Бальтазар фон, Ганс Урс Суд

PARIS

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Ганс-Урс фон Бальтазар

СУД

После смерти человек предстает не перед неумолимым Судией, объявляющим ему свой приговор, но перед Абсолютной Любовью, которой он должен ответить: «Да» или «Нет». И это «Да» или «Нет» определяет его окончательную судьбу.

1. Ветхий Завет

В основе ветхозаветной идеи суда лежит повсеместно распространенное на Востоке понятие правды-справедливости. Она царствует над всем миром, определяет весь миропорядок и управляет всеми делами человеческими. Высшее Божество установило эту правду и наблюдает за тем, чтобы никто не нарушал ее. Ей должны подчиняться все люди, и особая ответственность за это лежит на царе. В Шумере ее называли Ме, в Египте — Маат (эта правда одновременно и Мудрость, наполняющая все сущее, — на этом построена основная концепция библейской «письменности мудрых»). В Аккаде, в Финикии и особенно в Ханаане поклонялись Богу Седеку, имевшему также и другие древние имена, например, Мелхиседек - Бог справедливого миропорядка, и это его служение впоследствии стало одним из атрибутов Ягве. Первосвященник Садок, удостоившийся в царствование Соломона великой чести и бывший, по всей вероятности, храмовым священником города иевусеев (Иевус - древнее название Иерусалима), носил то же имя. На троне фараонов, как и на тронах других древних царей, имелось изображение символа Маат (Правды-Мудрости). То же мы находим и в псалмах (98.9 и 97.2) — справедливость (Седек) и право (Мишпат — право Бога) суть основы трона Ягве.

 49

Из этого исходят две ветхозаветные концепции справедливости, которые не противоречат друг другу, а взаимно дополняют друг друга. Поскольку Бог — созидатель и вершитель справедливости-правды в мире, Он Сам, как об этом говорится во многих текстах, собственными руками творит эту справедливость: каждый униженный и оскорбленный может воззвать к Нему. Даже земных судей называют иногда «богами», ибо они вершители Божественного правосудия — они судят, исходя из права, установленного Самим Богом. Но поскольку правда, установленная Самим Богом, реально присутствует в мире, она также утверждает саму себя изнутри всего сотворенного, земного; иными словами, зло наказует каждого, кто совершает его. Рассмотрение этих двух аспектов раскрывает представление о справедливости и суде, которое было у друзей Иова и которое является характерной чертой классического учения иудаизма: по жизни (окончательной судьбе) человека можно узнать, праведен или неправеден он в глазах Божиих.

Естественно, что эта концепция, рассматриваемая с разных точек зрения, постепенно расширялась. Израиль, угнетаемый врагом, не находивший в настоящем никакого видимого следа Божественной правды, воззвал ко «Дню Господню», долженствующему наступить в будущем или в конце истории, когда Бог произнесет Свой суд над врагами Своего народа и явит перед всеми право Израиля на Завет с Ним. Книга Иова, согласно которой День Правды, по свидетельству Бога, обличившего неправду друзей Иова, наступит даже для страждущего праведника, оставляет открытым вопрос: нужно ли выходить за пределы совершаемой на земле справедливости и устремляться к справедливости, совершаемой за пределами времени и смерти. И действительно, нигде в Ветхом Завете ясно не говорится о суде над каждым отдельным человеком после его смерти. В Ветхом Завете есть лишь указание на грядущий «День Господень», о котором мы только что упоминали и который в значительно более позднюю эпоху стал толковаться как «День воскресения из мертвых».

