Глава 3: Ангелы в жизни мира

Откровение св. Иоанна Богослова, в числе многих других, показывает и ту тайну, что человеческая история, имеющая духов­ным средоточием, конечно, историю Церкви, совершается при непрестанном и деятельном взаимодействии ангельского и чело­веческого мира. Человеческую историю делают ангелы и челове­ки, и образ этого делания раскрывается на протяжении всей этой пророческой книги. Остановимся кратко на отдельных видениях. Первое видение относится к семи церквам, заключая в себе, быть может, общую типологию церковной жизни. Сын Человеческий держит в руке семь звезд и семь золотых светильников, причем «семь звезд суть ангелы семи церквей, а семь светильников суть семь церквей» (Откр. 1, 20). Уже этим установляется прямое соот­ветствие между человеческою и ангельскою церковью *), причем в дальнейшем Христос обращается к церквам в лице их ангелов: «Ангелу Ефесской церкви напиши» (2,1) и «Ангелу Смирнской церкви напиши» (2,6), далее Пергамской (2,12), Фиатирской (2,18), Сардисской (3,1),

*) Правда, в ангелах церквей видят иногда епископов церквей. Но даже если допустить такое понимание, то нельзя его принять в смысле ограничительном; если епископы и могут называться земными ангелами церквей, то лишь по силе того, что существуют небесные ангелы-хранители их, и поэтому одно толкование не только не исключает, но даже предполагает другое.

78

Филадельфийской (3,14). Далее следует видение 4-й главы: сидящий на престоле и двадцать четыре стар­ца. Они изображают полноту человеческого мира: двенадцать ветхозаветных родоначальников племен Израилевых вкупе с 12 апостолами, родоначальниками нового Израиля *). С ними соеди­няются перед престолом Агнца четыре животных, представляю­щих ангельские миры (причем и эти четыре ангельских животных нарочито со-человечны, ибо они же суть символические спутни­ки четырех евангелистов, чудесно запечатлевших четверояко лик Христа). Далее «ангел сильный» (5,2) предваряет

*) В толковании образа 24 старцев издревле встречается этот вариант (у Андрея, еп. Кесар.), однако, не как единственный (некоторые, напр., Zahn, возражают, ссылаясь на то, что тайнозритель, и сам верховный апостол, не мог бы с такой почтительностью обращаться к одному из старцев, называя его κύριε, «господин» (Откр. 7,13), и от него получать разъяснение, между тем как он сам, в качестве апостола, находится в числе тех). Это соображение веское, но не бесспорное, п. ч. в Откровении события вообще раскрываются не столько во временной последовательности, сколько во внутренней связи, и потому нет невозможности, если тайнозритель, оставаясь на земле в человеческой ограниченности, приемлет поучения от одного из патриархов или апостолов в их пренебссном прославленном состоянии. Трудно согласовать также понимание старцев как ангелов с их песнью Агнцу о том, что «Ты искупил нас Богу из вся-кого колена и языка и народа и племени» (Откр. 5,9). Тем не менее, налицо и другое толкование, которое видит в старцах ангелов, однако находящихся в особливо близком отношении к 24 священническим чредам, - ангелов, если можно так выразиться, особенно человечных. При таком толковании ангелы-животные соответственно выражают природные стихии (четыре стороны света, четыре знака Зодиака, расположенные по перпендикулярным диаметрам, совокупность жизненных сил природы). И тогда мы имеем в ангельском мире полноту земного мира, как человеческого, так и природного. И к их славословию присоединяются все ангелы и «всякое создает». Т. е. ангелологически и антропологически, точнее, ангело-антропологический смысл этой картины при разных толкованиях частностей, в общем, остается один и тот же.

79

раскрытие кни­ги свершения судеб мира и снятие с нее печатей, свидетельствуя о силе боговоплощешя. «Никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею раскрыть и читать сию книгу» (5,6). «И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца (т. е. вы­сшие представители ангельского и человеческого мира, неба и земли) пали пред Агнцем... и поют новую песнь, говоря: «досто­ин Ты взять книгу и снять с нее печати: ибо Ты был заклан и кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка и племе­ни; и соделал нас царями и священниками Богу нашему, и мы будем царствовать на земле. И я видел и слышал голос многих ан­гелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч» (5,11).«И всякое создание, находящее­ся на небе и на земле и под землею, и на море и все, что в них, слы­шал я, говорило: «Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь и слава и держава во веки веков. И четыре животных гово­рили: аминь» (5, 13-14). Тайнозритель дает здесь исчерпывающее выражение единения ангельского и человеческого мира, неба и земли, в поклонении Агнцу; сначала названы старцы и животные, далее называются особо неисчетные ангелы, и, наконец, всякое создание «на небе и на земле и под землею и на море и все, что в них» присоединяется к славословию, и его подтверждает аминьангелов. Но это молитвенное единение выражает, конечно, и жиз­ненное единение, единство судьбы и общего дела. Животные-ан­гелы и человеческие старцы вместе поют: «Ты искупил нас Богу из всякого колена и языка и народа и племени и соделал нас царями и священниками Богу нашему, и мы будем царствовать на земле». Ангелы вместе с человеками говорят о своем искуплении кровию Агнца и о воцарении

80

на земле. Эти таинственные и полные значе­ния слова свидетельствуют с величественной краткостью о един­стве и общности судеб ангельского и человеческого мира, что, во всяком случае, предполагает единство и всей их жизни. Это как бы эпиграмматическое выражение отношения неба и земли, бого­вдохновенная формула, выражающая связь ангелологии и антро­пологии во всей их нераздельности.

При снятии первых четырех печатей (гл. 6) каждое из четырех животных предваряет явление четырех всадников словами: «иди и смотри». После снятия 6 печатей тайнозритель видит ангелов, стоящих на углах земли и держащих 4 ветра земли (7,1). Но «иной ангел, восходящий от востока солнца и имеющий печать Бога живого» (7,2), останавливает их вредительное действие, «доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего» (7,3), и было запе­чатлено 144.000, по 12.000 из каждого колена Израилева. После се­го снова видите в небесах: «великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех колен и народов и языков» стало пред престолом и Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветв­ями в руках своих... и «все ангелы (πάντεςοίάγγελοι) стали вокруг престола и старцев и четырех животных», поклоняясь и славо­словя Господа. — Снова все спасенное человечество и все ангелы соединяются здесь пред престолом Божьим (как говорится и в послании к Евреям: «вы приступили к горе Сиону и ко граду Бо­га живого, к небесному Иерусалиму, и тьмам ангелов, и торжест­вующему собору, и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершен­ства, и к ходатаю Нового Завета Иисусу» (Евр. 12, 22-23).

