Отдел полемический

Полемические сочинения против еретиков и раскольников, которые имеем мы от рассматриваемого нами времени, суть: 1) краткое списание св. Стефана Пермского против Стригольников, 2) обширное сочинение преп. Иосифа Волоколамского против Жидовствующих, 3) несколько слов или трактатов митр. Даниила, читаемых в его сборнике и направленных главным образом против тех же Жидовствующих, а отчасти против Вассиана Косого, и 4) обширное сочинение Зиновия Отенского против Феодосия Косого. О сборнике митр. Даниила мы отложили речи до нашего отдела не только в отношении к словам, нарочито или прямо касающимся нас, но в полном его составе.

214

Св. Стефану, о кратком списании которого мы говорили выше [1-ой половины тома стрр. 293—294, 402—404, 880], предлежала задана доказать невозможное, будь то плата, взимаемая епископами за поставления в церковные степени, есть нечто законное. Невозможного он не в состоянии был сделать возможным, и его списание нисколько не отличается особенной силой убедительности. Не представляет оно из себя ничего замечательного и в отношении литературном: Стефан составил его по просьбе архиепископа Новгородского, обращенной к нему в его приезд в Новгород; вероятно, что он и изготовил его в самое время своего кратковременного пребывания в Новгороде, т. е. писал слишком на спех, чтобы позаботиться о тщательной литературной отделке.

Сочинения преп. Иосифа Волоколамского и Зиновия Отенского и сборник митр. Даниила имеют своим внешним отличительным признаком то, что представляют собою письменные произведения очень большие,—целые настоящие книги. Внутренний отличительный признак их составляет то, что они суть письменные произведения, которые должны быть признаны настоящим образом богословски-учеными. Посредством собственной книжной начитанности большинство наших грамотников, составлявших класс наших образованных людей, приобретало богословское образование весьма и крайне невысокое; но в виде исключений, неизвестно нам—насколько частых или редких, случались между ними отдельные лица (единицы), которые успевали достигать такой начитанности, что она переходила в действительную ученость (эрудицию). В Иосифе, Данииле и Зиновии мы видим перед собою именно такие исключительные единицы, проявившие свою ученость в письменных трудах. Первый и последний между ними как писатели вместе с учёностью обладали нерядовым литературным талантом, и в следствие этого дали нам в своих обличительных сочинениях против еретиков такие письменные произведения, которым в ряду других произведений нашей письменности должно быть отведено совсем особое и совсем свое место, как произведениям богословски-ученым, замечательно хорошим для того времени, когда они написаны.

Обличительное сочинение преп. Иосифа Волоколамского против ереси Жидовствующих, называвшееся по его обширности книгой на них, а в настоящее время известное под именем Просветителя, по своей внешней форме состоит из исторического введения и 16-ти трактатов, которым дано название слов. Во введении, озаглавленном: «Сказание о новоявившейся ереси Новгородских еретиков—Алексея протопопа и Дениса попа и Феодора Курицына и инех, иже такоже мудрствующих», излагается история ереси от ее первого насаждения в Новгороде прибывшим из Киева жидом Схариею до ее процветания вообще в России при еретике-митрополите Зосиме после допущенного сим последним собора на ее некоторых прозелитов 1490 г. Со всею вероятностью нужно думать, что введение написано не при Зосиме, а уже после его низложения с кафедры; но преп. Иосиф кончает в нем историю на

215

сейчас указанном, предоставляя себе досказать ее впоследствии, с одной стороны, потому, что именно наше торжество ереси побудило его решиться на составление его обличительной книги против еретиков (при чем получался естественный переход от введения к словам) и что дальнейшая история ереси нужна ему для дальнейших речей, а с другой стороны, как должно предполагать потому, что наше введение есть переделка частной исторической записки об ереси, составленной действительно в правление Зосимы 1). В 16-ти трактатах, озаглавленных словами, подлежавшие, обличается и опровергается учение Жидовствующих и именно—как учение самих еретиков в строгом смысле этого слова, так и совращенных ими с пути истинного христианства и православия  людей вольномысленных; во-вторых — опровергаются благоприятные еретикам доктрины (мнения) так сказать церковно-дисциплинарного характера, которые или проповедовались ими самими или которых держались православные, желавшие относиться к еретикам иначе, нежели как относился к ним Иосиф и люди одного с ним образа мыслей. Опровержению учения еретиков и отрыгнутых ими (попиедших от них) вольнодумцев посвящено 11-ть слов из 16-ти; они идут в таком порядке: в 1-м слове опровергается учение, что Бог есть един, а не троичен; во 2-м слове—учение, что Христос еще не родился, а только родится, и что тот Христос, которого христиане называют Богом, есть простой человек, а не Бог; в 3-м слове—учение, что должно держать и хранить закон Моисеев, приносить жертвы и обрезываться (именно—что закон Моисеев дан был не на время только, а навсегда, а поэтому и не мог быть отменен, как учат христиане); в 4-м слове—учение, что Бог в состоянии был спасти людей и не чрез собственное схождение на землю и не чрез воплощение от жены и преухищрение диавола, что унизительно для Него и недостойно Его, а иным образом,—при посредстве ангелов, пророков и праведников; в 5-м слове—учение, что не должно писать на иконах св. Троицу, так как Авраам видел Бога с двумя ангелами, а не Троицу; в 6-м и 7-м словах—учение, что не должно покланяться иконам; в 8-м слове—учение, что писания отеческие ложны, основанное на том, будто отцы утверждали, что с окончанием 7-ми тысяч лет последует кончина мира, тогда как на самом дело этого не случилось; в 9-м слове—учение, что писания апостольские ложны, основанное на том, будто апостолы возвещают в них, что Христос родился в последние лета, тогда как от Его рождения прошло уже тысяча пятьсот лет; в 10-м слове—учение, что ложны писания св. Ефрема, так как он будто бы проповедовал скорое пришествие Христово, а это оказалось совершенной неправдой; в 11-м слове—учение, что монашество есть человеческое изобретение, противное заповедям Божиим.

1) Во введении въезде о Зосиме в прошедшем времени, но один раз,—стр. 61, в настоящем (Введение из письма к кому-нибудь?).