Особое положение Израиля заключалось, с одной стороны, в том, что он жил грандиозной идеей вселенской справедливости, — идеей, присущей также и всем окружавшим его народам, а с другой — в том, что его жизнь определялась совершенно особыми отношениями с Ягве,— отношениями Союза, благодаря чему утверждалось и охранялось право Израиля на особый Союз-Завет с Богом. Все это почти неизбежно привело Израиль к соблазну слишком простого представления о правде Божией на земле: право на воздаяние имеет лишь тот, кто сохраняет Завет; языческие народы, живущие вне Завета, обречены на Божественное наказание, а евреи имеют право призывать это наказание посредством молитвы. Лишь со временем (начиная с эпохи про-

50

роков) Израиль начал понимать, что он сам по-настоящему не чтил Завет и поэтому праведный суд Божий должен свершиться прежде всего над ним самим (Иез. 16.32-38). Чем более человек проникался правдой Завета, чем более познавал Бога, с тем большей ответственностью должен был он относиться к предписаниям Завета, какими они были даны в десяти Синайских Заповедях и в других культовых и моральных обязательствах Израиля. И все это уже было в первоначальной формулировке Завета: не только Сам Бог принимал на Себя обязательство по отношению к Израилю, но и самому Израилю надлежало принять неслыханную доселе благодать Завета с Богом; а если Израиль нарушал Завет, то Бог, ради Своей верности Завету, должен был наказывать свой народ, и даже более строго, чем непросвещенных язычников (Левит 26; Втор 28). Также День последнего Суда никоим образом не будет для Израиля лишь днем триумфа; начиная с Амоса (15.18 и слл.), пророки говорят, что день этот будет днем мрака, а не света. У Даниила и в разных апокалипсисах сказано, что на окончательном суде решится (а иначе вообще нельзя говорить о суде): спасение или отвержение.

2. Новый Завет

В Новом Завете естественным образом развиваются идеи Суда, характерные уже для Ветхого Завета. Новый Завет пронизан предчувствием грядущего общего Суда. Суд этот как-то угрожающе приблизился, и мысль о нем вошла в повседневность из-за пришествия в мир Иисуса — согласно Иоанну Крестителю, последнего вестника Божия — и распространения его учения. Иисус — Сын Человеческий Книги Даниила, грядущий на облаках небесных во всей силе Божией для Суда,

Иисус - Сын Человеческий — окончательно отделит овец от козлищ, согласно пророчеству Бога (Иез. 20). Все — и Иоанн Креститель, и Сам Иисус, и Петр (Деян. 2.16 и слл.), и Павел призывают к покаянию и бдению.

Для Евангельского учения о Суде особенно характерны две темы.

Первая — Бог стал человеком в Иисусе, а Иисус, как человек, говорит не со всем народом, но обращается к каждому отдельному человеку, с которым встречается. И каждый человек или принимает, или отвергает Иисуса. Идея общего Суда остается неизменной, но в ней выявляется новый аспект — личная встреча каждого с Господом Судией. «Все мы предстанем на суд Христов... каждый из нас за себя даст ответ Богу» (Рим. 14. 10-12). «Ибо всем нам должно явиться перед судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор. 5.10).

 51

«Каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли или свободный» (Еф 6,8). Следовательно, общий Суд будет частным судом для каждого; это важнейший аспект всей проблемы, и мы внимательно рассмотрим его.

Вторая тема — присущая исключительно Новому Завету — основывается на антиномии: Бог — создатель Седека или Маата и имманентная справедливость. Но теперь появляется — прежде всего, у Иоанна — нечто совершенно новое, что определяется самой миссией Христа. Общая всем древним религиям и Ветхому Завету идея правды приобретает невиданную силу благодаря тому, что задачей Христа было не только раскрытие правды Бога, но также раскрытие в глубине этой правды Абсолютной Любви Бога. Все наши последующие рассуждения будут ограничиваться этими двумя, специфически новозаветными, темами. Мы рассмотрим как предпосылки этих тем, так и связанные с ними жизненные последствия.

3. Личный аспект Суда

Мы не рассматриваем здесь вопроса о том, существует ли некое каким-то образом связанное с временем различие между Судом общим и частным (происходящим сразу же после смерти). Мы остановимся здесь лишь на проблеме сугубо личной стороны Суда, какой она представлена в христианском учении.