После этого следует снятие седьмой печати и видение 7 анге­лов, которым дано было 7 труб. Им предшествует принесение ка­ждения от иного ангела, который повергает на землю огонь из кадильницы, отчего «произошли голоса и громы, и молнии и зем­летрясение» (8,5). Далее сле-

81

дует изображение бедствий, являю­щихся последствием вострубления ангелов (гл. 8, 6). На шестой трубе (9, 13) освобождаются четыре ангела, связанных при вели­кой реке Евфрате и «приготовленных на час и день и месяц и год для того, чтобы умертвить третью часть людей» (9, 15). Далее по­сле явления ангела, облеченного облаком и провозгласившего свершение тайн Божьих (гл. 10), по трубе седьмого ангела в небе раздаются голоса о наступлении царства Христова с новым по­клонением 24 старцев.

В главе 12 говорится о войне в небе арх. Михаила и ангелов его против дракона, о низвержении его, о действиях дракона на зем­ле после его низвержения, которые раскрываются в главе 13. В 14 главе мы видим «ангела, летящего по середине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на зем­ле и всякому племени, и колену, и языку, и народу» (14, 6-7). Ан­гел является как благовеститель нового Евангелия, притом всему человечеству, и он говорит о приближающемся суде мира. Это ме­сто напрашивается на сопоставление с Мф. 24,14: «и проповеда­но будет сие Евангелие царствия по всей вселенной во свидетель­ство всем народам». Из этого сопоставления вытекает, что окончательное проповедание вечного Евангелия является делом и этого ангела, хотя, конечно, будет совершаться и апостольским преемством. За этим ангелом следует другой ангел с вестью о ги­бели Вавилона и третий с прещениями на «поклоняющихся зве­рю и образу его». В Откровении не говорится о том, как и чрез ка­кое посредство эти внушения ангельские оказывают свое действие на души людей, важно лишь то, что они до них доходят и по-сво­ему направляют их волю. Характерен конец 14 главы, где изобра­жается, что ангел обращается, наконец, к самому Сидящему на об­лаке и имеющему острый серп: «пусти серп Твой и пожни, потому что пришло время жатвы; ибо жатва на земле созрела» (14, 15), и в ответ на это

82

Сидящий повергает серп Свой на землю. (На этом случае, между прочим, выясняется характер участия ангелов в че­ловеческой истории: они суть не пассивные только посланцы для исполнения определенных повелений, в качестве орудия, но и активные и ответственные деятели, которые к самому Христу взы­вают о своевременном и деятельном вмешательстве в судьбы ми­ра.) И далее, после того как из храма, находящегося на небе, вышел еще один ангел с острым серпом, то к нему обратился другой ан­гел, имеющий власть над огнем и вышедший от жертвенника. Он с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, чтобы он пустил свой серп и обрезал грозди винограда, что тот и делает (14, 18-19). (Мы имеем здесь новый пример активности ангель­ского служения: один ангел призывает и побуждает другого к от­ветственному и своевременному действию в мире.) Далее (гл. 15, 6) семь ангелов принимают семь чаш гнева Божия, данных им одним из четырех животных, т. е. высшим ангелом (новое прояв­ление активной самодеятельности ангельского мира). Один из этих семи ангелов ведет тайнозрителя и показывает ему жену, си­дящую на звере багряном, и поясняет видение (гл. 17), причем не говорится, чтобы этот ангел был нарочито послан Богом для это­го вразумления, но он совершает его как будто по собственному почину. Следующий ангел возвещает о падении Вавилона (гл. 18), а иной ангел повергает жернов в море в ознаменование того же падения Вавилона. В главе 19 содержится эпизод о том, как Ио­анн пал к ногам ангела, возвещавшего ему о блаженстве званных на вечери Агнца, чтобы поклониться ему, но тот не разрешил это­го, сказав: «я сослужитель (συνδουλος, со-раб) твой и братьев тво­их, имеющих свидетельство Иисуса, Богу поклонись» (19, 10). Ангел, стоящий на солнце, призывает громким голосом птиц на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей. Каково бы ни было значение

83

этих птиц, во всяком случае ясно, что и здесь действие ангела выражается в руководстве и направлении неких духовных, а также и земных воинств. В гл. 20 ангел заковывает са­тану, и косвенным следствием этого оказывается наступление 1000-летнего царства Христа на земле (как бы его ни понимать) и «воскресение первое». В главе 21 один из 7 ангелов, имевших 7 чаш с 7 последними язвами, показал тайнозрителю великий Ие­русалим, имеющий Славу Божию (10-11). «Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать анге­лов и имена написанные, которые суть 12 колен Израиля» (12). Этот текст должен быть сопоставлен (кроме, конечно, Иезек. 48, 31) с текстом Второзакония 31,8: «егда разделяше вышний языки, яко разсея сыны Адамовы, постави пределы языков по числу ан­гел Божиих», в LXX: κατὰ ἀριθμόνάγγελων Θεοῦ (напротив, в ев­рейском тексте, Вульгате в русском переводе «по числу языков Израилевых»), Общая мысль обоих текстов состоит в установле­нии прямой и положительной связи между ангелами и человече­ством, имеющем духовные корни в 12 коленах Израиля. Но, кро­ме этой частной мысли, в настоящем тексте содержится и еще более общая мысль о единстве и внутреннем соответствии ан­гельского и человеческого мира, об ангелочеловечности творения. И эта мысль получает окончательное и обобщающее выражение в уже известном нам 17 ст.: «говоривший со мною (один из ангелов) стену его (города) измерил в 144 локтя, мерою человеческою, ка­кова мера и ангела».