216 

Мы уже много выше говорили [1-ой половины тома стрр. 606— 607] и сейчас сказали, что преп. Иосиф опровергает в своем Просветителе не только учение еретиков Жидовствующих в строгом смысле этого слова, но и мнения людей вольномысленных, которые, не отпадая от христианства, только в большей или меньшей мере заразились от них так сказать протестантизмом и неологизмом. Отвергая божество Иисуса Христа, Жидовствующие, конечно, отвергали не одно только поклонение иконам и не одно монашество, но и все христианство со всеми его таинствами и учреждениями. Если из частнейшего так сказать христианства Иосиф защищает иконопочитание, монашество и обычай писать на иконах Троицу, основанный на веровании, что Аврааму явилась Троица, то защищает именно против сейчас указанных людей вольномысленных. Странно, по-видимому, что люди вольномысленные, не отвергавшие троичности Божества, усвоили себе от Жидовствующих то вольномыслие, чтобы думать, будто Аврааму являлась не Троица, а Бог с двумя ангелами, и можно было бы подумать, что Иосиф занимается тут праздным опровержением. Но что первое было действительно так и что Иосиф занимается вовсе не праздным опровержением, видно из того, что опровергаемое им учение мы находим содержимым людьми вольномысленными в половине XVI в. (см. выше стр. [830—841] об Артемии, бывшем игумене Троицком). Если преп. Иосиф защищает против Жидовствующих отдельно от других отцов и нарочито преп. Ефрема Сирина, то причину этого, кроме особенности от других отцов его учения, по поводу которого он был защищаем, составлял еще великий авторитет, который имел он в глазах наших предков и что Жидовствующие, как прямо говорит Иосиф, с поколебанием его авторитета надеялись поколебать авторитет и всех других отцов 1).

Доктрины, благоприятные Жидовствующим, которые опровергает Иосиф в остальных своих 5-ти словах, суть: в 12-м слове, что хотя святитель будет и еретик, но если не благословит или проклянет кого-нибудь из православных, то последует его суду божественный суд; в 13-м слове, что не должно осуждать ни еретика ни отступника; в 14-м слове, что не должно много разыскивать и дознавать об еретиках и отступниках, если они сами не исповедают своей ереси и отступления; в 15-м слове, что если еретик или отступник покается, то в возможно скором времени должно дозволять ему входить в церковь и причащаться божественных тайн. В этом слове Иосиф досказывает историю ереси Жидовствующих от митр. Зосимы до собора 1504 г., что служит у него к оправданию защищаемого им поведения относительно еретиков, так как из этой досказываемой истории видно, что последние были нераскаянны и только хотели прибегать к притворному покаянию в виду казней. В 16-м слове Иосиф опровергает доктрину, что должно принимать покаяние еретиков и отступников и в том случае,

1) Казанск. изд. стр. 459.

217

если они принесут его только уже после обличения и осуждения. Последние четыре слова, как говорили мы выше, направлены Иосифом против так называемых заволжских старцев, которые держались таких взглядов на отношение в еретикам православной церкви и православных, что весьма расходились в сем случае с Иосифом и с большинством представителей духовной власти. 12-е слово, о том, что, хотя святитель будет и еретик, но что если он не благословит или проклянет кого-нибудь из православных, то его суду последует божественный суд, направлено против митр. Зосимы. Этот последний, заняв кафедру, воздвиг гонение на ревнителей православия, и между прочим употреблял против них то средство, чтобы мирян отлучать от причастия, а духовных лишать священства; но так как в виду слухов и подозрений на счет его собственного еретичества подвергавшиеся от него нашему наказанию могли признавать это последнее за недействительное, то он и проповедовал указанное учение: Что учение действительно достигало своей цели, быв признаваемо православными,—что оно действительно смущало и останавливало их, и следовательно—что была нарочитая нужда опровергать его, это с достаточною убедительностью видно из того, что Иосиф считал нужным нарочито опровергать его чрез свое послание перед одним из епископов (Суздальским Нифонтом) 1). Наше 12-е слово читается только в весьма редких списках Просветителя, наибольшею же частью опускается в них. Это опущение нужно объяснять тем, что слово имело свое практическое значение именно только по отношению к лицу Зосимы и что когда пребывание еретика на кафедре митрополичьей стало давним событием, не видели в нем нужды.

На том основании, что история ереси Жидовствующих рассказывается преп. Иосифом в два приема и что есть списки Просветителя, в которых содержатся только 11-ть первых слов, думают, что последний написан был Иосифом в два приема и что первоначально он выдан был им в составе 11-ти наших слов, в которым остальные пять добавлены после. Но сам преп. Иосиф заставляет принимать за вероятнейшее, что Просветитель, как таковой, как книга, написан им за один раз 2); а между тем сейчас указанному могут быть даны и другие объяснения: то обстоятельство, что история ереси излагается в два приема, может быть объясняемо соображениями литературными: и расчетами полемическими, как мы указали; а существование списков Просветителя только в объеме 11-ти первых слов может быть объясняемо существованием между читателями последнего лиц, которые не сочувствовали Иосифу относительно написанного им в остальных пяти словах (которые разделяли в сем случае взгляды

1) Наше слово и представляет собою несколько обработанную часть послания к Нифонту.

2) Казанск. изд. стр. 569 fin.: «в начале сея книги».

218

заволжских старцев) и которые поэтому и не писали их для себя. Вместе с сейчас сказанным, что представляется вероятнейшим думать о Просветителе, как о книге, положительным образом известно о нем другое, а именно—что довольно значительная часть читаемого в нем составляет обработку написанного Иосифом ранее в частных посланиях или в форме частных посланий. Так, 1-е слово о троичности Божества составляет обработку послания Иосифа о Троице к архимандриту Вассиану, 12-е слово о недействительности проклятия святителя еретика—незначительную обработку излагаемого в послании к Нифонту Суздальскому; 13-е слово против учения о неосуждении еретиков и отступников—несколько более значительную обработку содержащегося в послании к андрониковскому архимандриту Митрофану; 15-е и 16-е слова против учения о скором принятии в церковь еретиков кающихся и о принятии покаяния еретиков, приносимого и после осуждения, имеют своим предметом тоже самое, что послание к заволжским монахам о повиновении соборному определению.

