Монголы или Татары, кочевой народ так называемого алтайского или урало-алтайского семейства, обитавшие с древнего времени в той же великой азиатской степи, в которой живут до настоящего времени их потомки и которая называется по их имени Монголией, до второй половины XII века не составляли из себя одного политического целого в виде одного государства, но распадались на отдельные племена и орды, состоявшие под властью своих особых, больших и малых, владетелей или ханов 1). В половине XII века явился у Монголов великий (и вместе безмерно страшный) человек, который не только соединил их в одно целое, но и сделал огромные завоевания вне Монголии, чтобы основать могущественнейшее монгольское государство, и который, мечтав о завоевании всего света, действительно успел в том, чтобы наполнить весь свет ужасом имени своего и своих диких сородичей. Это был Темучин, известный в истории под своим последующим титулом Чингиз-хана.

1) До тех пор пока не были соединены в одно политическое целое, Монголы или Татары не имели и одного общего имени. Со времени объединения они усвоили себе и им усвоено было их объединителем, как таковое общее имя, частное имя того племени, к которому принадлежал последний: это—первое из двух имен, т. е. Монголы. Что же касается до второго имени,—Татары, то, не быв употребляемо ими самими, а быв дано им соседними народами и служив их преимущественным именем у чужих, в том числе и у европейцев, оно явилось таким образом, что частное имя другого племени было распространено на весь народ. В наших русских летописях и вообще у нас—Русских Монголы известны были исключительно под вторым или несобственным своим именем.

Темучин был сын Язукая, удельного владетеля одной монгольской орды, состоявшей из 30—40 тысяч семей (кибиток) и кочевавшей в северо-восточной Монголии, в верховьях реки Онона (образующего ио соединении с Ингодой реку Шилку, которая в свою очередь по соединении с Аргунью образует Амур); он родился около 1155-го года. Оставшись после смерти отца 18-летним мальчиком, Темучин до сорока лет своего возраста не давал ожидать от себя ничего особенного и все время оставался одним и тем же маленьким владетелем. В сейчас указанном возрасте он внезапно вступил, как выражаются восточные, на стезю завоеваний и пошел по ней необыкновенно быстро. В продолжении десяти лет, с 1195-го по 1205-й год, он подчинил своей власти все отдельные племена и орды монгольские и образовал из них одно государство. После этого, приняв на общем торжественном съезде покоренных князей титул Чингиз-хана, что значит великий (могущественный) хан, т.-е. государь, и что соответствует европейскому титулу императора, и утвердив свою резиденцию в городе Харахорине или Каракоруме на верхнем Орхоне (впадающем с правой стороны в Селенгу), на юг, на юго-запад, от нашей теперешней Кяхты, Темучин начал и быстро повел внешние завоевания: покорил севернңй Китай по реку Гоанг-го или Желтую, Тангут или землю Таногутьскую наших летописей (восточную бóльшую или меньшую половину нынешнего Тибета или, может быть, весь нынешний Тибет с прилежащею к нему некоторою частью западного Китая), Карахатай (нынешний восточный Туркестан), Ховарезм или Хорезм (нынешнюю Хиву, к которой принадлежали тогда Бухара и Коканд), Хорасан на юг от Ховарезма (с городами Нервом в Туркестане, Балхом и Гератом в Афганистане и Нишабуром в северо-восточной Персии), восточную половину так называвшагося Кипчака или степь туркмено-киргизскую 1). Чингиз-хан умер в 1227-м году. Перед смертью он разделил свои завоевания между своими тремя сыновьями и между внуками от четвертого сына, умершего прежде него, на четыре улуса или на четыре отдельные ханата, но так, чтобы хан одного улуса, назначавшийся пребывать в его собственной столице

1) Кипчаком, степью кипчакскою (Дешти-Кипчак) назывались у восточных, от имени тюркского народа Кипчаков, степь туркмено-киргизская и служащая ее продолжением в Европе наша степь новороссийская. Печенеги и Половцы или принадлежали к Кипчакам, или же, по местности, в которой жили, называются у восточных Кипчаками.

Харахорине или Каракоруме, был великим ханом и имел верховную власть над ханами остальных. Наша Русь была покорена потом ханами улуса кипчакского, который, обнимая не весь восточный Кипчак, а северную его половину или степь киргиз-кайсацкую, отдан был Чингиз-ханом сейчас помянутым внукам, именно—детям его старшого сына Чучи или Джучи.

Русские впервые узнали Монголов еще при жизни Чингиз-хана в 1223-м году. Государь ховарезмский, быв побежден императором монгольским, искал спасти свою жизнь бегством в Персию. Для его преследования Чингиз-хан отрядил двух своих полководцев, которые и гнались за ним почти до северной границы Персии, пока он не укрылся от преследования на одном из островов Каспийского моря. Углубившись в Персию слишком далеко, чтобы возвращаться назад старым путем, а вместе с тем желая иметь и новое поприще для грабежей, полководцы просили у Чингиз-хана и получили от него дозволение совершить обратный путь чрез кавказский перешеек на киргизскую степь. При переходе чрез Кавказ они побили тамошние народы—Ясов, Обезов и Касогов (Осетин, Абхазцев и Черкесов), а спустившись на северную его сторону, в степь половецкую, начали страшное избиение Половцев, за которыми гнались в направлении от юго-востока к северо-западу чрез всю степь до самой границы Руси,—до вала половецкого, который был ниже Переяславля. Половцы прибегли к русским князьям и умоляли их о помощи. Князь. Мстислав Мстиславич торопецкий, сидевший тогда в Галиче, был зятем князя половецкого Котяна. Внимая мольбам тестя, он успел склонить на сторону Половцев сидевшего в Киеве своего двоюродного брата Мстислава Романовича два Мстислава составили съезд в Киеве всех южных князей, и на съезде решено было пойти на Татар всею южною русскою землей. Отступившие от русских пределов полчища врагов были настигнуты нашею великою ратью в нынешней Екатеринославской губернии, в юго-восточном ее углу, на реке Калке (теперешнем Калеце или Кальчике, впадающем в Калмиус, который, отделяя Екатеринославскую губернию от земли войска Донского, впадает в Азовское море у Мариуполя). В начальной стычке передовых отрядов или авангардов Русские побили было Татар; но потом, в генеральной битве целых обоих полчищ, потерпели от них совершенное и страшное поражение, какого, по словам летописца, не

1) Мстиславы были внуки Ростислава Мстиславича смоленского.

бывало никогда (главными причинами которого были трусость Половцев и взаимная великая зависть между двумя Мстиславами, устроившими поход). Самих князей пало девять или десять, в том числе Мстислав киевский, а что касается до простого огромного войска, то его погибло «много множество..., много без числа» (одних только киевлян, как говорили,—около десяти тысяч человек). После поражения Русских Татары возвращались на Русь и доходили до Новгорода святополчего, который находился на Днепре, в расстоянии от Киева всего верст 70-ти; но, страшно опустошив окраину страны и избив всех, кто был им на пути и кто не бежал от них, они не пошли на самый Киев и отхлынули назад. Калкинское побоище имело место 31-го Мая (16-го Июня?) 1223-го года.

Чрез 14-ть лет после калкинской битвы в 1237-м году Татары снова пришли на Русь, чтобы совсем и надолго поработить ее-

Новгородский летописец, рассказав о нашествии Татар 1223-го года, заключает рассказ: «Татари же (дошед до Новгорода святополчаго) възратишася назад от рекы Днепря, и не отведаем, откуду суть пришли и кде ся деша опять». На основании этих слов летописца можно было бы думать об окончательном нашествии 1237-го года, как о совершенно неожиданном для Русских, что служило бы к немалому извинению великого князя Владимирского, оказавшего им такое плохое сопротивление. Но если это, может быть, и правда в отношении к Новгороду, то вовсе не может быть признано правдой в отношении к Владимиру. Одновременно с тем, как Чингисхан послал из Хивы на юг двух своих полководцев для преследования хана хивинского, сын его Джучи двинулся оттуда же на север, занял северную половину восточного Кипчака и остался в ней господствовать: но северная половина восточного Кипчака имела своей западной границей реку Урал, древний и старый Ялк, который для восточных, но крайней мере, Русских,—владимирских и также рязанских, входил в черту той географическо-политической области, на которую распространялись их сведения. Что Татары не намеревались считать реку Урал, непреступной для себя границей, это должно было стать ясным для владимирских и рязанских Русских по крайней мере с 1229-го года; под этим последним годом в нашей русской летописи, и именно владимирской, записана: «того же лета Саксини (народец тюркского племени) и Половци възбегоша из низу к Болгаром перед Татары, и сторожеве болгарьскыи прибегоша, бьени от Татар близь рекы, ейже имя Яик». В 1232-м году завоевательные стремления Татар, грозившие опасностью и Руси, должны

были обнаружиться для Русских еще с большею ясностью. В той же нашей владимирской летописи под этим годом читаем: «тогоже лета придоша Татарове и зимовали, не дошедше Великого града Болгарьского» (составлявшего столицу камской Болгарии и находившегося в Спасском уезде нынешней казанской губернии, в 25-ти верстах к юго-западу от уездного города, близ левого берега Волги, в настоящее время село Успенское-Болгары). Как кажется, в этом году Татары только разграбили Болгарию, а не завоевали ее, потому что о завоевании говорится в нашей летописи (той же владимирской) под 1236-м годом. Но страшных людей, приходивших один раз, нужно было ожидать снова, а они приходили уже к нашим непосредственным соседям.

Не долго пришлось ждать того, чтобы Татары явились и к нам самим. После смерти Чингиз-хана престол великого хана в Каракоруме оставался незамещенным в продолжение двух лета; наконец, в 1229-м году согласно с его волею провозглашен был великим ханом его третий и особенно любимый им сын Оготай (Угэдэй). После усмирения восстания, вспыхнувшего в Ховарезме и после завоевания Китая по реку Янг-тсе-Кианг, в 1235-м году Оготай решил снарядить великие армии для выполнения мысли и завещания Чингиз-хана о завоевании всего света. Снаряжены были две армии и одна из них с тем, чтобы идти на запад, для завоевания Европы. Во главе ее был поставлен Батый, сын Джучиев, повелитель Кипчака, пограничного с Европой, к которому имели быть присоединены здешние покоренные страны; Батыя сопровождали два сына самого Оготая и сыновья двух его братьев. Завоевание Европы начато было Татарами с камской Болгарии, которая в 1232-м году была ими разграблена. Осенью следующего 1236-го года Татары явились под столицей Болгарии Великим городом, взяли его и совершенно разграбили, избив жителей от старых, до юных и до ссущих младенцев, и потом опустошили и покорили всю страну. Вт. виду этих ужасов у соседей и уже через чур явно нависавшей над самою Россией страшной грозы, великий князь владимирский Юрий Всеволодович занимался тем, что справлял свадьбы двух своих сыновей! Проведши в Болгарии год, от осени до осени, на следующую зиму, т. е. в конце 1237-го года, Татары явились в России. По всей вероятности, руководясь мыслью начать с слабейших, они направились не на княжество владимирское, а на рязанское. Взяв из Болгарии путь на юго-запад и явившись в южной части княжества, они расположились станом на реке, называемой в летописях

Онузою, которой в настоящее время неизвестно и под которою, может быть, должно разуметь реку Узу, текущую в северной части Саратовской губернии и впадающей в Суру на границе с губернией Пензенской. Отсюда они отправили послов к князьям рязанским, требуя себе от них десятины в людях, в конях и во всем. Князья рязанские, не допустив послов до своей столицы, чтобы не дать им высмотреть ее местности и укреплений, и вышед к ним на реку Воронеж, отвечали: когда нас всех не будет, тогда все будет ваше. Татары передвинулись с реки Онузы на реку Воронеж, а князья рязанские, решив биться, отправили просить помощи к вел. кн. владимирскому Юрию Всеволодовичу. Но великий князь жалким образом дался в обман Татарам. По особому кодексу правил о военной чести, образовавшемуся, как нужно думать, в то время, когда Монголия, раздробленная на мелкие владения, была погружена в междоусобия, Татары считали хитрость и самый бессовестный обман такими же военными доблестями, как и мужество, и постоянно старались пользоваться первыми прежде, чем обращаться к последнему: те же самые послы татарские, которые приходили к рязанским князьям, прошли от князей с реки Воронежа во Владимир и уверили великого князя, что он будет не тронут, если останется нейтральным в предстоящей борьбе. Князь, давшись в обман послов, отпустил их от себя одаренными 1). 16-го Декабря 1237-го года Татары подступили к Рязани, а 21-го взяли ее. От Рязани они двинулись к Коломне. Так как последняя (принадлежав тогда к рязанскому уделу) стояла на самой границе владимирского княжества, то великий князь понял обман и поспешил выслать к ней, на помощь уцелевшим рязанцам, свое войско под предводительством одного из своих сыновей. Но соединенное войско рязанско-владимирское было разбито Татарами, а город взят. После взятия Коломны они вступили в область великого княжения и направились к Москве: город взяли, а здешнего удельного князя, другого сына Юриева, живым захватили в плен. Ожидая прихода Татар на Владимир, великий князь оставил в столице двух своих сыновей, а сам ст. тремя

1) Что дело было так, это дает знать Лаврентьевская летопись в своих речах о вел кн. Юрии Всеволодовиче, которые читаются в ней под 1239-м годом. А утверждаемое Новгородскою летописью, будто Юрий потому отказал рязанцам в помощи, что хотел биться с Татарами особо, очевидно, мало имеет смысла (хотя, может быть, он действительно дал рязанцам этот странный ответ, чтобы чем-нибудь мотивировать свой отказ).

племянниками, князьями ростовскими, в малой дружине, удалился за Волгу и стал станом на реке Сити (в нынешнем Моложском уезде Ярославской губернии), ожидая к себе с войсками своих братьев—Ярослава киевского и Святослава юрьевского. Намерением великого князя, поведение которого вообще не может быть признано совершенно понятным, по всей вероятности было то, чтобы по собрании войска напасть на Татар под Владимиром с тыла. Но если это так, то ничего подобного не случилось.

