года в Швейцарии он открыл между немецкими рабочими свою пропаганду против собственности, называя ее „несправедливостью, вопиющею о мщении на небо“; а для проведения своих идей в дело старался соединить коммунистов французских, швейцарских и немецких „для организования революции“. Великий совет в Цюрихе велел арестовать Вейтлинга, и после краткого заключения изгнал его из Швейцарии. Остальная часть сообщников его в этой стране разбрелась и потом совсем исчезла после 1846 г.

Зато в южной Германии, с пробуждением промышленной деятельности и соединенного с нею усиления пролетариата, коммунистические идеи и стремления начинают распространяться все более и более с неимоверною силою. „Карл Грюн“ в сочинении: „Социальное движение во Франции и Бельгии“. (1845 года) изложил для употребления между своими соотечественниками основы французского социализма и коммунизма. Максимилиан Штирнер в своем: „Der Eincige und sein Eingenthum“ сво-

726 —

ими крайними воззрениями равняется с Прудоном. А известные социалисты Лассаль († 1864 г.) и Шульц Делич (член прогрессистской партии в прусской палате) подвинули далеко вперед теорию организования обществ рабочих и улучшения их быта на явных основах социализма и коммунизма.

После того, как в 1871 году на улицах Парижа повторились кровавые сцены, напоминавшие первую французскую революцию, вожди социал-демократической и демократической партии высоко подняли свои головы, и теперь нет почти ни одной страны в Европе, где бы язва эта так или иначе не пустила своих корней. К несчастью этого рода язвы не избегло и наше отечество. Справедливо родоначальником нашего русского коммунизма почитают Бакунина, который после Герцена всего более работал на этом поприще. Родился он в г. Торжке, тверской губернии, в 1814 году, и с первых же дней общественной деятельности начал принимать самое живое участие во всех многоразличных котериях в России и за границей. Выданный из Саксонии в 1849 году, он был сослан в Сибирь; из Сибири бежал в 1861 году, и поселившись в Швейцарии, старался в течении всей своей жизни вести отсюда коммунистическую агитацию. В особенности он известен, как основатель „лиги мира и свободы“, да еще тем, что на конгрессах интернационалки всегда старался превзойти марксиалов, т. е. коммунистов школы К. Маркса, выходящими из ряда радикальными тенденциями, хотя .впрочем это никак ему не удавалось. Сам он называл себя „коллективистом“, и как такой, отвергал всякий авторитет, уничтожал государство, владельческое право и частную собственность, и требовал одинакового воспитания для всех детей и даже одинаковой одежды для обоих полов. Религия, по его учению, есть „заблуждение мысли“, и должна быть искоренена совершенно, и т. д.

Впрочем, как теоретик, Бакунин никогда не пользовался известностью между коммунистами, особенно за границей. Его по справедливости называют „корифеем нигилизма“, который в сущности есть тот же коммунизм, только развитый до послед-

— 727

них крайностей в жизни не только общественной, но и частной; в этом виде коммунизм известен за границей более под именем „русского нигилизма“ и вызывает нередко насмешки и презрение у самых рьяных, но все-таки более опрятных представителей и поборников заграничного коммунизма.

Впрочем, и там теперь коммунизм в своем направлении, можно сказать, достиг последней степени своего развития. В особенности в Германии социалистические и коммунистические партии и вожди их почувствовали было себя настолько в силах, что стали прямо, без всяких обиняков заявлять о целях своих разрушительных стремлений в самом немецком рейхстаге, и наконец перенесли свою деятельность на практическую почву, с которой „в истекшем году пускались пули в коронованных особ и выступали злодеи, слагавшие головы на эшафоте с проклятием на устах и цинически отвергавшие последние утешения религии“, как об этом справедливо замечено в „Церковном Вестнике“ текущего 1879 года.