Каждый предстанет пред Судом Божьим, или Судом Христа (Который судит на месте Бога — см. Ин. 5.22; Енох. 51) именно как единственная и неповторимая личность, и судья «воздаст каждому по делам его» (Рим 2.6). Каждый, в полном одиночестве, должен пройти через огнь испытующий; это подобно тому, как каждый одинок в своем рождении и смерти. В этом одиночестве каждый познает через огненное испытание, построил ли он, посредством благодати, на основе Христа, нечто ценное или вся его жизнь была лишь «сеном и соломой». И Павел прибавляет: «У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду; а у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3.10-15). Не всегда в Писании встречается такое доверие относительного того, что «сам спасется». Есть также и места, где говорится, что и некоторые люди будут навсегда ввергнуты в огнь, а не только их дела (см. Откр. 20. 15). Поэтому «скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто по убиении может ввергнуть в геенну. Да, говорю вам, он тот, кого вы должны бояться» (Лк. 12.5).

Совершенно невозможно представить себе, что, когда идет суд и пылает огонь, подсудимый отворачивает свой взор от Судьи и начи-

 52

нает смотреть, как — лучше или хуже — идут дела у прочих находящихся в подобном же положении, или, чтобы оправдаться в глазах Судьи, начинает обличать других, принесших ему какое-либо зло или подтолкнувших его к тому или иному неправедному поступку. Судья знает все и не нуждается в каких бы то ни было объяснениях. В притчах Иисуса о девах и женихе и о трех рабах (Мф. 25) самое главное — то, что, к величайшему удивлению как оправданных, так и неоправданных, отношения со всеми другими людьми оказались, в конечном счете, отношениями с Ним, Сыном Человеческим. «Так как вы сделали это одному из братьев моих меньших, то сделали Мне». И в этом «сделали Мне» содержится, в явной или скрытой форме, также: «зло, причиненное другим, вы мне причинили», — как и объясняется в таинственном предсказании пророка Захарии (12.10) о суде, которое приводится в Откровении Иоанна Богослова: «И узрит Его всякое око, и те, которые прободали Его» (Откр. 1.7). И через это созерцание люди осознают всю истинную меру того, что они, зная или только предчувствуя, содеяли. Нельзя сказать, «сколько времени» будет длиться созерцание Прободенного (если вообще возможно задавать вопрос относительно длительности такого созерцания), пока каждый не познает истину своего существования. Возможно, что вначале Прободенный предстанет перед человеком как совершенно незнакомый ему и не имеющий с ним ничего общего; возможно также, что такому человеку придется очень долго созерцать Прободенного, прежде чем он начнет понимать, насколько тесными всегда были отношения между ними и с какой точностью существо Прободенного отражает собственную сущность созерцающего Его человека. И в Откровении Иоанна Богослова, пребывающего в постоянном согласии с таинственными словами пророка Захарии, говорится: «И все народы земли восплачут о Нем и ударят себя в грудь». И здесь вновь, согласно Новому Завету, необходимо заменить «народы» отдельными человеческими личностями. Самое поразительное то, что ясно сознаваемое чувство вины, внешне выражаемое через биение себя в грудь, описывается не как плач о самом себе, но как плач о Нем, Прободен- ном. Это и есть завершение и конечная цель всего противостояния: человек, который должен осознать свою виновность и вынести самому себе приговор, выражает, в конечном счете, скорбь не о самом себе, но о Том, перед Кем он во столь многом виновен,— вплоть до прободения. «И будут рыдать о Нем — Прободенном, — как рыдают об единородном сыне, и оплакивать Его, как оплакивают первенца» (Зах. 12.10). Все более глубокое проникновение духовного взора человека в бездну содеянного им, все более мучительное осознание страшных последствий своего греха, наносящему рану Самому Богу, — вот что станет для человеческой души тем огнем, который называют

 53

«очищающим» или «утончающим» и чье действие есть не что иное, как свершение суда над самим собой.

