Есть некоторая возможность ознакомиться с мировоззрением и умственными течениями в обществе на основании, учено-литературных фактов. Во второй половине XI в. наиболее популярными именами среди Константинопольских мыслителей и ученых были философы Михаил Пселл и Иоанн Итал. Первый был вместе с тем и государственным деятелем, но оба одинакова пользовались большим влиянием в обществе, имели много учеников и оставили после себя сочинения, имеющие первостепенное значение в истории византинизма. Чтобы ввести читателя в существо дела, обращаемся к судебному процессу, производившемуся в духовном и светском суде. В начале 1082 г. только что вступившему на престол царю Алексею. Комнину подан был донос, в котором излагались тяжелые обвинения против ученого, не только пользовавшегося известностью в столице, но и занимавшего важный пост ипата философов, который давался ученым первой величины. Говорилось в донесении, что знаменитый профессор внушает своим слушателям превратные теории и еретические мнения, осужденные св. церковью и противные священному писанию, что не чтит св. икон, не признает пресвятую деву Марию богородицей и что нанес оскорбление иконе Христа. Императору нельзя было колебаться в своем, решении по отношению к этому делу, так как в городе действительно ходили слухи о вредном направлении преподавания философа Иоанна. Отдав распоряжение произвести дознание по поводу полученного донесения, царь назначил смешанный из светских и духовных членов суд, а потом все делопроизводство было препровождено к патриарху для окон-

128

нательного постановления решения. Здесь получился обильный материал, добытый следствием, на основании которого можно составить полное -представление об этом деле.* В деле Итала обращает на себя внимание не только то, что церковь осудила его учение и подвергла его отлучению, заключив его самого в монастырь, — в этом эпизоде вскрывается любопытная страничка из истории просвещения и вместе с тем вопрос о высшей и средней школе в Константинополе. Поэтому оно заслуживает здесь подробного рассмотрения.

Прежде всего судебное дело выдвигает главную вину Итала в 11 положениях, в которых главное внимание сосредоточено на философских положениях, совершенно поглощающих противоцерковный богословский элемент. Именно, церковному суду подверглись и обвинены им как неправые следующие мнения: о переселении душ, о платоновских идеях как реальных сущностях, наконец, о создании мира из предвечной материи. Из этого можно видеть, что Иоанн Итал не был собственно богословом и не может быть рассматриваем как виновник особого еретического учения. Он был мыслителем и подвергся церковному осуждению за то, что не согласовал свою философскую систему d церковным учением. Итак, на Итала следует смотреть как на выразителя философской мысли в конце XI в. и с этой точки зрения отнестись к его учению.

Не лишено значения то обстоятельство, что византийский философ носит прозвание Итала. Он действительно не грек по происхождению и никогда не владел в совершенстве греческим языком. И первоначальное воспитание его относится к тому времени, когда он жил в Сицилии и Ломбардии, и когда он состоял уже на службе в Константинополе, не прерывал сношений с своими соотечественниками. Крупной известностью в столице был тогда Михаил Пселл, у которого Итал слушал уроки и влияние которого должно было отразиться на ученике. Но отношения ученика к учителю не были дружественны. Хотя свидетельство Анны Комнины ** не может считаться вполне беспристрастным, но то обстоятельство, что Итала не удовлетворяли уроки Пселла, не может быть отрицаемо. «Учителей он не выносил и не терпел ученья, полный же дерзости и варварского нахальства, он считал себя выше всех и без науки и поспорил с самим Пселлом на первых же уроках». При царях Дуках Иоанн Итал занял высокое положение и получил известность, и когда Пселл постригся в монахи, занял его место в высшей школе, получив титул ипата философов. Следует полагать, что Итал в решении некоторых философских во-

* Подробности в моих сочинениях: Очерки по истории в византийкой образованности СПб., 1892, стр. 150 и след.; Синодик в неделю православия. Записки Ноьоросс. унив., т. 59; Делопроизводство по обвинению И. Итала в ереси. Известия Русск. арх. инст. в Константинополе, т. II.