Учение Жидовствующих, что Бог един, а не троичен, что Мессия еще не пришел, а только придет, и что закон Моисеев дан Богом не на время, а навсегда, преп. Иосиф опровергает Свящ. Писанием Ветхого Завета, доказывая, что Бог проповедует себя в этом Писании не единым, как утверждают еретики, а троичным,—что Иисус Христос явился на землю в то самое время, когда по его (Писания) свидетельству надлежало прийти Мессии, что закон Моисеев по ясным его (Писания) речам имел быть только до Мессии, каков есть Иисус Христос. Направленные к подорванию истинности христианства уверения Жидовствующих, что апостолы святые отцы и в частности Ефрем Сирин говорят в своих писаниях ложь, преп. Иосиф опровергает, доказывая, что Апостолы говорят о пришествии Христовом в последняя лета не в том смысле, чтобы Он пришел не задолго до кончины мира, а в том, что Он пришел много спустя времени от его начала,— что святые отцы назначают существованию мира семь неопределенных веков и нигде не говорят, чтобы его кончина настала по истечении определенных семи тысяч лет,—что Ефрем Сирин говорит о страшном суде Христовом, как уже о приближающемся единственно потому, что «обычно есть божественному Писанию о грядущих, яко настоящих, глаголати» 1). Против возражения Жидовствующих, что Бог в состоянии был спасти человека и не чрез посольство на землю Своего Сына, а иным образом, преп. Иосиф доказывает, что справедливость Бога в отношении к диаволу, которому Он не хотел делать насилия, но которого Он хотел своею мудростью и своим божественным коварством переухитрить, требовала, чтобы Он спас человека так, как это Он сделал,—чрез посольство на землю в образе человеческом Своего Сына, Который, быв принят диаволом за обыкновенного

1) Казанск. изд. стр. 445 sub fin.

219

человека, доведен был им до смерти крестные, чем и совершилось искупление людей. Заимствованные у Жидовствующих вольномысленные христианские мнения, что не должно поклоняться иконам и что монашество есть противное заповедям Божиим человеческое изобретение преп. Иосиф опровергает Свящ. Писанием Ветхого и Нового Завета, не священными иудейскими историками и творениями отеческими (действительными и только принимаемыми им за таковые), доказывая в первом случае, что в Ветхом Завете Бог не запретил, а положительно узаконил воздавать поклонение сотворенным вещам, и что в Новом Завете иконы ведут свое начало от Иисуса Христа и апостолов, а во втором случае—что девственное и пустынное житие, в чем состоит монашество, существовало в Ветхом Завете и что в Новом Завете монашество, как таковое, учреждено апостолами. Заимствованное от Жидовствующих неправое мнение, что Аврааму являлась не Троица, а Бог с двумя ангелами, преп. Иосиф опровергает самым Моисеевым повествованием о бывшем Аврааму богоявлении.

Учение митр. Зосимы о действительности проклятия, наложенного святителем-еретиком, Иосиф опровергает выписками из отцов, правил соборных и градских греческих законов. Свое собственное учение о беспощадной и неумолимой суровости по отношению к еретикам и о дозволенности прибегать для их открытия к хитрости («благомудростным коварствам») Иосиф защищает теми же свидетельствами отцов, правил соборных и градских греческих законов и потом еще историческими примерами поведения отцов.

Преп. Иосиф обладал самой основательной начитанностью в Священном Писании и самой широкой начитанностью в творениях отеческих и вообще во всей нашей тогдашней письменности. Он обладал весьма нерядовыми и весьма замечательными умственными способностями и таковым же писательским талантом. Счастливое соединение одинаково богатых средств,—природных и приобретенных, при чем последние, конечно, должны быть вменяемы в полную заслугу преп. Иосифу, имело своим следствием то, что он написал книгу, для своего времени истинно замечательную. Он опровергает еретиков и вольнодумцев со всею возможною учёностью, какой только мы имеем право требовать от человека его времени. Он ведет свою аргументацию очень умно и очень остроумно, стараясь ставить ее так, чтобы она приобретала всю свою доказательность. Наконец, внешним образом он излагает так, чаю почти не остается желать лучшего: просто, не говорим складно и толково, и в тоже время языком живым и экспрессивным. Чтобы судить о степени основательности аргументации преп. Иосифа не должно забывать, что он был по своему направлению самый решительный консерватор. Очень вероятно думать, что в его время не все наши книжные начетчики слепо верили во все то, что можно было читать в наших книгах; очень вероятно, например, что преп. Нил Сорский не стал бы доказывать на основании существовавших в нашей письменности

220

свидетельств, будто монашество было учреждено апостолами: но на то Иосиф был именно Иосиф. Насколько принадлежит отдам его теория об искуплении, как о преухищрении Богом диавола, мы не компетентны сказать; сам он приводит только одно место из Златоустого, в котором Бог Отец говорит Богу Сыну: «достоит Ти в тлеемого человека облещися и въсприяти всего Адама в Себе, достоит Ти и распяту быти и пострадати и в ад снити и оттуду человека извести, и яко диавол прехитри Адама, тако подобает Ти прехитрити диавола премудростию Своею» 1). Но что эта теория имеет отношение к теории Иосифа о дозволительности благомудростных коварств для людей, именно—для православных в отношении к еретикам (хотя в последнем случае он и не ссылается на пример Самого Бога, говоря в первом, что «многа суть в божественных Писаниих прехищрения же и коварства, яже Сам Господь Бог сотвори») 2) и что оригинальная теория (которая есть тоже, что западное, известно—чье: цель оправдывает средства) была личным образом ему сочувственна, в этом не может быть сомнения. Как большая часть консерваторов преп. Иосиф имеет решительную наклонность и необыкновенную смелость говорить, что все не наше—скверно. Доказывая превосходство монашества перед брачной жизнью он не затрудняется сказать: что «с женами живущий епископи и мирский образ имущий,—как то было до шестого вселенского собора,—худи быша и ненарочити и ничтоже преславно сотвориша в житии,—ни чюдеса ни знамения» 3), т. е. Иосиф находит возможным сказать это о временах, когда церковь распространялась и утверждалась в мире и когда она внутренно образовывалась! Но где не было места ни консерватизму ни либерализму, каковы например три его первые слова, тут нужно отдать ему полную честь и всю подобающую похвалу.