Но не противоречат ли такому представлению слова апостола Павла, согласно которым святые будут судить мир и «даже ангелов» (1 Кор 6.2)? Эта идея (исходящая из Ветхого Завета) проясняет другой аспект Суда, аспект, который становится актуальным лишь тогда, когда каждый человек, даже только что упомянутый святой, настолько очищен созерцанием Прободенного, что его видение мира и ангелов становится подобным видению Сына Человеческого. Все предательское в человеке, самая малая искра самодовольства, злой радости при осуждении других — те страсти, которые местами еще открыто проявляются в Ветхом Завете, — все это должно быть полностью искоренено. И этот аспект Суда есть необходимое дополнение к первому, ибо человеческие судьбы настолько тесно связаны одна с другой, что образуют общую, цельную, непрерывную историю. Так же как зло постоянно порождает зло, так и добро рождает добро. И возможно, что это завершающее созерцание неразрывной связанности человеческих судеб есть не столько суд (который называют так, поскольку живо еще ветхозаветное представление о «Дне Господнем» и о Его общем Суде), сколько усвоение видения, взгляда Самого Бога, созерцающего всю совокупность истории мира; и святые всех времен, уже воспринявшие взгляд Самого Бога, также получат отныне Божье свидетельство об истинности своего видения вещей. Понять сказанное помогают слова апостола Павла: «Человек, живущий Духом, может судить всех, тогда как над ним никто не может выносить суда» (1 Кор 2.15).

4. Суд как осуждение самого себя

Все вышесказанное непосредственно подводит нас к другой особенности новозаветной концепции Суда — особенности, которая наиболее ярко выявляется у Иоанна. Какие образы использует Иисус в синоптических Евангелиях? Это Сын Человеческий, Который грядет с ангелами на облаках небесных, чтобы совершить Суд; ангелы, которые в последний день отделят добрых рыб от злых и пшеницу от плевелов; это тот, кто лопатой веяльщика отделит зерно от мякины, пастух, который отделит овец от козлищ. Эти образы запечатлены также и в других местах Нового Завета. Все они восходят к Ветхому Завету и все были близки и понятны слушателям Иисуса. В подобных образах Бог естественным образом представал как господин.

Но вместе с тем мы находим у Иоанна ясные слова Самого Иисуса, согласно которым Он пришел «не судить мир, но спасти мир» (Ин. 12.47). «Я не сужу никого» (8.15). «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез него» (3.17). Христос Иоанна никогда не отменял этих установлений. И все-таки Суд есть, и суд этот полностью в руках Иисуса; Отец «весь Суд отдал Сыну» (Ин 5.22). Решение проблемы содержится в следующих словах Иисуса: «Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день; ибо Я говорил не от себя» (Ин.

54

12.48-49). Сам Иисус — это слово, которое Он выразил всей Своей жизнью, и это слово — Его слово, и оно — свет и жизнь людей. «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет... Всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (3.19-21). В этих словах — вершина драмы (можно сказать, почти трагедии) искупительного действия Бога: отказываясь от Суда и ограничиваясь утверждением в мире лишь знамения Своей любви (Креста), Иисус тем самым вынуждает тьму замкнуться на самой себе. «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (15.22). И ранее в том же духе: «На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы». На это фарисеи сказали: «Неужели и мы слепы?» Иисус отвечает: «Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас» (Ин. 9.39-40). Судье ничего не надо делать; достаточно того, что он существует. Его слово (которое является как бы излучением его существа) все делает за него. «Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет» (Евр. 4.12-13)

Бог в Иисусе не судит, но человек сам осуждает себя, когда отказывается от принесенного Иисусом истинного спасения и от просвещения светом Христовым, дерзая рассматривать и судить согласно своему собственному свету. Нельзя сказать, что такого рода суд над самим собой не был известен Ветхому Завету и что он тем или иным образом не проявлялся: в силу справедливости, внутренне присущей всему сотворенному, в каждом злом действии уже заключается его наказание. «Виновному кажется, что он способен удержать содеянное им злодейство в своей власти, но на самом деле наоборот - злодейство увлекает злодея в область своей власти» (Ганс Урс фон Бальтазар. Слава и Крест, ч.3. Теология, 1 /Ветхий Завет/. Париж, Обье, 1974, стр. 144). Павел говорит кратко: «Что посеет человек, то и по-