Вообще ваше время по преимуществу можно назвать временем самого отчаянного „практического“ социализма, коммунизма и интернационалки, потому что насколько коммунизм есть неизбежное последствие социализма, настолько интернационалка есть прямое порождение коммунизма. Как увидим далее, их трудно теперь даже и разграничить друг от друга. Во главе их обыкновенно ставят Карла Маркса. Но практические обнаружения коммунистов можно наблюдать везде. Отселе главная задача всех существующих правительств и общественных учреждений состоит в том, чтобы положить конец этим стремлениям и разрушить все затеи и убийственные предприятия коммунистов—для блага царств и народов. В этих же видах в прошедшем году в Германии изданы положительные законы против всяких социал-демократических и коммунистических сборищ, печатных изданий и т. п. Между тем интернационалка делает свое, и еще недавно короли Испании и Италии чуть не стали жертвами их кровавого зверства. „Перо и печать нашим коммунистам начинают казаться недостаточно сильными

— 728 —

орудиями для их нападений. С прошлого года они начинают применять к своим целям револьвер и кинжал, как более, по их мнению, действительные средства“ ¹). Общественное мнение в Европе и в России с ужасом относится к этим явлениям!

II.

Что же такое этот столь ужасный коммунизм в своих основных началах и воззрениях?

Уже из предыдущего, из его истории было легко заметить ту связь, какая находится между коммунизмом и социализмом, отчего между прочим и самый обзор коммунистических идей и стремлений, в их исторической последовательности, не может быть сделан вне связи с теориями и задачами социалистическими. Как там, так и здесь не может быть речи ни о свободном владении, ни о свободном распоряжении своею собственностью, ни даже о свободном определении своих нужд и потребностей. Коммунизм стремится к радикальному уничтожению того, чего требует социализм и в особенности к уничтожению собственности, „предоставляя в своей утопии всем полное равенство в труде и наслаждении, независимо от имущественных средств“. Затем интернационалка есть не более, как практический коммунизм, имеющий своею задачею осуществить на деле то, что составляет основную задачу и конечную цель коммунизма.

В теории все воззрения коммунизма сводятся к следующему:

„Абстрактное понятие о личности, как таковое, не ограничиваемое ни какими правами общественными, представляет нам ее, как абстрактно свободную.—С этой точки зрения все люди, по природе своей, равны между собою; а это понятие равенства требует не только равного участия всех в делах государства, но и равенства в имуществах, просвещении и труде. Равенство это есть необходимое следствие абстрактного понятия о личности. Отсюда практический коммунизм своею задачею полагает устроение общества в таком виде, чтобы каждый имел одинаковое участие во всех плодах цивилизации, которая основывается не на одном

¹) Церковный Вестник 1879 г.

— 729 —

только образовании, но и на свободе общественной и частной. Все это не должно быть исключительною привилегией частных личностей, а должно быть общим достоянием всех. Такого рода положению препятствует пролетариат, так как для получения образования нужны достаточное время и соответствующее обучение; между тем то и другое требует достатка. Нельзя, говорят, употреблять все время на удовлетворение потребностям житейским; нужно иметь свободные часы для обучения и средства платить за него. И только таким образом приобретенное образование может служить условием для участия в высшей жизни общества, и основой для пользования правами политическими, тем более, что даже для достижения личной независимости безусловно необходима независимость материальная. В этом отношении собственность служит основой всех благ, которые приносит цивилизация, чего собственно и сама она требует для всех. Но собственность не всеобщая, а личная, частная собственность, как таковая, есть собственность исключительная и исключающая. Отсюда требуемое таким образом просвещение для всех и исключительность частной собственности, которою владеют не все, а только некоторые, очевидно (так говорят коммунисты) находятся в противоречии между собою. Следует изменить это случайное и столь вредное отношение, сделать собственность всеобщею, а затем как участие в цивилизации для всех так с тем вместе и счастье человечества будут навсегда обеспечены“...

Здесь, что ни слово, то ложь,—что ни положение, то абсурд. Нет спору, что рассматриваемые абстрактно, как лица, все люди равны между собою. Но коммунисты при этом забывают ту простую, вековечную истину, что. на земле живет не абстрактный человек, а личности конкретные, индивидуальные. В этом отношении все люди отличаются один от другого, кто способностями, кто склонностями, а отсюда, само собою разумеется, все по неумолимой необходимости должны отличаться друг от друга и своим положением, своими потребностями, и т. п. Странно было бы, если бы человек с быстрым полетом ума, с возвышенною душою и сердцем довольствовался одинаковым положением с грубым идиотом, для которого животная жизнь и удовлетворение низших потребностей составляют единственное наслаждение. Не разрушают ли сами коммунисты этого своего принципа, когда, сделавшись вожаками коммуны, они прежде всего требуют себе безусловного повиновения от всех, т.е. совершеннейшего уничтожения личной свободы в других?

