Бальтазар фон, Ганс Урс «Однажды сказал Бог, и дважды слышал я это»

«ОДНАЖДЫ СКАЗАЛ БОГ, И ДВАЖДЫ СЛЫШАЛ Я ЭТО»

Как ни удивительно, но псалмопевец единое слово Божие воспринимает как разложенное на два: «...что сила у Бога, и у Тебя, Господи, милость» (Пс. 62, 12 и сл.). Он старается, правда, под конец молитвенно добиться единства и для этого пользуется понятием «праведности». «Праведность» же означает в Ветхом Завете верность Бога Своему Союзу. Весь псалом настроен на эту верность Божию: «Только в Боге успокаивайся, душа моя! ибо на Него надежда моя» (Пс. 62, 6). На истину человеческую и на крепость людей как раз нет надежды: «Если положить их на весы, все они легче пустоты; слова их — ложь, власть их — грабительство». Лишь Един Бог — Он есть «убежище мое» (Пс. 62, 10. 8).

Итак, сила и милость, которые в Боге, и только в Нем, составляют единство, в мире сначала выступают по отдельности, и они только в молитвенном обращении к Богу могут стать единством, поскольку Бог и есть абсолютное единство. Надо признать, однако, что не только в человеческом мире зияет пропасть между волей к власти, к ее использованию и решением в пользу милости. Даже в том образе Господа Бога, который земной мир выработал применительно ко Творцу и Господину Завета, как кажется, сила отделена от милости. Божественную силу человек ощущает довольно часто — как в своем неустойчивом личном бытии, так и на примере того, как Бог обуздывает Свой всегда строптивый народ. С другой же стороны, в псалмах снова и снова воспевается милость Божия, хотя заметно и опасение, что придет погибель, если Он решит применить Свою мощь. Отсюда многочисленные жалобы и даже обвинения по отношению к Богу, и они проистекают от того, что «две категории помышляются как одна». Эти категории в человеческом опыте «лишь временами и случайно бывают рядом друг с другом», а для Бога «сущностно и то, и другое, и то, что Он могуществен, и то, что Он милостив». «Если бы Бог обладал лишь одним из этих качеств, то сетования не имели бы смысла» (Роберт Шпеманн). Итак, любая молитвенная жалоба к Богу основывается на предположении, что в Боге присутствует единство могущества и любви. Молитва и заключается в том, что мы просим Бога или смиренно испрашиваем у Него, чтобы Он употреблением Своей власти изменил то, что, по нашим представлениям, не сочетается с Его любовью. Правда, наши представления могут быть неверными. Иногда случается, что как раз трудный, болезненный, нестерпимый,

/139/

по-видимому совершенно непереносимый путь и есть тот способ, благодаря которому Божественная любовь ведет нас к углублению и просветлению, к состояниям, которых мы без страдания никоим образом не достигли бы.

Надо сказать, что наши предположения относительно Бога как единства, когда мы начинаем осмысленно говорить о нем, весьма различны. Причиной таких расхождений является не столько развитие мира во времени и человеческая конечность, сколько допускаемое Богом развертывание человеческой свободы. Формы и судьбы, которые эта свобода принимает, однако, иногда кажутся настолько противоречащими благости Божией, что правомерно усомниться в Его всемогуществе. Все возражения друзей Иова не выдерживают его единственного жгучего вопроса. Его друзья устраивают конструкции, которые тут же обрушиваются; они стремятся по-мирскому понятными причинами объяснить ситуацию, в которой оказался Иов и которая не вмещается в какую-либо теорию. В дальнейшем Бог, как известно, признает правоту Иова. Бог, однако, не создаст вновь равновесия между силой и милостью, а просто прибегнет к аргументу, что в Его власти создавать также и чудовищное. Этим, конечно, разрушается любой вопрос и становится невозможным любое сетование.

От страданий Иова прямой путь ко кресту. И на кресте будет задан тот же вопрос: «Почему?» И, как и раньше, во время самого страдания вопрос не получит ответа. Как в миллионах подобных случаев остались без ответа точно такие же вопросы — и до, и после пришествия Христова. Й только в единственном случае Иисуса Христа — а он является показательным и для других — ответ все же был получен. Он состоит в воскресении к вечной жизни. В нем доказывается, что как раз крайнее страдание и было также крайним проявлением Божественной любви. Соответственно на Пасху преизбыточествующая сила Господа (которую ап. Павел называет «действием державной силы Его», Еф. 1,19) точно совпадает с преизбыточествующей же любовью, которой Бог-Отец возлюбил весь мир во Христе Иисусе. На этой узкой вершине смерти и воскресения Господа удерживается все строение христианства: «Если Христос не воскрес, то мы являемся ложными свидетелями о Боге, так что мы несчастнее всех человеков» (1 Кор. 15, 14. 19).

Из сказанного не следует, что просительная молитва остается бездейственной и что Бог не готов вмешаться в неустройства, проистекающие от употребления человеческой свободы во зло. Не следует также и то, что Бог будто бы просто оставляет любящих Его во власти зла. Христос и Сам молился, и дал нам пример горячего прошения: в притче о вдове и неправедном судии. Но в конечной основе любого прошения должна быть заложена детская самоотдача в руки Бога-Отца. В них всегда покой, подобный покою морской глубины, куда не достигают поверхностные бури. Псалом,

/140/

с которого мы начали, открывается словами: «Только в Боге успокаивается душа моя; от Него спасение мое». И после сетования снова: «Только в Боге успокоивайся, душа моя! ибо на Него надежда моя» (Пс. 62, 2. 6).