55

жнет» (Гал. 6.7). В Книге Премудрости Соломона также дается подробное изображение злых деяний людей, живущих на земле, и Суд, о котором идет речь в Книге Премудрости Соломона, заключается именно в том, что людям показывают, чем они были и что они сделали. Прибавим, что синоптики, подобно Иоанну, уже переносили Суд в земную жизнь человека. В зависимости от того, в какие отношения с Иисусом входит человек, и предрешается его судьба в вечности (см. Мк. 8.38). Уже теперь в этой земной, привременной жизни может быть сделан окончательный выбор, и никто не должен надеяться на то, что смерть во время перехода к вечности еще предоставит ему возможность пересмотреть все совершенное в земной жизни. И вот драматическое следствие Воплощения: вечный Маат, или Седек Бога появился посреди истории как личность, лицо, с которым можно встретиться, соединиться, но от которого невозможно скрыться.

5. Об окончательном характере человеческого выбора

«Страшно впасть в руки Бога Живого» (Евр. 10.31), Который «есть огнь поядающий» (Втор 4.24; Евр. 12.29). Кто может увидеть

Его и остаться в живых? Кто может увидеть Его, каждым прободенного, и не вынести осуждающий приговор самому себе?

В романах очень часто можно найти такую ситуацию, когда человек, встретившись с чистотой и невинностью другого, непроизвольно выносит осуждающий приговор самому себе. Приведем лишь один взятый наудачу пример. Молодой человек говорит другу своей невесты: «Она такая кроткая, хрупкая и вместе с тем так не похожа на других, что это вас невольно держит на расстоянии. Мне так стыдно, что я не могу быть с ней таким же чистосердечным, как она со мной. Неужели все эти переживания бессмысленны? Когда любишь так, как я люблю Луизу, страшно подумать, что ты был в чужих объятиях и целовал чужие, накрашенные продажные губы. И мне хотелось бы, по крайней мере, подарить ей свое тело чистым и целомудренным» (С. Моэм. «Тесный угол». Париж, Пингвин, 1977, стр. 143). Этот пример вполне уместен, если принять во внимание язык Ветхого и Нового Завета (похоть есть неверность Богу). И если подумаешь о том, что может принести человек Прободенному, то понимаешь - ничего, кроме полного и безоговорочного осуждения самого себя. Какие человеческие «дела» можно было бы оценить как удовлетворяющие и возмещающие?

Ветхому Завету и всем окружавшим древний Израиль культурам была известна идея» неискупаемого греха» — т.е. греха против порядка и внутренне присущей всем вещам и явлениям справедливости.

56

Такой грех заслуживал только одного — уничтожения преступника, смертного приговора. Все, что остается,— это полностью сдаться на милость Прободенного. Благодаря этой идее учение апостола Павла о недостаточности «дел» и о том, что оправдание возможно только через полную отдачу себя в вере, становится ясным и понятным даже для последнего скептика. «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, кто устоит?.. Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра» (Пс 130/129/.3-6). Ибо какое значение имели бы мои дела перед огромным «дефицитом» моего «баланса»? Ведь упущения, казавшиеся мне малозначительными, могут оказаться куда более тяжкими, чем все, что я «сделал»: «Алкал Я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен, и в темнице, и не посетили Меня» (Мф 25.42-43). То, что упало со стола богача, никто не отдал бедному Лазарю (см. Лк 16.21),