730 —

Тоже самое должно сказать и о пресловутом коммунистическом равенстве имуществ в его отношении к всеобщему образованию или просвещению всех. Сама жизнь дает знать на всяком шагу, что более даровитые и талантливые силы требуют для своего развития и больше средств, и больше следовательно имуществ, а затем и при равных даже средствах силы эти, как такие, всегда сумеют и скорее обогатиться, чем другие. Отсюда наоборот—неравенство личностей ведет за собою и неравенство имуществ.

В этом отношении коммунизм, как враг всякой собственности, которая служит условием образования, является беспощадным врагом и всех успехов цивилизации,— и неудивительно, что по самому существу своему он никогда не стоял и не стоит за цивилизацию, а напротив всегда находится в самой неразрывной связи с разрушительными элементами и волнениями нашего времени. Он враждует со всеми основами общества, с религией, как учением, требующим известных отношений человека к Богу, с государством, как стражем порядка, права и благоденствия народов, с обществом, как установленным порядком взаимоотношения личностей в сферах семьи, образования, имуществ и т. п. И чем думают коммунисты достигать своих целей? Единственно помощью одной только революции. А так как после каждой революции необходимо восстает порядок, без которого не мыслимо существование общества человеческого, то вслед за ним снова поднимаются ковы и революционные затеи коммунизма, — одним словом вечное отрицание. Этого мало. Каждая партия переворота—религиозного ли то, политического или нравственного—всегда имеет у себя впереди более или менее определенный плав для устроения общества после переворота. Коммунизм отличается от партий этого рода тем, что, так сказать, соединяя в себе их стремления и затеи воедино, он в тоже время действует без всякого плана. Разве можно назвать планом устроения общества беспочвенные мечтания коммунистов, подобные тем, которые мы видели выше? Фурье между прочим полагал, что с устроением общества по его идеям „даже самый климат

731

переменится к лучшему, люди будут достигать по меньшей мере семи футов роста, и 144 года сделаются обыкновенным пределом жизни человеческой“. Это ли показание здравого смысла человеческого! Коммунизм не имеет никакого плана, и потому он может распространяться только между пролетариатом, т. е. между низшими народными массами, незнающими образования и собственности, не имеющими часто даже элементарных понятий о надлежащем устроении общества. Бедный или, вернее, нищий человек видит одну причину своего плохого положения в своем убожестве и нищете; отсюда в нем легко разжечь жажду принижения высших, ненависть к собственности и ко всему строю общественной жизни, потому что при ограниченности своей мысли он видит в коммунизме только общность имуществ, общность потребления и благосостояние. Но допустим на время осуществление этой мысли при разнородности способностей, прилежания и бережливости частных личностей. После этого должно случиться одно из двух: или сейчас же наступит новый имущественный раздел, или, если допустить совершеннейшее, полнейшее общение имуществ без торговли, без денег и даже без возможности увеличения движимых имуществ, то понадобится превратить общество в огромное карательное учреждение, где физическое принуждение заставляет всех насильно трудиться. Так и должен был поступить Кабе, когда основал свою икарийскую колонию в Америке. Чтобы заставить работать свою „духовную семью“, он должен был устроить ее на правах карательного заведения, где господствовала самая суровая беспощадность ).

Но еще более бессильным является коммунизм, когда смотреть на него в связи с другими основными началами и потребностями природы и жизни человеческой. В этом отношении коммунизм прежде всего находится в непримиримом противоречии с волею Божией и тем порядком, какой Господу благоугодно было установить на земле для блага и спасения душ человеческих. Интересно между прочим, что не только социализм, но

¹) Deutsche Vierteljahresschrift, 1855 г. стр. 255.