Этими таинственными словами как бы подводится общий итог тому откровению об ангелах и человеках, которое содержит­ся в Апокалипсисе, ибо ими утверждается соизмеримость, соот­носительность и лежащее в основе ее некоторое тожество ангела и человека в их общей «мере». Заслуживает также внимания, что и святый град, сходящий с неба со всеми его подробностями,

84

и ре­ку жизни в нем, и древо жизни в нем же, — показывает тайнозрителю все тот же ангел. Тем самым устраняется херувим с обра­щающимся пламенным мечом, который некогда преградил вход в рай и к древу жизни (Быт. 3,24). И когда Иоанн еще раз пал к но­гам ангела, чтобы поклониться ему, то он снова сказал: «смотри, не делай сего, ибо я сослужитель твой... Богу поклонись» (22, 9). И в последней главе Откровения прямые слова Господа Иисуса Христа также говорятся этим ангелом от первого лица, причем он как бы сливается с Самим Господом *).

Отдельные черты приведенных мест Апокалипсиса требуют для себя соответственного истолкования и с трудом иногда ему поддаются. Но один основной факт в нем засвидетельствован с громовой силой и окончательной несомненностью: история ми­ра и человечества есть общее дело ангелов и человеков, она не че­ловеческая только, но ангелочеловеческая. Активное участие, которое ангельский мир принимает в жизни человеческой, в От­кровении раскрыто воочию, хотя, конечно, все еще не в полном объеме. Это и не соответствовало бы задачам этой пророческой книги, посвященной изображению истории Церкви в ее основ­ных моментах и, в частности, в последние времена.

С эсхатологией Откровения в интересующем нас отношении должна быть сопоставлена и евангельская эсхатология. Сюда от­носится, прежде всего, картина жатвы ангелов в притче о пшени­це и плевелах. «Жатва есть кончина века, а жнецы суть ангелы... Пошлет Сын Человеческий ангелов Своих и соберут из царства Его все

*) Возможно разнос понимание в этом отношении гл. 22, 6 ст. Можно считать, что с 12-го стиха, или, по крайней мере, с 16-го, речь ангела сменяется словами Самого Христа. Но это во всяком случае не может быть сказано о примыкающем к ним по смыслу ст. 7 и может быть оспариваемо ст. 12-15.

85

соблазны и делающих беззаконие» (Мф. 13, 39, 41). По­добное же и в притче о неводе: «так будет при кончине века: изыдут ангелы и отделять злых от среды праведных и ввергнут их в печь огненную» (13, 49-50). Этому же соответствует и место св. ангелов при втором пришествии Господа: «придет Сын Челове­ческий в Славе Отца Своего с ангелами Своими» (Мф. 16, 27 — Мк. 8, 38), «придет Сын Человеческий в Славе Своей и все святые Ангелы с Ним» (25, 31), «в явление Господа Иисуса с неба, с ан­гелами силы Его» (2 Фес. 1,7), «при гласе архангела» (1 Фес. 4, 16) завеса, отделяющая оба мира, окончательно падет, станет явно единство обоих миров, ангельский мир станет зрим человекам. Однако это явление конца, конечно, только завершает весь исто­рический ангелочеловеческий процесс и из него, так сказать, про­истекает.

В Ветхом Завете также свидетельствуется участие ангелов в судьбах человеческих, однако гораздо более случайно и отрывоч­но. Прежде всего, оно проявляется как служение прямых испол­нителей велений Божьих, орудий воли Божией, в частности гнева Божия. Как живые орудия, они посредствуют между Богом и ми­ром. Таковы, в частности, следующие случаи: 2 Цар. 24,6 сл.: ангел Господень истребитель, поражавший народ за грех Давида; 3 Цар. 13, 18; 1 Пар. 21, 12: ангел, говоривший Иудейскому народу сло­ва Господа; 3 Цар. 19, 5 и 4 Цар. 1, 3: ангел, являвшийся пророку Илии; 4 Цар. 19, 35, ср. 2 Пар. 32, 21 — Ис. 37, 36: ангел, истре­бивший 185 тыс. ассириян. (Сюда же по смыслу относится и Исх. 11-13, рассказ об истреблении первенцев египетских. Однако здесь, хотя естественно ожидать участия ангела, говорится: «Гос­подь *) поразил всех первенцев в земле Египетской» (12, 29). Сюда же относится явление ангела Даниилу во рве львином (Дан. 6) и в печи

*) Здесь мы имеем случай, обратный обычному, когда в явлении ангелов говорит Сам Бог.

86

Огненной (Дан. 3), а также и явление ему же архангела Гав­риила (Дан. 8 сл.).

Особое место занимают явления ангелов, в которых говорит Сам Господь, о них будет сказано особо.

Огромное принципиальное значение и в Ветхом Завете име­ют, конечно, тексты, относящиеся к служению ангелов в качест­ве невидимых хранителей и руководителей земной жизни как от­дельных лиц, так и целых народов. Сюда относится, прежде всего, предсмертное слово Иакова перед своими сыновьями, при благо­словении Ефрема и Манассии: «ангел, избавляющий меня от вся­кого зла, да благословит отроков сих; да будет на них наречено имя мое и имя отцов моих Авраама и Исаака, и да возрастут они во множестве посреди земли» (Быт. 48, 16). Эти слова могут быть, прежде всего, отнесены непосредственно к ангелу-хранителю, однако они имеют и более общий смысл ввиду того, что в связи с благословением этого ангела совершается и наречение имени «моего и отцов моих». Это заставляет видеть в «ангеле, избавляю­щем от всякого зла» не личного только ангела-хранителя, но ро­дового, принадлежащего всему поколению еврейских патриар­хов, а в них и всего еврейского народа (арх. Михаил?). С этим должно быть сопоставлено место из книги прор. Даниила «о кня­зе» народа еврейского (Михаиле). Здесь же говорится и о «князе царства Персидского» (10,13,21; 12,1) и о «князе Греции» (10,20). Трудно думать, чтобы перечень этот имел исчерпывающий ха­рактер, т. е., чтобы из всех языческих народов только эти два вы­делены как имеющие своих «князей». Скорее, естественно пони­мать, что указание это имеет характер примерный. Если Господь «судит народы праведно и управляет на земле племенами» (Пс. 66,5), то естественно думать, что все эти народы и племена имеют в служителях Божьих своих ангелов-покровителей. На эту же мысль наводит и сопоставление с тем фактом, что в пророческих книгах имеются пророчества о многих языческих

87

народах, — можно ска­зать, что они удостоены пророчества. И владыки их, притом не только Кир, «пастырь Мой» (Ис. 44, 28) и «помазанник» (45, 1), но и Навуходоносор, «царь царей, которому Бог Небесный даровал царство, власть, силу и славу» (Дан. 2, 37-8, 5, 18-19) и даже Вал­тасар, о гибели которого подается особое таинственное знамение от Бога в виде руки, начертавшей письмена мене-текел-фарес (Дан. 5), явно находятся под особым смотрением Божиим и име­ют, следовательно, своих небесных покровителей. Поэтому соот­ветствующее учение обычно излагается Церковью в том смысле, что все народы вообще имеют ангелов-хранителей.

