Бальтазар фон, Ганс Урс Вера и дела

ВЕРА И ДЕЛА

Различие между суждениями ап. Павла и ап. Иакова — это, несомненно, вопрос терминологический: если ап. Павел говорит, что Авраам был оправдан по своей вере, а не по делам (Рим. 4, 1 — 12), то ап. Иаков лишь подчеркивает другое: что Авраамова вера стала совершенной вследствие дела — принесения Исаака в жертву (Иак. 2, 21 и сл.). О чем другом свидетельствует термин «вера» у ап. Павла, как не о поручении всего своего бытия Богу, от Которого единственно и зависит надеемая милость благодати оправдания? И разве не видна полнейшая самоотдача Авраама, согласно ап. Иакову, когда он был готов лишиться самого драгоценного для себя — полученного от Бога сына обетования?

Бог не требует от человека ничего, кроме нерассуждающе-доверчивой самоотдачи. Это-то и имеет в виду ап. Павел, в ответ на любящее самопожертвование Господа не принесший ничего, кроме веры; именно такой ответ и является единственно возможным: «А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2, 20). Говоря так, ап. Павел не раздробляет свою цельную жизнь в вере на деяния и страдания, по отдельности перечисляемые в других местах, как, например, в его «неразумной речи» (2 Кор. 11). Но и в ней он не упоминает «дела закона», т. е. стремления скрупулезно выполнить определенные предписания, а говорит о простых эпизодах из единого акта своей добровольной отдачи себя Богу, и эти эпизоды, будучи самостоятельными каждый по себе, на деле не вычленяются из цельного акта.

Неделимым деянием является и полное предание Себя Богом за грешников, осуществленное на кресте. Равным образом неделима полная и благодарная самоотдача верующего, принявшего бесценный дар. Крест — это практическое деяние Бога, а вера — это практическое деяние человека, и лишь поскольку это практическое деяние веры имеет своей внутренней предпосылкой восприятие и

/77/

признание Божественного практического деяния, между двумя деяниями возникает пространство логического. Не иначе: ибо и говорение Божие, предшествующее Его страданиям,— «Тео-логия», т. е. Бого-Словие,— уже само по себе есть часть Его практического деяния. Действительно, союз-завет с Авраамом и Моисеем, глаголание через пророков, воплощение Сына Божия, Его общественное служение — все это суть лишь эпизоды единого Великого Деяния, и в таковом деянии Бог высказывает о Себе все сполна, что хочет и что может (Иоанн от Креста, Кармельберг, II, 22).

Итак, люди стремятся построить свое «бого-словие», которое было бы согласовано с Божественной «Тео-логией», и человеческая наука с точки зрения разума должна быть сопряжена как с Божественным, так и с человеческим практическим деянием. Земное богословие не может свестись к непрерывному взыванию «Господи! Господи!» (Мф. 7, 21), но должно выражать веру, сознающую себя как таковую в свете милостивого откровения Божия, а также заключенные в вере заповеди любви к Богу и любви к ближнему. Благовестие с использованием категорий разума — это лишь один из аспектов любви к ближнему, в то время как церковное служение и личное служение человека в повседневной жизни проистекают из любви к Богу.

Для отыскивающего путь к вере логическое должно предшествовать возможному практическому: «Как веровать в Того, о Ком не слыхали? Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10, 14). С другой стороны, в Писании говорится об оправдании верою: «Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем» (Рим. 10, 8). Отсюда следует, что проповедь не должна нести в себе чего-то абсолютно чуждого и отдаленного («Не говори в сердце твоем: кто взойдет на небо? «то есть Христа свести»; или: кто сойдет в бездну? то есть Христа из мертвых возвести»; там же, 6 — 7). Ибо возвещаемое в ней — это, по большому счету, как раз то, что ближе всего лежит к сердцу человека, что — даже вопреки ожиданиям — дарует исполнение самых глубоких его чаяний. Человек хотел бы быть праведным, но он настолько привержен греху, что в возможность праведности не верит. Ведь люди в глубине души сознают, что все измышленные ими увертки по сути лишь самообман. Наконец, человек всей душой был бы готов к деянию полнейшего доверия, но для этого ему надо удостовериться, что такое деяние возможно, что оно осмысленно и что именно этого Бог и ожидает от него.

Этим достаточно сказано о роли богословия.