— 732

даже самый крайний коммунизм, для вящего своего авторитета, не раз делал святотатственную попытку, если не обосновать, то по крайней мере сблизить свои воззрения и задачи с важнейшими истинами учения христианского. Таков коммунизм Лямене, Леру, Кабе и др. Но достаточно одного поверхностного знакомства с системами этих господ, чтобы убедиться, что между их принципами и даже отдельными истинами христианства не только нет, но и не может быть ничего общего. Христианские принципы всеобщего равенства, братства, улучшения судьбы бедных, прекращения войн, обеспечения свободы совести и религиозной веротерпимости повторяются и коммунистами, по крайней мере лучшими из них. Но христианское учение дает этим принципам непоколебимое,-вечное основание прежде всего в учении о Боге Творце, Промыслителе, Спасителе, Судии, Мздовоздаятеле. Коммунизм не хочет знать Бога и вращается только около нравственных идеалов христианства, отрешенного от его догматической силы и сверхъестественной основы, а потому идеалы эти теряют у него всякую устойчивость и нравственную высоту и нисходят в ряду естественных потребностей или, вернее сказать, требований, которые соответственно животным инстинктам естественного человека в большинстве случаев дышат животным духом вражды и всякого нестроения. С другой стороны, допуская всеобщее братство, равенство и свободу, и даже требуя их во имя Христово, христианство в тоже время признает только единственный, хотя и самый высший вид равенства между людьми, равенства чисто нравственного, обусловливаемого единством происхождения всех людей от одного Творца и от одного родоначальника, единством падения в лице Адама и единством искупления в лице Иисуса Христа. Затем не только в отношении к естественным дарованиям каждого человека, но и в отношении к высшим благодатным дарам, сообщаемым людям для служения высшим нравственным целям, христианство не только не уравнивает и не обезличивает всех, но прямо указывает на их существенное различие в многоразличных отно-

— 733 —

шениях ¹). Тем менее христианство дает оснований для каких-либо коммунистических идей. Напротив, в священном писании как Ветхого, так и Нового Завета всюду находим учение о господах и слугах, о начальствующих и подчиненных, о властях и подданных, и об их взаимных обязанностях между собою. Сам Спаситель, Господь наш И. Христос прямо говорит, что „бедные всегда будут существовать между нами“ ²), и этим самым он подтверждает ту непреложную истину, что бедность со всеми ее отличиями от богатства никогда не потеряет своих специфических особенностей, и евангельские увещания к благотворительности, к помощи бедным, к облегчению их нужд никогда не будут лишними ³).

Не говорим уже о том, что, по самому существу своему, коммунизм не знает и не хочет знать христианской любви, которая одна долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует и не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, все покрывает, всему верит, все терпит ⁴), и для блага ближнего готова душу положит за други своя ⁵).

Тем более странными и ни с чем несообразными представляются после этого притязания некоторых коммунистов и социалистов показать, будто сам Господь наш Иисус Христос проповедывал коммунистические идеи, когда он говорил напр. богатому юноше: иди, продай имение свое и раздай нищим ⁶), или в другом месте: продавайте имения ваша и давайте милостыню ⁷) и т. п. В первом случае коммунисты не обращают внимания на то, что заповедь о раздаче имущества бедным дана богатому юноше условно: если хочешь быть совершенным... Потому о ней надобно сказать тоже, что Господь сказал о без-

¹) Сравн. для примера 1 Кор. XII.

²) Матф. XXVI, 11.

³) Сравн. Христ. Чт. 1875 г. ч. 1.

⁴) 1 Кор. XIII, 4-7.

⁵) Иоан. XV, 13.

⁶) Мф. XIX, 21.

⁷) Лук. ХII, 33.

— 734 —

брачии: не вей вмещают словесе сего, но им же дано есть, могий вместити, да вместит ¹). На этом основании церковь издревле смотрела на помянутую заповедь Спасителя отнюдь не как на безусловно обязательную заповедь для всех, а как на „евангельский совет“, который совместно с заповедью о безбрачии и целомудрии, вместе с безусловным послушанием, по всей справедливости полагается в основу монашеских обетов и монашеской жизни. Здесь, в области этой последней, заповедь о нестяжательности служит также основой и монашеского „общежития и. Но что возможно в сфере монашества, для людей, отрешившихся от условий обыденной жизни—во имя Господа и под влиянием высшей христианской любви и самоотвержения, то не применимо в собственном смысле к людям мира сего, где, по слову пророка, никогда не оскудеет недостаточный от земли ²), и для богатых достаточно, когда они, богатство аще течет, не прилагают к нему сердца своего ³), но стараются употреблять лишние достатки свои на дела любви и благотворения, и когда имеют богатство мира сего и видят брата своего в нужде, не затворяют сердца своего от него ⁴), но каждый уделяет по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением ⁵) и т. д. И в другом месте, когда Спаситель говорит о продаже имущества для раздачи его нищим, Он говорит это не всем, а своему только малому стаду ⁶). А под малым стадом лучшие толкователи, по справедливости, разумеют „небольшое общество ближайших учеников Христовых св. апостолов“, которые по самому существу своего звания должны были оставит вся ⁷). Для обыкновенных же, рядовых, так сказать, последователей евангелия „от мира сего“ здесь указывается только, что милостыня есть „одно из

