Доведя изложение истории до второй половины XI в., мы не раз испытывали настоятельную потребность систематизировать свой взгляд на процесс развития в истории Византии и сделать хотя бы краткий очерк истории тех византийских учреждений, которыми поддерживалась связь между провинциями и порядок во внутреннем управлении. Но нас останавливало следующее соображение. Хотя распределение фактов внешней истории по определенным периодам может быть рассматриваемо как установленное и до известной степени общепринятое, но что касается внутренней истории и, в частности, эволюции в византийских учреждениях, а также того, что относится до умственного движения и критических эпох, полагающих пределы между прежними и новыми, в этом отношении далеко еще не все выяснено с достаточной убедительностью. Во всяком случае процессы внутреннего развития совершаются медленней, и периоды их завершения гораздо продолжительней. Кроме того, давно уже было замечено, что в истории Византии особое место принадлежит периоду переработки греко-римских учреждений в византийские: этот период завершается временем Юстиниана Великого. Период развития византинизма падает на эпоху Македонской династии и притом с разными ограничениями и оговорками, относящимися к VIII и к XI вв. Само собой разумеется, греко-римские учреждения и бытовые особенности, идущие от классического периода, в истории Византии могут занимать лишь второстепенное место, в качестве пережитка. Главное внимание должно быть сосредоточено на том, в какие формы выльются упомянутые учреждения в период развития византи-

802

низма. И здесь самым состоянием источников историк поставлен в определенные границы, которыми намечается хронологическая дата, когда византинизм достигает полного развития столько же в учреждениях, как и в понятиях и в умственном состоянии общества.

Прежде всего необходимо бросить взгляд на состояние главнейших источников по изучению внутренней истории Византии. Между тем как для IV, V и VI вв. имеется хороший и обработанный в научной литературе материал, который позволяет составить довольно ясное понятие о гражданском и военном устройстве империи при Диоклетиане и Константине и о реформах, имевших место в последующих веках до Юстиниана, для VII и следующих двух столетий, за весьма небольшими исключениями, мы совсем лишены современных литературных данных, по которым можно было бы судить о происходивших за это время постепенных изменениях в устройстве империи и в настроениях общества. В высшей степени любопытным обстоятельством нужно признать то, что в X в. в разных областях обнаружилась потребность закрепить письменными данными результаты предыдущего исторического движения. Это направление сказалось как в области внешней истории, так и по отношению к учреждениям византийской империи и к гражданской и военной администрации. Достаточно указать здесь на литературные предприятия, связанные с именем Константина Порфирородного, в которых между прочим нашли место не только современные ему произведения, но и такие, которые происходят из более раннего периода и по которым получается возможность составить понятие о постепенном происхождении того порядка вещей, какой господствовал в половине X в.* Не может быть сомнения, что редакторская деятельность Константина, как это было указано выше, служит характеристикой эпохи и показателем того, «что на половину X в. всего правильней отнести рассмотрение внутреннего состояния империи.

Отнести сюда эту главу побудило нас то обстоятельство, что во II томе не нашлось для того места.

Ближайшая проблема заключалась бы в том, чтобы связать выработанные к X в. византийские учреждения с теми, которыми жила империя во время Юстиниана. Хотя эта задача в настоящее время не может быть систематически выполнена, но она уже затронута с разных сторон благодаря совершенно новому материалу, притекающему сюда и притом оказавшемуся пригодным именно для самых темных периодов перехода к средневековому византинизму. Это, во-первых, свинцовые печати (моливдовулы),

* Чтобы не обременять перечислением источников и литературы, укажем: J. В. Bury. The Imperial Administrative System in the Ninth Century. London, 1911; подробноеуказание литературы — стр. 1—6.

803

прилагавшиеся административными чинами к исходящим от них официальным актам и относящиеся во множестве к VII и VIII вв.

В какой мере X в. удержал за собой характер завершения цикла предыдущего развития, это засвидетельствовано столько же обширными энциклопедическими предприятиями, соединенными с именем Константина, сколько попытками дать окончательное выражение посредством закрепления в официальном акте разным сторонам тогдашней жизни. Имеем в виду появление законодательных памятников, относящихся ко времени Льва Мудрого, многочисленных попыток составления руководств для судебной практики, переработки материала житий святых и многое другое, в чем нельзя не усматривать практическую цель закрепить письмом то, что подвергалось опасности быть забытым или утраченным в житейском обиходе.* Из этих памятников обращает на себя преимущественное внимание эдикт второй половины X в. о корпорациях или цехах города Константинополя, найденный в Женевской библиотеке ученым Николем в 1892 г.** Этот любопытный документ с тех пор не переставал занимать внимание специалистов и вызвал несколько новых и крупных работ, коснувшихся столько же вопроса о константинопольских цехах в X в., сколько внутренней организации цехов и их отношения к префекту города Константинополя, т. е. затронувших общую тему о внутреннем устройстве Византии. Ввиду указанного значения занимавшего нас памятника надо заметить, что и он относится к началу второй половины X в., становясь в ряд с упомянутыми выше сборниками и энциклопедиями, знаменующими эпоху в развитии византинизма и вместе с тем завершение того движения, которое было дано царями Исаврийской и Македонской династий.

