Митр. Исидор, пытавшийся ввести на Москве флорентийскую унию, был осужден собором московских русских епископов и низложен ими с митрополичьей кафедры. Но что оставалось делать московским Русским с этою кафедрой, после того как был низвержен с нее отступник от православия? Мы говорили выше, что уния с папою, принятая греческими епископами, присутствовавшими, на флорентийском соборе, была решительно отвергнута большинством, греческого духовенства и греческого народа тотчас после того, как возвратившиеся с собора епископы сообщили духовенству и народу, на каких условиях она состоялась. Однако, если это было так си большинством духовенства и народа, при чем в первом случае должно разуметь большинство и самих епископов, бывших на соборе: то император Иоанн Палеолог, видевший в союзе с папою единственное средство спасения для своего государства в его бедственном положении, оставался твердо верен обязательствам, которые он дал папе на соборе, и для занятия кафедры патриаршей, ставшей праздною после смерти во Флоренции Иосифа, ему удалось найти между епископами человека, который изъявил готовность быть таким же поборником унии, как и он сам,—это был Митрофан, поставленный в патриархи из митрополитов кизических 4-го Мая 1440-го года. Таким образом, в Константинополе в минуту низложения в Москве Исидорова, не смотря на большинство духовенства и народа, император и патриарх были униатами. Каким же образом московские Русские после низложения Исидора могли поступить далее в виду этого обстоятельства, что верховный глава русской митрополичьей кафедры—патриарх и верховный мирской ее распорядитель—император были такими же униатами, как и низложенный ими Исидор?

470

Если русские провозгласили отступником от православия и низложили Исидора, то ясно, что они должны были провозгласить отступником от православия и патриарха, с тем, чтобы разорвать церковный союз с ним и объявить свою церковь независимою от него: находя митрополита-униата подлежащим осуждению и низложению, они, очевидно, и в отношении к власти над ними патриарха униата долженствовали находить, что она подлежала свержению. Но этого последнего Русские вовсе не сделали и даже о том, чтобы сделать это, вовсе не поднимали никаких речей. Разрыв церковного союза с патриархом константинопольским, хотя бы то и униатом, казался им делом таким неудобоисполнимым, что у них совершенно не было на это мужества и решимости. Каким же образом Русские могли достигнуть того, чтобы, не свергая с себя власти патриарха-униата, получить себе православного митрополита, и чтобы, не разрывая церковного союза с этим патриархом, самим остаться православными? Они нашли исход для себя в том, чтобы самим поставить себе своего митрополита и чтобы, не разрывая формальным образом церковного союза с патриархом-униатом, находиться в фактическом с ним разъединении или необщении. Митрополит, поставленный ими самими, а не патриархом, был бы православным по всему,—не только по своим мыслям, но и по своему посвящению; признавая над собою власть патриарха-отступника, он собственно приобщался бы его отступничеству, но так как он фактически не сообщался бы с ним, то Русские и находили это достаточным, чтобы считать его—митрополита совершенно православным. Нет сомнения, что, желая таким образом устроить дело, они хорошо понимали, что желают устроить его не совсем чисто. Но нехотение открытого разрыва с Греками заставляло их соглашаться на то, чтобы допускать номинальную и фиктивную власть над собою патриарха-униата. Взгляд тогдашних Русских на духовное был уже взгляд, так сказать, овеществленный: они не могли допустить, чтобы православный митрополит был посвящен для них руками патриарха-униата, потому что чрез это он заразился бы от него его неправославием; но их православный митрополит, хотя и признававший власть патриарха-униата, только не приходивший в непосредственное соприкосновение с последним, мог, по их мнению, оставаться совершенно православным, тем более, что признание власти патриарха было бы со стороны митрополита лишь притворным и неискренним.

Но не решаясь на то, чтобы формальным образом свергнуть с себя власть патриарха-униата, и желая только находиться в факти-

471

ческом с ним необщении, Русские, чтобы достигнуть этого последнего, у того же патриарха должны были испросить себе дозволение поставить своего митрополита самим. Как же было им обращаться к патриарху-униату с просьбою о том, чтобы он дозволил пм вместо низверженного ими митрополита-униата самим поставить митрополита православного? Этот вопрос они разрешают простым образом: они обращаются к патриарху, как будто бы он был православный, и донося ему об Исидоре,—о деяниях этого последнего и об его осуждении русскими епископами, они мотивируют свою просьбу не тем, что они не хотят от него—патриарха получить митрополита, а другими побуждениями 1).

Обращаясь к патриарху-униату с странною просьбою о дозволении самим поставить митрополита православного, Русские, конечно, должны были рассчитывать на что-нибудь. Как необходимо думать, они рассчитывали на то, что к исполнению странной просьбы принудит патриарха желание сохранить свою власть над русскою церковью,— что патриарх лучше согласиться видеть на кафедре русской митрополии православного митрополита, чем потерять свою церковную власть над ними—Русскими.

Великий князь Василий Васильевич решился обратиться к патриарху с просьбой о том, чтобы ему дозволено было избрать и поставить преемника Исидору своими русскими епископами, или в самом непродолжительном времени после бегства Исидорова из Москвы, которое имело место в ночь с 14-го на 15-е Сентября 1441-го году, или, что как будто более вероятно, даже еще в то время, как Исидор оставался в Москве и низложенный с престола жил под арестом в Пудовом монастыре. Послание великого князя патриарху, в котором он адресуется к последнему с своей просьбой, в известных в настоящее время списках его не имеет даты;

1) Делать предположение, будто Русские на самом деле принимали патр. Митрофана, к которому они адресовались с своей просьбой, за православного и будто они не знали об его униатстве, совершенно невозможно. Не говорим о том, что к патриарху православному они не имели бы побуждений обращаться с просьбою о дозволении поставить митрополита самим, но—если не они сами тотчас же после занятия патриархом кафедры постарались обстоятельно узнать—православный он или униат, что они необходимо должны были сделать, то во всяком случае Исидор, когда его судили на Москве, конечно, представлял своим судьям, что патриарх такой же униат, как и он.

472

но в его тексте дается знать, что оно писано в 1441-м году 1). Следовательно, оно писано в самый год бегства Исидорова из Москвы. Но в нем как будто дается знать, что оно писано, когда Исидор оставался еще в Москве. Во-первых, ничего не говорится в нем о бегстве изменившего православию и осужденного собором русских епископов митрополита и употребляются о нем такие выражения, что как будто он находился еще на лицо: «сей Исидор»— два раза, «предиреченный сей Исидор»... Во-вторых, великий князь, выражаясь не совсем определенно и точно, как будто говорит в нем, что он решил обратиться к императору и патриарху тотчас после того, как «все дело и приложение Исидорово» явилось собору русских епископов и всему русскому православному христианству чужим и странным от божественных и священных правил, т. е. тотчас после того, как Исидор осужден был собором епископов. Наконец, кроме самого послания есть и сторонние указания, что как будто оно было писано еще прежде бегства Исидорова из Москвы. Поставленный на место Исидора митр. Иона в своих позднейших грамотах в Литву по случаю появления там митрополита униата Григория говорит, что Исидору, после его осуждения епископами, повелено было побыти в монастыре святого архангела Михаила, «доколе господин и сын мой князь великий обошлется с великим собором Царяграда» 2). Под этою обсылкою как будто должно разуметь ту обсылку, которую великий князь сделал или намеревался сделать чрез наше послание, ибо о другой, более ранней, обсылке ничего неизвестно и нет оснований и вероятности предполагать ее.

Мы сказали, что великий князь адресуется в своем послании к патриарху-униату как бы он—патриарх был православный. Воображаемого представителя православия великий князь с самою нарочи-

1) Послание с обращением его к лицу патриарха и с указанием в его тексте 1441-го года (об этом же послании, с обращением к лицу императора и с указанием в тексте позднейшего года, см. ниже) сохранилось или известно в двух списках: по одному из них, оно напечатано в Акт. Ист. т. I № 39 и перепечатано в Памятниках Павлова № 62; о другом списке см. Собр. летт. т. VI, стр. 162, примеч. В послании говорится, что от крещения России Владимиром «имеем ныне четыреста и пятьдесят лет и три лета»; а сейчас указанное событие случилось, по летописи, в 988-м году.

2) Одна грамота в Акт. Ист., т. I, стр. 119 col. 1, и у Павлова в Панятнн., col. 638 нач., другая грамота у преосв. Макария в Ист., VI, 367 нач. и у Павлова ib., col. 654.

473

тою настойчивостью старается уверить в своей твердой и непоколебимой привязанности к православию. Обращенные к патриарху-униату уверения смотрят как бы намеренной злой насмешкой; но должно думать, что великий князь имел при этом особенную цель, именно— ту, чтобы отнять у патриарха всякую надежду привлечь Русских к унии и чтобы таким образом склонить его к мысли, что при желании сохранить власть над русскою церковью ему ничего не остается более делать, как согласиться на просьбу Русских о дозволении им поставить себе митрополита православного. По своему объему послание довольно обширно и принадлежа перу неизвестного, сравнительно искусного, грамотника, представляет из себя литературное произведение очень нехудое. Великий князь говорит в послании, что православная христианская вера первоначально воссияла и возросла в земле греческой, которой Бог воздвиг для сего святого царя Константина,—что из Греции она перенесена была в Россию святым Владимиром равноапостольным, который решился принять ее после тщательного испытания всех вер,—что от св. Владимира и до смерти митр. Фотия Русские твердо и неизменно содержали заимствованную ими от Греков православную веру и что по смерти Фотия был прислан в Россию не прошенный и нежданный митрополит Исидор, который, оказавшись изменником православию, пытался было поддать отступнику-папе и русскую церковь; обращаясь к Исидору, великий князь говорит, как он первоначально не хотел было принять его, как он (будто бы) увещевал его не ходить на флорентийский собор, как, не успев в этом, он заклинал его не приносить с собора ничего чуждого православию и как митрополит, возвратившийся с собора легатом папы, был подвергнут соборному суду русских епископов и как всем русским епископам и архимандритам и игуменам и прочим священноинокам и всему русскому православному христианству явилось, что «Исидорово все дело и прихожение чюже есть и странно от божественных и священных правил». Поэтому, говорит великий князь, мы посылаем наших послов к святому царю и к святейшему твоему владычеству и ко всему божественному и священному собору и обращаемся к вам с просьбою,— и за сим излагает свою просьбу. Эта просьба буквально читается так: «И просим святейшее ти владычьство, да с святым царем и со всем божественным и освященным сбором, возревше в святаа ваша и божественная правила гречьскаа и рассудивши и за нужу далечного и непроходимого путюшествиа и за нахожение на наше христианьство безбожных агарян и за неустроение и мятежи, еже в

474

окрестных нас странах и господарей умножения, свободно нам створите в нашей земли поставление митрополита, еще же и за сию нужу, яко и духовная дела вся каждому православному христианину и наша скровенаа, а господьскаа потребнаа, словеса и дела нужно нам делати с митрополитом толкованно младыми человеки, от нихже лепо есть что таити и тии преже инех уведают (т. е. и наши тайные, а между тем государственные и важные, речи и дела нужно вести с митрополитом—Греком, не знающим русского языка, при посредстве переводчиков — незначительных людей, от которых нужно бы иное таить, тогда как они узнают первые); и того ради просим святое ти владычьство, послете к нам честнейшее ваше писание, яко да помощию Божиею и благодатию Святого Духа и поспешением святого царя и с благословением святого ти владычьства и божественного и священного сбора, по святым правилом, сбравше в отечьствии нашем, в рустей земли, боголюбивые епископы отечьства нашего и по благодати Святого Духа избравше кого человека добра, мужа духовна, верою православна, да поставить нам митрополитом на Русь: понеже и преже сего за нужу доставление в Руси митрополита бывало».

Великий князь доносит патриарху, что митр. Исидор оказался изменником православию. Надлежало бы ожидать, что он будет просить патриарха—вместо изменника православию прислать другого митрополита, твердого в православии, и однако его просьба совсем иная. Истинной причиной просьбы было то, что патриарх был униат и что Русские, не прерывая с ним церковного союза формальным образом, хотели обособиться от него и разобщиться с ним фактическим образом: но великий князь выставляет совсем другие побуждения к своей просьбе. Одно вместо другого и одно вместо другого: великий князь, конечно, очень хорошо понимал, что его просьба представляет из себя нечто очень странное. Но просьба не могла быть менее странною, как скоро он, не прерывая церковного союза с патриархом-униатом, хотел испросить себе у последнего дозволение поставить митрополита православного. Кроме того, что патриарх был униат, не было в данное время иных побуждений просить о дозволении поставить митрополита в самой России, и великому князю действительно не удается придумать этих временных побуждений. Он ссылается на далекость и крайнюю трудность путешествий в Константинополь, на незнание митрополитами-Греками русского языка,—это было совершенно основательно; но это не были затруднения, явившиеся только в данное время, а существовавшие с того

475

самого времени, как начала существовать русская митрополия. Когда затем великий князь выставляет нашествия на Россию агарян, неустроения и мятежи в окрестных странах и господарей умножения, то, нет сомнения, и сам он понимает, что на вопрос: как все это составляло побуждение к его просьбе или даже просто: что это значило, каково—«господарей умножения», он был бы не в состоянии что-нибудь отвечать.