Татары, представлявшие из себя войско исключительно конное и в тоже время в отношении к неутомимости в езде лошадей и людей образцовое, действовали с величайшею быстротой, рассчитывая наводить этим особенный ужас на врагов и захватывать их врасплох: едва ли великий князь и успел принять на Сити какое-нибудь решение, как уже Владимир был взят. Татары явились под его стенами 2-го Февраля. Расположившись станом у него, они сделали выезд к Суздалю, отстоящему от него на 34 версты, чтобы взять эту вторую столицу великого княжения, а затем, после однодневного приготовления к осаде и после столько же непродолжительной осады, взяли его 8-го Февраля. Овладев Владимиром, в котором погибло все решительно семейство великого князя 1), Татары рассыпались для опустошения и грабежа по всей области суздальско-ростовской: отдельными отрядами они устремились на Ростов, Ярославль, Переяславль, Тверь, на Волгу к Городцу, от которого простерли свои опустошения в заволжьи до Галича мерьского (ныне костромского). Летописец говорит, что не было места ни веси и сел таких редко, где бы не воевали Татары на суздальской земле, и что ими было взято 14 городов, кроме слобод и погостов. Все это пленение и опустошение области суздальско-ростовской совершено было Татарами в продолжение одного Февраля месяца Истинно и невыразимо ужасным долженствовало быть положение

1) Сын Владимир, захваченный в плен в Москве, был убит под стенами Владимира; два сына Всеволод и Мстислав, оставленные в столице для ее защиты, жена, дочь, снохи и внучата, оставшиеся в ней же, все погибли в самом Владимире. Великая княгиня с женской и малолетней частью семейства, бояре (старые и невоенные, не принимавшие участия в защите), жены боярские с семействами, а также и множество всяких граждан, затворились было вместе с епископом Митрофаном в соборной епископской церкви. Но Татары, взяв город, подожгли церковь и, дав части затворившихся погибнуть в дыме и огне, остальную часть иссекли.

2) Можешь показаться недоуменным, что Татары предприняли свой завоева-

вел. кн. Юрия Всеволодовича, стоявшего на Сити, когда в страшном пожаре погибавшее отечество ждало от него последней попытки спасения и когда он лично был уже человеком без отечества, лишившимся всего на этом свете. Великий князь и не сделал никакой попытки: на его неподвижно стоявшее в совершенном смущении отчаяния войско, которое позабыло даже выставлять стражей, Татары внезапно нахлынули 4-го Марта; произошла битва, в которой Русские были разбиты и предались бегству и в которой великий князь нашел свою смерть 1).

Из области суздальской Татары направились в область новгородскую. После двухнедельной осады, они взяли 23-го Марта Торжок и пошли Селигерским путем к самому Новгороду. Но, не доходя ста верст до Новгорода, остановились у места, называвшегося Игнач крест, 2) и поворотили на юг, вероятно, испугавшись новгородских топей и болот, которых Монголы, будучи жителями возвышенных сухих мест, и в настоящее время вообще страшно боятся. Из истории этого движения Татар на юг и потом на юго-восток, в степь половецкую, которое, нет сомнения, сопровождалось такими же грабежами и опустошениями, как и в области суздальской, известен эпизод осады Татарами Козельска. Ничтожный городок Козельск, принадлежавший к области черниговской (ныне Калужской губернии)

тельный поход на Россию зимой. Но это с нарочитым намерением. Монголия представляющая из себя возвышенную и безлесную плоскость, имеет чрезвычайно суровый климат: зима в ней очень продолжительна, отличается страшными холодами, ужасными буранами и вьюгами. Будучи поэтому народом запаленным относительно зимы со всеми ее ужасами, Монголы со времени самого, Чингиз-хана нарочно и предпринимали свои большие военные походы зимой, чтобы ее иметь своею помощницею в одержании верха над врагами, см. Землеведение Азии К. Риттера в русск. переводе Семенова, т. V, выпуск 1, Спб., 1879, стр. 444 (Свидетельство греческого историка Пахимера, что Татары имеют обыкновение воевать зимой, у Стриттера в Memorr. рорр. III, 170. По свидетельству Боплана, и крымские Татары XVII века делали свои вторжения в неприятельские земли всегда в зимнюю пору,—Description d’Ukraine, ed. Rouen, 1660, p. 41).

1) Новгородская летопись делает по поводу смерти Юрия Всеволодовича, может быть—указывая только на ходившие в Новгороде сплетни, загадочное замечание: «Бог же весть, како скончася; много бо глаголют о нем инии».

2) Место это в настоящее время неизвестно; считают вероятным видеть в нем нынешний город Крестцы (находящийся в 79-ти верстах к юго-востоку от Новгорода).

покрыл себя доблестной славой за всю русскую, землю, показав вместе с тем, на стыд нашим князьям, что при большем с их стороны мужестве и патриотическом одушевлении Татары не владели бы русской землей. Козельск имел в то время своего удельного князя, по имени Василия, неизвестно чьего сына и потомка, но князь был весьма молод. Не смотря на это, жители города решились биться с Татарами и положить за него свой живот. Имея своею защитою, нет сомнения, ничтожные сравнительно укрепления, они так мужественно выдерживали осаду, что последняя продолжалась целые семь недель. Когда наконец Татары разбили городскую стену и взошли на вал, козельцы резались с ними ножами и, напав на самый их стан, перерезали четыре тысячи человек, пока сами не были все до одного перебиты. Осада Козельска оставила по себе такую страшную память у Татар, что, по словам летописца, они не смели потом называть его Козельском, но называли злым городом.

Опустошение Руси, пройденной полчищами монгольскими, должно быть представляемо как самое ужасное. В то время и все европейские народы вели войны совершенно по-варварски; но естественно, что настоящие варвары, родичи Гуннов и Печенегов, каковы были Монголы, должны были значительно превосходить в сем отношении европейцев. Страшное опустошение и совершенное разрушение городов и селений, беспощадное и совсем зверское избиение не успевавших спасаться от них жителей,—иногда за исключением тех, которые отбирались в рабство, иногда же и совершенно поголовное, вот то, в чем Монголы полагали свою военную славу и свое рыцарство и в чем они находили свое дикое услаждение и веселие. Так вел войны сам Чингиз-хан; так вели их и его дети и внуки. Монголы завоевали мир, чтобы владеть им, и в то же время они так беспощадно опустошали его, что как будто хотели владеть пустынями 2). Проход Монголов по северной России без всякого преуве-

1) Может быть, сына того Мстислава, который, будучи называем в Ипатской летописи козельским и черниговским, погиб с сыном в калкинской битве.

2) В объяснение ужасных убийств, которые производили Монголы в покоряемых ими городах и порабощаемых землях, ссылаются на то, что они считали себя посланными Ботом завоевать мир и что противившихся им они хотели наказывать как противившихся воле Божией. Но весьма нередко они беспощадным образом избивали жителей и тех городов, которые, положившись на их обещание пощады в случае покорности, сдавались им добровольно.

личения должен быть уподоблен страшному тропическому урагану, который все сокрушает и уничтожает на своем пути: города и селения были выжжены и представляли груды пепла; на пепелищах и кругом пепелищ валялось бесчисленное множество человеческих трупов. К счастью, Монголы имели то сходство с ураганом, что проносились так же быстро, как он, так что по крайней мере остававшиеся в живых скоро должны были освобождаться от своих ужасов: немалую дугу, которую описали Монголы по России, они прошли не более как в продолжение пяти-шести месяцев 1).

Из опустошенной России Батый вышел в степь половечскую, и в которой и решил утвердить свое постоянное пребывание вместо степи киргизской. В продолжение 1238-го года, начиная с лета, и в продолжение следующего 1239-го года до зимы его орда била и прогоняла Половцев, чтобы очистить простор себе, осматривалась и устраивалась на новом месте жительства и отдыхала от совершенного похода.

Зимой 1239-го года Батый возобновил свои завоевания и вместе опустошения. Два отряда, посланные им на северо-запад, взяли и обратили в пепел Переяславль и Чернигов; отряд, посланный на север, взял землю мордовскую, города Муром и Гороховец и опустошил область по нижней Клязьме. Возобновление Татарами военных действий навело на Русских такой панический страх, что, по словам летописца, в 1239-м году «бысть пополох зол по всей земли, (так что) и сами не ведяху, и где хто бежит». После Переяславля и Чернигова дошла очередь и до старшей столицы Руси, заднепровского Киева. Предводитель отряда, посыпанного для взятия Чернигова, спустился от Чернигова к Киеву и подошел к нему с этой стороны Днепра. Надеясь взять Киев лестью, он отправил

1) Чтобы составить себе надлежащее понятие о всей ужасности монгольских нашествий, нужно читать не одних наших летописцев, которым не под силу было рисовать сколько-нибудь живые картины ужасов, но еще восточных и западно-европейских (наши летописцы в немногих и нисколько некартинных речах своих о неистовствах Монголов главным образом обращают внимание на то, что последние при избиении или забирании в рабство жителей не делали исключения для чернцов и черноризиц, для попов и попадей. Впрочем, и у нас есть один писатель не из числа летописцев, рисующий до некоторой степени помянутые живые картины; это—Серапион Владимирский, дающий их нам в своих поучениях).—По легенде о св. Меркурии Смоленском Татары проходили мимо Смоленска во второй половине Ноября; но необходимо думать, что это было гораздо ранее,—около половины Апреля.

послов к сидевшему тогда в Киеве черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу, вероятно, с предложением, что город будет пощажен, если сдастся добровольно; но Михаил отвечал тем, что приказал умертвить послов. Донесение Батыю его предводителя, видевшего «красоту и величество» старшей русской столицы, а также и ее сравнительно сильные укрепления, которые с этой стороны Днепра должны были казаться еще более сильными, так как с реки город на высокой горе, вероятно, гласило, что для овладения Киевом требуется вся рать монгольская, а не отдельный отряд. Зимой следующего 1240-го года Батый, вообще решивший возобновить завоевание Европы, пошел на Киев со всеми своими полчищами. Между тем в Киеве успели смениться три князя: Михаила Всеволодовича выгнал Ростислав Мстиславич смоленский, а Ростислава—Даниил Романович галичский; этот последний, не переселяясь в Киев сам, а только присоединив его к своему княжению, посадил в нем для обороны от Татар своего боярина Димитрия. Войско, приведенное Батыем под Киев, было так многочисленно, что, по словам летописца, от скрипения телег обоза, от ревения верблюдов и от ржания стад конских нельзя было слышать голоса человеческого. После продолжительной осады, при чем пороки или стенобитные машины осаждающих, составлявшия тогдашную артиллерию, били стены города день и ночь, Киев был взят 6-го Декабря, в Николин день 1). От Киева, который был разграблен и выжжен, а жители которого подверглись страшному избиению 2), Батый направился в область волынско-галичскую; взял большую часть ее городов, в том числе стольные Владимир и Галич, и опустошил область также беспощадно и ужасно, как и суздальсво-ростовскую 3). От Га-

1) Сколь долго продолжалась осада Киева, наши летописи не говорят; но Плано-Карпини говорит, что она была продолжительная,—отдела известий в его сочинении о Татарах статья V.

2) Лаврентьевск. летоп.: «а люди от мала и до велика вся убиша мечем». О страшном избиении свидетельствует и Плано-Карпини, ibidd..

3) Когда князья галичско-волынские Даниил и Василько Романовичи, во время опустошения их области Батыем находившиеся в Венгрии и Польше, возвратились из последней домой и пришли к Берестью,—нынешнему Брест-Литовску, то, по словам летописца, «не возмогоша ити (далее) в поле смрада ради множества избъенных, не бе бо,—говорит летописец,—на Володимере неостал живый, церкви святой Богородици исполнена трупья, иныа церкви наполнена быша трупия и телес мертвых» (Ипатск., 2 изд. стр. 524).

лила в Галиции Батый двинулся в западную Европу. Он разделил свою армию на две половины: с одною сам пошел в Венгрию чрез Карпаты, а другую послал в Польшу. Первая армия занималась разгромом Венгрии, при чем ее передовые отряды доходили до стен Вены в Австрии, а отделенный от нее корпус, посланный преследовать искавшего спасения в бегстве венгерского короля, достигал на юге до самого Адриатического моря в Далмации. Вторая армия прошла Польшу, Силезию, Моравию и из последней поворотила в Венгрию на соединение с самим Батыем. Двинувшись из Венгрии назад, Татары держали свой обратный путь частью чрез Трансильванию и Молдавию (сам Батый), частью через Боснию, Сербию, Болгарию и Молдавию (корпус, посланный для преследования венгерского короля). Мысль о подчинении себе западной Европы Батый должен был оставить. Но его проход по ней был тем же ужасным ураганом, что и в нашей России.

Возвратившись из западной Европы в степь половецкую в 1242-м году 1) и утвердив свое пребывание на восточном краю ее на берегах Волги, близь границы с степью азиатскою, Батый начал свое господствование над Россией. В том же 1242-м году пошли к нему князья русские для изъявления ему своей покорности и для получения от него утверждения на своих престолах. С берегов Волги князья должны были предпринимать страшно далекие и страшно трудные путешествия в Харахорин или Каракорум для поклонения великому хану. Это последнее продолжалось впрочем не долго. Четвертый великий хан (после самого Чингиз-хана) Хубилай или Кублай 2), избранный в 1260-м году, покорив весь Китай (в 1279-м году), сделался императором Китайским и переселился из Харахорина в Пекин: чрез это прекратилось существование великого ханата и тетрархии, установленной Чингиз-ханом 3). В самой Рос-

1) По Ипатской летописи, Батый возвратился из западной Европы в 1243-м году; но более надежная относительно хронологии летопись Новгородская, которой следуют и другие северные летописи, говорит, что, возвратившись из западной Европы, Батый позвал к себе вел. кн. Ярослава Всеволодовича в 1242-м году.

2) Между Оготаем и Хубилаем два промежуточные великие ханы были: Гуюк или Куюк и Мангу или Менгу (Монкэ).

3) В русском языке есть слово харахориться, что значит неумеренно величаться, слишком ломаться. Подозревается нам, что слово—от названия -столицы великих ханов Харахорина и что оно введено в русский язык на-

сии, для заведывания ею, как страною вассальною, а преимущественно для сбора податей и пошлин с ее населения, явились ханские наместники, называвшиеся баскаками.