Подобное же значение имеет и рассказ в прологе книги Ио­ва: «и был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Госпо­да, между ними пришел и сатана» (Иов. 1,6; 2,1). Хотя далее сообщается разговор Господа только с сатаной, однако предмет этого разговора о жизни на земле может быть не без основания отнесен не только лично к сатане. По крайней мере, вопросы Гос­пода к нему сами по себе не имеют нарочитости, но могут быть обращены и к любому из сынов Божиих, «пришедших» вместе с ним. И подобный же смысл имеет видение пророка Михея (3 Цар. 22, 19 сл. — 2 Пар. 18, 18 сл.). «И сказал Михей: выслушай слово Господне: я видел Господа, сидящего на престоле Своем, и все во­инство небесное стояло при Нем, по правую и левую руку. И ска­зал Господь: кто склонил бы Ахава, чтобы он пошел и пал в Рамофе Галаадском? И один говорил так, другой иначе. И выступил один дух, став пред лицом Господа, и сказал: я склоню его» и т. д. (Ср. Зах. 3). Это есть опять наглядная картина участия ангелов в строительстве истории.

Наконец, следует еще вспомнить книгу пророка Захарии, в шести главах которой можно видеть ветхозаветное подобие виде­ний Апокалипсиса, изъясняемых пророку ангелами. Первое ви­дение мужа на рыжем коне, со-

88

провождаемом конями рыжими, пегими и белыми, поясняется ангелом устами самого этого мужа: «это те, которых Господь послал обойти землю. И они отвечали ангелу Господню и сказали: обошли мы землю, и вот вся земля населена и спокойна. И отвечал ангел Господень и сказал: Госпо­ди, Вседержителю! Доколе Ты не умилосердишься над Иерусали­мом и над городами Иуды, на которые Ты гневаешься вот уже семьдесят лет? Тогда в ответе ангелу, говорившему со мною, изрек Господь слова благие, слова утешительные» (1, 11-14), которые он и сообщает пророку. Здесь явственно выражено участие анге­лов, как посредников и деятелей истории. В главах 2-6 ангел изъ­ясняет Захарии разные видения, относящиеся к истории Иудейского народа и всего мира. Но, помимо этих пророческих видений и свидетельств, участие ангелов в человеческой истории непосредственно раскрывается в Ветхом Завете чрез все случаи явления и действия ангелов, которые мы уже отмечали в другой связи, начиная от херувима с огненным мечом, преградившим путь в рай. Может быть, наиболее символическое значение здесь имеет явление «вождя воинства небесного» с обнаженным мечом Иисусу Навину близ Иерихона (Ис. Нав. 5, 13-15) в тот критиче­ский час истории избранного народа Божьего, когда его земные воинства готовились завоевать землю, обетованную им Богом и предназначенную стать Местом рождения Сына Божия.

***

Согласно вышеприведенным свидетельствам Слова Божия, св. ангелы активно участвуют в жизни человеческого мира, они вместе с нами делают его историю. Конечно, они осуществляют свою долю участия, так сказать, сверху или извне, они сохраняют свое ангельское

89

естество и не смешиваются с человечеством, од­нако делая с ним общее дело. Из этого основного факта, устанав­ливаемого на основании Откровения, с очевидностью происте­кает ряд выводов исключительной, первостепенной важности.

Надо совершенно отрешиться от понимания ангелов как пассив­ных исполнителей и не проявляющих собственного творчества. Такое низведение бесплотных духов к роли простых орудий оди­наково не соответствует и их достоинству, и их естеству. Даже и в человеческих отношениях истинный исполнитель или послан­ник не является рабом или только орудием, но делает цель своего посланничества и своею собственной задачей, творчески ее осу­ществляет. И в еще большей степени следует это думать о мире ду­ховном, о служении ангелов. Конечно, ангелы суть служебные духи, посланные на служение (λατουργικὰ πνεῦματαεἰς διακονίαν ἀπεσταλμένα). Однако это служебное их предназначение свиде­тельствует лишь о том, что задача и цель их деятельности нахо­дится не в них самих, но в человеческом мире, с которым поэто­му неразрывными узами соединено их существование. Но такая связь отнюдь не означает, чтобы ангелы были активны менее да­же, чем человеки, и были менее ответственны в своем служении. Разумеется, в случаях исключительной важности ангелы прямо посылаются Богом для определенного свершения. Важнейший случай, когда имеет место прямое послание, есть Благовещение. Архангел Гавриил был послан сначала к Захарии, а затем к Деве Марии. Однако нельзя думать и здесь, чтобы он являлся лишь простым орудием передачи воли Божией, сам не имея к тому на­рочитого, личного отношения. Для всемогущества Божия откры­ты всякие средства возвещения воли. Однако если для этого вы­сочайшего посланничества был избран именно арх. Гавриил, то это избрание соответствовало его личным свойствам и его особо­му призванию. И самое исполнение его посланничества, Благо­вещение, предполагает с его стороны особый подвиг творческого