1. Царь и подданные. Лишь в самых общих чертах можно обозначить правовое и государственное положение византийского императора и его отношение к населению империи. И это не потому, чтобы мы не располагали достаточными для этого наблюдениями, а скорей вследствие сложности влияний, лежащих в основании идеи Византийского царства. Царь (βασιλεύς) византийской эпохи столько же ведет свое происхождение от римского императора, сколько от египетских фараонов — через посредство Птолемеев и сирийских диадохов. Одной из существенных особенностей Римской империи, унаследованной Византией, было отсутствие закона о престолонаследии, которым объясняется многое в государственном положении царя и от которого зависела столь частая смена царей и династий.

В реформах Диоклетиана, завершенных Константином, дано значительное преобладание восточным, именно персидским, правовым и государственным

* Разумеются введения хотя бы протоепафария и архитриклина Филофея: Bury. The Imp. Admin. System,.., p. 132.

** I. Nicole. Le livre du préfet ou l’édit de l’empereur Léon le Sage sur les corporations de Constantinople. Genève, 1893. Разбор этого памятника сделан в I томе.

804

воззрениям, которые наложили свой особенный отпечаток на византийского царя и которым впоследствии, при постепенном разграничении Запада и Востока, суждено было развиваться далее и усиливаться новыми заимствованиями и дополнительными обрядами из Персии. В каком направлении шло это развитие, об этом свидетельствует прекрасный памятник начала V в. «Перепись административных чинов Западной и Восточной империи».* Здесь император является уже вполне обособленным и стоящим вне связи с существующими государственными учреждениями, которые в нем имеют свой авторитет и источник своей власти. Будучи поставлен во главе всего населения государства как его владыка, император рассматривается как обладатель военной и гражданской власти и как законодатель. Организация императорского двора с огромным штатом чиновников и с целым рядом отдельных ведомств носила на себе явные следы устройства восточных монархий и главнейше Персидской империи.

Из длинного ряда византийских царей, проведших империю через разнообразные опасности, многие нередко сами стояли на краю гибели. Хотя за немногими исключениями, представляющими при необеспеченности власти и отсутствии идеи преемственности ее по наследству замечательное по своей редкости явление, престол занимали лучшие люди из военного и лишь частью и в исключительных случаях из гражданского ведомства, но все же были периоды, в особенности в V и VI вв., когда царская власть, становясь предметом домогательства честолюбивых военных людей, готова была сделаться игрушкой в руках немногих или обратиться в военную диктатуру. Против этого зла боролись двумя способами: прежде всего входит в обычай система усыновления, при которой еще при жизни царя с согласия сената и войска назначался преемником ему усыновленный им из хорошо известных ему военных людей. Так, Юстин I передал власть своему племяннику Юстиниану, а по пресечении династии также посредством усыновления достигли царской власти военные люди Тиверий II (578 г.) и Маврикий (582 г.). Но с течением времени неудобства, соединенные с необеспеченностью престолонаследия, вызвали другие, более радикальные меры борьбы. С VIII в. нарождается новый принцип династий, т. е. возникает обычай передавать власть преемственно от отца к сыну. Так, в доме Ираклия власть переходила от отца к сыну в пяти поколениях (610—711 гг.), а в доме Льва Исавра—в четырех поколениях (717—797 гг.). Укреплению идеи наследственности способствовал между прочим вошедший в силу обычай, по которому, уже с VII в., императоры находили полезным при вступлении на престол короновать и призывать к разделению с ними власти не только своего сына, но и всех сыновей и даже внуков. Так, царь Василий, достигнув власти, короновал трех

* Notitia dignitatum utriusque imperii, ed. Böcking. Bonnae, 1839—1853.

805

своих сыновей. Этим, однако, не вводилось многовластия, ибо за старшим «великим» царем оставалась полнота власти, а прочие разделяли с ним почести, властью же пользовались в той мере, какая им предоставлялась личным расположением и доверием старшего царя. Самого выразительного обнаружения эта система достигла в X в, при Македонской династии, когда Константин Порфирородный «царствовал» по правам наследства, но не управлял делами и когда по смерти Романа II, при малолетстве сыновей его Василия и Константина, были призваны к власти даровитейшие военные люди всех времен Византии—Никифор Фока (963—969 гг.) и Иоанн Цимисхий (969—976 гг.), которые, сообщив империи небывалый внешний блеск, все же не решались посягнуть на власть прямых представителей Македонской династии, царевичей Василия и Константина. То же начало наследственности обнаруживается при последних представительницах династии в женской линии, при Зое и Феодоре, которые, будучи призваны к царской власти, сообщали ее в целом или в части избранным им из числа служилого сословия супругам. В XII и последующих веках при Комнинах и Палеологах династические идеи получили полное преобладание, но это не спасло империю от разложения, имевшего причины не в том или другом положении царской власти, а в противоположности между провинциями и в сепаратных тенденциях составных частей населения, образовавших империю. По теории, византийский царь как прямой преемник и продолжатель серии римских императоров не имел равной себе под небом власти. Эта теория развита и обставлена патриархом Фотием, завершившим в своем Номоканоне учение о царском достоинстве и об отношении между властью царя и патриарха. Лучшие государи византийские, называвшие себя ромэйскими императорами, считали особенно высоким своим долгом заботиться о распространении империи до тех пределов, в каких она была при Августе и Константине. Юстиниан Великий, царииконоборцы Никифор и Цимисхий, рыцарственные цари из дома Комнинов — все они озабочены были осуществлением этой мысли. Могущественным средством в руках царя для поддержания его авторитета был религиозный характер царской власти. Со времени Маркиана (450 г.) вошло в обычай освящать вступление на престол церковным актом возложения царского венца от руки патриарха и помазания муром. Особенно резко выразил свой священный авторитет иконоборческий царь Лев III, сказав о себе в завязавшейся с папой переписке: «Я царь и первосвященник». Но, хотя не в такой грубой языческой форме, священный характер царства запечатлелся во всей практике византийских обрядов и придворных церемоний. Так приветствовали царя на вселенских соборах, так относились к нему в делах церковных и в вопросах вероучения. От многих императоров сохранились беседы и поучения на церковные и богословские темы. Религиозное начало, представителем коего был царь как носитель