пиши князьями, ездившими в Харахорин, с того повода, что великие ханы слишком величались над ними или что им приходилось слишком унижаться пред ханами. Великие ханы носили титул «каанов», что толкуется—хан над ханами (и что, вероятно, есть особое произношение титула хакан или каган, тогда как хан есть сокращение последнего). В наших летописях великие ханы называются канами, а о поездках к ним князей кроме выражений: поехать к канови, приехать из кановы земли, употребляются еще выражения: поехать к кановичем, приехать от канович, что должно быть понимаемо в смысле: поехать к наследникам Чингиз-хана в качестве великих ханов, ибо и сам Чингиз-хан называется в наших летописях каном. Батый под конец своего правления, вероятно, в 1253-м году, построил для своего прерывания город Серай или Сарай (что значит дворец), который должен быть полагаем на нижней Ахтубе, на месте нынешнего селения Селитряный городок, находящагося в 110-ти верстах от Астрахани (а после построен был новый Сарай, который должен быть полагаем на верхней Ахтубе, на месте нынешнего города Царева и который называется в летописях Сараем великим,— Собр. летт. VI, 194). Орда Батыева, владевшая Русью, называлась улусом Джучиевым от отца Батыева, улусом кипчакским и ордой кипчакской от местности, ордой сарайской от города Сарая и золотой ордой от ханской палатки. Орда собственно значит лагерь, состоящий из того или другого количества палаток (а отсюда и целый кочевой народ, живущий в палатках), но еще это название употреблялось, как многократно дает знать Плано-Карпини, о палатках ханов и вельмож (потому, вероятно, что около собственно их палаток стояли целые лагери, орды, палаток их прислуги). Палатка ханов называлась золотой ордой, как дает знать тот же Плано Карпини, потому что она ставилась на шестах,. покрытых золотыми листами (а может быть и потому также, что у Монголов эпитет «золотой» употреблялся о ханах в соответствие европейскому эпитету августейший).—Наконец, о национальности кипчакской или Батыевой орды должно быть сказано, что она была собственно не монгольская или татарская, а тюркская, так что и остающиеся от ней до настоящего времени наши Татары представляют собою не Монголов или Татар, а Тюрков (народная группа которых, имеющая в Азии главными своими представителями Туркменов, а в Европе представляемая Турками османлисами, принадлежит к тому же урало-алтайскому семейству, что и Монголы, и есть ближайшая в нем к последним). Это случилось таким образом, что Батый привел с собою в Европу для ее завоевания полчища не коренных Монголов, а покоренных в восточном Кипчаке Тюрков (помянутых Туркменов и Киргизов) и что настоящие Монголы были только во главе полчищ, в качестве начальников.

Поработив своему игу русскую землю и став ее верховными господами в отношении государственном, Татары вместе с тем стали ее верховными господами и в отношении церковном. Они могли принуждать Русских к принятию их веры, и именно—принуждать или весь народ, или по крайней мере князей с высшим сословием боярским. Не принуждая никого к перемене веры, они могли ограничить гражданские права нашего духовенства, или совсем отнять, их у него. Вообще, будучи народом иноверным, они могли стать большими или меньшими врагами нашей русской (православно-христианской) веры по отношению к ней самой и к ее представителям. В какие же отношения стали Татары к вере Русских и к их духовенству?

Но прежде чем отвечать на этот вопрос, мы должны на минуту воротиться назад, чтобы сказать о поведении и об участи нашего духовенства во время поработительного нашествия Татар и также о том, какие бедствия потерпела от них во время этого нашествия собственно церковь.

Если полагать, что обязанность высшего духовенства,—епископов с соборами игуменов, долженствовала при данных обстоятельствах состоять в том, чтобы одушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для защиты своей земли: то летописи не дают нам права сказать, чтобы епископы наши оказались на высоте своего призвания,—они не говорят нам, чтобы, при всеобщей панике и растерянности, раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос. Что касается до поведения тех епископов, кафедральные города которых взяты были Татарами, то, не давая нам сведений обо всех их и ограничиваясь только некоторыми из них, летописи сообщают нам, что одни из этих некоторых епископов оставались в. своих городах в минуту взятия их Татарами, чтобы потерпеть от последних смерть наравне с прочими, или чтобы получить от них пощаду жизни, и что другие, спасались от них чрез удаление из своих городов в безопасные места. Епископ рязанский, неизвестный по имени, с кафедрального города которого начали Татары, сделал второе нами указанное: «а епископа, говорят летописи, ублюде Бог, отъеха проче (прочь, вон из города) в той год (в то время), егда рать оступи град». У Епископ владимирский Митрофан оставался во Владимире и погиб в своей соборной церкви от огня или меча вместе со всеми другими, которые затворились было с ним в ней 1). Епископ ростов-

1) Ипатская летопись утверждает о Митрофане, что он воодушевлял князей и граждан к сопротивлению Татарам. Но при молчании о сем Лаврентьев-

ский Кирилл поступил подобно епископу рязанскому, «избыв» Татар на Белоозере. Епископы переяславский Симеон и черниговский Порфирий оставались в своих городах, при чем первый из них был убит, а второй остался в живых и оставлен был на свободе. Прочие епископские города, взятые Татарами, были: митрополичий Киев, Белгород, Юрьев, Владимир Волынский, Галич и, вероятно, Перемышль. Митрополита Иосифа, прибывшего из Греции на Русь в 1237-м году, т.-е. в самый год нашествия Татар на владимирскую часть ее, мы не находим у нас после взятия Татарами Киева и из двух предположений, что или он убит был при взятии города, или пред его взятием удалился домой в Грецию, за наиболее вероятное должно быть признано второе. Что сталось с епископами белгородским, юрьевским и владимиро-волынским, остается неизвестным; а епископов галичского и перемышльского мы находим живыми после взятия Татарами их городов. Поведение тех епископов, которые оставались в своих городах, чтобы погибать или только ожидать смерти вместе с своими паствами, конечно, должно быть признано более доблестным, чем поведете тех епископов, которые удалились в безопасные места. Но, с другой стороны, нужно иметь в виду и то, что избиение Татарами многих епископов оказалось бы весьма бедственным для общества в церковном-отношении. Если бы, например, вместе с епископом владимирским был убит и епископ ростовский, тогда откуда стала бы брать священников целая обширная область?

Представители низшего приходского духовенства—священники и диаконы взятых и разграбленных Татарами городов и селений и монахи с монахинями находившихся в них монастырей подвергались одинаковой участи с мирянами, т.-е. или были избиваемы, или уводимы в плен. О Рязани летопись говорит: «взяша град Резань и пожгоща весь и князя их Юрья убита и княгиню его, а иных же емше мужей и жены и дети и черньца и черниць и ерея—овых рассекаху мечи, а других стрелами стреляху, тьи (тех, иных) в огнь вметаху, иные имающе вязаху (и груди вырезываху, и жолчь выимаху, а с иных кожи одираху, а иным иглы и щепы за ногти бияху) 1) и поругание черницам и попадьям и добрым женам и де-

ской летописи представляется гораздо вероятнейшим показание летописи Новгородской, что при первом же взгляде на татарские полчища, обступившие Владимир, епископ вместе с князьями признал, «яко уже взяту быти граду».

1) Слова, поставленные в скобах,—из сводной повести о разорении Ба-

вицам пред матерми и сестрами (чиняху)». О Суздале летопись говорит: «черньци и черници старые и попы (старые) и (люди) слепые и хромые и слукые и трудоватые и люди все (старыя) иссекоша, а что чернец уных и черниц и попов и попадии (уных) и дьяконы и жены их и дчери и сыны их (и иные уные люди все)»—то всё ведоша в станы своя 1). О Владимире летопись говорит: «(убьены и попленены быша) игумени и черньци и черници и попы и дьяконы, от уного до старца и ссущего младенца, и та вся иссекоша (и поплениша), овы убивающе, овы же ведуще босы и беспокровены в станы своя, издыхающи мразом». О Торжке летопись говорит: «и тако погании взяша град и иссекоша вся от мужьска полу и до женьска, иереискыи чин всь и черноризьскыи, а все изобнажено и поругано»...

Что касается до бедствий церкви помимо избиения и пленения священников и монахов, то Татарами было уничтожено великое множество храмов и монастырей. Как должно думать, они не уничтожали намеренным образом одних и других, подвергая только те и другие, и особенно вторые, своему разграблению 2); но при сожжении ими городов и селений те и другие погибали вместе с человеческими жилищами. При этом, относительно храмов чувствительность бедствия состояла не столько в их собственной погибели, сколько в погибели их молитвенных принадлежностей, их богослужебной: утвари и их богослужебных книг: самые храмы (подразумевается— деревянные) без особенного труда могли быть построены вновь, ш приобретение принадлежностей и утвари, в особенности же приобретение богослужебных книг, было в то время делом чрезвычайно трудным.

тыем Рязани, напечатанной И. И. Срезневским в Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках, № XXXIX, стр. 79.

1) Несколько дополняем и поправляем летопись,—Лаврентьевскую, на основании выше читаемого в ней места, которым она буквально пользуется в настоящем случае, именно—места под 1203-м годом.

2) Из церквей знаменитых и вместе богатых были разграблены Татарами, по показанию летописей, соборы: суздальский, владимирский, переяславский (Переяславля южного) и киевский Софийский. О разграблении владимирского собора летопись говорить: «святую Богородицю разграбиша, чюдную икону [Владимирской Божией Матери] одраша, украшену златом и серебром и камениемь драгым, и и (ины) иконы одраша, а иные иссекоша, а ины поимаша, и кресты честные к ссуды священныя и книги одраша, и порты блаженых первых князий, еже бяху повешали в церквах святых на память собе, то же все положите собе в полон». Что касается до монастырей, то летописи говорят, что Татары разграбили их все—в Москве (?), Суздале, Владимире и Киеве.

Возвращаемся к нашему вопросу: в какие отношения стали Татары к вере Русских и к их духовенству вслед за порабощением их страны.

Пo oкoнчaнии сaмoгo пoрaбoщeния, в прoдoлжeниe кoтoрoгo, кaк врeмeни вoйны, цeркoвь нe сoстaвлялa исключeния и пoдвeрглaсь сoвeршeннo. тaким жe ужaсным бeдствиям, кaк и гoсудaрствo, Тaтaры стaли к вeрe и к духoвeнству Русских в oтнoшeния сaмoй пoлнoй тeрпимoсти и сaмoгo пoлнoгo блaгoприятствoвaния. Ни цeлый нaрoд, ни кoгo бы тo ни былo в oтдeльнoсти, oни вoвсe нe принуждaли к пeрeмeнe вeры; зa духoвeнствoм нaшим oни впoлнe признaли eгo сущeствoвaвшиe грaждaнскиe прaвa. Тaким oбрaзoм, этoт бич Бoжий, oбрушившийся нa нaшe oтeчeствo, нe явился пo крaйнeй мeрe бичoм для цeркви, т. e. нe явился бичoм для пoслeднeй пo крaйнeй мeрe сo стoрoны ee внeшнeй свoбoды и внeшнeгo пoлoжeния.

Татары стали в отношения полной и совершенной терпимости к вере Русских не потому, чтобы они хотели сделать исключение именно для них, а потому, что в такие отношения они становились к верам всех покоренных ими народов,—потому, что полная веротерпимость была общим их правилом в приложении ко всем.

Причин этой полной веротерпимости Татар было несколько.

Первою причиною было то, что они были язычники. Мы уже говорили прежде 1), что язычники не смотрят на свои веры, которых держатся, как на религии единственно истинные, но что все веры, сколько их ни видят у людей, они считают религиями одинаково истинными, ведущими начало от одного и того же Бога, и только различными по различию людей. На этом основании веротерпимость язычников есть то, что вытекает из существа их воззрений на веры. Каких воззрений держатся все язычники, таких же должны были держаться и Татары; а отсюда, подобно всем другим язычникам, они принципиально долженствовали быть терпимыми. Что Татары не уклонялись в своих воззрениях на веры от всех других язычников,—каковое уклонение было бы делом необъяснимым,—на это мы имеем положительные свидетельства, принадлежащие им самим. Когда монах Рубруквис, ходивший к великому хану Каракорумскому Мангу от французского короля Людовика Святого 2),

1) I т. 2-я полов., стрр. 75 и 79.

2) Вильгельм Рубруквис (Руисбрёк, Рубрук), французский монах францисканского ордена (минорит), был послан Людовиком Святым из Сирии,

убеждал хана принять христианство, последний отвечал: «мы Монголы веруем, что есть единый (для всех народов) Бог, которым мы живем и которым умираем, и к Нему мы имеем правое сердце; но как Бог дал руке многие пальцы, так дал людям многие пути (спасения: sed sicut Deus dedit manui diversos digitos, ita dedit hominibus di ver sas vias); вам дал Бог писания и вы христиане не храните их, а нам дал волхвов (divinatores) и мы делаем все, что они приказывают нам, и живем в мире» 1).

Второю причиною полной веротерпимости Монголов были побуждения политические. Темучин объявлял и вместе признавал себя зачеловека, предназначенного Богом покорить весь мир, чтобы образовать; из него одно всемирное государство. Но в мире существуют многие веры и делать людям насилие в сем отношении значило бы возбуждать против себя их вражду. Вовсе не желая делать этого насилия уже по своим принципам религиозным, Темучин, по побуждениям политическим, объявил полную и совершенную веротерпимость, с одинаковым покровительством со стороны верховной власти всем верам, как основной закон своего государства. Соединив все монгольские племена в одно целое и приняв титул Чингиз-хана или итератора, он, прежде чем обращаться к дальнейшему завоеванию мира, обнародовал книгу государственных законов под названием Яса (Ясак), что значит запреты 2). В этой Яса, предписания кото-

где находился король для крестовой войны с Сарацинами, к сыну Батыеву Сартаку, с целью проповеди христианства между Татарами, по тому поводу, что ему — королю ложно было донесено, будто Сартак принял христианство. Отправленный Сартаком к Батыю, а Батыем к Мангу, Рубруквис прибыл к двору великого хана 27-го Декабря 1263-го года и после пятимесячного при нем пребывания отпущен был им в обратный путь в Июне 1264-го года. Последнее и лучшее издание его сочинения «Путешествие на Восток» (Voyage en Orient) в Recueil de voyges et de mémoires парижского Географического общества, т. IV. Не имея у себя этого издания, мы пользовались сочинением отчасти по старому изданию Бержерона, отчасти через вторые разные руки (подробное извлечение между прочим у Д’Оссона в Histoire des Mongoles, II, 283 sqq).

1) О совершенной веротерпимости язычников-шамадистов, каковыми были Татары до принятия магометанства, в настоящее время см. «Китай в гражданском и нравственном состоянии» монаха Иакинфа, IV, 55 fin.. Из язычников, современных Монголам и по месту близких к нашей Руси, убедительный пример веротерпимости представляют Литовцы.

2) См. об Яса у Гаммера в Geschichte d. gold. Horde, S. 14,8, также y Григорьева в диссертации «О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству», стр. 35 sqq.