Каждый человек, созерцающий абсолютную норму, взирающий на Прободенного Сына Человеческого, поистине скрыто присутствующего в каждом из своих братьев, каждый обращающий свой взор на «закланного ангца», «непорочного и чистого», «предназначенного (в жертву) еще прежде создания мира» (1 Петр 1.19-20; Откр 13.8), настолько сокрушается духом перед величием Единственного и перед собственной низостью и мерзостью, что ему просто не до размышлений о положении других людей. Через простое созерцание этой нормы каждый начинает понимать, что он совершенно не соответствует ей, никоим образом к ней не причастен и всегда остается ниже тех требований, которые она предъявляет. Каждый уже сейчас может поставить себя в такое положение. Другими словами: ощущение возможности вечной погибели может и должно стать предметом внутреннего размышления каждого. И как раз это предлагается в конце первой недели «Упражнений» (точнее - «Делания». - Прим. ред.) святого Игнатия Лойолы — не как ответ на призыв, идущий извне, но как окончательное следствие моей, личной, оценки собственных грехов перед ликом Распятого (Упр. 53 и 61). Я сознаю самого себя как бесплодное дерево, ничего не приносящее алчущему Господу, и потому обреченное на окончательное засыхание. По правде говоря, «Упражнения» («Делание») святого Игнатия идут куда дальше; каждый, кто в конце испытания своих грехов неизбежно выносит осуждающий приговор самому себе, на следующей степени «Делания» встречает Господа, призывающего его следовать за Собой. Но утверждение, что никто не может выжить перед абсолютной нормой — ликом Иисуса, перед Которым каждый сам себя ставит, — такое утверждение не может быть последним словом, Ибо, когда человек начинает созерцать Прободенного и через это постигать, что он (человек) виновен, что он

 57

прободил Бога, тогда он видит также, что его вина растворяется в ране Прободенного и этой раной искупается. Он, грешник, предстает в Агнце таким, каков он есть — или должен быть — для Бога. И только в таком уничижающем гордыню видении происходит последний выбор. Или человек, невзирая на длительность огненного испытания и на причиняемые им страдания, добровольно и с благодарностью погрузится в Божественный Огонь, очищающий и преображающий его, или же возненавидит свой преображенный в Боге образ и не захочет быть «чуждым самому себе» в Боге, но предпочтет быть самим собой через себя. Тогда огонь Бога охватит его, но в какой-то вневременности, которая будет продолжаться до тех пор, пока грешник будет держаться за свою волю, не желая полностью отдаться в руки Божии.

О том, что это возможно, свидетельствуют многочисленные места Писания и Сам Иисус. Да, возможно сопротивление Духу Любви Бога, и очевидно, что тому, кто противится Духу, «не простатся... ни в сем веке, ни в будущем» (Мф 12.32). И вполне возможно, что такое «Нет» раскрывается как нечто определяющее всю жизнь человека именно тогда, когда он предстает перед вечной нормой (см. Мф 25.42 и др.). Необходимо ли нам размышлять над такой возможностью и описывать ее? Да, но только каждый должен делать это лишь для самого себя. Ни в теологии, ни в пастырской работе не следовало бы создавать каких бы то ни было общих теорий относительно Ада. Но также не следует распространять и общие теории, согласно которым существование такого Ада, в котором находился бы хоть один человек, в силу благости Божьей просто невозможно. Поступая так, мы нарушили бы суверенитет нашего Судии, Который один решает, заслуживаем мы спасения или погибели.

Последнее, о чем следует сказать, также представляется парадоксальным. Истинная надежда и подлинный страх Божий возрастают вместе. Почему? Потому что возросшая надежда, углубившееся доверие к Судье — нашему Искупителю — углубляет наше знание о Нем, а углубившееся познание рождает ответственность, которая также возрастает: «От всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк 12.48). Скажем еще раз — это и есть драматический и смущающий аспект Откровения Бога в Иисусе Христе — чем больше Он открывается как любящий, как отдающий себя, тем больше подвергается уязвлению, презрению и отвержению. Настоящий Иуда существует лишь потому, что есть единственный Сын Человеческий. А настоящий атеизм существует только потому, что любовь всемогущего Бога снизошла к людям до такой степени, что ее можно презирать и оскорблять: «Нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который

58

привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален перед людьми...» (Ис 53.2-3). Любовь, все более и более отдающая себя, встречает постоянно возрастающее презрение и все более сгущающуюся тьму. Поэтому нужно было, чтобы Крест, который несет все, был утвержден на последнем пределе Ада.

59