806

восточного православия, составляло главную связь между частями империи, столь различными по населяющим их народностям и по языкам. Как защитник и покровитель православия царь главные свои военные предприятия пронизывал религиозной идеей. Так, Ираклий, выступив против тиранствовавшего в империи Фоки, имел на своих кораблях образ Богоматери, заменявший военное знамя. Своим войнам против персов он придал выразительный религиозный характер и закончил свои походы популярнейшим церковным торжеством — воздвижением животворящего креста.

Власть царя простиралась на всех подданных, отношение которых к власти, равно как взаимные между собой отношения, было определено законом. Византийское законодательство как естественное преимущество царской власти весьма внимательно относилось к происходящим в условиях жизни переменам и отразило в себе важнейшие периоды эволюции государственно-правовой жизни. Как бы ни изобиловала история Византии вопиющими нарушениями права, как бы ни часто встречались мы с проступками против собственности, с хищничеством и взяточничеством, с нарушениями служебного долга, изменой и т. п., никак не можем упускать из внимания, что правовое сознание было глубоко внедрено в умы общества. Об этом не только свидетельствуют законодательные памятники, но это также подтверждается общим мнением, сохраненным в литературных памятниках.

2. Население империи. Еще более затруднений ожидает нас, если мы обратимся к точному определению правового положения подданных царя. Прежде всего, в империю входили целые государства и народы, которые пользовались и под властью императора некоторыми изъятиями и привилегиями, обеспечивавшими им внутреннюю самостоятельность; иное отношение центрального правительства было к населению, жившему на окраинах, и иное—к населению в центральных областях; чрезвычайно разнообразны были условия гражданского положения, зависевшие от того, на государственных или частновладельческих землях сидело население; наконец, государственное и правовое положение отдельных лиц разнообразилось в зависимости от службы в придворном, военном, гражданском или духовном ведомстве. Таким образом, общий взгляд на поставленный вопрос будет находиться в зависимости от рассмотрения частных тем, которые иногда нуждаются в специальных исследованиях. До некоторой степени упрощается дело, если мы предложим вести речь о сословных различиях в населении империи, зависевших от службы, от занятий и от других условий, влияющих на правовое положение лица.

Высшим сословием в империи было служилое сословие, точно распределенное по степеням и рангам и заполнявшее многочисленные центральные приказы и ведомства, а равно ведавшее провинциальной администра-

807

цией. Служилое сословие не было кастой, и доступ в него не был закрыт для лиц, не принадлежавших к служебным кругам. Государственная служба имела притягательную силу в чинах, в общественном положении и в материальном обеспечении и открывала дорогу к высокой карьере и к приобретению больших состояний. Прежде всего, государственной службой приобреталось патрикианское достоинство, ибо высшие военные чины и звание евнуха в придворной службе соединялось с патрикиатом. В раннюю пору империи, когда сенат пользовался еще старыми привилегиями римского учреждения того же имени, служебная карьера заканчивалась внесением служилого чина в сенаторские списки. Сенаторское звание имело тенденцию обратиться в сенаторское сословие, так как это было наследственное звание и так как причисление к званию сенатора не обязывало ни к присутствию в заседаниях сената, ни даже к пребыванию в столице. Когда же в Константинополе сенат как законодательное и судебное учреждение был уничтожен и его дела перешли в придворное ведомство, то сенат стал исключительно императорским советом, хотя звание сенатора продолжало оставаться почетным и давалось в награду за службу без обязательств, соединенных прежде с этим званием. Все ли сенаторы были патрикиями, иначе говоря, необходимо ли, чтобы каждый патрикий был наделяем и званием сенатора, это трудно сказать на основании доступных для изучения данных. Лица, принадлежавшие к сенаторскому званию, пользовались разными преимуществами, освобождались от податей и повинностей со своих имуществ и подлежали суду не местных властей, а центральных. Сенаторское сословие обладало большими земельными владениями и зависимым, сидевшим на землях сенаторов крестьянским населением. Так как это сословие обновлялось и увеличивалось государственной службой, то для дальнейших выводов было бы необходимо обратиться к рассмотрению военной и гражданской администрации империи, о чем будет речь ниже.