90

напряжения и вдохновения *). И неужели это посланничество, ко­торое есть вообще вершина ангельского служения, не составляло его цель и задачу уже с того часа суда Божия над падшими праро­дителями, когда было возвещено райское благовестие о «Семени Жены»? Правда, Слово Божие свидетельствует, что и ангелам не была открыта тайна боговоплощения и искупления (1 Петр. 1, 2; Еф. 3,10). Однако это отнюдь не исключает возможности их предведения и проникновения в грядущие пути Божии, хотя бы толь­ко на основании данных людям и ведомых, конечно, ангелам про­рочеств В. 3. И наибольшее ведение и проникновение естествен­но в архангеле, горящем желанием послужить этой тайне с само­го начала истории человеческого рода, причем оно не могло ос­таться пассивным. Оно с необходимостью выражалось в участии архангела в делах человеческих, в воздействии на судьбы их, как это отчасти и приоткрыто Словом Божьим. Арх. Гавриил являет­ся пророку Даниилу, чтобы возвестить ему о судьбах еврейского народа в связи с историей языческих царств, вообще в контексте всемирной истории. Его устами намечается план всемирной исто­рии, ведущей к Вифлеему, как своему средоточию (Дан. 8-12), им произносится слово о семи седьминах, которые должны испол­ниться до пришествия Мессии, т. е. и до Благовещения (гл. 9), им же, наконец, изрекаются Даниилу пророчества и о последних страшных временах, и об явлении антихриста (гл. 8, 11, 36) и о по­следнем Суде (гл. 12). Вообще ангел Благовещения является и ветхозаветным истолкователем всемирной истории; его взор про­ницает грядущее и уже зрит в нем то дело, которое Господь даст ему совершить: Благовещение. Отношение арх. Гавриила к чело­веческой истории является не пассивным лишь созерцанием им возвещае-

*) Св. Церковь косвенно и подтверждает это, развертывая краткие слова Евангелия Благовещения в целую беседу Марии с архангелом — в каноне и стихирах праздника (служба Благовещения).

91

мого, но и деятельным в том участии, согласно его же со­бственному свидетельству *). Поэтому можно сказать, что в лице арх. Гавриила раскрывается образ отношения ангельского мира к человеческому, именно посланничество ангелов, которое надо понимать не только как исполнение Божьего повеления, но и со­бственное, согласное с ним вдохновение и творчество. Это осо­бенно подчеркнуто в Откровении, когда говорится (Откр. 12,7, 11) о борьбе арх. Михаила и ангелов его с драконом, окончившейся низвержением последнего с неба. При этом в данном случае, где речь идет о событии, совершившемся внутри самого ангельского мира, в небесах, нет речи об ангельском служении как посланничестве. Однако здесь особо указывается на самоотвержение ангелов, «не возлюбивших души своей даже до смерти» (Откр. 12, 11) в этой борьбе. И сила ангельского служения миру есть не только послушание воле Божией из любви к Богу, но и их собственная любовь к миру. Об этой любви ангелов к человеку свидетельству­ют слова Господа о том, какая «бывает радость у ангелов Божьих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15, 10) **)  Ангельское служе­ние есть жерт-

*) Арх. Гавриил говорит о себе Даниилу: «Теперь я возвращусь, чтобы бороться с князем Персидским, а когда я выйду, то вот придет князь Греции. Впрочем, я возвещу тебе, что начертано в истинном писании, и нет никого, кто поддерживал бы меня в том, кроме Михаила, князя вашего. Итак, я с первого года Дария Мидянина стал ему подпорой и подкреплением» (Дан. 10, 20-21 —11,4). Надо же с открытыми глазами читать эти строки. Некоторые новейшие комментаторы (Charles, Lomeyer) видят в «ангеле сильном» (Откр. 10,1), ἰσχυρὸς, евр. гвр, архангела Гавриила. Если эта догадка верна, она лишь подтверждает наше наблюдение относительно текста пророка Даниила. Этот ангел, ставящий одну ногу на землю, другую на море, возвещает последние тайны, что «времени уже не будет», и дает съесть таинственную книжку тайнозрителю.

**) подобный же смысл имеют и другие слова Господа «всякаго, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын

92

венная любовь ангелов к человекам, но, в силу это­го, и их собственное творческое самораскрытие. Подобно тому и ангелы, утвердившиеся в добре, с арх. Михаилом во главе, через борьбу с драконом и воинством его обрели новые силы жертвен­ной любви, а чрез то и сами для себя по-новому раскрылись. Ана­логичное значение имеют для них вообще степень и образ участия их в истории мира, в чем они также возрастают и обретают новое самораскрытие. Хотя ангелы и окончательно уже определились в добре, однако это не исключает и для них возможности дальней­шего возрастания и самораскрытия, ибо, в качестве тварных су­ществ не будучи абсолютны, они обладают способностью возрас­тания, первее всего в вечной жизни в Боге, но, далее, и в творении вместе с миром и человеком.

Творчество не существует без свободы, последняя же осуще­ствляется для ограниченного творения как избрание из ряда воз­можностей одной определенной. Поэтому и для ангельского слу­жения, как и для всякого творчества, сохраняет силу закон, что оно, как не имеющее абсолютного совершенства, которое свойст­венно лишь творчеству Божию, допускает разные возможности и колебания в своем осуществлении. Таинственный текст 1 Кор., 6, 3: «не знаете, что будем судить (κρινοῦμεν) ангелов?» — согласно естественному толкованию, имеет именно такой смысл. Истори­ческие судьбы мира и человеков зависят не только от них самих, но и от ангелов, а, следов., от степени ревности и высшей целе­-

Человеческий исповедает пред ангелами Божиими; а кто отвернется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред ангелами Божиими» (Лк 12, 8-9). Исповедание пред ангелами Божиими исключает конечно, пассивно-безразличное их отношение к миру, напротив, предполагает их глубокое участие в его судьбах. (Характерен в указанном смысле вариант этого текста у Мф. 10. 32 «исповедаю и Я пред Отцем Небесным», Высшей Любовью)

93

сообразности их действий *). Ангелы не всеведущи и не всемогущи. Они не ведали вполне тайны боговоплощения, о которой узнали лишь через Церковь (Еф. 3, 10), а, следов., до конца не уразуме­вали и сокровенного смысла всемирной истории и, в частности, ветхозаветной, которая вся понятна лишь из боговоплощения. Они удивляются, по свидетельству Церкви в священных песно­пениях, и о введении во храм Богородицы, и о честном Ея Успе­нии, и о восхождении от земли на небо **). Но насколько ограничен­но их ведение, столь же ограниченно и их действие. Конечно, мудрость и ведение, в соответствие природе бесплотных духов и святости их, неизмеримо превышает человеческие силы (хотя все же не нужно забывать, что их ведение нашего мира совершается как бы извне и в этом отношении, по характеру своему, оказыва­ется ограниченным в сравнении даже с человеческим). Правда, лицезрение Божье и излияние божественной благодати делает ан­гелов существами, хотя и сотворенными, но исполненными боже­ственного просвещения, «вторыми светами». Тем не менее, анге­лы, как существа тварные, остаются ограниченными, а в силу этой ограниченности и относительными или, что то же, не безо­шибочными. Поэтому же они являются и изменчивыми, т. е. воз­растающими. Иными словами, история мира существует не толь­ко для человеков, но и для ангелов, хотя и иначе, вследствие различия их природы. И, прежде всего, она для них есть область ангельского служе-

*) Может быть, в развитие той же общей мысли сказано перед этим, что «святые будут судить мир» (1 Кор. 6,2), причем понятие «мира», как творения вообще, является общим, а далее следует более частное его раскрытие: судить ангелов (и уж, конечно, человеков).