Великий князь просит у патриарха дозволения поставит своими русскими епископами преемника низверженному Исидору. Но когда он писал патриарху свою просьбу, он не мог предвидеть того, что случилось, именно—что на кафедре патриаршей не долго останутся патриархи-униаты и что снова возвратятся на нее патриархи православные. Не предвидя этого и имея своим желанием и намерением— фактически разъединить своих православных митрополитов с патриархами-униатами, он, очевидно, должен был иметь в виду не только то, чтобы одного преемника Исидору поставить своими епископами, но чтобы вообще начать ставить русских митрополитов своими епископами. Это ограничение великим князем своей просьбы необходимо понимать так, что он не сознавал права и не видел возможности обращаться к патриарху с общею просьбою о дозволении начать поставление русских митрополитов в самой России. Приводя указанные выше мнимые временные обстоятельства, великий князь мог ссылаться в своей просьбе о дозволении поставить в самой России преемника Исидору на то, что единичные примеры поставления митрополитов в самой России бывали и прежде, как это он и делает 1), но на какой прецедент или вообще на что бы уважительное—не в субъективном смысле по отношению к нему самому, а в объективном по отношению к патриарху, он мог сослаться с своей общей просьбой? Видя себя вынужденным ограничиться просьбою о поставлении в России только преемника Исидору, великий князь, как нужно думать, имел в виду для будущего времени то, чтобы несколько последующих поставлений совершилось на основании тех же частных дозволений и чтобы на ряде частных случаев и было потом основано общее требование.

Истинным побуждением для великого князя просить у патриарха дозволения поставить преемника Исидору своими русскими епископами

1) Cfr послание св. Ионы к киевскому князю Александру Владимировичу, в котором он оправдывает свое поставление бывшими прежде примерами,—Акт. Ист. т. I, стр. 95 col. 2 нач., Памятнн. Павлова col. 560.

476

было то, чтобы, не разрывая формальным образом церковного союза с этим патриархом-униатом, фактически отделиться от него и стать вне общения с ним. Но, желая достигнуть своей цели, великий князь видит себя принужденным действовать согласно с правилом: цель оправдывает средства, и к своей просьбе, которую мы передали выше, присоединяет уверение патриарху: «а мы о сем хочем Божиею благодатию, по изначяльству нашего православного христианьства, посылание и сопрошание и любовь имети с святым царем и святейшаго ти благословениа и молитвы требовати и желати хощем, донележе Бог благоизволит и земля наша доколе имен стояти, и никакоже разлучно от вас имать быти наше православное христианьство до века».

Русские, непоколебимо преданные и верные православию, не хотели иметь общения с константинопольским патриархом-униатом. Но у них не хватало мужества открыто и формально разорвать церковный союз с патриархом, что они должны были сделать, и они решились достигнуть своей цели иным путем. Достигая цели иным путем, они должны были прибегать к небезукоризненным средствам. И таким образом вышло, что похвальной цели они старались достигнуть не вполне похвальными средствами...

Сохранилось до настоящего времени послание вел. кн. Василья Васильевича, написанное им константинопольскому патриарху в 1441-м году и содержащее в себе просьбу к патриарху с императором о дозволении поставить преемника низверженному Исидору в самой России. Но какая была судьба этого послания, остается нам совершенно неизвестным, потому что в летописях наших под 1441-м годом нет о послании великого князя к патриарху ни единого слова. Из доследующего мы знаем, что великий князь не получил от патриарха дозволения поставить преемника Исидору своими русскими епископами. Следовательно, нужно предполагать одно из двух—или что послание было написано, но не было отправлено, или что оно было написано и отправлено, но в Константинополе был получен отказ. Позднейшие показания великого князя и поставленного на Исидорово место митр. Ионы заставляют предполагать первый случай; однако, эти показания, как идущие от людей, заинтересованных в деле, не могут быть принимаемы за совершенно достоверные 1). Если мы предположим первый случай, то со всею вероятно-

1) Великий князь в послании к импер. Константину с извещением о поставлении Ионы (Акт. Ист. т. I, стр. 84 col. 1 fin., и в Памятнн. Павловаcol.

477

стью дело нужно будет понимать так, что прежде чем великий князь отправил свое послание, он получил из Константинополя такие сведения о патриархе и императоре, на основании которых убедился, что ему напрасно бы было обращаться к ним с своей просьбой. Если мы предположим второй случай, то отказ, полученный великим князем в Константинополе, будет для нас совершенно понятным. Императору и патриарху униатам доносят, что свергнут с престола митрополит-униат, и просят у них дозволения на место униата поставить митрополита православного: ясно, что удовлетворение просьбы было бы со стороны императора и патриарха действием такого самоотрицания и такой насмешки над самими собой, каких, при некотором чувстве самих себя, невозможно было им допустить. И если никак не могли они удовлетворить просьбы сами по себе, то еще более и во всяком случае не могли удовлетворить ее по своим отношениям к папе: что сказал бы этот последний, если бы они— с одной стороны выдавали себя за поборников унии, а с другой стороны вели себя как ее враги? Предполагая второй случай, нужно только предполагать, что отказ дан был патриархом не совершенно в решительной, а в какой-нибудь уклончивой форме, потому что в первом случае патриарх должен бы быль опасаться за свою церковную власть над Русскими.

Послание великого князя в Константинополь с просьбою о дозволении поставить преемника Исидору в самой России и своими русскими епископами дошло до нас в двух редакциях: по одной редакции оно адресуется патриарху и в тексте его дается знать, что оно писано в 1441-м году; по другой редакции оно адресуется императору и в тексте его дается знать, что оно писано в 1443-м году 1). Эту двойственность редакции необходимо понимать так, что

582), и Иона в послании к киевскому князю Александру Владимировичу—с извещением о своем поставлении (Акт. Ист. ib. стр. 95 col. 1 и Памм. col. 559) говорят, что до этого последнего события не было посылок в Константинополь относительно замещения митрополичьей кафедры по причине униатства императора и патриарха. Но великий князь и митрополит могли иметь желание умалчивать о посылках неудачных (и пред импер. Константином можно было это делать, потому что в правление брата он жил не в Константинополе, а на своем уделе).

1) Во второй редакции послание читается во 2-й Софийской летописи, — Собр. летт. VI, 162. напечатано у преосв. Платона в Истории, I, 302, и известно нам еще по одной рукописи библиотеки Моск. Дух. Академии,—№ 235.

478

после попытки 1441-го года, приведенной ли в исполнение и окончившейся неудачею или оставшейся только в намерении, в 1443-м году имела место новая попытка, при чем употреблено было прежнее послание.

Исходом этой второй попытки была та же неудача, что и первой. Одна из Софийских летописей, приведши послание в его второй редакции, далее сообщает, что великий князь отправил было своих, послов в Константинополь, но что к нему пришла весть, будто император ушел в Рим на царство и стал в латинскую веру, и что поэтому великий князь приказал с дороги воротить послов назад 1). Чтобы до великого князя могла дойти нелепая весть, будто император ушел в Рим на царство и стал в латинскую веру, это совсем невероятно, и летопись, как нужно думать, воспроизводит тут один из ходивших в народе толков. Могла дойти до великого князя ошибочная весть, будто император отправился на Запад искать помощи у западных государей против Турок. Но трудно допустить, будто дело было так, что великий князь, получив весть, воротил послов назад и на том кончил попытку: ему ничто не мешало удостовериться в справедливости вести и по получении известия об ее ложности снова отправить послов в Константинополь. Вероятно думать, что послы доходили до Константинополя,—что они получили там отказ и что теми сказками, которые передает Софийская летопись, объяснялась только неудача посольства. Во второй редакции послание адресуется не патриарху, а императору, может быть, потому, что оно было послано или его предполагали послать после смерти патриарха Митрофана, который скончался 1-го Августа 1443-го года. Если бы это было так, то следовало бы думать, что Русские имели большие надежды на уступчивость одного императора-униата и что после смерти патриарха, находя возможным удовольствоваться разрешением и одного первого, они поспешили было попытать удачи.

Итак, московские Русские не желали формальным образом разрывать церковного союза с константинопольским патриархом-униатом и в то же время они не получили от него дозволения поставить себе православного митрополита самим, чтобы таким образом фактически обособить себя от него. Им ничего не оставалось далее делать, как—или решиться наконец на то, чтобы формально разорвать союз с патриархом, или чтобы самим поставить себе

1) Указанная 2-я Софийская,—Собр. лета. VI, 167.

479

православного митрополита самовольно, помимо дозволения патриарха. На первое у них и теперь не, хватило мужества, и они решились на второе. Решились однако весьма не скоро. Правда, что с самим великим князем Василием Васильевичем повстречались несчастия, которые должны были замедлить его решение: в Июле 1445-го года он захвачен был в плен Татарами, у которых пробыл около 3-х месяцев; в Феврале 1446-го года он был захвачен и лишен великого княжения своим двоюродным братом Дмитрием Юрьевичем Шемякой, у которого успел снова отнять великокняжеский престол только спустя 10-ть месяцев. Но и возвратившись в Москву он принял свое решение далеко не вдруг: он возвратился в Москву (взятую у Димитрия его приверженцами в Рождество Христово 1446-го года) 17-го Февраля 1447-го года, а решение поставить митрополита самим, без дозволения императора и патриарха, было приведено в исполнение только в Декабре следующего 1448-го года.

С весьма большою вероятностью следует полагать, что великий князь после долгих колебаний был наконец подвигнут к своей решимости явившеюся опасностью, что Исидор снова явится в Россию. Обыкновенно принято думать, что Исидор после своего бегства из Москвы не делал более попыток возвратиться в Россию. Но это оказывается неправдой. Сохранилось до настоящего времени послание константинопольского патриарха Григория Маммы к киевскому князю Александру Владимировичу, которое известно было давно, но которое в подлинном и полном виде напечатано только недавно 1). Послание составляет ответ патриарха на обращенный к нему через посла вопрос князя: на каких условиях у них—Греков состоялось соединение с латинянами. Из этого-то. послания и оказывается, что Исидор имел намерение возвратиться в Россию: кратко извещая князя об условиях, на которых состоялось соединение, патриарх пишет: «а коли приидет к вам преосвященный митрополит киевский и всея Русии и всечестный кардинал кир Исидор, о Святем Дусе возлюбленный брат и сослужитель нашего смирения,

1) О послании сообщается сведение в Акт. Ист. т. I, примеч. к № 63 (а у Сахарова в предисловии к Путешествию Симеона суздальского в Италию делается указание). В полном виде оно напечатано покойным А. II. Поповым в Историко-литературном обзоре древнерусских полемических сочинений против латинян, стр. 332 (нам оно известно было по рукописи Московской Дух. Академии № 81 из фундамент).

480

научит и накажет вас о всем словом и делом». Под посланием в сохранившихся его списках нет годовой даты 1), так что неизвестно положительным образом, к какому времени оно относится. Но, во-первых, по соображениям со всею вероятностью должно относить его ко времени до смерти императора Иоанна Палеолога, который умер 31-го Октября 1448-го года; во-вторых, и в нем самом отрицательно дается знать, что оно писано до поставления св. Тоны в митрополиты. Принимается, что Исидор после своего бегства из Москвы был в Константинополе только один раз, это— когда в конце 1452-го года был послан туда папою для восстановления унии (первоначально отвергнутой было преемником Иоанна Палеолога его братом Константином). Но из истории поставления Исидором в Константинополе епископа владимирского и берестейского Даниила 2) оказывается, что он был в Константинополе прежде того. Это первое посещение Исидором Константинополя необходимо относить ко времени, предшествующему поставлению Ионы в митрополиты, ибо Даниил мог отправиться для посвящения в Константинополь только прежде сего поставления, а между тем весьма вероятно, что послание к Александру Владимировичу писано патриархом Григорием, когда Исидор находился в Константинополе. Что касается до отрицательного свидетельства самого послания, то в нем говорится о митрополитах и епископах греческих, враждебных унии, которые приходили в Литву, чтобы смущать тамошних Русских, но не говорится, чтобы во главе смущающих был митрополит, поставленный в Москве. Само собою разумеется, что Исидор имел намерение возвратиться в Русь только литовскую, потому что никак не мог иметь охоты снова показаться в Москве (в которую во всяком случае и не был бы пущен). Но для кафедры митрополии всея России, находившейся в Москве, была та опасность, что от нее могла быть таким образом отторгнута ее половина литовская. И опасность тут была далеко не совсем воображаемая. В Литве на. унию и на Исидора смотрели значительно иными глазами, нежели на Москве: когда Исидор возвратился с собора униатом и папским кардиналом и легатом, его приняли там за такого же своего действительного митрополита, каким он был и до собора; после осуж-

1) Есть только месячная дата: «писано в Цариграде месяца Июня в 26-й день».

2) См. рукописание Даниила с отречением от Исидора, данное митр. Ионе, у преосв. Макария в Ист., VI, 369. и в Памятнн. Павлова, № 72.

481

дения и низложения его на Москве, может быть, несколько начали там сомневаться в нем, но вовсе не усвоили твердого московского на него взгляда как на отступника и еретика. Доказательством этого служат указанное выше обращение в Константинополь с спросом об унии князя Александра Владимировича и указанный выше случай поставления Исидором епископа владимирского и берестейского Даниила. Александр Владимирович, обращающийся в Константинополь к патриарху-униату с спросом об унии, очевидно, еще не смотрит на нее глазами Москвы 1). Если епископ Даниил решился искать себе посвящения у Исидора, то следует, что это было сделано им или с положительного согласия собора литовских епископов, или по крайней мере не в совершенное вопреки их мнению о митрополите-униате, потому что иначе он не был бы признан ими за действительного епископа.