Вслед за государственной службой на правовое положение лиц влияло имущественное их положение и главнейше землевладение и занятия ремеслами. С тех пор, как византийские цари V и VI вв. наложили руку на городские привилегии (τὸ δίκαιον τῆς πόλεως) и привлекли к государственной службе городские и сельские классы, правовое положение подданных царя значительно упростилось, будучи подведено под одинаковое состояние. Крупное землевладение не было исключительным достоянием служилого сословия; сосредоточение земельной собственности в руках частных собственников посредством купли и передачи имуществ по наследству наблюдается в самое раннее время. Мы рассмотрим этот вопрос в отдельной связи, теперь же ограничимся общим заключением, что большинство сельских жителей — мелкие земельные собственники и жившие на землях церковных, государственных и частновладельческих колоны и арен-

808

даторы — составляли тот основной класс, живший в деревнях и сельских волостях (κώμη μητροκώμια), с которого государство собирало подати и которое доставляло ему военных людей. Само собой разумеется, чтобы выяснить положение этого класса населения, необходимо ближе ознакомиться с реальными условиями его экономической и правовой жизни.

Прежде чем пытаться выяснить мало раскрытую область изучения учреждений Византийской империи, начнем с того вопроса, который в конце XIX в. сосредоточивал на себе более внимания и в котором в настоящее время можно уже идти не с закрытыми глазами. Разумеем несколько вновь опубликованных и снабженных объяснениями материалов касательно землевладения, обложения земли податями, финансового управления и тесно соприкасающегося с этими вопросами положения крестьянского сословия. Легко понять, что вместе с тем мы подойдем к самой сердцевине занимающей нас темы о внутреннем устройстве византийского государства.

Податная система, доведенная в Риме до совершенства, главнейше была основана на земельном налоге. Так как обложение земли налогом нуждается в обширных подготовительных работах, именно в измерении земель, в описании и оценке их производительности и среднего урожая, то понятно, что налог на государственные и частновладельческие земли был вводим с большой постепенностью. Образец для системы измерения участков земли римляне могли находить в Египте, где эта статья давно уже была применена для экономических и финансовых целей.*

В Римской империи предварительные работы в этом отношении были начаты при Августе.** На это время падает первая народная перепись, послужившая основанием к раскладке и взиманию податей, о которой основное известие считается у евангелиста Луки: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Сия перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город». Провинциальный ценз начат был с 727 г. и составил эпоху в истории податей и финансовой системы. Цензовые листы, или писцовые книги, составленные специально назначенными для того лицами, складывались в архив провинциального города и затем были представлены в столицу и послужили материалом для обложения провинциалов пода-

* Материалы, открывающиеся в папирусах, подтверждают это.

** Breviarium или rationarium imperii. Главнейшие пособия: Ph.-E. Husсhke. Über den zur Zeit der Geburt Jesu Christi gehaltenen Census. Breslau, 1840; Егоже. Über den Census und die Steuerverfassung der früheren Römischen Kaiserzeit. Berlin, 1847, Rodbertus. Zur Geschichte der römischen Tributsteuern seit Augustus. Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik herausgeg. v. Hildenbrand. 1865—1867. J. Marquardt. Römische Staatsverwaltung, II. Leipzig, 1876, S. 187 и след.; Ф. Успенский.Следы писцовых книг в Византии. ЖМНП, 1884, январь.

809

тями (tributum). Более ранние известия о римских писцовых книгах заимствуются из сочинений ученых юристов II и III в. Требовалось внести в опись следующие сведения: местоположение участка и соседние имения; по отношению к описываемому участку нужно было сообщить: количество югеров под пашней и средний урожай за 10 лет, количество виноградных лоз, масличных деревьев, лугов и сенокосов в югерах, пастбища, земли под лесом, рыбные ловли, если таковые окажутся в имении, соляные варницы. Наконец, вносились в опись рабы, крестьяне (coloni inquilini). При императоре Диоклетиане (284—305 гг.) произошли важные изменения в податной системе, причем значительно изменилась и самая форма писцовой книги. На основании общего для империи кадастра в каждой провинции принято за норму известное количество единиц обложения, получивших имя iugum или caput, отсюда iugatio terrena — для поземельной подати, в отличие от capitatio — для подушной подати. Принятый за основание при раскладке земельной подати термин iugum, не имеющий ничего общего с единицами измерения поверхностей iugerum, actus и centuria, служит предметом разных толкований и нуждается в объяснениях. Следует ли видеть в термине iugum или caput фиктивную величину, подлежащий обложению хозяйственный и земельный капитал в 1000 солидов, как утверждают одни, или же реальную величину, то есть определенной меры земельный участок, как думают другие?

Самыми важными представителями первой теории служат весьма крупные имена Савиньи и Моммсена.* Савиньи, отдавая предпочтение теории идеальной податной единицы, соответствующей стоимости 1000 солидов, ссылается в подтверждение своего взгляда на слова Аполлинария Сидония к Майориану: capita tu mihi tolle tria, или запиши за мной в писцовой книге тремя единицами меньше.

