Особые грехи

Иногда молодой духовник затрудняется перечислять грехи, то есть просто не может припомнить главнейших и более часто до­пускаемых грехопадений. К сожалению, держа часто пред глаза­ми богослужебные книги,

114

наши богословы и наше духовенство редко удостаивают своим вниманием то, что там напечатано крас­ным шрифтом или даже черным, кроме самых молитвословий, из коих также добрую половину никогда не прочитывают.

Итак, довольно полное перечисление всевозможных грехов можно собрать по следующим чинопоследованиям требника и ка­ноника:

1) по чину исповедания,

2) по молитве вечерней Свято­му Духу,

3) по заключительной вечерней молитве: «Исповедую Тебе единому Богу, в Троице славимому...» и прочее, которая помещает­ся в Киево-Печерских и Почаевских правильниках,

4) по четвер­той молитве ко Святому Причащению: «Яко на страшнем Твоем и нелице­приемнем предстояй судилище»; к сожалению, эту молит­ву за последние 30 лет перестали помещать в правильниках, но в Псалтири Следованной она помещается,

5) наконец, среди бро­шюр церковно-книжных лавок можно встретить: «Исповедание грехов генеральное» (то есть общее) святителя Димитрия Ростовско­го. Здесь самое подробное и продуманное их перечисление.

Конечно, духовник не будет каждого прихожанина опрашивать по каждому из этих грехов, но перечитает их перечисление заранее и затем, применяясь к возрасту, полу и настроению души исповедующихся, будет предлагать те или иные вопросы. Не так давно Киево-Печерская типография выпустила отдельной брошю­рой и очень крупным шрифтом: «По­следование о исповедании» (1914 г.), где приведено и помянутое творение святителя Димит­-

115

рия, и полный чин Таинства, и другие еще вопросы кающимся. Эта брошюра может прекрасно заменить вышеуказанные пособия.

Прежде чем обратиться к указанию врачевания отдельных гре­хов, спросим себя о том, как быть с теми христианами, которые, хотя и не вполне уподобляются тем нераскаянным грешникам, о коих мы писали раньше как о поверженных в окамененное нечув­ствие, но, признавая свои грехи предосудительными, откладывают борьбу с ними на неопределенное время, думая, а иногда и гласно заявляя, что еще успеют покаяться. Если такая мысль и не сидит в голове у людей как устойчивое сознательное положение, то она таится и даже господствует у огромного большинства в полу-соз­нательном состоянии и выражается в том беззаботном настрое­нии, с коим они вновь и вновь возвращаются к скверным делам, и в том благодушном самочувствии, с которым они являются, хотя и не часто, в храм Божий и даже на исповедь, нисколько себя не оправдывая, но как бы уверенные, что они ни в каком случае не будут лишены вечного спасения, а непременно когда-либо и как-либо исправят свою жизнь. Наша классическая литература в лице Пушкина, Тургенева, Льва Толстого едва ли не такими именно свой­ствами наделяет своих героев, в которых желают нарисовать цен­тральный тип русского интеллигента, да и в простом народе таких типов немало, особенно среди тех, кто вышел уже из условий патриархальной семейной среды и прикоснулся к новым условиям жизни. Что должно внушить таким людям? Страх Божий? Иногда (хотя,

116

конечно, не всегда) им достаточно привести следующее изречение из помянутого Слова святого Кирилла Александрийского «О исходе души и о Втором пришествии» (в Следованной Псалти­ри). «Глаголющие: в юности согрешим, а в старости покаемся, от демонов поругаются и прельщаются, яко волею согрешающе, покаяния не сподобляются, и в юности от смертного серпа пожи­наются, якоже Аммон, Израилев царь, Бога прогневивый за лукавая своя помышления и скверныя мысли». Полезно подтвердить это примером из окружающей жизни. Я, например, знал несколь­ких лютеран, расположенных к нашей вере, но откладывавших священное миропомазание до отставки или до предсмертной бо­лезни по внушению диавола, который внушал им такое решение, чтобы не говорили о них, будто они приняли Православие из целей корыстных (?!). Все они умерли, не успев выйти из когтей сво­ей ереси. То же нередко бывает с христианами, решившими принять иноческое пострижение, но постепенно откладывавшими его на позднейшие и позднейшие годы. В древнее время тем же погреша­ли и также подвергались нераскаянной смерти язычники, желав­шие стать христианами. Их особенно настойчиво обличает и уве­щевает святой Иоанн Златоуст в своих творениях и другие современные ему отцы Церкви. Сверх того, должно внушать от­кладывающим решительное исправление своей жизни, что жела­ние покаяться и страх Божий не возрастают, если откладывать свое обращение, а меркнут, а в беспечном сердце тем временем зарождаются и возрастают новые страс-

117

ти, как терние, заглушаю­щее пшеницу; душа человека черствеет и если даже не будет изъята из тела в молодости, то, медля покаянием в юные годы, к старости еще более жадно привяжется к житейским прелестям и станет вовсе недоступна для решительного покаяния.