Продолжительное медление великого князя в принятии решения поставить митрополита своими епископами без дозволения патриарха, очевидно, указывает на то, что он долго думал и колебался над вопросом: имеет ли он право при неправославии патриарха поставить себе православного митрополита своими собственными епископами. Что это было действительно так, о сем и положительно свидетельствует св. Иона в одном из своих посланий, говоря, что великий князь «доволне в многая времена» советовался о вопросе с своим духовенством 2). В канонических правилах церкви Русские не могли найти на свой вопрос никакого ответа, потому что дело было поставлено ими таким образом, что каноны не только не предвидели подобного случая, но вовсе и не допускают его. Константинопольского патриарха, державшегося унии с папой, Русские признавали за еретика; несмотря на это, они не отрицали его власти над собою, а только не хотели иметь фактического общения с ним и получить себе митрополита из его нечистых рук. Но по канонам церкви

1) В одной из рукописей Синодальной библиотеки читается форма. возношения имен восточных патриархов на литургии, совершаемой нашим митрополитом,—Опис. Горск. и Невостр. № 331, л. 237 об., стр. 771. Эта форма, не действительно употреблявшаяся, а составляющая частное произведение южнорусского писца, дает знать, что некоторые в южной Руси признавали патриарха Григория Мамму за своего действительного патриарха.

2) В послании к киевскому князю Александру Владимировичу, в котором извещает князя о своем поставлении,—Акт. Ист. т. I, стр. 95 col. 1 fin., Памм. Павлова col. 560.

482

православные вовсе не могут и не должны признавать над собою власти еретиков, потому что между православными и еретиками не должно быть совершенно никакого общения,—потому что последние должны быть просто отсечены от всякого союза с православною церковью. И должно думать, что Русские решились наконец поступить так, как они поступили, не потому, чтобы они нашли каноны, которые показались им оправдывающими их поступок, а потому просто, что их принудила к тому необходимость, так как necessitas non habet legem. От патриарха-еретика они не хотели брать себе митрополита; но патриарх не давал им дозволения поставить митрополита самим: им ничего не оставалось более делать, как поставить митрополита самим своею собственною властью. Однако, после совершения деяния Русские хотели оправдывать себя канонами. Великий князь Василий Васильевич в своем послании к императору Константину, в котором извещает последнего о совершенном в России поставлении митрополита без дозволения Греков, пишет: «възревше в божественая и священная правила святых апостол и святых богоносных отець, нужди ради обретохом не бронящих, но повелевающих епископы поставити болшаго святителя митрополита». Сам митрополит, поставленный без дозволения Греков, св. Иона в одном из своих посланий утверждает, что он поставлен на основании 1-го правила свв. апостолов, которое он приводит в таком виде: «трие епископи должни суть безо всякого извета поставляти большого святителя», и потом ссылается на 4-е правило 1-го вселенского собора, которое повелевает поставлять епископа всем епископам области, а в случае нужды по крайней мере троим, и глухо ссылается и на «иные многие правильные главизны» 1). Помимо канонов великий князь и митрополит приводили еще один аргумент в оправдание самовольного поступка: они утверждали, что будто когда второй из них после смерти Фотия прибыл в Константинополь и нашел там уже посвященным в митрополиты русские Исидора, то император и патриарх назначили и утвердили его быть преемником последнего; по их уверению, император и патриарх будто бы говорили Ионе, не успевшему прийти прежде поставления Исидорова: «что теперь делать нам? ты не успел прийти к нам и мы другого поставили на ту святейшую митрополию и уже не мо-

1) В окружном послании литовским епископам по случаю появления в Литве митрополита-униата Григория,—Акт. Ист., т. I, стр. 113 col. 2, Памятнн. Павлова col. 622.

483

жет переменить сделанного,—Исидор уже должен быть митрополитом русским; (но пусть будет вот что): иди ты Иона опять на свой стол, на рязанскую епископию, а что устроит воля Божия об Исидоре—умрет ли смертью или иное что случится с ним, и ты— Иона да будешь после него митрополитом русским» 1). Сейчас приведенный аргумент, как нужно думать, предназначался удовлетворять двум целям: с одной стороны, служить оправданием самовольного посвящения митрополита, а с другой стороны—доказывать, что этот митрополит, хотя и оставался в номинальной зависимости от патриарха-униата, был совершенно православный, ибо получил благословение на митрополию от патриарха еще православного.

Поставление митрополита своими епископами без дозволения патриарха было делом совершенно исключительным и крайне щекотливым. А поэтому ничего нет неестественного в том, что у великого князя не хватало мужества и решимости принять всю ответственность за него на одного самого себя. По свидетельству св. Ионы, он решился на поставление только после продолжительных советований со всеми своими епископами и с архимандритами и игуменами и со многими духовными мужами рассудными и со всем священством и после обсылок с православными князьями литовскими 1).

1) Сейчас приведенное читается в послании великого князя к импер. Константину, содержащем извещение о поставлении Ионы в митрополиты,—Акт. Ист. т. I, стр. 84 col. 2, Памм. Павловаcol. 579. Сам Иона утверждает это в нескольких своих посланиях в Литву, см. у Павловаib. coll. 539 fin., 561, 646. Никоновская летопись, V, 215, уверяет даже, что патриарх не только благословил Иону быть преемником Исидора, но и «грамоту ему дал». Чтобы дело было действительно так, как утверждают князь и митрополит, это очень сомнительно. Во-первых, само по себе невероятно, чтобы патриарх с императором назначили Ионе быть преемником Исидора: подобное назначение представляло бы из себя нечто совсем необычное и они—патриарх с императором вовсе не могли и не желали предвидеть, чтобы Исидор так скоро оставил Россию, как это на самом деле случилось. Во-вторых, и на основании положительных данных дело представляется весьма сомнительным: императора Иоанна, при котором приходил Иона в Константинополь, великий князь просит о поставлении в митрополиты не Ионы, а кого-нибудь; императору Константину, который мог не знать дела, он говорит, что Иона назначен был в преемники Исидора, однако говорит вовсе не утверждая, как нечто достоверное, а странным и подозрительным по отношению к нему—князю образом ссылаясь на слухи: «и слышахом о сем от многих».

1) В послании к киевскому князю Александру Владимировичу,—Акт. Ист. т. I, стр. 95, у Павл. в Памятнн. col. 560.

484

По приказанию великого князя, без дозволения патриарха константинопольского, был поставлен в митрополиты русские своими русскими епископами, как мы несколько раз давали знать выше, св. Иона, епископ рязанский, тот самый, который был было посылан в Константинополь для поставления в митрополиты после смерти Фотия. Как предварительно великий князь долгие времена советовался о поставлении со всем духовенством, так, по свидетельству св. Ионы, и самое поставление было приговорено великим собором из епископов, архимандритов, игуменов и из всего священства 1). Поставлен был св. Иона 15-го Декабря 1448-го года 2). Относительно самого поставления 2-я Софийская летопись говорит: «совершается приношение божественыя службы и возлагается на плещо его честный амфор и посох великий митрополичь дается в руце его, и тако с благобоязнеством свершает святую службу (и) благословляет народы» 3).

После долгого медления Русские решились наконец на то, чтобы поставить себе православного митрополита своими епископами, без дозволения патриарха-униата. Но после того, как они сделали дело, для них являлся вопрос: как же им быть с этим патриархом, на права которого они увидели себя вынужденными посягнуть? Что именно они думали и придумали относительно этого трудного и весьма щекотливого вопроса, который должен был занимать их прежде всего, положительным образом мы не знаем; но их поведение показывает, что они остановились на том, чтобы не извещать самим патриарха о совершенном ими нарушении его прав, а ждать от него запроса, дабы таким образом, избегая неприятной обязанности

1) Акт. Ист. т. I, стр. 86 col. 2, и у преосв. Макария в Ист. VI, 362 fin., Памм. Павл. coll. 539 и 647 sub fin..

2) Никон. лет. V, 215, Степ. кн. П, 78 (год в последней—1447-й неправильно). У преосв. Макария,—VI 15: 5-го Декабря; если это не описка или не опечатка, а поправка, то не знаем—на каком основании сделанная.

3) Собр. летт. VI, 167. Сам Иона в своих посланиях в Литву говорит, что он был поставлен всеми московскими русскими епископами,—Акт-.Ист. т. I, стр. 113 col. 2 и у преосв. Макария VI, 362, у Павл. в Памм. col. 623 нач. и 647. Но должно понимать его не в совершенно точном смысле. По свидетельству Воскресенской и Типографской летописей (первая—в Собр. летт. VIII, 122 нач., вторая—стр. 256) он был поставлен четырьмя епископами: ростовским, суздальским, коломенским и пермским, а два епископа—новгородской и тверской прислали повольные грамоты.

485

быть доносителями на самих себя, просто оправдываться, когда потребует этого запрос патриарха. Нет сомнения, что дело лежало самым тяжелым камнем на сердце у Русских и причиняло им крайние беспокойства... В действительности их ожидало то, что— все обойдется благополучно и что фактическую независимость своей церкви они получать несравненно скорее и легче, нежели как они ожидали. Св. Иона поставлен на Москве в митрополиты спустя полтора месяца после смерти в Константинополе императора Иоанна Палеолога (31-го Октября 1448-го года), когда престол императорский был предметом спора между его тремя братьями. Остается неизвестным, не имело ли это обстоятельство влияния на решимость Русских; по всей вероятности, нет, ибо они едва ли могли предвидеть, что перемена государя будет для них благоприятною. Но это оказалось на самом деле так. Занявший престол императорский в начале 1449-го года старший брат Иоаннов Константин 1) тотчас по вступлении на него объявил себя, вопреки брату, сторонником православия и противником унии. Правда, что формальным образом он восстановил православие очень не скоро и терпел на престоле патриаршем патриарха-униата, оставшегося ему от брата, около двух лет или даже несколько более (патриарха Григория Мамму, который почти через трехлетний промежуток после смерти Митрофана, скончавшегося 1-го Августа 1443-го года, был поставлен 7-го Июля 1446-го года; он бежал из Константинополя в Рим в Августе 1451-го года 1), но за сколько до этого он был низведен с кафедры, остается неизвестным). Но будучи противником унии у себя дома, император, очевидно, не мог требовать ответа у Русских: как смели они поставить себе православного митрополита без спроса у патриарха-униата. Когда император наконец формальным образом восстановил в Константинополе православие и низложил патриарха униата, Русские не только не боялись более запроса, но сами решились известить императора о совершенном ими самовольном поставлении митрополита и просить у него извинения в своем деянии.

Послание вел. кн. Василия Васильевича, написанное им с сейчас указанною целью к императору Константину в Июле месяце

1) На Константина был возложен императорский венец в Пелопоннесе, где он был деспотом. 6-го Января 1449-го года; он прибыл в Константинополь 12-го Марта. Франтца, lib. III. cap. 1 нач..

2) Франтца, lib. III, cap. 1 fin.

486

1452-го года, сохранилось до настоящего времени 1). Поздравив императора с восшествием на прародительский престол и выразив свою радость по тому поводу, что он восприял скипетр «в утвержение всему православному християньству греческих держав и владетельствам руския земли», великий князь говорит: «восписуем же пакы святому ти царьству и о нашея земли положении». За сим он рассказывает, как после смерти митр. Фотия был было посылан в Константинополь для поставления в митрополиты русские епископ рязанский Иона и как вместо него был прислан Исидор 2),—как этот Исидор оказался отступником от православия и как он— великий князь, будучи наставляем Богом, отверг и его самого и его злочестие; после этого,—говорит великий князь императору,—мы многодетно и постоянно желали послать своих послов в Константинополь о поставлении митрополита 3), но не могли этого сделать— отчасти потому, что, «якоже слышахом, в ваших благочестивых державах в церкви Божией разгласье бысть», отчасти по причине крайней трудности пути в Константинополь от разбойников и грабителей, отчасти по причине нашествий на нас агарян и междоусобных у нас ратей и браней (Шемяка); по всему сему,—заключает князь свое донесение,—воззрев в святые и божественные правила святых апостолов и святых богоносных отцев, которые нужды ради не возбраняют, но повелевают епископам поставить большего святителя—митрополита, ради великой нашей нужды мы поставили прежде помянутого епископа Иону, в митрополиты своими русскими епископами. За этим следуют составляющие цель послания—просьба, об извинении за самовольный вынужденный поступок и уверение в своем неизменном признании власти патриарха; это, составляющее

1) Послание напечатано в т. I Акт. Ист. два раза, 41 и 262, и у Павл. в Памм. № 71. В известных списках послания нет под ними даты года, а только дата месяца, и так как в тексте его говорится, что течет 21-е лето от смерти Фотия, который скончался 1-го или 2-го Июля 1431-го года, то его нужно относить или к 1451-му или к 1452-му году. Но в нем дается знать, что оно писано после низложения Григориева, во время небытности в Константинополе патриарха, следовательно—в 1452-м году.