рой долженствовали быть безусловно обязательными для его преемников под страхом лишения престола и пожизненного заключения (что и действительно бывало) и на которую Монголы действительно смотрели как на своего рода евангелие или коран 1), сделано нарочитое узаконение о том, что все веры, без различия их самих и содержащих их народов, должны быть терпимы и что служители всех вер, равно как врачи и нищие, ученые и подвижники, молитвосозыватели и гробохранители, должны быть освобождены от всяких податей и налогов 2). Преемники Чингиз-хана, побуждаемые политикой, не только оказывали полную терпимость всем верам, но старались вести себя так, чтобы последователи каждой веры считали их более наклонными именно к своему исповеданию. Тот же Рубруквис, которого мы привели сейчас выше, пишет о том же великом хане Мангу: «у него в обычае, чтобы в те дни, в которые его волхвы назначат быть праздникам, или на которые, как на праздники, укажут ему священники несторианские (о сих священниках ниже), приходили к нему сначала священники христианские в своем облачении и молились за него и благословляли его кубок (вина), чтобы по удалении их приходили священники (муллы) сарацинские и делали то же и чтобы после сих приходили священники(жрецы) языческие и делали (опять) тоже. И говорил мне,—продолжает Рубруквис,— монах (несторианский, находившийся при дворе великого хана), что верит (хан) только христианам, хотя желает, чтобы все молились за него. Но он (монах),—прибавляет Рубруквис,—обманывался, потому что (хан) никому не верит (не держится ни чьей веры) .., все следуют за двором его, как мухи за медом, и всем (он) дает (оказывает благоволение), и все думают, что он есть именно их особенный покровитель, и все предрекают ему благополучие».

Третью причину совершенной веротерпимости Монголов и их усердного покровительства всем верам составляло то, что они были народ крайне и до последней степени суеверный. На своих языческих волхвов или кудесников (шаманов) они смотрели как на

1) Арабский историк конца XIV—первой половины XV века Макризи говорит: «для потомков Чингиз-хана Яса была ненарушимым законом, от постановлений которого они никогда ни в чем не отступали..; они столь же строго исполняли повеления Яса, как первые мусульмане следовали предписанному кораном»... См Историю Монголов с древнейших времен до Тамерлана, перевод с персидского (из Хондемира) Григорьева, Спб., 1834, прим. 93.

2) У Гаммера ibid. S. 190.

людей, которые обладают чудесным даром отвращать от людей несчастия и вместе насылать на них последние. Как смотрели они на своих волхвов, представлявших собою служителей их веры, так смотрели они на служителей и всех других вер. Своих волхвов Монголы, с одной стороны, весьма боялись, опасаясь от них несчастий; а с другой—весьма почитали, надеясь посредством их чудесного дара быть в своих делах благоуспешными. По той же самой причине они в такой-же мере боялись и почитали служителей и всех других вер. Следствием сего и было то, что они, одинаково терпя все веры, усердно почитали, т.-е. собственно старались задабривать, служителей всех вер и вели себя так, что как будто принадлежали ко всем верам 1).

Христианство, составляющее религию единую истинную и открыто выдающее себя за таковую, по-видимому, не должно было нравиться ханам монгольским своими притязаниями исключительности. Но притязаниям христианства, считая их с своей точки зрения неосновательными, ханы оказывали, так сказать, великодушное снисхождение; между тем были частные исторические обстоятельства, вследствие которых, начиная со времени самого Чингиз-хана, оно должно было, с одной стороны, стать в глазах Монголов особенно высоко, так чтобы они имели охоту оказывать ему покровительство нарочитое и преимущественное, а с другой стороны—приобрести за себя ходатаев

1) Мы привели свидетельство Рубруквиса, что великий хан Мангу вел себя по отношению ко всем верам так, что как будто принадлежал к каждой из них. Вот такое же свидетельство известного Марко-Поло о преемнике Мангу, великом хане (потом императоре Китайском), Хубилае или Кублае: «в день пасхи, зная, что это один из главных христианских праздников, великий хан велел всем христианам явиться к нему и принести с собою то священное писание, в котором заключается четвероевангелие; окурив торжественно ладаном эту книгу, он благоговейно поцеловал ее; тоже должны были сделать, по его приказанию, и все тут бывшие вельможи: это у него всегдашний обычай при всяком большом празднике у христиан, о Рождестве и о Пасхе; тоже соблюдал он и в праздники Сарацин, Жидов и язычников; когда спросили его, зачем он делает это, он отвечал: «есть четыре пророка, почитаемые и обожаемые четырьмя разными племенами мира: христиане почитают Иисуса Христа, Сарацины—Магомета, Жиды—Моисея, а у язычников самый высший бог Согономбар-кан, а я почитаю всех четырех и молю о помощи себе того, кто в самом деле выше всех из них»... Путешествия кн. 2, гл. 2, русский перевод Шемякина с немецкого (очень хорошего) издания Авг. Бюрка в Чтениях Общ. Ист. и Древн. 1861 г. кн. 3.

пред ханами с голосом весьма сильным и действительным. Ко времени Чингиз-хана христианство существовало в Монголии, как вера, исповедуемая некоторыми из отдельных, населявших ее, народов. Это именно—христианство несторианской секты. Несториане в конце V века изгнанные из пределов греческой империи, нашли себе убежище в Персии, государи которой, из политического соперничества с императорами Константинопольскими, предложили им свое усердное покровительство. Поселившись в Персии, Несториане начали вести деятельную пропаганду на востоке, посылали своих миссионеров во все стороны, и успели распространить христианство своей секты в Индии, Туркестане, Монголии и Китае. В Монголии они водворили свое христианство у двух народов: у народа тюркского племени Уйгуров, которые жили на север от помянутого выше Тангута, у восточных склонов горного хребта Тянь-Шань, ограничивающего с севера так-называемый восточный Туркестан (города: Хамиль, Турфан, Урумчи) 1), и у народа собственной монгольской семьи Кераитов, живших в северной Монголии, в верховьях рек Селенги и Орхона, с столицей в Харахорине или Каракоруме, который сделал потом своей столицей Чингиз-хан, после покорения Кераитов в 1202—3 году 2) Кераиты приняли несторианское христианство в начале XI века 3). Когда оно распространилось у Уйгуров,—остается неизвестным; но нужно, думать, что значительно задолго до Кераитов, приблизительно веке в IX—VIII, если не в VII 4). Несториане ввели у Уйгуров свою сирскую азбуку (на подобие того, как Константин философ ввел у Славян азбуку греческую, приспособив ее к славянскому языку), и чрез это не только сделали их народом грамотным, но и дали им возможность стать до некоторой степени народом образованным, что и на самом деле было. Эти Уйгуры, добровольно поддавшись Чингиз-хану в 1209—10 году, заняли в толпе собранных им под свою власть народов выдающееся положение. До Чингиз-хана у Монголов вовсе не было грамоты; когда он создал свое обширное государство, оказалась нужда,

1) К. Риттера Die Erdkunde von Asien, B. I, S. 342 sqq.

2) Ibid. S. 257.

3) Ios. Assemani Bibliotheca Orientalis, T. III, pp. 474 и 483 (y Риттера ibid. S. 288).

4) Позднейшие сказания производили христианство Уйгуров от трех волхвов, приходивших на поклонение родившемуся Иисусу Христу, которые будто были волхвы уйгурские,—у Ассем. ibid. рр., 470 и 503.

для целей администрации, в грамоте и людях грамотных: этой нужде удовлетворили Уйгуры, у которых он заимствовал грамоту и которых призвал для занятия мест в администрации, требовавших письменности 1). Вместе с тем, служилое или дворянское сословие Уйгуров, представлявшее из себя людей сравнительно образованных, заняло высокое положение при дворе Чингиз-хана, что постоянно оставалось и при его преемниках. Не все Уйгуры, игравшие видную роль при ханах монгольских, принадлежали к христианству,—были между ними буддисты и магометане; но, как положительно говорят современные свидетельства, не малое количество их, и в том числе знатнейших между ними, было и из несторианских христиан 2). Естественно, что уважение, которым пользовались у ханов их чиновники и сановники из числа последователей несторианства, должно было отразиться во взглядах ханов и на их христианскую веру. В то же время и непосредственно о самих служителях или духовных несторианского христианства ханы должны были составить себе мнение как о людях, которые должны быть уважаемы ими не менее, чем служители всех других вер. На всем магометанском востоке Несториане славились своим знанием врачебного искусства, так что лекарями у магометанских государей и князей были по преимуществу они 3). Мы не имеем прямых сведений, чтобы это так было и в языческой Монголии; но, во-первых, вероятно предполагать это само по себе; во-вторых, это дают знать сведения непрямые 4). Между тем Монголы объединяли в своих представлениях лекарей с служителями вер, ибо служители их собственной языческой веры были вместе и лекарями. Этот взгляд на несторианских духовных, как на лучших лекарей, вместе с чем люди суеверные не могли не представлять себе их и наиболее страшными колдунами, должен был иметь следствием то, чтобы ханы оказывали им. не только одинаковое благоволение с духовными всех других вер, но и до некоторой степени особенное,—чтобы они отличали их от других. Приведенные нами выше слова Рубруквиса о праздничных обычаях

1) Риттера Erdkunde von Asien, Band V, Drittes Buch, Ss. 438 и 589.

2) Армянские историки: Commestabularius Armeniae и Гайтон y Acceмани pp. 470 и 508; Рубруквис, глл. XVII и XXVI.

3) Риттера Erkunde von Asien, B. I, S. 285.

4) Рубруквис в одном примере дает знать, что великий хан Мангу более доверял врачебному искусству Несториан, чем языческих волхвов,— гл. XXXVIII.

великого хана Мангу (если дать имполную веру) показывают, что это и на сапом деле было так: в дни праздничные первыми приходили к великому хану, чтобы молиться о нем и благословлять его кубок, священники христианские, под которыми разумеются именно священники несторианские. Другой западный монах, Плано-Карпишп, ездивший к великому хану Гуюку от папы Иннокентия IV1), дает до некоторой степени знать об отличии, которое оказывалось несторианским христианам, как великими ханами, так и всеми Монголами, когда сообщает, что Гуюк содержал при себе христианских священников, которым давал жалованье,—что у него был и молитвенный дом пред большою его палаткой, где церковнослужители всенародно пели и отправляли службу в те же часы, как и греческие христиане, при чем находилось бесчисленное множество Татар и других народов. Второй христианский народ Монголии Кераиты, как кажется, не могли производить на ханов монгольских благоприятного впечатления относительно христианства сравнительным процветанием у них просвещения. По крайней мере, касательно этого нет никаких указаний. Но они должны были содействовать тому, чтобы ханы стали нарочитыми друзьями христианства иным путем. У Керантов принял его сам государь 2). Когда Чингиз-хан покорил их и сделал их государя своим вассалом, то одну из племянниц последнего он взял в жены себе, а двух—в жены двум своим сыновьям, и таким образом, с одной стороны, между его собственными женами была христианка, а с другой стороны—следствием сего

1) Иоанн де-Плано-Карпини, итальянский монах того же францисканского ордена, что и Рубруквис, был посылаем папою Иннокентием к великому хану Гуюку с тою целью, чтобы отвратить его от мысли о завоевании Европы и попытаться обратить его в христианство. Ехав чрез нашу Россию, он прибыл к Гуюку 22-го Июля 1246-го года и после четырехмесячного без десяти дней пребывания при нем, при чем видел торжественное провозглашение его великим ханом, отправился назад 13-го Ноября того же года (лучшее издание его сочинения: Relation des Mongols ou Tatares—там же, где и Рубруквиса. Есть два русские перевода: принадлежащий неизвестному А. Ж, напечатанный в 1795-м году, и Языкова, 1825-го года, читаемый в 1-м томе предпринятого было последним издания: «Собрание путешествий к Татарам и другим восточным народам в XIII, XIV и ХV столетиях»).

2) Носивший титул Ван-хана, откуда у несторианских миссионеров явился знаменитый в средние века на Западе presbyter Iohannes rex (ибо Ван, иначе Ован, было принято за собственное имя Иоанн, а хан, каган, было принято за одно и то же с сирским каганà, что значит священник).

было то, что два последние великие хана, Мангу и Хубилан, были детьми христианки 1).

Несторианские христиане, конечно, старались внушить ханам, что действительная христианская истина только в их секте. Но если для ханов истина была одинакова во всех религиях, то очевидно, что они не могли быть убеждены к тому, чтобы полагать различие между частными исповеданиями одной религии.

Оказывая совершенно полную терпимость ко всем верам, великие хианы монгольские, искренно или притворно и по расчетам, до такой степени оказывали свое благоволение христианам, что о трех последних между ними, Гуюке, Мангу и Хубилае, составились сказания, будто они один за другим на самом деле принимали христианство 2).

С какою полною терпимостью относились ко всем верам великие ханы каракорумские в продолжение недолгого существования великого ханата, с такою же полною терпимостью к нашей русской вере или к нашему православному христианству относились ханы золотоордынские в продолжение всего, очень долгого, господства их над Россией.

Весьма возможно, однако, что история терпимости ханов золотоордынских к нашей русской вере должна быть разделяема на два периода: период терпимости добровольной и период терпимости невольной. В первую половину господства над Россией ханы относились с полною терпимостью к нашей вере по доброй воле, потому что хотели быть вполне терпимыми; но относительно второй половины может быть предполагаемо и то, что они оставались столько же терпимыми, как и прежде, уже не по доброй воле, а по необходимости, потому только, что не видели возможности быть нетерпимыми. Если

1) По монгольскому историку конца XIII—начала XIV века Рашид-Эддину, Чингиз-хан взял из четырех дочерей брата Ван-ханова Ржаханьбо—одну за себя, другую—за старшого сына Джучи, и третью, последующую мать Мангу и Хубилая, за младшего сына Тули (Полагают, или по крайней мере полагали, что Оготай имел жену христианку и что Гуюк был его сыном именно от последней, см. у Ассемани ibid. рр. 103 и 408. Но из Рашид-Эддина видно, что это неправда: он не говорить, чтобы Оготай имел жену из дома Ванханова, а о матери Гуюковой Туракине ясно говорит, что она была из племени Меркитов, предполагать у которого христианство не существует никаких оснований).

2) У Ассем. ibid. рр. 105 sqq. и 480.