**) Конечно, удивление означает здесь не только изумление пред неизвестным, но и преклонение пред совершающимся судьбами Божьими и новое, глубочайшее их постижение (таков философский смысл δαυμάζειν («удивляться»), которое есть начало философствования).

94

ния, а следов., и творчества, которое постоян­но ставит свои задачи.

Ангелы не имеют всеведения Божия, и их разумение того, что развертывается в мировом процессе, остается тварно-ограниченным. Однако это ведение является существенно иным, не­жели человеческое. Ангелы не рождаются и не возникают в сво­ем бытии в земном процессе. Согласно господствующему церковному учению, все ангелы сотворены одновременно в нача­ле мира. Здесь нет ни рождения, ни размножения, подобного брачному, ибо ангелы «не женятся и не посягают». Поэтому анге­лы созерцают с высоты как бы премирного бытия течение миро­вой жизни. Но это созерцание не остается праздным или пассив­ным. Ангелы принимали участие, в качестве служителей Божьих, в благоустроении этого мира во всех его частях и началах. Чрез это служение ангелы уразумевают пути Божии, но вместе с тем определяют и свое собственное соотношение с этим миром. Ибо как «небо» в целом отражается в мироздании, так и каждый ангел в своей собственной области образует некий тварный первообраз мира земного. Каждый ангел находит себя в мироздании и имеет в нем свою собственную область и задачу. (Это не изменяется от того, что не все чины ангельские непосредственно имеют земное служение, даже если это действительно так. По единству ангель­ского мира, по собранности его «собора», и высшие чины ангель­ские принимают свое, хотя и не непосредственное участие в об­щем деле мира.) Как ангельский мир в целом, так и каждый ангел в отдельности, осуществляет свою собственную задачу, имеет свое собственное призвание в этом мире (даже если бы оно оста­валось еще и не раскрытым для него). Нам трудно выделить эти отдельные служения, которые покажутся нам в массивных и вели­чественных образах Откровения и других священных книг. Всего легче это поддается нашему уразумению относительно ангелов- хранителей, которые, быв

95

приставлены к каждому человеку от его зачатия и приближены чрез его крещение, «всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. 18, 10). Эти ангелы имеют прямую и непосредственную задачу — блюсти своего друга, земного срод­ника, свой образ и подобие *). Согласно св. Иоанну Дамаскину и др. отцам, ангел имеет образ Божий, как и человек. Образ Божий двояко отпечатлевается: в мире ангельском и человеческом. Эта двоякость имеет основание в том, что одна и та же идея или про­тотип данного лица существует в мире ангельском, как ангел, и в человеческом, как человек, и это единство софийной темы соста­вляет основание соотношения ангела-хранителя и человека. Но этот предвечный замысел творения в Боге существует сверхвре­менно, извечно, в ангельском же мире осуществляется во време­ни, однако ранее рождения данного человека, как и всего челове­чества. Еще не родившись на земле, человек предсуществует не только предвечно в творческом замысле Божьем, но и в тварном мире, однако не земном, но небесном, потому что в творении уже существует ангел его. Можно сказать, что чрез сотворение «неба», т. е. ангельского мира, «в начале» уже созданы софийные семена всего земного, человеческого мира. Этот мир не есть повторение ангельского мира, ибо он все-таки остается ему иноприродным, но он софийно един с ним на основании единства Премудрости Божьей. Небесный мир является идеальным предварением земно­го, а земной — реальным исполнением небесного, и оба они в со­вокупности составляют единое творение «в начале», т. е. в Прему­дрости Божией, «небо и землю». В этом именно смысле и можно сказать, что ангел-хранитель предсотворен для имеющего

*) Ничто не мешает видеть в т. наз. предваряющей благодати (gratia praeveniens) действие ангела-хранителя, который является посредником благодатного влияния. Вообще, в богословском учении о благодати должно быть отведено место воздействий ангелов, чего доселе не делается.

96

прийти в мир им хранимого человека. Он заранее любит свое подобие, своего друга, волит и ожидает его пришествие в мир. Чрез него он имеет в мире свою собственную точку опоры, сам становится причастен вселенной. Но это ожидание не может быть понято как пассивное и бездейственное. Если в истории человечества все имеет, так сказать, свое собственное место, будучи связано един­ством и непрерывностью прагматической связи, солидарностью всего человечества в общем деле истории, это же в не меньшей сте­пени должны мы принять и относительно ангельского мира. И для ангелов, насколько они пребывают в служении человеку, имеет силу это общее дело. Ангел-хранитель связан с вверенным ему че­ловеком, не как с обособленным существом, но как с членом об­щечеловеческой семьи, ближайшим образом, как с сыном своего времени, народа, семьи, наконец, потомком и сыном, отцом и предком. В человеческой семье ни один член не может быть вы­делен или изолирован. Поэтому, служа своей собственной задаче, ангел-хранитель ее неизбежно расширяет до пределов всечелове­ческих.

Ангел-хранитель подготовляет осуществление в мире своей собственной софийной идеи, пришествие в мир человека, к ко­торому он находится в личном отношении как к своему другу. Он в этом смысле является служителем Божьим в деле его сотворе­ния. В ангельском мире идея человека предшествует его рожде­нию и сохраняется, конечно, и после его ухода из этого мира, после смерти человека, потому что его дело, недоделанное или испорченное, продолжает и исправляет его ангел из ангельского мира. Как, мы теперь не знаем, но дело Божье не может остаться в мире несделанным. Образ жатвы, в которой ангелы отделяют плевелы от пшеницы и сжигают плевелы, говорит именно об этой деятельности

97

ангелов, которые собирают и через то восполняют и исправляют дела сынов человеческих.

Ангелы делают историю вместе с человеком, но своими пу­тями, и, в частности, жизнь каждого отдельного человека подго­товляется до его рождения и направляется его ангелом в такой степени, в какой мы это ныне видеть не можем. И этот труд анге­ла-хранителя есть творческое усилие его любви, деятельная лю­бовь. Она жаждет излиться на своего друга, дать ему полноту своих даров и, вместе с тем, соединиться с ним в некоей блаженной си­зигии, хотя это соединение ангельского и человеческого мира от­носится лишь к будущему веку. Это воссоединение потребно не только для человеков, но и для ангелов к полноте их жизни и бла­женства, к которой они призваны в сотворении своем.

Личный характер отношения ангела-хранителя к его челове­ческому подобию является нерушимым, ибо имеет онтологиче­ское основание в единстве их софийного корня. Ангел создан как хранитель и друг, другой, именно данного лица человеческого, здесь его собственное место в мире. Однако между ним и челове­ческой личностью может существовать несоответствие, подобно тому, как может оно существовать между образом и подобием Бо­жьим в человеке. Человек, имея неотъемлемой онтологической основой своей образ Божий, как изначальную данность, призван своей свободой осуществить в себе подобие Божье, как заданность, тварно явить и в этом смысле как бы повторить в себе об­раз Божий. Но, будучи предоставлено в своем осуществлении человеческой свободе, которая уже таит в себе разные возможно­сти, подобие может и не осуществиться. Тогда и «у кого дело сго­рит», так что он «сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3, 15), и «будучи одет, окажется нагим» (2 Кор. 5, 3). Человек может в себе как бы не удаться, не в божественном своем основании, ко­торое остается нерушимо в качестве первоодежды, но в своем тварно-

98

свободном осуществлении, — образ не соединится, но от­делится от своего подобия. И следствие этой человеческой неуда­чи в известном смысле распространяется и на ангела-хранителя, поскольку он, хотя сам в себе и имеет собственный образ Божий, осуществленный в ангельском подобии, однако нуждается еще и в человеческом восполнении этого подобия.

После падения сатаны и ангелов его, ангелы, по учению Церкви, утвердились в добре в такой мере, что потеряли свою тварную удобопревратность. Они превзошли свою тварную сво­боду, в том смысле, что преодолели разные возможности, в ней заключенные, оставив единственную — полное послушание Твор­цу. Они ее достойно осуществили и тем самым оказались выше, по ту сторону свободы. Однако, не взирая на это, ангелы-храни­тели падшего человечества остаются без своего личного челове­ческого подобия. Тем не менее, труд ангельский не является тщетен, как и любовь их. Они имеют плод его во всем человече­стве спасенном, которое приемлет силу всего человечества, по­добно тому, как добрые ангелы приняли всю полноту ангельского мира и собою возместили опустошение в небе, причиненное па­дением сатаны и ангелов его. Здесь раскрывается сила таинст­венных слов притчи: «возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет» (Мф. 25, 29; Лк. 19, 26). «Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13, 12 —Мк. 4, 25- Лк. 8, 18). Это говорится о последнем метафизическом отъятии и умножении, как в мире ангельском, так и человеческом. Но эта возможность отьятия и приумножения, осуществляемая творче­ским актом суда Божия, есть ручательство за то, что никакой труд ангельский, как и человеческий, не останется бесплоден, не мо­жет быть поглощен песками небытия, но приносит

99

свой плод прямо или косвенно *). Вся жатва будет собрана в житницу Господ­ню, и сгорит, низвергнется в небытие только то, что и принадле­жит уже небытию. Ручательством этого служит божественная безошибочность и имманентная целесообразность историческо­го процесса, не взирая на те замешательства, осложнения и пря­мые разрушения, которые вносятся в него тварной свободой, дурно направленной. Но, конечно, самой благоприятной воз­можностью для твари является та, при которой все могут обрести личное спасение от огня и не лишиться своего таланта. Об этом именно непосредственно и печется ангел-хранитель в продолже­ние земной жизни человека. Однако начинается этот труд задол­го прежде прихода в мире человека. Вернее сказать, что с самого сотворения мира и в нем человека начинается эта работа, и нель­зя указать времени, когда ангела Божьего оставляла бы его лю­бовная забота о своем человеческом подобии. Возникновение мира до человека уже есть приготовление места человеческой жизни. Сотворение Адама уже есть начало жизни всякого его по­томка, а значит, в нем предусматривается задача и для всякого ангела-хранителя. Мы не ведаем, в чем состоит это частное дело каждого ангела-хранителя в мире. Однако можно уверенно ука­зать один из образов этого содействия ангелов — молитва перед престолом Божьим. И ранее земного рождения, и во время нашей жизни, и после нашей смерти, и на Страшном Суде Христовом ангеле-хранителе молится о нас пред Господом, есть верный друг наш. Присутствие ангелов Божьих на Страшном Суде, столь вы­разительно указанное

*) Этот метафизический момент отъятия и приумножения, предуказанный в своей онтологической необходимости Словом Божьим, не является исчерпывающим всей эсхатологии. Последняя содержит и дальнейшие тайны (хотя бы указанного ап. Павлом «спасения как бы из огня», в котором совершится окончательное раскрытие нетщетности труда ангелов и над грешниками).

100

Самим Господом (Мф. 16, 27, 25, 31; 2 Фес. 1, 7), не свидетельствует ли — о том, что св. ангелы, как служите­ли Божьи в делании истории мира, как соучастники человеческих судеб, естественно призваны свидетельствовать о человеках, о том, в какой мере они приблизились к небесным своим первооб­разам? Не об этом ли говорит и слово Господа: «иже аще исповесть Мя пред человеки, и Сын Человеческий исповесть его пред ангелы Божии» (Лк. 12, 8-9)? Ангелы явятся не только естествен­ными и призванными свидетелями, но чрез них же совершится и последнее разделение: «так будет при кончине века: изыдут анге­лы и отделят злых из среды праведных» (Мф. 13, 49) *).

Раскрыть попечение о нас ангела-хранителя ранее нашего ро­ждения препятствует наше неведение путей Божьих в судьбах че­ловеческих. Мы знаем только, что самым своим рождением мы эмпирически даны и определены, будучи прикреплены к некото­рой точке пространства и времени. Мы рождаемся от определен­ных родителей и в определенном месте получаем родину, мы принадлежим к определенному народу и исторической эпохе. Мы живем в определенной среде, космической, географической, ис­торической, социологической. Мы прослеживаем нити наших связей и корни своего происхождения, насколько хватает глаз. Биография каждого человека в этом смысле начинается до его ро­ждения в мире в данной определенной точке пространства и вре­мени, и время и место его рождения в мире, конечно, не случайны. Он онтологически принадлежит этому месту и време­ни, и изречение Гёте о том, что тот, кто жил для своего времени, жил для всех времен, содержит, конечно, самоочевидную истину (как и наоборот, суетливые сожаления о

*) Св. Василий Вел. замечает по этому поводу: «посему и апостол, зная, что ангелы приставлены к людям как бы детоводителями и воспитателями, призывает их во свидетели» (О Святом Духе, гл. 13).

101

том, что мы не рождены в другие, лучшие времена, свидетельствует лишь о нечувствии се­бя самого). Все точки в пространстве и времени мира равноцен­ны и равносильны. Эмпирически мы бесконечно мало постигаем эту внутреннюю необходимость своей биографии и генеалогии. Однако она явлена нам Словом Божьим в генеалогии Христа, как центральной линии истории. Мы должны во всяком случае по­стулировать эту необходимость. Она раскроется для нас воочию лишь тогда, когда история мира будет для нас явлена с начала до конца в своем плане и связи. Однако постулатом веры, вытекаю­щим из нашей любви и почитания к ангелу-хранителю, является для нас: ведение о том, что он стоял у изголовья нашей колыбели, когда она оставалась еще пуста, что он принес в своих объятиях нашу душу, приняв ее от Бога в час нашего рождения *). Одним словом, он пребывает и бдит над нами еще до колыбели, без него, без его содействия и участия не совершилось бы наше рождение, и ему мы обязаны своим вступлением в этот мир **). Конечно, он есть только исполнитель творческого веления Божьего, однако это исполнение уже в себе содержит и участие исполнителя.

Столь же неведома, - а вместе с тем столь же ведома для нас — любовь к нам ангела-хранителя за гранью этой жизни. Согласно учению Церкви, ангел-хранитель предстоит у смертного ложа и приемлет душу ***), он ее

*) Это не касается вопроса о происхождении человеческой души (гипотезы креационизма или традуционизма). Душа наша во всяком случае имеет в себе божественное начало, которое вселяется в человека (в этом и состоит его рождение). При этом вселении и имеет место посредствующее, служебное участие ангелов-хранителей.

**) Поэтому злостные самоубийства, которые вообще, как бунт против жизни, являются хулой на Духа Святого животворящего, являются особо тяжким грехом против ангела-хранителя, отвержением его любви и попечения.

***) В общей приточной форме это показано в притче  

102

сопровождает по мытарствам и руководит ее жизнью в новом мире. Он становится зрим и доступен нам по разлучении с телом. Когда спадает телесная завеса, совершается «отверстие чувств», расширение опыта. Душа обретает себя в ми­ре духовных, бесплотных существ и прежде всего узнает своего собственного ангела-хранителя. Это общение является одним из первых обогащений нашей духовной жизни, которые дает состоя­ние телесной смерти. И это общение с ангелом-хранителем, если только возможность его не устранена тяжкими грехами, состав­ляет школу, в которой возрастает и укрепляется для вечности, уз­нает себя самое через своего небесного Друга наша душа. Пребы­вание души за гробом и жизнь ее, которая, конечно, не может ни остановиться, ни прекратиться, вообще мало открыто Церковью. Однако и того, что открыто, достаточно, чтобы не сомневаться в продолжении любящей заботы о нас ангела-хранителя. Молитвы земной Церкви действенны для умерших, живущие на земле мо­гут помогать усопшим. Мы обращаемся к Матери Божьей и ко всем святым с молением о помощи в час смерти, и по смерти, и на Страшном Суде. Эта же возможность помощи, конечно, не отня­та и от ангела-хранителя, которого Церковь изображает не остав­ляющим нас и на грани смерти, и за ее порогом, и даже в воскресении, на Страшном Суде *). И если его близость к нам за гранью этой

о богатом и Лазаре: «умер нищий, и отнесен был ангелами на лоно Авраамово» (Лк. 16, 22).

Замечательно, что эта истина была ведома и языческому миру. У Платона читаем: «говорят, что умершего ведет демон (δαίμων) каждого, который дан ему при жизни, приводит его в некоторое место, откуда нужно собравшимся после научения отправиться в гадес». (Phaidon, 130).

*) «Eгда имать ми судити Судия и Бог мой и осудити ми осужденного от совести, прежде оного суда не забуди раба твоего, руководителю мой» (Кан. анг. хр., п. 7, тр. 2.). «Егда поставятся престолы, и книги разгнутся, ветхий делами сядет, и судятся человецы, и ангелы предстанут, и земля вос-

103

жизни может быть явной, то не он ли является на­шим воспитателем в вечной жизни, не он ли открывает нам не уз­нанные, а только лишь предуведанные тайны мира и нашей собственной судьбы? Не освобождает ли он нас от того детского неведения, из которого мы должны выйти к полноте ведения, не восполняют ли его уроки той отрывочности и кратковременно­сти нашей жизни, которая является причиной нашего неведения? Ибо он свободен от этой ограниченности, он всевременно живет с миром. И если земная жизнь есть только рождение для будуще­го века, не является ли он нежною матерью, которая блюдет нас, давая первые уроки возрастающему младенцу (как это иконогра­фически изображается в образе ангела, в руки приемлющего на­шу младенческую душу)? Не вся ли наша жизнь от времени нашего возникновения из небытия до рождения в жизнь будуще­го века полна общением с ангелом-хранителем, а через него и с ангельским миром? И прекратится ли эта блаженная связь любви и дружбы даже и за гранью этого мира под новым небом и на но­вой земле?

Но здесь изнемогает человеческое слово...

восколеблется, и вся ужаснутся и вострепещут, тогда твое человеколюбие на мне покажи и избави мя от геенны, Христа умоляяй» (п. 8, тр. 2). «Егда трубный страшный глас имать мя от земли воскресити на суде, близ мене стани тогда тих и радостен, надеждею спасения отъемля мой страх» (п. 8, слава).

104