** Alexias, V, 8

129

просов отдавал предпочтение мнениям древних эллинских или языческих писателей, с которыми в резком противоречии находилось церковное учение. Легко понять, что его взгляд не мог быть одобрен в то время, когда свобода философского мышления была ограничена высшим авторитетом священного писания и святоотеческих творений. Пселл в этом смысле был консервативней и держался в подчинении церковному учению. Итал объяснял в своей школе Платона и Прокла, Порфирия и Ямвлиха, в особенности же Аристотеля и его Органон. «Не мог он, — свидетельствует Анна Комнина, — принести большой пользы учащимся, так как тому препятствовали его вспышки и нескладный характер. Многих из них [учащихся, — Ред.] я потом часто видывала во дворце. Ни одной науки не знали они в точности, выдавали же себя за диалектиков беспорядочными движениями и странными кривляниями. Не владея реальными знаниями, они находили себе защиту в идеях да в смутных теориях о переселении душ». Другое свидетельство позднейшего писателя об Итале приписывает ему притязание создать себе известность на аристотелевской риторике, и этим объясняется его популярность между учениками.* Казалось бы несколько странным, что преподавательская деятельность Итала, состоявшая в толковании логики Аристотеля и его комментаторов, могла иметь последствием догматические уклонения. Но мы должны вспомнить, что в средние века, в период господства схоластики, философия тесно примыкала к богословию; философу невозможно было удержаться на середине метафизического мышления и не вдаться в область христианской догматики.** И действительно, все философы необходимо приходили к постановке и решению богословских вопросов. Сама публика требовала от учителя философии мнения по поводу волновавших общество догматических вопросов, имевших общий интерес. Такой универсальный характер тогдашней философии весьма хорошо виден в лекциях Михаила Пселла, занимающегося и риторикой, и богословием, и естественными науками, и даже правом.*** Отсюда понятно, как трудно было удержаться философу на золотой середине и не возбудить против себя подозрений в неправославии.

Читатель легко поймет, что, встретившись с двумя крупными в византийской философской литературе именами, мы не можем пройти мимо них, не попытавшись выяснить их значение, тем более, что в философских теориях Пселла и Итала есть точка соприкосновения с современным им умственным движением в Западной Европе. Весьма любопытно при этом отметить, что точкой отправления в наших дальнейших заключениях

* Известие Никиты Акомината, см.: Tafel. Supplementa historiae ecclesiasticae graecorum, sec. XI—XII. 1832.

** Очерки по истории византийской образованности, стр. 159.

*** П. В. Безобразов. Византийский писатель и государственный деятель Михаил Пселл, ч. I. М, 1890, стр. 133.

130

служит по превосходству, можно сказать, византийско-церковный акт, — это известный Синодик в неделю православия, в котором подвергаются отлучению 11 положений, заимствованных из сочинений Итала.

Мы привели выше основные положения, заимствованные из Синодика, из которых с полной ясностью вытекает, что основание неправых, с церковной точки зрения, мнений лежало в увлечении эллинской наукой и преклонении пред языческими мудрецами. Вопрос сводится в сущности к философскому направлению, представителями которого были Пселл и Иоанн Итал. Хотя окончательного! суждения нельзя здесь высказать, так как большинство философских трактатов того и другого писателя, а в особенности последнего из них, находится еще в рукописях, тем не менее на основании тех отрывков, которые были изданы в последнее время,* можно заключить, что они занимают свое определенное место в схоластической философии средних веков. Достаточно сказать, что он уделяет обширное место учению о родах и видах. Остается несколько сомнений по отношению к тому, признать ли Итала последователем Аристотеля или Платона. В своих «Очерках» мы высказывались за то, что в Синодике остались следы борьбы платонизма и аристотелизма, что церковь усвоила себе аристотелевское направление и с конца XI в. поражала-анафемой тех, кто придерживался Платона. Но на это было замечено ученым рецензентом, что, если в сочинениях Итала и оказывается некоторое влияние Платона, все же ввиду преобладающего влияния Аристотеля мы не имеем достаточного основания называть Итала платоником. Важней в занимающем нас вопросе сравнение философского мышления на Западе и в Византии. Решение этого весьма тонкого вопроса не подготовлено еще в такой степени, чтобы можно было отнестись к нему без оговорок. Единственный ученый, судивший на основании личного знакомства о рукописи, в которой находится главное философское сочинение Итала, выразился о нем в том смысле, что оно влияло на средневековую западную науку.** Но как это доказать и в какой степени следует допускать взаимодействие между Западом и Востоком на почве философского мышления, — это составляет еще задачу будущего. Нужно признать, что византинизм в некоторых отношениях значительно принижен, но есть и почитатели его, в сочинениях которых ему придано неподобающее высокое умственное значение. Увеличением, между прочим, следует назвать и часто повторяющееся на веру утверждение о громадном и всестороннем влиянии эллинских ученых на