2) Тут говорит, будто импер. Иоанн Палеолог и патр. Иосиф назначили быть Ионе преемником Исидора.

3) «Како бы послати нам к Царьскому граду послов своих о извещении съединения святейшая Божия вселенская церкве и о православии и о поставлении митрополита».

487

цель послания, читается: «и просим святое ти царьство, да не помолвили о том на нас, яко дерзостне сие створихом, еже створихом, не обослав великого вашего господьства, но сие за великую нужду створихом, а не кичением, ни дерзостию; а сами есмы в всем благочестьи по древнему нам преданному православию, и в том есмы, якоже преже быхом, тако и будем до каждаго нас временного живота и до скончания веку; и церковь наша руская—святейшая митрополия руская от святыя Божия вселенскые съборные и апостольскыя церкви Премудрости Божия святыя Софея цариградекыя благословение требует и ищет, в всем по древнему благочестью повинуется ей, и тот наш отець, киевский и всея Руси митрополит кир Иона, по томуж всяческы требует оттоле и благословения и съединения развие нынешних новоявлешихся разгласий». Настоящий отдел послания великий князь заключает: «молим святое ти царьство, да будеши о всем к тому нашему отцу Ионе митрополиту добрые воли и то нам от вас велми любо, а мы есмо, якоже и пишем, о всем с вами съединени по изначальству любовию и всякою приязнию». В заключение послания великий князь говорит, что хотел было писать к патриарху, но не знает, есть ли в Константинополе патриарх, так как ни от кого о нем не слыхал, и если есть, то не знает, как его зовут.

Сейчас приведенное нами послание великого князя, как открывается из пометы, сделанной на одном из сохранившихся его списков, быв написано, не было отправлено в Константинополь 1). Что было причиной, что в Москве написали послание и потом раздумали отправлять его, положительным образом не знаем; но необходимо думать, что причиной сего были изменившиеся в Константинополе церковные обстоятельства. Император Константин Палеолог, последний из византийских императором, в большую часть своего недолговременного правления бывший противником унии с папой, под конец увидел себя вынужденным обратиться к той же унии. Турки, уже давно владевшие почти всей греческой частью Балканского полуострова и оставлявшие Грекам почти один Константинополь, делали уже неоднократные попытки овладеть и сим последним. В начале 1451-го года у них на престоле султанском произошла перемена—

1) В одном из списков в заглавии послания отмечено: «посылная (грамота) великого князя Василья Васильевича к царьградскому царю Костянтину о Ионе митрополите, да не пошла», см. Акт. Ист. т. I, № 263, примечание на конце.

488

умер Мурад II и его место занял сын его Магомет II. Этот последний почти тотчас же по своем восшествии на престол начал готовиться к осаде Константинополя: и тогда-то император Константин, ни от кого не надеясь получить помощи, кроме папы, решился возобновить с ним переговоры об унии, которые и начаты были в начале 1452-го года 1). Необходимо думать, что дошедшая до Москвы весть об измене императора православию и была причиной, почему Русские, написав ему послание, не отправили послания по назначению. Но на этот раз они могли быть спокойными и имели все основания не опасаться, чтобы из Константинополя сделан был им запрос относительно их самовольного поступка, ибо император, сам первоначально объявивший было себя против унии, как мог спрашивать с них за то, что они были ее противниками, что вынудило их к самовольному поступку? Вскоре за этим должны были прекратиться и всякие опасения Русских в сем отношении: 29-го Мая 1453-го года Константинополь был взят Турками и в нем навсегда исчезла флорентийская уния, оставив только одну самую крайнюю ненависть к своей памяти. Это обстоятельство—взятие Константинополя Турками дало Русским поводы сделать своих митрополитов фактически независимыми от патриархов и несмотря на то, что последние снова начали быть православными. К речам об этом мы возвратимся ниже.

Прежде чем говорить о св. Ионе, как митрополите, сообщим предварительные биографические сведения о нем, какие имеем 2).

Он родился в древней галичской области, близь города Солигалича нынешней костромской губернии, от местного большого или малого вотчинника Феодора Одноуша, следовательно—был по своему происхождению из людей более или менее благородных 3). Будучи

1) См. статью Стасюлевича: «Осада и взятие Византии Турками» в Ученых Записках и Отд. Акад. Наук, кн. 1, стрр. 99 прим. и 121 fin..

2) Так как Иона причислен к лику святых, то написано было его житие. Но оно написано очень много спустя времени после его смерти,—при митр. Макарии, и не отличается обилием сведений, см. о нем у Ключевского в Древнерусских житиях, стр. 240. Одна из трех его редакций читается в Степенной книге,—II, 69 (о написании в 1547-м году см. Опис. синодд. ркпп. № 261 л. 237, стр. 259).

3) По житию, Феодор Одноуш отдал погост Одноушево, в котором имел жительство, в дом Пречистой Богородицы московской или в митрополию; но по актам, пустошь Одноушево пожаловал вел. кн. Василий Иванович митр.

489

12-летним мальчиком, он поступил, с целью принять монашество, в один неизвестный монастырь галичской области, из которого потом перешел в московский Симонов монастырь. В последнем монастыре, по уверению преп. Иосифа Волоколамского, св. Иона, еще быв молодым монахом, вместе с некоторыми старшими его ревнителями строгой монашеской жизни из братий, когда увидел, что старые обычаи монастыря изменяются и благочиние в нем отметается, не молчал и не полагал сего в небрежете, но возбранял, не попущая бесчинию и мятежу бывать, за что вместе с другими ревнителями принял многую скорбь и печаль от тогда бывших в монастыре архимандритов 1). По свидетельству жития, нарочитое занятие св. Ионы в монастыре составляло божественных книг писание 2). Затем, житие передает следующее пророчество о нем митр. Фотия: «Прииде некогда пресвященный Фотий митрополит всеа Русии во обитель Пречистые Богородицы на Симоново, якоже обычай имяше, помолитися и сущего архимандрита и братию благословити и дѵховне пользовати себе же и инех, и в церкви молитвоваше и поиде видети и благословити тружающихся братию во святых службах страны монастырския; прииде же в пекольницу, иже есть хлебня, и виде сего блаженного Иону уснувша от великого воздержания и от прилежного труда и молитвы непрестанные и десную руку на главе своей держание согбену, яко благословляше ею; святитель же со удивлением зряше нань и не повеле никому разбудити его и пророчествуя о нем глаголаше: ««разумейте, о чада, яко инок сей Иона будет велик святитель во странах руския земли и многи от неверных обратит к Богу и просветит святым крещением и в разум истинный приведет, наипаче же и сему царствующему граду Москве и прочим градом многим и всем (весем?) истинный пастырь и учитель будет»». Так как св. Иона поставлен в епископы именно Фотием и следовательно—этот второй представляется пророчествующим о самом себе (о том, что сам намеревался сделать), то

Даниилу в 1527-м году, см. у Горчакова О земельных владениях, приложж. стр. 27 fin. (в настоящее время местом рождения св. Ионы считается деревня Одноушево, находящаяся от Солигалича в 9-ти верстах и от своего села, которое называется также Одноушевым и еще Вершками, в одной версте).

1) В «Отвещании любозазорным», составляющем 10-ю главу духовной грамоты или монастырского устава.

2) Если только мы правильно понимаем житие, в котором сказано: «внимаше же божественных книг писанию».

490

можно несколько сомневаться в достоверности пророчества 1); равным образом, можно сомневаться в его достоверности и потому, что вместо простого предречения св. Ионе митрополии Фотий прямо мог благословить его в свои преемники. Тенденция сомнительного пророчества есть та, будто Иона, не получивший себе благословения на митрополию от современного патриарха, имел несколько предварительных благословений (патр. Иосифа и наше—Фотиево). Когда он поставлен был митр. Фотием в епископы рязанские, остается неизвестным; некоторые утверждают, что в 1430-м году, но не указывая оснований 2). Во время бытности епископом рязанским, как свидетельствует житие, он обратил в христианство и крестил многих из инородцев, находившихся в епархии.

Поставление св. Ионы в митрополиты своими русскими епископами, без дозволения патриарха-униата, несомненно было таким делом, которому вполне сочувствовало решительное большинство русского духовенства и вообще всего русского общества. Однако, находились в духовенстве и среди мирян отдельные лица, которые протестовали против этого посягательства на права патриарха. Преп. Иосиф Волоколамский сообщает о своем учителе преп. Пафнутии Боровском, что у него была брань с Ионою митрополитом: сказали Ионе, что он — Пафнутий не велит звать его митрополитом, и что по жалобе Ионы великому князю «доспели тому делу на Москве по свидетельству священных правил» 3). В чудесах св. Ионы рассказывается, что некий боярин, именем Василий, зовомый Кутуз, неверие имел к нему—митрополиту и не приходил к нему и благословения от него приимать не требовал 4). Наконец, и сказания о благословении св. Ионы на митрополию патр. Иосифом и о пророчестве ему Фотиевом, может быть, направлены отчасти против тех, которые не хотели признавать его митрополитом. К сожалению, наши положительные известия о непризнавании

1) Автор жития, в виду сейчас нами сказанного, действительно утверждает, будто Иона поставлен в епископы после смерти Фотия-

2) Архим. Макарий в Сборнике церковно-исторических и статистических сведений о рязанской епархии, М. 1868, стр. 104 fin..

3) В помянутом сейчас выше Отвещании любозазорным и в послании к Ивану Ивановичу Третьякову (содержание которого см. в Чтен. Общ. Ист. и Древн. l847-й года, № 8, Смеси стр. 7).

4) Степени, кн. II, 82. О боярине Ваcилье Федоровиче Кутузове см. в Никоновск. лет.—V, 213, и в Софийском Временнике Строева—II, 59.

491

его митрополитом весьма кратки и состоят только в сейчас нами приведенном; между тем, очень любопытно было бы знать, как непризнававшие, являя собою своеобразных консерваторов или наоборот—своеобразных либералов, доказывали обязанность Русских не посягать на права патриарха-униата или вообще что они имели и заявляли против признания 1).

Первою заботою св. Ионы после занятия им кафедры митрополии было то, чтобы распространить свою власть на епископии митрополии, находившиеся во владениях короля польского и вместе великого князя литовского Казимира 2). В одном из своих позднейших посланий литовским епископам Иона говорит, что великий князь Василий Васильевич, собираясь ставить его в митрополиты, обсылался с Казимиром и что получил от последнего грамоты с изъявлением его согласия 2). Так как в 1448-м году, когда поставлен Иона, король польский и великий князь московский находились в размирье, то слова митрополита с первого взгляда возбуждают сомнение. Но, с другой стороны, трудно допустить, чтобы он решился говорить неправду епископам литовским, которые точным образом должны были знать дело, хотя послание писано и довольно много спустя времени после события (в 1459—60 году). По известию Никоновской летописи, весной

1) Позднейшее похвальное слово св. Иове, написанное при митр. Макарии, говорит о причине его гнева на Пафнутия иначе, а именно—что один раз он сделал с епископами какое-то церковное распоряжение и что Пафнутий поступил в своем монастыре вопреки распоряжению. По рассказу слова, когда Пафнутий, вызванный в Москву митрополитом для объяснений, отвечал ему «негладостве и неподобательне, якоже подобает гладостно и подобательно великовластным глаголати», то митрополит «би его жезлом своим»,— прибил его своим посохом, и приказал посадить в темницу, из которой Пафнутий был освобожден, когда принес раскаяние и испросил прощение,—ркп. Моск. Дух. Акад. из Волоколл. № 632. л. 180, см. также Опис. Синодд ркпп. Горск. и Невостр. № 261 л. 237, стр. 260 (печати, кроме Розенкампфа, который указан в Описании, еще у Калачова в статье «О значении Кормчей», приложж. стр. 4, п. 8).

2) При Ягелле, который был выбран из великих князей литовских в короли польские в 1386-м году, и при его преемнике Владиславе Варнском великие князья литовские были отдельные от королей (Скиргайло, Витовт, Свитригайло, Сигизмунд и наш Казимир); но Казимир, преемник Владислава, выбранный из великих князей литовских, став королем, остался вместе и великим князем.

3) У преосв. Макария VI, 362, у Павл. в Памм. col. 647.

492

1448-го года был в Москве посол Казимиров 1), приходивший, как, нужно думать, для переговоров о мире. А это обстоятельство указывает на возможность того, чтобы Казимир действительно изъявил свое согласие на поставление Ионы в митрополиты. Как бы то ни было, но епархии русские, находившиеся во владениях Казимира, не были отданы в заведывание Ионы тотчас же, как он был поставлен, и он должен был хлопотать об этом и успел достигнуть, этого не совсем сполна. Спустя 8-мь с половиною месяцев после его поставления в митрополиты, 31-го Августа 1449-го года, между королем польским и великим князем московским состоялся мирный договор, при чем он с своей стороны, как кажется, принимал более или менее деятельное участие 2). Вскоре после заключения договора король присылал в Москву своего посла, вероятно, по поводу исполнения договорных статей и обращался с просьбою к нему—митрополиту, чтобы он содействовал укреплению прочной дружбы между ним—королем и великим князем 3). Пользуясь своим влиянием на государственные дела, митрополит и старался вести себя так, чтобы заслужить благоволение Казимира 4) (подразумевается; насколько это было возможно без вреда интересам московского великого князя). В тоже время он писал послания к православным, находящимся во владениях Казимира, в которых убеждал их содействовать воссоединению всей русской митрополии под властью одного главы—его митрополита; так, известны его послания: 1) ко всем князьям и панам и боярам и наместникам и воеводам и всему купно литовско-галицкому христоименитому людству, дошедшее до нас в отрывке 5), и 2) к киевскому князю Александру Владимировичу, который, как мы говорили, был женат на сестре вел. кн. Василья Васильевича и был между литовскими православными князьями чело-

1) V, 215.