Ясное дело, если бы император отнял у просителя три реальных capita, то этим бы уменьшил его земельное имущество. И напротив, если бы снял три единицы с нормы обложения, то оказал бы милость. Однако, против теории Савиньи—Моммсена нашлись возражения, основывающиеся на двоякого рода данных. С одной стороны, в законодательных актах V в. за податную норму приняты реальные земельные единицы — центурии и югеры;** с другой же, в новых данных по отношению к термину iugum, заимствованных из Сирийского законника, получились такие важные для спорного вопроса указания, которые побудили известного Маркварда стать

* Fr.-K. Savigni. Vermischte Schriften, II, S. 205; Th. Mommsen. Syrische Provinzialmass und Römischer Reichskadastcr. Hermes, III, 429, Berlin, 1869,

** Cod. Theod. II, 24, 13.

810

на сторону противников Савиньи—Моммсена.* В Сирийском законнике есть одно важное место о Диоклетиановой податной системе,** имеющее первостепенное значение для истории земельной подати во всей средневековой Европе. Оно касается именно термина iugum. Из него вытекает с очевидностью, что iugum не есть мера плоскостей, как, например, югер, но что в нем следует видеть фиктивную единицу, принятую для урегулирования податной системы с земли. За iugum (ζυγόν), принятое в смысле единицы обложения, стали считать, смотря по доходности и степени культуры, неодинаковое количество югеров: чем выше доходность и культурность, тем меньше югеров; чем ниже доходность, тем больше земли входило в iugum. Получается следующая градация участков по их доходности и роду культуры, квалифицированных как iugum: 1) 5 югеров виноградной плантации; 2) 20 югеров пахотной земли лучшего качества; 3) 40 югеров второго качества; 4) 60 югеров третьего качества; 5) 225 стволов или гнезд (рут) под маслиной первого качества; 6) 450 рут второго качества; 7) пастбищная земля, но о ней не дано системы измерения и квалификации. Но как еще нетвердо установлен вопрос о значении iugum, доказывается тем, что первые ученые толкователи Сирийского законника Сахау и Брунс в воззрении на iugumсклоняются на сторону Савиньи и что русский византинист акад. В. Г. Васильевский утверждал за iugumреальное значение единицы измерения полей.*** Не входя здесь в излишние подробности, можем сделать заключение, что при Диоклетиане произведено было измерение недвижимой собственности с целью обложения ее податями, причем за единицу обложения принят iugum, а за единицу измерения югер, или почти ¼ нашей десятины. Пять югеров под виноградником считалось за податное тягло, уравнивавшееся 60 югерами земли третьего класса или 450 стволами оливковых деревьев. Таким образом, в термине iugumдана была идея податного тягла. Как известно, римский ценз, с которым соединялся пересмотр писцовых книг, повторялся каждые 15 лет и дал основание летоисчисления по индиктам, или пятнадцатилетиям. Пятнадцатилетний индиктионный период есть период от одной переписи до другой, от одной податной ревизии до следующей.

Писцовые книги римского периода перешли в византийскую эпоху, несколько изменяясь в форме согласно местным условиям. Любопытные данные о раннем периоде заимствуются из новеллы Юстиниана. «Заботясь о пользе, наших подданных, издаем сей закон, которым повелеваем, чтобы

* Bruns und Sachau. Syrisch-Römisches Rechtäbuch aus dem fünften Jahrhundert. Leipzig, 1880. Vorrede; Marquardt Römische Staatsverwaltung, II, S. 219.

** Подробностивмоейстатье «Следыписцовых книг вВизантии» (ЖМНП, 1884, январь, стр. 9—12).

*** ЖМНП, 1879, август, стр. 359.

811

в месяце июле или августе, однажды в каждый индикт, были объявляемы подробные распоряжения насчет податного обложения на будущий индикт. В подобных окладных листах должно быть обозначено количество предстоящей к поступлению в казну подати в каждом округе или в городе с каждого зевга (iugum) или кентурии. В них должна также заключаться оценка имущественных статей согласно измерению и определена норма того, что следует вносить в казну. Составленные таким образом окладные листы тотчас же пересылать перед налогом каждого индикта начальникам округа, дабы они распорядились выставить их для всеобщего сведения в течение сентября и октября ... дабы плательщики знали, как и в какой мере платить им подать».* Из других указаний, почерпаемых в новеллах Юстиниана, видно, что сборщики податей давали расписку в получении с обозначением отдельных статей и хозяйств, чтобы плательщик был обеспечен оправдательным документом, который с одной стороны служил средством для контроля над сборщиками податей, с другой — освобождал плательщика от новых несправедливых требований.

На границе между собственно римским и византийским периодом совершенно неожиданный свет на положение крестьянства и на земельный вопрос в Византии проливают фрагменты папирусов, в особенности найденных в коме Ижгау (Афродита) и в Оксирринхе. До какой степени свежий и живой материал дают папирусы Афродиты, это прекрасно показали исследования г. Масперо относительно административного дела, относящегося ко времени Юстиниана.** Маленькая кома Афродита в верхнем Египте, в провинции Фиваиде, в административном отношении зависевшая от города Антеополя, оказалась неисправной в смысле доставки податей. Пагарх Антеополя прибег к экстренным мерам для получения податей, послав в Афродиту военный отряд из скифов и македонцев и отобрав в казну имущество некоторых жителей комы; при этом военные люди позволили себе ряд насилий и хищений и нанесли большой ущерб жителям в жалобе, поданной комитами на имя дуки Фиваиды, указано еще, что когда 13 человек из этой деревни явились в соседний город продавать караваны ослов и верблюдов, на них сделано было нападение по приказанию того же пагарха, причем караван был расхищен, а сами они посажены в темницу. Кроме того, пагарх Мина наложил на них денежную пеню

* Ed. Osenbriiggen. Corpus juris civilis. Lipsiae, 1875, Ш; 576 (nov. 128); Zachariae, Imp. Iustiniani Novellae, II. I Ipsiae, 1881; в чтении есть несколько затруднений, которые указаны в нашей статье (ЖМНП, 1884, январь, стр. 20 и сл.).