бы ханы золотоордынские постоянно оставались язычниками, чтобы вместе с тем сохранять взгляд на все веры, как на одинаково истинные, то они постоянно сохраняли бы и искреннее расположение оказывать терпимость к вере Русских. Но уже третий преемник Батыя, наследовавший ему и всего через два или через три года после его смерти, в 1257-м или 1258-м году, хан Берке или Беркай (Беркалий) принял магометанство. Преемники Берке, умершего в 1266-м году, до хана Узбека, вступившего на престол в 1813-м году, снова были язычниками; но с этого Узбека, который опять принял магометанство, уже все ханы были магометанами, так что магометанство стало их родовою религией вместо язычества. Магометанство, подобно христианству, притязает быть религией единой истинной, а потому магометанам столько же естественно быть нетерпимыми к другим верам, сколько, напротив, язычникам быть терпимыми, тем более, что магометанство, притязая быть религией единой истинной, прямо обязывает своих последователей распространять его посредством насилия. О ханах Берке и Узбеке, которые один чрез промежуток после другого впервые принимали магометанство, мы положительно знаем, что они хотели быть вполне терпимыми к вере Русских по доброй воле. Это должно быть объясняемо отчасти тем, что они еще не усвоили магометанства до такой степени, чтобы исполняться желания стать его распространителями, и еще настолько оставались в своих взглядах монголами-язычниками, чтобы продолжать видеть во всех религиях одинаково истинные религии (с таким, вероятно, лишь отличением магометанства, чтобы в числе других истинных религий ставить его на первом месте); отчасти тем, что Чингиз-ханова Яса с своим предписанием терпимости еще сохраняла для них всю свою обязательную силу и что они еще не дерзали поступать вопреки ее. О двух преемниках Узбековых, его сыне Джанибеке или Чанибеке и внуке Бердибеке, также положительно известно, что они были терпимы по доброй воле, каковая терпимость должна быть объясняема или обеими сейчас указанными причинами, или второю из них 1). Но после смерти Бердибека в

1) Позднейший монголо-мугаммеданский историк дома Чингиз-ханова Абульгази (хан ховарезмский или хивинский, †1664 г.) уверяет, что Берке, приняв магометанство, повелел указом, чтобы приняли его новую веру и все его подданные,—Родословной истории о Татарах часть седьмая, глава вторая. Но это неправда. Что Берке отличался полною терпимостью по отношению к вере Русских и хотел оказывать ей свое нарочитое благоволение, это видно из того, что в

1359-м году мы продолжали оставаться под властью Татар еще в течение более чем ста лет. Очень возможно то, что преемники Бердибека до самого конца существования Орды постоянно оставались плохими магометанами, упорно продолжавшими сохранять в себе прежних индифферентных язычников и вовсе не помышлявшими о каком-нибудь распространении своего «правоверия», но. не невозможно и то, что они стали искренними и усердными магометанами, вместе с чем, поставив предписания корана выше предписаний Чингиз-хановой Ясы, они должны были одушевляться.

его правление в 1261-м году, по его дозволению, а гораздо вероятнее—вследствие его требования, была учреждена русская епископская кафедра в его столице Сарае. Если мы дадим веру житию св. Петра, царевича ордынского, в котором, рассказывается, что Берке для исцеления от болезни своего сына призывал к себе епископа ростовского Кирилла (см. житие в Правосл. Собеседн. 1859-го года, ч. 1, стр. 360), то мы будем видеть в нем монгола-язычника, который еще вовсе не считает принятого им магометанства за веру единую истинную (Не ссылаемся на то, что в 1257-м году женился в Орде или на дочери или на какой-нибудь близкой родственнице Берки ростовский князь Глеб Василькович, при чем княжне, как это необходимо подразумевать, было дозволено креститься, так как брак мог состояться еще до принятия Беркою магометанства. Если наша летопись говорит о смерти Берке: «умре царь ординский Беркай и бысть ослаба Руси от насилия татарского»,—Никон. III, 45, то под насилием должно разуметь не насилие в вере со стороны самого Берке, а насилие в собирании податей со стороны откупщиков татарских). Свидетельством добровольной терпимости хана Узбека служить его ярлык св. митр. Петру, а что его терпимость была не только следствием повиновения Чингиз-хановой Яса, но и отсутствием еще в нем самом магометанской нетерпимости, это видно из того, что он. выдал за московского князя Юрия Даниловича сестру свою Кончаку, дозволив ей креститься, и что он покровительствовал в черноморской части своих владений западным христианам, см. Карамз. IV, 156 fin. и Григорьева О достоверности ярлыков, стр. 50 (Сам Узбек имел в числе своих жен греческую принцессу—дочь Андроника Младшего,— Гаммера Greschichte d. gold. Horde, 5. 299). О добровольной терпимости Чанибека и Бердибека свидетельствуют их ярлыки, первого—митрополиту Феогносту (не сохранившийся и упоминаемый в ярлыке Феогносту Тайдулы), второго —св. митр. Алексию. Что Чанибек по своим взглядам еще не был настоящим магометанином, который бы признавал истинным одно магометанство, а оставался еще более или менее язычником, признававшим одинаково истинными все веры, видно из того, что для исцеления от болезни своей жены Тайдулы он призывал св. Алексия. Наша летопись прямо говорит о нем: «бе же сей царь Чанибек Азбякович добр зело ко христианству—Никон. III, 209.

желанием пропаганды. Если было последнее, то преемники Бердибека должны были оказывать полную, как и прежде, терпимость к вере Русских против своего желания, по необходимости, вследствие того, что начавшиеся непосредственно после смерти Бердибека крайния замешательства в Орде, приведшие к ослаблению власти ханов над Россией, уже отняли у последних возможность посягать на неприкосновенность веры Русских.

Что ханы золотоордынские во все время своего господства над Россией, по тем или другим побуждениям, оказывали совершенно полную терпимость к вере Русских, не делая ни малейшего на нее посягательства и ни малейшего ей стеснения,—что они вполне признавали права нашей церкви, нисколько не ограничивая и не умаляя существовавших гражданских преимуществ нашего духовенства, а напротив принимая их под свою решительную охрану, об этом, во-первых, отрицательно свидетельствует совершенное молчание наших летописей и других современных памятников о каких-либо действиях посягательства на неприкосновенность веры со стороны ханов; во-вторых, об. этом положительным образом свидетельствуют ханские ярлыки или ханские жалованные грамоты 1) нашим митрополитам, посредством которых ханы ограждают неприкосновенность веры и целость прав духовенства от каких-либо посягательств. Известно несколько частных случаев поведения ханов, которые как будто представляют собою возражения против сейчас сказанного; но случаи на самом деле вовсе не представляют собою таких возражений, а требуют только объяснения, что мы и сделаем ниже.

История фактически-формальных отношений ханов золотоордынских к русской церкви и русскому духовенству, как стороны покровительствующей к стороне покровительствуемой, т.-е. история того, в каких формах и каким порядком ханы золотоордынские на деле заявляли русской церкви и ее духовенству свое признание их неприкосновенности и прав, остается недостаточно известною. В Никоновской летописи под 1313-м годом читаем о путешествии св. митр. Петра в Орду к хану Узбеку, который в этом году занял место хана Токты: «того же лета князь великий Михайло Ярославич

1) Тюркское «ярлык», собственно значащее: повеление, приказание, на юридическом языке Монголов означало всякого рода исходящую от правительства бумагу и соответствовало старому русскому «грамота», — Григорьев «О достоверности ярлыков», стр. 18.

тверский поиде в Орду, також и Петр митрополит киевский и всея Русии вкупе с ним поиде в Орду, того ради, понеже тогда в Орде Тяхтя царь умре, а новый царь Азбяк сел на царстве, и вся обновишася и вси прихождаху в Орду того ради, понеже тогда в. Орде и ярлыки имаху кождо на свое имя, и князи и епискулы» 1). В той же летописи под 1348-м годом говорится о путешествии в Орду митр. Феогноста к хану Чанибеку, сыну Узбека, тотчас по занятии им престола: «тогож лета прииде из Орды от царя Чанибека Феогнаст митрополит киевский и всея Русии; ходил о причте церковнем, имаше (имаху) бо митрополит (-ы) и епискуп (-ы) ерлыки на своя причты церковные от царей ордынских» 2). Наконец, о св. митр. Алексие известно, что он, случайно находившись в Орде в 1357-м году, когда ханский престол занял сын Чанибеков Бердибек, получил от нового хана ярлык. Два свидетельства летописи и третий к ним факт говорят то, что при восшествии на престол новых ханов митрополиты должны были отправляться в Орду, чтобы от каждого нового хана получать себе и своим епископам ярлыки, в которых каждым ханом подтверждались бы их. права и преимущества. Таким образом, о фактически-формальной стороне отношений следовало бы думать, что Батый при начале своего господства над Россией дал духовенству ярлык, в котором признал неприкосновенность веры и ненарушимость прав его—духовенства, и что все последующие ханы при своих вступлениях на престол выдавали духовенству ярлыки, в которых подтверждали первоначальный ярлык Батыев. Но необходимо думать, что или свидетельства Никоновской летописи относятся только к тому частному времени, о котором она говорит, или что в ней, по ошибочным заключениям, допущено несправедливое обобщение. От восьми ханов, предшествующих Узбеку, начиная с Батыя, дошел до нас ярлык только одного хана Менгу-Темира (1266—1281) и в ярлыке Узбековом дается нам знать, что относительно ярлыков других ханов должно думать не то, что они не дошли до нас, а то, что их не существовало 3). Из

1) III, 108.

2) III, 179.

3) После ссылки на грамоты первых и прежних царей, под которыми должно разуметь (так же, как и в ярлыке Менгу-Темировом) грамоты великих ханов, именно —Чингиз-ханову Ясу и ее подтверждение Оготаем и Мангу (Гаммера Gesehichte d. gold. Horde, S. 151), Узбек ссылается на нашу первую грамоту» (у Григорьева стр. 117). Но так как его собственной

сейчас сказанного следует, что Батый заявил свое признание неприкосновенности нашей веры и прав нашего духовенства не посредством ярлыка или письменной грамоты, а иначе. Это «иначе» может быть понимаемо только как признание фактическое, т.-е. что, подчинив своей власти Русь и поставив князей и народ в известные отношения данничества себе, Батый оставил в стороне и покое русскую церковь и русское духовенство, чем и давал знать о признании неприкосновенности первой и ненарушимости прав второго. Почему Батый не утвердил и не счел нужным утверждать неприкосновенность нашей веры и права нашего духовенства нарочитой дарственной грамотой, это совершенно понятно. Мы—Русские не были первым народом, который Монголы покорили своей власти, напротив мы последними были присоединены к их многоверному государству. В государстве этом со времени самого Чингиз-хана существовал органический закон, чтобы все веры оставались неприкосновенными и права духовенств всех вер ненарушимыми. Органический закон сам собою распространялся на веру каждого покорявшегося народа, а поэтому ханы и не имели нужды и побуждений давать каждому народу нарочитых грамот. Нет сомнения, что о существовании у Монголов помянутого органического закона знало и наше духовенство; но если могли быть у него какие-нибудь сомнения, то они должны были рассеяться при первой переписи народа, для обложения его данью, произведенной по приказанию Батыя в 1246-м или 1247-м году 1): духовенство, которое имело быть свободно от дани, не было подвергаемо переписи.

После фактического признания ханами неприкосновенности нашей веры и прав нашего духовенства, или—что тоже—при необходимо подразумеваемом распространении на нашу страну органического закона, действовавшего на всей территории монгольских завоеваний,

первой грамотой был именно этот ярлык 1313-го года, то и необходимо понимать его слова о первой или единственной до него грамоте ханов золотоордынских.

1) По нашим летописям, перепись народа произведена была в первый раз уже после смерти Батыя в 1257-м году; но Плано Карпини говорит, что первая перепись, по приказанию вел. хана Гуюка и Батыя, произведена была в то время, как он находился в России, следовательно—в 1246-м году, в котором Плано-Карпини был в России, ехав к вел. хану, или в 1247-м году, в котором он был в ней на возвратном пути, — известий статья VII; cfr Соловьева Истор. т. III, изд. 4, стр. 189.

ханы не имели нужды давать, а духовенство нате не имело нужды просить у них письменных утвердительных грамот. Ханские ярлыки нашим митрополитам по своему происхождению и не суть грамоты утвердительные, а суть грамоты охранительные: первый ярлык, данный ханом Менгу-Темиром митр. Кириллу, дан был, как это ясно видно из него самого, не с целью утверждения неприкосновенности веры и прав духовенства, в чем не было нужды, а с целью ограждения одной и других от посягательства чиновников монгольских, постоянно живших в России и временно приезжавших в нее. Предполагая признание неприкосновенности веры и прав духовенства, как существующий факт, хан обращается в ярлыке к своим всяким чиновникам (которые перечисляются в нем по должностям) и строго запрещает им посягать на неприкосновенность веры и прав духовенства, угрожая им в противном случае определенными в законе карами. Необходимо думать, что этот первый ярлык дан был ханом Менгу-Темиром по нарочитой просьбе митр. Кирилла, вызванной тем, что чиновники монгольские, постоянно жившие в России и временно приезжавшие в нее, в своих отношениях к духовенству мало стеснялись существовавшими законами относительно нрав последнего 1).

После Менгу-Темира три ярлыка даны были митрополитам тремя нреемствовавпшми один другому ханами: Узбеком, Чанибеком 2) и Бердибеком. По поводу ярлыка Узбекова Никоновская летопись говорит, что у новых ханов митрополиты брали ярлыки, и необходимо думать, что именно Узбеком сделано было распоряжение, чтобы митрополиты взимали ярлыки у каждого нового хана, и что распоря-

1) Монгольская дата, выставленная под ярлыком Менгу-Темира, от способа монгольского летосчисления, не вполне определенна и соответствует двум нашим годам—1267-му и 1279-му,—Григорьев О достоверности ярлыков, стр. 93. Считают вероятнейшим принимать первый год, как год восшествия Менгу-Темира на престол; но на самом деле вероятнее принимать последний год, так как Никоновская летопись дает знать, что в 1279-м году митр. Кирилл был в Орде у Менгу-Темира; под сим годом в летописи читается: «тогоже лета прииде Феогнаст епискуп Сарайский втретия из греческия земли, из Цареграда: посылал убо его пресвященный Кирилл митрополит киевский и всея Русии и царь ординский Менгу-Темир к патриарху и ко царю Михаилу Палеологу греческому,—от пресвещеннаго Кирилла митрополита грамоты и от царя Менгу-Темира грамоты и поминки (от) обою».

2) Непосредственным преемником Узбека был Тинибек, но он убит был Чанибеком после весьма недолгого сидения на престоле.