* В моей статье «Синодик в неделю православия» (Записки Новоросс. унив., т. 59) и в рецензии П. В. Безобразова (Визант. Врем., т. III, стр. 126 и след.).

** Мы говорим здесь о сочинении Prantl «Geschichte der Logik» (II, 2-a Aufl., 1885, S. 391—302). Рукописи Пселла и Итала хранятся в Мюнхене, cod. Graecus, 548, и в Вене,. Cod. philos.-philol., 293.

131

начальных деятелей итальянского Возрождения. Это влияние нужно вообще принимать в очень ограниченном и условном смысле * и не рассматривать вопрос о Возрождении исключительно с точки зрения знакомства ранних гуманистов <с греческими рукописями и языком. Для конца XI в. такое же подверженное ограничениям и весьма невыясненное положение занимает вопрос о логике Пселла. По мнению Прантля, аристотелевская* логика в переделке Пселла имела продолжительное господство в западной школе, так как легла в основание всех школьных руководств. Принимая в соображение, что парижская рукопись Петра Испанского, умершего в 1277 г, представляет такие черты сходства с логикой Пселла в. рукописи XIV в., что заимствование одного сочинения из другого не может быть оспариваемо, — одно сочинение несомненно послужило оригиналом; другому. Но за греческим или за латинским списком логики признать оригинал — по этому поводу выставляются мнения и за Пселла и за Петра Испанца. Против Прантля вел полемику в разных французских журналах ученый Тюро,** который своими доводами убедил известного автора истории философии Ибервега и, по-видимому, перенес центр тяжести в полемике на сторону оригинальности латинского трактата. В этом же смысле стал на сторону противников оригинальности логики Пселла и русский ученый П. В. Безобразов, подтвердивший свои заключения рукописными наблюдениями.*** Чтобы окончательно решить вопрос об отношении Пселла к Петру Испанскому, нужно, говорит П. В. Безобразов, предпринять кропотливую работу сличения логики Пселла с сочинениями, несомненно ему принадлежащими, и с другими византийскими трактатами по логике, какой никто еще не предпринимал.

Таким образом, в настоящее время нужно пока отказаться от той: мысли, которая руководила и моими заключениями, изложенными более 20 лет назад,**** насчет влияния византийской науки на Запад через посредство логики Пселла. Хотя при Дуках и Комнинах несомненно был умственный и художественный подъем, но живым творческим духом не обладал и век Комнинов, между тем как на Западе организующая просветительная и эмансипационная работа шла своим путем независимо от Византии.

Начальные годы царствования Алексея Комнина дают драгоценный материал для суждения об экономическом и финансовом положении государства. Вынужденный прекращением всяческих доходов из Малой Азии, вследствие распространения власти турок-сельджуков, и всеми вредными.

* М. Корелин. Ранний итальянский гуманизм. М., 1892, стр. 768, 998.

** Thurot. Da la Logique de Pierre d’Espagne (Revue archéologique, Nouvelle série Juillet à Décembre 1864; Revue critique, 1367, t. 1).