** Jean Maspero. Études sur les papyrus d’Aphrodite. Bulletin de l’Institut français d’Archéologie orientale, t. VI, 1908; Его же. Catalogue général des Antiquités égyptiennes du misée du Caire, t. 1—2, 1910—1912.

812

и собрал со всех жителей Афродиты сумму в 700 солидов, которые присвоил себе.

Рассказанный здесь случай не представляет ничего неожиданного для характеристики административных нравов времени Юстиниана, в особенности в отдаленных провинциях, но он бросает свет на другой вопрос. В своей жалобе жители комы Афродита протестуют против самого принципа вмешательства пагарха Мины в их внутренние дела, касающиеся сбора податей, так как, по их мнению, он не имел на то прав. Сущность дела заключалась в том, что жители комы Афродита имели привилегию изъятия из-под власти пагарха, собирали сами причитающиеся с них подати и вносили их непосредственно в центральную кассу провинции, — они были αὐτόπρακτος. Через 13 лет после изложенного, в 551 г., снова возникло дело по жалобе этой комы на своевольные действия пагарха Юлиана. На этот раз дело дошло до Константинополя и вызвало распоряжение императора Юстиниана (эдикт), по которому за жителями комы Афродита признана независимость от пагарха и подтверждена привилегия непосредственно вносить подати в центральную кассу провинции. Таким образом, рядом с сельскими организациями — деревнями или комами, подчиненными пагархам, — в VI в. встречаем в Египте такие сельские организации, которые составляли самостоятельные общины, управлявшиеся независимо от пагарха, на основании местных обычаев. Было бы трудно в настоящее время составить понятие об устройстве таких автономных, как Афродита, общин; но в числе мелких счетов и квитанций, относящихся к той же коме, находим указания, что она действительно в своих платежных делах сносилась непосредственно с главным городом провинции, Антиноей, где было пребывание дуки Фиваиды. В числе этих квитанций есть такие, которые подписаны протокомитом Афродиты, из чего следует, что население имело свой орган, состоящий из протокомитов, или старшин. До некоторой степени о роли их можно судить по параллельным выражениям — βουλευταί или π?ωτεὺοντες,—напоминающим декурионов. Можно пожалеть, что египетские папирусы пока не дали материала для писцовой книги как незаменимого материала для истории сельского хозяйства. Там, где сообщаются данные о натуральной подати зерновыми продуктами, встречаем и кому Афродиту, обязанную доставлять 6053 артабы,* но ни разу не напали мы на византийский термин писцовой книги — зевгарь или зевгарат.

Переходя к писцовым книгам собственно византийской эпохи, я должен предпослать замечание, что эта тема была мной разрабатываема в мно

* J. Мasрero. Etudes sur les papyrus d’Aphrodite, II. Flavios Marianos, p. 71.

813

жестве отдельных статей, помещенных в разных изданиях, так что здесь могут быть сделаны лишь заключительные выводы.*

По всей вероятности эта тема, однако, не вполне исчерпана, потому что против моих заключений высказаны были некоторые возражения. Находя здесь излишним входить в полемику, ограничимся указанием общих выводов, к каким приводит изучение остатков византийской писцовой книги. В ближайшем родстве с римским термином iugumв византийских земельных актах стоит термин зевгарь или зевгарат — ζευγάριον, ζευγαράτον— как податная и хозяйственная единица, служившая предметом обложения. При скудости данных, которые могли бы знакомить с податной системой в Византии, чрезвычайно большое значение следует приписывать неизданному тексту, прочитанному нами в Ватиканской рукописи.** Казенные подати с земли, говорится в этом тексте, взимаются по такой системе: с земли первого качества 1 перпер на 48 модиев; с земли второго качества 1 перпер на 100 модиев; с чернозема 1 перпер на 40 модиев, с 30 масличных деревьев 1 перпер. Чтобы оценить эти данные, которые действительно выражают действовавшую в Византии систему обложения земли и которыми затронута одна из важнейших сторон экономического строя, мы должны войти в некоторые подробности по отношению к системе земельной меры и к монетной единице.

Единицей измерения пахотной земли служил определенной величины шест или веревка (ὁ κάλαμος, τὸ σκοινιον), величина которой соответствует нашей сажени, носившей имя оргия. Так как оргия есть господствующая в Византии единица земельной меры, то важно в точности обозначить ее длину. К счастью, у нас есть два рода данных для выяснения этого предмета. В сельском быту мера оргии определялась таким приемом: человек среднего роста поднимет вверх правую руку, и то место, до которого достанут концы его пальцев, укажет меру истинной оргии. Другой способ состоял в следующем: среднего роста человек, взяв веревку или прут, защемит один конец между пальцами ног, другой же поднимет себе на плечо и потом спустит назад до бедра, так получится совсем верная оргия. В сельском обиходе оргия, как можно видеть, соответствовала нашей сажени, и потому можно спокойно употреблять последнее выражение на место византийской оргии. Кроме того, весьма любопытно отметить разность между большой, или царской, саженью и обыкновенной, как и у нас

* Они начинаются статьей «К истории крестьянского землевладения в Византии», помещенной в ЖМНП (1883, январь и февраль), и продолжаются как в этом же органе в 1884 г. (Следы писцовых книг в Византии, 1884, январь и февраль, и в след, годах), так в Записках Новоросс. университета, т. 38 (Материалы для истории землевладения) и в Известиях Русского археологического института в Константинополе (Акт отвода земли, 1896).