жение это оставалось в силе при двух его преемниках. Ярлыки Узбеков, Чанибеков и Бердибеков по своей форме и своему содержанию—совершенно то же, что ярлык Менгу-Темиров, т.-е. охранные грамоты церкви и духовенству от посягательств на неприкосновенность веры и прав духовенства со стороны ханских чиновников. Но очевидно, что Узбек, сделавший распоряжение, чтобы от каждого нового хана были получаемы митрополитами ярлыки, хотел придать им и другое значение, а именно—значение как бы ханских инвеститур митрополитам, или видимых знаков, посредством которых выражалась бы зависимость от ханов, как их—митрополитов, так и всей с ними церкви 1). После Бердибека, убитого в 1359-м году, до конца господства Татар над Россией или до 1480-го года известен всего один ханский ярлык митрополитам, именно—Атюляков (Тулунбеков), данный нареченному митрополиту Михаилу или, как его звали, Митяю, в 1379-м году. Должно думать, что этот единственно известный после Бердибека ярлык и на самом деле был единственным и что он представляет собою не более как простую случайность. После Бердибека в Орде начались весьма на долгие времена, чуть не по самый конец господства Татар над нами, такие замешательства и. такая быстрая смена ханов, что, с одной стороны, митрополиты не могли успевать, чтобы получать от ханов ярлыки, а с другой стороны—они должны были воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы избавить себя от наложенной было на них и весьма неприятной для них обязанности 2). Что же касается до ярлыка Атюлякова Михаилу или Митяю, то он дан был ханом нареченному митрополиту, когда этот ехал чрез Орду, путешествуя в Константинополь на поставление, и дан был, как должно думать, вовсе не по просьбе Михаила, а по собственной пред-

1) Узбек сидевший на ханском престоле более всех других ханов (1313—1341), был, вместе с тем, и самым могущественным между ними после Батыя и самым великолепным (великий Узбек). Не удивительно поэтому его хотение, чтобы зависимость и русских митрополитов от ханов выражалась посредством видимых знаков, посредством своего рода инвеституры.

2) В ярлыке Атюляковом, правда, утверждается, будто и после Бердибека от всех ханов были получаемы митрополитами ярлыки. Но если верен славянский перевод данного места, то несомненно, что это есть не более, как, простое «красное» слово и простая фанфаронада со стороны хана или его канцелярии (и после Бердибека неизменно-де продолжалось так, как установил Узбек).

упредительности хана, желавшего выразить ему свое особое благоволение 1).

Таким образом, фактически-формальная сторона отношений ханов золотоордынских к русской церкви и русскому духовенству состоит в том, что после покорения Руси Монголами на нее фактически распространено было действие закона Чингиз-ханова о веротерпимости,—что ханы изъявляли готовность, по просьбам митрополитов, ограждать строгую ненарушимость закона от посягательств на него монгольских чиновников посредством своих нарочитых охранных грамот или ярлыков,—что хан Узбек придал было ярлыкам -значение инвеституры, имевшей получаться митрополитами от каждого нового хана, но что это, по обстоятельствам Орды, продолжалось весьма недолго 2).

Имея собственное значение грамот, охраняющих неприкосновенность веры и прав духовенства, а не прямо их утверждающих, ханские ярлыки митрополитам в 7 о же время показывают, до какой степени ханы признавали неприкосновенность нашей веры и в какой мере или каком объеме признавали права нашего духовенства, ибо в ярлыках указывается—что и сколько охраняют они от посягательства своих чиновников.

1) См. Никоновск. летоп. III, 74. В летописи действующее лице—Мамай, потому что он сполна распоряжался тогда за ханов, которых непрестанно менял. И в ярлыке говорится, что его дает хан «Мамаевою мыслью дядиною».

2) На том основании, что митрополит Максим, тотчас после своего прибытия на кафедру в 1283-м году, ходил в Орду к хану Тода-Мангу (Ник. лет. III, 76), некоторые утверждают, будто этим ханом Тода-Мангу было постановлено, чтобы каждый митрополит при своем занятии кафедры являлся в «Орду для получения утвердительного ярлыка. Но, во-первых, митр. Максим мог ходить в Орду не для своих дел церковных, а по поручению Константинопольского правительства (только что занявшего престол императора Андроника Старшого) с миссией политической (ибо Греки находились тогда с Татарами в политических связях, см. Стриттера Memorr. рорр. III, 1002 и 1071 fin. sqq); во-вторых, если ходил и по делам церковным, то выводимое отсюда заключение остается простым предположением, которое не может быть принято в виду того, что после ярлыка Менгу-Темирова митр. Кириллу первым ярлыком должен быть считаем Узбеков ярлык св. митр. Петру 1313-го года, и что об ярлыках, будто бы получавшихся митрополитами при занятии ими кафедры, совершенно ничего неизвестно (после Максима их должны бы были получать: Петр в 1308-м году от хана Токты, Феогност в 1328-м году от Узбека, Алексий в 1354-м году от Чанибека).

В первом по времени ярлыке, который дан был ханом Менгу-Темиром митрополиту Кириллу в 1267-м или, что вероятнее, в 1279-м году, находим: во-первых, что вера Русских ограждается от всяких ее хулений и оскорблений и что принадлежности внешнего богослужения ограждаются от посягательств на них в смысле хищения или повреждения; во-вторых, что духовенство освобождается от даней, от всяких пошлин и всяких повинностей; в-третьих, что все церковные недвижимые имения признаются неприкосновенными и что церковные слуги, т.-е. принадлежащие епископам или кому бы то ни было из церковных властей и мест рабы или холопы, объявляются свободными от каких бы то ни было общественных работ. Относительно веры и принадлежностей внешнего богослужения в ярлыке читаем: «а кто (из наших всяких чиновников) веру их (Русских) похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертью...; или что в законе их—иконы и книги или иное что, по чему Бога молят, того да не емлют, ни издерут, ни испортят». Относительно свободы духовенства от даней, пошлин и повинностей читаем: «как первые цари (подразумеваются Чингисхан и его преемники в Каракоруме) пожаловали попов и чернецов и всех богодельных людей, (так) и мы, их грамот (т.-е. собственно—законоположений) не изъиначивая, по томуж жалуем: не надобе им (с них) дань и тамга и поплужное, ни ям ни подводы ни война ни корм; во всех пошлинах не надобе им ни которая царева пошлина ни царицына ни князей ни рядцев ни дароги 1) ни посла, ни которых пошлинников ни которые доходы: а кто возьмет (от попов и от чернецов дань или иное что)—баскаци наши и княжие писцы и поплужницы и таможницы, и он (тот) по велицей Язе (законодательному кодексу Чингиз-ханову) не извинится и смертью да умрет». При этом делаются два особые постановления: во-первых, относительно принятия митрополитом и епископами в духовное звание кандидатов из мирян; во-вторых, о детях и братьях поповских, живущих при отцах и братьях и отделившихся от них; первое постановление: «аще ли (митрополит) восхощет иные люди к себе приимать, хотящия Богови молитися (поставиться в духовное звание), ино на его воле будет» 2); второе постановление: «а попове, един хлеб ядуще и во едином месте живуще, и у кого

1) Дарога—полицейский чиновник.

2) В печатных изданиях ярлыка это постановление читается невразумительно; приводим его по Синодальной рукописи № 792.

брат или сын, и ты (те) по томуж пожаловани идут; аще ли от них отделилися, из дому вышли, и тем пошлина и дань давать». Относительно недвижимых церковных имений и церковных слух читаем: «что церковные земли, воды, огороды, винограды, мельницы, зимовища, летовища, да не замают (не трогают) их (никакие наши чиновники), а что будет взяли, и они отдадут безпосульно; а что церковные люди: мастеры, сокольницы, пардусницы (звереловы), или которые слуги и работницы и кто ни будет их людей, тех да не замают ни на что,—ни на работу ни на сторожу».

После Менгу-Темира, давшего ярлык митр. Кириллу, как мы сказали, даны были ханами митрополитам еще четыре ярлыка: Узбеком св. Петру, Чанибеком Феогносту, Бердибеком св. Алексию и А поляком или Тулунбеком нареченному митрополиту Михаилу (Митяю). Из четырех ярлыков сохранилось до настоящего времени три, а именно—не дошло до нас ярлыка, данного Чанибеком Феогносту 1). Все три сохранившиеся ярлыка, подтверждая первый ярлык, данный ханами митрополитам, или, как говорится в ярлыке Узбековом,— «первую их грамоту», содержат при различии внешней, канцелярской, редакции 2), относительно неприкосновенности веры и прав духовенства тоже самое, что и этот, но с одним новым против него добавлением. Добавление состоит в том, что митрополитам, а с ними, как должно быть подразумеваемо, и всему духовенству, предоставляется суд над принадлежащими им людьми или их холопами, рабами, во всех решительно уголовных делах, не исключая разбоя, поличного и татьбы: «а знает митрополит в правду,— постановляется в первом из трех ярлыков Узбековом,—и право судит и управляет люди своя в правду, в чем-нибудь (в чембы то ни было): и в разбои и в поличном и в татьбе и во всяких делах ведает сам митрополит един или кому прикажет» (В ярлыках Бердибековом и Атюляковом не читается даваемого митр. Кириллу ярлыком Менгу-Темировым дозволения принимать к себе иных людей, хотящих Богу молитися; но необходимо думать,

1) Он упоминается, как мы сказали выше, в ярлыке жены Чанибека Тайдулы тому же митр. Феогносту.

2) Ярлык Узбеков св. Петру относительно внешней редакции очень многословен и велеречив, и вследствие того сравнительно обширен. Эту особенность ярлыка, вероятно, должно понимать как знак нарочитого благоволения хана к митрополиту (о чем говорят наши летописи), а также, может быть, объяснять и тем, что он придавал ярлыку новое значение инвеституры.

что это пропуск не намеренный, а случайный, произошедший в первом из ярлыков, из которого перешел и во второй, по вине ханской канцелярии, ибо Бердибек и Атюляк прямо говорят в своих ярлыках, что дают их по прежним ярлыкам, не изъиначивая сих последних 1).

Из сейчас сделанного нами обозрения ханских ярлыков, по-видимому, следует, что ханы не вполне признавали гражданские права и преимущества нашего духовенства: в ярлыках не подтверждается права архиереев взимать дань с мирских населений епархий, или так называемую десятину; в них не подтверждается права архиереев судить мирян в некоторых делах и преступлениях гражданских. Но когда говорится о признании ханами прав и преимуществ нашего духовенства, то само собою понятно, что говорится не обо всех вообще правах, а только о тех, которые, представляя собою освобождение от обязанностей именно по отношению к ним—ханам, могли быть признаны ими или не признаны. Покорив Русь, ханы наложили на русский народ известные обязанности, от которых прежде них собственным нашим правительством духовенство было освобождено: освободить, как было прежде, или не освобождать духовенство от этих обязанностей и было в воле ханов; но что касается до тех или иных, больших или меньших, гражданских прав духовенства, которые не касались ханов, т.-е. которые не представляли собою освобождения духовенства от обязанностей, ставших обязанностями по отношению к ним, то им—ханам не было до этих последних прав никакого дела: признание или непризнание этих прав осталось по-прежнему исключительно в воле князей, быв так сказать домашним делом между ними и духовенством. Указанные выше права духовенства, не подтверждаемые в ханских ярлыках, составляют последнюю категорию, а поэтому и нет о них в ярлыках никаких речей и упоминаний.

С другой стороны, не невозможно предполагать, что ханы не только признали существовавшие права нашего духовенства, но несколько и расширили их, отчасти в ущерб самим себе и нашему домашнему правительству или князьям, отчасти—в ущерб этим

1) Напоминание, делаемое ханами в ярлыках нашему духовенству, что оно должно молить за них Бога и что «аще ли кто имать неправым сердцем молити (за них) Бога, ино тот грех на нем будет» (ярлык Менгу-Темиров), по сказанному выше значит, что ханы одинаково признавали действительными молитвы служителей всех вер и что они одинаково боялись служителей всех вер.

последним. О правах нашего духовенства за период киевский мы собственно не имеем положительных сведений. Из тех прав, которые признаются ханами в ярлыках, со всею вероятностью должна быть предполагаема, как существовавшее прежде право,—личная свобода самого духовенства от податей и повинностей; но были ли свободны от всяких повинностей люди, принадлежавшие духовенству, имело ли оно неограниченную судебную власть над ними и было ли предоставлено митрополиту и епископам принимать в духовное звание из всех без изъятия и ограничения мирян, относительно этих вопросов мы не можем сказать, чтобы за единственно вероятный ответ на них должно было принимать ответ утвердительный. По крайней мере относительно неограниченности судебной власти духовенства над его людьми, так как об этом не упоминается в первом ярлыке и только уже говорится во втором, представляется не невероятным думать, что это было право новое, впервые предоставленное духовенству только ханами, т. е. именно ханом Узбеком. Если мы предположим, что все три права были права новые, то в первом случае, освобождая людей, принадлежавших духовенству, от всяких своих повинностей, ханы наносили ущерб самим себе или жертвовали интересами своими собственными; во втором случае, предоставляя духовенству неограниченный суд над его людьми, наносили ущерб князьям; а в третьем случае, предоставляя митрополиту и епископам принимать в духовное звание всех без изъятия мирян, наносили ущерб вместе и князьям и себе (ибо предоставляли уходить в духовное звание таким мирянам, которые платили бы подати и князьям и им самим). Но если предполагать, что все три права были права новые, то очень вероятно думать, что два из них, посягавшие на интересы князей, не были признаваемы сими последними безусловно, а лишь были уступаемы ими духовенству в виде пожалования, на сколько они сами этого хотели. К речам об этом мы возвратимся после 1).