Самый нежелательный вид исповеди получается тогда, когда к ней приступает человек, хотя и чуждый преступлений и, пожа­луй, грубых страстей, не несущий в своей совести горьких уко­ризн, а взирающий на себя так: «Жить безгрешным невозможно; я грешил и грешить, конечно, буду не нарочно, а по слабости, но ведь иначе и быть не может; что же я буду особенно убиваться о содеянных грехах, когда с завтрашнего дня примусь за то же самое? Не отрицаю Таинства Причащения, но принимаю его по по­слушанию христианскому учению, а явной для души своей пользы не ощущал и, вероятно, ощущать не буду. Все, осуж­ден­ное Евангелием, и я признаю грехом; не лгу, когда отвечаю свя­щеннику: «Грешен»; но думаю, что, если б этих двух Таинств и не было бы, то я был бы, пожалуй, не хуже и не лучше, чем я пре­бываю, принимая их ежегодно или через 3–4 года». Так выразить свое настроение не все решаются и не все могут, особенно мало­грамотные. Но чувствуют так мно­гие. И, однако, это указание не противоречит тем, с которых мы начали свои советы духовнику; когда заявляем, что исповедующиеся при­мут его слова как Бо­жии глаголы, и что никогда христианин не бывает так под­готов­лен и склонен восприять доброе влияние, как в минуты исповеди.

118

Дело в том, что изложенное сейчас равнодушное и безот­радное настроение мирянина складывается в его душе по при­чине неопытности духовника, не сумевшего пробудить в нем укоры совести, сознание себя тяжким грешником пред Богом и ближними. Из вышесказанного следует, что такое пробуждение достигается чрез раскрытие грешнику его господствующей стра­сти, которой он часто, даже по большей части, в себе и не по­дозревает, но ведь для сего потребна исповедь продолжитель­ная, а пока возможность таковой не организована, и духовнику приходится ограничиваться либо выслушиванием собственных признаний кающегося, либо задавать вопросы об отдельных гре­хах. Как может он пробудить в нем глубокое чувство виновнос­ти и настойчивое желание приняться за борьбу с собой и озабо­титься спасением души своей? Это ведь особенно трудно, если заведомо преступных деяний у человека не было, но нет и пря­мого стремления к Богу и к добродетели.

В подобных случаях тот из духовников исполнит свою задачу, который откроет кающемуся глаза на такие грехи, которых он не замечает и не ценит ни во что, но которые причиняют много зла ближнему или очень строго осуждены учением Христовым. Пере­ходя теперь к рассмотрению отдельных грехов, мы полагаем, что с подобных-то грехов пастырь и должен начинать свои вопро­сы. Какие же это вопросы?

А вот, когда кающийся заявляет, что он человек верующий, то духовник его спросит: «Не скрывали ли вы это ради ложного стыда

119

и страха пред людьми? Вы знаете, что во времена еще му­чеников те христиане, которые заявляли о своем отречении от веры Христовой и не исповедовали Господа Иисуса Христа пред мучи­телями из страха истязаний и казни, отлучались от Церкви на 20 лет, а те, которые поступали так не в опасности смертной казни, а ради земных расчетов или боясь насмешек, отлучались на всю жизнь и только пред кончиной сподоблялись принятия в Церковь и Святого Причащения, или проводили дни свои в постоянном оплакивании своего отречения, как делал апостол Петр, проливавший слезы покаяния при каждом ночном пении петуха во все дни своей жизни: Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем (Мк. 8, 38) и т. д.

Конечно, если духовник лично знает пришедшего и то, что он именно в этом грешен, то его опрос может быть настойчивее и речь о сем продолжительнее. Но и незнакомому он может пояс­нить, если тот не помнит за собой случаев прямого и нарочитого сокрытия своей веры и представления себя человеком безрелиги­озным, что грозные слова Христовы падают не только на того, кто прямо отрекается от веры, но и на того, кто постыдится Его исповедать: в этом грехе повинны и те, кто скрывает от знако­мых, что он говеет, ходит в церковь, кто постыдится перекрес­тить лоб пред обедом или проходя мимо храма, не желая, чтобы люди знали, что он – человек верующий. Полезно ему напом­нить, что магометане тогда именно умножают свои молитвы, ког­да бывают среди неверных, например

120

на палубах пароходов и молятся с особенным усердием, когда пассажиры осыпают моля­щихся насмешками, ибо перенесение этих насмешек они почита­ют нарочито угодным для Аллаха подвигом.

Все сие, сказанное с любовью, так, чтобы грешник понял, что священник не унизить его хочет, а раскрыть ему глаза на свою собственную душу, заставит его задуматься. Если он, кроме того, сознается, что скрывал грехи на прежних исповедях, – этот же самый грех или другие – вследствие ли ложного стыда или по крайнему небрежению и забвению, то, думается, увещания духов­ника выведут и легкомысленную душу из ее греховной беспечности, а это будет началом перемены всей внутренней жизни чело­века; он уразумеет, что он тяжкий грешник, что он забыл своего Искупителя и более достоин осуждения от Бога и людей, нежели человек, постыдившийся признать свое родство с бедными роди­телями или иными родичами и тем заслуживший общее презрение.