** Codex Graecus Palatinus, № 367, fol. 98 u. 164.

814

наблюдается различие между трехаршинной саженью и так называемой маховой, или косой. Первая, как и употреблявшаяся в Византии царская сажень, больше на две или три четверти, чем вторая. Употребление в Византии большой сажени имеет тесную связь с организацией крестьянского земельного надела: крестьянская земля измерялась не той мерой, что помещичья. При наделении крестьян землей, равно как при обложении крестьянской земли налогом, по закону должна была приниматься во внимание большая сажень: при продажах той же земли на сторону употреблялась малая сажень,* Но и самая сажень входила в образование другой единицы меры, называемой сокарем (σωκὰρην). Так называлась общепринятой меры веревка, чаще всего в 10 или в 12 сажен. Пахота измерялась 10-саженным, а пустоши 12-саженным сокарем. Таким образом, участок пахотной земли в 10 сокарей будет заключать в себе 100 кв. сажен,** а если это будет пустошь или залежи, то 120 кв. сажен. Считалось далее правилом употреблять 10-саженный сокарь при измерении небольших участков ровной и хорошей земли и 12-саженный при измерении значительных площадей — поместий и селений, измеряемых в окружности, ибо подразумевалось, что в последнем случае могут встретиться овраги, ручьи или кустарники, то есть земля не под культурой. На измерение своих участков большим сокарем имели привилегию крестьяне, эта привилегия основывалась на пожаловании им надбавки в вершок на каждую сажень.***

В большинстве случаев дошедшие до нас земельные акты обозначают площади измеряемых участков не в саженях или сокарях, а в модиях. Что модий есть мера поверхностей и предполагает измерение в длину и ширину, в этом нет никаких сомнений. У византийских геометров вопрос о геометрическом модии разрешается следующим образом: модий имеет 40 литров, а в литре 5 оргий — сажен. В основании теории лежит количество жита, потребного на засевание известной площади. Если литром жита засевается 5 кв. сажен, то 40 литров обсеменяют 200 кв. сажен. Таким образом, геометрическая площадь модия равняется 200 кв. саженям, — на этом основывается вся система византийского счисления по модиям.**** Византийская система считается с модием как единицей при измерении площадей и принимает в смысле модия такой прямоугольник, одна сторона которого равна 20, другая 10 саженям. Отличие от русской

* Этот любопытный факт отмечен у геометра Педиасима: G. Friedlein. Die Geometrie des Pediasimus, S. 12. Programm des Gymnasiums zu Ansbach, 1866.

** Видимо, имеется в виду 10 000 кв. сажен или 100 кв. сокарей (Ред.).

*** Подробности в моей статье «Наблюдения по сельско-хозяйственной истории» (ЖМНП, ч. 259, ОТД. 2, стр. 234-238).

**** Принимая во внимание сказанное выше о большой и малой сажени, в тех случаях, где обычай требовал применения 12-саженного сокаря, площадь модия будет 280 кв. сажен.

815

системы заключается только в том, что у нас прямоугольник, или десятина, взят больше, одна сторона 60, другая 40 сажен, то есть модий в 12 раз меньше десятины. Перевод саженей — оргий в модии состоит в следующем. Сумму всех саженей окружности участка разделить на 2, одну из половин еще разделить на 2: получится длина и ширина. Помножить длину на ширину и произведение разделить на 200, или, как это математически выражено у геометра Ирона: при измерении саженями перемноженные стороны, разделенные на 200, составляют модии.

Что касается монетной единицы, то определение наиболее употребительных ее терминов — ив особенности соотношения между монетной единицей и квалификацией земли и крестьянских наделов — составляет один из важнейших вопросов в экономической истории Византии. Употребительнейшая монетная единица есть литр золота, стоимость которого в разное время колебалась от 300 до 400 руб. на наши деньги. В земельных актах и писцовых книгах счет обыкновенно идет на иперпиры или, проще, перперы (ὑπέρπυρος), — термин, вполне совпадающий с другим, также имеющим распространение, — номисма. В каждом литре золота полагалось 72 номисмы или перпера. Каждый перпер (от 4 до 5 руб.) делился на караты или коккии, которых было в перпере 24, т. е. представлял ценность около 20 коп. Сохранилось несколько указаний на доходность земли при отдаче ее в аренду. Средней нормальной платой за арендное содержание был 1 перпер на 12 модиев. По этому расчету выходит, что сдаваемый в арендное содержание участок в 60 модиев должен был приносить аренды 5 перперов. Сообразно тому нормальный крестьянский участок в 60 модиев, оцениваемый в 50—60 перперов, облагался нормальной податью в 4— 5 перперов. Сообщенными данными можем ограничиться в применении к подлежащему нашему рассмотрению вопросу об организации крестьянских земельных участков, к которому и возвращаемся.