Относительно доказательств Иосифа в пользу возможно суровых мер против еретиков, которые он считал нужным употребить против них вместе с большинством представителей духовной власти, мы уже говорили выше [1-ой половины тома стрр. 580—582].

Нам приходилось встречать так сказать разочарованное мнение о преп. Иосифе, сетования на него, что он обманывает ожидания: возьмешь-де толстую книгу, написанную в начале XVI в., и приходишь в восторг, что такая книга могла быть написана у нас в сейчас указанное время; но станешь читать ее, и восторг исчезает,—она оказывается ни чем иным, как сбором простых выписок из отцов. Мнение это совершенно несправедливо. Преп. Иосиф богословствует на основании Свящ. Писания и отцов: но разве и может быть дело иначе

1) Казанск. изд. стр. 184. (Теория преухищрения Богом диавола взята Иосифом у Григория Амиритского, из прения с Ерваном (ркп. Московск. Академии фундам. № 31, беседа 4; у Миня в Patr. t. 86, pp. 621 sqq).

2) Казанск. изд. стр. 178.

3) Казанск. изд. стр. 497.

221

и разве нынешние настояще образованные богословы делают не тоже самое? А утверждать, будто все богословствование Иосифа состоит только в голых выписках из отцов, без всякого участия его собственного богословствующего разума, значит доказывать, что книга вовсе не читана 1).

Принадлежащий митр. Даниилу учительный сборник состоит из 16-ти слов или трактатов догматического и нравственного содержания 2).

Вместе с Иосифом и Зиновием представляя собою между нашими писателями человека исключительным образом книжно-начитанного, настоящего ученого, Даниил не может быть относим вместе с двумя первыми к числу наших писателей исключительных. Его сборник составляет книгу очень толстую (рукописную, ибо не издан в печати), но принадлежащего ему в последнем как автору в собственном смысле этого слова, говоря сравнительным образом очень немного: большую часть книги составляют голые выписки из творений отеческих. Митр. Даниил берет ту или другую тему,—догматическую или нравственную; делает о ней свое некоторое изъяснение, и затем приводит более или менее длинный ряд выписок из отеческих творений, относящихся к ее предмету, и именно, как сказали мы, выписок совершенно голых, ставимых одна за другою так сказать совершенно механически, ничем и нисколько искусственным образом одна с другою не связанных. Таковы все слова митр. Даниила. Но кроме двух сейчас указанных частей,—собственного некоторого изъяснения о материи и более или менее длинного ряда выписок на нее из творений отеческих, все слова имеют еще третью часть, которая, подобно первой, принадлежит собственному авторству Даниила и которая, имея особое название «наказания» и весьма редко находясь, а иногда и вовсе не находясь, в логической связи с предметом слова, всегда содержит в себе нравственные наставления или обличения к читателям. Таким образом все слова митр. Даниила состоят из трех частей: собственного вступления, выписок из отцов, и собственного,—но в несобственном или настоящем смысле—заключения. Средняя часть в каждом слове несравненно обширнее двух остальных, которые вообще более или менее кратки.

Почему митр. Даниил составлял свои так называемые им слова сейчас указанным нами странным образом, т. е. почему он, вместо того, чтобы на основании отцов или хотя бы посредством простой

1) (Характеристика преп. Иосифа Волоколамского, как ученого, у Досифея Топоркова. Кем пользовался Иосиф в Просветителе, указано в статье: «Просветитель при. Иосифа Волоколамского» в Правосл. Собеседнике 1859 г., III (статья будьто бы сильно врет). О сочинениях по поводу ереси Жидовствующих см. в первой половине сего тома в тексте и в дополнениях).

2) Сам Даниил дал своему собранию трактатов название именно сборника. Он озаглавил его: «Грешного и худого инока Данила, митрополита всеа Русии Сборник (в позднейших рукописях: Соборник), събран от божественных писаний».

222

выборки из них составлять свои собственные трактаты, дает группы талых выписок из них, на вопрос этот он сам не дает ответа, оставляя дело нашим предположениям. Может быть, он не чувствовал себя достаточно сильным литературно, чтобы писать свои собственные трактаты, и при этом сознании своего бессилия нашел выход для себя в своем желании поделиться с другими плодами своей учености или своей книжной начитанности в том, чтобы предлагать учение отцов этим странным способом, который мы у него находим. Может быть, он сознательно и намеренно предпочитал своему собственному изложению отцов прямые или голые выписки из них: при своем собственном изложении отцов он подвергался опасности передавать их более или менее неточно, более или менее искажать их, а в простых выписках они предлагаемы были совершенно в подлинном их виде, так что эти выписки являлись так сказать документальными справками из отцов по тем или другим вопросам веро-и-нраво-учения.

Не менее, если еще не более, странны в словах митр. Даниила эти третия их части, называемые «наказаниями». Представляя собою обличительные пастырские поучения, они приклеены и приткнуты к словам большею частью ни с того ни с сего, ни к селу ни к городу, и должны были бы составлять нечто совсем особое от них и отдельное. В объяснение этой второй странности могут быть сделаны также два предположения. Чтобы поучения издать отдельно, нужно было обработать их так, чтобы каждое из них было на свою особую тему, а не составляло смешанного нечто о том—о сем и обо всем: чувствуя себя способным только на последнее, чем и действительно мы находим наказания, а не на первое, Даниил и присоединил их к словам, так как в этом виде прибавлений сейчас указанный их недостаток менее бросался бы в глаза и так как в этом виде, т. е. без претензии на самостоятельность и самостоятельное значение, они находили бы для себя большее извинение. С другой стороны, поучения, по своему обличительному тону очень язвительные, быв изданы отдельно, представляли бы из себя нечто очень резкое: желая ослабить эту резкость, Даниил и мог присоединить их к словам в том намерении, чтобы так сказать несколько спрятать их за последними.

Как бы то ни было, но не являясь в своих словах блистательным писателем, Даниил является в них именно таковым книжным начетчиком: в сем последнем отношении он не только не уступает своему учителю, преп. Иосифу, но, пожалуй, даже несколько и превосходит его.