1) Из пяти ярлыков, данных ханами митрополитам, как мы говорили, сохранились до настоящего времени четыре: Менгу-Темиров Кириллу, Узбеков св. Петру, Бердибеков св. Алексию и Атюляков Михаилу (Митяю). Вместе с этими четырьмя ханскими ярлыками сохранились еще три ярлыка одной ханши, именно—знаменитой жены хана Чанибека Тайдулы, данные ею митрополитам Феогносту и св. Алексию и епископу Сарайскому Иоанну, так что всего сохранилось семь ярлыков. В собрании ярлыков, сделанном (весьма невежественно) при кафедре митрополичьей в XV—XVI веке, ярлык Менгу-Темиров Кириллу стоит

Заботиться о том, чтобы ханские чиновники, постоянно жившие в России и на время приезжавшие в нее, не посягали на права духовенства и вообще не обижали его, в отношении ко всему духовенству лежало на митрополитах. Но знаем мы пример епископов одной по крайней мере кафедры, которые сами ходили в Орду, чтобы искать там охраны причту церковному своей собственной епархии; это именно—пример епископов ростовских. Вероятно, впрочем, что на пример этот должно смотреть как на исключение, объясняемое особыми обстоятельствами епископов ростовских. После покорения Руси Монголами суздальско-ростовская область оставалась без митрополита до 1250-го года, в котором пришел в нее, чтобы принять ее в свое заведывание вместе с южной Русью, митрополит Кирилл, поставленный галицко-волынским князем Даниилом Романовичем. Во все это время представителем духовенства области был епископ ростовский, так как другой епископ,—владимирский, убит был Татарами при взятии Владимира. В продолжение 12-ти лет,

не на первом месте, а на пятом, потому что собиратель усвоил его Менгу-Темир-Оксану, т. е. Тамерлану. Что касается до ярлыков Тайдулы, то ярлыки митр. Феогносту и епископу Иоанну (но надписанию—Ионе, митрополиту Киевскому и всея Русии, т. е. будто св. Ионе, жившему спустя столетие после Тайдулы), имеют целью оградить духовенство,—в первом случае всей митрополии, а во втором—епископии, от притеснений и обид частных ханшиных чиновников (ярлык Иоанну не есть грамота ему, а есть грамота о нем кому-то из начальных чиновников ханши; ярлык митр. Алексию есть проезжий ему лист по Орде на тот случай, «коли ему случится итти к Царюграду»). Когда помянутый собиратель ярлыков в своем послесловии к ним уверяет, будто кроме наших семи ярлыков «мнози суть иные велицы ярлыци», то или разумеет ярлыки ханов не митрополитам, а князьям (сам же и тут же он говорит, что в митрополии нашел только наши семь ярлыков), или утверждает тенденциозную неправду (имея в виду укорить наших государей XV—XVI в., решавшихся посягать на права церкви). Что во время митр. Макария хранилось при кафедре митрополичьей (и ему—митрополиту известно было) только семь ярлыков, об этом он ясно свидетельствует в своем известном ответе Грозному «о недвижимых вещех, вданных Богови: «и доныне в русской митрополии,—говорит он,—седмь ярлыков написаны пребывают». Перевод ярлыков, к сожалению, очень неудовлетворителен, а сохранившиеся их списки, как нужно думать, очень неисправны. Ярлыки напечатаны были несколько раз; последнее их издание, по которому их должно читать,—в приложении к диссертации B. В. Григорьева: «О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой орды русскому духовенству», Москва, 1842.

которые прошли от покорения области до прибытия в нее митрополита (1288—1250), не один раз могла представиться епископу ростовскому нужда путешествовать в Орду, для объяснений и ходатайств по делам церковным. Но, начав путешествия в Орду до прибытия митрополита, епископы, проложившие себе, так сказать, дорогу в Орду, могли продолжать их и после прибытия и вообще в последующее время. Как бы то ни было, только мы знаем, что путешествовал в Орду уже после прибытия в северную Русь митрополита епископ ростовский Кирилл, о котором в житии св. Петра, царевича ордынского, говорится, что он ходил «за дом святые Богородицы» (свою кафедру) к хану Берке, вступившему на ханский престол в 1257-м или 1258-м году; о преемнике Кирилловом Игнатии под 1282-м годом говорится в летописи 1), что в сем году он ходил в Орду во второй раз за причет церковный; о преемнике Игнатиевом Тарасии под 1293-м годом говорится в летописи 2), что он ходил в Орду вместе со всеми князьями. Если дать веру сейчас упомянутому житию царевича Петра, то епископы ростовские находились даже совсем в особенных отношениях к ханам. рассказав-о чудесном исцелении епископом Кириллом сына Беркина, житие уверяет, что хан в благодарность за сие «повеле давати владыце оброки годовнии в дом святые Богородицы» и что последующие епископы ростовские ходили в Орду, «емля оброк царский» 3). Может показаться странным и невероятным, чтобы ханы золотоордынские давали оброки христианским православным епископам; но мы приводили выше свидетельство Плано-Карпини о том, что великий хан Гуюк давал жалованье священникам несторианским, которых он содержал при своем дворе, а из первых ханов золотоордынских это последнее известно о сыне Батыевом Сартаке 4).

Никоновская летопись, как мы видели выше, рассказывая о получении ярлыков митрополитами Феогностом и Алексием, уверяет, что не только митрополиты, но и епископы «имаху (тогда) ярлыки на свои принты церковные от царей ордынских». Понимать дело

1) Так называемой Академической.

2) Той же Академической.

3) См. житие в Православн. Собеседн. 1859 года, ч. I, стрр. 361 и 363.

4) Рубруквис, гл. IX.—В 1257-м году Ростовский князь Глеб Василькович женился в Орде на какой-то тамошней княжне: может быть начало путешествий в Орду епископов ростовских имеет некоторую связь с этою женитьбою.

так, чтобы Узбек, обязав митрополитов являться за ярлыками к каждому новому хану, обязал к тому же и всех русских епископов, совершенно препятствует отсутствие всяких фактических указаний на это, которым очень трудно было бы не быть; но не невозможно допустить то, что Узбек, не обязывая епископов являться вместе с митрополитами, обязал последних брать у ханов не один только общий ярлык на всю митрополию, но и частные ярлыки на каждую из епископий митрополии. Это могло быть сделано по двум побуждениям: во-первых, чтобы каждому епископу вручать видимый знак его зависимости от ханов; во-вторых, чтобы увеличить пошлины с митрополитов в пользу их казны и их чиновников, так как каждый ярлык мог быть обложен особой пошлиной.

Итак, ханы монгольские во все время своего продолжительного господства над Россией оставляли совершенно неприкосновенною веру Русских и совершенно ненарушимыми права русского духовенства. А таким образом, как сказали мы выше, тяжкий бич Божий, обрушившийся на нас в виде Монголов, не был, по крайней мере, бичом для церкви, именно—не был бичом для ней по крайней мере со стороны ее внешней свободы и внешнего положения.

Однако, в сейчас представленном нами изложении мы уже дали знать, что непричастность духовенства тягостям ига монгольского должна быть представляема не совершенно безусловною. Мы говорили, что ханские ярлыки митрополитам по своему происхождению суть охранные грамоты духовенству от притеснений и обид со стороны монгольских чиновников. Если митрополиты были вынуждены просить у ханов охранных грамот, то из сего, очевидно, следует, что притеснения и обиды со стороны чиновников не только имели место, а и были более или менее значительны. Но думать, чтобы ханские ярлыки могли положить конец притеснениям и обидам, конечно, было бы напрасно: высшая власть строго и грозно приказывает, а чиновники не обращают на приказы никакого внимания,—это общий закон всего чиновничьего мира, по отношению в которому всего менее можно представлять исключением чиновников монгольских. Духовенство наше было освобождено ханами не только от даней, но и от всех без изъятия пошлин и повинностей: «тако есмя его (митрополита) пожаловали, что не надобь ему ни его людем ни всем церковным богомольцам—попом и чернецом и бельцом и их людем, от мала и до велика, ни какова дань, ни которая пошлина, ни корм, ни питие, ни запрос, ни дары, ни почестья не воздают никакова, ни служба, ни работа, ни сторожа, ни которые доходы, ни поминки, ни поклон-

ное, ни выход, ни полетное, ни становое, ни въездное, ни мимоходное по дорозе послу, ши баскаку, ни которому моему пошлиннику»... (ярлык Атюляков). Но к плате пошлин, к отбыванию повинностей чиновники ханские могли всегда принуждать духовенство, ссылаясь на исключительные обстоятельства, на особые приказы ханские, или в отношении таких повинностей, как постойная, кормовая и поклонная, ссылаясь просто на то, что они суть чиновники ханские и не хотят знать никаких привилегий. Таким образом, совершенно свободное в отношении к Монголам от всяких государственных тягостей по закону, духовенство должно быть представляемо более или менее страдавшим от произвола и злоупотреблений со стороны монгольских чиновников 1).

Были и еще причины, вследствие которых иго монгольское являлось бедствием для церкви со стороны внешней. Но тут вина была не на Монголах, а на самих Русских, именно—на наших князьях. Ссорясь друг с другом и отнимая друг у друга власть, князья обращались к ханам с просьбами о военной один против другого помощи. Удовлетворение ханами этих просьб и являлось как величайшее бедствие не только для государства, но и для церкви. Монголы по своей натуре были дикие хищники, и приходившие к князьям от ханов вспомогательные войска, пользуясь случаем, обыкновенно предавались страшному грабежу, не разбирая владений ни друга, ни врага, и только стараясь как можно более расширить район своих опустошений. В этих частных нахождениях Татар, которые по своим ужасам разве только мало уступали первоначальному общему нашествию и которые по обширности опустошаемых территорий иногда достигали его самого, не было пощады ни церквам и монастырям с их утварью и святыней, ни священникам и монахам 2).

1) Когда в начале XIV века поднялась у нас обличительная проповедь против взимания епископами платы за поставления в церковные степени и когда епископы, в свое оправдание, ссылались, между прочим, на «поганское насилие то обличители не отвечали епископам, что они ссылаются несправедливо и, отстраняя оправдание иным образом, признавали, что поганые действительно грабят, см. Памятники древне-русского права, изд. А. С. Павлова, часть I, col. 154.

2) Наприм. татарские войска, которые приводил князь Андрей Александрович, сын Невского, против своего старшого брата Димитрия, в 1281-м и в 1293-м году, в оба раза страшным образом опустошили почти сполна области Суздальскую и Ростовскую.

При дворе великих ханов монгольских в Каракоруме находились служители вер всех покоренных ими народов 1), дабы служители веры каждого из этих народов молились о них—ханах. Не знаем, так ли это было при дворе ханов золотоордынских. Но наша русская вера, если не с самого начала господства Монголов над Россией, то с 1261-го года имела при ханах своего особого представителя, и именно—с сего последнего года в лице епископа, кафедра которого была учреждена в столице ханской Сарае. Нам неизвестна история учреждения кафедры, ибо летопись под нашим годом говорит только: «того же лета постави митрополит епископа Митрофана Сараю»; но со всею вероятностью должно объяснять себе дело не так, чтобы митрополит просил у хана дозволения назначить в его столицу епископа для тех Русских, которые жили между Татарами, а так, что сам хан потребовал от митрополита, чтобы к нему назначен был представитель русской веры в лице епископа или, как выражались Татары о наших епископах, большого попа. К речам об этом возвратимся немного ниже.

Если не во все время господства над Россией, то по крайней мере до тех пор, пока оставались язычниками, ханы дозволяли епископам сарайским обращать своих Татар в христианство. Преемник Митрофанов на кафедре Феогност, адресовавшийся в 1276-м году к Константинопольскому патриаршему собору с разными вопросами, о чем скажем ниже, между прочим спрашивал: «приходящих от Татар, хотящих крестятся, и не будет велика сосуда (т. е. когда дело случится во время кочёвки в степи), в чем погружать ему» 2).

Ханы золотоордынские были не против того, чтобы выдавать своих татарских девиц за наших князей (и наших бояр), с дозволением первым принимать христианство. Примеры женитьб в Орде наших князей, сколько знаем, не многочисленны; но они имели место до хана Узбека (1313—1341) включительно.

Остается нам сказать о частных случаях поведения ханов, которые как будто представляют собою возражения против совершенной их терпимости к нашей вере и против строгого уважения имиправ нашего духовенства.

Коль скоро положительным и несомненным образом известно какое-нибудь общее, то относительно частных против него случаев

1) Рубруквис, гл. ХLIV.

2) См. еще у В. О. Ключевского в Житиях святых, стр. 41 fin..

само собою дается предполагать, что случаи эти—или представляют собою исключения, зависевшие от каких-нибудь особых причин, или понимаются не совсем правильно и не имеют того смысла, который им придается, или, наконец,—что они не суть случаи достоверные. Что ханы монгольские оказывали полную и совершенную терпимость к нашей вере и такое же уважение к неприкосновенности прав нашего духовенства, это, как общее, известно нам положительным и несомненным образом. А из сего само собою следует, что о частных случаях, как будто говорящих против этих терпимости и уважения ханов, должно думать что-либо из сейчас указанного выше.

Частные известные случаи суть: во-первых, осуждение ханами на мученическую смерть за веру двух наших князей; во-вторых— одна, сделанная ими, попытка обложить данью наше духовенство; в-третьих—принятое было ими, по уверению некоторых наших летописей, намерение ввести свою татарскую веру в одной из русских областей.

Князья, потерпевшие от ханов мученическую смерть за веру, были: Михаил Всеволодович Черниговский, осужденный Батыем в 1246-м году, и Роман Олегович Рязанский, осужденный Менгу-Темиром в 1270-м году.

О причине осуждения Батыем на мученическую смерть Михаила Всеволодовича мы имеем четыре рассказа: нарочитой повести о страдании князя 1), летописей Лаврентьевской и Ипатской, и западного писателя Плано-Картини. Нарочитая повесть говорит, что князья русские с их боярами, приходившие к Батыю в Орду, должны были, по его приказанию, проходить сквозь огонь, поклоняться солнцу, кусту 2) и идолам татарским, и что Михаил со своим боярином

1) Известной в нескольких редакциях и читаемой—в отдельном виде В сборниках (из одного сборника XIV—XV века. напечатана преосв. Макариемв приложении к V т. Истории; об авторе см. у Ключевск.в Житиях святых, стр. 146) и инкорпорированно в летописях, именно: 1-й Софийской (Полн. собр. летт. V, 182), Воскресенской (ibid. VII, 152), Никоновской,—III, 19, и в Степенной книге,—I, 340.

2) Что такое это «кусту», не можем сказать. Гаммер утверждает, что «кусту», по-персидски «жести», есть священный пояс магов и Индейцев,— Geschichte d. gold. Horde, S. 137 прин.: но сомневаемся, чтобы это было так. Ипатская летопись под кусту разумеет куст в русском значении этого слова, ибо выражается: «водяше около куста» (2 изд. стр. 535 fin.): но и это представ-

Феодором не хотел исполнить этого требования Батыева, как противного христианству. Лаврентьевская летопись рассказывает под 1246-м годом: «того же лета Михайло, князь черниговьскый, со внуком своим Борисом (Васильковичем, князем ростовским) поехаша в Татары, и бывшим им в станех посла Батый к Михаилу князю, веля ему поклонитися огневи и болваном их, Михайло же князь не повинуся веленью их, но укори ѝ и глухые его кумиры, и тако без милости от нечестивых законен бысть». В Ипатской летописи под 1245-м годом читается: князь Михаил «еха (из Чернигова) Батыеви, прося волости своее от него; Батыеви же рекшу: ««поклонися отец наших закону»», Михаил же отвеща ««аще Бог ны есть предал и власть нашу, грех ради наших, во руце ваши, тобе кланяемся и чести приносим ти, а закону отець твоих и твоему богонечестивому повелению не кланяемься»»; Батый же яко сверепый зверь возьярися (и) повеле заклати князя Михаила». Плано-Карнини пишет: «Татары обожают юг, как будто божество какое, и всех к ним приезжающих вельмож к томуж принуждают; некоторого российского князя, по имени Михаила, который приехал к Батыю для изъявления своей преданности, они заставили сперва пройти между двумя огнями, а потом велели молиться на юг пред Чингиз-ханом; но он отвечал, что поклонится пред Батыем и его служителями, а пред образом умершаго человека никогда того не сделает, поелику то возбранено христианам».