2) Договорная грамота в Актах Запади. России, т. I, № 50. В ней между прочим постановляется, чтобы в случае споров между подручниками короля и великого князя митрополит был третейским судьей,—стр. 64, col. 1.

3) См. послание Ионы к Казимиру в Акт. Экспед., т. I, № 49.

4) См. ibid.

5) В Акт. Ист., т. I № 43, и у Павл. в Памм. № 64 (Разъединение двух слитых в одно место посланий—у последнего. Боярин, с которым было отправлено послание, вероятно, есть тот митрополичий дьяк Василий Карло, который, послан был к королю).

493

век весьма влиятельный 1). В непродолжительном времени св. Иона, вероятно—благодаря главным образом содействию сейчас названного князя Александра Владимировича, успел достигнуть своих стараний, однако, как мы сказали, не совершенно сполна. Грамотой от 31-го Января 1451-го года, данной в Вильне, Казимир вручает Ионе «столец митрополичь киевский и всея Руси, как первие было по установлению и обычаю рускаго христианьства», но разумея под, стольцом киевским и всея Руси часть митрополии литовскую без части галицкой 2). Власть короля польского в Литве и Галиции была совершенно различная: Литва была особое от Польши государства с своими особыми правами, только династически соединенное с нею в лице государя; напротив, Галиция была собственная и настоящая часть Польши, поелику была завоевана Поляками. Нужно думать, что как великий князь литовский Казимир не нашел возможным противиться желанию православного населения княжества быть под одним церковным главою с Москвой и отдал княжество Ионе; но в Галиции для него ничего не могло значить желание населения последней и нужно думать, что он не отдал ее Ионе по настояниям своего латинского духовенства, которое хотело оставить ее за Исидором, как номинальную кафедру последнего, и во всяком случае свободною от церковной власти Москвы. Получив от короля в свою власть Литву, Иона старался получить от него и Галицию; но в этом случае его старания оказались напрасными 3).

Получив в свою власть литовско-русские епархии, св. Иона увидел себя обязанным произвести здесь некоторое очищение от за-

1) Послание в Акт. Ист., т. I № 47, и у Павлова № 66. Митрополит сообщает князю, что король писал до него свой лист с великим своим жалованием и что хочет Божьей церкви церковная оправдания вся учинити по старине. Но вероятно, что обещание короля, сопровождавшее его просьбу к митрополиту, было не особенно решительно; иначе он—митрополит не имел бы нужды писать своих сейчас указанных посланий.

2) Грамота в Акт. Ист., т. I № 42. и у Павлова № 67. Князь Александр Владимирович присутствовал при написании грамоты и упоминается в числе свидетелей (вторым после Свидригайла, который, вероятно, также стоял за подчинение православной Литвы в церковном отношении Москве).

3) Просьба Ионы к Казимиру о Галиции в Акт. Ист. т. I, № 260, и у Павлова № 68. Что она не была отдана ему, видно из того, что—когда с 1459-го года явился в Польше митрополит—униат Григорий, то из Москвы обращаемы были убеждения хранить верность ему—Ионе только к епископам литовским без галицких,—Акт. Ист., т. I № 272, и у Павлова № 84.

494

разы исидоризма и вообще униатизма. Мы говорили выше, что во время небытности на Москве митрополита один из литовских епископов, именно—Даниил владимирский и берестейский, ходил для посвящения в Константинополь к патриарху-униату Григорию Мамме и что в Константинополе он посвящен был находившимся в то время там Исидором. Этого-то епископа, который при своем посвящении дал Исидору исповедание по его воле, и заставил св. Иона, вскоре после того, как стал его начальником, совершить перед собою формальное отречение от своего посвятителя, от исповедания данного ему при посвящении, от самого посвящения и вообще от собора Флорентийского и от унии. Для сей цели Даниил был вызван в Москву и здесь, совершив перед митрополитом отречение и утвердив его своим поданным рукописанием 1), получил от него прощение и благословение (Митрополит дозволяет Даниилу сказать в рукописании в свое оправдание, будто он не разумел, «что тот Исидор митрополит сходатай и споспешник был оному латинскому, еже во Флоренции бывшему, осмому собору». За труд приезда в Москву св. Иона предоставляет епископу, по его просьбе, посвящение ставленников из своих наместничеств киевского и новогродского или литовского, что составляло тогда одну из статей архиерейских доходов).

Св. Иона занимал кафедру митрополии в продолжение 12-ти лет и 3-х с половиной месяцев 1).

Первым, а вместе с тем и единственно известным нам, церковно-правительственным его делом было торжественное причтение к лику святых или торжественная канонизация митр. Алексия. В начале 1431-го года, составлявшего последний год правления митр. Фотия, в Пудовом монастыре обвалился верх церкви, которая была построена митр. Алексием и в которой было погребено его тело. Когда по разобрании старой церкви начали копать ров для фундамента новой, обрели нетленным тело святителя, почему и изнесли его на поверхность земли 3). Торжественное празднование памяти вновь прославленного Богом Его угодника и поспешил установить митр.

1) Рукописание Даниила от 28-го Октября 1451-го года и прощальная ему грамота Ионы у преосв. Макария VI, 369, в Акт. Ист. т. I № 52, в Памм. Павлова № 72.

2) В Степенной книге, II, 87 fin., ошибочно—пяти с половиной месяцев.

3) Никон. лет. IV, 65 fin.

495

Иона, чтобы иметь его нарочитые молитвы за себя и за русскую церковь при не совсем обыкновенных обстоятельствах как своих собственных, так и вообще церковных. Епископу пермскому Питириму, который до епископства был архимандритом чудовским и который присутствовал в Москве на соборе, избиравшем и ставившем Иону в митрополиты, поручено было написать житие св. Алексия и службу ему и после соборного одобрения последней было установлено ему двукратное в году празднование—12-го Февраля, в день преставления, и 20-го Мая, в день обретения мощей 1).

Памятниками церковно-правительственных забот св. Ионы служат сохранившиеся до настоящего времени его учительные грамоты, которых известно в печати: две на Вятку, две в Новгород и одна во Псков.

Вятка, новгородская колония в земле Вотяков, основанная во второй половине XII века, до тридцатых годов XV века представляла из себя маленькую республиканскую общину, которая была совершенно ни от кого не зависима, в том числе и от своей метрополии—Новгорода. Перед 1484-м годом, по неизвестным причинам, Вятчане признали над собой большее или меньшее сюзеренство галичского князя Юрья Дмитриевича, которому они помогали в его борьбе с великим князем московским Василием Васильевичем 2). В 1458—59 году посылал на них свои войска этот последний и они признали себя до некоторой степени данниками Москвы 3). В отношении церковном Вятка представляет из себя то чрезвычайно любопытное явление, что в смысле административном она находилась так сказать вне русской церкви: вольная община имела у себя священников, которых получала и доставала из соседней Руси, но не состояла под властью никакого русского епископа. Такое исключительное церковное положение имело своим следствием то, что Вятчане были христианами более по имени, чем на деле. В

1) См. у Ключевского в Древнерусских житиях, стр. 134, также в Опис. синодд. ркпп. Горск. и Невостр. № 410 л. 410 об., стр. 442 fin..

2) В своем духовном завещании Юрий Дмитриевич († 19-го Августа 1434-го года) оставляет Вятку с городами и с волостьми в общее владение своих сыновей,—Собр. грамм. и договв. I, 106 col. 1.

3) Софийск. 2-я летоп. в Собр. летт. VI, 181. Говорится, что Вятчане добили челом великому князю на всей его воли, как ему надобе. Может быть, на словах Вятчане и действительно отдались во всю волю великого князя, но этого, вовсе не было на деле.

496

то время священники в своем огромном большинстве были очень плохими пастырями даже и там, где они находились под надзором епископов, тем более они долженствовали быть крайне плохими пастырями на Вятке, где не было над ними никакого надзора и где они были -совершенно сами о себе. И это тем более, что самый состав священства, как необходимо думать, был здесь крайне недоброкачественный,—что вместе со священниками законными приходили сюда из России священники запрещенные и даже священники-самозванцы 1). Крайне плохая христианская жизнь Вятчан и была поводом, по которому Иона писал свои грамоты на Вятку, сохранившиеся до настоящего времени. Впрочем, одна из двух сохранившихся грамот написана не столько по поводу прямо церковному, сколько государственному. Прежде чем признать себя данниками великого князя, Вятчане, несмотря на многократные к нему крестные целования о мире, делали непрестанные набеги на ближайшие к себе его владения с целью грабежей; в неизвестном году они сделали набег на Сысолу, Вымь и Вычегду, при чем множество жителей самым варварским образом избили, а до полутора тысяч увели в плен: этот случай и был поводом к написанию грамоты. На Вятку, тогда еще не состоявшую ни под чьей церковно-административной властью, митрополит отправил грамоту к тамошним воеводам земским, ватаманам и всем жителям с своим игуменом и в грамоте убеждал их перестать от их грабительских набегов и возвратить пленных и церковные вещи, захваченных и награбленные ими в последний набег, грозя им в противном случае отлучением от милости Божией и своего благословения в сей век и будущий. Вместе с грамотой ко всем жителям, митрополит послал частную грамоту к священникам, в которой убеждает последних отвращать граждан от клятвопреступления и от помянутых набегов, а также и вообще укоряет и обличает их за крайне плохое пастырство. «Не знаю,—говорить св. Иона священникам,—как назвать вас священниками, (ибо не известно) от кого вы имеете поставление и рукоположение...; евангельских и апостольских поучений сами не требуете и живя небрежливо сами идете в погибель..., и души христианския препущаете в вечную муку, не наказуя их и не

1) Кажется, не только на первое, но и на второе намекает Иона, когда говорит: «а ныне слышаюм, что недостойни суще великого Божия священства, да оболкъшеся в бесстудие священствуют, и таковии суть горши еретиков»,—Акт. Ист. т. I, стр. 498 col. 2, у Павлова col. 606.

497

унимая от злого жития»... Помимо того, что послужило собственным поводом к написанию грамоты, митрополит прямо укоряет вятское духовенство за один недостаток христианской жизни Вятчан, это: «тамошние ваши духовные дети живут незаконно, женясь по пяти раз, но шести и по семи, а вы их благословляете и приношения от них принимаете, что есть Богу мерзко»... 1). Другая сохранившаяся грамота на Вятку писана св. Ионою, когда Вятчане признали над собою власть великого князя, когда в церковно-административном отношении они стали подчинены ему—митрополиту и когда он для заведывания ими послал к ним своего десятинника. Быв адресована к боярам, воеводам, ватаманам и всем христианам вятским, грамота разделяется на две половины, из которых первая обращена к мирянам, вторая—к духовенству. В первой половине митрополит укоряет Вятчан за их плохую христианскую жизнь, при чем в частности указывает на брачные сожития без церковного венчания, на вступление в брак в четвертый, пятый раз и до десятого, и на то, что иные чернцы расстригаются и вступают в браки,—увещевает исправиться от их пороков и не препятствовать, но содействовать посланному десятиннику в искоренении этих последних; делая общий отзыв о христианской жизни Вятчан митрополит говорит: «се слышание мое, сынове, что деи там в вотчине сына моего великого князя у вас на Вятке чинится Богу сопротивных и ненавистных дел велми много к крестьянской погибели»... Во второй половине грамоты митрополит обращается к вятским священникам с своим увещанием и молением, чтобы они смотрение великое имели преже о себе, такоже и о Христове пастве, т. е. чтобы они были пастырями сколько-нибудь достойными своего звания 2).

Две сохранившиеся грамоты в Новгород, писанные одновременно, адресованы: одна архиепископу Евфимию, другая всем тамошним христианам или гражданам. Предмет обеих грамот—чрезмерная страсть Новгородцев к кулачным или точнее—палочным боям, имевшая своим следствием вражду между гражданами и приводившая к кровопролитиям и убийствам, о чем мы говорили выше, излагая деяния владимирского собора 1274-го года. Архиепископа, учительно и довольно пространно напоминая ему об обязанности пастырей пещися о пасомых, митрополит убеждает—и самому лично и

1) Грамота в Акт. Ист. т. 1, № 261, и в Памм. Павл. № 73.

2) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 267, и в Памм. Павл. № 77.

498

через священников стараться о совершенном «истреблении» между его духовными детьми их пагубной страсти; самих Новгородцев митрополит непосредственно увещевает к тому же, простирая к ним учительную речь о ярости, блаженном покаянии, послушании и преслушании. Так как архиепископ новгородский и новгородские граждане представляли из себя людей исключительных в русском христианском обществе, людей особенно и щекотливо гонорных, то в обеих грамотах митрополит старается говорить с нарочитою мягкостью, явно заботясь о том, чтобы уча людей не произвести в них раздражения. По своему складу грамоты должны быть признаны очень хорошо составленными; только во второй из них поучение об ярости и пр. не совсем ясно связывается с главным предметом речи 1).