*** Визант. Врем., III, стр. 142 -143.

**** Очерки по истории византийской образованности, стр. 168 и след.

132

последствиями норманнского нашествия на Балканский полуостров, царь Алексей решил прибегнуть к крайним мерам для изыскания денежных средств. Он коснулся священных сокровищ в богатых церквах и употребил их на государственные нужды. Но это произвело дурное впечатление на общественное мнение в столице, о котором говорит Анна Комнина.* Он только в крайней необходимости, во время тяжких народных бедствий и при оскудении государственной казны, обращался к такому средству и считал это займом, а не грабежом или насилием. У него было намерение по окончании предстоявших войн возвратить церквам взятое у них украшение. Чтобы положить конец обвинениям в святотатстве, царь решил подвергнуть этот вопрос рассмотрению на церковном соборе и сам выступил защитником сделанного им распоряжения о позаимствсвании из церковных средств. «Нашедши царство со всех сторон окруженным варварами и не имея ничего достаточного для своей защиты от приближающихся врагов, ... без денег и оружия в кладовых, я употребил взятое у церквей на необходимые расходы, как поступал в свое время Перикл и как царь Давид, находясь в крайней нужде, вкусил со своими воинами от священного хлеба». После того императору снова пришлось приносить покаяние за присвоение церковных имуществ и употребление их на государственные цели в новелле 1088 г. и дать обещание возвратить церкви ее достояние, как скоро утихнет буря варварского нашествия. Но обстоятельства не складывались так благоприятно, чтобы произвести желаемую расплату из государственного казначейства, и вопрос, насколько можно судить, так и остался не решенным.

Нет сомнения, что только крайняя нужда побудила царя Алексея к рискованной для того времени финансовой мере. Исключительная материальная скудость государственного казначейства и бедность империи во второй половине XI в. хорошо выясняется из истории тогдашней стоимости денежных знаков. Чтобы легче ориентироваться в нижеследующих объяснениях, напомним, что господствовавшей денежной единицей был золотой империал, называемый номисмой и иперпиром (перпер). Из фунта золота чеканилось 72 номисмы, каждая весом 4.55 г, т. е. стоимостью на наш счет от 4 до 5 руб. Разменной монетой был серебряный милиарисий или ¹/₁₀₀₀ золотого фунта, стоивший от 30 до 35 коп., в каждой номисме полагалось 12 милиарисиев. Более мелкая монета была кератий или коккий, коих полагалось 24 на номисму и цена коего была несколько больше 15 коп. Наконец, обращалась медная монета фолл (пула), равняющаяся 2 коп. С этой ходячей монетой византийское правительство во все времена производило противозаконные операции, обесценивая чеканку и давая монете принудительный курс. Так как

* Alexias, VI; русск. перев., стр. 262.

133

взимание налогов и податей отдавалось частным предпринимателям и притом с публичных торгов, то сборщики податей, в желании наживы, позволяли себе всяческие злоупотребления, часть которых хорошо покрывалась монетной системой. Кроме того, византийская податная и финансовая система допускала в этом отношении различные добавочные и дополнительные статьи, обусловленные довольно трудными вычислениями, при производстве которых также допускаемы были злоупотребления. Так, еще Лев Исавр ввел дополнительный сбор в 2 кератия на номисму по случаю возобновления стен. Стены давно уже были поправлены, а сбор продолжался и в занимающее нас время. Таков же был добавочный сбор в шесть фолл на номисму. Наконец, были еще добавочные пошлины разных наименований: обычная (συνήθεια) и погонная ἐλατικον), увеличивающие сбор на каждую номисму капитального обложения по крайней мере в 50 коп.

Царь Алексей, ввиду трудных экономических условий, не только не улучшил способа податного обложения — напротив, допустил новые ухудшения, легшие тяжелым! бременем на население. Именно ему посылается следующий упрек: «нашедши номисму испорченною его предшественниками, он стал ее выделывать из меди и употреблять такую монету для расплаты по казенным покупкам, между тем как поступления в казну обязательно взимались полновесной золотой монетой».*

Пущенный в обращение сплав, долженствовавший иметь принудительный курс номисмы или 12 милиарисий, на самом деле стоил лишь 4 милиарисия, т. е. в три раза был ниже настоящей номисмы. Мы не можем допустить, чтобы правительство совершенно не принимало к уплате своей низкопробной монеты, но все ведет к мысли, что принудительный курс плохой монеты оплачивался именно теми, кто имел дело с казенными учреждениями. Есть весьма любопытный финансовый памятник, относящийся ко времени Алексея Комнина, в котором наглядно, в таблицах, представлена господствовавшая система взимания налогов и податей.** Прежде чем представить картину того, каким тяжелым бременем был принудительный курс, приведем образец самой обычной раскладки. Если принять за норму податной итог в 100 номисм, какой требовался с той или другой сельской общины, то при фактической уплате сборщику указанный податной налог выражался в следующей величине. На 100 номисм следовало добавочных статей: дикерата 100 милиарисий или 8 и Уз ном., эксафолла (6 фолл) 25 милиарисий или 2 и V12 номисмы, так называемого обычного 3 номисмы и погонного 1 номисму. Всеговместо

*Iohannie Zonarae. Ed. Dind., IV, p. 240.

** Zachariae v. Lingenthal. Jus graeco-romanum, III, p. 335, Rationarium antiquam et novum. О нем: В. Г. Васильевский. Материалы для внутренней истории византийского государства.

134

100 номисм с плательщиков собиралось 114 слишком номисм, т. е. увеличение было на 14 % . Но если принять в расчет не такой большой итог, как 100 номисм, а меньшую сумму, например, 1 номисму, то подлежащая уплате сумма со всеми надбавочными статьями увеличивалась почти вдвое (1 ⁵/₆ номисмы).

Еще хуже стояло дело при сборе податей новой монетой, введенной в обращение царем Алексеем. По-видимому, в одно и то же время практиковались две системы в разных частях империи. Во Фракии и Македонии собирали по старому образцу, с надбавкой 14% накладных. Но на 1090 г. некто Димитрий Каматир подрядился собрать с этих фем вдвое более против обычного. На следующий год взял подряд на сбор подати Никифор Артавазд. В памятной книжке этого сборщика оказалась заметка, что при сборе податей господствовал большой произвол: в одних селениях вместо милиарисия взыскивалась номисма, в других номисма бралась за два милиарисия, а в иных за три или четыре. Неравномерность бросалась в глаза в особенности тогда, когда подать взыскивалась с крупных землевладельцев и с монастырей, ибо в этом случае номисма рассчитывалась на 12 милиарисий. Это значило, что с мелких крестьянских угодий подать бралась в несколько раз выше, чем с больших земельных участков. Вследствие доклада, поступившего от упомянутого выше Артавазда, царь сделал новое разъяснение закона о податях, причем разрешил принимать в уплату и низкопробную монету, но с большим учетом курса. Именно, все мелкие доли, из которых, конечно, и составлялись взносы с крестьянских участков, позволялось вносить медной разменной монетой (¹/₄₈, ¹/₃₂, ¹/₁₆ и прочие доли номисмы) с таким условием, чтобы, когда получится сумма в 4 милиарисия, то она должна зачитываться за 1 номисму нового чекана. Для казны и для плательщика теперь каждые 12 милиарисий стоили уже не 1 номисму, а 3. Но тягость плательщика легко себе представить, если вспомнить о добавочных статьях, считавшихся на каждую номисму. Теперь эти добавочные статьи увеличивались гораздо быстрей и были втрое больше, чем при прежней системе. Положим, — приводим рассуждение В. Г. Васильевского, — что с известного плательщика следовало взыскать полторы номисмы. За одну целую номисму с него совершенно законно брали 4 милиарцсия, т. е. новой монетой царя Алексея; но половину номисмы считали по прежней системе в 6 милиарисий и, перелагая эту сумму на новый счет, считали их за 1 номисму и 2 милиарисия. И получалась странная система: полномисмы обходились плательщику в полтора раза дороже, чем целая номисма. Хотя в 1094 г. царь сделал новое разъяснение и приписывал злой воле сборщиков податей оказавшееся недоразумение, тем не менее поводы к несправедливой раскладке этим не были устранены. Совершенно основательно указывали правительству, что несправедливо платить за

135

новую номисму, которая втрое дешевле прежней, те же 30 фоллов дополнительного обложения, какое прежде распределялось на 12 милиарисий или золотую номисму. По новому царскому указу положено было взыскивать с номисмы 15 фоллов накладных статей (дикерат, обычное, погонное и др.). В особенности эти накладные статьи обременяли отсрочки и недоимки в платежах, причем милиарисии обращались в номисмы, и каждая номисма вновь рождала из себя милиарисии. Нужно считаться с этим положением вещей, когда мы будем свидетелями того, как подданные византийского царя добровольно переходят в иностранное подданство.

Страница сгенерирована за 0.17 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com