В сейчас указанных требованиях, обращенных к князю, должно различать прохождение сквозь двух огней и поклонение образу Чингиз-хана, как говорит Плано-Каршши, или вообще идолам, как говорят наши сказания. Прохождение сквозь двух огней не составляло языческого религиозного обряда в собственном и строгом смысле этого слова. Огонь считался у Татар очистительным средством, и так как они, будучи крайне суеверными, страшно боялись колдовства и порч, то чтобы у всех, приближающихся к хану, отнять способность околдовать его, если бы кто имел таковое намерение, они и проводили сквозь двух огней, как имеющих способность уничтожать силу чар. Плано-Каршши пишет об этом: «прибыв к Батыю, мы остановились на одну милю от его палаток и двора; когда нас повели к нему, то объявили, что нам надлежало прохо-

ляется нам сомнительным. Так как в сказании солнце и кусту стоят вместе только один раз, а в другие разы либо солнце либо кусту: то кусту не значит ли солнце?

дить между двумя огнями; мы ни под каким видом на это не согласились; но они нам сказали, чтобы мы не делали в том никакого затруднения, потому что огонь, если бы мы паче чаяния имели какое злое намерение против их государя, или если бы у нас был какой яд, мог все сие пожрать; чтобы не навести на себя подозрения,—прибавляет Плано-Карпини,—мы на то согласились». Из его— Плано-Карпнниева рассказа как будто следует, что и князь исполнил требование о прохождении сквозь огни.

Из двух несогласных свидетельств, чему должен был молитвенно кланяться князь—вообще ли татарским идолам, как говорят наши сказания, или одному образу Чингиз-хана, как говорит Плано-Карпини, преимущество должно быть отдаваемо свидетельству последнего. Мученическая смерть Михаила Всеволодовича имела место 20-го Сентября 1246-го года, а Плано-Карпини, ездивший от папы к великому хану Грюку в Каракорум, был у Батыя, на возвратном пути от хана, в праздник Вознесения следующего 1247-го года, так что должен был слышать рассказ о событии на самом месте и от людей достоверно знавших дело; между тем наши повествователи, говорящие о требовании поклонения вообще татарским идолам, очень легко могли сделать обобщение, на основании своих простых заключений. Как бы то ни было, но и поклонение образу Чингисхана, которое было требовано от князя, должно быть представляемо не как простое гражданское воздаяние почести основателю ханской династии, а как молитвенное поклонение человеку обоготворенному, ибо Плано-Карпини ясно говорит именно о молитвенном поклонении, т.-е. дает знать, что Татары боготворили Чингиз-хана 1). По свидетельству нарочитого сказания и Плано-Карпини, требованное от Михаила Всеволодовича было требовано и от других русских князей, приезжавших в Орду. То же утверждает и Ипатская летопись, говоря о путешествии к Батыю галичского князя Даниила Романовича 2).

1) О религиозном поклонении Монголов душам предков см. Записки о Монголии монаха Иакинфа, том I, часть II, стр. 188, и его же «Китай», IV, 58 fin.. Ипатская летопись говорит, что Монголы поклоняются «солнцю и луне и земли, дьяволу и умершим в аде отцемь их и дедом и матеремь»,—2-го изд. стр. 535.—Поклонение на юг было именно молитвенным поклонением,—Плано-Карпини, гл. VIII, Рубруквис у Бержерона, р. 31.

2) Под 1250-м годом, 2-го изд. стр. 535 fin. sqq. Из всех рассказов, а преимущественно из рассказа летописи, ясно видно, что поклонение было требовано один раз, именно—пред тем, как князья должны были представляться ханам.

А таким образом, мы получаем, что Батыем было требовано от русских князей, приезжавших к нему для изъявления своей покорности и вообще по обязанностям своего данничества, чтобы они совершали молитвенное поклонение пред образом обоготворенного Монголами Чингиз-хана.

Но если это так, то мы получаем не тот факт, что ханы золотоордынские принуждали наших князей принимать их татарскую веру, а тот, что они, нисколько не думая делать этого последнего, только заставляли наших князей изъявлять свое уважение к их татарской вере. По строгим понятиям христианским, это есть то, на что христианин не должен соглашаться, и поведение Михаила, само собою понятно, нужно признать несравненно более доблестным, чем поведение всех других наших князей, которые не отказывались исполнять волю ханов. Но что касается до самих ханов, то с их собственной точки зрения они не могли находить в этом посягательства на совесть князей: одинаково уважая веры всех покоренных народов и выражая свое уважение ко всем верам посредством видимых знаков (по отношению к христианству каждение и целование Евангелия, см. выше), ханы могли находить совершенно естественным, чтобы и от князей всех покоренных народов требовать подобного же изъявления уважения к своей вере 1).

(Очень можно подозревать, что в отношении к Михаилу Всеволодовичу требование молитвенного поклонения образу Чингиз-хана было поставлено значительно иначе, нежели как это было в отношении к другим князьям, именно—что ему нарочито и намеренно предъявлены были при сем такие особенные требования, на которые никак не могла согласиться его христианская совесть. Выше мы говорили, что Михайло Всеволодович, сидевший в 1239-м году в Киеве, приказал убить присланных к нему татарских послов. Но Плано-Карпини пишет: «у Татар есть обыкновение, чтобы с теми, которые убьют их посланников или худо с ними поступят, никогда не делать ни миру, ни перемирия; они не остаются в покое до тех пор, пока за то не отмстят». На основании сейчас сказанного, очень можно думать, что Михаилу Всеволодовичу нарочито предъявлены были особенные против других князей требования, в надежде, что он не исполнит их и что таким образом даст Батыю предлог осудить его на смерть. Плано-Карпини после приведенного нами рассказа о смерти Михаила, говорит в другом месте: «иногда

1) Cfr преосв. Макария Ист. т. IV, стр. 117.

Татары бывают столь злы, что ищут случая убивать князей, как то они поступили с российским князем Михаилом и другими», и этим во всяком случае довольно ясно дает знать, что у Батыя: предрешено было убить Михаила и что ему только нужны были какие-нибудь предлоги. Можно думать, что и в Орду князь был заменен. Татарами хитростью, посредством тех или других лживых обещаний, ибо, зная за собою вину, едва ли он мог иметь охоту идти к ним сам).

Таким образом, история князя Михаила Всеволодовича Черниговского доказывает не то, что Батый принуждал наших, князей к перемене веры, или вообще к принятию его язычества, а только то, что он поязычески понимал принцип веротерпимости и что сообразного с своим пониманием он требовал от наших князей в отношении к своей татарско-языческой вере.

Вместе с князем, как мы сказали, принял мученическую смерть один из его бояр, по имени Феодор. Боярин не только последовал примеру князя, но и его самого укреплял в решимости отказаться от исполнения воли Батыя, в виду настоятельных, увещаний со стороны других Русских, бывших в Орде, покориться требованию хана 1). После долгого мучения (о котором Плано-Карпишх говорит согласно с нашим нарочитым сказанием 2), князь и боярин преданы были смерти посредством отсечения главы. Тела мучеников были брошены на съедение псам 3), но потом благочести-

1) По нашему нарочитому сказанию, настоятельно увещевал Михаила Всеволодовича исполнить волю Батыя внук его Борис Василькович ростовский. Но Плано-Карпини, который также говорит о неназываемом им по имени боярине сейчас сказанное нами, Батый посылал к Михаилу с увещанием бывшего в Орде сына Ярославова, т. е. сына вел. кн. Ярослава Всеволодовича.

2) В нашем нарочитом сказании: «Убийци (князя) приехаша, скочиша с конь и яша Михаила и растягоша за руце, почаша бити руками по сердцю; посемь повергоша его ниць на землю и бияхуть и пятами; сему же надолзе бывшю, некто, быв прежде христьян и последи же отвержеся веры христьянския и бысть поган законопреступник, именем Доман, сий отреза главу святому мученику Михаилу и отверже ю прочь... (потом) начата Феодора мучити, якоже и преже Михаила; послеже честную главу его урезаша».

3) Что, может быть, должно понимать не так, чтобы хотели предать их возможно большему позору, а так, что только не хотели удостоить их соответствующего погребения. По свидетельству Пржевальского, Монголы в настоящее время закапывают в землю только трупы князей и важных лам, а все прочие трупы выбрасывают на съедение собакам и хищным зверям и птицам.

выми русскими людьми преданы были погребению,—вероятно, на общем кладбище Русских, живших при хане 1).

О мученичестве рязанского великого князя Романа Ольговича Никоновская летопись под 1270-м годом рассказывает 2): вовремя бытности в Орде князь оклеветан был хану, что хулит его—хана и ругается его вере; хан напустил на князя Татар, которые начали нудить его к своей вере; когда князь отвечал, что не достоит православным христианам, оставив свою веру православную, принимать веру бесерменскую поганую, Татары начали его бить; когда и после сего князь хвалил веру христианскую и поносил татарскую, чиновники ханские предали его ужасной смерти: сперва отрезали ему язык и заткнули уста полотенцем; потом начали резать ему суставы и бросать их прочь—отрезали все персты у рук и у ног, отрезали уста и уши, а прочие составы разрезали, так что остался один труп.; наконец, содрали кожу с головы и воткнули ее на копье.

Летопись говорите, что князь был оклеветан хану; но дальнейший ее рассказ показывает, что он действительно имел дерзновение поносить веру хана 3) (вероятно, не бесерменскую, а языче-

1) Год мученической смерти Михаила Всеволодовича показывается двояко: по нарочитому сказанию и по Ипатовой летописи он есть 1245-й, по Лаврентьевской и так называемой Академической летописям—1246-й. Принимая второй год, мы основываемся на том предположении, что не ошибается Лаврентьевская летопись, когда относит смерть князя к одному и тому же году со смертью вел. кн. Ярослава Всеволодовича, а относительно сего последнего нам известно из Илано-Еарпини, что он умер в 1246-м году, а не ранее. Месяц и число, как мы сказали,—Сентября 20-е.—Из Орды мощи неизвестно когда перенесены были в Чернигов и положены здесь в кафедральном соборе. Из Чернигова в 1575-м году царь Иван Васильевич перенес их в Москву и положил в соборе, посвященном имени наших (Черниговских) чудотворцев, находившемся над Кремлевскими Тайницкими воротами; в 1770-м году, когда предположено было уничтожить собор, они перенесены в Сретенский дворцовый собор, а отсюда в 1774-м году перемещены в Архангельский собор, в котором под спудом находятся и до настоящего времени, см. Снегирева Памятники Московской древности, стр. 67 col. 1 fin. (любопытное послание царя к чудотворцам, молящее их прибыть в Москву, ibid., пояснительных примечаний стр. 4, л). К лику святых князь Михаил Всеволодович и его боярин Феодор причислены неизвестно когда ранее собора 1547-го года.

2) Также Степенная книга—I, 383

3) Впрочем, так как в древнее и старое время слово: «клевета» употреблялось в двух смыслах: в смысле оболгания, как ныне, и в смысле до-

скую, ибо хан Менгу-Темир, при котором был замучен князь, после своего предшественника Берке, принявшего магометанство, как кажется, снова был язычником). Таким образом, если князь приобрел себе венец мученический истинным христианским дерзновением, то, с другой стороны, и поведение хана вовсе не показывает, его нетерпимости к нашей христианской вере. Ханы относились с. совершенною терпимостью ко всем верам; но естественно, что того же требовали они и от других по отношению ко всем верам. Хан Менгу-Темир, давший первый охранный ярлык нашим митрополитам, угрожает в нем своим чиновникам: «а кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертью». Если злая смерть была определена Татарам, которые бы осмелились хулить русскую веру, то естественно, что хан должен был осудить на злую смерть Русского, осмелившегося хулить веру татарскую. Невероятно злая смерть, которой быль предан князь, дает знать, что он с полным и великим дерзновением хулил веру татарскую.

Попытка со стороны ханов обложить ежегодною данью русское духовенство имела место в правление хана Чанибека, в 1342-м году. Своей попыткой Чанибек хотел было нарушить основной государственный закон Монголов, постановленный Чингиз-ханом, чтобы: духовенства всех вер были свободны от даней и от всяких повинностей. Но вина за нарушение закона, если бы оно действительно случилось, падала бы не столько на хана, сколько на самих Русских, ибо не сам он подвигся, а этими последними был подвигнут к своей попытке. В 1342-м году митр. Феогност приходил в Орду, чтобы, согласно с узаконением Узбека, получить ярлык от Чанибека, как от нового хана. В это время, но словам Никоновской летописи, «неции рустии человеци оклеветаша Феогнаста митрополита ко царю Чанибеку, яко много бесчисленно имать дохода—и злата и сребра и всякого богатства, и достоит ему тебе давати во Орду на всяк год полетные дани». Вследствие этого хан и начал было просить у митрополита ежегодных даней. Дело кончилось тем, что митрополит, с решительною твердостью отвечавший отказом и, нет сомнения, опиравшийся в отказе на Чингиз-ханов закон, принужден был раздарить хану и ханше и их главнейшим боярам, (князьям) 600 рублей.

носа, обвинения: то может быть, что и летопись употребляет его во втором, смысле.

Уверения некоторых наших летописей о принятом было Татарами намерении ввести свою татарскую веру в одной из русских областей, состоят в том, что в 1327-м году прилгал в Тверь послом от хана Узбека его двоюродный брат Шевкал, сын Дюденев,—что будто этот Шевкал намеревался, избив князей тверских, сам сесть на тверском княжении, а по городам посажать своих татарских князей, и что будто он хотел привести христиан княжения в свою татарскую веру 1). Не невозможно, что Шевкал действительно имел намерение избить тверских князей, но чтобы он сам намеревался сесть на тверском княжении это вовсе невероятно, а еще более невероятно то, будто он намеревался привести в татарскую веру христиан тверской области. Могли еще Татары мечтать об обращении в свою веру всей Руси: но какой смысл могло иметь обращение в татарскую веру одной области русской? Шевкал был прислан Узбеком, а о последнем мы знаем, что он отличался совершенно полной веротерпимостью. Необходимо думать, что слух о намерении Шевкала ввести татарскую веру, если только он действительно ходил между тверичами, был пущен самими тверскими князьями с тою целью, чтобы как можно более вооружить народ против ханского посла, как это и на самом деле имело место 2).

О значении татарского ига над Россией для христианской нравственности Русских мы скажем ниже, в особом отделе о сей последней.

1) Никон. лет., III, 137.

2) Cfr у Соловьева т. III, 4-го изд. стр. 277.

Страница сгенерирована за 0.12 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино