Феофан Затворник, свт Об обязанностях

VI

ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ.

Удивился я тому, что вы пишете, будто я написал совсем не то, что вы ожидали. Правда, что в предыдущих письмах речь касалась более действующего лица, а не самых дел; но разве характер действующего лица не переходит на самое дело и не кладет на него своей печати? А о том, как определять нравственное достоинство дел, я не считал нуж-

39

ным говорить вам, полагая, что это вы знаете хорошо сами. Но, добре: напишу и об этом, что смогу. Потерпите только, если писание мое покажется вам немного суховатым.

Если смотреть на дела отвлеченно, то достоинство их определить не трудно. Дело по заповеди хорошо; дело, противное заповеди, худо. Ибо заповедь свята. Сказано: твори милостыню; милостыня и есть доброе дело, и наоборот. Но когда рассматривать дела, самым делом совершенные нами или другим кем, то, кроме сей сообразности или несообразности их с заповедями, надо обращать внимание и на другие стороны, как то: на цель и обстоятельства. В сем отношении давно принято положение, что нравственное достоинство действия определяется его: I) предметом, П) целью и: III) обстоятельствами.

I) Каждое из наших действий, внутренних и внешних,— то есть наши мысли, чувства, желания, слова, движения, поступки, имеют свой предмет. Большая часть из сих предметов возведена в неизменное правило и закон, так что не желать и не делать их нельзя. Они составляют круг: 1) обязанностей наших. Несколько предметов предлагаются в виде: 2) советов. Не малое, наконец, число

40

остается без определения их значения. Они ни добры, ни злы сами по себе; потому как:

3) безразличные, считаются позволительными всякому. Заповеди или обязанности составляют основание, устройство и твердость нравственного царства; советы — выше закона (см.: Иоанн Златоуст); то, что позволительно,— ниже его.

Дело заповеданное и, следовательно, обязательное, от совета и действия безразличного — отличается внутреннею или совестною понудительностью на него. Можно решительно сказать, что к чему есть такое понуждение внутреннее, или касательно чего сознает себя человек состоящим в нравственной необходимости, то есть его обязанность. Ибо такое сознание есть действие совести; совести же решительно должно повиноваться,— и по той мере, как она связывает. Напротив, что предлагается в виде совета, как лучшее, то только приятно располагает к себе, но не нудит; в отношении же к действиям безразличным и чувство наше нравственное безразлично, то есть оно ничего о них не говорит: действуй как хочешь. Но вернее и надежнее различать их по указанию откровенного слова Божия, которое есть кодекс уложений духовных: а) что там заповедано

41

или указано, как закон, тем беспрекословно должна связать себя совесть наша или принять то в обязанность; б) что там указано, как совет, то и принимать надо, как совет; в) что оставлено без определения значения, то таким и считать должно.

1) Общее основание нравственной необходимости, свойственной заповедям, или обязанностям, есть сознание воли Божией на них. Как во внешнем мире воле сей никто противиться не может: так и во внутреннем, нравственном мире должно быть молчаливое послушание Божественной воле. Совесть по природе сочетана с волею Божией; потому, коль скоро ей указано будет, что на то и на то есть воля Божия, она тотчас склоняется на то, стоит за то и нудит нас не нарушать того. Впрочем, поставляя то или другое дело в обязанность, Господь не хотел ограничиваться одною волею Своею или одним титлом вседержительства, но к каждому из таковых дел благоволил приложить и другие, ближайшие, основания, непосредственно вытекающие из свойств самого дела и его соприкосновенностей. Сии ближайшие основания суть посредства, чрез кои воля Божия впечатлевается в нашем уме и сердце в свой-

42

ственной делу степени. Потому в истолковании обязанностей своих можно, конечно, ограничиваться тем, что на то или другое дело есть воля Божия; но приличнее или соответственнее нашей природе изыскивать и сии основания ближайшие: ибо чрез них воля Божия связывает нас; с другой стороны, с точки зрения воли Божией,— все обязанности представляются равными; между тем как они имеют неодинаковую важность, которая может быть распознаваема только посредством ближайших оснований.

Судя по сим ближайшим основаниям, а частью и по другим соприкосновенностям, обязанности наши, или дела, которые совершать мы чувствуем себя внутренне понуждаемыми, получают разные оттенки. Первый из сих оттенков кладется их происхождением. В сем отношении есть обязанности совестные, такие внушения, для коих достаточно одной совести, хотя бы не было никаких сторонних указаний. Их называют естественными, ибо мы с ними рождаемся. Есть обязанности положительные, такие, кои после уже наложены на совесть и стали в ряд ее собственных обязанностей. Сила обязательства сих последних зависит от того, что они воспринимаются самою совестью в

43

закон и, можно сказать, с этой минуты перестают быть чисто положительными. Правда, некоторые из них суть только развития естественных, совестных; однако ж от сего и те, коим не к чему, так сказать, привиться в совести, не теряют ничего от свойственной им силы, а иные даже становятся выше всех естественных. Из положительных — одни Божеские, и притом непосредственные, каково Откровение Господа нашего Иисуса Христа и святых Его Апостолов, содержащееся в слове Божием и в священном Предании Церкви, и Божеские посредственные, каковы постановления Соборов Вселенских. Другие — человеческие, и притом церковные и гражданские. Последние происходят от лица государя, а первые от церковной иерархии. Обязательство на те и другие вытекает из Божественного происхождения властей и совестного нашего им подчинения. Преданный Церкви и престолу все исходящее от них принимает с благоговением и творит то, как им угодно, то есть по силе обязательства, какое они налагают.

Особый в сем отношении класс правил составляют обычаи, и церковные, и гражданские. Так приятно влекут они к себе, так покойно в них духу нашему, по чувству без

44

опасности, огражденности и вековой неизменности. Обычаи вообще должны быть священны для нас: от них зависит твердость нашей жизни; отторгшийся от них влается, как ветром. Но собственно в число правил законных и обязательных они вступают не безусловно: именно для сего необходимо, чтоб они были согласны во всем с нравственным законом и духом христианства: чем сильнее их действия, тем опаснее погрешность в сем отношении.

Память предков обязывает к молчаливой покорности. Опыт показывает, что нарушение таких обычаев всегда в близкой связи с развращением нравов. Что отсюда исключаются все обычаи века развращенные, это разумеется само собою. Но и вообще строго должно помнить различие между обычаем и заповедью, или законом. Потому что развращающийся в сердце и уме всегда почти начинает с презрения к обычаям, а потом, по неведению, хотя не без желания, и всё уже начинает почитать обычаем, то есть и веру, и нравственность, и также начинает их презирать. Так надобно знать сию границу. Что окрест, на то еще можешь наложить руку; но

45

сердца, нравственной жизни, обязанностей не касайся.

Второй оттенок кладется на заповеди или обязанности внутренним их значением, свойством или содержанием.

В сем отношении есть обязанности безусловные, какие человек-христианин должен исполнять, кто бы он ни был и в каких бы обстоятельствах ни находился; и есть условные, обязательные только под известными условиями. Например, обязанности отца лежат только на женатом, и притом имеющем детей. Первые вытекают из существа человека и христианина, вторые из его состояния и положения в мире. Не должно, однако ж, думать, будто условные обязанности малозначительны. Для того, к кому они идут, они имеют силу безусловных, ибо суть не что иное, как ближайшее их приложение к его быту. Он первых и не может выполнить иначе, как посредством последних. Сии и стоят у него на первом плане, а те сокрыты под ними; поэтому, хотя бы и не имел он в виду первых, но выполняет их чрез последние.

Те и другие бывают главные, источные, коренные, и подчиненные, средственные. Первые надобно положить глубже в сердце,

46

последние держать как бы в руках. Однако ж и к последним обязательство так же сильно, как и к первым, почему и есть закон, что, кто обязан к какому-нибудь действию, тот обязан и к средствам, необходимо ведущим к нему. Есть, например — обязанность очищать сердце от страстей; должно счесть обязанностью и известные подвиги: ибо иначе нельзя выполнить той обязанности.

Замечательнейшее в сем отношении разделение обязанностей — на обязанности справедливости и любви, или доброхотства. Такое положено Богом между людьми отношение, чтоб один не нарушал свободы и прав другого и воздавал ему то, чем должен ему. Сего требует, как говорят, справедливость. Кто исполняет сие, тот прав; кто нарушает, не прав. Его можно предать суду и требовать удовлетворения. Требования такого рода суть обязанности справедливости. Они составляют внешнюю ограду добродетельной жизни. Кто нарушает закон справедливости, тот выступает из области добродетели; но кто исполняет их, тому, для полноты добродетели, надобно еще приложить дела любви и к людям, и к самой правде. Любовь не ограничивается одною справедливостью или одним тем, чего требует правда, но охотно

47

делает больше того, по одному внутреннему доброхотству. Кто делает так, тот нравственно добр; но принудить к сему никого нельзя. Кто, например, занял у другого деньги и не хочет отдать, того можно заставить отдать властью; но кто не помогает нуждающемуся, того принудить к тому нельзя. Истинный христианин охотно благотворит другим, хотя с сим не соединено внешнее понуждение, и справедливо поступает в отношении к другим, не по боязни взыскания, а по любви к правде и по страху Божию. Есть и еще различие обязанностей: одни предписывают, что должно делать, а другие указывают, чего не должно делать. Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33, 15), говорит Пророк. Также есть обязанности к Богу, есть обязанности к ближним и к самим себе. Возлюбиши Господа всем сердцем,— и ближняго, яко сам себе (ср.: Мф. 22, 37, 39), говорит Господь.

Третий оттенок обязанностей есть следствие двух первых и состоит в различной степени их важности. Из показанного перечисления обязанностей очевидно уже, что не все обязанности одинаковую имеют для нас силу обязательства, а одни понудительнее, другие менее понудительны. Это и совесть

48

подтверждает, и Спаситель, когда обличал иудеев за оставление вящшая закона, что надлежало творить, и прилепление исключительно к тому, что можно было только не оставлять (см.: Мф. 23, 23). Знать силу и соотношение разных обязанностей очень важно в нравственной жизни. Этого требует уже одна стройность нравственности,— чтобы как вовне, в составе закона, все стоит на своем месте, так внутри, у нас в сердце, все имело соответственный себе вес. Сия стройность в сердце потеряна: почему и молиться должно, чтоб Господь обновил в нас дух правый. Но особенно это нужно для того, чтоб, как обличал Господь иудеев, не оцеждать комара, пожирая верблюдов. Придавая слишком много значения малозначительному, можно заслонить им важнейшее и тем превратить Божий порядок в себе. На самом деле определять важность обязанностей следовало бы нашей совести, и тогда одно правило решало бы все: чем понудительнее требование совести, тем важнее обязанность; но, по неверности нашей совести в теперешнем ее состоянии, такое правило в очень

49

многих и очень важных случаях не может дать верного решения, ибо мы сами себя часто подкупаем страстями. Потому надобно положить внешнюю некоторую мерку для измерения важности обязанностей. Если судить отвлеченно, то очевидно, что: а) тем важнее обязанность, чем она ближе к существенным, или, чем больше нарушением какой-нибудь обязанности извращается нравственный порядок, тем она важнее. Сие общее правило, в приложении к делу, в подкрепление себе получает следующие два: б) чем больше побуждений к известному делу, тем оно важнее. Ибо если чрез сии побуждения, или основания, доходит к нам воля Божия; то, где их больше, касательно того и воля Божия действует на нас настоятельнее. Например,— уважение к родителям обязательнее, нежели уважение к всякому другому; в) чем значительнее предмет действия сам ли по себе или по обстоятельствам, тем оно обязательнее.

Должно, впрочем, содержать в мысли, что, когда указываются разные степени важности обязанностей, не следует отсюда, будто позволяется какие-нибудь обязанности уничижать в мысли своей или дается свобода исполнять их или не исполнять. Обязан-

50

ность всякая священна и должна быть исполняема со всем усердием, готовностью и нежалением трудов, на ее долю необходимых. Это делается с тем, чтоб руководить всякого быть мудрым делателем в Царстве Христовом, знающим его чин и строй деяний, а не предающимся случайному течению обстоятельств.

На деле, впрочем, представляются великие несправедливости у человека в оценке обязательных для него дел. Это главным образом касается отношения христианства к естественному закону, церковности к гражданственности. Заповеди, условливающие спасение, стоят выше всего: ибо без спасения души что будет значить все прочее? За ними следуют законы совести нравственные: ибо те первые и существуют затем, чтоб освящать и приводить в силу сии последние. Далее должны стоять священные чины Церкви: ибо они суть ближайшее облачение двух первых,— и, наконец, уже гражданственность. Ибо, имея временное значение, она должна быть служебна вере и доброй нравственности, которыми условливается получение вечного блаженства. Но на деле бывает не так. У того, чье сердце не управлено как следует, христианство не стоит на первом

51

месте, о Церкви и ее благотворных учреждениях он мало думает; честность и польза гражданственная суть основные правила его нравственности. Как многие довольствуются сим правилом и покойны! Начинающему жить добродетельно по-христиански прежде всего должно на это обратить свое внимание, позаботиться исправить свои чувства и всякой обязанности дать свой вес и свое место. Другая неправота обнаруживается в предпочтении обязанностей правды обязанностям любви и доброхотства. У всех почти первые считаются выше последних, и тем из жизни, как бы насильно, изгоняется истинный ее дух, дух любви. Законы правды составляют сами по себе только внешнюю ограду нравственного царства; ходящий по ним может и не быть внутри сего царства. Ибо если им удовлетворяет одна законность, а законностью дела не отрицается худое сердце; то всякий праведник по обязанностям правды может быть беззаконник нравственный. Истинная нравственная жизнь — в исполнении обязанностей любви: тут корень жизни! С сим духом любви должно исполнять и обязанности правды. И можно сказать, что тогда только, как они бывают пропитаны сим духом, они сходят в область нравственности.

52

После сего можно ли ставить их выше первых?! Если такое правило обобщится, то надобно ожидать всеобщего извращения нравственного порядка. Мир нравственный отторгнется от своего центра. Есть еще и третья неправда в неверном соразмерении наших прав с чужими. Для сердца самолюбивого наши права на других ценнее, нежели права других на нас. У иных это и закон. Но христианам не следует так делать. По слову Господа, им должно забывать свои права: ударил кто в ланиту,— подставь другую; одну одежду взял,— отдай другую; взял кто взаймы,— не проси... вообще не противься злу; пусть оно идет на тебя (см.: Мф. 5, 39—40, 42)... Напротив, к правам других должно питать полное уважение и благоговение. И лицо брата, и его собственность для христианина неприкосновенны, священны. Если к этому присоединить, что христианин обязан ко всевозможному доброхотству, с которым должен исполнять и обязанности правды: то вот как можно определить порядок и соотношение сих обязанностей!

Будь всевозможно ревностен в исполнении обязанностей доброхотства; с сим же духом исполняй и обязанности правды, с забвением своих прав.

53

Надо приобрести навык в оценке истинной важности обязанностей, особенно в приложении к частным случаям. Это доставит нам возможность легко выпутываться из затруднительного положения при столкновении обязательных дел. Ибо обязанность предполагает необходимость определенного действия. Между тем нередко бывают случаи, в коих человеку предлежат два или более обязательных дела, из коих, однако ж, он может и должен выполнить только одно. Такое столкновение обязанностей поставляет всегда в затруднение от недоумения — на что решиться. Кто хорошо понимает относительную важность обязанностей, тот не затруднится избрать должное. То несомненно, что представляющаяся несовместность обязанностей есть только мнимая. Ибо делать всегда должно одно. Надобно только угадать, что именно. Кто затрудняется выбором, тому советуют: а) прежде всего посмотреть, точно ли обязанности противоречат обязанностям? Не самость ли наша, не страсти ли какие не хотят покориться долгу?

б) если действительно обязанности с обязанностями в споре, то надобно смотреть, одного ли они вида. При обязанностях разного вида высшие преимуществуют над низ-

54

шими, именно: безусловные над условными, Божеские над человеческими, главные над средственными;

в) когда обязанности одного вида, то всё решают основания, причины или побуждения. Где больше сих оснований, туда и склоняться должно;

г) нередко случается, что можно из предлежащих обязанностей выполнить одну прежде, другую после, и только торопливость, а иногда слабость сердца поставляет в затруднение. Всякий, впрочем, по опыту знает, что стечение обязанностей и даже столкновение их редко поставляют в неисходное положение. Добросовестность легко решит все сама собою. Но и то сказать должно, что и немногие случаи для человека, ревнующего о чистоте жизни, очень смутительны и скорбны. Потому, чтоб предупредить такие случаи, советуют: аа) построить свои обязанности по известному верному началу, написать как бы программу жизни (о чем уже я упоминал прежде) и потом выполнять ее. При этом нечаянности будут редки; бб) чаще размышлять об обязанностях и разных случаях их выполнения, поставлять себя мысленно в затруднительных обстоятельствах и придумывать, как бы поступить в них. Это обра-

55

зует живость соображения и поможет сохранить присутствие духа в теснотах и правоту в решении дела в них; вв) чаще советоваться и беседовать с опытными; гг) в самый же час нужды поставь себя в присутствие Божие или в положение умирающего и сделай так, как бы сделал именно на краю гроба, готовый предстать Судии Богу.

Утомил я вас. Дочитали ль до конца?

Я считал нужным пояснить все сие вам... Потрудитесь вникнуть, хоть и не так гладко читается. Есть духовное сластолюбие, по коему читают только приятное и легко усвояемое; но, коль скоро встретится что затруднительное, бежат того; сему не подобает быть. Есть способ самим открывать сладость в том, что кажется сухим на первый раз; лишь бы только было то истинно. Умудряйтесь. Вины ищет и глаголет ленивый: лев на стезях, на путех же разбойницы (Притч. 22, 14).