Догматические и нравственные вопросо-предметы, изложению о которых посвящены слова митр. Даниила, суть следующие: 1) о воплощении Сына Божия, против еретического мнения, будто по воплощении Он имел едино естество божества (против докетизма,—слово 5-е), 2) о таинстве искупления, и именно—что в ниспослании для сего на землю Своего Сына Бог явил к людям Свою неизреченную милость (слово

223

6-е) и что при сем Он премудростью прехитрил злого хитреца диавола (слово 7-е), 3) о Промысле Божием, поколику он является непонятным для человеческого разума в своем проявлении на людях (слово 11-е), 4) о твердом соблюдении веры и нравственных евангельских заповедей (слово 12-е), 5) о непреложном соблюдении всех церковных преданий писанных и неписанных, узаконенных апостолами и отцами (слово 3-е), и в частности предания знаменовать лицо свое крестообразно и обращаться в молитвах на восток (слово 4-е), 6) о необходимости исповедовать свои помыслы отцам духовным (слово 11-е), 7) о бегании от ложных пророков и учителей и от чего они познаваются (слово 1-е), 8) «о еже что мир и яже в мире», в утверждение той истины, что в мире так же возможно спасение, как и в монашестве (слово 13-е), 9)  «яко нелепо есть враждовати друг на друга и яко не всюду есть мир добро» (слово 2-е), «аще некая зла сотворим братиям нашим, в таяжде впадем» (слово 10-е), «не судите, да не судими будете» (слово 9-е); 10) о недозволительности разводов мужей с женами без законной вины и о недозволительности для лиц, законно разведшихся вступать во второй брак (слова 14—16-е); 11) о повиновении властям и о поведении относительно врагов Божиих—еретиков (слово 8-е).

Довольно значительная часть слов составлена митр. Даниилом по нарочитым побуждениям; к составлению другой части он подвигнут был, с одной стороны, может быть, обращенными к нему вопрошениями, о которых он говорит прямо (в начале 1-го слова, если только эти вопрошения не писательский вымысл), с другой стороны—вообще ревностью или желанием показать ревность об исполнении пастырского долга учить. Слово о воплощении, опровергающее докетизм, очевидно, направлено против Вассиана Косого, который в своем мудровании не по разуму держался нашей ереси. Слова о таинстве искупления, очевидно, должны быть понимаемы как признававшееся со стороны Даниила необходимым дополнение к Иосифову трактату о сем предмете, читаемому в Просветителе 1). Слова о бегании от ложных пророков и учителей и о хранении преданий направлены против тогдашних вольнодумцев, которых произвело Жидовство. Часть одного слова (8-го)—о поведении относительно врагов Божиих—еретиков, при чем оправдываются суровые против них меры, написана в защиту доктрин относительно сего пункта, содержавшихся преп. Иосифом и всей его партией. Речи о повиновении властям, может быть, имеют своим нарочитым поводом то, что слишком суровая власть вел. кн. Василия Ивановича критиковалась в обществе как деспотизм. Для трех слов против развода был достаточный общий повод в том, что у нас, в следствие особого способа заключения браков, разводы были в старое время очень часты; но, может быть, Даниил хотел доказать этими словами и то, что,

1) Одно преухищрение считает недостаточным и в пользу сего преухищрения приводит новые свидетельства из отцов.

224

дозволив развод великому князю, он видел себя вынужденным отступить от строгих требований церковных лишь побуждаемый исключительною нуждою государственною.

Когда митр. Даниил составляет слова на темы: «яко нелепо есть враждовати друг на друга»; «аще некая злая сотворим братиям нашим, в таяжде впадем»; «не судите, да не судими будете»: то, конечно, поступает очень хорошо. Но, припоминая, чем он на деле явил себя по отношению к Максиму Греку, невольно говоришь: врачу, исцелися сам. Не может подлежать сомнению, что и современники, не принадлежавшие прямо к его партии, говорили тоже самое.

Не знаем, насколько имели права современники обращаться к Даниилу с нашим укором по поводу его обличений тогдашнего общества в разных частных пороках. Но обличения эти, вообще очень едкие, иногда рисующие нам пороки в отчетливых и живых картинах, важны для нас в отношении историческом, как представляющие собою материал нравоописательный.

Зиновий Отенский,—монах Новгородского Отенского монастыря, написал весьма обширное обличительное сочинение на ересь Феодосия Косого, которому дал название: «Истины показание», соединяя с этим названием ту мысль, что сочинение содержит показание, обнаружение истины относительно качества учения Косого, т. е. относительно его лживости и еретичества 1).

Столько же замечательным, сколько и обширным, сочинением мы обязаны, по словам автора, простому случаю или счастливой случайности. К Зиновию в Отенский монастырь пришли три клирошанина Спасского монастыря из Старой Русы,—два монаха монастыря и один живший в нем мирянин, и обратились к нему (Зиновию) с настоятельной просьбой, сказать  им свое мнение «о нынешнем», как выражались они, учении, т. е. именно об учении Феодосия Косого, которым они были более или менее увлечены. Исполняя просьбу клирошан, Зиновий предпринял ряд собеседований с ними, на которых обширно опроверг ересь Феодосия и которые и воспроизвел в «Истины показании».

С внешней своей стороны «Истины показание» представляя собой воспроизведение происходивших собеседований, разделяется на 10-ть отделов, которые озаглавливаются пришествиями клирошан, т. е. при-

1) Полное название или заглавие сочинения очень обширно и есть следующее: «Истины показание к вопросившим о новом учении и прерочно паки к вопросившим о правом мудровании и о двою заповеди, первой и второй, иже на богописанных скрижалех, и о божественней славе, иже в книзе Бытия и иже в ней о проображении грядущих, и о апостольских глаголех неких и о оправданиих, яже христианство имать, и о человеческом предании, еже писа Василие Кесарии, и о здравей вере и о благочестивей славе, иже в Постных его, и о иных сведениях, иже во христианстве».

225

шествиями к нему Зиновию для этих собеседований; отделы или пришествия (мало отвечающие частям материи собеседований) разделяются на главы, которых всего в сочинении 56. Впрочем, десятое или последнее пришествие и содержащиеся в нем последние десять глав посвящены речам не об ереси Феодосия Косого.