Какая идея соединяется с понятием о византийском зевгарате, или зевгаре? Конечно, он является заменителем термина римской писцовой книги iugumи должен иметь то же значение, как этот последний. Уже в V в. латинский термин заменяется греческим ζυγὸν и ζεύγος. Феодорит, епископ Кирры, свидетельствует, что городской округ Кирры был разделен на 60 тысяч ζυγά.* Когда далее читаем в 128 новелле Юстиниана распоряжение о составлении примерных окладных листов с обозначением подати на каждое iugum, то без колебания признаем в этом термине как податную единицу обложения, так до известной степени составляем понятие о самой форме писцовой книги. Рассматривая зевгарь как земельный и хозяйственный термин, свойства которого выясняются из писцовых книг, мы есте-

* Marquardt. Rom. Staatsverwalt, II, S. 220.

816

ственно можем искать в нем признаков измеряемости. Так и подходил уже раз к этому термину акад. В. Г. Васильевский, признавший в нем участок определенной величины и измерения.*

В переписи занимало обязательное место население двора или паричской стаей, причем принималось в соображение и состояние разных хозяйственных статей. В описании дворов или стасей находим ответ на следующие вопросы: 1) имена домохозяина и семьи; 2) крупный скот; 3) мелкий скот;

4) фруктовые деревья и ульи; 5) огород или виноградник; 6) пахотные земли. По отношению к кардинальному вопросу, представляет ли зевгарь реальную или только условную величину, т. е. можно ли по данному числу зевгарей заключить о количестве модиев, мы приходим к выводу, что зевгарь нельзя рассматривать как реальную земельную величину с определенным раз навсегда количеством модиев, ибо принималась во внимание качественность и производительность земли, чрезвычайно разнообразившая реальную величину модиев в зевгаре, от 60 до 100 и свыше 300 модиев.

Эти предварительные данные необходимы для нашей дальнейшей цели ознакомления с положением крестьянского сословия в империи, к которому, начиная с VIII в., замечается совершенно неожиданное внимание со стороны самого законодательства. Здесь нам следует возвратиться к оценке историко-литературного значения крестьянского закона Νόμος γεωργικὸς, принадлежащего времени Льва Исавра, о котором было упомянуто выше при изложении истории Исаврийской династии. Было именно указано, что в Эклоге находятся значительные отклонения от старых римских правовых воззрений и что эти перемены должны быть объясняемы, если не всегда, то во множестве случаев, этнографическим переворотом, произведенным славянской иммиграцией, которая в VII в. может считаться вполне завершившейся. С этой точки зрения Земледельческий или Крестьянский закон представляет собой первый опыт согласования славянского права с греко-латинскими нормами. Понятное дело, что изучение этого памятника и получаемые из него выводы должны иметь свое место в истории Византии. Крестьянский закон, независимо от своего местного значения, получил еще важность в науке вследствие того, что его встречаем в древних русских юридических сборниках, рядом с переводными с греческого статьями, где он превратился в Устав о земских делах Ярослава Мудрого. Не входя* здесь в подробности этого хотя и весьма сложного, но не менее интересного вопроса,** ограничимся несколькими

* ЖМНП, 1889, август, стр. 362.

** Основные труды: В. Г. Васильевский. Законодательство иконоборцев ЖМНП, ч. 199, 200, 201, 1878 г.; А. С. Павлов. Книги законные. СПб., 1835; Успенский. Юридический Вестник, 1886, № 4 (Древн. пам. слав, права).

817

замечаниями. Некоторые статьи Земледельческого закона как будто списаны с древнерусской крестьянской жизни, из чего ясно, что происхождение его на византийской почве не может иметь другого объяснения, как необходимый результат влияния южных славян, и что, следовательно, в Земледельческом законе следует усматривать черты древнего славянского права. Таким образом, наплыв славян в VI и VII вв. в империю не был волной, разбившейся о крепкие устои греческой цивилизации; напротив, имея длительный период и постепенно возобновлявшийся характер, он оставил некоторые следы в самом укладе жизни Восточной империи. Самым крупным фактом в положении крестьянского сословия по Земледельческому закону является сельская община.

Новый шаг для истории сельского населения Византии сделан на основании изучения новелл, изданных императорами Македонской династии. Существенный интерес этих законодательных памятников заключается в том, что они знакомят с мерами, принятыми византийским правительством в защиту мелкого землевладения против захватов крупных землевладельцев. Вследствие не совсем выясненных социальных и экономических условий свободные крестьяне, и даже целые деревни, оказались в необходимости идти в кабалу к соседним крупным собственникам, уступать им свои участки и переменять свободное положение на зависимое. В современных актах господствует термин πένητες, т. е. бедные или убогие, в приложении к крестьянскому сословию. Им противопоставляется класс богатых людей —δυνατοὶили властели, которые обнаружили тенденцию совершенно изменить социальный строй Византии, обратив мелких земельных собственников в зависимое состояние. Чтобы ознакомить с этим порядком вещей, приведем некоторые относящиеся сюда новеллы,* из которых вполне ясно, что в период, обнимающий Македонскую династию, мелкое крестьянское землевладение было общинным и что опасность, которую хотело предотвратить правительство, состояла именно в распадении крестьянской общины.

* Упоминаемые акад. Ф. И. Успенским новеллы в рукописи отсутствуют (Ред.).

Страница сгенерирована за 0.16 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com