¹) Мф. XI, 12.

²) Второз. XV, 11.

^З) Псал. СХІ, 11.

⁴) 1 Иоан. III, 17.

⁵) 2 Кор. IX, 7.

⁶) Лук. ХII, 32.

⁷) Мф. XIX, 27.

735

могущественнейших средств к нравственному преуспеянию“, и притом не иначе, как „милостыня“ ¹). Если же уничтожить имущества и распределить все между всеми, тогда конечно не может быть и милостыни, а с тем вместе, кто не согласится, что должен иссякнуть для верующих и один из ближайших источников спасения, о котором сам Спаситель с такою выразительностью говорит в изображении последнего страшного суда своего ²).

Указывают еще на первые времена церкви христианской, во времена апостолов, когда по свидетельству книги Деяний между верующими в Иерусалиме не было никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного, и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее ³). Но 1) как видно из той же книги Деяний апостольских, такого рода общение имуществ вовсе „не было принудительным и внешне обязательным для каждого законом“. Когда Анания утаил часть из цены проданного им своего имущества, то апостол Петр прямо говорит ему: владеемое не твоим ли оставалось? и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? ⁴) Вероятнее всего, что „каждый по своей доброй воле продавал или не продавал имение свое, но так как дух этого первого общества был очень высок, то продающих без сомнения было много. 2) Как не видно из текста Деяний, чтобы все продавали имения свои, так не видно и того, чтобы продающие продавали все, что имели, не оставляя ничего себе в собственность. Скорее всего каждый желающий внести в общую кассу продавал из своего имения, что хотел. Продавать ли, или не продавать, и сколько продавать, было делом доброй воли и совести каждого, и определялось сте-

¹) Толковое Еванг. арх. Михаила, т. II, Еванг. от Луки, стр. 421.

²) Mф. XXV, 31—46.

³) Деян. XV, 32, 34. Сравн. выше, II, 44, 45.

⁴) Деян. V 4.

— 736

пенью братской любви каждого. И только вследствие того, что любовь эта была уж очень сильна, продавали многие и много, и из этой-то кассы раздавали, кто в чем нуждался. Наконец 3) неизвестно даже, долго ли держалось в иерусалимском обществе таковое общение имуществ? Следы его скоро теряются в истории, и нет сомнения, что оно держалось здесь только до тех пор, пока еще немноголюдно было это общество. Ибо в многолюдном обществе оно, несмотря на свое высокое христианское значение, по необходимости должно было представлять значительные трудности, указания на которые встречаем далее в той же самой книге Деяний апостольских, по поводу избрания семи диаконов ¹). Не менее того замечательно, что такового общения имуществ не видим в других церквах, основанных апостолами, кроме первого иерусалимского общества. Вернее всего, что „неудобства сего, испытанные в сем обществе, отклонили апостолов, при учреждении других обществ, от мысли вводить обычай подобного общения имуществ“, и они в посланиях своих только убеждают к христианской благотворительности и взаимной братской любви, „не принимая на себя обязанности—учреждать общие кассы, а по временам собирая лишь милостыню для бедных церквей“ ²).

Если же устроенное таким образом первоначальное общежитие в церкви христианской, как следствие случайного возбуждения, не могло даже продолжаться в самой церкви христианской, то тем менее оно может служить примером для коммунизма, который все хочет устроить не на любви, а на праве, не на вере, а на отрицании всего духовного и на отвержении самой даже нравственной природы человека. Нравственное чувство каждого, совесть, его природа говорят, что все земное, временное должно быть покоряемо духу, должно служить только средством к достижению человеком высших целей бытия и жизни. Коммунизм безусловно отдает душу в вечное рабство материализма; потому что он видит в человеке только его

¹) Деян. VI, 1.