Весьма можно сомневаться в том, чтобы сочинение было написано Зиновием действительно только в следствие прихода к нему клирошан, ибо написать слишком серьезное сочинение по одному лишь случайному поводу—это есть нечто не особенно естественное. Гораздо вероятнее думать, что Зиновий намеревался написать сочинение независимо ни от каких внешних случайных поводов, но что к случайному приходу клирошан он только так сказать приурочивает сочинение, дабы, взяв форму собеседований, иметь большую свободу изложения, и чтобы в этих собеседованиях, прерываемых и возобновляемых, иметь готовое внешнее разделение для своей книги 1). На основании сейчас сказанного очень можно сомневаться и в том, чтобы книга представляла собою точное воспроизведение имевших место собеседований. В этом последнем можно весьма сомневаться еще и на основании ее внутренних признаков: беседы Зиновия с клирошанами не заключают в себе ничего случайного и случайно-беспорядочного, а имеют вид лекций его к ним, предварительно обдуманных и в целом и в частностях. Зиновий дает знать, что его собеседования с клирошанами имели место в 1564 г. 2): из этого следует, что его труд явился в своем теперешнем виде не ранее сего года.

Содержание обличительного сочинения Зиновиева есть следующее:

Сначала—вступление или введение. Клирошане назвали Зиновию учение Феодосия новым учением; о нем самом сказали, что он прозывается Косым от физического недостатка косоглазия,—что он есть бывший раб одного из московских бояр, бежавший от своего господина для пострижения в монахи на Белоозеро и при этом уведший у последнего лошадь,—что, быв схвачен по обвинению в ереси, он бежал в Литву и там, сняв с себя монашество, женился на жидовке. Эти сведения и дают Зиновию материал для вступления: если учение Косого есть новое,—говорит он,—то, очевидно, что есть ложное, ибо после Иисуса Христа и апостолов не может быть нового учения; от человека с развращенными глазами и учение может быть только развращенное; раб и человек таких худых нравственных качеств, как Косой, не может быть истинным учителем. Т. е. Зиновий хочет сказать

1) Может быть даже выдумываются и монахи, ибо называть по именам современников, как это делает Зиновий, значит выдавать их полиции. Может быть, и Спасский монастырь выдуман, ибо далеко не во всех рукописях: Старорусский (Искусственность видна и в других местах: Зиновий и знает и не знает о Косом).

2) Казанск, изд. стрр, 56 и 57.

226 

клирошанам и читателю, что уже на основании внешних признаков видно, что учение Косого есть ложное учение.

Спросив за сим клирошан, в чем именно состоит учение Косого, и кратко показав, что оно представляет собою такое богохульство, которого нельзя найти не только ни у каких еретиков, но даже и у врага Христовой веры Бахмета (Магомета), Зиновий начинает свое обличение, которое состоит в защите православного христианства против его рационалистического ниспровержителя.

Здесь мы находим у Зиновия, в порядке его изложения, следующее:

1) он доказывает бытие Божие. Феодосий Косой не сомневался в бытии Божием, но Зиновий находит, что его ересь неизбежно приводит к безбожию, а поэтому и начинает с доказания того, к отрицанию чего, по его мнению, должна была вести ересь;

2) доказывает троичность лиц Божества;

3) доказывает, что Новый Завет сменил собою Ветхий и что Иисус Христос есть Сын Божий;

4) изъясняет тайну воплощения Сына Божия, именно—доказывает необходимость и возможность Его воплощения;

5) защищает почитание икон и креста, почитание святых и их мощей и пение им служб, строение церквей;

6) изъясняет слова Василия Великого, читаемые в предисловии к его Постным (Постническим) книгам: «прельстил есть нас злейший обычай и великим злым вина нам бысть развращенное человеческое предание» 1), на которые ссылался Косой в доказательство того, что внешняя церковь со всеми ее учреждениями составляет человеческое предание 2);

7) делает толкование (комментарий) на Слово Василия Великого «о здравей вере и о благочестивой славе» 3), на которое также ссылался Косой;

8) доказывает разными местами из Василия Великого, что последний вовсе не отвергал церковных правил и что 70 канонических правил, носящие его имя, действительно принадлежат ему;

9) доказывает, что монашество не есть человеческое предание и защищает обычай наших русских монастырей владеть вотчинами.

После сейчас изложенного десятое пришествие, заключающее в себе последние десять глав книги, как мы сказали, содержит речи, не относящиеся к ереси Феодосия Косого. В последний раз вместе с крылошанами пришел к Зиновию один житель Новгорода, который, не быв увлечен ересью Косого, желал предложить ему (Зиновию) несколько вопросов литургического, канонического и церковно-археологического характера. Ответы на эти вопросы и составляют содержание по-

1) Это есть то, что у Миня t. 31, р. 653 fin.

2) Есть и еще кой-что.

3) Подлинник у Миня t. 31, р. 676, Περὶ πίστεως.

227

следнего пришествия и последних десяти глав, за исключением ответа на один случайно предложенный клирошанами вопрос, именно—будто бы иконы повелел писать только 6-й вселенский собор.

Начав свою защиту православного христианства против лжеучения Феодосия с того, чтобы доказывать истину бытия Божия, Зиновий Отенский, очевидно, должен был начать свои доказательства не от Свящ. Писания, авторитета которого люди, отвергающие бытие Божие, конечно, не признают, а от естественного разума. Так Зиновий и поступает. Но употребляя доказательства от естественного разума там, где они были необходимы и единственно возможны, он употребляет их и там, где не было в них особенной нужды и где бы он мог обойтись и одними доказательствами от Св. Писания. Эта наклонность Зиновия к доказательствам от естественного разума составляет его отличительную, весьма его характеризующую, черту (Не без некоторого основания можно подозревать, что и бытие Божие Зиновий доказывает не столько по действительному сознанию необходимости этого, сколько из желания показать свою компетенцию и силу в области философии). Другую отличительную черту Зиновия, столько же его характеризующую, составляет то, что он излагает свои доказательства, как от естественного разума, так и от Свящ. Писания и от чего бы то ни было, формально научным образом, посредством построения силлогизмов (посылки и заключение или вывод), и вообще с школьными приемами. По сейчас указанным нами отличительным чертам Зиновий представляет из себя человека единственного между нашими писателями рассматриваемого нами времени.