Сохранившаяся грамота св. Ионы во Псков главным образом касается дел земских и только отчасти есть писание в собственном смысле пастырски-учительное. Псковичи присылали своих послов к великому князю и просили митрополита быть за них ходатаем пред последним. Митрополит, извещая Псковичей, что он по своему святительскому долгу говорил за них государю «колико мощно», и изъявляя им свою готовность делать тоже и впредь, убеждает их твердо стоять на всем том, в чем они уреклись с великим князем. За сим он простирает к ним и речи собственно церковные: убеждает их, чтобы у них никакоже не было разногласия в церквах Божиих и в православной христианской вере и делает общее воспоминание священникам, дабы о своем священстве, колико мощно, и о своей пастве всегдашнее попечение имели 5). Что разуметь

1) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 44, в Памм. Павл. № 65.

2) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 60, и в Памм. Павл. № 90. Г. Павлов относит грамоту к 1461-му году; но на том же самом основании, которое у него, ее можно относить ко времени до 1453-го года, см. Акт. Ист. т. I, № 53. К нашему разряду грамот могут быть отнесены еще две известные грамоты Ионы: 11 в нижегородский Печерский монастырь о соблюдении иноческих обетов и с известием о поставлении иеромонаха Павла в архимандриты монастыря, от 11-го Марта 1433-го года, когда Иона был нареченным на митрополию,—Акт. Ист. т. I, № 37, у Павл. № 61; 2) в Боголюбов монастырь о послушании братии игумену и о соблюдении иноческих обетов,—Акт. Истт. I, № 265, у Павлова 75; а также отчасти и еще три грамоты: 1) детям не повинующимся своей матери (каким-то князьям),—Дополн. к Акт. Ист. т. I, № 11, 2) князю Юрию Семеновичу—Лугвеневичу по случаю смерти его княгини,—Акт. Ист. т. I, № 46, и 3) прихожанам какой-то церкви о повиновении духовному отцу,—у Павл. № 130.

499

под разногласием в церквах Божиих и в православной вере, прекратить которое убеждает митрополит Псковичей, остается положительно неизвестным; но, по всей вероятности,—споры о песни аллилуйя, которые происходили тогда во Пскове и о которых мы скажем ниже.

(В рукописях бывших Царского читается остающееся ненапечатанным и, может быть, сюда относящееся краткое послание «ко князем, коли пойдут на поганых за святые Божии церкви и за все православное христианство») 1).

Об отношениях св. Ионы к литовской части его митрополии мы знаем только то, что он несколько раз посещал ее. В первый раз он был в Литве в начале 1451-го года, чтобы принять от короля польского власть над здешними епископиями 1); о времени последующих его путешествий ничего неизвестно. В своем послании к литовско-русским епископам по случаю появления у них митрополита-униата Григория он говорит о своих посещениях Литвы: «и бывал паки есмь (после 1451-го года) не одинова тамо, управления ради святые церкви, а не богатства деля злата, ни сребра, ни возмездия ради почести, якоже он прежде бывший Сидор, грабитель и враг церковный» 3)...

В правление св. Ионы имел место один случай нарушения одним епископом принятого у нас тогда устава о посте, который показывает, какую необыкновенную важность придавали у нас тогда соблюдению уставных правил о посте. В 1455-м году навечерие Богоявления Господня случилось в воскресенье, и архиепископ ростовский Феодосий распорядился, чтобы по отпетии литургии и вечерни монахи ели сыр, молоко и рыбу, а миряне—мясо, между тем как принятой тогда у нас устав о постах гласил: «аще прилунится навечерие Рождества Христова плн Богоявления Господня в суботу или в неделю, то не повеленно вам иноком разрешите на сыр и

1) № 412, л. 25—26, Опис. стр. 500.

2) В послании к князю Александру Владимировичу, которое указано выше, св. Иона дает знать, что это первое путешествие он предпринял по желанию короля. 9-го Февраля 1451-го года им дана одна грамота в Новогродке литовском,—Акт. Ист. т. I, № 48, у Павл. № 69. Из слов самого Ионы знаем, что он был этот раз в Киеве и здесь в своем кафедральном Софийском храме совершал торжественное «соборование»,—см. послание, цитируемое в следующем примечании.

3) У преосв. Макария VI, 364, у Павл. col. 649.

500

рыбу, а мирьским на мясо, но повеленно по отпущении литургия нечто мало причаститися скудно от пища, по вечернем же отпущении ясти совершенно, но постное ядение, а не сыр, ни рыбу, ни мирьстии человеци—мясо» 1). Нарушение принятого устава, допущенное архиепископом, который руководился тем, что в день недельный не полагается поста (апост. пр. 64 и Гангрск. соб. пр. 18), 2) митрополит нашел столько важным, что хотел было снять с него сан, и не сделал этого только уступая печалованию за него великой княгини 3). На архиепископа был созван митрополитом собор, на котором присутствовал и великий князь с своим синклитом, и на соборе Феодосий принес смиреннейшее и слёзное покаяние в своем злом грехе и своем преступлении, проклиная сотворенное им новоначальство и дав обещание твердо содержать преданные церкви правила и узаконоположенные писания 4).

Сохранилась одна грамота св. Ионы, касающаяся обережения им своих преимуществ, как митрополита. Полоцкий епископ Симеон прислал ему свой лист о чем-то и назвал его в последнем не отцом своим, как надлежало, а своим братом. Св. Иона не пропустил этого даром и без внимания, но написал епископу нашу грамоту, в которой делает ему достаточно строгий выговор за нарушение долга, подчиненности 5). Нам, впрочем, не думается, чтобы на основании этого случая должно было делать какие-нибудь заключения о личном характере св. Ионы. Более чем вероятно, что и всякий другой митрополит поступил бы также, как поступил он.

1) В покаянной грамоте Феодосия, которую указываем сейчас (cfr в Собр. летт. VI, 234, дело архим. Геннадия).

2) Очень может быть, что Феодосий руководился еще посланием митр. Фотия во Псков от 12-го Августа 1419-го года, в котором пишется: «аще случится навечерие Рождества Христова или Богоявления в суботу или в неделю, пост не бывает» (в Памм. Павл. col. 414), но что об его ссылке на это руководство, признававшееся Ионою неуважительным, намеренным образом умолчено. К речам о тех, выводах, которые могут быть делаемы из этого предположения, возвратимся после.

3) Которая, по весьма неожиданному и весьма любопытному сообщению 2-й Софийской летописи, взяла на себя предстательство вовсе не даром: «митрополит хоте снята сан с него, княгини же великая отпечаловала его у митрополита, а взя у него село Петровское от печалования»,—Собр. летт. VI, 181.

4) Покаянная грамота Феодосия в Акт. Ист. т. I, № 57, и у Павл. в Памм. № 74.

5) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 268, и у Павл. в Памм. № 78.

501

Участие св. Ионы в делах государственных началось еще прежде занятия им кафедры митрополии с того времени, как на престол великокняжеский сел Дмитрий Юрьевич Шемяка, отняв его у Василья Васильевича. 13-го Февраля 1446-го года Шемяка с своим союзником Иваном Можайским захватил Василия в плен в Троицком Сергиевом монастыре и ослепив послал в заточение в Углич; но при этом сыновья Василиевы были спасены преданными ему боярами и увезены в Муром. Желая получить в свои руки спасшихся княжичей, Шемяка призвал из Рязани в Москву св. Иону и обещая ему митрополию начал просить его, чтобы он шел в свою епископию—в Муром и взял бы там у бояр сыновей Василиевых на свою епитрахиль, при чем уверял, что он рад их жаловать,—что и отца их выпустит на волю и всем им даст вотчину довольную. Когда св. Иона действительно привез в Москву из Мурома сыновей Василиевых, отданных ему боярами в соборной церкви из пелены Божией Матери на епитрахиль, Шемяка изменил своему слову и с самим же посредником отправил княжичей в заточение к их отцу в Углич. Тогда св. Иона, сильно и непрестанно укоряя Шемяку, что он учинил неправду и его—епископа ввел в грех, убеждал его выпустить Василия с детьми на свободу, а чтобы обезопасить себя от него, предлагал укрепить его крестом честным и владыками 1). Сейчас представленное нами поведение св. Ионы может показаться небезукоризненным. Но, как совершенно справедливо замечает преосв. Платон в своей Истории русской церкви 2), лучшим оправданием для него служит то, что сам Василий Васильевич, компетентнейший судья в деле, не питал на него ни малейшего гнева, не находя в его поведении по отношению к себе ничего предосудительного. Чтобы нисколько не удивляться этому, мы должны припомнить себе, что Шемяка, отнявший великокняжеский престол у Василия, вовсе не был человек, не имевший на престол никакого права,—что тут между двумя соперниками шла тяжба о правах спорных 3), которую могли решить только сила и перевес симпатий жителей великого княжения (собственно московских бояр и людей служилых). Поставленный Васильем Васильевичем в митрополиты, св. Иона, сколько знаем, принимал деятель-

1) Никон. лет. V, 207 sqq.

2) T. I, стр. 813—314.

3) Cfr Соловьева Ист. т. IV, изд. 4 стр. 51 (т. III того же изд. стр. 371).

502

ное участие в делах государственных и был таким же советником великого князя, как и его предшественники на кафедре митрополии. Так, король польский, прислав в Москву своих послов для докончания мирного договора, просил митрополита, чтобы он своим участием содействовал успеху посольства 1); Псковичи, присылавшие к великому князю послов, били челом митрополиту, чтобы он был ходатаем за них пред государем 2). Что государственное значение и государственный авторитет митрополита еще сохраняли при Ионе всю свою силу, видно из того, что Шемяка и Иван Можайский в своем договоре с Василием Васильевичем 1447-го года просят его, чтобы он не вызывал их в Москву до тех пор, пока не будет в ней митрополита, который один мог дать им ручательство в безопасности 3), и что в договорах Василья Васильевича с королем польским и с великим князем рязанским некоторые спорные дела предоставляются третейскому суду митрополита 4). После того, как Василий Васильевич согнал Шемяку с захваченного было им великокняжеского престола, св. Иона принимал самое деятельное участие в его дальнейшей семилетней борьбе с последним 5). Когда еще он был нареченным митрополитом, в Декабре 1447-го года была написана к Шемяке увещательная грамота от лица всех епископов и всего духовенства, чтобы он исправился во всем к великому князю по своим договорным с ним грамотам и чтобы, перестав карамолить против него, искренно к нему покаялся, с угрозою—быть подвергнутым в противном случае церковному отлучению 6). Когда стал митрополитом, св. Иона писал увещательную грамоту к каким-то неизвестным доброжелателям Шемяки, может быть—к Новгородцам, которые были с Шемякой в союзе и давали ему у себя убежище, а может быть—к Вятчанам или Устюжанам, грозя им, в случае их нераскаянности к великому князю, тем же церковным отлучением и затворением в их земле всех

1) Акт. Эксп. т. I, №49.

2) См. выше.

3) Соловьева Ист. т. IV, 4-го изд. стр. 76 sub fin. (Новгородские послы проеили опасных грамот у великого князя и у митрополита,—Акт. Ист. т. I, № 53).

4) Акты Западн. Росс. т. I, стр. 64 col. 1, Собр. грамм. и договв. I, 144.

5) Москва отнята была у Шемяки в Рождество Христово 1446-го года; умер он в Новгороде в Июле 1453-го года.

6) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 40.

503

храмов 1). За сим, в одной сохранившейся грамоте к новгородскому архиепископу Евфимию о Шемяке он свидетельствует, что имел с Новгородцами по делу последнего многократнейшия сношения 2). Писал он грамоты и против союзника Шемяки князя Ивана Можайского 3).

В продолжение десяти лет св. Иона управлял русской митрополией в составе епархий московских и литовских. Но в половине 1458-го года была отторгнута от его власти литовская половина митрополии, каковое отторжение не было на сей раз кратковременным, а повело к тому, что московская и киевская половины Руси весьма на долгие времена разделились между собою в церковно-административном отношении.

Исидор был осужден и низложен в Москве и бежал в Рим к папе. Но понятно, что в Риме не признавали московского приговора и что для папы он—Исидор был незаконно лишенный своей кафедры митрополит русский. Не мог папа помышлять о том, чтобы восстановить его на московской части его митрополии, но очень мог помышлять о том, чтобы восстановить на литовско-галицкой части, находившейся под властью короля польского. Однако и здесь обстоятельства довольно долгое время не благоприятствовали папам. В правление короля Казимира Поляки и Литовцы были в постоянной сильной вражде между собою, так что доходило даже до мысли прервать династическую связь между обоими государствами, и Казимир с своей стороны тянул более к Литве (из великих князей которой он выбран был в короли), чем к Польше 4), Вследствие этого католическое польское влияние было в Литве очень слабо. Мы видели выше, что перед поставлением Ионы в митрополиты Исидор имел было намерение возвратиться в литовскую Русь; но московским стараниям в Литве удалось достигнуть не только того, чтобы он отложил свое намерение, а чтобы и поставленный в Москве Иона был признан литовскими Русскими за своего митрополита. Папы по своему обычаю все

1) Грамота сохранилась без накала, быв слита с другою грамотою,—Акт. Ист. т. I, № 43 (начинается на стр. 87, col. 1 нач.: «Ведаете, сынове, что как ся стало»...), и у Павлова № 64 (где начинается—отмечено).

2) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 58. (Еще другая, не напечатанная, грамота к Евфимию о Шемяке,—Царск. № 366, л. 198, Опис. стр. 366).

3) Грамота об Иване Можайском к смоленскому епископу Мисаилу в Акт. Ист. т. I, № 56.

4) История государства Польского Бандтке в русск. перев., II, 42 sqq.

504

таки не унывали и успели наконец добиться своего. Третьему после Евгения IV папе Каллисту III удалось в 1458-м году достигнуть, чтобы Казимир согласился отнять у Ионы литовские русские епископии и принять на них митрополита-униата. Так как Исидор в 1458-м году находился, вероятно, уже в преклонной старости (умер 27-го Апреля 1468-го года), то он на этот раз не захотел ехать в Литву и отказался папе от своих на нее прав. В своей воображаемой власти над русской митрополией папа разделил ее на две половины—московскую и литовско-галицкую и, оставив первую, занимаемую будто бы узурпатором Ионою, в номинальной власти Исидора, 21-го Июля 1458-го года поставил в митрополиты на вторую ученика и бывшего протодиакона Исидорова Григория, числившегося тогда игуменом константинопольского монастыря св. Димитрия, посвящение которого совершено было жившим в Риме константинопольским патриархом-униатом Григорием Маммою 1).

В Москве, едва только было узнано о поставлении в Риме Григория, приняты были самые решительные старания, чтобы не дать ему сесть на митрополии литовской. Бел. кн. Василий Васильевич, лишь только услышал, что идет от папы на Литву этот Григорий, отправил к королю польскому посольство, чрез которое настоятельно убеждал последнего не принимать митрополита-униата 2). С своей

1) Каллист III, поставив Григория 21-го Июля 1458-го года, умер весьма вскоре за сим 6-го Августа того же года, так что не успел написать Григорию ставленной грамоты. Эта грамота последнему, данная преемником Каллиста Пием и (Энеем Сильвием Пикколомини) 11-го Сентября того же 1458-го года,—в прибавлл. к VI т. Собр. летт., стр. 319; послание Пия о Григории к Казимиру польскому в славянском переводе—во 2-й Софийской летописи,—Собр. летт. т. ib., стр. 167.—Не совсем понятное нечто представляет собою титулярный игумен монастыря; но папа Пий в грамоте к Казимиру именно говорит, что до поставления в митрополиты Григорий был «опатом монастыря святого Димитрея констянтинополитаньскаго» (монастырь, конечно, разумеется тот, в котором был игуменом сам Исидор,—выше стр. 423).

2) Великий князь говорил через посла королю: «чтобы еси, брате, того Григориа от Рима к собе не приимал на нашего отца на общего на Иону митрополита, а новины бы еси не чинил, а нашие бы еси старины не рушил, занеж, брате, старина наша от нашего прародителя великого князя Володимера, крестившаго землю рускую,—выбрание и они (?) взыскание митропольское наших прародителей великих князей руских и наше и до сих мест, а не великих князей литовских: кто будет нам люб, тот будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не быть, мне не надобен»,—Акт. Эксп. т. I, стр. 58 col. 2.

505

стороны Иона отправил в Литву двух своих игуменов (троицкого Вассиана и кирилловского Кассиана), с поручением, убеждать здешних русских князей, бояр и панов и всех православных христиан, чтобы они, обсылаясь друг с другом, твердо стояли за православную Христову веру 1); а вслед за сим писал послание ко всему русскому населению литовского княжества, убеждая всех стоять даже и до смерти против имеющего прийти Исидорова ученика 2). Когда Григорий прибыл в Литву и был принят королем, Иона и от собственного лица и от собора московских русских епископов писал против него послания литовско-русским епископам, и всем вместе окружные и каждому или по крайней мере некоторым из них отдельные. Но все его старания остались напрасными: Григорий не только был посажен королем на литовскую кафедру, но последний через нарочное посольство в Москву предлагал было и самому Василью Васильевичу принять его вместо Ионы, ссылаясь на то, что этот находился уже в глубокой старости. С очень большею вероятностью следует думать, что причиною неуспеха стараний Ионы было не столько желание короля исполнить волю папы, сколько явившееся у самих литовско-русских епископов желание состоять под своим особым митрополитом от Москвы (которая, вероятно, уже начала по своему духу становиться для них не особенно сочувственною),—к речам об этом мы возвратимся после 3).

1) Вручительное или рекомендательное послание с игуменами,—в Акт. Ист. т. I, № 45, и у Павл. № 80. Что оно писано до прибытия в Литву Григориева, видно из того, что последний еще не называется в нем по имени и что Иона, как он говорит, сам было хотел ехать к здешним православным, но был удержан болезнью. О Вассиане троицком из других посланий Ионы в Литву внаем, что он послан был в частности к вдове князя Александра Владимировича († 1455) Настасье с ее сыновьями Семеном и Михаилом и к князю Юрию Семеновичу Гольшанскому,—Акт. Ист. т. I, 62 и 273, у Павл. № 88.

2) Послание в Акт. Ист. т. I, № 66, и у Павл. 85. Из его содержания видно, что оно писано до прибытия в Литву Григориева и что находится в близкой временной связи с посольством туда игуменов Вассиана и Кассиана (речи о болезни и обещание приехать). Слова о Григории: «которой-то нынеча, как слышим, на митрополию вышел», должно понимать или так, что он отправился из Рима или что он прибыл в Галицию. Послание писано, как нужно думать, 20-го Декабря не 1459-го, а 1458-го года.

3) Два окружные послания Ионы к литовским епископам—Акт. Ист. т. I, № 63, у преосв. Макария VI, 361, у Павл. №№ 81 и 87 (первое по времени есть то, которое у Павлова на втором месте); послание собора московских епи-

506

Не опасен был Григорий для самой Москвы; однако и здесь, св. Иона нашел благоразумным, на всякий случай и для полной несомненности, принять против него свои меры. В конце 1459-го года он позвал епископов московского великого княжения к себе на собор и на соборе заставил их дать себе общее рукописательное или письменное обещание в том, что они останутся неизменно верными ему и его преемникам и что не будут иметь никакого сообщения и никаких сношений с митрополитом-униатом 1). На соборе не присутствовали новгородский архиепископ Иона и тверской епископ Моисей. К первому, который не приезжал, может быть, потому, что не задолго перед тем дал свои обещания на своем поставлении (в. Феврале 1459-го года), митрополит счел за нужное написать особое напоминательное послание 1) В 1456-м году Василий Васильевич ходил войной на Новгород в отмщение за Шемяку и, одержав над. Новгородцами решительный верх, заключил с ними такой мир, в условиях которого были сделаны первые ясные шаги к тому совершенному их покорению, которое ждало их в не особенно далеком будущем 3). С этого же времени и Новгородцы, почувствовав непримиримую ненависть к Москве, принялись изо всех сил отстаивать себя от нее. Может быть, на Москве было уже предвидено то, что потом на самом деле случилось, именно—что Новгородцы отдадутся под покровительство польского короля. А так как вместе с сим являлась бы и та опасность, что, изменяя православию, они отпадут к Литве в церковном отношении: то, предусмотрительно заботясь об отвращении возможной в будущем опасности, митропо-

скопов к епископам литовским—Акт. Ист. т. I, № 61, и у Павл. № 83; послание Ионы к епископу смоленскому Мисаилу—Акт. Ист. т. I, № 62, и у Павл. № 88, I; послание Ионы к епископу черниговскому Евфимию—Акт. Ист. т. I, № 273, и у Павл. № 88, II.—Что Казимир через нарочное посольство предлагал Василью Васильевичу принять Григория вместо Ионы, об этом говорит сам. Иона в окружной грамоте к епископам, которая напечатана у преосв. Макария и которая у Павл. № 87, и в грамотах к Мисаилу и Евфимию, см. также Софийск. 2-ю лет. в Собр. летт. VI, 169.

1) Рукописание в Акт. Ист. т. I, № 65. и у Павл. № 86. Под ним нет даты; но епископы московские, отправившие с нашего собора послание епископам литовским, писали последнее 13-го Декабря 1459-го года,—в Акт. Ист. т. и № 272, и у Павл. № 84.

2) Оно в Акт. Ист. № 65 и у Павл. № 86.

3) Соловьева Ист. т. IV, изд. 4-го стр. 95 fin. sqq.

507

лит и приглашает архиепископа наставлять и укреплять в православии своих детей, православное христианство, по своему святительскому долгу, с великою крепостью. Неприбытие на собор тверского епископа Моисея составляет вопрос: он не явился на него, не смотря на троекратное приглашение митрополита, при нем в последний раз был приглашаем самым строго-настойчивым образом 1). Но нам думается, что в ответ на вопрос должно быть предполагаемо то, что есть наиболее простое. Вовсе не представляется вероятным думать, чтобы епископ тверской был за митрополита-униата; а поэтому—самое вероятное, что он не прибыл на собор по болезни (так как Моисей умер неизвестно когда вскоре после конца 1459-го года, то может быть, что последнее приглашение митрополита застало его уже на смертном одре).

Принятие литовскими русскими митр. Григория не имело своим следствием того, чтобы между ними водворилась флорентийская уния, но оно имело своим следствием другое, а именно—что русская церковь весьма на долгие времена разделилась в церковно-административном отношении на две особые половины московскую и киевскую, ибо с этого митрополита-униата начался в литовской Руси непрерывный ряд отдельных православных митрополитов. Ниже мы будем вести о них особые речи.

Св. Иона был поставлен в митрополиты в самой Москве, своими русскими епископами и без дозволения патриарха, по той причине, что патриархи константинопольские со времени собора Флорентийского были униатами. Но вскоре после его поставления в митрополиты на кафедру патриаршую снова и навсегда возвратились патриархи православные, и однако его преемники начали быть ставимы, как поставлен был он,—в самой Москве, своими русскими епископами и без дозволения патриархов, так что с его поставления начинается новый период в истории отношений наших митрополитов к патриархам,—период полной фактической независимости первых от последних.

Быв вынуждены поставить св. Иону у себя дома по причине униатства патриарха, Русские, конечно, имели в виду, чтобы в случае продолжения такого порядка дел в Константинополе подобным же

1) Последнее приглашение—в Акт. Ист. т. I, № 271, и у Павл. № 82 (Довольная грамота, напечатанная без имени епископа в I т. Дополи, к Акт. Ист., № 12, принадлежит не сему Моисею, как предполагал преосв. Макарий,— VI, 41, а его преемнику Геннадию, см. у Павлова № 92).

508

образом ставить и преемников Ионы, к каким бы результатам не привело это своеволие в их отношениях к патриархам; но у них, при поставлении Ионы вовсе не было предрешено, чтобы таким же образом ставить его преемников и в том случае, если бы на кафедре патриаршей вместо патриархов-униатов снова явились патриархи православные. Это решение было принято ими уже после поставления св. Ионы и было вызвано новым случившимся обстоятельством, именно—взятием Константинополя Турками. Смешивая мотивы, по которому в самой России поставлен был св. Иона и по которому начали быть в ней же ставимы его преемники, и видя, с какою настойчивостью Русские хотели, чтобы Иона был поставлен в самой России, исследователи наши полагают, что тогда вполне созрели у Русских мысль и желание доставить своим митрополитам фактическую независимость от патриархов. Но св. Иону Русские непременно хотели поставить в самой России потому, что патриархи были униаты, а действительно ли созрели у них указанные мысль и желание, это остается вовсе неизвестным, хотя и несомненно то, что созрело другое желание, это—чтобы патриархи ставили митрополитов русских из природных Русских, уступив выбор кандидатов в митрополиты самому русскому великому князю с епископами. Если бы Константинополь не был взят Турками и если бы в тоже время на место патриархов-униатов снова явились в нем патриархи православные, то более чем вероятно, что прежний порядок поставления наших митрополитов снова восстановился бы на неопределенные времена. Но спустя четыре года и пять с половиной месяцев после поставления св. Ионы (29-го Мая 1458-го года) Константинополь был взят Турками,—и как после собора Флорентийского Русские хотели доставить фактическую независимость своему митрополиту от патриарха-униата, так теперь, после этого взятия, они приняли решение поставить его в фактическую независимость и от патриарха православного.

В Константинополе после его взятия Турками место православного императора греческого занял мусульманский или бусурманский султан турецкий. Как император был мирским главою патриарха константинопольского, утверждал его в его звании и возлагал на него отличия (инсигнии) этого последнего, так тем же стал по отношению к нему и тоже начал делать и султан 1), вследствие чего

1) Магомет II нарочно спрашивал, как поступали императоры при утверждении патриархов, дабы самому поступать совершенно таким же образом, см. у Крузия в Туркогреции Πατριαχικὴν ἱστορίαν, стр. 108.

509

патриарх превратился теперь в раба христоненавистного бусурмана. Но у Русских не могло быть желания, чтобы их митрополит получал посвящение от этого раба бусурмана, — чтобы бусурманская скверна, которую султан сообщал своими руками патриарху, переходила и на митрополита и чтобы через рабство патриарха султану и они до некоторой степени становились рабами этого ненавистника креста Христова. И дело шло тут не об одних только отвлеченных, понятиях и мнениях, но и об осязаемой действительности, ибо митрополит русский, имевший отправляться—предполагая, что он был бы избираем дома—для посвящения в Константинополь, обладаемый Турками, должен был бы иметь непосредственные сношения с чиновниками турецкими, в ведении которых находился патриарх с церковью,—мог бы быть требуем для непосредственных представлений самому султану, который мог видимым образом поставить дело так, чтобы он—митрополит казался бы таким же рабом его, каки сам патриарх, через что могли быть изъявляемы султаном некоторые притязания на верховенство и над самим великим князем. Таким образом, Русские должны были гнушаться мыслью, чтобы их митрополит ходил для посвящения в Константинополь, после того как последний достался в неверные и скверные руки мусульман Турок, и должны были находить это невозможным по весьма важным соображениям и осязаемо практическим. Но было для Русских и другое и противоположного свойства побуждение желать, чтобы после взятия Константинополя Турками митрополиты наши стали фактически независимыми от патриархов константинопольских. Мы говорили выше, как, по тогдашним представлениям, римское царство, долженствовавшее охранять Христову церковь, имело существовать неразрушимо до скончания века и как Русские после падения Константинополя начали думать, что место этого второго Рима занял третий Рим—наша Москва. Но если после падения Константинополя перешла с него на Москву такая высокая роль, то ее митрополиты могли ли оставаться при этом зависимыми от вне и получать себе посвящение именно там, где водворился враг креста Христова? При сейчас указанном мнении Русских о новой высокой роли их государства они должны были бы желать совершенной независимости своей церкви с учреждением в ней самостоятельного патриаршества. Но это желание было еще совершенно вне помыслов тогдашних Русских и вовсе не приходило им на ум. Единственная свобода их церкви, о которой они находили возможным тогда мечтать, это — свобода фактическая: и вот после взятия Константинополя Турками,

510

по указанным сейчас побуждениям, они и решили доставить своим митрополитам фактическую независимость и от патриархов православных, как во времена господства в Константинополе унии флорентийской решили доставить эту независимость своим митрополитам от патриархов-униатов.

Сейчас указанные побуждения, заставлявшие Русских после взятия Константинополя Турками, желать, чтобы их митрополиты были фактически независимыми от патриархов константинопольских, хотя эти последние и отвергли унию, имели для них всю свою обязательную силу. Но эти побуждения отчасти были, отчасти казались им, слишком субъективными и они не находили возможным прямо и именно ссылаться на них. Побуждение, на которое они ссылались, было то, что будто бы порабощение Константинополя Турками повредило у Греков чистоту истинного православия и что нам истинно православным—подразумевалось далее—не должно иметь общения с ними, которые перестали быть истинно-православными. Трудно решить, было ли это просто придумано Русскими с целью оправдать себя, т. е. свое желание поставить своего митрополита в фактическую независимость от патриарха, подпавшего власти Турок, или тут примешивалось и искреннее мнение. Мы говорили выше, что у Русских еще до собора флорентийского начало слагаться убеждение о Греках, будто у них повредилась чистота православия. Убеждение имело своим источником своеобразный взгляд Русских на церковные обряды и на церковную внешность. Но, разумеется, они искали объяснения принимаемого ими факта не в своих взглядах, а во внешних причинах, которыми бы он мог быть объяснен: пришелся ко времени флорентийский собор,—и они поспешили провозгласить, что этот именно собор повредил чистоту православия у Греков. Очень может быть поэтому, что правительство, пользуясь сообразно своим видам уже начавшим слагаться убеждением о поврежденности православия у Греков, намеренно объявило его причиной вместо собора флорентийского порабощение Греков Турками. Но не невозможно и то, что Русские на самом деле до некоторой степени принимали, будто порабощение турецкое повредило чистоту православия у Греков. Эту чистоту православия они понимали тогда весьма своеобразно, считая непременным ее условием возможно большее внешнее благолепие храмов и богослужения, а взятие Константинополя Турками действительно имело своим следствием совершенное исчезновение в последнем внешнего церковного благолепия. Когда великий князь Иван Васильевич говорит в одной из своих грамот, о которой бу-

511

дет у нас речь ниже, что «болшие церкви Божьи соборные (в Константинополе) турецкий царь в мизгити (мечети) починил (обратил), а которые церкви оставил патреярху, на тех крестов нет, ни звону нет—поют без звону», и когда он делает отсюда вывод: «православие Греков уже изрушилося» 1): то может быть, что до некоторой степени он говорит и искренно.

Итак, в правление св. Ионы, после взятия Константинополя Турками и по случаю этого взятия, у нас принято было решение, чтобы на будущее время ставить митрополитов наших в самой Москве и своими русскими епископами, так чтобы митрополиты могли быть на будущее время фактически независимыми от патриархов.

Когда решено было поставить в самой Москве самого ев. Иону по причине униатства патриарха, то сначала пытались было испросить у патриарха дозволение на это. Как состоялось дело в сей второй раз,—обращались ли к патриарху с просьбой о дозволении и получили его или нет, это остается нерешенным вопросом. Позднейшие наши сказания уверяют, что получено было дозволение от всех четырех согласившихся между собою патриархов, которые почтили при. этом русского митрополита честью первенства между всеми митрополитами 2). Но против этих сказаний, подозрительных и само по себе 3), мы знаем очень решительные возражения. Седьмой после взятия Константинополя Турками патриарх, Дионисий I, говорил в 1469-м году, что цареградская церковь не признавала и не признает московских митрополитов, как ставимых без ее благословения (см. ниже в речах о митр. Филиппе). Преп. Максим Грек

1) В Памятнн. Павлова col. 711 нач. (Последние слова: «православие изрушилося» Иван Васильевич влагает в уста константинопольского патриарха). Что касается до времени митр. Ионы, то—собор московских епископов в своем послании к собору литовских епископов от 13-го Декабря 1459-го года говорит: «по грехом нашим и попущению Божию, ныне царяградская церковь поколебалася, от нашего православия отступила и обладаема языки»... ibid. col. 633 fin.; сам митр. Иона в своем послании к тем же епископам от того же года говорит о своем путешествии в Константинополь после смерти Фотия: «и достигох Царствующего града, цветущего в прежнем благочестии греческого православия»-, ibid. col. 646.

2) Известие о начале патриаршества в России,—Дополн. к Акт. Ист. т. 2, № 76, стр. 189 col. 2, О уверении и о крещении Русии в Никон. Кормч., л. 10.

3) Дело касалось одного константинопольского патриарха, а не всех четверых.

512

укорял Русских за то, что у них вопреки правил митрополит поставляется своими епископами на Москве, а не в Цареграде от патриарха: если бы патриархами дано было дозволение, то у Русских была бы грамота; а если бы была грамота, то ею были бы заграждены уста Максима и он не стал бы делать своих укоризн. Сохранился до настоящего времени отрывок послания неизвестного митрополита к неизвестному патриарху, который с вероятностью принимается за отрывок послания митр. Ионы к патриарху Геннадию, первому после взятия Константинополя Турками 1). Митрополит пишет патриарху, что великий князь посылает к нему своего посла по его к нпм— князю и митрополиту приказу и писанию 2),—что он—митрополит посылает ему с послом денежные поминки, какие в состоянии послать, и затем обращается к патриарху с просьбою: «да пожалуй, господине, еще покажи к нам свершенную свою духовную любовь: обошли сына моего, великого князя послом, честным твоим писанием о всем и укреплении и в душевную пользу великому нашему православию и за Божию церковь и за святительскую нам честь»... Приказ и писание патриарха к великому князю и митрополиту о присылке посла должно понимать так, что патриарх желал переговорить с князем и митрополитом о церковных делах, но о каких делах—наших ли русских или своих греческих, из сохранившегося отрывка послания нисколько этого не видно. Просьба митрополита к патриарху обослать великого князя писанием о всем и (об) укреплении с полною вероятностью должна быть разумеема о деле поставления наших митрополитов, но о признании ли законности поставления самого Ионы, если послание его, или о дозволении ставить в Москве его преемников, из послания этого также не видно. Паисий Ярославов в своем сказании о Спасо-каменском монастыре говорит, что постриженика этого монастыря, игумена Кирилло-белозерского монастыря, Кассиана, вел. кн. Василий Васильевич и митр. Иона два раза посылали в Константинополь к патриарху «за некую потребу, о церковном исправлении» 3). Если Паисий не смешивает тут и не разумеет посольств Кассиана в Литву, то нам остается

1) Акт. Ист. т. I, № 263.

2) Летом 1454-го года был в России за милостыней цареградский митрополит Игнатий, см. Псковские 1-ю и 2-ю летописи под сим годом. Может быть, с ним патриарх и прислал приказ и писание.

3) См. в Правосл. Собеседн. 1861-го года, кн. I, стр. 210.

513

только пожалеть, что он не сообщает ничего определенного о цели посольств и об их результате 1).

Как бы то ни было, дали или не дали патриархи свое формальное дозволение Русским на то, чтобы ставить им своих митрополитов в самой Москве, но во всяком случае положительно известно, что они не протестовали открытым образом против самого ставления. Следовательно, если они и не давали на него формального дозволения, то с охотой или неохотой допустили и признавали его как факт.

Таким образом, со времени св. Ионы началось избрание русских или точнее говоря—московско-русских митрополитов непременно в самой России и исключительно из природных Русских,— их поставление в самой Москве и своими русскими епископами; вообще, со времени св. Ионы московско-русские митрополиты стали фактически независимыми от константинопольских патриархов. Мы уже говорили, что должно различать побуждения, по которым поставлен был в самой России сам св. Иона и по которым решено было ставить в России его преемников: сам св. Иона был поставлен в России потому, что константинопольские патриархи были униатами; его преемников решено было ставить в России потому, что Константинополь взят был Турками.

Что касается до юридической стороны дела, то в первом случае, при поставлении св. Ионы, Русские сделали менее, нежели что должны были сделать, ибо с патриархом-униат он они должны были прервать церковный союз; во втором случае они сделали менее, нежели что могли сделать, ибо они имели право объявить свою церковь независимою, каковое право принадлежало им с самого начала у них христианства. Несознание Русскими своих обязанностей и прав и отсутствие у них мужества действовать так, как предписывали одни и дозволяли другие, имело своим странным следствием то, что их поведение является далеко не совсем безукоризненным там, где бы оно могло быть совершенно безукоризненным... О значении

1) Несколько подозрительно в показании Паисия то, что, по его словам, пришедши во второй раз из Константинополя, Кассиан был отпущен великим князем в свое пострижение на Каменной, между тем как он возвратился в Каменский монастырь из Кириллова в 1468—69-м году, что было уже после смерти Василия Васильевича.

514

нового порядка ставления наших митрополитов для нашей церкви мы скажем ниже.

В лице св. Ионы, поставленного в самой России, митрополиты наши заняли высшее положение, нежели какое имели они прежде,— стали (фактически) митрополитами автокефальными, в соответствие автокефальным архиепископам греческим. Как первый таковой митрополит», св. Иона позаботился о внешней своей представительности. На своем дворе он поставил палату каменную с домовою или крестовою в ней церковью Ризположения Пречистые Богородицы 1); свой кафедральный Успенский собор он украсил иконами в золотых и серебряных ризах с драгоценными каменьями, дорогими паникадилами, амвоном и позолоченными входными вратами (корсунскими), а богослужение в нем сделал более торжественным чрез умножение хора его певцов (певчих) и числа чтецов 2).

После 12-летнего с месяцами управления митрополией св. Иона скончался 31-го Марта 1461-го года 3) в глубокой староста, ибо всего в сане епископском пребывал более 30-ти лет. В 1-й Софийской летописи читаем запись об его преставлении: «в лето 6969, месяца Марта в 31, преставися пресвященный Иона митрополит киевский и всея Руси; бе же тогда зрети лице его не яко же бе обычай мертвым, но яко спящу показуяся за великое и преславное его житие, якоже слышахом о нем, еже от юности, якоже древний святии отци» 4). В самый год смерти св. Ионы архиепископ новгородский Иона возревновал прославить его память каноном, который и написал по его поручению живший тогда в Новгороде известный творец канонов и житий Пахомий Сербин, «ведяше бо,—говорится в. житии его—Ионы новгородскаго,—его добродетели, сего ради и память его каноны почте равно со святыми» 5). В 1472-м году, по случаю перестройки московского Успенского собора, были обретены нетлен-

1) Никон. лет. V, 217, Софийск. 1-я лет. в Собр. лета. V, 270.

2) «Слово избрано от святых писаний, еже на латыню», у Попова в Историко-литературном обзоре древнерусских полемических сочинений против латинян, стр. 882.

3) У Татищева, IV, 593, ошибочно или неправильно—17-го Марта

4) Собр. лета. V, 273 нач..

5) В Памятниках Кушелева-Безбородко, IV, 33 col. 2 (cfr у Ключевск. в Житиях стр. 121).

515

ными мощи св. Ионы, и вел. кн. Иван Васильевич с митр. Филиппом поручили тому же Пахомию Сербину написать канон на это обретение его мощей 1) и установили местное ему празднование в соборе. Торжественное общецерковное празднование его памяти было установлено при митр. Макарии в 1547-м году.

1) Собр. летт. VI, 196. Говорится не совсем ясно, что из двух—канон или похвальное слово; cfr Восток. Румянц. Муз. № 897 л. 161, стр. 595.

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com