²) Толков. Апост. А. Михаила, стр. 95, 93, 134, 135 и др.

— 737 —

низшую природу, думает об удовлетворении одних только потребностей и нужд земных и временных. Государство, наука и искусство для настоящего коммуниста не имеют никакого значения. Более последовательные коммунисты прямо проповедуют полную эмансипацию тела. Ко всему этому, при коммунистических началах не мыслимы не только цивилизация, как мы уже сказали выше, но и самый порядок в обществе. Только при неравномерном распределении имуществ возможна прочная связь между членами общества, потому что только под этим условием один нуждается в другом, один подчиняется другому. Если бы в государстве каждый располагал одинаковыми средствами, тогда никто не стал бы зависеть от другого; напротив, каждый обособился бы, одичал, а отсюда, как неизбежное следствие, возможен один только сепаратизм и самый крайний эгоизм. Не говорим уже о том, что с допущением коммунистического равенства имуществ сама по себе должна уничтожиться и потребность труда, а отсюда уже не благосостояние, а напротив неизбежная нищета сделалась бы достоянием человечества.

_________

Не в наших планах разъяснять те причины, от которых зависит столь быстрое и столь широкое распространение коммунизма, во всех его видах, не только за границей, но к несчастью и у нас в России,—хотя вопрос этот неизбежно является после того, когда несостоятельность коммунизма, вслед за ближайшим ознакомлением с его историей, основными воззрениями и задачею, становится столь очевидною и несомненною во всех отношениях ). Но две мысли невольно напрашиваются при этом. Во первых, коммунизм в своей последней форме развития в Европе, а тем более в нашем дорогом отечестве, есть явление сравнительно позднейшее,—но он успел уже запят-

¹) Обстоятельное изложение этих причин смотр. в той же «Encyklopedii Koscielney»; т. X. стр. 589—591. Что же касается нашего отечественного коммунизма или, вернее, нигилизма, то правдивое и едва ли не последнее, хотя и суровое слово об нем сказано г. Цитовичем в его брошюре: «Ответ на письма к ученым людям». Советуем познакомиться с этою оригинальною брошюрою всякому.

— 738 —

нать себя самыми крайними насилованиями священнейших прав природы, мысли и жизни "человеческой. "Его" ближайшие исчадия интернационалка и нигилизм... Первая неистовствует с кинжалом и револьвером в руках против избранников Божиих— царей и их верных слуг; последний не хочет знать и ведать даже элементарных правил приличия человеческого, и думает об удовлетворении только одних естественных, животных потребностей человека. Христианство в течении веков неизменно вело человека и все человечество по пути истинного прогресса и счастья, потому что оно всех призывает на один и единственный путь долга, совести и великой любви Евангельской, путь, освещаемый верою в Бога и его св. Промысл и в благодатную тайну искупления. Теперь для каждого остается одно из двух: или безумно броситься в объятия коммунизма и К°, чтобы в конце концов сравняться во всем с животными, или же, благословясь, стать под знамя веры и церкви, любви и долга, стать твердо, дружно и безвозвратно, в ожидании за это не только спасения вечного, но и счастья земного, по слову Того, который сам говорит во св. Евангелии своем: ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам. ¹)

Другая мысль, которою мы и заключим свою статью, состоит в том, что даже в царствии небесном (а также и в самом аду) не будет полного равенства между людьми. Но как ина слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам, звезда бо от звезды разнствует во славе: такожде (будет) и воскресение мертвых ²), да приимет кийждо яже с телом содела или блага или зла ³). Несть бо на лица зрения у Бога ⁴). Кийждо же свою мзду приимет по своему труду ⁵). Как же люди осмеливаются даже думать об устроении на земле того, что невозможно для самого неба?...

Профессор Богословия Свящ. А. Хойнацкий.

¹) Мф. VI, 33.

²) 1 Кор. XV, 41.

³) 2 Кор. 5, 10.

⁴) Римл. II, 11.

⁵) 1 Кор. III, 8.