Любопытно было бы нам знать, стал ли Зиновий философствующим богословом с школьными приемами единственно путем книжной начитанности или он имел какую-нибудь случайную возможность получить некоторое настоящее образование. К сожалению, на вопрос этот мы не можем отвечать ничего положительного. Читаемое в некоторых списках «Истины показания» и сделанное чьею-то сторонней рукой, историческое извещение, что книга есть именно его (Зиновия) труд, уверяет, что он был ученик преп. Максима Грека 1). Но это показание едва ли может быть принято за несомнительное. В вопросе о вотчиновладении наших монастырей Зиновий совершенно расходился с Максимом и принадлежал к стороне ему противной; но не легко допустить, чтобы ученик Максима не подчинился в сем случае его взглядам, а также не совсем легко допустить и то, чтобы человек, принадлежавший в сем случае к Иосифлянам, захотел стать учеником Максима. По некоторым сведениям, которые сообщает Зиновий о Востоке, можно было бы заключать, что он был там и, следовательно,—

1) «Сия книга счинена подвигом и трудами некоего черноризца кир Зиновия, житие имуща в российстей земли, славного и великого Новаграда в монастыре зовомом Отня пустыня, ученика бывшего старца Максима Грека».

228

можно было бы предполагать, что именно там он успел получить некоторое образование. Но при этом нужно было бы предполагать, что он знал греческий язык, а между тем он ясно говорит в книге, что таким знанием не обладал. Он дает знать, что имел учителей и называет последних людьми «в божественных просвещенными»; однако это не совсем определенно и употребляя высокий слог, к которому он был специально наклонен, он мог назвать так и простых хороших книго-начетчиков. Общее впечатление от книги, т. е. от всех в ней приемов и от всего тона автора, получается то, что мы имеем перед собою человека, обладающего настоящим, большим или меньшим, образованием. Однако впечатление таково, что не решает вопроса: имеем ли мы перед собой человека, получившего образование от учителей, или же дошедшего, возвысившегося до него единственно путем собственного чтения книг.

Мы с своей стороны склоняемся более к тому, чтобы видеть в Зиновии научного мыслителя—самоучку. Но будем ли мы видеть в нем то или другое, во всяком случае мы имеем в нем перед собой человека нерядового, который или нашел средства приобрести некоторое образование от учителей или который сам хотел и успел до некоторой степени самообразовать себя. Для некоторого философского самообразования единственное нарочитое средство составляла у нас переведенная на славянский язык Диалектика Иоанна Дамаскина. Но, во-первых, и эта Диалектика составляла именно средство, а не была совсем ничем; во-вторых, философского метафизически-онтологического достаточно рассеяно в творениях отеческих.

Истину бытия Божия Зиновий доказывает следующими положениями: во-первых, все живые существа, составляющие население земли, не самобытны, следовательно—есть Бог, Творец их; во-вторых, все народы, право или неправо, веруют в Бога, следовательно—это верование вложено Богом в естество человеческое; в-третьих, все, составляющее вещественную, неодушевленную, природу, не безначально и не самобытно, следовательно—есть Бог, Творец всего; в-четвертых, четыре стихии мира сопротивны и губительны одна другой, и однако, не уничтожая одна другой, находятся в гармонии, в равновесии одна с другой: следовательно есть Бог, Который поддерживает их в сем состоянии.

Троичность лиц Божества Зиновий доказывает доводами от разума и свидетельствами Свящ. Писания. Доводы от разума суть: первый— тот 1), что Бог есть живое существо, что как таковое существо Он должен иметь слово и дух, но что как Сам Он вечен, так и Слово и Дух Его должны быть вечны; второй довод, посредствованный чрез Свящ. Писание, есть тот, что Бог сотворил человека по образу Своему и по подобию, но что человек, представляющий собою образ и подобие Божие, имеет душу, слово и дух.

1) Стр. 70 sqq.

229

В вопросе о таинстве искупления Зиновий доказывает доводами разума: во-первых, необходимость искупления человека именно Сыном Божиим, во-вторых—возможность сего именно искупления. Необходимость искупления человека именно Сыном Божиим Зиновий доказывает выводами из того, утверждаемого им, положения, что человек есть совершеннейшее из всех творений Божиих, высшее и ангелов: за кого бы то ни было может ходатайствовать только высший его, следовательно за человека мог ходатайствовать перед Богом только Сын Божий; человек мог быть искуплен только ценою соответствующею и подобающею (чего он стоил), но такую цену могло иметь только искупление, совершенное самим Сыном Божиим (ибо ангелы малоценнее человека). Возможность искупления человека самим Сыном Божиим, именно возможность того, чтобы Сын Божий сошел на землю и воплотился в нечистом чреве Девы Зиновий доказывает тем, что для Бога нет ничего нечистого,—что Он очищает своею святостью все, к чему прикасается.

Феодосий Косой отвергал существовавшее христианство не на основании доказательств от разума, не как рационалист в собственном смысле этого слова, а на основании книг Моисеевых, которые он признавал за единственно богодарованные и богодухновенные книги. Поэтому, и Зиновий, при употреблении доводов от разума, главным образом опровергает его теми же книгами Моисеевыми, доказывая, что они проповедуют Бога не единого, а троичного,—что они возвещают тайну искупления человека 1), что они запрещают идолов, но не иконы и пр., т. е. делает тоже самое, что преп. Иосиф в своем Просветителе. Не признавая книг Свящ. Писания Нового Завета, Косой, однако, ссылался на них, утверждая, будто и самые эти книги называют Иисуса Христа не Богом, а человеком. Поэтому, Зиновий доказывает, что по проповеданию наших книг Он есть Богочеловек, а не простой человек.

На Василия Великого Косой ссылался в доказательство того, что будь то бы и по учению сего знаменитого отца церкви все церковные уставы и правила составляют человеческие предания. Опровергая ссылку Косого на слова Василия Великого: «прельстил есть нас злейший обычай и великим злым вина нам бысть развращенное человеческое предание», Зиновий доказывает, что Василий Великий разумеет в сих словах не церковные уставы и правила, а гражданские языческие законы, написанные языческими философами, которые оставляют иные нравственные преступления людей без наказания и таким образом служат виною развращения. Слово Василия Великого «о здравей вере и благочестивой славе» Зиновий приводит у себя потому, что оно представляет собою прямое и ясное опровержение клеветы Косого на Василия Великого,

1) При сотворении человека Бог советуется с Сыном (о сей тайне искупления).

230

а также, нужно думать, и потому, что оно содержит изложение здравой веры, начертанное столь знаменитым отцом церкви.

В литературном отношении сочинение Зиновия было бы хорошо и даже, может быть, очень хорошо, если бы оно не страдало одним важным недостатком, именно—тем, что в большей части книги он слишком по часту повторяет себя, ведя свою речь так, что как будто бы втолковывал урок маленьким школьникам, в следствие чего становится скучным, а иногда, можно сказать, даже нестерпимо скучным. Есть у Зиновия один отдел в книге, где нет у него наших повторений; это комментарий на сейчас помянутое Слово Василия Великого о здравей вере и благочестивой славе: и отдел этот справедливо должен быть признан очень хорошим. Особенность языка Зиновиева составляет то, что он, или стремясь в точности и выразительности или же просто стремясь к оригинальности, употребляет свои собственные слова, отчасти взятые из древнего языка, отчасти же (и кажется—по преимуществу) им самим составленные. Ведя свои рассуждения так сказать философским образом, Зиновий иногда достаточно или очень тяжел в конструкции своей речи.

Защищая против Феодосия Косого истины христианства и православные установления церковные, Зиновий защищает против его укоризн и наше русское вотчиновладение монастырей. Эту последнюю защиту его никак нельзя признать удовлетворительною. Заявляя некоторую наклонность в софистике и выше, он является тут перед нами совершенным и вовсе не блистательным софистом 1). Основная мысль этой защиты есть та, что Господь и апостолы дали заповедь о нестяжании не одним только монахам, а и всем людям, т. е. Зиновий хочет забывать, не смущаясь и Василием Великим, которого так хорошо знал, что монахи намеренно выделяются из всех людей и дают добровольный нарочитый обет нестяжательности. [Ср. 1-ой половины тома стрр. 826—830].

(Неизвестный по имени неизвестного монастыря монах писал по просьбе православных Литовско-Русских, среди которых проповедывал свою ересь Феодосий. Православные прислали монаху список ересей Феодосия и просили написать на них опровержение. Исполняя просьбу, монах и написал опровержение в виде послания к просителям, которому дал название: «Послания многословнаго», так как оно очень обширно (Напечатано в Харьковском «Духовном Вестнике» за 1865-й год и потом А. Н, Поповым во 2-й книге Чтений Общества Истории и Древностей за 1880-й год). Некоторые усвояют «Послание многословное» тому же Зиновию Отенскому; но мы в этом весьма сомневаемся 2).

1) Защищает епископов.

2) [См. 1-ой половины сего тома стр. 827]. (Что автор «Многословного послания» не Зиновий Отенский, видно из того, что он говорит (врет) об Артемии).

231

Далее о митр. Макарии, который стоит на рубеже взятого нами времени с своими знаменитыми Чет-Минеями, заключающими в себе всю предшествующую нашу письменность 1). Потом обзор литературы по писателям и общую ее характеристику. Затем о писателях из Славян и Греков: митр. Киприане 2). Фотии 3), Григории Цамблаке 4) и Максиме греке 5).

___________

1) [См. 1-ой половины тома стрр. 760, 848—854].

2) [См. ibid. стрр. 322—323, 329—331, 347—355].

3) [Ibid. стрр. 389—393; ср. стрр. 405—406, 408—410. Кроме указанных здесь слов и посланий митр. Фотия см. еще]: (1) Окружное послание Псковичам о соблюдении законоположений правосл. веры, удалении от Церковных мятежников и покровительстве православным, приходящим из Литвы, Акт. Ист. т. I, № 20, стр. 40. 2)—Псковичам о соблюдении устава в богослужении, неотпевании самоубийц, неядении удавленины и невзимании роста, ibid. № 22, стр. 45. 3)—Псковичам разрешает от крестного целования, дозволяя отменить уставную грамоту Константина Дмитриевича, ibid. № 23, стр. 48. 4) Отлучительная грамота на вора, укравшего сокровища, хранившаяся в церкви, ibid. № 256, стр. 485 col. 1. И 5) Псковичам об агнцах, аллилуия и пр.,—преосв. МакарияИстории т. IV, 377. [В Памятниках Павловаэти послания под №№ 41, 43, 44, 48 и 59]. В Макарьевских минеях книга Фотиос или собрание посланий Фотия под 31-м Декабря. 9-ть посланий Фотия во Псков под 31-м Июля. О подлинниках сочинений митр. Фотия см. СтроеваБиблиологич. Словарь сл. Фотий, стр. 284. исследование о поучениях митр. Фотия, с показанием их отношения к греческим источникам, А. В. Вадковского вПравосл. Собеседнике 1875 г., Март и Сентябрь и во 2-м издании сборника «Из истории христианской проповеди» митр. Антония, Спб. 1895 г. стрр. 322—367. У Порфирьевав Истории словесности, 4 изд. стр. 475).

4) [См. первой половины тома стрр. 374—383]. (О Григории Цамблаке см. статью митр. Макарияв Чтениях 2-го отделения Академии Наук о языке и словесности 1856 и 1857 г., стр. 212 и исследование А. И. Яцимирского: Григорий Цамблак. Очерк его жизни, административной и книжной деятельности. Издание императ. Академии Наук. С 14 снимками. Спб. 1904 г.—Яцимирский приводит слова, находящиеся в церковном румынском языке, указывающие будто бы на Запад,—стр. 56. Напротив, слова указывают на Восток. У Румынов иконостас—тымпла, т. е. из греческого Τέμπλον, тогда как у латинян templum не употреблялось в значении алтарной преграды; кумыникаре славянск. комкати).

5) [См. первой половины тома стрр. 665—697, 711 — 726, 803—817].